ГЛАВА 11
Он проводил взглядом орков, уносивших девушку и Хайю, убежавшую следом. Жажда крови, горевшая в глазах молодой жрицы, ясно говорила, что эльфийке не придется ждать легкой смерти. На какой-то миг орк даже пожалел девушку — он бы не дал ей страдать и постарался оборвать жизнь быстро и просто. Он бы…
Хаук даже вздрогнул, услышав голос Верховного Паладайна:
— По закону, во время судебного поединка подсудимый не имеет права сам выбирать себе противника и оружие, которым будет биться. Я сам буду сражаться с ним. Своим мечом!
Он встал с трона и подошел к Хауку. Оба одного роста, оба коренастые и широкие в плечах, оба — образцы силы. Только один из них почти в два раза моложе другого и слегка полегче в кости.
— Оружие! — рявкнул Верховный Паладайн. — Из моих личных запасов! Живо!
Несколько орков тут же сорвались с места и ринулись в покои императора. Не прошло и двух минут, как перед поединщиками выросла небольшая гора мечей, талгатов и длинных кинжалов. Не сводя глаз со своего противника, Паладайн выудил из кучи свой меч и кривой талгат. Взвесив оба клинка на ладони и прикинув их длину и баланс, он протянул ятаган Хауку:
— Доволен?
Меч был на половину ладони длиннее и, в отличие от талгата, обоюдоострый. Но зато талгат был исконным орочьим оружием — мечами они стали пользоваться сравнительно недавно, переняв их постепенно во время войн с людьми и эльфами. Талгатами же пользовались все реже и реже, перековывая их на мечи при первой же возможности. Посему у меча было еще одно преимущество — за ним следили более тщательно, а на лезвии талгата поближе к основанию виднелись пятна ржавчины. Да и блеск металла был почти не заметен. Однако Хаук и вида не подал, что недоволен оружием. Он взвесил свой клинок на ладони, крутнул его пару раз над головой и вокруг себя, проверяя, как он ходит в руке и отзывается на действия бойца, и кивнул:
— Да, мой Паладайн!
Кучу оружия убрали, и противники встали друг напротив друга. Наиболее опытные рубаки уже начали потихоньку прикидывать их шансы, и кто-то похлопал генерала аш-Гарбажа по плечу, показывая, что высоко ценит воинское искусство его сына. В самом деле, кроме оружия, у императора не было никаких зримых преимуществ даже в средствах защиты — обнаженный торс у Хаука и простая кожаная безрукавка поверх полотняной рубахи, в которой остался Верховный Паладайн, скинув все лишнее.
Шаман подхватился со своего места и, вскинув руки, начал читать заклинание. Потом он выхватил из висевших на поясе мешочков две горсти разноцветного порошка и высоко подбросил их в воздух. Смешавшись, порошок поплыл по воздуху, и зрители поспешили отпрянуть в стороны, освобождая достаточно места для поединка. А шаман, завывая и причитая, закружился в бешеном танце вокруг поединщиков, которые застыли, словно изваяния, пожирая глазами друг друга. Шаман заклинал духов, и некоторые орки стали ему подпевать, ритмично притопывая на месте.
Пляска шамана становилась все неистовее. Несколько раз он как бы случайно касался руками то одного, то другого поединщика, призывая на них милость духов. Самые рьяные зрители подсчитали, что к Верховному Паладайну шаман прикоснулся всего три или четыре раза, зато Хауку досталась львиная доля всех тычков и шлепков, и теперь гадали, с чем это связано.
Последним прыжком шаман проскочил между противниками, в прыжке ухитрившись выбросить вверх еще две горсти порошка так, что они осыпали обоих в равной степени. На этом силы оставили его, и он с отчаянным хриплым криком покатился по полу и остался лежать, свернувшись калачиком и мелко дрожа. Служанка, которая до этого скромно жалась в уголок, подскочила и накрыла трепещущее тело старика шкурой. На это ее действие никто не обратил внимания — ибо едва крик шамана растаял под сводами пещеры, как поединщики шагнули навстречу друг другу.
