Воспитатель вернулся вечером, когда уже начинало темнеть. Воспитанники, и не думавшие ложиться спать, встретили его вопросами. Жрец прикрикнул на них, выругал за непослушание. Но заранее приготовленный ужин – теплая каша с кусочками вяленого мяса – смягчил его гнев. Поев, Састион подобрел и все же кое-что рассказал.

Оказалось, что сегодня, с минуту на минуту, они должны были тронуться в путь. На север, к рубежам сражений. Сотня Тасама отправлялась туда сегодня ночью, ее то и "укрепили" жрецом с воспитанниками. Предполагалось, что сотня за пару дней доберется до тылов первой армии, а дальше – куда пошлют.

Килрас возликовал. Он рвался в бой, и немедленное выступление на позиции как нельзя лучше соответствовало его устремлениям. Фарах же приуныл. Подмастерье не представлял себе войну. Она не вписывалась в его картину мира. Не мог он представить себя на поле боя, не мог и все тут. Грендир тоже не выглядел обрадованным. Он давно уже смекнул, что гонец на войне и гонец в мирное время – это две разные профессии. Пробираться по такому снегу от отряда к отряду – тяжелая работа. Тут и самый быстрый скакун не поможет. А уж если пошлют с весточкой на передовую, то можно запросто лишиться головы. Братья же приняли новость спокойно. Казалось, они уже смирились со своей участью. Заранее.

Когда сели пить травяной отвар, который Фарах при всем желании не мог назвать чаем, вокруг фургона вдруг сделалось шумно. Казалось, его окружила толпа людей, ругающихся между собой. Састион привстал, чтобы выглянуть наружу, но в этот момент полог фургона раздвинулся и в фургон забрался человек, укутанный в теплую мохнатую шубу. Он смахнул с головы теплую шапку и бросил ее на тюки.

– Ну что, – сказал он, – готовы?

– Готовы. – Отозвался Састион после некоторой паузы. – Прошу вас, сотник, присоединяйтесь к нашему чаепитию.

Воспитанники, сообразившие, что гость это сотник Тасам собственной персоной, пожирали его глазами. Тот же, нимало не смущаясь, откинул полог, высунул наружу непокрытую голову и гаркнул во весь голос:

– Картан! Картан, лысая холера! Бери под уздцы быков и марш вперед!

После этого сотник повернулся, пробрался к печке и уселся на тюк с солдатскими одеялами, потеснив плечом Васку. Устроившись поудобней, расстегнул шубу и бесцеремонно спросил:

– Ну, где ваш чай?

Возмущенно взревели быки. Хором. Фургон дернулся и, заскрипев колесами, тронулся с места. Пока ловили падающие чашки, пока наливали чай гостю да устраивались поудобней, Фарах успел рассмотреть сотника. Это оказался невысокий щуплый северянин с тонкими чертами лица. Когда-то давно, до похода, он, пожалуй, сошел бы за городского красавчика, завсегдатая салонов знати. Но сейчас на голове у него красовался колтун из давно немытых волос, да и вид был потрепанный. Раньше его волосы, несомненно, были черными кудрями. Высокий лоб, ровный чуть заостренный нос, пронзительно голубые глаза – насмешливые и живые, чуть пухлые алые губы – все говорило о той самой "породе", что встречалась у потомков благородных родов. Сотник был чисто выбрит, и пахло от него не потом и перегаром, как от солдат, а травами. На вид, он был ненамного старше Фараха, лет на пять не больше. И в целом гость был больше похож не на воина, а на подгулявшего городского щеголя, давненько не принимавшего ванну. Подмастерью показалось, что чин сотника Тасам де Гейр получил вовсе не за военные заслуги, а по великому блату. Тем не менее, он сразу проникся к нему доверием. Было в сотнике что-то такое, что располагало к себе. Не видно в нем той мужланской тупости, ограниченности, что встречалась у вояк постарше.

