Ночь была тиха. Даже топот башмаков стражников и их редкая перекличка не могли испортить ее. Я повернулся туда, где, как знал, за складами и доками лежало море. Легкий ветерок подул в спину, словно подталкивая. Вспомнился где-то слышанный обрывок фразы: «…С ночным бризом отчалим». Позади слышался шум Золотого Моста, города, не засыпавшего даже ночью. Чего я искал сейчас? Море? Детская мечта. Помню, когда я ушел из дому, хотелось побывать во всех уголках мира. И однажды сесть на корабль и отплыть в Заморье. Именно так, с ночным бризом. И, повинуясь ветру, я пошел.

Пустынные переулки, слабо освещенные улицы. То слева, то справа сквозь тишину прорывались отдаленные шумы таверны. Я знал, что в здешних переулках частенько поутру находят парочку трупов. Но городская стража ловит убийц без особого рвения. Наверняка те уже покинули гостеприимную гавань на борту какого-нибудь судна. Отдельный мир, город в городе.

Очередная улица вывела меня на пристань. Пусто. Тихо. Слышен лишь плеск воды да скрип корабельных снастей. Вся гавань усеяна огнями, словно пытается соперничать со звездным небом. Фонари горят на мачтах, на носу и корме кораблей. Но жизнь затихла. Видны фигурки вахтенных. Кто же оставит судно без присмотра, даже в дружественном порту?

Наверно, в этой части пристани разгружались большие корабли, которые из-за осадки не могли подойти к пирсам, и их хозяева гоняли туда-сюда целую армию небольших шлюпок, чтобы опорожнить трюмы или, наоборот, заполнить их купленным товаром. На самом конце пирса горел одинокий фонарь, чуть раскачиваемый ветром. И море уже не казалось мне таким загаженным. Оно было прекрасно.

Я поднял взгляд. Между корабельными «звездами» и огнями небосклона четко было видно еще два, расположившиеся как раз посредине. Маяки, построенные на скалах, образующих вход в бухту. Там, наверно, хорошо. Город где-то внизу, со всем его шумом, многообразием запахов, мелочной суетой. А ты – один между бескрайним простором моря и таким же бескрайним простором неба. Кто знает, возможно, не стань я схимником, с удовольствием устроился бы смотрителем маяка. Хотя одно другому не мешает. Может быть, когда-нибудь в будущем именно там пожелаю я дожить последние годы.

Двинулся вперед. Раз уж пришел, стоит хотя бы прикоснуться к морю, а не стоять осторонь. Первый шаг на пирс отозвался бурей эмоций. Я почувствовал шевелящуюся под ногами безбрежную стихию, от которой отделяли меня лишь тонкие доски. Легкий укол страха сменился восторгом. В жизни до схимы я плавать не умел. Так уж получилось, что рядом с моим городом не было озер, а речку, протекавшую не так далеко, гуси вброд переходили. Опыта в этом деле у меня с тех пор не прибавилось, но все же тело знало само, как выжить в воде. Я вдруг задумался – хватит ли у меня сил добраться вплавь в Заморье? Вот это было бы настоящее испытание для схимника! А почему нет? Каждый из нас умел правильно распределять силы, давать отдых мышцам, не прерывая движения, даже усыплять попеременно полушария мозга, при этом бодрствуя. Хоть идея сама по себе дурацкая. А вот проникнуть в Золотой Мост, минуя бдительную стражу ворот, смог бы любой ученик схимника. Именно гавань – слабое место города.

Я не смог удержаться, разбежался и прыгнул с пирса, сразу уйдя под воду. Вынырнул, лишь когда воздуха в легких совсем не осталось. Рядом проплывала бутылка, кожура от какого-то южного фрукта, поодаль качалась на волнах бесформенная куча мусора, мерзкого даже на первый взгляд. Ночная темнота скрыла на время то, как загадили люди бухту, но мусор сам по себе никуда не делся. Находиться тут сразу же стало противно.

Я разогнался и выпрыгнул прямо на пирс, как рыба. Нога соскользнула. Я чуть не грохнулся обратно в воду, но вовремя ухватился за край пирса. Левую ладонь обожгло болью. Я подтянулся и увидел, что напоролся на острие ржавого гвоздя, которое и пробороздило кровавый след на моей ладони. Всего лишь досадная мелочь. Даже не стоит ускорять метаболизм, чтобы заживить такую царапину. Сама затянется. Выползая на деревянный помост, я услышал отдаленный вскрик, а потом – тихий всплеск. Вот она, ночная жизнь порта. Смерть всегда рядом.

Встряхнувшись, как пес, я все же пошел в ту сторону. Мало ли, вдруг успею кого-то спасти. Кажется, звук раздавался с соседнего пирса. Но на нем никого не оказалось. Я не слышал даже удаляющихся шагов. Возможно, над водой звук распространяется по-другому? Не знаю. Я уже почти отчаялся что-то найти, как вдруг обнаружил небольшую каплю крови. Не моей. Свое кровотечение я остановил сразу. Кровь была свежей. Я прикоснулся к ней кончиком мизинца, а потом слизнул то, что осталось на пальце. Несколько мгновений расслабленно ждал, чтобы мозг сообщил мне хоть что-то о том, кто оставил этот след. Потом лизнул свою ладонь.

Странно все получалось. В капле крови на пристани присутствовали вещества… хм… не знаю, как и сказать. Таких не обнаружишь у простых людей. Эти вещества мы, схимники, вырабатывали для омоложения своих тел. Значит, не так давно здесь побывал схимник. Либо златомостские алхимики научились воспроизводить подобные вещества в своих колбах и пробирках. Я слышал о том, что уже не одно поколение этих людей ищет так называемый эликсир бессмертия. Сейчас я этому не удивился бы.

Старая привычка, въевшаяся в плоть и кровь, – держаться подальше от дел собратьев. Я встал и пошел прочь. Хватит с меня и одного врага, нажитого в лице Караванщика. Надеюсь, Механик не воспримет то, что все мы собрались в его городе, как попытку ущемить его интересы. Да, раньше в этом мире все было проще. Раньше, до Империи…

Вдруг я остановился. В переулке, выходящем на пристань, мне померещился человеческий силуэт. Высокий, на голову выше Барчука, и гораздо шире в плечах бывшего егеря. Я знал лишь одного человека, обладавшего подобной статью.

– Книжник! – окликнул я его.

Но великан словно бы растаял в ночной темноте. В ответ ни звука, ни шороха. Конечно, из моих братьев Книжник был самым нелюдимым, всегда держался особняком, молчун, каких поискать. Вполне в его манере избежать встречи, хоть мы и не виделись несколько десятков лет. Я не стал преследовать брата. Не хочет общаться – его дело. Может быть, это его капля крови осталась на пирсе? А может…

Идея о том, что вражда Книжника с кем-нибудь из кузенов могла дойти до вооруженной стычки, показалась мне дикой. Да, он мог быть резким на слово, иногда и на дело, но навоевался еще в молодости. Стал ли он ярым приверженцем ненасилия? Трижды нет. Книжник был физически самым сильным человеком в этом мире, и если бы посчитал нужным, пустил эту силу в ход. Но повод должен быть весьма серьезным.

Мне показалось, что отсутствовал я недолго. Чего там – прогуляться до пристани, нырнуть, вынырнуть и пройтись обратно. Однако таверна к моему приходу опустела. Хозяин сонно позевывал за стойкой да за нашим столом о чем-то вполголоса общались Ловец и Зануда.

– Тебя помоями окатили? – спросил степняк, когда я подошел к ним.

– Сам в помои прыгнул, – не очень дружелюбно отозвался я.

Ловец расхохотался:

– Все-таки не успокоился. Что ж тебя так тянет к этому морю?

– Не знаю, это – из детства.

– Эх, Искатель, ох, Искатель! Я же тебе не сказал, что городская канализация в море сливается. Да, в море, в гавань их. Думаешь, почему у рыбаков такие серьезные посудины? Далеко в море надо выйти, чтобы пойманная рыба дерьмом не воняла. Но я и подумать не мог, что тебе взбредет в голову искупаться! Слушай, да у тебя кровь на одежде!

– На ржавый гвоздь напоролся. – Я продемонстрировал ему оцарапанную ладонь.

– Даже не знаю, смеяться или плакать, – качнул он головой. – Будешь теперь ходить, вонять свежей морской водой.

Он расхохотался собственной шутке. Я и сам уже чувствовал, как от меня разит.

– Баня истоплена, – флегматично заметил хозяин. – Еще не совсем остыла. Конечно, без парной не то, но помыться – в самый раз. А одежу в предбаннике брось, мил-человек, дочки с утра постирают. А коли надеть на смену нечего, я подберу чего-нибудь.

– Спасибо, самый гостеприимный из известных мне хозяев подобных заведений. – Я церемонно поклонился ему, круглое лицо толстячка расплылось в довольной улыбке.

Вот что значит человек на месте. Хорошо делает свое дело и получает удовольствие от заслуженной похвалы. Да, конечно, баня остыла, но в бадье нашлось достаточно воды. Здесь стены были покрыты резьбой со все теми же конскими мотивами с примесью морских. То великолепный скакун выходил из воды, то лошадиные гривы вдруг чудным образом преображались в морскую пену. Все сплеталось, рождая удивительное ощущение сказки.

