Глава двадцатая,
где повествуется о настоящем сражении
Слава съежилась в углу, на краю покосившейся скамьи в большом полутемном зале, служившем для пришлых на заставе пристанищем, а для местного гарнизона, похоже, корчмой. Заведение это, утопающее в кухонной грязи да зимней слякоти, с которыми отчаялась уже бороться усталая, злая старуха-служанка, и так не отличалось домашним уютом, а застоявшаяся вонь от гнилой еды, прокисшего пойла да плодящихся в подполе крыс лишь усиливала грусть немногих здешних постояльцев. Впрочем, выбора ни у них, ни у Славы не было: худо-бедно проворочаться ночь на жесткой лавке — либо спать в лесном сугробе по ту сторону заставных ворот и высокого частокола.
А потому и оставалось девушке только брезгливо морщиться, подальше отодвигаясь от пьяных соседей в имперской приграничной форме…
«Проклятый сброд из ополчения!» — вновь и вновь шипела она, предусмотрительно, впрочем, оглядываясь, чтобы никто случайно не услышал. Конечно, и десяток таких «вояк» не стоил одного темного мастера, но пара неприятных историй, в которые успела влипнуть за последние месяцы Слава, научили ее если не учтивости, то хотя бы осторожности: не высмеивать открыто чужаков, не выказывать им презрения, и коли уж браниться, так вполголоса.
А на язык меж тем просились словечки одно хуже другого. Привычка сквернословить, казалось, навсегда выбитая из нее наставниками еще в ученичестве, вернулась за два месяца блуждания в Северном Приграничье и исчезать теперь уже никуда не собиралась…
С унылым раздражением смотрела Слава на неприятное густое варево в чашке, зажатой ее собственными пальцами — грязными, дрожащими от въевшегося до костей промозглого холода.
«Ненавижу зиму! — с тоской думала она. — Ненавижу снег! Ненавижу… его».
Имени она давно уже старалась не произносить, даже мысленно, боясь нового приступа жадной, ревнивой ярости, жаркого бешенства, от которого всего один неосторожный взгляд, одно слово — до бестолкового убийства. Вот так подвернулась ей под руку в прошлом поселении вороватая местная шлюшка да ее задиристый дружок…
На убитых Славе, конечно, плевать было, но выбираться из какой-то глухой лесной дыры посреди ночи да в метель — приятного мало.
Паршивое то поселеньице до сих пор мастер вспоминала со злостью — оттуда начались ее приграничные мытарства, там в последний раз наткнулась она на Огнезоров след, там же и потеряла его окончательно… И отстала же тогда всего на день! Опять же из-за той парочки…
Слава — не Ледогор, копыта одной лошади от другой на дороге не отличает, в лесу да в горах чувствует себя неуверенно. Впрочем, после метели, что в ту ночь разгулялась, и сам их боевой наставник-следопыт заблудился бы.
Зато другой след, который только людям с врожденной сродностью к искусству Разума доступен, мастер чуяла. Правда, идти по нему было куда как сложнее. Здесь бы не ее — человека, привычного к столице и школьным стенам, — незрелое чутье нужно. Здесь бы мощный инстинкт выслеживания да опыт Огнезоров пригодился…
Но Огнезор затерялся где-то в горах — до него мог быть как день пути, так и две недели. А Славе пришлось бы еще полгода блуждать без толку, как больной собаке, что чует запах жаркого, но не может понять, откуда, — если бы не встретился ей десять дней назад на этой самой заставе бородатый варвар, торгующий мехом.
От него и поймала мастер тоненькую ниточку знакомого присутствия и увязалась за этой ниточкой. И — за варваром, по неприметным охотничьим тропам в Северных горах. Четыре дня она шла, чувствуя, как все крепчает и крепчает ниточка. А потом варвар будто сквозь землю провалился…
Следующий день потратила Слава, пытаясь прорваться через лес, что, словно заколдованный, кружил и менялся — по тропе, ускользающей прямо из-под ног, пока не наткнулась в деревьях на неприметный отвлекающий амулет. Потом еще на один, и еще…
Теперь она знала, куда идти и как. Но пользы от этого знания не было никакой. Потому что Огнезор был там, среди проклятых варваров, а Слава застряла здесь, и оставалось ей только сидеть и ждать.
Что, собственно, она будет делать, если все-таки его настигнет, девушка пока не представляла. Угрожать? Уговаривать? Просто следовать за ним хмурой тенью? Правда, зрело у нее на дне души, в темном, тайном уголке, одно желание — злое, соблазнительное, страшное, — но вытащить его на свет, самой себе в нем признаться — Слава пока не решалась.
Ей бы только выманить Огнезора из той долины, а что дальше — видно будет…
Девушка вздохнула и вновь уткнулась в свою кружку.
— Эй, паренек, чего кислый такой? — обратил вдруг на нее внимание один из подвыпивших соседей.
— Твое какое дело? — уже без прежней злобы буркнула Слава из-под своего капюшона. И чуть не рассмеялась, заметив реакцию собеседника.
До красавицы ей, конечно, далеко было, но вот голосом своим она гордилась по праву. Мягкий, бархатисто-соблазнительный, с новой — вызванной постоянным промозглым холодом — вынимающей душу хрипотцой… Просто воплощение женственной привлекательности. Идеальным ему мешало стать только полное отсутствие у хозяйки музыкального слуха.
— Прошу прощения, госпожа, — меж тем, опомнившись, забормотал мужчина. — Ошибся… Не предложить ли тебе… э-э… кружечку? Как извинение…
— Пить не буду, — категорически отрезала Слава, с отвращением вспоминая запах здешнего мутного пойла. — А вот скажи мне лучше, любезный, что это там за люди в углу?