И пошли по кругу, слегка ссутулившись, согнув ноги в коленях и внимательно следя друг за другом.
Они описали почти полный круг, когда Паладайн сделал обманный выпад. Хаук отступил на шаг, но его талгат даже не шевельнулся. Точно так же он лишь прогнулся вбок, пропуская меч противника мимо при втором выпаде, и ответил лишь на третий — коротким резким рывком пригнув к полу нацеленный ему в живот меч.
Верховный Паладайн тихо зарычал, обнажая клыки. Хаук в ответ тоже оскалился, но промолчал.
— Правильно делает, — прошептал кто-то за плечом у Эрдана аш-Гарбажа. — Не лезет на рожон против самого Паладайна!
Генерал только пожал плечами — оборонительная тактика хороша до определенного момента, потом она начинает работать против бойца.
Тем временем противники еще раз попытались сблизиться. Вернее, Верховный Паладайн пытался продемонстрировать свое умение, а Хаук ловко уклонялся от стычки, лишь изредка отмахиваясь талгатом. Создавалось впечатление, что он просто не знает, как себя вести.
Такой бой не нравился зрителям. То тут, то там стали раздаваться выкрики:
— Дерись! Хватит бегать!.. Да виновен он, виновен! Духи лишили его отваги! Хвала Верховному Паладайну!
Генерал вертел головой и скалился, не в силах заткнуть всем глотки. Эти выкрики наверняка достигали ушей его сына и отнюдь не способствовали усилению его уверенности в себе. Наоборот, чем громче кричали в толпе зрителей, тем активнее напирал император.
Отступая, Хаук чуть не встал на полог, на котором располагался трон императора и где до сих пор сидели кое-кто из приближенных. Они хором вскрикнули, а лорд Гандивэр вскочил на ноги и выхватил свой меч, словно собирался напасть со спины.
Ему бы никто, даже сам Верховный Паладайн, не дал это сделать, ибо такая помощь равносильна бесчестию для любой из сторон. Но этот жест и шелест покидающего ножны меча словно привел в действие некий скрытый механизм.
Хаук перестал отступать. В следующий миг талгат змеей скользнул вперед и встретил меч, ловко обвившись вокруг его лезвия на добрую треть.
Затем последовал рывок — и лишь звериная сила и опыт позволили Паладайну удержать оружие в руке. Но ему показалось, что сустав затрещал, готовый порваться. Он отступил на полшага, позволив противнику занять выгодную позицию.
Теперь Хаук уже не стал уклоняться от схватки, и два клинка, встретившись, завели многоголосую песню. Зрители внимали ей от всей души. Каждый выпад, каждый удар или увод встречался ими громким ревом. Генерала хлопали по плечам или толкали в бок уже с двух сторон, словно он мог повлиять на победу одной из сторон. Голоса разделились примерно поровну — высокое воинское искусство всегда привлекает сторонников вне зависимости от того, кто его демонстрирует. А здесь явно встретились равные бойцы. Если бы сейчас Хаук потерял талгат, половина зрителей бы закричала, что ему следует даровать жизнь — и все ради зрелища, которое он им подарил.
Противники постепенно разошлись. Меч и талгат сверкали, как две молнии, и рев зрителей достиг апогея, когда более длинный меч, обойдя талгат, скользнул вперед и оставил на бедре противника косую царапину. Тут уж все закричали и затопали ногами кто во что горазд. От воплей, казалось, затряслись своды пещеры — по примете, первую кровь проливает тот, чьей победы духи не хотят. Иной раз этого было достаточно для того, чтобы остановить судебный поединок, но сейчас бился сам Верховный Паладайн, и все решили, что он сам знает, когда прекратить битву. От генерала сразу отодвинулось несколько его доброхотов. Эрдан аш-Гарбаж гневно стиснул кулаки. Ничего, Хаук им еще покажет!..
И он едва не выскочил в круг, с трудом сдержав свои чувства, когда сын, ловко увернувшись от прямого удара, скользнул вбок, «сливая» по клинку меч противника, крутнулся на пятках и, доведя косой удар, распорол на Паладайне рубашку и куртку, процарапав тому бок.