– У тебя, смотрю, в знакомцах неплохой резчик по дереву, – заметил я, возвращаясь в общий зал, вымытый и посвежевший.

– Куда там, – хозяин махнул рукой. – Все сам, в меру слабых сил моих.

Он смачно зевнул. Время было далеко за полночь. Скоро просыпаться пора, а он все не ложился. Я не стал спрашивать почему. Не может хозяин уйти почивать раньше своих постояльцев. А вдруг им что понадобится? Хотя сама таверна уже была закрыта. Дверь заперта на массивный засов, ставни плотно затворены, так что наружу не пробивался даже лучик света.

Зануда ушел спать. Я присел рядом с Ловцом, задумчиво потягивающим пиво.

– Снова спиться решил? – не удержался от шутки.

– Куда там, – меланхолично отозвался он. – Не берет меня хмель, ох не берет.

– Что-то стряслось, пока меня не было?

– Ученик у тебя непростой, Искатель, ох непростой. Многое заставил меня вспомнить. Странные вопросы не дают ему покоя, странные и страшные. Да, страшные. Присмотрел бы ты за ним. Не ровен час – найдешь с перерезанным горлом.

– Что за вопросы-то? – удивился я.

– Как ты там говорил, «мои ученики»? – Ловец прищурился, отчего его и так узкие глаза превратились в едва заметные щелки. – Плохой ты учитель, коли не знаешь, что у послушников твоих за душой.

– За чем? – Я не понял последнего слова.

– За душой, – веско повторил Ловец и вдруг рассмеялся.

– Что это?

– А ты разум напряги. Тебе ведь не меньше восьмидесяти. Так? Во времена нашего детства слова этого еще не забыли. Эх, схимник. Про корни схимы небось слышал?

– Все слышали.

– Вот. А зачем те, старые схимники от мира удалялись? Для спасения души.

– Да что это такое, толком поясни! – вспылил я. Почему-то веяло от слова, произнесенного Ловцом, чем-то знакомым и при этом – опасным, маняще-неизведанным.

– То, что останется от нас, когда тело умрет.

– Я не понимаю.

– Наши с тобой народы, когда слово «бог» или «боги» еще не попали под запрет, верили в разное. Но понятие «душа» было у всех. Мне самому оказалось непросто вспомнить это слово. Но я сумел, сумеешь и ты. С Занудой поговори.

– О чем вы с ним беседовали?

– О разном. Но в основном о богах.

– Мы родились…

– Да-да, когда войны богоборцев давно отгремели. Вы слишком привязаны к своим ветхим пергаментам и бумажкам. А у нас прошлое живет в памяти народа. И те, кто рискует рассказывать о старых войнах, в которых уничтожили всех служителей богов, точно люди непростые. Такие, общение с которыми схимнику надобно пуще еды и питья. Когда-то мне заказывали немало таких. И до встречи с Дервишем, и после. Только до я находил и убивал их. А после – скрывал от тех, кто охотился на них. Но и до, и после я не мог удержаться и не послушать их рассказов.

– Бабкины сплетни. – Эти слова вырвались у меня сами собой.

Наверно, так отдергивает ребенок руку, коснувшись раскаленной сковороды. Так встряхивает лапой кошка, вступившая в лужу. Так вздыбливает шерсть на загривке сторожевой пес, зачуяв волчий дух. Вот как вырвались слова. Словно разум мой рефлекторно защитился, поспешив отнести все обрывки древних преданий в разряд бреда.

– Может, и сплетни. У меня их подобралась немалая охапка. Да, Искатель, немалая. Сплетни хунну, заведейские сплетни. Бабки ведь и там и там есть. А еще легкая, хорошо укрытая от всяких ушей прослойка сплетен в чубовских песнях-думах. Или в венедских былинах. Даже одна антская сказка затесалась туда же. Да, затесалась. А ученик твой из меня все это слово за словом вытянул. И вот лежит оно теперь на поверхности. А я смотрю, и мозги как-то интересно думать начинают. Ежели доживет твой Зануда до того дня, когда станет схимником, нареки его Дознавателем. Этот любую информацию выудит из кого угодно.

– А с чего бы ему не дожить?

– А ты сам не знаешь, куда деваются те, кто начинает вспоминать о богах и о том, что безжалостно вырвано из ваших венедских летописей? Или прилюдно споет нашу, ордынскую песню, скажем, о боге войны? Живы потомки богоборцев. Они все еще несут свою стражу.

– Это я знаю. Но разве рискнут они замахнуться на схимника?

– На схимника – нет, уверен. Потому что немного знаю их. Ой, знаю. А вот на послушника – вполне. Знают они про схиму, Искатель. Много больше, чем прочие знают. И коль на то пошло, помнишь, я рассказывал тебе, как мне заказали Акына?

– Сегодня же и рассказывал. Сложно забыть.

– Так вот, не хана он оскорбил. Вернее, все верно, хана. – Он встряхнул головой. – Тьфу ты, запутался совсем. Словом, хан тот богоборцем был. А Акын, только тогда его звали Менке, он про бога спел. Он не сказал мне про какого, да там еще ханская дочка была замешана. И послали меня оторвать излишне певучую голову. Вот и смотри. Задаст твой Зануда не те вопросы – и за ним какого-нибудь «ловца» пошлют.

– Лучше бы им этого не делать, – ответил я, правда, не очень уверенно. – Он на улице вырос. Всегда держится настороже.

– Да, понимаю, все так. Однако за прошедшее с появления богоборцев время нигде не возродился ни один религиозный культ, даже в подполье. Ты даже смысла слова «душа» вспомнить не смог. И о чем это говорит?

Я оставил вопрос без ответа. Но Ловец в нем и не нуждался. Вновь погрузился в себя, прихлебывая пиво. Глаза его блестели в полумраке, разгоняемом лишь светом трех лучин. Может быть, Ловец вышел на след. Но кого он ловит на сей раз? Я не стал спрашивать. Придет время – сам расскажет. День. Всего лишь день знал я его. Но уже чувствовал определенную близость. Может быть, Империя, загнавшая всех схимников в Золотой Мост, сделала нас ближе? И этого вопроса я задавать не стал. Ушел спать, оставив Ловца наедине с его мыслями и дремлющим хозяином таверны.

Спал я долго. Простые человеческие радости. Одна из них – поваляться в чистой постели, застеленной белой простыней. Мое тело отвыкло от мягких перин, но вспомнило о них очень быстро. Когда я проснулся, солнце взошло уже высоко. На табурете возле двери лежала моя вчерашняя одежда, выстиранная, высушенная и выглаженная, все дырочки аккуратно заштопаны. Я улыбнулся. В подобном идеальном состоянии она не была, даже когда я ее купил. Вот что значит женская рука.

Ловец сидел за тем же столом, за которым я его оставил. Не уверен, что он вообще ложился спать. Хозяина видно не было. За стойкой обосновалась одна из его симпатичных пышечек-дочек. Зал, который сквозь открытые окна заливали лучи солнца, оказался пуст. Еще бы, день в разгаре, завтракать поздно, обедать рано. Все завсегдатаи трудятся в поте лица.

Ловец крутил в руках шарик из скомканного бумажного листа, словно не решаясь что-то с ним сделать – положить на стол, бросить на пол или отправить в окно. Еще один лист, сложенный вдвое, лежал перед ним.

– С утром тебя, Искатель, – поприветствовал он меня.

– И тебе утро доброе.

– Ой, доброе ли? Тебе письмо.

– От кого?

– Раз его принес тот же человек, что доставил мое, скорее всего, от твоего брата Механика. Все наши вчерашние упражнения по сбрасыванию топтунов со следа оказались детскими играми. Досадно. Ты был прав. Твой брат держит этот город в кулаке, хоть со стороны и не скажешь.

Я подсел к нему, придвинул лист поближе.

– Завтракать будешь? – буднично поинтересовался Ловец.

– Вчера мне хватило чревоугодия. Не голоден.

– А у нас борщ чубовский, – сказала дочь хозяина. Голос ее оказался громким, но по-своему мелодичным. Точно так же как сама она была по-своему красива. – Вкусный, я сама готовила. Отец говорит, что лучше борща даже на Сечи не варят.

– Сомневаюсь, что твой отец бывал на Сечи.

Впрочем, слова ее напомнили мне вновь об Атамане. Борщ он готовил вкусный. Я усмехнулся. При воспоминании о самом ярком из моих братьев на ум сразу приходили две сабли и борщ.

– Отец, может, и не бывал, а чубы у нас один раз останавливались, очень хвалили мою стряпню.

Похоже, достойная дочь своего отца задалась целью накормить меня завтраком во что бы то ни стало. А почему бы и нет? Уж что-что, а ожирение схимнику не грозит, если он сам того не пожелает. Так что очень скоро сияющая от гордости девушка принесла глиняную миску, исходившую ароматным паром, другую, чуть поменьше, со сметаной, несколько головок чесноку, деревянную ложку и серый ноздреватый хлеб, еще теплый.

