14
К ночи задул сильный встречный ветер, поднимая мелкую волну и швыряя в спину ледяные брызги. Заметно похолодало, в воздухе чувствовалась сырость близкого дождя. Лясота изо всех сил налегал на весла, пытаясь согреться напряженной работой. Греб отчаянно, вкладывая всего себя без остатка, как будто от этого зависела его жизнь. Она, собственно, и зависела — чем дальше они от города, тем меньше шансов, что их настигнет погоня. И он греб, стиснув зубы, и лишь время от времени бросал через плечо тревожный взгляд на реку. Тьма была такая, что кто-то другой не рискнул бы доверить свою жизнь лодке. Но Лясоте надо было уходить от погони. Кроме того, он действительно видел в темноте лучше многих людей. Там, где другие еле-еле отличали берега от воды и воду от неба, он различал неровности береговой линии, и однажды вовремя заметил плывущий навстречу темный предмет — островок плавучей травы. Видимо, впереди на реке будет небольшой остров. Толкнул плывущую мимо находку веслом — точно не бревно. Интересно, далеко ли до этого островка? И можно ли там остановиться? Они уже вошли в Змеиную, а значит, впереди их ждут неприятные сюрпризы в виде извилистых берегов, отмелей и островов.
Он не думал о своем отдыхе, ради спасения своей шкуры мужчина был готов выложиться без остатка. Но с ним была девушка. Княжна Владислава сидела на корме, сжавшись в дрожащий комочек. Кроме тонкой шали, на ней ничего не было. Дорожный плащ остался в каюте «Ласточки» вместе с украденным с «Царицы Елизаветы» одеялом, а ночь была прохладной. Лясота уже отдал ей свой сюртук, оставшись в рубашке и жилетке купеческого приказчика, но она все равно дрожала. Однако помалкивала и не жаловалась.
Вообще, княжна оказалась необыкновенной. Лясота ждал, что она начнет капризничать и ныть, но девушка терпела. Она вместе с ним прошла вдоль берега около версты вверх по течению, пока мужчина наметанным глазом не заметил в кустах чью-то лодку. Не стала спорить, когда Лясота отвязал ее и запрыгнул внутрь. Помалкивала до последнего, не донимая и не отвлекая болтовней. Поровну разделила с ним купленный у разносчика подовый пирог и теперь сидела тихо как мышка. Только стучала зубами и время от времени хлюпала носом. Лясота знал женщин, — многие давно бы уже начали жаловаться на судьбу и требовали, чтобы он, как мужчина, сделал хоть что-нибудь.
— Почему вы молчите, барышня? — поинтересовался он.
Она вздрогнула от его голоса.
— Думаю, — прошептала девушка и чихнула.
— О чем? — спросил Лясота, приготовившись выслушать пространный монолог.
— Так… Скоро ли мы приплывем?
— Не скоро. — Он бросил взгляд через плечо. Нет, пока ничего не видно. — Можете пока поспать.
— Холодно, — пожаловалась она.
— Извините! — бросил Лясота. — Костер тут разжечь негде.
— Это вы меня извините, — прошептала Владислава. — Я все понимаю… Я попробую…
Она немного поелозила на скамье, пытаясь устроиться поудобнее и кутаясь в его сюртук. Яростно работавший веслами Лясота уже отчаялся дождаться, пока она успокоится и перестанет возиться, но девушка вдруг затихла.
На несколько секунд воцарился блаженный покой и тишина, нарушаемая только скрипом уключин и плеском воды. А потом Владислава как-то странно застонала и рухнула на дно лодки, как мешок. Гулко ударилась головой о доски.
— Вот черт! Барышня! — Лясота, не прекращая работать веслами, несильно толкнул ее ногой. — Барышня, вы чего?
Тишина. Уж не померла ли? На каторге и на этапе такое уже бывало — шел-шел человек, о чем-то говорил или молчал, а потом хватался за сердце, глухо вскрикивал и падал как подкошенный. Иной успевал побледнеть перед смертью или даже испугаться: «Что это со мной?» — а с иными все происходило так быстро, что люди не сразу замечали. Сердце останавливалось. Неужели и она — тоже? Что же делать?
Мысли в голове заметались испуганными мышами, в то время как руки действовали. Налегая на весла, Лясота стал сворачивать к берегу, выбрав противоположный.
— Барышня, — снова позвал он. — Барышня, вы живая?
