37

Это было болото, и он дорого дал бы за то, чтобы понять, где чувство направления сыграло с ним злую шутку.

Он сообразил, что забрел не туда, лишь когда под ногами зачавкало. Кругом были моховые кочки, поросшие по верху болотной травой. Между ними торчали кривые елочки и сосенки, тонкие, словно их нарочно вытянули, березки и осинки. Еще немного в том же направлении, и он точно попадет в трясину. И как такое случилось? Ведь шел все время берегом реки!

Куда она, кстати, делась? Неужто вильнула в сторону, заплутала между кочек, а он и не приметил? И что теперь делать?

Чувство направления, однако, подсказывало, что надо двигаться вперед. Может, это лишь часть болота и дальше будет суше? Как знать?

Он шел уже почти шесть часов, как свернул с дороги к оврагам, и, по его расчетам, отмахал не меньше десяти верст. Закат догорел, лишь на горизонте, за деревьями, еще багровел край неба. Но не пройдет и четверти часа, как погаснут и эти краски. И тогда надежда останется только на звезды. Меж ветвей их было тяжело разглядеть — для этого надо было, выйти на открытое пространство.

Ведьмачье зрение, раз пробудившись, теперь помогало отыскивать путь. Лясота не рисковал споткнуться о корягу, не боялся наступить в лужу или промахнуться мимо кочки и подвернуть ногу. Сломав сухую лесину — благо погибших от сырости сосенок тут было достаточно, он продолжал путь, пока не наступила ночь. Закат догорел, но звезд было мало; откуда-то наползли облака, закрывая большую часть неба. Лишь раз или два, то и дело поднимая глаза вверх, он заметил далекий блеск одинокой звездочки. Негусто. Да, надо признать, что, как он ни спешит, пора подумать о ночлеге.

В поисках подходящего места он прошел еще немного и вдруг впереди заметил огонек. Блуждающие огни? Надо же!

— Врешь, не возьмешь, — пробормотал Лясота, нарочно забирая правее от того места, где мог бы мерцать огонь.

Крошечная сине-белая звездочка осталась по левую руку, но не прошло и трех минут, как впереди замаячила еще одна.

— Тьфу ты черт! — Лясота сплюнул и свернул еще раз.

Третий огонек не заставил себя ждать.

— Вот проклятые! — Лясота окинул быстрым взором окрестности. Несколько огоньков мигали вдалеке за деревьями, растянувшись неровной цепочкой.

— А не пойти ли бы вам… — Набрав полную грудь воздуха, Лясота послал огоньки подальше и не поверил своим глазам, когда они разом потухли.

— Точно, чертовщина на этом Козьем болоте творится, — произнес ведьмак вслух. — Надо будет разобраться.

Он сам не знал, зачем ему это надо. Ну в самом деле, сдалось ему это княжество Загорское со всеми его тайнами и загадками! Его пригнали сюда из-под палки. У него уже будут неприятности от того, что сбежал от конвоиров. И что, если он опоздал? И нужно ли спасать этот мир? Может быть, жизнь людей стала бы лучше, если бы открылись врата в подземный мир. В недрах гор скрыто столько богатств… Если они станут всеобщим достоянием, всем будет лучше. Жизнь облегчится для всех и каждого. Не об этом ли он и его товарищи мечтали десять лет назад? Не ради ли того, чтобы облегчить народу жизнь, поднимали они восстание? Может быть, стоило пойти другим путем? Тем, которым сейчас идет Михаил Чарович? Говорят же, что историю пишут победители. Так почему не допустить, что много веков назад, на заре нынешнего государства, борьба старых богов и новой веры проходила совсем не так? Вдруг в те поры победило как раз зло и сейчас есть шанс восстановить справедливость? Что для этого нужно? Всего лишь позволить Михаилу Чаровичу сделать свое дело…

Задумавшись, он споткнулся — и тут же впереди опять вспыхнул огонек. На сей раз он был намного ближе и мерцал, переливаясь слабым зеленоватым светом.

— А, чтоб тебя… — ругнулся Лясота.

Огонек мигнул и метнулся в сторону. Но на его месте тут же вспыхнул другой. И этот двинулся навстречу человеку.

— Вот достали, — процедил Лясота, сворачивая в другую сторону и прибавляя шаг. За его спиной два огонька заметались туда-сюда. На миг оглянувшись полюбоваться на их танец, Лясота отвлекся — и чуть не налетел на третий огонек.

Тот притулился на верхушке деревянного креста, и лишь потому, что заметил краем глаза неожиданное препятствие, ведьмак не налетел на него. Успел затормозить и попятился, озираясь по сторонам. Среди редко стоявших деревьев тут и там виднелись заросшие травой холмы. Почти над каждым торчал покосившийся крест. Над некоторыми крестов не было, но там виднелось что-то вроде небольших домиков.

Лясота огляделся по сторонам. Кладбище. Откуда кладбище на болоте?

Но, если есть место захоронения, значит, тут поблизости и деревня. Туда можно попроситься на ночлег или просто прикорнуть в чьем-нибудь овине, а утром уточнить дорогу, Ведьмаку выносливости не занимать, но не железный же он, топать столько времени без передышки.

Пока он размышлял, отовсюду полезли болотные огоньки. Они вспыхивали то на крестах, то в густой траве, и один за другим стягивались поближе к человеку.

— А вот это видели?

Показав кладбищенской нежити два кукиша, Лясота что было сил припустил бежать. Ему удалось прорвать стягивающуюся вокруг него цепочку огоньков, и он помчался напрямик, перепрыгивая через давно забытые могилы, пока с разбегу не налетел на скрытую в кустарнике яму.

Падение было болезненным. Левая лодыжка хрустнула. Острая боль пронзила ногу до колена. Сгоряча попытавшись вскочить, Лясота взвыл от боли и досады. Сломана? Вот же невезение!

Все-таки он, повозившись немного, кое-как выпрямился, упираясь руками в стенки узкой длинной ямы. Она была неглубока, всего в человеческий рост, так что можно было, подпрыгнув и ухватившись за край, попытаться вылезти. Но не больно-то напрыгаешься со сломанной ногой. Тут и стоять неудобно. Кричать и звать на помощь? А толку? Кто явится ночью на кладбище, привлеченный его криками? Еще решат, что это мертвец пытается выбраться из могилы.

Мертвец… Лясота окинул яму пристальным взглядом. Неглубокая, на кладбище, узкая, длинная… Могила? Свежая могила?

— Чур меня! — прошептал он. Нет уж, со сломанной ногой или без, а надо отсюда выбираться.

Подпрыгнув раз, другой и третий, убедился только в одном: так легко ему не выбраться. Земля по краям была рыхлой, зацепиться не за что. Пальцы только погружались в нее и тут же соскальзывали вместе с пригоршнями земли.

Тогда Лясота сбросил с плеч вещмешок и стал целенаправленно ссыпать в яму землю, подкидывая ее к одному краю. Если яма станет немного мельче, выбраться будет легче. Работать приходилось по очереди то одной рукой, то другой, придерживаясь второй за стену, чтобы не опираться на сломанную ногу. Лубок он сделает потом, когда выберется. Загребая пригоршни земли и ссыпая их под ноги, он старался не думать о том, сколько времени провозится и что будет делать потом. Он опаздывал, опаздывал серьезно — с лубком на ноге далеко не уйдешь. Михаил Чарович опережает его почти на сутки. А с этой задержкой — и на всю оставшуюся жизнь.

Отгоняя от себя эти мысли, он работал как одержимый, как вдруг услышал над головой голос:

— Это кто тут возится? Ась? Отвечай?

Лясота замер, затаив дыхание.

— Чего притих? — Тот же голос. — Отвечай, кто ты есть? Человек аль дух?

— Человек, — осторожно ответил Лясота.

— А не врешь?

— Истинный бог! — хотя его не могли видеть, он старательно перекрестился.

— Ладно. А чего тут делаешь?

— Пытаюсь выбраться.

— Из могилы-то? — захихикали в ответ.

— Я в нее упал.

— Как?

— Случайно! Шел-шел и упал, — разозлился Лясота. — Ногу сломал… Ты или помоги, или вали отсюда на хрен!

— А ты не ругайся, а то хуже будет, — строго оборвал голос. — На вот, хватайся!

В яму сунулась, стукнув его по макушке, суковатая палка. Еще не доверяя полностью, Лясота ухватился за нее, одной рукой, оперся другой о край ямы, попрыгал, выбирая устойчивое положение.

— Готов, что ли?

— Угу…

В следующий миг палка, как живая, рванулась из руки, и Лясота от неожиданности чуть не разжал пальцы. Тот, кто держал палку с другого конца, был явно очень силен — ведьмака буквально выбросило на поверхность. Он упал животом на край, подтянулся на руках, осторожно отгребая подальше от ямы и приподнимаясь.

— Спасибо те…

Слова благодарности замерли на губах. Опираясь на клюку, перед ним стояла древняя старушка. Темное платье, темный платок, из-под которого торчат пряди волос, меховая накидка, старый засаленный передник, темное лицо.

— Чего застыл? — поинтересовалась старушка знакомым голосом.

— Это ты меня… ну… вытащила?

Та захихикала.

— Скажешь тоже — я! Да нешто мне под силу такого бугая как морковку из земли выдернуть? Ты на себя-то посмотри — и на меня. Здоровый, как жеребец!

— Я ногу сломал, — почему-то напомнил Лясота.

— Нога не спина, — отмахнулась старушка. — Сам ты выбрался, олух. Срок просто тебе еще не вышел, вот мать сыра-земля тебя и отпустила. Ладно, ступай за мной.

— Я ногу сломал, — повторил Лясота.

— Ступай, говорю! — повысила голос старушка. — Иль тут оставайся, малахольный! Столько верст на своих двоих отмахать — ничего, а тут два шага на одной одолеть — непосильная ноша.

Лясота с тоской посмотрел вперед. Они со старушкой стояли на краю небольшого — сажени три в ширину — огородика, где одна к одной теснились грядки с какой-то зеленью. Что там росло, в темноте не разобрать. За грядками, чуть подалее, виднелась наполовину вросшая в землю изба. Рядом в кустах угадывались очертания сараюшки. Сбоку был небольшой навес для дров. Дверь в избушку была гостеприимно приоткрыта.

Идея опереться на бабку, как на костыль, была отброшена сразу — старушка каким-то образом оказалась уже возле двери, маня его за собой. Скакнув пару раз, Лясота оглянулся.

— Мои вещи…

— Ничего с твоим добром не станется. Не пропадет. — И старушка нырнула в дом.

Стиснув зубы, Лясота кое-как доковылял до порога.

— Давай-ка сюда, коли не боишься! — из недр избушки позвала старуха.

— После того как побывал в могиле, я уже ничего не боюсь, — попытался пошутить Лясота, перескакивая через порог.

Внутри дом оказался больше, чем снаружи; пришлось прыгать через сени, чем-то напомнившие ему такие же сени в доме у колдуна на чертовой мельнице. Добрался до внутренней двери, кое-как перевалился через порог.

В единственной комнате было жарко, словно в бане. Лясота мгновенно взмок. В массивной печи, занимавшей почти треть помещения, пылал огонь, служивший и единственным источником света. Лясота без сил привалился к стене, тихо сползая на скамейку.

— Сюда давай! — Старушка суетилась в противоположном углу, в тени от печки.

— У меня нога сломана, — в третий раз напомнил он.

— Сломана — не вырвана. Иди сюда да раздевайся.

— Ты, старая, что? Умом тронулась?

Хозяйка дома мигом оказалась рядом и больно тюкнула его в лоб.

— Чего мелешь? Да больно ты мне нужен, человек!

И одно это слово, сказанное небрежно и презрительно, объяснило Лясоте сразу все. Он с тоской обернулся на дверь! Сумеет ли?

— Испугался, Аника-воин, — рассердилась старушка. — А со змеем еще пришел ратиться!

— Со змеем? — переспросил он. — А с чего ты взяла?

— Да сюда испокон веку такие, как ты, ходят. Все ходят и ходят, ходят и ходят, делать им больше нечего… Раньше-то часто ходили, чуть ли не каждый год по богатырю, а вот теперь поменьше что-то стало. То ли богатыри повывелись, то ли дурни перевелись… И у всех одно на уме: как бы змея одолеть и богатства, что он хранит, себе забрать. Повидала я таких на своем веку! И-и, касатик, один другого чуднее! Кто силой змея брать решит, кто умом-хитростью, кто ловкостью, а кто колдовскими силами. Ты-то чем его воевать собрался?

— Ну… — Лясота замялся, догадываясь, что про пару многозарядных пистолетов говорить старушке не стоит, И не потому, что не был уверен, что она поймет его объяснения, а просто он вдруг сообразил, что действительно не знает ответа на этот вопрос. Свинцовые шарики-пули, по шести в каждом, предназначались для людей.

— Палки гну, — рассмеялась старушка. — Давай-ка покамест ногу твою поглядим.

И когда она успела его заболтать? Лясота обнаружил, что с него сняты сапоги, сюртук, пояс, штаны закатаны до колен, а распухшая нога лежит на лавке и корявые пальцы старушки мнут его щиколотку так и эдак.

— Мм-мм!

— Ась? — На него глянули прищуренные глазки, мерцавшие так ярко, что и свечек не надо было. — Неужто больно?

— Тебе бы так! — сквозь зубы процедил он.

— Не пугай! — его опять тюкнули в лоб. — Уважай старость-то. Помочь ведь хочу, дурья твоя башка!

Лясота кивнул, стиснув зубы. Старушка еще помяла его ногу и вдруг резко дернула.

— Ох! Ну ты и… — прохрипел ведьмак. — Тебе бы палачом, в Третье отделение!

— М-да… — Хозяйка дома как ни в чем не бывало, направилась к печи и завозилась в углу. — Измельчал нынче богатырь… Да не сломана у тебя была нога, вывихнул ты ее только. Эх, ну и везучий же ты, парень!

Лясота осторожно пошевелил ступней. Боль медленно отпускала. Скоро спадет и опухоль. Конечно, бегать и прыгать ему какое-то время не придется, но хотя бы завтра сможет нормально идти.

— Спасибо, бабушка, — промолвил он. Сел поудобнее. — Ты на меня не сердись. Я… долгая это история. Лучше мне скажи, а до Божьего луга далеко?

— Ась? — Старушка глянула через плечо, вывернув шею так, как и молодой девке не повернуться. — Все-таки решил со змеем сразиться?

— У меня нет другого выхода. Если я не смогу его…

Он осекся, задумавшись в первый раз, что и как будет делать. И выходило, что он ничего не знает, не понимает и, самое страшное, не может.

— Чего затуманился, ясный сокол? — Старушка встала перед ним. — Аль струсил?

— Я не знаю, как быть, — признался Лясота. — У меня нет сил. Научи, что делать. Там девушка…

— Вот оно чего! — Старушка подмигнула так озорно, что Лясота невольно покраснел. — Ты, значит, не просто так. Тебе, стало быть, есть за что сражаться. Ну, добро. А ну-ка… — Она протянула руку, пошевелила скрюченными пальцами в воздухе. Лясота ощутил дуновение ледяного ветра. Что-то неприятно защекотало в груди, камнем надавило на солнечное сплетение. — Чего вылупился? Скидывай одежу! Скидывай, чего стесняешься? Не перед девкой, поди! Иль хвост боишься показать?

— Чего? — возмутился Лясота. — Нет у меня хвоста. И не было никогда. Байки все это!

Раздосадованный — ведь многие обыватели действительно верили, что у ведьмаков есть хвосты! — он быстро разделся, представ перед старушкой в чем мать родила. Та на его наготу не обратила лишнего внимания, долго пристально смотрела ему в переносицу, потом перевела взгляд ниже, на ключицы. Провела ладонью над головой, словно пыталась пригладить взлохмаченные волосы, да не дотянулась. Под конец тюкнула сложенными в щепоть пальцами в солнечное сплетение. Укол оказался болезненным, а когда старушка потянула руку на себя — медленно, осторожно, — Лясота тихо застонал. Пальцы старушки тут же разжались.

— М-да, парень… Ишь ты, поди ж ты, сил у него нет!.. — Старушка встала перед ним, подбоченившись и склонив голову набок. — Мудреное дело. Ведьмаком ты был. Покамест не помер.

Лясота так и обмер.

— Помер? — переспросил он. — Когда?

В памяти мелькнула могила. Неужели?

— Давно это было. Годов, — она пожевала губами, — годов девять тому. Чего с тобой тогда сделалось, ты сам не помнишь, потому как перепугался сильно. А только с того часа ты словно мертвый ходишь. И есть лишь одно средство тебе помочь… если захочешь.

— Хочу! Я очень хочу опять стать прежним! Помоги мне, бабушка.

— Помощи просишь, — со странной интонацией протянула старушка. В ее голосе послышался намек, и Лясота бухнулся перед нею на колени.

— Прошу! Помоги, мудрая женщина, научи!

— То-то! — Хозяйка положила руку ему на голову, забрала волосы в горсть. — Ну, коли просишь, так тому и быть!

Отпустив волосы, старушка проковыляла к стоявшим вдоль стен ларям, стала откидывать крышку за крышкой, загремела заслонкой печи, сама проворно приволокла воды, вылила ее в большую кадку.

— Ты первый, кто так просил, — бормотала она между делом, ссыпая в воду муку ковшом из большого мешка. — Иные гордые были, уверенные, сильные. Даже, бывалоча, с коня сойти им недосуг — дорогу спросить, например… Даже этот, который до тебя приходил.

— Кто?

— Да такой же, как и ты, ведьмак. Аккурат десять годов тому назад и явился — чаю, за годик до того, как с тобой та, первая, смерть приключилась.

— Ведьмак? — Лясота напрягся. — Теодор? Его звали Теодор Звездичевский. Это был мой друг. Он пропал без вести… Где он? Что с ним?

— С ним? — Старушка насыпала муку, начала большим деревянным черпаком мешать тесто, время от времени добавляя туда то какие-то приправки, то молоко. — То же, что и со всеми. Погиб он.

Хотя и ждал чего-то подобного Лясота, все равно ощутил он пустоту в душе. Теодор был единственным человеком, который связывал его с родными местами.

— Ну, — отложив ковш, старушка пошевелила получившееся месиво рукой, засучив рукав старого платья, — кажись, готово. Полезай!

— Куда?

— Да прямиком сюда! Аль не видишь?

— В тесто?

— Куда ж еще-то?

Жизнь приучила Лясоту не спорить. В душе молясь, чтобы не было хуже, он осторожно забрался в кадку. Густое, как для пирогов, тесто облепило его, Поднимаясь почти вровень с краями. Он задержал дыхание, прислушиваясь к новым ощущениям. Старушка забормотала что-то себе под нос и, зачерпнув пригоршню, принялась обмазывать тестом его руки, плечи, шею, волосы. Он терпел, стиснув зубы и прислушиваясь к обрывкам ее бормотания.

— Кручу-верчу — распутать хочу… Макоши веретено. Что на нем — расплетено… Нить перекручёна — жизнь перепечёна… Нить судьбы двойная — доля иная…

Напоследок испачканная в тесте ладонь махнула по лицу, и он зажмурился, спасая глаза. Ощутил на губах вкус сырого теста. Сразу вспомнились облатки в храме и вкус причастия…

— Ну, коли травки не выдохлись, приступим. — Старушка метнулась куда-то ему за спину, загремела домашней утварью. — Давай забирайся!

Он осторожно — тесто покрывало с ног до головы, стесняя движения — обернулся, обтер ладонью глаза.

В печи жарко горел огонь, пламя гудело и ярилось, обдавая его теплом. Старушка держала, уперев в край устья, большую деревянную лопату.

— Куда забираться?

— На лопату, дурень!

— Это ты сдурела, бабка! — не выдержал он. — В печь? В огонь? Зажарить хочешь?

— В утробу! Лезь давай! — рассердилась старушка. — Не то силой погоню!

Разжав пальцы, она вскинула одну руку, нацеливая на Лясоту — и тот почувствовал, что его тащит к печи против воли. Шаг, другой — и он уже возле лопаты. Не хотелось, но неведомая сила была необорима. От напряжения заболели мышцы, но его приподняло, как пушинку и шлепнуло на лопату.

— Ноги подбери, — услышал сердитый голос. — Руками обхвати.

— Как? — Вспомнились детские сказки. — Ты бы хоть для начала показала, как на нее садятся!