Стоит признать, оказалось действительно вкусно, хоть и не совсем по-чубовски. Но все равно ел я с удовольствием. Трудно ждать от женщины, тем более жительницы Золотого Моста, что она владеет настоящими рецептами суровых степных воинов, которые большую часть жизни проводят вдали от своих жен. Впрочем, образ жизни чубов – не столь интересная тема, чтобы отвлекаться на нее. Скажу просто, что борщ вышел вкусный, но не чубовский.

Ловец терпеливо ждал, пока я закончу трапезу, хоть по нем, как он ни старался оставаться невозмутимым, было видно, что он ждет даже не того, чтобы я прочитал письмо, а моей реакции на него.

– Мои где? – спросил я между делом.

– Разошлись. С утра устроили во дворе тренировку, прямо перед баней, пугая хозяйских дочек и домашнюю птицу, а потом разошлись. Не в смысле расходились, а разбрелись. Да, разбрелись по городу.

– Не сказали куда?

– Нет, но я уверен, что вечером Бешеная придет с какой-нибудь новой побрякушкой, из тех, которые златомостцы втюхивают иноземцам как уникальные изделия местных мастеров. Малышка вернется с кучей денег и всевозможных подарков, которые преподнесут ей благодарные слушатели, а Зануда – с залежами морщин от умных мыслей. Да, от мыслей. Либо с ехидной улыбкой и воспоминаниями о какой-нибудь морячке, которой он помог скрасить ожидание мужа.

– Весьма точно. Скорее всего, так и будет, – кивнул я.

– Ты бы уже прочитал послание, – напомнил он.

– Всему свое время, – ответил я и все же развернул лист тонкой желтоватой бумаги.

Подписи не было. Я узнал корявый почерк Механика и без нее. Он всегда писал быстро и с ошибками. Несколько солидных клякс вполне могли бы сойти за родовую печать моего брата, всегда считавшего каллиграфию и грамматику напрасной тратой времени. «Всем понятно, что я написал, – остальное чушь собачья», – говаривал он.

– Тебя тоже пригласили? – спросил я у Ловца.

– Угу. – Он кивнул. – После захода солнца. Из этого можно сделать вывод, что нынче в городе собрались если не все известные твоему брату схимники, то подавляющее большинство. Да, большинство.

– Мы с тобой поняли это еще вчера, – напомнил я.

– Да, но не знали наверняка.

– Думаешь, речь об Империи пойдет?

– А о чем еще? – искренне удивился Ловец. – Сейчас имперцы хорошо прищемили хвост Золотому Мосту. Местные купчишки и пальцем не пошевелят, даже если небо начнет падать на землю. Но стоит упасть их прибыли… Так что новые имперские пошлины на вывоз железа – это хуже, чем если бы самым уважаемым купцам плюнули в лицо. А коль Механик действительно контролирует город так плотно, должен он реагировать на подобные вещи.

– Торговцам ударили по самому больному месту – по кошельку.

– Империи конец. – Ловец расхохотался. – Да, Искатель, конец. Если все схимники объединятся против одного… Пусть даже не все, пусть половина. Самый лучший не устоит.

Мне не понравилось его настроение, но я промолчал. Как бы то ни было, мы – схимники, не годится решать спорные вопросы, меряясь силой, подобно сельским мужикам. Следует встретиться с тем, кто стоит за Империей, выслушать его резоны, а уж потом… А вот что потом, я не знал.

– Ну что притих? – воскликнул Ловец. – Думаешь, прикидываешь. Больно нерешителен ты, Искатель.

– Знаю, какая за мной сила, потому и решать не спешу, – ответил я.

– Ну думай. Да, думай, пошли посмотрим на этот Золотой Мост. А то увидели лишь краешком. До вечера времени много.

После градов и весей Империи это было весьма необычно. Для нас ведь важно не только общение. Просто слушать, о чем говорят люди, ловить их настроение, мысли и чаяния – это настоящая пища для ума. А говорили златомостцы о разном. В основном – обычные житейские беседы. Но Империя властно вторгалась и в этот город, всегда стоявший особняком.

На Кузнечном рынке хватало споров о новых ценах на железо. И мнения были самые разные. Нет тупого имперского «Император лучше знает, как нам лучше», того монолитного единства, которое изрядно пахнет болотом и утомляет хуже каторжных работ. Одни возмущались, что железо продают с каждым днем все дороже, а изделия из него Империя берет по старым расценкам, наотрез отказываясь платить больше. Мол, скоро себе в убыток работать станем. Другие призывали не продавать имперцам даже самого завалящего ножа, пока те не дадут справедливой цены. Кричали, что лучше затянуть пояса, перебиваясь торговлей с Заморьем, чубами и хунну. Самые разумные возражали им: основным преимуществом Золотого Моста было высокое качество за ту же цену. Если ее поднимать, то покупатели предпочтут обходиться изделиями местных мастеров. А находились и те, которые считали, что надо впустить в Золотой Мост имперский гарнизон, присягнуть Императору и спокойно заниматься своими делами. Ведь какая разница, кто правит? Главное – чтобы у тебя был кусок хлеба, желательно с сочным ломтем мяса.

Говорили и о Бочажской резне. Почему-то сейчас в Золотом Мосту тема города, восставшего несколько лет назад, стала очень актуальной, и я в этом видел влияние учеников Мятежника. И опять же я-то, по сути, узнал подробности тех событий от своего брата. До разговора с ним слышал лишь мнение подданных Империи. Да, восстали, да, войска усмирили мятежников. Поделом. На этом сходились все.

Златомостцы же спорили до хрипоты. Словно событие это вдруг приобрело для них важность большую, чем даже притеснения в ценах на железо. Кто-то кричал о кровавом диктаторе, который точно так же поступит с Золотым Мостом, если у того хватит глупости добровольно войти в состав Империи. Другие возражали: Бочаг присягнул Императору. Тот имел полное право расправиться с мятежниками, как посчитает нужным. А что слишком много крови – еще вопрос, не стало бы ее больше, если бы ратники Империи позволили сохраниться корням мятежа и вызреть в новое восстание.

И что самое важное было для меня во всех этих разговорах – это то, что даже сторонники Империи аргументировали свою позицию существеннее, чем «Император знает лучше». Логические построения некоторых поражали своей масштабностью и продуманностью. Эти люди смогли бы оправдать даже полное уничтожение всех жителей Империи благом человечества. Нет, мне не нравилась их позиция. Но мне нравилось, что пришли они к ней обдуманно, а не под чужим влиянием, особо не задумываясь, что же они отстаивают.

Но виделись мне во всем этом и другие тревожные моменты. Золотой Мост не был един. Мало того, все, кто имел мнение об Империи, разделились на ее сторонников и противников примерно поровну. Империя уже пришла сюда.

– Тревожно, ой тревожно, – ворчал Ловец. – Послушай, Искатель, о чем люди говорят.

– Слышу. И чего в этом такого?

– Для них проблемы отношений с Империей важнее обычных, житейских. Золотой Мост превратился в пороховую бочку. Стоит проскочить искре – все вспыхнет. Это – город торгашей. А торгашей всегда можно купить. Необязательно деньгами. Те же чубы, как бы их ни зажали, станут сражаться до последнего за свободу. А золотомостцы готовы поступиться частью свободы ради стабильности. А значит, у них постепенно отберут и то и другое. Но сами горожане этого не понимают.

– Ты преувеличиваешь.

– Надеюсь.

И все же жизнь в городе продолжалась и била ключом. Мы выпили холодного квасу, купили у разносчика пирожков, Ловец – с мясом, а я – с брусникой. Запили все это горячим сбитнем. От людей, расхваливавших свой товар на все голоса, не было отбоя. Под конец за нами увязался земляк Ловца.

– Ох, степной храбрец! – вопил он на ломаном венедском, хватая моего спутника за рукав халата. – Почему без конь? Где ты видеть степной храбрец без конь? Купи конь, нэ? Карош конь, быстр конь, настоящ ордынский конь. Будешь храбрец с конь! Нэ?

– Не нужен мне конь, – отмахнулся от него Ловец. – Зачем он в городе?

– Тогда купи арбуз, – тут же предложил степняк. – Карош арбуз, спелый, сочный, карош арбуз. Солнце печь, купи арбуз жажда утолять.

– Что-то не вижу я у тебя арбуза.

– Здесь рядом. Совсем близко. Все рядом, и конь и арбуз.

Он долго еще плелся за нами, уговаривая купить то коня, то арбуз, то саблю лучшей златомостской ковки по старым ценам, то шелковый халат, то новые сапоги, то «карош пистоль стрелять, нэ», и даже «резной табурет-стулка». Я уже окончательно перестал понимать, чем торгует этот кривоногий тщедушный человечек и что ему от нас надо. Лишь когда он отвязался, Ловец пояснил:

– Наемный зазывала. Несколько торговцев скинулись и наняли, чтобы покупателей заманивал.