Пятеро военных за особым хозяйским столиком давно уже привлекли ее внимание. Прежде всего — очень уж аккуратным и вышколенным для здешних мест своим видом. Затем и нашивками особыми — не какими-нибудь, а с черной геральдической лисой благородного лорда Амареша. Того самого, что так расстарался недавно с городской охраной в Эн-Амареше… Ох, не верила Слава в подобные совпадения!
Собеседник ее неуклюже завертел головой, затем, понизив голос, прогудел:
— Дня три уж на заставе толкутся. Целая сотня! Говорят, будто воровку какую-то си-и-ильно опасную ловят…
Он замолк и уставился вдруг на девушку, на ее темный, скрывающий лицо капюшон с внезапным подозрением — даже чуть отодвинулся на всякий случай.
— Спасибо, — бархатно проворковала она. Встала и решительно направилась прямиком к хозяйскому столику.
Это был шанс, который Слава не собиралась упускать.
Огнезор стоял у спуска в долину, скрывшись в черной тени уступов, старательно вглядываясь и вслушиваясь в ночную темноту. Он ждал.
Крепчающий с каждым часом мороз, хлесткая поземка, сдуваемая вниз ветром, настороженный пересвист своих и перестук имперских дозорных за скалами никак не способствовали спокойному ожиданию. Но мастер не двигался. Застыл, слившись с ночью и горными камнями в терпеливом, немом ожидании — и только мысли его сумасшедше метались в голове, вновь и вновь перебирая события нелегкого сегодняшнего дня и складывая их в стройные, крепкие цепочки, одна из которых и привела Огнезора сюда.
На прибывших имперских солдат он смог полюбоваться одним из первых — еще до того, как весть разлетелась по стойбищу, до того, как разозленный и растерянный Леор смог вытрясти что-либо толковое из первых дозорных и сообщить новость Ише…
Нежданные гости, пройдя через лес, как раз подтянулись к долине и стали лагерем совсем близко, по ту сторону скал, нависающих над тропой, — на широкой проплешине, окруженной хилым соснячком, таким редким, что затаиться в нем почти не было возможности. Глаза Огнезора привычно рассматривали аккуратных, вышколенных солдат с черной лисой на плотной, подбитой железными пластинами коже доспеха, отмечая среди них командиров четвертей. Он не заметил ни обоза, ни кухни, ни разодетых посыльных да личной прислуги…
Значит — быстрая сотня, идущая налегке. Такая налетает, чтоб исчезнуть уже на следующее утро, не оставляя за собой живых и недовольных. Не хуже темных мастеров!
Которых, кстати, с пришедшими тоже не было… А ведь хоть один им по правилам полагается!
Затем он увидел командира сотни — знакомое вытянутое лицо с темной полосой шрама над бровью, почти скрытой под шлемом с черным лисьим хвостом.
Леди Саррия!
О, Леор смеялся до колик, когда ему доложили, что имперцев возглавляет женщина.
Идиот.
Восемь красных линий, пересекающих лисью морду на ее посеребренном нагруднике, говорили знающему человеку сами за себя. Да и титул имперским военным никогда не давался даром…
Серебряная сотня Амареша — вот кто к ним пожаловал.
Быстрая, сильная, безжалостная. Одна из лучших.
Однако потрепало ее этой весной, когда Паргу с континента вытесняли — полегло больше половины. Восполняли состав, скорее всего, как водится: частью — солдатами из других сотен, частью — ополчением и талантливыми новичками, только после школ. А никаких заметных сражений с тех пор не было…
Это хоть какая-то надежда. Плюс утесы да узкая тропа…
Все это Огнезор выкладывал Леору час спустя на первом «военном совете» в Ишином шатре, куда прорвался молодой мастер вопреки всем желаниям и стараниям предводителя.
Может, потому и крутился тот в тесной полутьме с явным, напоказ выставленным раздражением, задевая темной шапкой волос цветные ленты, звякающие бубенцы, пучки висящих трав, подобно рассерженному горному медведю в ярмарочной клетке. Потому и рычал, грозно сверкая глазами и сжимая кулаки в ответ на любое, Огнезором сказанное, слово…
Но юноше плевать сейчас было на Леора.
С разъедающим, растущим беспокойством следил он за Лаей — тихой, незаметной, безразличной ко всему. Будто сломанной…
Такой он видел ее лишь раз — в их первую встречу в Таркхеме, — когда она плакала на берегу.
Сейчас на ее лице не было слез — лишь бесконечная усталость, какая-то обреченная решимость.
Словно она сдалась.
Ни гневное Леорово рычание, ни злой сарказм, которым щедро сдабривал Огнезор каждый свой ответ предводителю, не могли выдернуть Лаю из этого состояния. Строгий Ишин призыв к порядку ничуть не тронул ее. И она даже не вздрогнула, когда разъяренный ахар, требуя объяснений, затряс куском плохого пергамента, полученным от имперцев, у самого ее лица… Пергамента с небрежным Лаиным портретом и требованием о выдаче преступника.
Лая ни разу не подняла глаз.
Леор все тряс и тряс. Пергамент полетел в огонь — и мужчина грубо схватил девушку, оставляя на ее руках синяки.
Огнезор отшвырнул его прочь.
— ОСТАВЬ… ЕЕ… В ПОКОЕ! — прошипел он с яростью, испугавшей его самого.
Ахар отступил.
Что было такого в тот миг в Огнезоровом взгляде? Он не знал. Но предводитель вдруг сник и впервые за весь день не нашел, что прорычать в ответ…
Лишь раз за весь разговор Лая подняла голову — когда Леор заявил, что отправит ее прочь из долины вместе с Шаниным семейством в числе первых.