— Помалкивай и делай, что говорят! — огрызнулась старушка. — Шутить он вздумал… Умник! Голову наклони. Ниже! Еще!

Невидимая рука надавила на затылок. Лясота уткнулся носом между колен. Тесто забилось в ноздри. Он кашлянул.

— И-эх!

В следующий миг его внесло в зев печи. Жар объял со всех сторон.

— Не шевелись!

Легко сказать! Лясота сжался в комок, задерживая дыхание — дышать тут было просто нечем. Гудел огонь, обдавая тело волнами сухого жара. Трещали угли. Стучала в висках кровь, словно рвущийся на свободу обезумевший от страха зверь. Сквозь этот шум пробивались строки заклинания:

«Откуда ты знаешь, что я был конем?» — хотелось спросить Лясоте, но он не мог не то что рта открыть — набрать воздуха в грудь. Голова кружилась. Сознание меркло. Кожа лопалась от жара, из трещин текла кровь, с шипением падая на угли и тут же спекаясь и распространяя удушливую вонь. Он умирал…

И тут громыхнула заслонка.

— Готов. Спекся!

Его вынесло на воздух. Послышался треск и сочный хруст. Что-то ломалось, но он уже не слышал, уплывая куда-то на волнах блаженства. Вот, оказывается, что такое смерть. Как хорошо. Как спокойно…

— Дыши!

Хлесткий удар по лицу. За что? Больно же!

— Дыши, кому сказала?

Еще один удар. Не надо меня бить! Мне и так хорошо!

Удар.

— Ай!

— Вот так! Еще! Дыши! Дыши, витязь! Дыши, богатырь! Жить будешь!

В легкие хлынул воздух. В нос — уйма запахов. Мышцы задергались, заболели, когда кровь побежала по жилам, снова наполняя их. Откуда она взялась? Ведь, кажется, вся выплеснулась. Видать, не вся…

Он попытался сесть. Провел рукой по лицу, счищая приставшую хлебную корку. Запустил пятерню в волосы, выдирая хлеб и оттуда. Рядом суетилась старушка, сковыривая корку со спины.

— Хорош, — бормотала она. — Ай хорош! Не выдохлась, видать, травка. Какой богатырь народился! Хоть сейчас на подвиг ратный!

Он выпрямился, встал на ноги. Дышалось легко и свободно, хотя в ушах еще шумело. Прислушался к ощущениям своего тела. Посмотрел на руки. Старых следов от кандалов на запястьях как не бывало. И вывихнутая нога ничем не напоминала о себе. И шрам — потрогал подбородок — тоже пропал. И плохо зажившие царапины от битого стекла. И вообще ощущение было такое, словно он помолодел лет на десять. Теперь он чувствовал себя таким же, как до рудников. Но главное — вернулся прежний мир. Он слушал — и слышал. Смотрел — и видел. Чувствовал — и чуял. И, схватившись за голову, закричал, не в силах как-то иначе выразить обуревавшие его чувства.

— Хорошо ли тебе, витязь? — прозвучал негромкий голос, когда Лясота проорался.

Он обернулся на… на древнюю как мир богиню, легко различая ее истинный лик за личиной странной старушки. Он чувствовал ее силу, проникал ее природу и склонился перед нею, касаясь рукой пола в старинном поясном поклоне.

— Благодарствую, ведь-ава!

— Признал, — разулыбалась та и ласково потрепала по щеке.

— Как не признать тебя, матушка. Ты ж как солнце в небе, одна такая!

— Льстец, — усмехнулась старушка. — Ладно, в баньке моей огненной попарился, теперь поешь-попей и в дорогу собирайся.

Ничему особенно не удивляясь, Лясота обнаружил на пустом доселе столе обильное угощение. Каша, пироги, уха, жареное мясо, свежий хлеб. Откуда что взялось! Впрочем, раздумывать было некогда. Ощутив, что проголодался, Лясота набросился на угощение. Хозяйка стояла над ним, умиленно глядя, как он жует.

— Ты ешь-ешь, — дотянулась, погладила по голове. — Сил набирайся. Путь тебе предстоит неблизкий, на дело идешь многотрудное, опасное. Нелегко со змеем справиться. А с людьми и того труднее.