Меж тем солнце неуклонно приближалось к закату, и мы с Ловцом, не сговариваясь, начали продвигаться в сторону улицы Алхимиков. В Золотом Мосту было принято вешать на домах жестяные таблички, на которых выбивалось название улицы и номер дома. В других городах я с подобным не сталкивался. Неплохая придумка.

Восьмой дом встретил нас клубами дыма, валящими из всех окон. Местные жители, видимо, привыкли к подобному, потому проходили мимо, не обращая внимания. Тем более что дым был без запаха. Жилище или лаборатория Механика, уж не знаю, чем этот дом был, представляло собой двухэтажное каменное здание с широкими оконными проемами и двускатной крышей, крытой черепицей.

Я пожал плечами и толкнул дверь. Она противно скрипнула давно не знавшими смазки петлями. Мы очутились в прихожей. Прямо перед нами располагалась большая дверь, ведущая в комнаты первого этажа. Справа – еще одна, поменьше. От нее ощутимо тянуло холодом, из чего я сделал вывод, что за нею – спуск в подвал. Слева – лестницы на второй этаж. Из клубов дыма появился сутулый силуэт.

– Кого там несет нелегкая? – услышал я скрипучий голос Механика.

Все ясно. Петли не смазывались специально. Их скрип служил сообщением хозяину дома, что кто-то пришел.

– Так-то ты встречаешь брата? – в тон ему ответил я.

– Искатель, – удовлетворенно произнес он. – Первый заявился. Еще бы, тебе по имени положено меня отыскать раньше всех. – Он хохотнул своей сомнительной шутке. – Как тебе эффект?

– Шутка так себе.

– Я про дым.

– Решил скрыть дом от глаз соседей?

– Если честно, ошибся с дозировкой веществ. Но каков эффект! Если этой смесью начинить ядра, вставить запал, как в бомбах, то парой выстрелов можно полностью лишить вражескую артиллерию возможности целиться.

– А твои пушкари во что целиться будут? В клубы дыма?

– Верно подметил. – В голосе его я уловил нотки растерянности, тут же сменившиеся уверенностью. – А если в морском бою? Корабль-то остается виден, хотя бы силуэт, а большего и не надо. Зато в трюмах – полно дыма. В первые минуты собственных рук не видно в нем.

– Первые кого? – не понял я.

– Ми-ну-ты, – повторил брат по слогам. – Эх ты, темнота. Часы я давно изобрел. А ты небось и не слышал. Вы, венеды, небось до сих пор щи лаптем хлебаете. И этот лапотный Император еще разевает свой клюв на Золотой Мост!

– Приятно слышать это от человека, который даже собственное имя пишет с тремя ошибками, не меньше. Это потому ты письма не подписываешь? Зря, брось, в самом письме ошибок обычно столько, что еще три уже не навредят.

Он рассмеялся и наконец спустился вниз, предстал перед нами. Теперь клубы дыма не мешали разглядеть моего брата поближе. Он совсем не изменился. Сутулостью Механик был очень похож на Отшельника. Только приобрел ее, склоняясь над своими многочисленными изобретениями, корпя над пробирками и мелкими механизмами. Конечно, ему не составило бы труда избавиться от сутулости, как и всякому схимнику. Только я не знал человека, более безразличного к своей внешности, чем Механик. Бороду и усы он брил, как, впрочем, извел и волосы на голове. Часто приходилось ему работать с легко воспламеняющимися составами либо со сложными механизмами. И в том, и в другом случае длинные волосы были непозволительной роскошью. Либо вспыхнут, либо в какую-нибудь шестеренку попадут. Серые глаза – с постоянным прищуром, отчего выражение лица делалось каким-то ехидным, словно отражая любовь Механика к едкому сарказму. Это все делалось очевидным сразу, при первом взгляде на него.

– Рад, что ты все же пришел. – Механик ухватил меня за плечи и прижал к себе.

– Давно ли ты стал столь гостеприимен? – усмехнулся я, тоже сжимая брата в объятиях.

– Времена непростые, – честно признался он. – Не скажу, что каждый схимник, бегущий от Империи, мне сейчас нужен, но ты, брат, всегда был особенным. Твои суждения слишком ценны в столь необычные времена, чтобы отдавать их Империи.

– Ты преувеличиваешь. – Я мягко, но настойчиво вывернулся из его объятий. – И переигрываешь. Механик, я не верю, что с неба упал камень, ударил тебя по голове и что-то повредил настолько, что ты стал ценить людей больше, чем механизмы.

– Времена меняются, – помрачнел он. – А это и есть Ловец, знаменитый охотник на людей?

– Не такой уж и знаменитый, – ответил мой спутник.

– Не скромничай. Мой знакомец Егерь тебе даже завидует. Ну здравствуй, кузен.

– И тебе здравия, кузен.

Они пожали друг другу руки. Я услышал, как захрустели кости. Да, иногда приветствие схимников бывает и таким. Механик чуть выше степняка, но за счет сутулости первого сейчас их глаза были на одном уровне. И взгляды скрестились подобно мечам. Это тоже бывает. Мельчайшие детали мимики способны многое рассказать схимнику о собеседнике.

– Хорошо, что ты с нами, – наконец произнес Механик.

– Я не очень уживчив, – заметил Ловец. – Да, не очень. И твоя привычка приказывать вряд ли облегчит нам понимание друг друга.

– Вот он, взгляд охотника на людей. Пронзает, как копье, бьет быстрее пули. – Мой брат вернулся к своему ехидному тону. – Проходите. Пожрать предлагать не буду. Я вам не Мятежник.

Да, вот таким он и был, то ехидным, то грубым, то почти хамом. Брат распахнул перед нами дверь, ведущую на первый этаж.

– Быстрее, – поторопил он нас. – Пока дыма не напустили.

Дверь была чем-то уплотнена по краю, потому что в обширное помещение, открывшееся нашему взору, дым не проник. Мы быстро проскользнули внутрь и захлопнули дверь. Немного дыма конечно же проникло сюда вместе с нами. Но он стелился по полу.

– Да, – кивнул Механик, – для корабельной перестрелки – в самый раз. Заполнит нижние палубы, как раз там, где пушки и пороховые склады.

– Ты давно на поле боя был? – поинтересовался Ловец. – Наверно, очень. После первых же залпов обычно от порохового дыма уже ничего не видно. Да, вообще ничего.

– Но этот дым гуще и держится дольше. И если не корабли… – Механик задумался, – то вражеский лагерь или город. Короче, пусть воеводы думают, как применить. Мое дело – изобрести, – закончил он нервно.

Моему брату и в голову не могло прийти, что какое-то его изобретение может оказаться бесполезным. И люди, иногда намекавшие на это, ему очень не нравились. Но сейчас он заставил себя соблюдать хотя бы видимость радушия.

Комната занимала большую часть первого этажа. Чем она была для Механика, я затруднялся сказать. Посреди нее стоял огромный дубовый стол, сколоченный на совесть, но без изыска. Стулья – такие же прочные и простые. На стенах вперемешку висели карты различных земель, чертежи механизмов, несколько темных широких досок, исчерченных непонятными мне значками. Писали на них мелом, явно чтобы в случае ошибки стереть ее мокрой тряпкой и дописать как надо. Почерк принадлежал не только Механику. Я заметил, что к этим формулам приложили руку не меньше десятка человек. Слева от входа располагалась дверь, ведущая, судя по всему, в поварню. Как бы то ни было, а схимники остаются людьми и есть им иногда надо.

– Это – твоя основная резиденция, – усмехнулся я.

– Нет, склад картофеля, – отозвался он. – Для схимника ты слишком проницателен.

Он подошел к одной из досок, стер часть формулы и начал дорисовывать новые значки, иногда останавливаясь и бормоча что-то себе под нос. До меня долетело:

– Да-да, распределение… летучесть чуть-чуть повысить… и густота… Искатель, как думаешь, если снизить густоту дыма…

– Не знаю, – перебил я его. – И вообще недостойно схимника заниматься подобным.

– Что ты чистоплюй, я знал давно. Мы познаем мир, познавая себя. Я выбрал эту часть мира, она мне нравится больше. В человеческом теле заложена конструкция всех механизмов и основы всех алхимических реакций. Я это все разглядел, другие – нет. Вот и пусть каждый занимается своим делом.

– Смотри. – Ловец подошел и отобрал у него мел и тряпку.

Прежде чем Механик успел возразить, он стер часть формулы и начал дорисовывать свои значки. Мой брат открыл рот, собираясь излить на наглого хунну очередную порцию сарказма, и тут же захлопнул его.

– Стой, стой, а это зачем? – ткнул он в одну из частей формулы.

– Галлюциноген, – ответил Ловец. – Совсем немного, но противнику начинает мерещиться всякая ерунда. А благодаря вот этому дым будет распространяться равномерно, а не стекать вниз. А вот эта часть формулы сделает его еще белее. Темные силуэты будут явнее видны со стороны.

– Поразительно! – Механик хлопнул себя по лбу. – Оказывается, можно набраться мудрости и крутя хвосты кобылам. И давно ты знаешь алхимическую систему обозначения элементов?

– Только что изучил. Да, только что. То, что ты пытаешься изобрести, передается в нашей семье очень давно. Охотникам на людей иногда нужно быстро скрыться от преследователей. Дымовая завеса – отличный способ.

