— Мы победили. Это, конечно, здорово, — сказал Денис, когда злосчастная поляна у реки осталась позади. — Только одного я не пойму: ты-то чего отрубился, когда Тоня начала читать заклинание?

«Ну, — Антонии уже не первый раз показалось, что хотх мысленно улыбнулся. — Дело в том, что заклятие, которое использовала волшебница, действует на все порождения Тьмы без исключения. Потому-то все так и обернулось».

— То есть… — Тоня остановилась, глядя на Тора с подозрением. — Ты хочешь сказать, что ты — тоже порождение… Тьмы?

«В некотором роде, — ответил хотх. — Наши племена пришли в эти края с Западного Материка. А большая половина тамошних земель — владения Хаоса. Мои древние предки когда-то давно служили злу, и на западе до сих пор хотхи — рабы Тьмы. Но после переселения многих из наших племен на восток власть Хаоса над нами очень ослабла. А встретив однажды Эндоралу Светлую, мои братья по крови и разуму познали радость служения Истинному Добру. Теперь хотхи совсем не такие, как были много веков назад, в Землях Хаоса. Мы изменились к лучшему».

— Ну, тогда ладно, — кивнула Тоня, хотя такое объяснение не очень-то ей понравилось.

…Друзья путешествовали по лесу, но не заходили в глубь его, чтобы видны были поле и уходящая на юго-запад дорога. Они шли без остановок до самого вечера и покрыли достаточно большое расстояние.

Когда солнце закатилось за горизонт, Тоня предложила сделать привал.

Путники расположились у маленького ручья под сенью деревьев. Тоня и Денис снова сложили постели из веток. Тор просто лег на землю. Все поужинали красновицей, и Харитонов, отправляя в рот одну за другой сочные ягоды, вздыхал по котлетам тети Люси.

Ночь наступила быстро. Через несколько минут после захода солнца лес погрузился во тьму. В кустах застрекотали сверчки. Кто-то шуршал в траве и грыз упавшие с деревьев шишки. Откуда-то из глубины леса доносилось уханье совы.

Было очень тепло. В воздухе витал аромат цветов, распускающихся ночью. И, несмотря на то, что путешественников окружала полнейшая темнота, они не испытывали страха.

«Вам повезло, что сейчас лето, — сказал Тор, — Попади вы сюда осенью, эта страна показалась бы вам суровой и малопривлекательной».

— Я уже чувствую, как нам повезло, — подхватил Денис. — Если бы сейчас была осень или, упаси Боже, зима, я бы отморозил ноги после первого же километра.

Тоня покачала головой, вспомнив о том, что прочные жесткие листья на ногах Харитонова совсем истрепались. До привала Денис уже больше часа шел босиком.

«Мы идем слишком медленно, — Тор высказывал недовольство. — Боюсь, что при такой скорости нас если не сегодня, так завтра догонят либо эсты, либо приспешники Монкарта».

— Мы идем так, как можем, — ответила Тоня. — А Дэн, так тот вообще старается изо всех сил. Между прочим, до этого он ни разу не ходил босиком по земле.

«Да?» — казалось, хотх искренне удивился.

С минуту зверь обдумывал услышанное, а затем сказал: «Граница Эстарики и Кейлора в месяце пути отсюда. А до начала Хребта Керлиака идти около двух недель. Я могу попросить одного моего друга помочь нам добраться до Алирона за два-три часа».

— А этот друг точно согласится нам помочь? — спросил Денис.

«Ну… — Тоне снова показалось, что хотх улыбнулся. — Зная его природное любопытство… Думаю, да. Он согласится, если наше приключение его заинтересует».

— Надеюсь, — вздохнула Тоня.

После этого друзья пожелали друг другу спокойной ночи и уснули. Не спал один Тор. Он смотрел в темноту, но взгляд его ничего не выражал, как будто хотх был где-то очень далеко отсюда.