— Нет, — коротко отрезала она.
Потом тверже — для пытающегося возразить Огнезора:
— НЕТ!
И ему осталось лишь смириться с этим. Смириться, хорошо понимая ее отчаяние, ее усталость от постоянной травли, а теперь еще — и чувство вины за то, что привела к соплеменникам врагов, от которых не выйдет спрятаться, отсидевшись за Ишиными иллюзиями.
Потому что амулеты, сколь бы хитроумными они ни были, не делают долину неприступной — лишь скрывают, запутывают, не пускают случайного чужака или забредшего сюда дикого зверя. Они для обмана — не для обороны…
И тот, кто провел имперцев по изменчивой лесной тропе, отлично в этом разбирался.
А еще — понимал, куда идти. Точнее — за кем.
Не за Лаей, как та думала.
И уж точно не за ахарами.
За кем-то, кого проводник знал — и знал настолько хорошо, что даже Ишино искусство не смогло полностью скрыть его присутствия здесь.
За самим Огнезором.
Немногие в Гильдии владели таким чутьем. Но тех, кто был бы достаточно близок с Белым Мастером, — еще меньше.
Только Слава.
Ну, может, еще Вера — его старая наставница, но у нее уж точно нет никаких причин появляться здесь…
Значит, Слава.
И в обнаружении ахарской долины не столько Лаина, сколько его вина.
Огнезор пытался объяснить это девушке — чуть позже, когда Леор покинул шатер, и лишь Иша все так же невозмутимо и почти безмолвно составляла им компанию. Но Лая не слушала. Не желала слушать, погруженная в свои планы, — самоубийственные и бессмысленные.
Мастер чуял в ней эту решимость — пожертвовать собой. И ни в коем случае не собирался позволить ей это.
Потому и стоял он здесь, в ночной морозной тьме, ожидая ее следующего шага…
Она попытается — в этом юноша был уверен. Но если сейчас он сможет удержать ее, то что будет завтра? Когда время, данное имперцами на раздумья, истечет? Когда Саррия спустит своих людей на долину? Когда они с Лаей станут спина к спине за теми скалами, тонкой шерстью защищенные лишь от холода, но никак не от стали? Вооруженные только кинжалами против имперских двуручных мечей?..
О, Леор опять смеялся — хохотал до слез, когда увидел главное Огнезорово оружие: тонкие лезвия на перстнях.
— И ты хочешь с этим пойти против имперских клинков? — вновь и вновь спрашивал он, окончательно утверждаясь в безумии своего соперника.
Наивный! Он не знал, что чаще всего враг умирает от этих лезвий, даже не успев как следует замахнуться для удара.
Темному мастеру не нужно тяжелое оружие. Меч хорош, если ты закован в доспехи и позади тебя — сотня умелых союзников. У Огнезора же никогда не было ни того ни другого…
Истинного мастера Сражения простые солдаты, пусть даже из знаменитой Серебряной сотни, могут взять лишь числом.
К несчастью, именно это у них и будет завтра…
Огнезор знал, что, если сдержит Лаю этой ночью, наутро она будет рваться в бой с утроенной силой, полагаясь на свое умение в драке и способность выживать. Но он знал также, что все это не сильно ей поможет. Охотница никогда не была в настоящем сражении. Никто из ее племени не был…
Странные ахарские обычаи, до сих пор лишь удивлявшие мастера, теперь становились главным поводом для опасения.
Ахары не живут на месте, но бродят по всему Северному побережью, лишь на два-три зимних месяца собираясь в этой долине, слывущей среди них священной. Только Хранительница и ее ученики никогда не покидают здешних мест.
А еще — ахарские воины, Ишина охрана, которую отбирают и тренируют с детства: Леор и его люди. Дюжина лучников, полторы дюжины мечников.
И все…
Остальные здесь — почти шесть сотен человек — бродяги, охотники, лекари. Чудной горный народец, отчаянно любящий драки, но не знавший настоящей войны тысячелетиями. Почти ненавидящий убийство себе подобных. Верящий в то, что Хранительница и ее небольшая свита смогут спрятать их от всех бед…
Из двух сотен молодых крепких мужчин, живущих сейчас в долине, только два десятка вызвались добровольцами. Вместе с Огнезором, людьми Леора и намертво упершейся Лаей их было чуть больше полусотни.
И это те, кто должен удержать привыкших к победам имперцев! Не пустить их к спуску, пока ахары выводят свои семьи по узенькой верхней тропе, тянущейся вдоль самого края обрыва над долиной.
Если повезет, большая часть из собравшихся в долине уйдет еще до того, как имперцы нападут. Весь день они двигались цепочкой серых теней под защитой Ишиных амулетов, друг за другом по опасной потайной тропе — той самой, на которой совсем недавно Огнезор развлекался, раскрашивая вид на долину во все цвета радуги.
У них все еще полночи впереди…
Если так, то у защитников будет шанс. Не победить — просто не умереть. Сбежать вслед за остальными и раствориться в лесах северных предгорий, оставив людям Амареша пустую долину с остатками спешно разобранных шатров…
Для себя юноша решил, что уж Лаю-то он отправит прочь от битвы одной из первых. Любым способом. И это был первый вопрос, в котором они с Леором достигли полного согласия.
Что ж, видно, не последний…
С кривой ухмылкой вспомнил мастер сегодняшний эпизод, когда ахарский предводитель и его люди готовили оружие из немногочисленного местного арсенала, он же сосредоточенно перебирал свое, особое — гильдийного производства…
— Это что? — отвлекшись от своего излюбленного короткого меча, желчно покосился Леор на крохотный, с ладонь размером, Огнезоров арбалет. — Игрушками забавляешься?