Шансы противников сравнялись, но это лишь накалило страсти. Среди зрителей тоже начали вспыхивать ссоры. Где-то схватились за оружие, чтобы делом доказать правоту «своего» поединщика. А те кружили в центре пещеры, скаля друг на друга клыки и то отступая, то снова принимаясь обмениваться ударами.
В один прекрасный момент Хаук открылся для прямого выпада, и Паладайн не замедлил этим воспользоваться. Но талгат противника опять обернулся вокруг его меча, уводя клинок в сторону. Не позволяя противнику освободить оружие, Хаук совершил подшаг, помогая себе второй рукой, и Паладайн по инерции сделал лишний шаг, оставив таким образом противника за спиной. И понял это, получив легкий, но ощутимый пинок под зад.
Зрители словно взбесились. Шаман перестал изображать тяжелобольного и высунулся из-под шкуры. Даже сторонники Хаука считали, что он поступил более чем опрометчиво. Его преимущество было слишком явным, но победы и унижения Верховный Паладайн не переживет. Для капитана аш-Гарбажа был единственный способ спастись — понадеяться на почетную сдачу или умереть от руки противника. Все, что ему для этого требовалось, — это выронить клинок или самому напороться на выставленный меч императора. Он же вместо этого продолжал сопротивление. И результатом этого явился порез, который получил Верховный Паладайн в левое плечо.
Все сразу притихли, а генерал аш-Гарбаж закрыл глаза. Его сын был обречен, как бы ни кончился бой. Его казнят уже за одно то, что осмелился дважды ранить самого императора.
Это поняли все. Шаман встал на трясущиеся ноги и нетвердой походкой направился к противникам, которые все еще продолжали кружить по пещере, обмениваясь ударами. Старик рисковал, но понимал, что должен остановить бой, пока не пролилась настоящая кровь.
— Стойте! — закричал он, поднимая руки вверх. — Духи не велят продолжать!
Его не услышали. Тогда шаман взвыл и ринулся между противниками.
Потом никто не мог сказать, что произошло в действительности. Но нового удара не последовало. Зато послышался глухой крик, и тело шамана покатилось по полу. А поединщики отпрянули друг от друга. Клинки обоих были выпачканы в крови, но у обоих были и свежие раны — на локте у Хаука и на втором плече у Паладайна.
Какой-то миг все стояли, как парализованные. Хаук опомнился первым. С быстротой молнии метнувшись к противнику, он резким ударом сверху вниз рубанул по мечу Паладайна. Не ожидая того, император выронил клинок.
Звон падающего меча вывел зрителей из оцепенения. Один за другим они отводили глаза от тела шамана и переводили взгляды на противников.
Хаук отступил на шаг.
— Духи сказали свое слово! — промолвил он. — Я невиновен!
— Невиновен! Невиновен! — воскликнули те трое советников, которые прежде голосовали за его невиновность.
— Невиновен! — закричал генерал аш-Гарбаж, и его крик подхватило несколько его сторонников.
— Нет! — зарычал Верховный Паладайн. — Он убийца! На нем кровь шамана! Взять его!
— Нет! Нет! — загомонили те, кто стоял ближе и кто видел, что шаман жив и пытается встать. — Духи сказали свое слово!
Но было поздно. Повинуясь взмаху руки императора, его телохранители сдвинулись с места, окружая Хаука и оттесняя его от остальных. Генерал аш-Гарбаж, забыв про все, попытался прорваться к сыну, но его оттолкнули назад.
— Во имя Золотой Ветви! — из-за спин телохранителей проревел голос Верховного Паладайна. — Взять преступника и убийцу!
Хаук попятился, отступая к обрыву. Он крепко сжимал рукоять талгата, словно черпал из него силу. Глаза его перебегали с одного нового противника на другого. И он сорвался с места прежде, чем телохранители Паладайна перешли в атаку.
У них были топоры на длинных рукоятях и мечи, но у него — внезапность. Прежде чем кто-либо успел опомниться, он оттолкнул одного, сделал выпад в сторону другого, рубанул по древку топора третьего и прорвался сквозь строй. Зрители шарахнулись в стороны. Хотя многие были при оружии и даже успели обнажить его, никто не осмелился встать у него на пути. Хаук стремительно нырнул в один из боковых ходов.