Часов через пять после стычки Тони и Дениса с разведчиками Монкарта по дороге в Алирон шли две женщины. Одна из них была молода, другая же — совсем старушка. Странницы были одеты в длинные коричневые балахоны с капюшонами, которые вышли из моды полвека назад. За плечами молодой женщины был большой походный ранец, старушка несла только длинный посох с голубым вытянутым кристаллом на конце.

— Скоро зайдет солнце, — сказала молодая на удивительно мелодичном языке, чем-то похожем на язык жителей далеких южных земель. — Давай остановимся на ночлег.

— Нет, нет, — покачала головой старушка. — Тогда мы никогда не догоним Антонию с Денисом. Они наверняка уже сильно опередили нас.

— Им тоже нужен отдых. Пойми, Латория, они ведь тоже люди. И с чего это вдруг все возомнили их великими героями?! — развела руками молодая.

— Эх, Лусинда, Лусинда… В том-то и дело, что они не герои, а самые обычные люди… — вздохнула старушка. — Хорошо, если Марилана Мудрая установила с девочкой мысленный контакт и теперь время от времени подсказывает ей, как лучше поступить. А представь, что она решила не вмешиваться… Силы Великие, страшно даже подумать о том, каково будет детям в этом случае… Беспокоюсь я за них. Ты не представляешь, как здесь может быть опасно. Беда подстерегает на каждом шагу. Наше счастье, что мы до сих пор не столкнулись с чем-либо, что нам бы угрожало.

— Не волнуйся, — сказала Лусинда. — Завтра мы купим у местных фермеров какую-никакую лошадь, и наше путешествие ускорится.

— Так и сделаем. Жаль, что не купили коня еще в Столице. Зря я пожалела денег; теперь жалею ноги. Ладно. Не будем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Тут совсем близко деревушка… Остановимся там на ночлег и заодно присмотрим себе лошадей.

Женщины прибавили шаг и через час достигли маленькой деревни без названия. Это было очень милое место. Низенькие аккуратные домики утопали в зелени садов. Возле резных калиток, у приземистых плетней стояли лавочки.

Узкие деревенские улочки были выложены темной плиткой, стены и крыши домов искусно раскрашены. По всему было видно, что здешние жители очень любят свое селение и стараются всячески украсить его.

Единственное, что портило впечатление от этого прелестного места, — высокий, почерневший от времени забор, который огибал всю деревню.

Он был поставлен здесь не случайно. Неподалеку находился Таливийский лес, о котором ходила дурная слава: люди говаривали, что там и по сей день скрываются разбойники.

В последний раз они напали на деревушку лет семь назад и непременно разорили бы ее, если бы местные жители, наученные горьким опытом предыдущих поколений, не запаслись оружием и не отбили атаку.

Латория заметила маленький старый дом на пригорке, который резко отличался от остальных строений своей бедностью. Он был очень стар. Стены покосились, бревна поросли мхом.

— Наверное, здесь живет какая-то вдова, — предположила старушка.

— Если так, то мы можем попросить хозяйку дома переночевать. Раз у нее нет семьи, то для нас хватит места, — сказала Лусинда.

Женщины направились к дому, открыли скрипучую калитку, которая держалась на одной петле, прошли по песчаной дорожке через увядающий сад и постучали в давно не крашенную дверь.

Через минуту на пороге показалась хозяйка дома, совсем молодая девушка, от силы лет двадцати. Она была довольно красива: иссиня-черные волосы ниспадали до самого пояса, щеки горели здоровым румянцем, голубые глаза жизнерадостно сверкали. Лусинде сразу бросился в глаза ее огромный живот: очевидно, хозяйка дома была на последнем месяце беременности.

«Не одинокая вдова, — подумалось женщине. — Явно у нее есть муж, иначе откуда бы ребенок, хотя… »

— Милая хозяюшка, — сказала Латория. — Не могли бы вы позволить мне и моей дочери переночевать в вашем доме. Конечно, у вас, должно быть, семья, но я обещаю…

— Никакой семьи нет, — печально улыбнулась хозяйка. — Муж умер семь месяцев назад от болезни. С тех пор я одна. Заходите, пожалуйста. Вы мне ничуть не помешаете. Я буду даже рада.