— Стрелять-то «воины» твои умеют? — игнорируя его насмешки, холодно спросил он.
— Конечно! Из настоящего оружия! — никак не унимался мужчина. — Болтами или стрелами, а не, хм, — глянул он презрительно на содержимое чехла, — иголками!
Огнезор вытянул руку с «игрушечным» арбалетом и легко нажал на спусковой крючок. Игла бесшумно вошла в дерево в десяти шагах от них, полностью погрузившись в ствол — Леор даже рот прикрыть не успел.
— Специальная конструкция, — не очень-то определенно пояснил Эдан. — Стреляет недалеко — до пятидесяти шагов, зато метко. Лучшая вещь для быстрого и бесшумного убийства… Так есть у тебя хорошие стрелки?
— Найдутся, — угрюмо проводил взглядом вновь исчезнувшую в чехле «игрушку» предводитель.
— Кожаную одежду и мех он легко пробивает, но вот против шлемов и нагрудников бесполезен, — невозмутимо продолжал объяснять мастер. — В глаза надо целиться. Или в горло… Умельцам своим отдай — пусть потренируются.
— Мы бы и своим обошлись, — неохотно буркнул Леор.
— Обошлись бы, — искривила губы Огнезора недобрая усмешка. — Да только иголочки эти хороший имперский солдат с первого взгляда узнает. Не оружие это, а послание. Страх, знаешь ли, порой лучше целой армии…
Леор глянул недоверчиво — и тогда впервые в глазах его пробилось настоящее опасение. Очень уж просто презираемый им городской мальчишка о войне и смерти рассуждал — без хвастовства, азарта или ужаса, с одной только глухой сосредоточенностью. Мастер так и видел, как ворочаются в Леоровой голове догадки и подозрения.
Но арбалет он принял. И даже буркнул что-то вроде благодарности.
Вот и хорошо.
Если Саррия до сих пор не знает, с кем именно играет ее лорд, то узнает это очень скоро. Возможно, как раз перед смертью… Ведь убить командующих врага — первая задача темного мастера в сражении.
Они бы и так уже могли быть мертвы — ночь темная, имперский лагерь близко, и — видят боги! — Огнезор умеет быть достаточно бесшумным… Но в случившемся неизбежно обвинят ахаров, и тогда вся приграничная армия вскоре будет здесь.
Еще бы! Уничтожение лордом Крови неизвестного варварского поселения — лишь досадная ошибка в глазах столичных умов. Убийство же имперских солдат этими самыми варварами — уже преступление, объявляющее все племя вне закона.
Нет уж, пусть они нападут первыми! Тогда даже мастера памяти из Всеимперского Дознавательного Совета должны будут признать право ахаров, защищенных многолетним Торговым Соглашением, на самооборону — если, конечно, хоть у кого-то впоследствии появится желание доводить дело до разбирательства. В чем Огнезор очень сомневался: ахары знать не знают о подобных тонкостях, люди же Амареша здесь вряд ли законно, да и не в интересах лорда придавать огласке свои игры с Гильдией…
А что за Лаей пришли не случайно, юноша не сомневался.
Ведь так или иначе Темнослов должен был рассказать о ней своему влиятельному союзнику. Не важно даже, что именно. Какие бы дикие мысли не возникли тогда в извращенном, безумном мозгу покойного мастера, лорда Амареша они вряд ли ввели бы в заблуждение. Слишком уж хорошо тот, в отличие от Темнослова, знал, почему мужчине нужна женщина…
Легкий шорох шагов прервал Огнезорову мысль — звук, которого он ожидал, но все же надеялся не услышать…
— И куда же ты собралась среди ночи? — со вздохом спросил он, замечая, как едкость в его голосе растворяется в усталости.
Тьма перед ним дрогнула, вычерчивая контур девичьей фигуры, оголяя тщательно скрытое прежде присутствие Лаи.
— Я… — тут же растерялась она, отчаянно пытаясь придумать достойную ложь.
— Гуляла? — ядовито предложил мастер.
Лая поспешно кивнула, даже не заметив сарказма.
— Еще скажи — в гости шла! К имперцам! — Его усталость понемногу сменялась гневом.
Плечи девушки поникли, словно в знак смирения. Взгляд все время убегал куда-то в сторону, старательно прячась. Но в ответе ее не было больше растерянности — только решимость:
— Это то, что мне надо было сделать давно! Сдаться им, а не втягивать в это тебя, а теперь — и ахаров!..
— Неужели? — Ярость Огнезора уже достигла предела, выплескиваясь приглушенным до шипения криком. — Сдаться?! А потом что? — Он грубо схватил ее плечи и затряс, заливая злым синим огнем своих глаз.
— Не думаешь же… ты… в самом деле… что они… сразу убьют меня? — стуча зубами от встряски, все же огрызнулась Лая.
— О нет! Живая ты Амарешу куда полезней! И если надеешься позже сбежать — то зря! Наш лорд тебя из рук не выпустит! Еще бы! Такой удобный способ давления… Чего он только не попросит у меня взамен! Даже имперский трон!.. И — проклятье! — я вряд ли смогу отказать! Потому что совсем обезумел!.. Да лучше нам завтра вместе сдохнуть, чем это!..
Он отпрянул, резко разжимая пальцы, так что Лая, потеряв опору, пошатнулась, чуть не упав, и уже сама вцепилась в юношу, сначала ухватившись за мех на его куртке, а затем осторожно, с опаской, закинув руки ему на шею.
Ярость его тут же выдохлась.