— В погоню! — взвыл император. — Схватить! Казнить! До тех же пор, пока его не изловят, Хаук аш-Гарбаж объявляется вне закона! Помощь ему будет приравнена к государственной измене. И изменник тоже подлежит казни!
Шаман собрал силы и сел на полу, зажимая рукой рассеченную бровь. Кровь лилась по его лицу, но он знал, что это — не след от меча и тем более талгата. Просто он ударился при падении. Кроме того, сильно ныл ушибленный бок и локоть.
— Я жив, — слабым голосом заявил он, и несколько стоявших поблизости орков поспешили помочь старику встать на ноги. — Мой император, я…
— Слушать ничего не хочу! — выкрикнул тот и в сердцах наподдал ногой предавший его меч. — Мое слово — закон!
Генерал аш-Гарбаж попятился, спеша укрыться за спинами остальных военных. Присяга Верховному Паладайну боролась в нем с отцовскими чувствами, и он не знал, как себя вести. Кроме того, ему очень не хотелось очутиться сейчас на месте сына — то есть быть казненным под горячую императорскую руку.
Полумертвую от страха Ласкарирэль протащили по подземным коридорам и швырнули на камни в маленькой темной пещерке. Заскрежетал камень, закрывая выход, и девушка осталась одна — в самый последний момент Хайя решила вернуться и узнать, чем кончилось дело. Она справедливо рассудила, что с пленницей за это короткое время ничего не случится. А Хаук… как ни крути, его жизнь или смерть волновали дочь Паладайна.
Связанная по рукам и ногам, Ласкарирэль осталась одна наедине со своими мыслями. Страх смерти был настолько силен, что она долго не могла ни о чем думать. Хуже всего было именно ожидание — когда же придет пора умирать? И скорее бы кончились ее мучения! Неужели она мало пережила за последние неполные две недели? Она была готова покончить с собой — только бы избавиться от терзавшего ее ужаса. Совсем скоро ее бросят на алтарь, и жрец разрежет ее тело, чтобы добыть кровь…
«Кровь девственницы! — прозвучал, еле пробившись сквозь пелену страха, внутренний голос. — А ты уже не являешься ею! Значит, для жреца ты уже не будешь представлять ценности. Значит, то видение алтаря — ошибка. Это то, чего тебе удалось избежать. И твое будущее по-прежнему туманно…»
Девушка застонала сквозь кляп. Да, это правда, но осталась молодая шаманка. Ей нет дела до того, девственна ли ее жертва. Она убьет ее просто так, из ревности и ненависти. А значит, ее смерть все-таки не назовешь быстрой и легкой.
От страха из глаз девушки потекли слезы. О Покровители! Если бы она могла останавливать сердце! Но от страха даже те силы, которыми она владела, отказались ей служить.
Усиленные эхом, снаружи послышались шаги и голоса, но пленница от страха не поняла, кто и что говорит. Потом заскрежетал камень, и в ее тюрьму хлынул слабый свет масляной лампы. Пригибаясь, к ней на коленях заползла Хайя. Глаза двух девушек встретились.
— Дрожишь? — Орчиха схватила эльфийку за волосы, подтягивая к себе и заглядывая ей в глаза. — Скоро твой страх будет еще больше! Скоро ты будешь молить меня о смерти, но я еще подумаю, слушать ли твои вопли. Ты будешь умирать очень долго! Это я тебе обещаю!
Она попятилась и, выбравшись наружу, отдала приказ:
— Тащите ее за мной!
Двое орков сунулись в пещерку. Пленница забилась, пытаясь отползти подальше, но ее схватили за ноги и, как мешок, выволокли наружу. После чего подхватили поперек туловища и потащили за неторопливо шагающей шаманкой.
Это была совсем небольшая пещерка — просто вмятина в скале, где с трудом мог поместиться только он один. Но россыпь валунов наполовину скрывала вход, так что это укрытие до сих пор вряд ли кто обнаружил.