Гость, отведав чаю, и обозвав его помоями не идущее ни в какое сравнение с Хазирской Розой, – чем заслужил молчаливое одобрение Фараха, – легко начал разговор. Минут через десять, подмастерье убедился в том, что сотник не только словоохотлив, но еще умен и образован. Он с легкостью рассуждал о природе Хальгарта, о политике Сальстана и о размещении войск. Но его собеседников больше всего интересовали другие вопросы – о ходе войны.

Сотник запросто делился с ними последними новостями. Оказалось, что Первая Армия Сальстана, ушедшая на север еще пару месяцев назад, ведет тяжелые бои с ордой на самой границе Белых Пустошей. Более того, армия несет тяжелые потери и отступает. Враг оказался сильнее, чем предполагалось. Вторая Армия, только-только подошла и еще не успела развернуть свои ряды. Тасаму, в некотором смысле не повезло. Его сотню, составленную из опытных воинов, держали при крепости. А теперь, когда прибыло подкрепление, отправили на сервер в первую очередь.

По словам сотника, война велась бездарно. Планы, составленные заранее, не работали. В сроки, отведенные Маршалом Армии, никто не укладывался, снабжение было организовано отвратительно. Карты оказались неточными. И вообще – все было ужасно.

Все эти новости Тасам рассказывал таким непринужденным тоном, что казалось, будто он повествует об очередном любовном приключении, а не о положении дел на фронте. Фарах обратил внимание, что Састион слушал гостя внимательно, не перебивая, и редко вмешиваясь в беседу. Вопросы в основном задавали Грендир и Килрас. Жрец же сидел молча, скрестив руки на груди, и с нейтральным выражением лица внимал рассказам гостя. Обычно, так он слушал нерадивого ученика, бойко, но совершенно неправильно отвечавшего на вопрос.

Когда сотник упомянул, что еще ни разу не был в бою, а его сотня это всего лишь шесть десятков человек, Састион нахмурился. Когда же Тасам поведал о том, что сотня смешанная – три десятка лучников и три десятка мечников, жрец закатил глаза, и, судя по всему, едва удержался от едкого комментария.

Сотник оказался словоохотлив. Он легко отвечал на все вопросы осмелевших воспитанников. Килрасу пообещал место в первых рядах, рядом с собой, намекнув, что лично присмотрит за карьерой воспитанника. Грендира, не сходя с места, назначил личным гонцом. Васке и Сасиму была отведена участь летописцев сотни, а Састион на месте был возведен в чин десятника и назначен духовным наставником сотни.

Фарах почувствовал, как у него начинает нехорошо покалывать в груди. За всю беседу он не проронил ни слова. То, что подмастерье сейчас видел, все больше напоминало балаганный фарс, комедию, разыгранную лицедеями на площади. Подмастерью не верилось, что он на войне. Ему не верилось, что он видит перед собой командира сотни. Если вся Вторая Армия состоит из таких вот вояк, то дело, похоже, начинает дурно пахнуть.

Перехватив косой взгляд Састиона, Фарах убедился в том, что жрец испытывает примерно те же чувства, что и он.

Говорили долго. Килрас и Грендир не давали сотнику покоя до полуночи. Подробно расспрашивали о войне, о званиях, о наградах, о врагах… Тасам отвечал охотно. Расписывал медали и ордена, спорил с Килрасом о порядке расстановки войск для обороны, рассказывал о темных магах орды и злобных тварях. В конце концов, Фарах, проникшийся отвращением к этому фарсу, устроился в углу на тюке с одеялами и заснул.

Как ни странно, ему удалось выспаться. Он устал настолько, что ни ночные разговоры, ни раскачивание фургона не смогли его разбудить. Проснулся подмастерье от необычного ощущения. Что-то было не так. Лишь открыв глаза и прислушавшись, подмастерье понял, что фургон остановился. Встревоженный Фарах приподнялся и попытался пробраться к пологу, чтобы посмотреть, что творится снаружи. Тут же проснулся Састион, выругал воспитанника и приказал ему ложиться спать. Оказалось, что сотня Тасама, сделав ночной бросок, остановилась на отдых.

До полудня бравые вояки отдыхали. И лишь потом, переведя дух после обеда, тронулись в путь. Все шло по-прежнему. Сотня, ведомая опытным десятником, знавшим дорогу, брела впереди. В ее хвосте тащился фургон с бравым командиром. Быков вел под уздцы один из десятников, так что нужды в вознице не было.