Эх, правду говорила Иша: все сложнее ему сдерживать себя! Предупреждала ведь, что сорвется — и не просто скоро, но вот-вот!.. В любой момент…
— Выходит, не готов я… — отчаянно прижимая к себе девушку, тихо выдохнул Огнезор. — Дрянной из меня выйдет Гильдмастер! Не смогу я близким человеком пожертвовать. Не смогу от самого себя отказаться даже ради высшего долга…
Лая смотрела с болью и сочувствием. Теплая рука гладила его шею, нежно путалась в волосах.
— Не ходи туда, милая, — обессиленно и как-то безнадежно попросил он. — Ахарам так не поможешь: они скрыли тебя — и Амареш использует это как повод, чтоб убрать лишних свидетелей… Не ходи…
— Тш-ш-ш… — перебила она, легко касаясь губами его щеки. — Никуда я теперь уже не пойду… Только…
— Что?
— Страшно мне, — прячась на его груди, призналась девушка. — Как оно завтра будет?
— Вот завтра и посмотрим, — успокаивающе выдохнул он. — А сейчас возьми… — Он вытащил из-под куртки и застегнул вокруг Лаиной талии широкий кожаный пояс с дюжиной тонких метательных ножей, так любимых некоторыми мастерами Гильдии.
— Как раз то, чего не хватало скромной ахарской девушке, — через силу улыбнулась охотница. И вдруг, встряхнувшись, решительно добавила со знакомой насмешливой искринкой:
— Иша, кстати, предсказала нашим врагам жестокую смерть!..
«Но это не значит, что выживем мы», — мелькнула у Огнезора мрачная мысль. Делиться ею он уже не стал.
Ночь медленно перевалила за середину…
Имперцы напали на рассвете. Не вернулся один из ахарских дозорных — и ясно стало, что переговоров не будет.
С вершины утеса в утренней мгле вместо солдатского лагеря видно было теперь боевое построение, неспешно тянущееся вперед и вовсе не скрывающееся, исполненное понимания своей силы и своего преимущества.
На подходах к серой, размякшей мокрым снегом тропе они разделились, оберегая своих лучников, давая им возможность подняться на утесы, вытеснить оттуда, если будет нужно, несчастную горстку ахаров. Раздавить их, как и тех, что ощетинились клинками на небольшом пятачке перед завалом из камней и древесных стволов, перекрывающем теперь узкий проход.
Дальше ждать было нельзя.
Огнезор поймал тревожный Лаин взгляд и на мгновение крепко прижал ее к себе, почти вырывая из стиснутых, подрагивающих губ девушки жесткий, отчаянный поцелуй, в котором было слишком много от прощального…
Затем одним движением плеч он сбросил кому-то на руки бурый ахарский плащ и увидел, как вмиг бледнеет лицо Лаи, как расширяются ее глаза от понимания и ужаса.
Ибо — он весь в белом, и тускло поблескивает в неярких лучах зимнего солнца золотое шитье на его груди и рукавах. Пугающе. Торжественно.
Он в парадной форме Белого Мастера.
Именно так должно идти на смерть…
— Нет! — шепчет Лая и обреченно тянет за ним руку, пытаясь поймать, удержать, не пустить…
Но Огнезор лишь качает головой в безмолвном прощании и отступает, а она не может дотянуться, потому что ахары уже оттеснили его прочь, закрыли ее спинами. Леор начал выполнять свою часть сделки…
И мастер делает шаг вперед, сквозь напряженный, выжидающий строй.
Сожаления и страх, ярость и тоска остались там, вместе с Лаей. Теперь Огнезор собран, отстранен и холоден. Как всегда.
Его глаза внимательно обводят приближающихся имперцев, цепко выделяя среди них тех, кто ему нужен. Намечая цели.
Командир сотни. Командиры четвертей. Пять, восемь, двенадцать солдат, чей доспех украшают знаки особого отличия: опытных, сильных, без труда способных взять руководство на себя.
Конечно, и без них имперцы не обратятся в бегство. Нет, не сотня Амареша. Она слишком хорошо обучена, каждый — до последнего солдата — знает свое место и, как по цепочке, готов почти мгновенно взять на себя роль убитого старшего…
Но остальные, те, что слабее, что не заслужили еще никаких отличий, уже не его забота. Ахары займутся ими. Он же… просто не успеет.
Скорость, умение, гибкость — главное оружие темного мастера, и оно вовсе не безупречно. Не так уж и много у Огнезора будет времени. Не больше, чем нужно, чтоб досчитать до тысячи. Затем собственное тело начнет предавать его, не выдержав напряжения: мышцы, готовые разорваться, станут слушаться с трудом; сердце взахлеб зайдется в безумном, убийственном бое, легкие загорятся огнем в бесполезной попытке ухватить побольше воздуха…
Если повезет, он уложит две дюжины до того, как станет достаточно уязвим и медлителен, чтоб пропустить смертельный удар.
Исход, при котором такого удара не будет, Огнезор отбросил как нечто нереальное, граничащее с надеждой на чудо.
Он не очень верил в чудеса.
По крайней мере его смерть не будет бесполезной. Если он успеет, если все получится — у ахаров появится неплохой шанс.
И Леор позаботится о том, чтобы Лая не высовывалась. Его Снежинка выживет. Проклятый медведь обещал!
Эх, а какое лицо будет у Славы, когда она узнает, что Огнезор, вопреки здравому смыслу, влез в это безнадежное дело! О, это будет достойная месть за ее… предательство! Бедная Слава!
Пусть это по-детски, но мальчишка в нем сейчас просто вопил от ярости! Пусть это мелочно, но на самом деле в нем не осталось уже ни капли сочувствия…
Он был дьявольски зол! Хоть и запер в себе эту злость за холодным сосредоточенным расчетом, позволяя лишь убийственной ухмылке поселиться на своем лице…
Первые стрелы имперцев полетели в их сторону, пока, впрочем, не достигая цели. С утесов им ответили ахарские лучники.