– Но где вы брали все элементы для состава? Не из кобыльей же мочи?

– Отчасти и из нее. А вообще все можно найти в степи. Кое-какие минералы, порошки из трав, один элемент, ты угадал, получается выпариванием конской мочи.

Я не выдержал и рассмеялся:

– Ну как тебе, брат, наш кузен?

– Для степного табунщика – поразительный гигант мысли, – откликнулся Механик. – Завтра испытаю и, если это будет работать так, как надо, начну носить халат и малахай.

– Как ты нас нашел так быстро? – сменил я тему разговора, пока он окончательно не превратился в обмен колкостями.

– Ну это же мой город, – развел он руками. – Если бы вы не ушли от Мятежника, все получилось бы гораздо быстрее.

– Хозяин таверны, – тихо произнес Ловец.

– Что? – не понял я.

– В городах, где настолько развиты тайные приказы, большинство хозяев подобных заведений служат осведомителями.

– Ты прав. Хозяин «Морского конька», где вы остановились, сообщил моим людям об этом. Парочка вы как-никак приметная. Венед и степняк.

– И много наших в городе? – поинтересовался я.

– Достаточно, чтобы я забеспокоился. Кроме вас я отправил письма Атаману, Мятежнику, Книжнику и троим из выводка Охотника: Караванщику, Егерю и Бродяге. Кто-то укрылся в квартале имперцев.

– А это что за чудо дивное? – удивился Ловец.

– У имперских купцов там склады, особняки. Ну и там же имперское посольство. Охрана в квартале не нашенская. Формально – это территория Империи. Даже моим послушникам туда доступа нет, пока, конечно, война не будет объявлена открыто. Думаю, тот, кто укрылся там, четко показал, на чьей он стороне.

– Не знаешь, кто это может быть? – спросил я, присаживаясь за стол.

– Понятия не имею. Он изменил облик, пробираясь в город.

– А может, ты поторопился с выводами? Мы с Ловцом тоже сперва пытались твои хвосты сбросить. Знали бы, что в городе существует имперский квартал, сами бы туда наверняка подались.

– Может быть, – легко согласился он. – Да уж менять что-то поздно. Разве что попросим Ловца смотаться в имперский квартал. Он этого схимника быстро сыщет. А, Ловец?

– Вопрос цены, – пожал плечами мой спутник.

Механик расхохотался. Потом присел напротив меня. Меж тем среди бумаг, которыми был усыпан стол, я заметил несколько весьма любопытных листов. Придвинул их к себе. На верхнем красовалось заглавие, написанное большими буквами: «Бродяга». Ниже шло краткое описание. Я бегло просмотрел его. Профессиональный нищий до схимы. Надолго нигде не задерживался, оправдывая свое нынешнее имя. Великолепно умел разжалобить человека, да так, что тот готов был ему последнюю рубаху отдать. В общем-то незаурядная способность. Понятно, чем он привлек своего учителя.

– Смотри-ка, Ловец, – вдруг воскликнул я, добравшись до краткой сноски о происхождении. – А Бродяга – твой земляк, оказывается.

– Да, – подтвердил Механик. – Он из пленных. В бою ему ногу покалечили. Сумел убедить купившего его венеда, что как раб бесполезен. Его просто отпустили на свободу, чтобы не тратить зря пищи. Потом кочевал по городам. Из выпрошенной милостыни закопал два неплохих клада. Сейчас его внуки жили бы безбедно, если бы Бродяга не принял схимы.

– Что это? – Я швырнул ему листы. Те упали, рассыпавшись веером.

– А на что похоже? – ехидно осведомился брат. – Наверно, чертежи новейшей пушки?

– Оставь свои шуточки! – вспылил я.

– А что ты кипятишься? Я ничего противозаконного не делал. И между прочим, основную часть работы проделал Книжник по моему заказу. Вот на него и ори.

– Зачем тебе это?

– Пытался выстроить механизм.

– Какой, на хрен, механизм?!

– Ах, ну да, я же забыл, для тебя слово «механизм» – это рычаги, блоки, шестеренки и тому подобная ерунда. Искатель, я пытался восстановить механизм набора учеников вторым поколением схимников. Чтобы понять их.

– И как?

– В общих чертах все ясно.

– Хм, и что ты скажешь про Дервиша? – заинтересовался Ловец.

– Самый бестолковый, но и самый схимник из всех.

– Ты бы полегче в словах, – прищурился мой спутник.

– О-хо-хо! – Это развеселило Механика. – Редкий момент! Вот он! Знаменитый прищур Ловца! Мало кто может похвастаться, что видел его. Большинство после этого умирали, что хвастовству весьма не способствует. Так ведь, Ловец? Я счастливчик!

– Не смей оскорблять моего учителя!

– Вот чудак-человек! Да вы там все такие дикие, в вашей степи? Я же ему комплимент сделал. Он набирал учеников не ради какой-то цели. Брал тех, кто казался ему подходящим, чтобы принять схиму. Потому и метод у него – бестолковый. Или, если тебе так больше понравится, бессистемный. Понял?

– Ну если так, тогда прости, неправильно тебя понял. А что с Охотником?

– О-о-о! – Механик откинулся на стуле так, что тот встал на две ножки и замер, балансируя. – Охотник! Он считал себя старшим братом и наследником своего учителя. Именно потому он убил Псеглавца, который, как ему казалось, отошел от основных принципов схимы. И учеников набрал по тому же принципу, что и Схимник. Хунну Бродяга, венед Егерь, заведей Караванщик и северянин Отшельник. Последний, конечно, недотягивал до Псеглавца, но Охотник решил, что антам доверять нельзя и, вместо того чтобы брать ученика от них, нужен кто-то, кто будет следить за северянами в оба глаза. А кто подойдет лучше, чем выходец с Северной Окраины? Там антов считают исконными врагами.

– Интересная теория, – кивнул я. – Только за уши притянута.

– Это почему же?

– Бродяга не контролирует степь. Там безраздельно влияние Акына. О Егере в Венедии тоже я особо не слышал.

– А о Мятежнике? Много слышал? Меж тем он был в центре Бочажской резни. Бродяга – единственный пробой в цепи, и то не факт. У Акына влияние явное. Он слишком самолюбив. А у кого тайное? Может быть, у Бродяги. Но этого я наверняка не знаю. Пока. Ловец, не хочешь помочь разузнать?

– Вопрос цены, – пожал тот плечами.

– Думаю, договоримся. Казна Золотого Моста необъятна.

– Информация входит в цену, – поспешил добавить степняк. – Иначе не договоримся.

– Обсудим. Ну а про нашего учителя узнать не желаешь? – повернулся Механик ко мне.

– Представь себе, нет. Неведение – великое благо.

– Ну тогда я Ловцу расскажу, – усмехнулся брат. – Тем более что он неведение благом не считает. Да и в будущем это пригодится. Ведь начал-то я именно с нашего учителя, когда нашел про него кое-какие занимательные сведения.

– Это какие, интересно? – тут уж я не сдержался.

– А вот это узнаешь, когда соберутся все. Пока же скажу, что собирал он своих учеников по весьма интересному принципу. Большинство из нас либо бунтари, либо те, кто за этими бунтарями охотится.

– Разве?

– Представь себе. С тобой и Мятежником все ясно. С Атаманом – тоже. Чубы – они вообще какое-то бунтарское образование. К ним всегда мятежники всех мастей бежали. Но начнем по порядку. Первым к нему Книжник попал как раз. Ох, известный в свое время был разбойник. Он вообще из ушкуйников. И кровушки когда-то пролил – ох, немало. Наверно, больше всех нас. Против него даже дружинники боялись выходить. Дури-то у детинушки много. Топором своим щиты раскалывал, как орехи, вместе с головами. Да что там, оглоблей любого мог уложить. Потому сейчас он из всех нас самый мирный. Напился кровушки в свое время.

– Допустим, – кивнул я. – С Паучихой тоже все ясно. Одна из лучших лазутчиц тайного сыска… вот только не знаю, какого княжества, да это и не суть важно. А такие люди всегда страдают вольнодумством.

– Дело даже не в этом. Вербуют их очень часто из бандитов. В юности наша сестра весьма попортила кровь будущим сослуживцам, в том числе и родному папочке. Роду она, можно сказать, знатного. Незаконнорожденная дочь. Ее банда держала в руках весь ночной город. Паучиха уже тогда научилась создавать тайные сети осведомителей, освоила в совершенстве маскировку. В тайном сыске ее малость пообтесали и пустили в дело. Практически она одна со своей сетью осведомителей противостояла лазутчикам Вилецкого княжества. А ты знаешь, там это – егеря, то есть парни, умеющие не только информацию разнюхать, но и вести бой в городских условиях малыми отрядами.

– Я знаю способности вилецких егерей лучше тебя.

– Не сомневаюсь. Еще бы, заполучить в послушники их воеводу.

