Книга: Бывших ведьмаков не бывает
Назад: 31
Дальше: 33

32

Старший инспектор Третьего отделения, почетный инквизитор и инспектор школы ведьмаков князь Юлиан Дич медленно перевернул последний лист обширного досье, собранного еще в позапрошлом веке на род князей Чаровичей. Старый, древний род. Многие нынешние князья — ничто по сравнению с ними. Из Рарожичей, первой княжеской династии, вышли предки князя Михаила Чаровича. Был у внука основателя рода, Буй-Рарога, сын Брячитур. Полюбилась ему девка, которая служила богу Волосу, он и взял ее силой. Случилось это вскоре после того, как Рарожичи отринули старых богов, стали поклоняться новому. А капища стали жечь и крушить. Люди, не желавшие отрекаться от своих родных богов, бросали дома, уходили целыми семьями, забирая с собой святыни. Рарожичи с дружинами преследовали беглецов. Кого убивали, кого в плен брали и делали своими холопами. Вот и Брячитур отыскал в Дебрянских лесах тайное капище, где поклонялись Волосу, богу богатства и лесного зверья. Волхвы и спасавшиеся с ними единоверцы оборонялись отчаянно, но что могли поделать мужики против бывалых воинов, которые сызмальства только меч и топор знали? Правда, сражаться им пришлось пешим строем — волхвы напустили такого страху на коней, что те все как один взбесились и сбросили всадников. Однако дружинники сумели подпалить стену капища, ворвались внутрь и устроили расправу. Уцелевших защитников согнали, как скот, деля добычу. Князю Брячитуру приглянулась одна девушка. Она единственная билась наравне с мужчинами и, даже когда ее вязали, сопротивлялась, как кошка. «Невеста Волоса! — сказали волхвы. — Не троньте ее, не то осерчает подземный бог!» Князь только посмеялся над наивной верой людей. Прямо там, возле капища, повалил девушку на землю, изнасиловал и велел стеречь как зеницу ока. Волхвов же приказал повесить на дубах вокруг капища и бросить на поживу лесному зверью — нарочно, ибо по вере жрецов Волоса всякий, чье тело после смерти положено в землю, уйдет к Волосу в подземное царство.
Девушку доставили в стольный град, держали в клети под охраной, следили, чтобы руки на себя не наложила. Через девять месяцев она родила сына и повесилась на собственной косе. Звали ее Чарой. И сына ее стали именовать Чаровичем. От него пошел род князя Михаила. Отец его к тому времени погиб — не вернулся из похода против степняков. А князь Буй-Рарог внука признал, выделил ему небольшой удел и назвал княжичем. Но дядья, отцовы братья, хоть и считали Чаровича родной кровью, все время держали в стороне. И род Чаровичей долго был незаметен. Лишь время от времени всплывали в летописях имена — то Святослав Чарович, то Влас Чарович, то Борис Чарович принимали ту или иную сторону в распрях дальней родни. Как говорили летописи, никогда этот род не был многочисленным — двое, много трое сыновей рождалось в каждом поколении. И лишь один из них становился мужем и отцом. Другие братья погибали — кто в бою, кто от морового поветрия, кто от иного несчастья. И ни разу не нашлось ни одного упоминания о том, чтобы рождались девочки. И хотя в этом не было ничего удивительного — в летописях вообще редко писали, что у такого-то князя родилась дочь, — но вкупе с остальными этот факт заставлял Юлиана Дича насторожиться.
А главное, что практически все князья из рода Чаровичей обладали колдовскими силами. И когда была организована служба надзора и ведьмаки были поставлены государству на службу, это семейство попало в поле зрения ведьмаков, как род потомственных колдунов, в котором из поколения в поколение передавались тайные знания. Долгое время цели этого семейства оставались неясными, но, кажется, что-то начало проясняться. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.
А проясняться стало после того, как Юлиан Дич не только прочел досье на род Чаровичей, но и заглянул в папку, где хранилась вся информация по князьям Загорским. Попутно всплыли кое-какие хроники, легенды.
Точку поставило заявление, сделанное два дня назад. На самом деле оно поступило раньше, но сначала попало в следственный отдел. Там завели дело о пропаже человека и начали розыски. И лишь на другой день кто-то вспомнил, что по делам такого рода стоит уведомлять Третье отделение. Послали записку, которая еще сутки гуляла по разным столам, пока два дня назад не попала к нему.
Отложив толстый том, Юлиан Дич подтянул к себе еще одну из разложенных на столе папок. Это дело было совсем тоненьким, всего в десяток листов. Заявление от князя Владислава Загорского о том, что в подвластных ему землях творятся дела, с которыми он не может разобраться. Под Горой неспокойно, и это отражается на жизни всего княжества, а там и страны. Похоже было, что кто-то пытался проникнуть под Гору, пользуясь черной магией. Магия сия косвенно задела княжеский род — княгиня Елена Загорская в ту пору была беременна и потеряла ребенка при весьма загадочных обстоятельствах. Известно, что кровь нерожденных детей обладает огромной силой, и некто или нечто убило младенца, чтобы проникнуть из одного мира в другой. С целью усмирения возможных волнений князь собирался отправиться к Горе и просил подмоги в этом деле, ибо не желал рисковать. Кроме него, на тот момент других истинных Загорских не было, а семилетняя несовершеннолетняя дочь не в счет. Кроме его пространного заявления тут было несколько выписок из летописей и предписание во всем разобраться. Прилагалась бумага, что с делом ознакомлен и отправлен в Загорье один из лучших учеников ведьмаков, Теодор Звездичевский. Он уехал в Загорье — и пропал, отправив только одно коротенькое донесение о том, что, обсудив с князем Загорским предстоящее дело, собирается отправиться к Горе в одиночку.
Случившееся буквально через несколько месяцев после его исчезновения восстание отвлекло Юлиана Дича, как, впрочем, и многих столичных жителей. Уже после того, как все мятежники были арестованы, завершилось следствие и виновные понесли наказание, он написал в Загорск, интересуясь судьбой Теодора Звездичевского. Отправить кого-либо еще на подмогу не было возможности — не избежала арестов и обыска и школа, которой заведовал Юлиан Дич, а он сам мог потерять место, поскольку двое учеников, будущих ведьмаков, оказались в числе мятежников. Одним из них был недавний выпускник Юро Крутицкий, другим — поразительно похожий по приметам на Петра Михайлика Александр Травникович, которому по приговору суда изменили имя и записали как Лясоту Травника. Понадобилось время, чтобы доказать, что, кроме этих бунтовщиков, остальные молодые ведьмаки тут ни при чем. Все же школа пережила несколько тяжелых месяцев, а за это время ситуация в Загорье стабилизировалась сама собой. Но, видимо, не до конца, раз десять лет спустя на сцене появился Михаил Чарович, потомок княжеского рода, издревле владеющего темной магией. Одним из направлений была магия крови. Крови девственниц и нерожденных детей.
Еще несколько минут Юлиан Дич потратил на то, чтобы переложить часть документов из одной папки в другую. Покончив с этим делом, он позвонил в колокольчик, призывая секретаря.
— Вот эти документы, — указал на отобранные листы, — скопировать, переписать набело и подшить в «Дело о беспорядках под Горой». Как можно скорее. Сегодня вечером папка должна быть у меня. И отправьте запрос коменданту Навьей крепости о срочном свидании. Дело государственной важности. Запрос, — добавил он, уловив колебания секретаря, — отправьте через инквизиторов.
Тот поклонился и ушел, а Юлиан еще некоторое время листал оставшиеся бумаги, иногда делая пометки для себя. Картина вырисовывалась крайне интересная. И опасная. В прошлый раз попытка проникнуть под Гору отозвалась в империи восстанием и кровавыми расправами над восставшими. Шестерых зачинщиков четвертовали, еще четверых повесили, несколько сотен сослали за Каменный Пояс, не считая тех, кого приговорили к пожизненному заключению или разжаловали в солдаты. А что будет на этот раз? Война? Юлиан Дич прекрасно знал международную обстановку и понимал, что этого нельзя допустить.
В обед пришел ответ, что инспектору службы инквизиторов разрешено, в виде исключения, посещение Навьей крепости. Не теряя времени, Юлиан набросил сюртук и выбежал из кабинета, на ходу отдав секретарю приказ дождаться его возвращения во что бы то ни стало.
Служебная карета вмиг домчала его до Навьей крепости. Главная государственная тюрьма, где содержались только особо опасные преступники, находилась на острове посреди реки. С сушей ее связывали два моста, возле которых стояли будки охраны. Получив пропуск, карета с Юлианом Дичем проехала по мосту на территорию крепости.
Едва колеса, прогрохотали под аркой каменных ворот, навстречу вышел сам начальник тюрьмы и поспешил придержать для важного гостя дверцу. С Третьим отделением шутки плохи, особенно с главой службы ведьмаков и по совместительству советником по инквизиции его светлостью князем Юлианом Дичем. Его карьера и личность были окружены ореолом тайн и загадок. Старший дознаватель, старший наставник школы ведьмаков, которая в нынешнем виде и организована-то была им самим, один из советников по инквизиции, почетный следователь по делам, связанным с магией и колдовством… Его истинная сила и влияние были загадкой. Достаточно вспомнить, что десять лет назад, после разгрома восстания, когда летели головы и знатнее его, сам князь Дич отделался лишь легким испугом и приказом реорганизовать школу ведьмаков, ужесточая режим. Не следовало ссориться с этим человеком из-за такой малости, как просьба о свидании.
— Чем могу быть полезен? — поинтересовался комендант.
— К нам поступила информация, что в Навью крепость не так давно был доставлен один важный заключенный, — промолвил Юлиан. — По имеющимся у меня сведениям, это — ведьмак. Вы понимаете?
Комендант напрягся.
— Прошу прощения. Может быть, произошла ошибка? Среди вверенных мне заключенных на данный момент нет никого, имеющего отношение к вашему ведомству. Неужели мы не знаем порядка? Дела ведьмаков, инквизиторов и… э-э… прочих приравненных к ним личностей должны рассматриваться только внутренним судом.
— Может быть, произошла ошибка, — кивнул Юлиан. — Как бы то ни было, я должен убедиться лично. Меня интересует мужчина лет тридцати, чуть выше среднего роста, приблизительно двух аршин и десяти вершков роста, крепкого сложения, стройный, волосы русые, глаза серые, нос прямой, из особых примет — небольшой шрам на подбородке. Было указано, что он при поимке пытался применять магию, атакуя лошадей.
— Этот? — кивнул комендант, жестом приглашая гостя проследовать за собой в контору. — Да какой же он ведьмак? Убийца! И беглый каторжник.
— Вот как? — заинтересованно поднял бровь Юлиан Дич. — На лбу, что ли, у него было прописано?
— На руках у него прописано, — ответил комендант. — Заметно, что он кандалы носил. Назвался Иваном Горским, из Загорья.
— Из Загорья, — эхом повторил Юлиан.
— Так точно. Однако никакой он не Иван и не Горский. За день до того поступило в жандармское управление заявление от вдовы купца первой гильдии Лякина, Аполлинарии Матвевны, что застрелил ее супруга беглый каторжник, коего опознала она как Александра Травниковича, осужденного на десять лет рудников и двадцать лет поселений… за что, как вы думаете?
— Догадываюсь, — процедил Юлиан Дич, взмахом руки давая понять коменданту, что продолжать не стоит. Трудно забыть имя того, из-за кого девять лет назад имел выговор от высшего начальства.
Расписавшись, как полагалось, в книге посетителей, Юлиан вслед за комендантом прошел длинным мрачным коридором. Его шаги гулко отдавались под сводами. Крошечные узкие окошки пропускали слишком мало света, так что даже среди бела дня приходилось пользоваться лампами. Шагая мимо замерших навытяжку часовых к нужной двери, Юлиан Дич напряженно раздумывал. Разговор ему предстоял нелегкий.

 

Он старался сидеть не шевелясь, боясь нарушить звенящую давящую тишину. Каждое движение отдавалось шорохом, скрипом, хрустом и самое неприятное, самое тяжелое — звоном. Звоном кандалов на запястьях и щиколотках. Три года без малого, три таких прекрасных года он не ощущал прикосновения железа к коже. Не чувствовал давящей, становящейся такой привычной, тяжести. Не терпел боль в натертых до кровавых пузырей и обнаженного мяса руках. Когда-то казалось, что кандалы минули, словно страшный сон. Но вот все вернулось, и теперь уже три года свободы стали казаться бредом воспаленного, повредившегося в тюрьме сознания.
С тех пор как несколько дней назад его сюда привезли, заковали и допросили, никто не вспоминал о нем. Лишь дважды в день приносили еду — утром кашу с куском хлеба, вечером — миску пустых щей. Для питьевой воды имелась бадья, накрытая дощатой крышкой. Рядом с той бадьей, на полу, стояла вторая — для естественных надобностей. Обе стояли тут давно, наверное, поставленные за несколько дней до его появления тут, так что запах у них теперь был общим. Он заставлял себя пить тюремную воду, понимая, что все равно придется привыкать.
В камере было темно, сыро, грязно и тесно. Железная, привинченная к полу кровать занимала четверть помещения. Кроме нее тут был небольшой стол и лавка, где и разместилась бадья с водой. Больше ничего узнику не полагалось. Ему не приносили даже свечи, решив, видимо, не тратить на него казенных денег, пока дни не настолько коротки.
Он медленно выдохнул воздух, прислушиваясь к собственному хриплому дыханию. После падения с лошади и удара о мостовую у него долго болели ребра, и просто чудо, что обошлось без переломов, когда туша смертельно раненного животного навалилась ему на ноги. Слегка оглушенный падением, он почти не сопротивлялся и немного опомнился лишь позже, на первом допросе.
Первом и единственном. Ибо с того разговора миновало уже трое суток. Не общаясь ни с кем, не слыша ничьего голоса, кроме равнодушного бормотания охранника: «Обед», он терзался в неведении и догадках. Что будет дальше? Его осудят? Отправят за Каменный Пояс? Прогонят сквозь строй и, если выживет, отправят куда-нибудь в армию, кровью и смертью искупать свою вину? Или забудут тут, в четырех стенах, решив похоронить заживо, как некоторых участников восстания? Пока еще ему было это безразлично, но недалек тот день, когда узнику захочется узнать хотя бы что-то о своей участи. Ожидание смерти стократ хуже самой смерти. Многие лишают себя жизни, именно не выдержав этого ожидания. Сколько выдержит он?
«Три дня, — подумал он. — Прошло три дня… Нет, уже четыре. На другой день после ареста был допрос, и после него прошло три дня». Интересно, куда отправятся листки с записями его беседы? В канцелярию двора, на высочайшее имя, в следственное управление или так и останутся похороненными в груде таких же бумаг? Скорее бы узнать!
Здесь царил сумрак: узкое, в две ладони, окошко, забранное решеткой, пропускало так мало света, что освещало лишь самое себя. Но ведьмачье ночное зрение пока не спешило отказывать, и он легко ориентировался в камере. Мог с закрытыми глазами добраться до любой бадьи и воспользоваться той или другой по желанию, ни разу не подсмотрев. Более того, он мог бы так же, незрячий, поднять с пола миску с кашей или щами и, не расплескав ни капли, донести до стола. Зрение, слух и обоняние с осязанием усилились в несколько раз. И пусть это была лишь часть утраченных когда-то способностей, их нежданное возвращение одновременно радовало и огорчало. Счастье, что хотя бы что-то вернулось! Горе, что оно вернулось именно сейчас. На что ему умение видеть в темноте и хорошо ориентироваться с закрытыми глазами по звукам и запахам, если весь его мир сузился до размеров этой камеры? И еще неизвестно, как долго это продлится. А вдруг через некоторое время от плохих условий, некачественной пищи и тоски они пропадут снова и не вернутся никогда?
Именно это страшное слово «никогда» и заставляло его то и дело пользоваться своими Силами, хотя реальной пользы не было ни на грош. Но хотя бы напоследок ощутить себя полноценным, каким был когда-то, девять лет назад!
Он прикрыл глаза, тихо дыша через рот. Горло, уши и нос связаны между собой в единое целое, и, когда дышишь носом, воздух, проходя в горло, еле-еле, но заставляет барабанные перепонки колебаться в другую сторону, приглушая слабые отзвуки и делая их неразличимыми. Поэтому все ведьмаки так часто дышат ртом. И теперь он…
Шаги. Трое… нет, четверо. Двое солдат — привыкли чеканить шаг — и двое штатских. Один шагает легко, наверное, еще молод, совсем мальчишка, или же это женщина. Зато второй топает, как бык. И ступает широко, уверенно, как у себя дома. Комендант? А кто второй или вторая?
Остановились возле его камеры. Заскрежетал засов. Он открыл глаза.
Вошедший первым солдат поставил на стол масляную лампу. Едва он попятился, как в камеру шагнул подтянутый мужчина в темном, скромного покроя сюртуке, при одном взгляде на которого стало жутко. Такой холодный и пристальный взгляд бывает только у палачей и инквизиторов. Это и был он, обладатель легкой походки.
А еще от него веяло Силой. Той Силой, которая заметна лишь тем, кто отмечен той же печатью. Ведьмак. Но в расцвете сил и лет.
Комендант, остановившийся на пороге вместе с солдатами, просительно взглянул на гостя.
— Может быть… э-э…
— Оставьте нас.
— Вы хотите… — Комендант спал с лица.
— Да, именно этого я и хочу. Можете оставить человека снаружи. И закройте дверь с той стороны!
Последнее было сказано таким тоном, что даже сидевший на кровати узник невольно дернулся в сторону выхода. И тут же криво усмехнулся — надо же, поддался приказу, предназначавшемуся не для него. А что будет, если гость захочет ему что-то приказать?
Тот обернулся к узнику.
— Ну вот мы и встретились. Как вас там… Иван Горский? Или как вас прикажете называть? Петр Михайлик? Или, может быть, Лясота Травник?
— Вы… знаете? — Сохранять безразличие пока еще удавалось легко.
— Я все про вас знаю. Ну или почти все. — Гость не присел на лавку, остался стоять, в своем чистом сюртуке прислонившись к грязной, покрытой слизью стене камеры. — С тех самых пор, как на пароходе «Царица Елизавета» встретил некоего субъекта, которому было дано редкое умение видеть невидимое. Увидеть волховца дано не каждому. Только обученный ведьмак способен не только разглядеть его среди бела дня, но и понять, кого он увидел.
Лясота медленно выдохнул. Он вспомнил мимолетную встречу на палубе. Трудно забыть эти глаза!
— Узнали, — удовлетворенно кивнул гость. — Вижу, что узнали. А вот я вас не вдруг признал. Вы сильно изменились за эти девять лет, Лясота-Александр Травник-ович, один из учеников школы ведьмаков.
— Не напоминайте! — прошептал он, все еще стараясь казаться спокойным. Ведь в день оглашения приговора его не только лишили дворянства и офицерского звания. Государственный преступник не может носить дворянское имя. Ему место среди простонародья.
— Понимаю, — кивнул гость. — Прошу прощения. Милость к падшим — не пустой звук. Полагаю, вы точно так же помните, кто я?
Лясота кивнул. Юлиан Дич, старший дознаватель Третьего отделения, советник инквизиции, старший над всеми ведьмаками, создатель и один из учредителей школы ведьмаков.
— И ваш наставник, господин Травникович. Учитель, пришедший к сбившемуся с пути ученику.
— Значит, это были вы? — произнес он. — Это вы послали волховца за…
— За вами? Не льстите себе. Делать мне нечего, кроме как размениваться на такие мелочи. Конечно, я заинтересовался неучтенным ведьмаком, но заниматься слежкой за собратом по Силе? Да еще так грубо?.. Что вы с ним сделали?
— С кем? С волховцом? Пальцем не тронул. — Лясота усмехнулся. — А что, надо было убить?
— Волховцы объявлены исчезающим видом нечисти, редким, подлежащим охране, — серьезно объяснил гость. — Так что ваше нежелание прервать его существование достойно только похвалы.
— Полагаю, вы явились сюда не за тем, чтобы вручить мне награду за спасение последнего представителя вымирающего вида? — не выдержав, съязвил Лясота.
— Правильно полагаете. — Юлиан Дич улыбнулся. От его улыбки мороз пробирал по коже. — Как я уже говорил, я многое о вас знаю. Я знаю, что вы, путешествуя под именем Петра Михайлика, сбежали с парохода «Царица Елизавета» в компании некоей Владиславы Загорской-Чарович…
— А вот это не ваше дело, — перебил Лясота.
— И опять вы правы. Это дело не мое, — он сделал паузу, — а ваше.
Лясота заставил себя казаться спокойным.
— Ошибаетесь.
— Нет. — Губы его собеседника еще улыбались, но глаза были холодными и злыми. — Ваш побег был обнаружен. За вами следили… не со стороны Третьего отделения. Отчим вашей спутницы, князь Михаил Чарович, сделал заявление, что вы, под именем Петра Михайлика, похитили его падчерицу. Он просил Третье отделение предпринять меры по розыску похитителя девиц.
— Я никого не похищал! Она сама напросилась ко мне.
— Допускаю такую возможность. Как бы то ни было, вам удалось обойти всех ищеек. И вы, и княжна Владислава просто-напросто исчезли из поля зрения. А потом неожиданно объявились в столице. Порознь. Вы под именем Ивана Горского наведались в дом своей бывшей возлюбленной Аполлинарии Матвеевны Лякиной, в девичестве Мамыкиной, где, скорее всего, превысив допустимые меры самообороны, случайно пристрелили ее супруга.
Лясота вздрогнул, узнав о вдовстве Поленьки.
— Он… умер?
— Да.
— Бедная Поленька.
— Не могу, знаете ли, разделить вашу скорбь, — ответил Юлиан Дич. — Вы ведь помните, где вас арестовали в первый раз? После разгрома мятежа?
— У нее. У Поленьки, — припомнил Лясота. — Когда меня уводили, она…
— А известно ли вам, что это именно она, Аполлинария Матвеевна Мамыкина, донесла жандармам, что у нее в доме скрывается мятежник? — Юлиан Дич улыбнулся, глядя на ошарашенное лицо собеседника. — Я мог бы затребовать из архивов ваше дело. Там есть ее письменные показания. Так что она получила то, что заслужила. А вот Владислава Загорская — нет, — резко сменил он тему.
— А что с нею могло случиться?
Юлиан Дич помолчал, при свете масляной лампы пытаясь прочесть мысли, бродящие по лицу его собеседника.
— Княжна Владислава Загорская исчезла четыре дня тому назад, — отчеканил он.
— Но это не я! — Лясота больше не мог оставаться спокойным. — Я ушел от них. От нее…
— И бросили. — Как приговор, прозвучали жестокие слова. — Бросили на произвол судьбы.
Лясота обхватил голову руками, задел виском железный браслет на запястье.
— Я не понимаю…
— Четыре дня назад, как я вычислил, практически в тот же день, когда вас арестовали второй раз, княжна Владислава Загорская тайком вышла из дома и не вернулась. Ее хватились только поздно вечером. Предприняли розыски. Искали всю ночь. Только утром, при свете дня, в ее комнате обнаружили записку, написанную от имени некоей Манефы, горничной ее матери, княгини Елены Чарович, бывшей жены князя Загорского. Тот отправился по адресу, где проживала чета Чарович, и обнаружил, что дом пуст. Нет даже привратника. Единственной живой душой… пока еще живой душой была найденная брошенной на произвол судьбы княгиня Елена. Князь Загорский вызвал врача, и тот сообщил, что женщина некоторое время назад раньше срока разрешилась от бремени. Роды были тяжелыми, она потеряла много крови. Внутренности были практически разорваны, как будто младенца вырывали из нее насильно… Не буду вас утомлять подробностями, скажу лишь, что после такого вмешательства роженицы не выживают. И ее, истекающую кровью, бросили на произвол судьбы в пустом доме.
— Я не понимаю, — Лясота чувствовал, что у него кружится голова, — зачем вы рассказываете мне все это?
— Заявление Владислава Загорского о пропаже дочери сначала было принято в обычном порядке. И лишь когда кто-то из письмоводителей сообразил, о ком идет речь, его передали в Третье отделение. Только позавчера оно попало ко мне на стол. Мне, конечно, понадобилось какое-то время, чтобы все сопоставить…
— А я-то тут при чем? — стиснул зубы Лясота. — Я все это время был здесь. Под замком. Я даже не был представлен княгине. И что случилось с Владиславой?
Судя по прищуренным глазам князя Дича, тот наслаждался его страданиями, упивался ими, как упырь кровью.
— И этот человек, — протянул он, — еще называл себя ведьмаком. Впрочем, вы же не знаете, что род князей Чаровичей — это род потомственных чародеев и колдунов. Не буду читать вам лекцию по истории древнего мира, скажу лишь, что в роду князей Чаровичей были жрецы Волоса, бога подземного мира. А на территории княжества Загорского находится один из входов в подземное царство.