Вражеские воины уже бежали вперед.
Огнезор начал отсчет…
Раз…
Два…
Три…
Стремительной белой тенью он взломал грязно-серые ряды. Кажется, сзади кто-то изумленно вскрикнул? Неужели Леор?..
Восемь, девять…
Первая цель. Огромный одноглазый ветеран, готовый всех сокрушить своим тяжелым мечом… Падает с перерезанным горлом.
Еще трое юнцов со сверкающей, без единой вмятинки лисой на доспехах. Новички. Просто встали на пути.
Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть…
О, вот и первый командир четверти! Белый наряд Огнезора теперь запятнан темно-красными брызгами, чужая кровь покрывает лезвия и перстни, стекает по пальцам, пачкает запястья…
К концу отсчета его тонкий, расшитый золотом рукав будет багровым по локоть…
Сорок восемь…
Семьдесят шесть…
Девяносто пять…
Еще двое ветеранов. И полдюжины обычных солдат.
Плохо. Слишком многие бросаются наперерез, вместо того чтоб отойти с пути. Даже зная, что не выживут. Так он выдохнется куда раньше, чем прошепчет «тысяча»!
Сто шестьдесят…
Двести восемнадцать…
Триста один…
Он перевалил уже за вторую дюжину. Но теперь легче. Знакомый ужас стелется вокруг, расчищая дорогу. Кто-то из ахарских лучников успешно прикрывает ему спину, сея в имперцах холодный страх узнавания…
Сзади стоит непрерывный боевой вопль варваров — его варваров! — перекрывающий и крики боли, и звон мечей. А они и впрямь свирепы, если захотят!
Вот только имперцы едва-едва, но все же теснят их к завалу, вдоль тропы, мимо скал — все ближе к долине…
Пятьсот восемьдесят четыре…
Шестьсот десять…
О, вот и Саррия!..
Что же она смотрит так пристально? Узнала?
Хор-р-рошо!..
А рука уже возносится для смертельного удара…
С проклятыми варварами у Саррии все шло не так! С самого начала! Еще с того дня, как растворилась в лесу безымянная проводница. С той ночи, как, ни слова не сказав, пропал куда-то из их сотни темный мастер — дознаватель, палач и лекарь в одном лице. Человек, служивший вместе с Саррией уже более пятнадцати лет…
Амареш отдал четкий приказ: захватить девушку с портрета. Живой.
Свидетелей уничтожить? Возможно. Даже желательно.
Но варвары выполнять волю лорда не спешили. Как только командиру донесли о перегороженной за ночь тропе да о воинственной кучке людей на ней, среди которых заметили и знакомое по пергаменту лицо, Саррия всерьез стала опасаться, что провалит задание. По крайней мере в той части, что касалась пленения девушки. Та, похоже, совсем не собиралась сдаваться живьем.
Сотня Амареша налетела на варваров с мощью и непреклонностью тарана. Но те и не думали отступать.
Завязался яростный бой…
Воина в белом Саррия разглядела, лишь когда вокруг него начали падать ее люди.
Он двигался так целенаправленно, словно шел по намеченному курсу — не отступая ни на шаг, выкашивая всех, кто стоял на пути.
Ее лучших воинов и командиров!
И Саррия уже видела подобное.
Прошлой весной.
Неистовый Парга собрал тогда огромную армию, желая полностью уничтожить Дома Крови, и подходил уже под самые стены столицы. Испуганные лорды присылали на подмогу Императору свои лучшие сотни и срочно сгоняли подвластных им крестьян да мещан в ополчение. Правящий Дом выставил у стен Небесного города всю императорскую гвардию, городскую стражу и даже половину дворцового караула. Каждый давал всех, кого может.
Гильдия прислала лишь пятерых.
Черными тенями они скользнули вслед за Гильдмастером в гулкий зал ратуши, где собрались все высшие чины Империи на срочный военный совет, — и застыли безмолвными статуями с закрытыми черным лицами, выставив на всеобщее обозрение причудливую цветную вязь символов на груди. Мастера Сражения.
Кряжистый широкоплечий гигант.
Высокий гибкий юноша с длинной светлой косой.
Маленький сухонький человечек с приросшей к губам коварной ухмылкой.
Две женщины с одинаковыми, брезгливо опущенными уголками рта…
— И это все? — багровея от злости, гаркнул лорд Эн.
— Это лучшие, — невозмутимо отозвался Гильдмастер. — Таких вы еще не видели…
Он говорил правду.
Уже следующим утром пять черных теней своим смертельным танцем взрезали ряды врага, расшвыривая солдат Парги, словно хищные птицы — стаю глупых фермерских гусей.
Это было страшно. И по-своему красиво…
Лишь полчаса потребовалось им, чтобы прорваться через вражеские мечи к холму, где обосновался Парга со своим штабом, и застыть темными, окровавленными статуями уже над трупами.
Мятежного генерала среди поверженных не было — успел сбежать, оставив присягнувших ему командиров и лордов на растерзание. Личная сотня Парги уже ждала в ближайшей прибрежной деревеньке — вместе с кораблем, готовым к отправлению на Южный…
Без своего вдохновителя восставшие быстро сломались, побежали и рассеялись кто куда.
Это была недолгая, хоть и кровавая битва.
Одна из женщин-мастеров — та, которую приписали к сотням Амареша, — погибла тогда, и Саррия до сих пор помнила ругательства своего лорда, изрядно выпотрошившего казну ради выкупа Гильдии. Своих людей там ценили высоко, даже слишком. Саррия сильно подозревала, что гибель всей пятерки Империи просто была бы не по карману…
Какого дьявола Амареш полез сейчас против Гильдии?!