– А ты разведал немало. Но дальше твоя цепочка рушится. Да, пять из восьми – это немало, а все же до системы недотягивает. К тому же вольнодумцы – из них лучшие схимники получаются. А от вольнодумства до мятежа – один шаг. Вот если бы еще хотя бы один мятежничек, совсем маленький, – тогда я с тобою согласился бы.

– Пират, к примеру, подойдет? – ухмыльнулся брат.

– Неубедительно, – покачал я головой. – Кто у нас, кроме тебя, остался? Близнецы? Мечтатель и Ведьма. Оба они даже моря не видели. Поверь мне.

– Они – как раз исключение. Ведьму Экспериментатор взял за острый ум и способность к просчету вариантов, которую путают со способностью предсказывать будущее. Кстати, большинство из нас попали в выводок учителя именно благодаря ее просчету наших действий. А Мечтатель просто был взят за компанию с сестрой. И оказался самым бесполезным. Я даже не знаю, где он сейчас болтается.

– Да уж, – согласился я. – Талантами он никогда не блистал. Зато гонору дурного хватало.

– Ага. – Механик хохотнул. – То с Атаманом рубку на саблях затеет, то с Книжником на руках борется. А как он однажды к Паучихе подкрадывался… Вы с Мятежником тогда ушли на месячное голодание. Помнишь?

– Как же не помнить! Месяц жить на одной воде!.. Постой. – Я вдруг понял. – Механик, не может быть. Ты был пиратом?

– А я все ждал, когда же тебя осенит. – Он вдруг сник, ссутулился еще больше. На губах появилась печальная отстраненная улыбка.

– Ты же изобретатель!

– Ага, изобретатель, – проворчал он. – Про «вороньи клювы» слышал?

– Абордажные мостики со штырями на конце, заточенными на манер гарпуна?

– Примерно. Моя придумка. Понимаешь, пираты нечасто носят доспех. С корабля на корабль прыгать неудобно при абордаже. А если оступишься и упадешь в воду – сразу на дно утянут. Вот я и придумал «клювы». Наши матросы сходились с вражеским кораблем борт к борту, а потом несколько таких помостов соединяли суда. После этого наша абордажная команда, даже в простых кольчугах, легко сминала впятеро превосходящие силы противника. Просто шли вперед стеной щитов. У противника зачастую и щитов не имелось. И пистоли тогда были не в пример слабее. Это потом я усовершенствовал формулу пороха, придумал нарезное оружие и специальные пули под него. А еще книппели.

– Это что такое?

– Два ядра, соединенные цепью. Такелаж крушили отлично. Тоже моя придумка времен пиратства. А еще десантные круги из пробкового дерева. Да и крепление косого паруса я усовершенствовал так, что он позволял галсами идти даже против ветра. Эх, молодость! Это вам не честных прохожих пугать, из кустов выпрыгивая. Тоже мне благородные разбойники.

– Так ты и в Заморье был? – Я пропустил его шпильку мимо ушей.

– Не доходили. На островах кое-каких бывал, нападали даже на колонии тамошние златомостцев. А в Заморье не высаживались. Да и зачем? На побережье они богатств не держат. Пираты от этой привычки их давно отучили.

В этот момент скрипнули петли. Гнусавый голос затянул:

– Люди добрые, подайте пару монет от щедрот ваших несчастному калеке, пострадавшему в Бочажской резне во имя свободы от Империи, да будет она разрушена.

Открылась дверь, ведущая в нашу комнату. Я уже понял, кто пожаловал. Тщедушная фигура мужчины, одетого в мешковину. Он хромал на правую ногу и казался перекошенным. Худощавое лицо с заострившимися чертами носило следы жизни впроголодь. Гнойные капельки в уголках раскосых глаз, на носу – бородавка. Волосы давно не мыты, кое-где свалялись в колтуны.

– Все юродствуешь? – неодобрительно спросил Механик.

– А ты все умничаешь? – прогнусавил Бродяга.

Он похромал в комнату и плюхнулся на стул недалеко от меня. В нос ударила вонь давно не мытого тела. Я не сразу обратил внимание, что Бродяга пришел не один, настолько колоритный образ предстал передо мной в его лице. Второй схимник оказался среднего роста, обычного телосложения. Одет вполне опрятно. Темно-зеленый кафтан, такого же цвета штаны, заправленные в высокие сапоги. Цепкий взгляд голубых глаз, аккуратно подстриженная светлая бородка и усы. Волосы – тоже светлые, со стальным отливом, слегка вьющиеся, подрезаны на уровне шеи. Немного курносый нос, щеки впалые, высокий лоб без единой морщины. Казалось, этого человека ни разу не смущали сомнения, он всегда четко видит цель и знает, как до нее дойти.

– Здравия всей честной компании. – Он поклонился не ниже, чем требовали правила приличия.

– И тебе здравствовать, – ответил Механик за всех на правах хозяина.

Мы встали и ответили таким же поклоном.

– А кормежка во сколько? – поинтересовался Бродяга.

– Если ты заявился сюда, чтобы пожрать на дармовщинку, то мог бы и не приходить, – откликнулся Механик.

– Я еще и на баньку надеялся.

– Могу окатить помоями. Может, пахнуть лучше станешь. Чем не банька? Тебе уж всяко не повредит.

– Зачем такие жертвы? Твои помои небось загнать в перегонный куб – так спирт чистейшей пробы получить можно.

– Откуда слов таких набрался, «перегонный куб», «спирт», «проба». Уж не твои ли блохи нашептали?

– Да уж, блохи у меня знатные, схиме обученные. Хочешь, поделюсь?

– Благодарю покорно, мне с людьми привычнее.

– Караванщик не с вами? – Я поспешил прервать грозивший затянуться обмен «любезностями».

– Мы заходили к нему в караван-сарай, но он там не ночевал, – ответил человек в зеленом, видимо Егерь.

– Думали, уже здесь, – подтвердил Бродяга, и голос его неуловимо изменился, стал серьезнее. – Хотя наш брат – известный нелюдим, мог и не прийти.

– И не придет, – произнес Механик, и я увидел, как словно бы туча набежала на его лицо. – Сегодня его труп всплыл в порту.

– Что?!

Вот теперь я увидел морщины на лбу Егеря, гневную складку между бровями.

– То самое. Его убили. И, насколько я знаю, это третья смерть в нашем поколении.

Я прикинул: Палач, Отшельник, а теперь Караванщик. Выходит, третья. И тут вспомнилось все: ночной порт, тихий всплеск, капля крови на пирсе и силуэт могучего мужчины в переулке, слишком приметный, чтобы я мог ошибиться.

– Не знаю, кто третий, но мы лишились второго брата. – Тон Бродяги был спокоен. – Как он погиб?

– Странно. – Механик тяжело вздохнул. – Очень странно. Сперва ему вогнали в шею нож сзади. Перебили спинной мозг и повредили голосовые связки. А потом отрубили руки и столкнули в воду. Он еще оставался жив. Умер ближе к полудню. Если можно так сказать, задохнулся.

– Действительно, странно. – Ловец нахмурился. – После удара ножом он остался совсем беспомощным. Тела не контролировал, даже «воплем гнева» не мог ударить. Почему бы просто не отрубить голову.

– Ты не понимаешь, – спокойно пояснил Бродяга, словно речь и не шла о его брате. – Без головы тело сложно опознать. Похоже, это послание.

– Кому?

– Мне, а скорее, тебе или Егерю. Это же вы охотитесь на людей. Караванщик мог бы выжить. Восстановить контроль над руками по периферийным нервам, вытащить нож, срастить спинной мозг, дышать через кожу. Потому ему и отрубили руки. А потом столкнули в воду, чтобы задохнулся.

Повисла тишина. Каждый из нас обдумывал услышанное. Да, Бродяга был беспощадно логичен. И вернулся страх, зароненный в мое сердце сообщением Ловца о смерти Палача.

– Ты ведь был там, Искатель, – вдруг прозвучал еще один голос.

Никто не заметил прихода еще одного схимника. И скрип двери не предупредил нас. Книжник появился абсолютно бесшумно. Впрочем, если он у Механика частый гость и они вместе собирали информацию о схимниках, брат знал о скрипучих петлях. А при его бычьей силе с Книжника станется приподнять тяжелую дверь, абсолютно не напрягаясь, и открыть ее бесшумно.

– Здравствуй, брат, – повернулся я к нему. – Да, ночью я был в порту, но и ты – тоже. Почему ты бежал от меня?

Ответить ему не дал Ловец. Прищурившись, он измерил меня взглядом и сказал:

– Ты вернулся мокрый и с царапиной на руке. И ты вчера был очень зол на Караванщика. Да, зол и выбит из колеи разговором с Мятежником. К тому же я видел твоих учеников. С их помощью ты вполне мог бы одолеть Палача. А Отшельник сам приходил к тебе за смертью.

– Ловец, ты никак меня в убийцы записал? – Я почувствовал злость.

– Я всего лишь говорю, что могло бы быть.

– Если бы я был способен на такое, то тебя точно прикончил бы первым. Тебе так не кажется?

– Я – не Караванщик! А твое объяснение, что, мол, решил искупаться в заливе, сразу показалось мне дурацким.