Путешественники, хорошенько отдохнув, вновь предались единственному развлечению в дороге – разговорам. На это раз, в беседу включился и Састион. Он принялся расспрашивать сотника о будущем своего небольшого отряда. Тасам отвечал охотно. По его словам выходило, что его сотня должна прибыть в расположение сил Первой Армии, что держала оборону в трех днях пути от крепости Халь. Там им следовало занять указанные позиции и ждать дальнейших приказаний из ставки командующего армией, от Маршала Армии. Им кстати, оказался герцог Тайен де Виль – один из двоюродных братьев царствующего монарха. Ему с детства была определена военная карьера, он участвовал в нескольких стычках с северными ордами, и имел репутацию опытного воина. Фараху это понравилось. Он подумал, что, быть может, не все так плохо как ему кажется.

Тасам посетовал на то, что его сотня устала и замерзла, а потому продвигается вперед слишком медленно. На взгляд Фараха, жалоба была совершенно необоснованной. Сотня шла ходко, уверенно. Чувствовалась, что солдаты не понаслышке знакомы со снежными дорогами Хальгарта. А вот их командиру вряд ли доводилось пройти по снегу собственным ходом больше лиги.

Сотник продолжал рассказывать о сложностях пути, но Фарах его не слушал. Он думал о том, насколько может быть ошибочно первое впечатление. Ведь сначала он проникся доверием и уважением к этому болтуну. Хотя, в обычной обстановке, например, в Совином Урочище за кружкой пива, подмастерье не отказался бы поболтать с Тасамом. Он был приятным собеседником. Но тут, на войне, когда от него зависела жизнь солдат, жизнь самого Фараха и всех воспитанников… Это было ужасно. Наверно, армия очень сильно нуждалась в командирах, раз Тасама назначили сотником. Поразмыслив, Фарах решил, что предпочел бы видеть на месте сотника самого обычного вояку. Такого, что и двух слов связать не может, зато знает, с какого конца берутся за меч.

Састион, тем временем, продолжал беседу. Он ловко менял тему разговора, незаметно выуживая из сотника нужную информацию. Фарах догадался, что жрец пытается узнать, где находится ставка командующего, какие сотни располагаются к ближе всего к дороге, как зовут их командиров. Подмастерье понял, что Састион, как человек разумный, решил при удобном случае сменить командира. Сам подмастерье тоже не отказался бы оказаться в другом подразделении. Тасам и его сотня не вызывали у него доверия. Фараху не нравилось, что ему придется воевать рядом с этими солдатами и их командиром-болтуном.

Но больше всего его огорчало то, что Килрас и Грендир были очарованы новым знакомым. Они слушали его бредни раскрыв рты, смотрели на него как на героя. Похоже, друзья видели в Тасаме лихого вояку, знавшего о войне все. Наверно считали, что он может привести их к славному будущему, помочь выслужиться. Даже Васка и Сасим попали под влияние гостя. Когда тот сотворил послеобеденную молитву вместе с воспитанниками, при том ни разу не ошибся в словах и не переврал ни одной интонации, братья это отметили. Они сразу размякли, и стали доверчиво выспрашивать у Тасама, какой Храм он посещает, и кто из жрецов был его наставником.

За разговорами время летело незаметно. К вечеру, когда стало темнеть, а от разговоров пересохло горло, Састион спросил Тасама, что он собирается делать дальше и когда привал. Тот честно ответил, что не знает, ибо в этом вопросе полностью полагается на десятника Харама – опытного проводника, служившего в крепости Халь уже полгода.

От такой новости Фараха передернуло. Он ужаснулся беспечности сотника, но потом решил что так даже лучше. Страшно подумать, что произойдет, если Тасам вздумает командовать сотней. Тогда, пожалуй, воины имели все шансы заблудиться в дебрях Хальгарта и сгинуть в одном из бесконечных заснеженных лесов.

Састион же и бровью не повел. Как ни в чем не бывало, он продолжил беседу, тонко намекая, что пора бы сделать привал. Тасам подхватил эту идею и стал развивать, прикидывая вслух, в каком десятке остались запасы копченого мяса, но в этот момент снаружи раздался крик. Сначала один, потом второй… Фургон остановился.

Тасам вскочил на ноги, натолкнулся на Грендира и упал. Килрас бросился к пологу, раздвинул его и выглянул наружу, но Састион тут же прыгнул на него, пригнул к полу и крикнул, что бы все легли. Фарах плюхнулся на тюки с одеялами и зарылся в них, надеясь что одеяла остановят шальную стрелу.

С улицы донеслась брань, а потом десяток глоток разом начали окликать Тасама. Тот, услышав знакомые голоса, заметно приободрился, перешагнул через Килраса и Састиона распластавшихся на полу, и полез к выходу. Раздвинув кожаный полог, сотник выпрыгнул из фургона. Только тогда Састион поднялся и прислушался. На улице все еще бранились – громко, но не зло. Похоже, что ничего страшного не случилось.

Жрец запахнул полушубок, подхватил с пола оброненную шапку и нахлобучил ее на голову.

– Грендир, – сказал он, – со мной. Бегом. Килрас, Фарах, следите за входом. Но сидите тихо… Васка, Сасим, приберитесь тут, освободите проход.

Не дожидаясь ответа от воспитанников, жрец выбрался из фургона. Грендир опрометью бросился следом, не успев даже захватить шапку.

Килрас поднялся с пола, и, выругавшись, стал рыться в тюках. Васка и Сасим сдвинули в сторону ящик, служивший столом, освобождая проход. Фарах, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи, постарался умять тюки так, чтобы по фургону можно было свободно пройти. Килрас, нашедший среди груды одеял свой меч, довольно хрюкнул, обнажил его и сел у входа, всем своим видом выражая решимость порубить в капусту любого чужака.

Фарах, поразмыслив, достал свой нож и вложил в рукав, так, чтобы его можно было быстро достать. Сасим и Васка присели за ящиком, шепча молитвы. Похоже, братья готовились пустить в дело силу Огня. Воспитанники были готовы ко всему.

Грендир и Састион вернулись через час, когда Фарах начал уже подумывал о вылазке, чтобы разузнать что стряслось. Вернувшийся Састион выглядел на редкость мрачно, а Грендир трясся от страха.

Жрец собрал воспитанников вокруг себя, заставил всех сесть, успокоиться, и рассказал в чем дело. Оказалось, их сотня натянулась на отряды Первой Армии. Именно к ним сотня Тасама планировала присоединиться через несколько дней. Но вышло иначе. Армия отступила и заняла новые позиции.

Эта новость ошеломила воспитанников. Оказалось, что дела на фронте обстояли гораздо хуже, чем они думали. Серверные Орды перешли в наступление и выбили Первую Армию с занимаемых позиций. Маршал скомандовал отступление, и двое суток армия брела сквозь заснеженные леса Хальгарта. Ее отход прикрывали три сотни героев, не дававших орде броситься в погоню. Они защищали дорогу, ведущую к крепости, своими телами закрывали путь врагу. Воины стояли насмерть, давая возможность уцелеть остальным. У них не было ни единого шанса выжить. Они все понимали это и все-таки остались и выполнили свою задачу. Орда задержалась, и разгром не состоялся. Армия отступила.

Маршал де Виль, отведя основные силы Таграма на юг, приказал занять новые позиции и готовиться к обороне. Врага нельзя было допустить к долине Халь, где располагался лагерь Второй Армии и ставка Короля. Ни в коем случае. И теперь, в сгущавшихся сумерках, Первая Армия вновь развертывала свои ряды, занимая оборону.

Выслушав Састиона Фарах покачал головой, – они ехали на войну, а она сама пришла к ним. Састион тяжело вздохнул и сказал, что вечер будет тяжелым. Тасам сейчас получал указания, – куда приткнуть неполную сотню. Ясно было одно, – теперь воспитанникам уже не удастся перебежать к другому командиру. Они оказались на переднем крае битвы, а тут приказы не обсуждаются.