В том, что это именно так, командир уже не сомневалась. Она верила своим глазам. И, хуже всего, знала: белая фигура движется к ней.
Все ближе.
Впервые Парга, сбежавший и бросивший своих людей на растерзание, не показался ей таким уж ничтожеством…
Но она не поступит так! Она будет драться!
Четверо ее солдат встали рядом, готовые защищать свою леди до последнего.
Им всем удалось продержаться меньше пяти минут.
Хриплый шепот: «Девятьсот три» — последнее, что услышала Саррия…
Он успел!
Силы Огнезора были на исходе, но и прославленная сотня Амареша истекала кровью.
Сегодня, похоже, он превзошел сам себя. Более тридцати жизней за раз! На что только не способен человек, зная, что вот-вот умрет!..
Хриплый смешок вырвался из огнем горящих легких, пока тело продолжало двигаться — бездумно, по инерции, все в том же смертельном, но уже замедляющемся ритме. Резкий поворот. Уклониться — все еще гибко, текуче, как водный змей. Ударить. Отступить. Прыжок — так, чтоб те двое достали мечами лишь друг друга. Сбить этого ударом ноги. Полоснуть тому по едва заметной открытой полоске кожи на горле…
Если бы он мог чувствовать боль, то, наверное, уже корчился бы в грязи, не в силах шевельнуться. Спасибо вам, боги, за Темнослова и проклятое Испытание, как ни иронично это звучит!
Разворот. Еще прыжок (лучшие столичные акробаты изошли бы пеной от зависти!). Короткий удар. Изогнуться назад, пропуская вражеский клинок над собой. Сбить с ног. Уклониться… Дьяволы! Похоже, все!..
Краем глаза мастер видел лезвие меча, понимая, что уже не успеет…
Предсмертный хрип раздался сзади — и клинок, вместо того чтоб рассечь его пополам, лишь скользя прошелся по спине, оставляя очень паршивую, но все же не смертельную рану.
Владелец меча был мертв. Из его спины торчала рукоять тонкого метательного ножа — одного из тех, что юноша подарил Лае вчера.
Вот упрямая самоуверенная маленькая ведьма! Куда только смотрит этот проклятый ахарский медведь?!
Вместо того чтоб уходить в горы, догоняя сестру, или укрыться с Ишей на утесах, помогая раненым, или хотя бы держаться поближе к завалу на тропе, Лая была в самой гуще сечи, извиваясь и скользя меж имперскими клинками, словно в детской игре, где надо, не касаясь, пройти между летящими по ветру лентами.
Гибкая, быстрая и очень смертельная…
Рядом с ней отчаянно ругался и ревел раненым зверем Леор. Он потерял свой короткий меч и размахивал теперь огромным имперским двуручником с черным волнистым лезвием, разбрасывая врагов, как медведь стаю собак. Новый клинок был ему к лицу.
Огнезор почти согласился признать, что ахар не так уж плох.
Почти…
Пользуясь небольшой передышкой, подаренной ему отхлынувшими в страхе имперцами, мастер повернул к ним.
Уже чересчур слабый. Слишком медлительный.
Проклятая рана отзывалась зудом — привычным заменителем боли. И холодом.
А это уже плохо. Это значит — он скоро не сможет двигаться…
По крайней мере попытается закрыть Лаю собой, если вдруг…
Смертельное лезвие взвилось над девушкой.
Огнезор понял, что не успеет. Слишком далеко!
Лая умрет…
Отчаяние, ужас и злость, смешавшись, захлестнули его, заставив захлебнуться, норовя утащить за собой, спихнуть в черноту и безумие. Мгновение растянулось до бесконечности — вязкой, страшной бесконечности, пока меч имперца опускался на беззащитную Лаину спину, и что-то кричал Леор, а сам он застыл на краю темной бездны разрушительного безумия, еще пытаясь сохранить равновесие, еще надеясь удержаться…
Затем невидимая, напряженная нить, державшая рассудок, вдруг лопнула, тонкими струйками крови прочертив две дорожки от его ноздрей к губам, и время вернуло свой бег.
Лая отлетела в сторону, словно кто-то оттащил ее за шкирку — смертельное лезвие прошло мимо, наткнувшись на подоспевший Леоров клинок.
Сверху, с утесов, перекрывая шум битвы, раздался страшный, нечеловеческий Ишин вопль. Ахары дрогнули, попятились, повинуясь этому крику, все быстрее и быстрее отступая в долину…
А Огнезор соскользнул.
И упал — будто в вязкую, черную воду, оставляя за собою круги.
…Первый круг — и горячим ветром из-под его ног растопило снег, швырнув кипящими брызгами врагам в лицо.
…Второй — и мелкие камни вперемешку с грязью рванули вверх, корежа живым и мертвым нагрудники и шлемы, сдирая одежду вместе с кусками кожи…
…Третий — и воинов на двадцать шагов вокруг разметало вместе с кусками земли, скрутило, сминая металл и кости, скомкало, как весенних бумажных птичек в кулаке…
…Четвертый — и лишь грязное крошево из льда, камней и крови поднялось в два человеческих роста там, где только что был десяток солдат…
Имперцы закричали. Многоголосым, отчаянным, смертельным воплем, еще больше сводящим с ума.
Огнезор зажал уши, пытаясь спастись от этих звуков. Не в силах двинуться, зажмурил он глаза, все глубже проваливаясь в безумие того ужаса, что творился здесь… Что он сам творил каким-то дьявольским образом.