– Да? И как же тебе все это видится? Караванщик с ножом в глотке сумел утащить меня на дно, и, отбиваясь, я поцарапал ладонь? По-моему, это еще больший бред. А ты, Книжник, почему ты бежал? Я окликнул тебя, и ты просто не мог не узнать моего голоса.

– Так ты меня убийцей считаешь?! – возмутился мой брат.

– Всего лишь прошу объяснить.

– Потому и бежал, что не хотел ничего объяснять, – проворчал он.

Я пристально посмотрел на него. Про таких в деревнях говорят: «детинушка». Косая сажень в плечах. Даже просторное одеяние не скрывает мышц, которым позавидовал бы любой молотобоец. Широкое мясистое лицо, кожа пористая, мощные надбровные дуги, густые брови, лоб покатый, глаза светло-карие. Картину дополняла нечесаная рыжая борода. Сложно заподозрить в этом человеке собирателя человеческой мудрости. Но я знал, Книжник интересуется всем: историей, преданиями, сказками, научными трудами и полуправдивыми воспоминаниями первых путешественников в Заморье. Мой брат был настоящим кладезем мертвого знания. Копил и систематизировал ради него самого. Его книги переписывались втайне. Хватало в них мыслей и идей, которых не одобрили бы власть имущие. Ах да, еще из-под его пера вышло несколько сборников песен, тоже рассортированных по областям Венедии, в которых они популярны.

– Оставьте, дознаватели, – махнул рукой Механик. – Доказательств ни у кого нет. А обвинять друг друга на пустом месте мы можем до полуночи. И все равно каждый останется при своем мнении. Я знаю Искателя. Не станет он идти на такое сложное дело из простой обиды.

– Я тебя не обвиняю. – Книжник потупился. – Вчера просто встречаться не хотел. Прости, брат, если в словах моих послышалось тебе что-то другое.

– Не знаю. – Ловец тряхнул головой. – Извиняться пока не стану. Но если буду уверен, что убийца – ты…

– Не надо угроз, – предупредил я. – Нас убить не так просто. Я по-прежнему не верю, что это – дело рук одного человека. А ученики мои вчера были у тебя на виду.

– Не совсем так. Они ушли спать вскоре после того, как ты подался в гавань. Остался лишь Зануда. А остальные могли выбраться через окно и догнать тебя, пока он отвлекал мое внимание.

– Считай, как сам знаешь. – Я устало отмахнулся.

Не знаю, к чему бы мы пришли, до чего бы договорились, но в это время дверь вновь скрипнула. А еще миг спустя перед нами предстали Атаман и Мятежник. Кошевой чубов сверкнул белозубой улыбкой:

Он оставался все таким же, каким я его помнил. Даже шрамов новых не прибавилось. Да и что они для схимника? Правильный овал лица, полноватые губы, черные усы подковой, гладко выбритый волевой подбородок. Голова тоже выбрита, лишь на макушке оставлен, по обычаю его народа, клок волос, свисающий до плеча. Собственно, чубы за него и получили свое прозвище. И очень им гордились, хоть сами себя предпочитали называть сечевиками – от названия их укрепленных поселений: Сечь. В ухе – серебряная серьга с сапфиром. Задорный блеск темно-синих глаз, гордый разворот плеч, твердая походка. Одет он тоже был для этих мест необычно. Коричневые шаровары, которые, как говорят чубы, шире бескрайней степи, просторная вышитая сорочка, кожаная жилетка, сапоги без каблуков. Подпоясан алым кушаком поверх кожаного ремня, укрепленного стальными бляхами, на котором висела простая сабля в потертых ножнах.

– Можно без этого твоего тарабарского наречия? – проворчал Бродяга.

– Кожэн розмовляе тиею мовою, яка йому до подобы. – Казалось, этот выпад еще больше развеселил Атамана.

– Большинство здесь – венеды. Не все тебя понимают. А ты можешь говорить и на венедском.

– Якщо ты мэнэ нэ розумиеш, хиба цэ повынно мэнэ турбуваты? Я тэбэ розумию добрэ.

– Атаман… – Механик поморщился. – Мы здесь не для того, чтобы выяснять, кому на каком языке говорить. Давай еще сейчас начнем спорить о ерунде. Тоже мне ключевая проблема – языковой вопрос. Тут кузены дохнут один за другим, Империя душит со всех сторон, а мы до утра о чепухе проболтаем.

– Выбач, братэ, алэ я з повагою ставлюсь до кожного, хто тут зибрався. А цэй жэбрак пэршый почав. Я б запропонував йому зъясуваты цэ пытання на шаблях, алэ бачу, що вин навить ножа соби купыты нэ можэ. Мабуть, вси гроши пропыв. А хворого на голову ображаты нэможна. Понял или перевести? – добавил он уже на чистейшем венедском, который услышишь разве что в Лихове.

Так уж повелось, что вильцы считают свое наречие истинно венедским, а остальные – диалектами. С ними не спорят. Это еще со времен первой Империи повелось, да так и прижилось. А вот чубы – те считают свой язык самостоятельным, родственным венедскому, но другим. Точно так же, как антский на венедский похож, но тоже считается самостоятельным языком. Кто здесь прав? Мне судить сложно. С какого момента ответвление, диалект становится самостоятельным языком? Наверно, когда так начинает считать народ, на нем говорящий.

– Ну вот, все в сборе, – произнес Механик. – Остался еще кто-то, проникший в Золотой Мост под видом имперского дружинника.

– Это я был, – усмехнулся Егерь. – Принял облик одного из них. Прости, Механик, привычка. Хотел сперва в городе осмотреться.

– А я-то думал, почему тебя так поздно обнаружили. Посчитал, что ты на галере ордынской приплыл. Порт контролировать сложнее ворот. Там народу больше. Ну что ж, рассаживайтесь.

Скрипнули петли. В прихожей послышался топот множества ног. Все головы невольно повернулись к двери. Атаман сделал шаг вперед, заложил большие пальцы за кушак, развернул плечи. Дверь открылась. Первыми вошли два имперских дружинника, встали по бокам от входа, стукнули об пол древками копий. Один провозгласил чистым, молодым голосом:

– Император венедский!

Я редко видел удивленных схимников. А сейчас довелось лицезреть полную комнату оных. Каждый подался вперед. Как ни странно, повелитель венедов был загадочной фигурой. Послов не принимал, перед войсками с зажигательными речами не выступал, оставляя все помощникам. Он вошел неторопливо, одетый как простой дружинник, только без шлема и оружия. Следом за ним появились две девушки.

– Анпиратор. – В голосе Атамана прорезался почти звериный рык. – Шут гороховый! Гони своих холуев отсюда! Иначе ножнами от сабли так обработаю, что мать родная не узнает!

– Ах ты, тварь! – воскликнул Мятежник.

Книжник тут же сжал его в своих медвежьих объятиях, шепча:

– Тише, тише, ну нельзя же так. Все понимаю, но остынь, братишка, остынь.

Девушки обошли Императора и присели на стулья в самой темной части комнаты. Одна – стройная и гибкая, в мужской одежде, вторая – самую малость полноватая, в дорожном платье. Да на них никто сейчас и не смотрел. Все внимание собрал на себе Император.

– Выйдите, – бросил он дружинникам.

Те тут же повиновались, отвесили ему поклон и выскользнули за дверь.

– Подозреваю, вы здесь собрались обсуждать мое детище, – хладнокровно произнес он. – И хоть приглашение так и не пришло, думаю, у меня есть полное право здесь находиться.

– Тварь. – Мятежник уже взял себя в руки, но голос его все еще сочился ненавистью.

– Прости, то, что случилось в Бочаге, – недоразумение. Так вышло. Наша скрытность сыграла против нас. Я не сразу понял, что и произошло. Из моих учеников никто не вернулся.

– Лицемер! Ты был там! Это ты убил Отшельника!

– Слишком сильное обвинение.

– Да больше некому! – воскликнул Ловец. – Империя приходит в Бочаг – умирает Отшельник, потом она приходит в Кхсар Фэй ар-Румал, и перед штурмом там находят труп Палача. Теперь ты в Золотом Мосту – и Караванщик мертв. Все они тебе мешали, да, мешали твоей Империи!

Резким движением Ловец сбросил на стол свою войлочную скатку. Я уже так привык к ней, что не обращал внимания, не задался вопросом, зачем он таскает ее с собой постоянно. Войлок развернулся, и на нем сверкнула кованая сталь. Теперь я понял, почему Ловец так боялся обыска. Моему взгляду предстали две легкие ордынские сабли в ножнах, штук пять кинжалов, с десяток метательных ножей, длинная тонкая цепь с крюком на одном конце и небольшим шипастым шариком на другом. Было там еще что-то, но Ловец уже сноровисто рассовывал оружие в недра своего халата.

– Никак на войну собрался? – насмешливо спросил Механик.

– Атаман, мы оба вооружены. Покараем убийцу! – Степняк проигнорировал вопрос.

– Дай мне одну саблю, – процедил сквозь зубы Мятежник.

– Не советую, – раздался тихий женский голос. – Мы втроем пришли. И вполне сможем уйти. Но тогда точно начнется война.