Ему показалось, что девушка глухо застонала, но из-за скрипа весел, плеска воды, завывания ветра и собственного хриплого дыхания разобрать не удалось.
— Барышня, потерпите, — сбивая дыхание, сказал он. — Сейчас на берег сойдем!
Прошуршав носом сквозь тростник, лодка стукнулась о какую-то корягу. В зарослях было еще темнее, чем на реке, и действовать пришлось по наитию. Привязав лодку к той же коряге, Лясота вскинул легкое тело на руки, выбираясь на берег. Споткнулся, промахнувшись, и по колено ухнул в воду. Чуть было не выронил свою ношу, но княжна только макнула башмачки в воду. Едва не падая, запинаясь и цепляясь за все подряд, кое-как продрался сквозь камыши на сушу, там положил девушку на траву, всмотрелся в бледное, без кровинки, лицо. На нем даже в темноте была заметна маска страха и боли. Странно. Те, кто умирал от «удара», как писал конвойный лекарь, после смерти выглядели не так.
Чтобы послушать сердце, Лясота приложил пальцы к шее девушки, но прежде, чем он почувствовал биение жилки, ее тело вдруг дернулось, как от удара. Она захрипела, запрокидывая голову, застонала, как от сильной боли, пробормотала что-то невнятное, всхлипнула, хватая ртом воздух.
— Живая…
— Ай! Жжет! — Девушка опять дернулась.
«Припадок», — сообразил Лясота. Но что делать в таких случаях? Девушка стонала и вскрикивала, дергалась и металась, и, пытаясь как-то прекратить истерику, он коротко и хлестко ударил ее по щеке.
Крики захлебнулись как по волшебству. Княжна резко выпрямилась, распахивая глаза. В темноте они сверкнули странным огнем, словно очи ведьмы. Несколько секунд она смотрела прямо в лицо мужчине, а потом огонь в глазах потух, и на лице появилось выражение обиды и боли.
— Вы… вы…
Нижняя туба задрожала, из глаз хлынули слезы.
— За что?
— У вас был припадок.
— Неправда! У меня нет… То есть раньше никогда не было, а теперь… Это было ужасно! Я теперь умру?
Не выдержав, Лясота рассмеялся, и девушка заплакала навзрыд, что сразу остудило его веселье. Нашел тоже, над чем смеяться! Связался с больной. Тут плакать впору.
Коря себя на все лады за то, что произошло, он обнял девушку, давая спокойно выплакаться.
Конечно, о том, чтобы продолжать путь, не могло быть и речи. Закутав княжну в свой сюртук и накинув сверху шаль, Лясота до рассвета просидел, не сомкнув глаз и согревая задремавшую попутчицу своим телом. Княжна, однако, не сильно его беспокоила. Пригревшись, она сразу уснула, но сон ее был неспокоен. Время от времени она тихонько стонала, что-то вскрикивала и бормотала на иностранных языках. Лясота с пятое на десятое разбирал два-три языка, кроме родного и великоросского, и узнал один из них. Галльский язык, которому учат только барышень благородных домов. Прусский. Британский. Латинский… Образованная барышня. Толку-то от ее образования здесь, на глухом берегу ненастной ночью! Впрочем, какая-никакая польза от ее бормотания имелась. Намахавшись веслами, Лясота устал — сказалось напряжение последних дней — и клевал носом. Крики и разговоры девушки всякий раз будили его, заставляя открывать глаза.
Под утро она затихла окончательно, задышала глубоко и ровно. Как Лясота ни крепился, глаза закрылись сами собой. Под сомкнутыми веками зазеленела молодая трава. Крупные капли росы сверкали, словно сотни крошечных солнц. Он шел по росистой траве, высокой, по пояс, босыми ногами чувствуя тепло земли, ощущая, как ее сила вливается в него при каждом шаге. Шел и ласкал пальцами головки цветов и метелочки злаков. Где-то слышался звон колокольчиков. Лясота повернул на звук — и земля неожиданно вздыбилась. Взметнулись вверх жирные комья, к которым еще цеплялись корнями травы и цветы, полетели в разные стороны, а из глубокого провала полезли, стремительно разворачиваясь с упругим скрипучим шелестом, кольца огромной змеи. Откуда-то из сплетенных в тугой шевелящийся клубок колец выскользнул длинный тонкий, как кнут, хвост. Махнул по воздуху — и Лясота только вскрикнул, ощутив жесткий удар по лицу…
И проснулся, держась за щеку.