«У вас уж и забыли давно про то, как совершенный дар приходит. Страшно это. Очень»…
«Сорвешься ты скоро…»
«Боги, боги, неужели это я?» — панически забилась в его затянутом темной мглой разуме единственная осознанная мысль. И паника эта вдруг вышла наружу, развернулась мощной волной, накрывая и без того обезумевших от ужаса людей, заставляя их бежать наугад, ничего не видя вокруг, сбивая и калеча друг друга — пока смерть не настигала вновь и вновь…
Но он уже не знал этого…
Не видел, как вдруг утихло все разом после шестого круга, выщербившего стены утесов, оставившего глубокие борозды и развороченные сосны у самого края поляны. Как улеглась спокойно земля на тропе у самых Ишиных ног, повинуясь ее невидящему взгляду. Как застыла, тяжело дыша, после чьей-то пощечины Лая, отчаянно до сих пор рвущаяся из рук двух ахарских воинов. Как воцарилась вокруг тишина, ибо не осталось больше никого живого…
И как собственное его тело безжизненно осело на единственном уцелевшем островке снега среди развороченной черной проплешины…
Огнезор не мог видеть этого, ибо больше не помнил, не сознавал себя. Последние остатки его воли, его рассудка уходили на слепое барахтанье, попытку не захлебнуться, выплыть из липкой, затягивающей тьмы, уже не понимая зачем…
Затем дневной свет жестоко резанул по глазам, морозный воздух разорвал легкие, страх и усталость, тошнота и холод нахлынули с новой силой, воскрешая остатки разума, возвращая к сознанию.
Он съежился, инстинктивно пытаясь спрятаться от привычных, но возросших до болезненности ощущений — гула чужих эмоций, предчувствий, чьего-то присутствия.
И — да — мысленных призраков.
Проклятых, въевшихся в развороченную грязь теней, оставленных мертвецами.
Эха боли, страха и воплей.
Его собственного безумного лица, отраженного в дюжинах ракурсов…
Это все чуть было вновь не толкнуло Огнезора за пределы рассудка.
Но он выдержал.
Ощущения вспыхнули и, повинуясь приказу хозяина, послушно стали затухать, оставляя лишь скупое, ненавязчивое тление.
Огромным усилием мастер заставил себя подняться. Осмотрелся, не сдержав пораженного стона, перешедшего в истеричный смешок, но резко оборвал его — нахмурился, словно прислушиваясь.
Затем медленно, очень медленно Огнезор обернулся, поднял взгляд к одному из скалистых уступов.
— Выходи… Я знаю… что ты там.
Слова вырывались хрипло, с усилием раздирая горло. Из раны, кажется, шла кровь. Спина немела.
Робкий снежок влажно оседал на коже, падал к ногам, смешиваясь с грязью, кровью, ошметками плоти.
Из-за камней осторожно поднялась темная фигура. Подмастерье. Немолодой уже. Со слабым целительским даром.
— Каков был приказ? — немедленно потребовал ответа Огнезор.
Подмастерье почти трясся, безумно вращая глазами. От него тошнотворно несло страхом.
— Г-господин Б-белый Мастер… — дрожащими синими губами, кажется, прошептал он.
— КАКОВ БЫЛ ПРИКАЗ?! — заорал на него юноша.
— Наблюдать… запомнить… донести, — заставил себя сказать мужчина.
Губы Огнезора скривились в угрожающей усмешке. Вместе с кровью и грязью, покрывшими его лицо, одежду, волосы, эта ухмылка и вправду должна была смотреться ужасающе…
— Кто приказал? — с нажимом спросил Огнезор.
Темный вздрогнул, глядя на него, затем опять застыл, колеблясь.
— Не для твоего ума… наши игры… подмастерье! Сам не видишь разве, во что… ввязался? — Белый Мастер уже не кричал: говорил он по-прежнему тяжело, но теперь с вкрадчивым, подкупающим спокойствием. — Выбирай… кому служить будешь. Кто приказал тебе?
— Сребноглав, — угрюмо раздалось в ответ.
Усмешка Огнезора стала еще неприятнее.
— Не повезло тебе, подмастерье, — почти совладав с голосом, продолжил он. — Способности у высокого мастера Сребноглава слабенькие: картинку-то нужную он из памяти твоей вытащит, а вот стереть ее потом — никак не осилит! И к блокировщику идти побоится — очень уж сведения щекотливые… А как еще ему от свидетеля избавиться? Сюда спускайся, — поманил к себе мужчину.
Тот отшатнулся, снова наполняясь подозрением и страхом.
— Память подчищу, — уже почти неслышно от усталости сказал юноша. — Смерти здесь и без тебя много…
Подмастерье приблизился. Огнезору теперь даже не нужно было его касаться — только рядом быть, впитывая чужой ужас, выпивая его вместе с воспоминанием о сегодняшнем сражении. Вот он — долгожданный первый уровень! Хотелось кричать от безумия.
Он стиснул зубы, не давая ускользнуть остаткам выдержки. Осторожно закончил с подмастерьем, дав легкий посыл отправляться восвояси.
Мужчина скрылся, а Огнезор все смотрел в одну точку, с трудом вдыхая разрывающий легкие воздух вместе с кружащими в нем снежинками. Лес тошнотворно плясал перед глазами. Было очень — дьявольски! — холодно…
Откуда-то вновь слышались вопли, угрожающий Лаин крик. На краю сознания выплыла картинка: Леор уцепился в девушку, пытаясь ее удержать, но она выворачивается, ловко двинув противника по носу, и бежит, бежит…
Затем ноги перестали держать, земля угрожающе двинулась навстречу, и Огнезор начал падать, с отвращением представляя себя в грязной кашице из земли, льда и крови, покрывающей камни.
Вместо этого его подхватили теплые женские руки.
— Потерпи, милый, — прошептал самый прекрасный на свете голос, и впервые за этот страшный день юноша по-настоящему улыбнулся.