Хаук нашел эту норку еще мальчишкой и часто прятался там от отцовского гнева. Ни разу его не нашли в тайном убежище, хотя раза два или три отец и проходил вплотную к притаившемуся отпрыску. Щель с годами стала для него узка, и Хаук еле смог втиснуться в нее. Но развернуться там ему было уже не под силу — выбираться пришлось бы вперед ногами. Воздуха в тесноте пещерки тоже было мало для теперешнего Хаука, но зато у него появилось несколько часов покоя. Его будут искать где угодно, но только не тут. Есть время, чтобы подумать, как сбить погоню со следа и — самое главное, — что делать дальше.
Конечно, сдаваться он не собирался. Верховный Паладайн ясно дал понять, что казнит бывшего капитана, едва того изловят. Нет надежды на новый суд и новый поединок — он приговорен и может лишь оттянуть свой конец. А это значит, что надо уносить ноги. Но куда?
Изгнание — не самое приятное, что может случиться с орком. По своей природе орки общественные создания. Одним из видов казни как раз и была изоляция осужденного от себе подобных — никто не протянул более полугода, и, как правило, через месяц осужденные сходили с ума. Бывшего капитана запросто могут оттеснить в нижние пещеры и оставить там одного в твердой уверенности, что он погибнет в полном одиночестве. А этого Хауку не хотелось.
Он должен был жить — не только потому, что так велит родовая честь. Но и просто назло своим врагам. Он должен жить и бороться. Теперь у него нет другого выхода… Но, в самом деле, как он будет один?
Впрочем, это как раз не вопрос. Орки живут не только на территории организованной Верховным Паладайном империи. Во-первых, есть несколько областей, которые до сих пор сохраняют независимость от Паладайна и живут по своим законам. Кроме того, небольшие диаспоры орков есть практически во всех крупных государствах людей и подземников. Прославившись как солдаты, орки вместе с ограми и троллями стали самыми лучшими наемниками. Их нет только на территории Радужного Архипелага, государства эльфов…
Здесь мысли неожиданно дали сбой. Эльфы, с которыми орки последнюю тысячу лет прожили в состоянии войны. Мелкие пограничные конфликты и стычки на нейтральной «человеческой» территории то и дело перемежались локальными войнами. Никто не говорит этого вслух, но война, которая идет сейчас, развязана из-за Золотой Ветви — священной реликвии, которую оба народа по праву считают своей. Хаук по чистой случайности знает, что одна из волшебниц эльфийского народа, Видящая, сама придет к Золотой Ветви. Нужно лишь проследить ее путь.
Тут мысли Хаука второй раз дали сбой. Видящая! Та девушка в пещере! Ласка! Та, которая — надо лишь подождать две недели, чтобы узнать, правда ли это, — возможно, носит его ребенка! Она должна умереть, ибо ее забрала себе Хайя. Дочь вождя разорвет соперницу на части из-за одного только подозрения… и ни за что не последует за изгнанником, объявленным вне закона. Для этого она слишком дочь своего отца.
А это значит, выбора у него нет. Придется действовать.
Крик «Помоги!» стоял у него в ушах и, казалось, вел по подземным переходам. Он шагал по нему, словно по незримой нити, и когда тот внезапно зазвучал не в памяти, а наяву, даже схватился за грудь — до того это соответствовало его ожиданиям.
— Кричи, кричи! — Хайя склонилась над распростертым телом эльфийки. — Никто не услышит твоих криков! Ты никому не нужна!
Ласкарирэль была прикручена к каменному возвышению, ее растянули между четырьмя вделанными в него по углам кольцам. Это не был алтарь в святилище духов, но здесь тоже имелся желобок для стока крови, и чаши для жертвенных даров стояли на видном месте. Девушка была полностью обнажена и чувствовала неровности камня каждой клеточкой своего тела.
Хайя склонилась над нею. В одной руке у нее был обсидиановый ритуальный нож, а в другой — игла. На кончике ее что-то матово поблескивало. Пленница знала, чем смазано острие, и это рождало в ее душе новую волну ужаса.