Девушка посторонилась, пропустив странниц в дом. Лусинда и Латория вошли и сразу же оказались в просторной комнате. В углу находилась большая белая печь, вдоль стен стояли две кровати и плетеная продолговатая корзинка с изголовьем — колыбелька для будущего малыша. У окна — длинный стол и четыре стула.

— Меня зовут Келинария, — сказала хозяйка. — Келинария Йонат. Можете называть меня Кели.

Лусинда и Латория назвали свои имена. Неожиданно входная дверь скрипнула и открылась. В дом вошла девушка, ровесница Келинарии, такого же роста и… похожая на неё как две капли воды. Но что самое удивительное — она тоже ждала ребенка и, судя по всему, была беременна ровно столько же, сколько и Кели.

— Вас двое? — ахнула Латория, всплеснув руками.

— Нет! — засмеялась Келинария. — Это — Дриана, моя сестра-близнец. Мы во всем одинаковые, верно? Даже забеременели почти в одно время.

— Только для кого-то это — счастье, а для кого-то — наоборот, — мрачно буркнула Дриана и, даже не взглянув на странниц, развернулась и направилась обратно к двери. — Пойду на огород.

Когда дверь за ней захлопнулась, Латория озадаченно произнесла:

— Ваша сестра не рада нам. Думаю, нам лучше уйти…

— Нет, что вы! — воскликнула Келинария. — И не думайте! Я не отпущу двух беззащитных женщин за пределы деревни на ночь глядя. Знаете, в здешнем лесу бродят разбойники.

— Мы постучимся к вашим соседям, — сказала старушка. — Нам бы так не хотелось мешать.

— Глупости! — махнула рукой Кели. — Понимаете, отец будущего ребенка Дрианы не умер, как мой муж, а просто бросил ее. Вот она и страдает. Не смущайтесь, милые странницы. Она с самого детства такая: не умеет быстро отходить от несчастий, как я.

Хозяйка предложила гостям присесть и стала накрывать на стол. Ужин был скудный: только каша из ячменя на воде и четыре тоненьких кусочка хлеба. Келинария двигалась ловко и быстро, словно не чувствуя лишней тяжести.

— Вот и все, — сказала она, поставив доверху наполненные миски с кашей перед странницами. — Чем богаты, тем и и рады. Пойду позову сестру.

Она вышла из дома, но уже через несколько секунд женщины услышали ее полный ужаса крик. Лусинда и Латория вскочили со стульев и бросились во двор.

Дриана лежала на песчаной дорожке, ведущей к калитке. Лицо молодой женщины исказилось от боли. Рядом с ней, схватившись за голову, на коленях сидела Келинария. По щекам ее катились слезы.

— Рожает! — в страхе воскликнула Лусинда. — Что делать будем?

— Принимать роды, конечно, — хладнокровно сказала Латория на языке жителей юга. — Без паники! — произнесла она уже по-латыни. — Осторожно поднимите ее и несите в дом. Ну же!

Келинария быстро закивала и помогла Лусинде внести стонущую Дриану в комнату. Они бережно положили женщину на кровать и сняли передник, обхватывающий талию.

— Будете помогать, — строго произнесла старушка, — Принесите полотенце, миску воды и свечу. Быстро!

— Свечу-то зачем? — удивилась Лусинда.

— Неси! — велела Латория. — Ей очень плохо. Я должна помочь. Есть одно заклинание…

Стон Дрианы прервал ее. Старушка, позабыв обо всем, повернулась к роженице и что-то тихо зашептала ей. Лусинда и Келинария помчались за свечой, водой и полотенцем. Кели в панике шарила по всем полкам, то и дело роняя вещи.

— О Силы! — всхлипывала она. — О, Древние Силы! Ой! — Неожиданно она поморщилась и приложила ладонь к животу. — Ой…

Келинария опустилась на пол и закатила глаза.

— Да что ж за наказание! — воскликнула Лусинда. —И эта рожает!

Подхватив Кели под мышки, женщина потянула ее ко второй кровати.

— Что мне с ней делать?!

— Принимай роды, — отозвалась Латория.

— Как?! — чуть не плача закричала Лусинда. — Я не умею!

— Здесь много ума не надо, — резко сказала старушка. — Твоя пациентка поздоровее моей. У нее все пройдет как надо. Просто говори, что все будет хорошо, утешай ее, а как родится ребенок — позовешь меня. Я отрежу пуповину, а ты оботрешь и спеленаешь младенца. Это хоть умеешь?

Лусинда кивнула. Она помогла Келинарии освободиться от платья и передника, принесла свечу для Латории, миску воды и два полотенца. Кели плакала, но не кричала, как Дриана. Похоже, она не столько чувствовала боль, сколько просто боялась.

Лусинда держала ее за руку и беспрестанно бормотала:

— Ты не бойся, пожалуйста. Не надо бояться. Все будет хорошо. Я, конечно, никогда не рожала, но, думаю, это не так уж сложно.

Каким-то чудом Келинария поняла ее речь и вымученно улыбнулась. Но через мгновение вскрикнула, схватив Лусинду за запястье обеими руками.

— О, Силы! — закричала она. — Кажется, я сейчас умру!

Она резко выгнулась, сильнее стиснув запястья странницы. Лицо несчастной побелело от невыносимой боли.

Но все закончилось в ту же минуту. Что-то тихо пискнуло рядом с Кели, и вскоре Лусинда уже держала на руках крохотного мокрого младенца.

— Девочка! Это девочка! — восторженно известила она, приподнимая ребенка.

Латория подошла к Кели с ножом и одним взмахом рассекла пуповину новорожденной. Лусинда бережно обтёрла малышку чистым полотенцем и положила рядом с Келинарией. Затем она остановила кровь у роженицы и дала ей напиться воды.

— Я никогда не забуду того, что ты для нас сделала! — горячо воскликнула молодая мать. — Позволь мне назвать дочь в твою честь!

Лусинда покачала головой и развела руками, показав, что она не понимает слов Кели. Странное ощущение, похожее на телепатию, которая возникла между ними несколько минут назад, исчезло.

— Плохо дело, — пробормотала Латория. — Очень плохо… Что же ты, девочка? Зачем сдаешься раньше времени?

Лусинда повернулась в ее сторону и бросила взгляд на Дриану. Женщина лежала без движения, не сводя с потолка остекленевших глаз. Она была еще в сознании, но могла умереть в любую минуту.

Старушка склонилась над роженицей и несколько раз легонько встряхнула ее за плечи:

— Не смей умирать! Ты здорова и можешь родить! Просто не хочешь! Не смей сдаваться! Ты даже не представляешь, какое это счастье — иметь дочь. И какое горе потерять ее…

Голос Латории дрогнул. Лусинда с удивлением взглянула на нее и увидела, что по щекам той катятся слезы.

— Что же это? — прошептала старая колдунья. — Я теряю еще одну? Ну нет! Давай! Очнись же ты наконец! — в глазах Латории сверкнул страшный полубезумный огонь. Она несколько раз наотмашь ударила Дриану по щекам. — Моя девочка рожала трое суток, черт побери! Она знала, что не выживет, но продолжала бороться, чтобы дать жизнь ребенку! А ты — трусливая крыса!

Дриана вздрогнула. Лицо молодой колдуньи исказила невыносимая мука. Она до красноты стиснула кулаки и прошипела сквозь плотно сжатые зубы:

— Я не боюсь!

Потом слабо вскрикнула и обмякла, словно превратившись в тряпичную куклу, которую перестали дергать за нитки. И тотчас же по комнате разнесся оглушительный детский крик. Лусинда и Келинария с облегчением вздохнули.

— Вот что, — Латория улыбнулась и вытерла слезы. — Позаботьтесь о детях, а я попрошу у соседей лошадей и телегу. Дриане надо в Столицу, в Палату Лекарей. Боюсь, своими силами мы ей не поможем,

— Она выживет? — испуганно спросила Келинария.

— Думаю, да, — голос старушки звучал не слишком уверенно. — Вся беда в том, что она сама не хочет жить. Но это скоро пройдет.

Латория взяла в руки посох, перекинула через плечо походный ранец и вышла из дома. Вскоре ее шаги затихли где-то во дворе. Келинария поднялась с постели и, несмотря на протесты Лусинды, принялась помогать страннице ухаживать за новорожденными.

Дриана тоже родила девочку. Малышка оказалась как две капли воды похожа на дочь Кели. только выглядела почему-то сильнее и здоровее первой.

— Какая бойкая… — пробормотала Келинария, качая на руках обоих младенцев. — Моя кричит тихонько, а эта вопит на весь дом.

Лусинда между тем прикладывала влажное полотенце ко лбу и щекам Дрианы, чтобы хоть немного снять жар.

— Как же их назвать? — спросила Кели. — Может, Латория и Лусинда?

— Нет, — мотнула головой странница, уловив смысл сказанного. — Лучше Кено. Это неплохо звучит.

— Почему Кено? — удивилась Келинария. — Странное имя.

— Си… Латория, — быстро поправилась Лусинда, — говорила мне когда-то, что в переводе с языка Древних это слово означает «тихоня». По-моему, твоей дочери это подходит.

Вряд ли Кели поняла слова женщины, но в душе решила, что назовет дочь именно так. Она уже хотела сказать об этом Лусинде, но тут дверь распахнулась, и в дом вошла Латория с каким-то мужчиной. Крестьянин испытывал сильное смущение, поглядывая на молодую вдову; он чувствовал себя неловко в присутствии женщины, которая только что произвела на свет нового человека.

Но он еще больше засмущался, когда старушка велела ему взять Дриану на руки и вынести во двор, чтобы уложить на телегу.

— Я поеду с ним, — сказала Латория. — Надеюсь, к утру вернусь.

После этого она и крестьянин вышли. Лусинда и Келинария остались в доме с двумя младенцами.

Весь вечер прошел в хлопотах. Женщины ухаживали за малышами, подбегая к ним на каждый писк. Впрочем, Кено вела себя довольно тихо и плакала мало; больше спала или просто лежала, хлопая не по-детски мудрыми голубыми глазами. Другая же девочка то и дело дергалась и громко кричала, толкая локотками маленькую тихоню, с которой лежала в одной колыбели. Лусинда предложила Келинарии назвать вторую малышку Дрианой, в честь матери. Кели нахмурилась, но, подумав немного, согласилась.

Уложив младенцев спать, женщины легли только к полуночи. Утомленная дневными приключениями, Лусинда заснула почти мгновенно, едва коснувшись головой подушки. А к Келинарии сон не шел, несмотря на то, что устала она больше странницы.

Кели сидела на кровати и с тоской смотрела на дрожащее пламя свечи на столе. Что-то не давало ей покоя, мешало заснуть. Как будто плохое предчувствие закралось в сердце, грызло Келинарию изнутри, от него иногда темнело в глазах. Ей хотелось одеться, взять девочек и немедленно бежать из дома куда глаза глядят.

— Проклятая тайна не дает мне покоя, — прошептала молодая мать. — Я должна рассказать ее кому-то, и, быть может, тогда мне станет легче…

Она взглянула на спящую Лусинду и вздохнула. Увы, странница не понимает латыни, ей рассказывать тайну бесполезно. А Латория уехала в Столицу. Что же делать?

Неожиданно блестящая мысль пришла в голову Келинарии. Надо написать записку, в которой будет рассказана тайна ее и сестры. Написать и потихоньку отдать Лусинде. Пусть странница хранит листок бумаги, не зная, что на нём написано, а когда придет время, тайное станет явным.

Келинария встала с кровати, достала с полки старую чернильницу покойного мужа, пожелтевший от времени лист бумаги и обломанное гусиное перо, села за стол и принялась писать. Когда записка была готова, Кели положила ее в глубокий карман балахона странницы.

Хранящий тайну листок бумаги был отдан Лусинде, а хозяйка дома с облегчением вздохнула, потушила свечу и легла спать.