Говорила Паучиха. И я знал: ее слова – не пустая угроза. Все взгляды скрестились на Атамане. Лучший воин, от него сейчас зависело многое. Но обычно решительный чуб колебался. И я прекрасно его понимал.

– Серьезное обвинение, – произнес он. – Убийство. Надеюсь, у тебя есть чем оправдаться?

– Оправдаться? – Император горько рассмеялся. – Я никого не убивал. Но даже если бы убил, Отшельник и Палач должны были умереть по обычаю. Но смерть последнего мне совсем невыгодна. Мы договорились. И если бы кто-то не убил Палача, Ксар сдался бы без боя. Так что убийцу следует искать среди врагов Империи. С Караванщиком – бред. Я сегодня днем только прибыл в город и просто не успел ни с кем повидаться. А что ты, Атаман, скажешь об Акыне? Кто положил его, двух моих учеников и два десятка всадников, между прочим, слободских чубов?

– Не знаю, – буркнул Атаман.

– Акын мертв? – поразился Ловец, и я увидел, как рука его легла на саблю.

– А ну прекратить! – взревел вдруг Книжник. И все разом затихли. – А теперь слушайте внимательно, – продолжил он. – Мы пришли сюда поговорить. Устраивать драку – неуважение к хозяину дома. Но дело даже не в этом. Как вы не понимаете, не должны мы так решать споры! По вашим словам, погибло уже четверо. Никого не застали с ножом над трупом, а значит, хватит бросаться пустыми обвинениями! Я предупреждаю. – Книжник сжал кулак и продемонстрировал всем. – Кто из вас при мне попытается убить брата или кузена, вот этим кулаком башку разобью, как тыкву!

– Разумные слова, – поддержал я его. – Хватит саблями махать. Здравствуй, брат.

– И тебе здравия и долгих лет, брат Искатель. – Император улыбнулся.

– Ваш брат? – тихо переспросил Ловец.

– Да, – ответил я. – Когда-то мы звали его Мечтателем.

– Искатель, я все тот же! – воскликнул Император. – Я по-прежнему ваш брат, и я пришел сюда, чтобы договориться, чтобы вы поняли меня, а те, кто в чем-то винит, простили.

Я вновь посмотрел на него. Казалось бы, обычный человек. Не выделяется ни ростом, ни телосложением. Даже взгляд прежний, мечтательный. Большие зеленые глаза – это у них с Ведьмой общее, как и волосы, светлые с рыжеватым оттенком. Веснушчатое узкое лицо, правильные черты. Выглядел он моложе всех нас, лет на двадцать – двадцать пять, что, конечно, ни о чем не говорило. При первом взгляде на него никто не поверил бы, что перед нами – повелитель всех венедов, соединивший княжества огнем и мечом. Лишь где-то на донышке глаз, в плотно сжатых губах проглядывало известное всем нам упрямство, бросавшее Мечтателя то с саблей на Атамана, то с голыми руками на Книжника, позволявшее вставать после падений, которых было гораздо больше, чем у любого из нас. Может, это и есть его талант?

– Нет, брат, – прозвучал голос Книжника. – Ты пришел к нам не как схимник Мечтатель, а как Император. И другого имени тебе не будет более.

– Может, кто-нибудь расскажет мне про Акына? – спросил Ловец. – Что случилось с моим последним братом?

Теперь все посмотрели на него с искренним сочувствием. Не вызывало больше вопросов его пристрастие к оружию. Последний из братьев. Единственный наследник мудрости Дервиша. Второе поколение слишком остро переживало смерть Псеглавца. Обставили себя обычаями и запретами, надеясь, что они помогут избежать подобного их ученикам. Но все напрасно. Схимники вновь умирают. И ведь если судить по записям Механика, здесь собралось все третье поколение. Неужели убийца среди нас? А может быть, нет одного убийцы и гибель четверых моих кузенов никак не связана?

– Я хотел договориться с Акыном, – мягко начал Император. – Пригласил его к себе, чтобы он сам посмотрел на мою Империю, не полагаясь на чужие слова. Он согласился. Я выслал за ним своих учеников в сопровождении отряда отборных кавалеристов. На одной из стоянок на них наткнулся разъезд чубов. Чуть не вспыхнула драка.

– Мы всегда уважали Акына, – перебил его Атаман. – Мои хлопцы думали, что его взяли в плен, решили отбить. А он встал, выдернул у одного из них нож и, прежде чем мои люди успели схватиться за оружие, срезал у всех с поясов сабли.

– Да, это на него похоже, – печально кивнул Ловец. – Акын обожал вызывать восхищение.

– После этого спросил у моих людей, продолжают ли они думать, что его захватили силой?

– А дальше? – Император криво усмехнулся.

– Дальше не было ничего. Хлопцы подобрали оружие, извинились и уехали.

– В тот же вечер ко мне выслали гонца. Граница была уже недалеко. Этот воин – единственный выживший. Его старшой думал, что чубы вернутся с подкреплением. Гонец поднял по тревоге пограничную хоругвь и повел навстречу отряду, сопровождавшему Акына. Всех нашли мертвыми на той же стоянке. И поверь, брат, мои люди умеют отличить следы от ударов саблей. Тело Акына привезли ко мне, я видел его. Помнишь, Атаман, у нас был разговор о том, как можно убить схимника, кажется, на последнем году обучения.

– За тридцать лет мы все друг с другом немало переговорили.

– Но этот разговор мне запомнился. Ты продемонстрировал мне один удар по горлу с подкруткой клинка. Шея практически раскрывается, разрубаются голосовые связки, и парализуются мышцы. Схимник не может издать «вопль гнева». А парализованные мышцы шеи не позволяют закрыть рану, не выходя из боя. Ничто не поможет, жертва истекает кровью достаточно быстро. Это смерть даже для нас. И не надо отрубать голову. Так вот, Акын был убит именно так.

– Но остальные – по-другому, – вступился за чуба Мятежник.

– Это ни о чем не говорит.

– Как и наш разговор тридцатилетней давности, – огрызнулся Атаман. – До этого мог додуматься любой, у кого есть сабля и хотя бы капелька ума. Вы хоть следы догадались проверить вокруг?

– Не было никаких следов. Но вы, чубы, мастера их заметать.

– Отшельника убили венедским мечом, – заметил Мятежник. Голос его звучал глухо, руки он сложил на груди, встал напротив Императора. – И рядом с ним валялись трупы твоих учеников.

– Я не слышал, что трупы способны убивать. Неужели ты считаешь, что, будь я там, оставил бы своих учеников без погребения? А мечей в Венедии много.

– Как и сабель в степи, – откликнулся Атаман.

– Да и вообще – почему мы не подозреваем Ловца? Ему было что делить с братом. Влияние на ордынцев дорого стоит.

– Атаману наш союз с Акыном был опаснее всего, – произнес Император. – Его владения просто зажали бы в тиски. С севера – мои полки, с юга – орда хунну. Выбор у чубов остался бы простым: умри – или присоединись к Империи.

– У нас хватает врагов, – процедил сквозь зубы Атаман. – Но никто и никогда не смог бы упрекнуть меня в том, что я применяю подлые приемы!

– Хватит! – Кулак Книжника обрушился на стол. – Кто кого хочет обвинить – потом сделаете это. Довольно пустых дрязг. Механик, говори, зачем собрал нас.

– Он собрал? – Император усмехнулся. – Это я вас собрал, а он – лишь разослал приглашения.

Тот, кого мы называли когда-то Мечтателем, прошел через комнату и занял место за дальним от двери концом стола. По бокам от него молчаливыми изваяниями застыли сестры. Механик сидел напротив него. Рядом – Атаман и Мятежник. Словно два войска выстроились для битвы. И было ясно, кто за кого в этом сражении выступит. Сыновья Охотника заняли сторону стола по левую руку от Механика. Бродяга закинул на столешницу босые, давно не мытые ноги. Егерь сидел в расслабленной позе, но я чувствовал его готовность действовать. Напротив них – мы с Ловцом. Я – спокоен. Мой спутник отсел от стола так, чтобы тот не помешал в случае чего выхватить оружие. И над всем этим возвышался Книжник.

Сложно переоценить роль нашего большого брата в тот вечер. Возможно, не возьми он все в свои могучие руки, случилась бы резня. И даже Ведьма не смогла бы предсказать итога. Одиннадцать схимников в небольшой для такого числа комнате, на всех – три сабли. Да еще кулаки нашего брата, его чудовищная сила.

– Слишком уж многое ты себе приписываешь, – заметил Атаман. – Я прибыл сам.

– Можешь считать как угодно. Но знай, что это я создал в Империи условия, невыносимые для жизни схимников. С одной стороны, это позволило выявить возможных мятежников и вовремя сделать их своими учениками. С другой – вы рано или поздно, изголодавшись по новым идеям, должны были устремиться в Золотой Мост. На твой приезд, Атаман, я, признаться, не рассчитывал. Ты пустил корни в своем уделе. Но в этом мне повезло. С Акыном и Палачом я планировал договориться отдельно. Увы, этого мне сделать не дали. Мятежник, я действительно сожалею о том, что произошло в Бочаге. