15
Встречный ветер и не думал утихать. Вскоре после полудня он нагнал тяжелые дождевые тучи. Они закрыли все небо от края до края, разделив его на две половины. Там, впереди, куда держала путь лодка, было темно и мрачно, а за спиной, в низовьях, пока еще светило солнце. На фоне темно-синего свинцового неба прибрежная зелень и синь воды казались еще ярче, линии — четче. Если бы не ветер, гнавший навстречу рябь, было бы совсем хорошо. В свое время Владислава любила вот такое время, когда среди бела дня свет встречается с тьмой и последние лучи солнца пронзают тяжелые тучи прежде, чем погаснуть. Любила смотреть, как ураганный ветер гнет деревья, как бегают по двору прачки, собирая белье, как спешит горничная забрать материнскую шаль, забытую на скамейке в саду, как ветер треплет одежду и волосы и как первые крупные капли падают на сухую землю. Но любила наблюдать за всем этим, стоя на террасе их загородного дома или из окна, с безопасного расстояния. А отнюдь не сейчас, когда они упрямо плыли прямо навстречу грозе.
Петр Михайлик греб как заведенный. Он почти не останавливался, лишь в полдень они ненадолго пристали к берегу, перекусили половиной хлеба с сыром. Он спешил.
Владислава, поглядывая через его голову на небо, в один прекрасный момент заметила, что вдалеке повисла какая-то серая пелена.
— Там дождь, — неуверенно промолвила она.
— Знаю, — коротко ответил мужчина, бросив в очередной раз взгляд через плечо. — Будем надеяться, что он закончится прежде, чем мы доплывем.
Но их надеждам не суждено было сбыться. Дожди, видимо, шли в верховьях не первый день, и река постепенно вздувалась. Ветер усиливался, грести становилось все труднее. Несколько минут спустя потемнело так, словно уже наступил вечер. А еще через полчаса упал и первые капли.
— Ой, мама! — вскрикнула Владислава, когда первая шлепнулась ей прямо на нос. Девушка невольно схватилась за свою шляпку. — Мы промокнем?
— Накиньте мой сюртук на голову, — успел посоветовать Лясота, и буквально в следующую минуту дождь обрушился на них, быстро превращаясь в ливень. Завизжав от неожиданности, Владислава скорчилась под сюртуком, тщетно стараясь прикрыть и голову, и ноги. Она чувствовала, как намокают башмачки и подол платья. Лясота мигом промок до нитки. Теплые тяжелые капли барабанили по спине. Мокрые волосы липли ко лбу. Бросив взгляд через плечо, он заметил, что река практически исчезла за серой пеленой дождя. Усиливающийся ветер гнал волну, качая лодку. Еще немного, и она потеряет управление. Он пока еще видел берег, и ему показалось, что сквозь шум дождя и плеск весел различает и другой мерный плеск — плеск лопастей огромного водяного колеса. Водяная мельница? Но откуда? Впрочем, он же никогда не был на этой реке и не знал вдруг в здешнем краю водяные мельницы ставят не возле ручьев и малых речушек, а по берегам вполне судоходных рек? И сразу становится понятно, почему он раньше ничего не слышал — видимо, из-за ливня вода поднялась и мельничное колесо стало вращаться намного быстрее.
Радовался он недолго; память услужливо подсунула воспоминание-предостережение. Нельзя, ни в коем случае нельзя доверять мельницам, появившимся как бы ниоткуда! Мельницам, которые стоят не там, где должны. Мельницам, которые замечаешь, когда уже поздно.
Торопясь обмануть судьбу, заманивающую их в ловушку, Лясота направил лодку мимо, не обращая внимания на усиливающийся ливень и ветер, швырявший в спину воду ледяными пригоршнями. Мокрая с головы до ног, Владислава совсем сжалась в комок, уткнув нос между коленями. Вода текла ручьями на носки ее дорожных башмачков, которые и без того уже оказались в образовавшейся на дне лодки луже.
Не переставая грести, Лясота чуть задел ногой ее ногу:
— Барышня! Хватит дрожать и вычерпывайте воду!
— Что? — Из-под ворота мокрого сюртука взглянули несчастные и недоуменные глаза.
— Воду! — прокричал он, силясь перекрыть шум дождя и вой ветра. — Лодка полна воды! Не будете вычерпывать, мы утонем! Вы хорошо плаваете?
Она отчаянно замотала головой.