— Я помню. — Лясота выпрямился. — Его сиятельство рассказывал мне что-то. Владислава, говорил он, страж этих ворот?
— Время от времени предпринимались попытки открыть эти врата. Последний раз сие событие имело место примерно десять лет назад. Кем бы ни был взломщик, он остановился буквально в шаге от задуманного. Разобраться с этим делом мы поручили вашему товарищу Теодору Звездичевскому, пропавшему без вести… и без результатов. И вот теперь — очередная попытка. И у нас есть все основания полагать, что уж на сей раз она будет удачной.
— Почему?
— Вы себе при падении с лошади что отбили? Мозги? — С начала разговора Юлиан Дич впервые позволил себе повысить голос. — Князь Михаил Чарович, как я уже говорил, далекий потомок жрецов Волоса, бога подземного царства. В его роду все колдуны обладали выдающимися способностями к магии крови. Наибольшей силой для совершения обрядов обладает кровь невинных дев и нерожденных младенцев. Десять лет назад, — слова грохотали в камере, эхом отдаваясь в душе Лясоты, — при невыясненных обстоятельствах умер младший ребенок четы Загорских. Умер во чреве матери, убитый, как я теперь полагаю, с помощью черной магии, чтобы с помощью его крови отпереть подземные врата. Сейчас трудно судить, почему его кровь не подошла и в ней ли все дело. Но несколько дней назад раньше срока на свет насильно появился и дал свою кровь для нужного обряда еще один ребенок. Ребенок, к появлению которого на свет прямо причастен князь Михаил Чарович.
— Жрец Волоса? — как со стороны, услышал Лясота свой голос.
— Может быть. Как бы то ни было, слишком много совпадений, что дает мне право утверждать: князь Михаил Чарович причастен к похищению Владиславы Загорской. И если его не остановить, он может наконец отпереть врата подземного мира. И кто знает, что тогда произойдет.
Лясота потер руками лицо, задевая подбородком свои кандалы.
— А я? — промолвил он. — Что могу сделать я?
— Вы — ведьмак. Не самый лучший ученик, если судить по вашим старым испытаниям, к тому же потерявший большую часть своей Силы. Но я все-таки буду настаивать, чтобы именно вас отправили в Загорье разбираться с этим делом.
В Загорье? Его? Лясоте показалось, что он ослышался? Не издевается ли над ним инквизитор?
— А если я откажусь? — хрипло спросил он.
— Не откажетесь. — Его бывший наставник был спокоен и холоден. — Вы — офицер. Дворянин. Вас лишили имени и чести, но есть кое-что еще. Я знаю все о вашем Обществе. Вы ведь хотели положить жизни на алтарь отечества, вы боролись за лучшую участь для него. Всем известно, чем закончилась эта борьба. Восстание подавлено. Но не все его участники казнены. Они живы. Самим своим существованием — там, за Каменным Поясом — они продолжают свое дело. И у вас есть шанс внести посильный вклад. Помочь своей стране, исполнив свой долг офицера, гражданина и честного, человека.
— «Гражданина»! — фыркнул Лясота. — И это мне говорите вы!
— Однако, — как ни в чем не бывало, продолжал Юлиан Дич, — у вас есть, так сказать, и личные мотивы. Я имел беседу с князем Загорским. Он утверждает, что его дочь влюблена в вас.
— Владислава? — После всего услышанного это было самое вероятное. Ведь он же помнил ее глаза, ее голос. Значит, предчувствия не лгали? И Владислава…
— Соврите теперь, что вы к ней равнодушны! — с усмешкой бросил Юлиан Дич. — Как бы то ни было, я даю вам шанс. Официально вас нет. У вас три имени. Сюда вы поступили под одним, отсюда выйдете под другим, и никто ничего не сможет доказать. Если, скажем, Ивана Горского на этом пути постигнет неудача, какой смысл наказывать за чужие грехи Петра Михайлика? И наоборот. Если же вы сделаете то, о чем я вас прошу, вам представится возможность заслужить прощение. Восстановление в правах, возвращение имени, офицерского звания, титула. Вы согласны спасти мир… и любимую девушку?
Назад: 31
Дальше: 33