— Нахал! — отшатнулась от него княжна Владислава. — Да как вы…
— За что? — взвыл он. Щека горела.
— Он еще спрашивает! — Девушка вскочила, двумя руками обхватив себя за грудь и плечи, словно боялась, что кто-то сейчас начнет срывать с нее одежду. — Вы меня… вы меня… трогали!
— Нет.
— Да! Мне такой сон приснился… — В ее голосе послышались слезы. — Страшный. Просыпаюсь, а тут вы…
— Я тут ни при чем. Я спал.
— Но вы меня обнимали!
— И что в этом такого? Вы замерзли. Я, кстати, тоже.
— Да, но это же не повод!
— Не повод для чего? — разозлился Лясота. — Вы что думаете, я только того и жду, чтобы залезть вам под юбку, как ваш отчим? Не дождетесь! Да будет вам известно, милая барышня, что Лясота Травник никогда не пользовался бедственным положением женщин и уж точно никогда и ничего не добивался насилием!
Владислава испуганно захлопала глазами. На нее так давно никто не кричал! Даже отчим, и тот умел пугать, не повышая голоса.
— Почему вы кричите на меня? — прошептала девушка. — Я вам ничего плохого не сделала.
— Я вам — тоже. И даже не собирался! У вас был припадок.
— Неправда! То есть я хочу сказать… — Она попыталась восстановить в памяти события минувшей ночи. — Я хочу сказать, что не знаю, что со мной было. Просто внезапно мне стало так жарко, и все тело заломило. Я, наверное, заболела? — Она дотронулась до лба рукой. — У меня жар. И ночью мне снился кошмар. Так всегда бывает, когда заболеваешь. Моя няня рассказывала, что это все от того, что человека ловят лихоманки.
— Кто-кто? — Вот уж чего не ожидал, так это упоминания о суевериях.
— Двенадцать сестер-лихоманок, — объяснила Владислава. — Гнетея, Пухлея, Трясавица… Я всех не помню. Но, когда нападает Трясавица, человека бьет озноб. Когда Гнетея — его словно давит что-то. Когда Пухлея — он распухает. На меня напали три из них. Скоро навалятся остальные, и тогда я заболею.
— Глупости все это, — отрезал Лясота. — Образованная барышня, по-галльски и по-британски разумеете, а такие, прости господи, бредни говорите! Давайте лучше собираться. Мы и так несколько часов потеряли. А нас ищут.
Владислава тихо ойкнула. Она вдруг ясно вспомнила вчерашний день. Побег с «Ласточки», украденную лодку — все до того момента, когда ее внезапно глубокой ночью накрыл неожиданный припадок. Неужели это правда и она заболевает? Ну да, две или три ночи ей пришлось провести под открытым небом, на воде. Наверное, ее продуло. Няня всегда говорила, что молодые девушки должны беречься — мол, здоровье у благородных барышень хрупкое, глаз да глаз нужен.
Ее спутник уже спустился к лодке, и девушка последовала за ним. Пробираясь через заросли прибрежных кустов, она закрепилась за ветку уголком шали, наклонилась, чтобы ее поднять, и только теперь сообразила, что у нее на плечах еще и мужской сюртук. Оглянулась на спутника — он был в одной рубашке и приказчицкой жилетке. Дувший с верховьев ветер вздувал рукава пузырями, ерошил волосы на затылке. Он отдал ей свою одежду и всю ночь обнимал, согревая, а взамен получил пощечину. Девушка почувствовала прилив раскаяния.
— Извините, — промолвила она. — Я не хотела.
— Угу, — буркнул мужчина. — Давайте руку.
Он помог ей перебраться на корму лодки, налег на весло, отталкиваясь от берега.
— Возьмите ваш сюртук. — Владислава начала было снимать его.
— Оставьте. — Лясота, вывернув шею, осторожно, действуя попеременно обоими веслами, выгребал на протоку. — Утром на реке еще прохладно.
— Вы тоже замерзли.
— Сейчас согреюсь. — Он сильным гребком послал лодку вперед. — Хотите есть — там в мешке хлеб, сыр и ветчина. Вода во фляге.
— Спасибо. — Есть хотелось ужасно, но мужчина молчал так напряженно, что у Владиславы кусок в горло не лез. — Извините меня.
— Угу, — опять буркнул он.
Его темное от многолетнего загара лицо было мрачным и сосредоточенным, глаза смотрели в одну точку. «Все еще злится!» — с тоской подумала девушка. Ей уже было стыдно за свой порыв. В конце концов, этот человек так много для нее делает! Да, она заплатила ему за то, чтобы он доставил ее в Загорск, но ведь что ему стоило в Усть-Нижнем улизнуть с ее деньгами, пока Владислава ждала в лодке? И потом, в этих не то Вызимах, не то Изюме, — а ну как бы он не пришел за ней в бакалейную лавку? Он ведь куда-то спешил, когда Владислава навязалась ему в попутчицы. Если он собирался покинуть пароход тайком, ночью, значит, ему было что скрывать. Княжна Владислава ему мешала, но ведь он согласился ей помочь! Нет, она несправедлива к этому человеку.
— Мне правда очень жаль, — собравшись с силами, сделала она третью попытку. — Я не должна была…
— Забыли, — буркнул он.
— Нет, не забыли! — с жаром возразила девушка. — Вы злитесь на меня, а я… я пытаюсь загладить свою вину. Я не должна была вас бить. Просто мне приснился такой плохой сон… Как будто меня душит огромная змея.
— Змея? — неожиданно заинтересовался Лясота. Ему ведь тоже снилась змея. — Какая?
— Огромная. Толщиной в руку, наверное. Вот я спросонья и подумала, что вы… ну, что это вы позволили себе лишнее.
Он хмыкнул, опять быстро отвернувшись и посмотрев через плечо. И Владислава внезапно вспомнила кое-что.
— А кто такой Лясота Травник?
Весла дрогнули в руках. Одно вырвалось и шлепнулось в воду, ударив по кисти. Лясота поднял на девушку взгляд, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал.
— Что вы сказали, барышня?
— Ну, — она покраснела, — я вспомнила, что вы сказали странную фразу — мол, Лясота Травник никогда не пользовался бедственным положением женщины и не опускался до насилия. А вы сейчас так на меня посмотрели, что я вспомнила, ну и…
Говорить правду было нельзя — как все женщины, эта княжна любопытна и сметлива, она живо сообразит, почему он назвался другим именем. Разве только сочинить сказку, смешав ложь и правду?
— Лясота Травник, — он ухватился за весла, налег, выгребая что есть силы, чтобы паузы в рассказе казались не случайными, — я его мало знал. Он был… тоже лях. Офицер. Наш сосед. Немного старше меня. Он был из благородных, старинного шляхетского рода. Очень этим гордился. Говорил, что его предки были рыцарями, а рыцари всегда уважительно относятся к дамам. Ни один мужчина не должен поднимать руку на женщину, как бы ни хотелось. Это подлость. И позор. Мы служили вместе. И дружили, несмотря на то что я был, как говорится, из другого теста. Я мечтал походить на него, — добавил он, внутренне гордясь рассказом. И ведь нет почти ни слова лжи. Тем более что в юности Лясота действительно мечтал походить на своего соседа, того самого, кто помог его матери в нужде. Мать хотела отплатить за добро, но не знала, что может предложить, кроме самой себя ну и захудалого клочка земли, на котором стоял их хутор. Тогда сосед и ответил, что не воспользуется бедственным положением женщины в своих целях.
— А где он теперь? — вернул с небес на землю голос княжны.
— Погиб, — коротко ответил Лясота и, чтобы закрепить ложь, добавил: — Из-за женщины.
Владислава вздохнула и отвернулась, глядя на проплывающий мимо берег. Они держались поближе к зарослям, не рискуя выбираться на середину, где встречное течение было слишком сильным. Миновали водопой, потом, какое-то время спустя, мостки, где какая-то женщина, стоя на коленях, полоскала в воде белье. Она подняла голову, провожая лодку взглядом. Владислава отвернулась.
— Не стоит, — нарушил молчание Лясота.
— Почему?
— Будете отворачиваться, она вас непременно запомнит — мол, что за барышня такая, глаза отводит? Наверное, есть что скрывать. Будет думать, что да как, и, когда спросят, все и расскажет. А так — ну плыли и плыли. Мало ли кто куда плывет! Выкинет из головы и забудет.
Владислава выпрямилась, оглянулась на мостки. Крестьянка уже занималась своим делом, и внимательный взгляд пропал втуне.