— Но я… не…
— Бросьте! Делайте хоть что-нибудь, черт бы вас побрал! И отцепитесь вы от этой тряпки! Больше вымокнуть невозможно!
«Нет, — тут же вспомнил он. — Возможно». Пистолет. Огниво. Трут. Если из-за дождя он лишится всего этого, добра не жди. Хорошо, что он успел сунуть мешочек с огнивом и порохом за пазуху — есть шанс, что он отсыреет не полностью.
— А мы не пристанем к берегу? — вопросила Владислава.
— Пристанем! — Он прислушался к стуку мельничного колеса. Показалось или он стал стихать? — Когда найдем подходящее место. В такую погоду это непросто, но у меня острое зрение. А вы работайте, вычерпывайте воду! Ну?
Она принялась за дело неловко, кое-как загребая воду ладонями.
— Башмаком удобнее, — посоветовал Лясота, понаблюдав за ее действиями. Девушка посмотрела на него с недоумением и разуваться не стала.
Полная воды, лодка слушалась плохо. Ругаясь сквозь зубы — не только на изнеженную барышню, но и на самого себя за то, что не остановился раньше, до дождя, Лясота с трудом подвел ее к берегу.
Ему удалось найти открытое пространство — небольшой пляжик, весь изрытый глубокими следами коровьих и козьих копыт. Подъем был довольно крутой, карабкаться пришлось почти на четвереньках. Конечно, не хотелось бросать лодку, но оставаться подле нее в быстро сгущавшихся сумерках, под дождем, было глупо и даже опасно.
Впереди за редкими деревьями мелькнул огонек. В другое время Лясота нипочем не доверился бы людям, но сейчас, вымокнув до нитки, да еще и с девушкой, он был готов рискнуть. У княжны так стучали зубы, она так дрожала от холода и усталости, что у мужчины просто не было иного выхода. Кроме того, по его расчетам, они уже оказались на территории княжества Загорского. В крайнем случае можно воспользоваться именем здешнего князя — мол, кто их тронет, будет иметь дело с этим человеком.
— Туда! — Он схватил девушку за руку. Кисть показалась удивительно горячей. — Видите — свет?
Она кивнула и громко хлюпнула носом.
Массивный дом под высокой крышей, где наверняка находился вполне пригодный для жилья чердак или даже второй этаж, стоял на открытом пространстве. Позади стеной стояли деревья. Сад? А что там, за кустами? Какой-то сарай? В темноте и за дождем не угадаешь. Но все равно — что-то тут не так.
— Почему мы остановились? — Владислава дернула его за руку и снова хлюпнула носом. Лясота мотнул головой, собираясь с мыслями для ответа, но тут дверь приотворилась, и в проеме под козырьком показалась голова в меховой шапке.
— Кто тут бродит?
— Мы! — подала голос девушка прежде, чем Лясота успел ее предостеречь.
— Кто — вы? — отозвались из-под козырька.
— Молчите, — успел шепнуть Лясота.
— Почему? — удивилась Владислава. — Я устала, мне холодно и…
Лясота посмотрел в ее глаза. Несколько секунд колебался и наконец решился:
— Мы сбились с пути. Попали под дождь. Нам нужно где-то отдохнуть и обсушиться… И девушке плохо.
Княжна возмущенно пискнула, даже скорее не пискнула, а чихнула и тут же испуганно закрыла нос и рот ладошкой.
— Девушке, говоришь, плохо, — промолвили из-под козырька. — Ну, тогда заходите.
Переступив порог, оказались в темных сенях. Мрак был такой, что даже Лясота с его острым зрением, сделав два шага, споткнулся и едва не упал на сваленные как попало мешки. Рядом испуганно вскрикнула Владислава, хватая его за руку. Он машинально приобнял девушку за плечи, помогая устоять. Повел свободной рукой по воздуху. Пальцы наткнулись на поддерживающую потолок балку, на которой на крюках что-то висело — судя по всему, какие-то куртки и мешки. Не выпуская Владиславу, двинулся дальше, ощупывая дорогу. На пути попался еще один мешок, пустое ведро, с грохотом откатившееся в сторону. Потом он наступил на что-то мягкое — то ли полушубок, то ли какая другая рухлядь. Наткнулся на бочонок, из которого несло солеными огурцами и кислой капустой вперемешку. Внезапно захотелось есть, да так сильно, что Лясота сам испугался своего желания. Не просто есть, а накинуться на содержимое этого бочонка, запустить руки в его содержимое и жевать, кусать и глотать…
— Что там? — прошептала Владислава. — Пустите, Петр, я хочу…
Голос княжны как-то странно задрожал. Он попятился, толкая Владиславу, которая попыталась пробраться к бочонку.
— Пустите!
— Нет. Нельзя. Опасно.
— Почему? Я хочу есть!
— Нельзя.
Бочонок притягивал, манил. Внезапно пришла ясная мысль, что вокруг во всех мешках, кадках и бочонках — еда. Соленые грибы и моченые яблоки, копченые окорока и колбасы, сыр и соленая икра. Осталось определить, что где. Руки сами потянулись надорвать бок ближайшего мешка. Там, судя по всему, хранились окорока… А у стены ждут своего часа бочонки с пивом, медовухой, самодельными винами и настойками. Вина хорошего, какое пил когда-то, захотелось неимоверно.
— Нет.
И словно ждала именно этого слова, со скрипом распахнулась внутренняя дверь. На пороге, со спины кажущийся черной тенью, замер хозяин дома — высокий худощавый согбенный силуэт.
— Чего застыли? Аль заплутали? В трех соснах-то…
При свете выяснилось, что сени не так уж велики — шага три-четыре. И насколько на улице было холодно и сыро, настолько в большой комнате, куда они попали, было жарко и сухо.
Свет и тепло давал внушительных размеров очаг, какой впору был придорожному трактиру, а никак не одинокому домику в глухой местности. Над огнем висели два котелка, большой, ведерный, и поменьше, от которого исходил терпкий травяной дух. Сиротливо стояли прислоненные к стойке вертела, судя по толщине, предназначавшиеся не только для пернатой дичи. Вдоль стен стояло несколько ларей и шкафов. На разной высоте были прибиты полки, ломившиеся от посуды. По углам торчали бочки, а середину комнаты занимал длинный стол и две лавки. На нем скромно смотрелись одинокая свечка и две миски с простым ужином — каша и хлеб.
Хозяин, при свете оказавшийся тощим стариком с уныло висевшими усами и седыми всклокоченными, словно побитыми молью волосами и такой же бородой, прошел к столу, но остановился на полпути.
— Проходите к огню.
Лясота подтолкнул Владиславу поближе к очагу. Удушливое тепло огня окутало его, постепенно начиная испарять из костей холод и сырость. Его всего затрясло. Он скинул с плеч девушки ее шаль и промокший насквозь сюртук, выжал одежду на зашипевшие угли, встряхнул, накинул на вертела, чтоб просушились. Взяв за локоть, как неживую, усадил княжну на колченогий табурет. Девушку била мелкая дрожь. Она разрумянилась — то ли от тепла, то ли от простуды. Взгляд ее не отрывался от огня. Как во сне, она потянулась, выжала сначала подол платья, потом не спеша стала распутывать порядком растрепавшиеся косы. Лясота стоял рядом, исподтишка щупая за пазухой мешочки с огнивом, трутом и порохом — не отсырели ли? Про пистолет за поясом он волновался не меньше, но проверять оружие в присутствии хозяина боялся.
Тот смотрел на гостей пристально, не отрываясь; оба чувствовали на себе его взгляд.
— Откудова сами будете? — нарушил молчание старик.
— Издалека, — решил не вдаваться в подробности Лясота. — Торопились, решили успеть до грозы.
— Бывает. А куда путь держите?
Владислава вскинула на своего спутника глаза. Она уже открыла рот, чтобы ответить, но мужчина выразительно шевельнул бровями и решительно заявил:
— Далеко.
— И давно в дороге?
— Да.
— Устали небось? — не отставал старик.
— Грозу переждем и дальше пойдем.
Владислава чуть не задохнулась от возмущения. И почему Петр не дает ей вставить ни слова? В конце концов, она — княжна Загорская, наследница имени и титула! Они уже на землях ее отца, и она имеет право…
— Вижу, — заключил старик, — люди вы непростые. Не взыщите, коль что не так. Один ведь живу, даже собаки нету. По целым дням сиднем тут сижу. Порой днями людей не вижу. А тут сразу двое. Отчего не поговорить?
Лясота молчал, глядя на пламя. Оно было живым, настоящим, чистым. От котелков поднимался сытный дух. Что в большом? Кажется, щи? Он посмотрел на Владиславу. Девушка ответила ему жалобным взглядом. Глаза ее блестели как-то странно. Неужели впрямь заболела? Вот и румянец на щеках так и горит…
— Что-то вы больно молчаливы, — не отставал хозяин дома. — Как рыбы снулые.
— Устали, — коротко ответил Лясота.
— Неужто так? А по мне утопленники разговорчивее вашего будут. Тут о прошлом годе в поместье одном случай был, — пустился он в объяснения, — как-то раз понаехали к тамошнему барину гости. Ну, лето, теплынь, отчего не погостить. И вздумал один из гостей хозяйскую дочку на лодке прокатить. Река большая, Вертуга, уж до того красива — спасу нет. Вот поплыли они — а тут гроза. Аккурат такая же, как сейчас. Вода и поднимись, из берегов ажно вышла. Они к берегу плыть — берега не видать. А в лодку вода налилась… Так оба и не воротились.
Владислава вздрогнула, с испугом покосившись на мужчин.
— Знающие люди сказывают, они до сей поры по реке плавают, ищут берега, а найти не могут.
Вместо ответа Лясота наклонился, вынул из огня сучок и сжал в кулаке. В руку стрельнуло болью через кисть до локтя и выше. Зашипел уголек. Запахло паленой кожей. Ахнув, Владислава встрепенулась, потянулась к его ладони. Лясота ответил ей улыбкой, разжал пальцы, роняя потухшую веточку и рассматривая след ожога. Бывало и хуже. Ничего, заживет.
— Вы не голодны, часом? — вдруг засуетился старик, присев, но тут же вскочил. — Уж простите старого дурня — так обрадовался, что с живыми людьми говорю, что про все на свете позабыл!
Он засуетился, заметался туда-сюда. Откуда-то на столе взялся каравай хлеба, два кувшина и пара кружек, большие миски, полные каши и щей, миски поменьше с солеными грибами и огурцами, нарезанная ломтями кровяная колбаса. Желудок Лясоты радостно буркнул, предвкушая сытный обед, но мужчина не торопился к столу.
Владислава встала с табурета, хотя от усталости ломило все тело и ужасно клонило в сон. Но в тепле голод дал о себе знать, и она уже шагнула к столу, но тут ее решительно удержали за руку. На ее глазах Петр Михайлик поднял руку и как-то странно повел растопыренными пальцами в воздухе.
Старик, колупавшийся в дальнем углу и стоявший к гостям спиной, сдавленно захихикал.
— Не боись, мил-человек, — промолвил он, не спеша поворачиваться, — садись и ешь-пей без страха. И так понятно, что вы — люди.
Лясота перевел дух, хотя сначала его пробрала дрожь. Не может такого быть! Здесь и сейчас, в этой глуши — и вдруг такое… Но перенес ногу через лавку, присаживаясь и подавая руку Владиславе.
— А что, — деревянная ложка уже лежала рядом с миской горячих щей, — были сомнения?
— Да как им не быть, — старик, держа у груди оплетенную лозой бутыль, подошел к столу, — когда тут издавна такие дела творятся? Про утопленников-то я рассказал, помните?
— И ты, старик, думаешь, это мы и есть?
— Кто ж вас знает? — уклончиво ответил тот. — Ты вон, сразу видно, не простой человек. Как, бишь, звать-то тебя, парень?
По возрасту тридцатилетний Лясота вполне мог быть если не внуком, то сыном старика, а потому он не обиделся.
— Петр.
— Точно, что Петр, а не Иван, скажем?
— Может, и Иван.
— Петром его зовут, — вмешалась Владислава. — Петром Михайликом. А меня…
— А ее — Еленой, — перебил Лясота, принимаясь за еду. — Она моя сестра.
— Пусть так, — покладисто закивал старик. — По мне хоть Иван да Марья — лишь бы живые люди. А куда путь держите, все одно не скажете? — с надеждой поинтересовался он.
— Почему? — Лясота, энергично орудовавший ложкой, под столом толкнул Владиславу ногой. — На богомолье, по святым местам. — И опять двинул, на сей раз каблуком.
— Ой! Д-да… — Девушка поперхнулась горячими щами.
— Грехи, стало быть, замаливать? — опять захихикал старик. — Ну, дело хорошее.
— Родню повидать, — опять первым открыл рот Лясота прежде, чем Владислава успела возмутиться.
Но она не посмела возражать, потому что тот как прижал под столом каблуком ее ногу, так и не отпускал, лишь то ослаблял нажим, то давил сильнее. От боли и возмущения у девушки на глаза наворачивались слезы. Да что он себе позволяет? Уже и так понятно, что ей следует помалкивать!
— Больно же! — не выдержала она, когда Лясота в очередной раз надавил ногой.
— Ась? — встрепенулся старик.
— Болит? — быстро обернулся к девушке ее спутник. — Где? Горло? Или в груди?
Совсем близко девушка увидела его глаза. Напускная забота во взгляде странным образом сочеталась с властной мольбой: «Молчи!» Показывая, что поняла, она тихо кивнула головой.
— Устала, — сказал Лясота. — Умаялась. Ничего, вот отдохнешь, коли хозяин позволит нам тут переночевать.
— А ведь верно. — Старик бросил быстрый взгляд на маленькое оконце. Из-за треска пламени шум дождя почти не слышался, лишь сейчас, когда все навострили уши, стал различим частый перестук капель по крыше и журчание бегущей воды. — Непогода как разгулялась! Собаку за порог выставить жаль, не то что человека. Коли хотите, там наверху каморка. Уж простите, если не понравится, — так у меня не постоялый двор, чтоб пышные постели для гостей держать.
— Ничего. — Лясота, решив особо не наедаться, отставил недоеденную кашу и отпил из кружки медовуху. — Главное, чтоб сухо было и в щели не дуло. Идем, Елена?
Владиславе решительно не хотелось вылезать из-за стола. Она пригрелась, даже подсыхающее платье не так липло к ногам, а от теплой еды по всему телу разливалась блаженная истома. Девушку клонило в сон, глаза слипались, и она почти повисла на руке своего спутника. Старик взял со стола свечу, собираясь указывать дорогу.
Каморка наверху оказалась довольно просторной комнатой, отделенной от остального чердака дощатой перегородкой. Посередине как раз шла печная труба, так что тут было довольно тепло. Две постели стояли как раз справа и слева от нее. Тут же имелась небольшая лавка, полочка и пара гвоздей, чтобы повесить верхнюю одежду. Окошка не было, но шорох и стук дождя по крыше подсказывал, что непогода и не думала затихать. Уходя, старик оставил им свечу.
— Боже мой! — Владислава опустилась на постель, погладила брошенную вместо одеяла шкуру. — Как хорошо! Я так давно на мягком не спала… Прямо как дома!
— Тогда ложитесь, отдыхайте, — кивнул Лясота, наконец-то доставая из-за пазухи мешочки и раскладывая на лавке у свечи свое главное богатство.
— А вы? — Владислава стала осторожно расшнуровывать промокшие башмачки. У огня в тепле они просохли снаружи, но внутри все равно ногам было сыро, и она с наслаждением разулась. Ноги побелели от воды и слегка распухли.
— А я покараулю. — Лясота осторожно развязал узелок, попробовал порох пальцем.
— Я про другое, — отчего-то смутилась девушка. — Петр, а вы… Ваш дом где?
Рука замерла в воздухе. Девушка сидела на постели сбоку, плохо видя его лицо.
— Мой дом? Он далеко.
— А где вы живете?
— Жил, — поправил он. — Я с тех пор где только не жил.
— А я почти нигде не бывала, — вздохнула Владислава. — Только в Загорске и во Владимире. Ну, в Дмитров и в Царицын летом ездили отдыхать. Отец не любил надолго уезжать из Загорья. Он часто нас с матушкой отправляли путешествие, сам немного проводит — и назад. Даже во Владимир наезжал редко, хотя у нас там дом.
Девушка осеклась. Именно в этот дом наезжал в гости к ее матери князь Михаил Чарович. А с тех пор как княгиня Елена ушла от мужа, дом стоял пустым, хотя был записан как приданое Владиславы. Если бы она была мальчиком, могла бы давно жить отдельно! Или нет, отец или князь Михаил отправил бы сына тогда в военное училище. А, все лучше, чем жить с отчимом!
Встревоженный молчанием, Лясота оглянулся. Девушка сидела на постели, уставившись в одну точку. Ее губы дрожали, по щекам бежали дорожки слез. Она казалась такой маленькой, такой одинокой, что мужчина, подчиняясь какому-то порыву, шагнул к ней, присел на постель и обнял, гладя по плечам.
— Все будет хорошо, — прошептал он.
— Я боюсь, — прошептала девушка, уткнувшись носом ему в шею. — Мне почему-то так страшно.
— Все будет хорошо, — повторил Лясота.