Он кивнул, судорожно проглатывая, что было во рту.

— А ты, матушка, про людей откуда знаешь?

— А то сам не ведаешь? Как где мир нарушился — там непременно какие-нибудь люди виноваты. Все от людей — и счастье, и беды.

— Я людей не боюсь. — Лясота потянулся за крынкой, стал пить брагу прямо оттуда. — Что они мне могут сделать? Разве что убить. Так я уж помирал. Не так это страшно.

Теперь он помнил, что произошло. В утро казни их всех вывели на площадь. Сначала заставили смотреть на жуткую мучительную смерть зачинщиков восстания, а потом с тех, кого отправляли на каторгу за Каменный Пояс, срывали эполеты и шпоры, ломали над головой сабли, лишая дворянства и достоинства. А у него, единственного осужденного ведьмака, забрали его Силу. И это было так больно, что он забыл обо всем, омертвев душой и вспомнив подробности лишь сейчас.

— И то верно. Ты не людей бойся, ты суда высшего страшись. Ну да чего тебе-то бояться, коли на своей дороге стоишь? Погоди, одежонка-то твоя…

Хозяйка опять метнулась к ларям, порылась в них, доставая вещи. Сытый Лясота переоделся без разговоров. Сапоги пришлись впору — хорошие сапоги, яловые, с каблуками, подбитыми маленькими подковками. Так же хороши были и порты, а вот рубаха явно назначалась для кого-то, кто был в плечах гораздо шире. Пришлось потуже затягиваться поясом, убирая лишнее в складки по бокам. Чтоб длинные рукава не мешались, спускаясь до кончиков пальцев, хозяйка дала пару обручьев, натянув их на запястья. Одевшись, Лясота тихо присвистнул. Сейчас он сам себе напоминал лубочного богатыря, недоставало лишь кольчуги, шлема и булавы.

— Чего лыбишься? — поинтересовалась хозяйка. — Другой одежи нету.

— Да я не смеюсь, матушка. Я радуюсь обновке.

— Радуется он, — фыркнула старушка, движением руки убирая со стола. — Дите… Ладно. Сейчас пойдешь аль погодишь?

Лясота прислушался к себе. Сил было столько, что оставалось лишь дивиться. Поднял с лавки свой сюртук — куда делось остальное, непонятно, — под ним нашлись только пистолеты. Сунул их за пояс.

— Сейчас пойду. Время дорого. Ты прости, матушка, коли что не так!

— Да все так, сынок. — Она вдруг обняла его, сжав не по-женски сильно. — Все так… Да, вот еще, забери-ка. Чай твое!

В руку лег простой кожаный кошель. Развязав тесемки, Лясота нашел там кремень, огниво, несколько свинцовых шариков-пуль, горсть медных и серебряных монет, и среди прочего мелкого мусора — давно потерявшийся перстень с камушком. Тот самый, который когда-то вез Поленьке в безумной надежде сделать ее не просто возлюбленной, но женою. Он уж и забыл про него. Да и не натянулся бы тонкий ободок на толстые пальцы купчихи. Ему по мерке другие пальчики, девичьи… И, кажется, он знает, как эту девушку зовут.

— Спасибо, матушка. Пойду я. Не поминай лихом!

Поклонился еще раз, позволил обнять голову, ощутив на лбу поцелуй сухих старушечьих губ, и вышел за порог.

Было уже утро нового дня. В воздухе свежо и сладко пахло осенью. Лясота сделал глубокий вдох. Все его чувства обострились до предела. Мир снова играл яркими красками, звуками, запахами. Несколько минут он просто стоял, наслаждаясь вновь обретенной силой. Потом, решив проверить свои возможности, сосредоточился, пытаясь представить себе знакомых людей.

Первыми «увидел» двух фельдъегерей, ощутив что-то вроде укола совести. Эти люди продолжали преследование, упрямо не сворачивая с пути. Они не полезли в овраги и болота и посему слегка отклонились от маршрута, тем не менее значительно продвинувшись вперед. Лясота осторожно дотянулся, внушил им правильное направление, чтобы люди не заплутали.

А потом он попытался дотянуться до Владиславы — и словно провалился.