— Да, это именно то, о чем ты подумала, — пропела Хайя, заметив, что ее жертва не сводит глаз с иглы. — Ты будешь испытывать ужасную боль, но не сможешь умереть, пока я тебе не разрешу… Ты будешь молить меня о пощаде, но я еще подумаю, прислушаться ли к твоим словам!
Она провела иглой по телу жертвы от шеи до пупка и задержала руку чуть ниже, словно раздумывая, стоит ли касаться самого сокровенного.
— Интересно, что Хаук нашел в такой тощей рыбине, как ты? — подумала она вслух. — Ему нравятся настоящие женщины, из плоти и крови. А ты похожа на жертву многомесячной голодовки. Кожа да кости! Ты не сможешь даже выносить ребенка — на твоих костях совсем нет мяса. И жира!.. Хотя, говорят, вы, светловолосые ведьмы, владеете какими-то секретами, способными сводить мужчин с ума… Не поделишься? А я тогда убью тебя быстрее, чем намеревалась.
Ласкарирэль ничего не ответила — она была просто парализована страхом. Да и если бы девушка владела собой, это не помогло бы — кляп надежно затыкал ей рот. Она могла только мычать сквозь стиснутые челюсти.
— Что молчишь? — ухмыльнулась Хайя. — Сказать нечего? Ах да! Ты же не можешь говорить! Ну-ка, ну-ка…
С этими словами она ловко вытащила кляп, не забыв при этом, как бы случайно, поднести иглу к глазу жертвы. Девушка вскрикнула.
— Спокойно, спокойно, — улыбнулась молодая шаманка. — Я еще не колю… хотя… послушаем, как ты можешь кричать!
И она замахнулась ножом.
Надрез был неглубоким, но длинным. Нож прорезал кожу на груди, начиная от ключиц, и пленница завизжала от боли.
— Ого-го, какой у нас голосок! — замурлыкала Хайя. — Ручаюсь, ты можешь кричать и гораздо громче… А если мы вот так?
Она не успела ничего сделать — даже коснуться ножом кожи, когда за спиной раздалось осторожное покашливание.
— Ну чего еще там? — рявкнула шаманка.
За ее спиной топталось двое орков, которые принесли девушку сюда.
— Э… госпожа, — неуверенно начал один, — дозвольте мы сначала ее того… ну… немножко, а? Можно?
На губах Хайи зазмеилась улыбка.
— Можно, — медленно произнесла она и повернулась к жертве. — Ты как раз для этого подходишь, светловолосая ведьма! Пусть с тобой позабавятся мои охранники, а я буду смотреть. Может быть, кое-чему научусь. Ты ведь умеешь соблазнять мужчин! И, возможно, твоя наука пригодится мне в будущем. Тогда я смогу соблазнить Хаука…
Пока она говорила, один из орков — они, видимо, заранее договорились, кто будет первым, — проворно скинул штаны и поспешно взгромоздился на пленницу.
Ласкарирэль задрожала от страха и отвращения. Она собрала все силы, чтобы сбросить с себя ненавистную тяжесть, но руки ее были крепко прикручены к кольцам в камне, а ноги, словно нарочно, разведены в стороны. Орк только довольно хрюкнул, когда она дернулась под ним.
— Э, да она живенькая штучка! — довольно проворчал он, тиская ее тело. — И довольно горяча! О-ох…
Девушка закричала, когда он ринулся в атаку, и Хайя захлопала в ладоши, как маленькая девочка.
— Так-так, — зачастила она, пригибаясь, чтобы лучше видеть. — Давай! Еще! Ну!
Ласкарирэль билась и кричала. Насильник сопел и дергался, и никто не заметил нового действующего лица.
Точнее, его все-таки заметили — оставшийся не у дел орк, которому пока отводилась роль наблюдателя, даже возмутился, когда кто-то похлопал его по плечу, отвлекая от редкостного зрелища. Собираясь высказать нахалу все, что о нем думает, он обернулся…
Только для того, чтобы острие талгата вошло ему в грудь, а не в спину.
Звук падения тела и предсмертный хрип все-таки был услышан. Хайя обернулась, вытаращив глаза.
— Как ты… откуда ты… — только и промолвила она.
— Собралась убивать — так убивай и нечего мучить! — произнес хриплый голос.
Завизжав так, что перекрыла шум возни, Хайя бросилась на незваного гостя с ножом, но тот ловко перехватил талгат из правой руки в левую, и тяжелый кулак обрушился на голову шаманки, отбросив ее в сторону, как мешок с тряпьем. Она кубарем покатилась по полу и осталась лежать в углу.
Второй орк тем временем сообразил, что происходит что-то не то.
— Вот я тебя, — зарычал он, скатываясь со своей жертвы и бросаясь к оружию. Но он не успел даже дотронуться до рукояти меча — талгат вонзился ему в шею, перерубая мышцы и артерии. Кровь хлынула на пол, а наполовину обезглавленное тело рухнуло на колени, секунду или две стояло, покачиваясь, а потом свалилось к ногам победителя, дергаясь в последних судорогах.
Хаук шагнул к помосту. Пленница захлебнулась криком и смотрела на него во все глаза.
— Ласка, — сказал он и беззастенчиво сунул руку ей вниз. Девушка вздрогнула.
— Не успел, — буркнул ее спаситель себе под нос таким тоном, что нельзя было понять, рад он этому или огорчен. Потом он коротко четыре раза взмахнул талгатом и протянул пленнице руку: — Пошли.
Девушка потянулась к нему, но встать не смогла — все тело ее затекло, руки и ноги не повиновались.
— Я не могу идти, — робко прошептала она. — И я не одета…
Выругавшись, орк шагнул к скорчившемуся в углу телу шаманки и, приподняв за ноги, просто-напросто вытряс Хайю из ее балахона. Потом натянул его на голову эльфийке и, дождавшись, пока девушка просунет дрожащие, непослушные руки в рукава, вскинул ее на плечо, как оленью тушу.
Девушка закрыла глаза. Она даже не подумала спросить, куда ее тащат — самое главное, что он все-таки пришел.
Их заметили на первом же повороте — уже несколько часов всю Цитадель прочесывали отряды орков, посланные Верховным Паладайном на поиски преступника.
— Вон он! — послышался крик. — Взять!
Хаук резко сменил направление и побежал по коридору. Он половину жизни провел в этих лабиринтах и знал, какой коридор куда выводит. Ему перерезали самый короткий путь наружу, но оставалось по меньшей мере четыре хода, которыми он мог воспользоваться.
Потом их осталось три…
Еще через некоторое время два…
А потом и вовсе…
Кольцо сжималось. Беглец продолжал мчаться, ныряя то в один отнорок, то в другой, сбивая погоню со следа или заставляя преследователей без толку тратить время на беготню. Но шансов выжить у них с Лаской оставалось все меньше и меньше. Беглецов гнали прямиком в ловушку.
Впрочем, оставался еще один шанс. Самый последний, на который наверняка не рассчитывали его преследователи. И Хаук, оказавшись на очередной развилке, свернул не направо, а налево.
И выскочил в просторную, сейчас пустую и полутемную пещеру, в которой эхом стоял неумолчный гул — вместо задней стенки ее гремел водопад.
Это была почти точная копия тронной пещеры, где проходил суд и поединок с Верховным Паладайном. Всего таких пещер было четыре, и располагались они одна под другой. Эта находилась на один уровень ниже тронной.
И почти сразу стало ясно, что это — западня, ибо из двух других выходов тут же выскочило десятка два орков. Видя, что беглецам некуда отступать, они приостановились, давая дорогу арбалетчикам.
— Хаук аш-Гарбаж! — прокричал десятник. — По приказу Верховного Паладайна ты приговариваешься к казни за…
Хаук не стал слушать. Он даже не притормозил, увидев новую опасность. Пригнувшись и крепче прижав к себе живую ношу, он со всех ног ринулся к водопаду.
— Стоять! — заорало сразу несколько орков, бросаясь следом. — Стреляйте!
Но было поздно. В тот миг, когда стрелы сорвались с арбалетов, беглец достиг обрыва и, сильно толкнувшись, ринулся в водопад.
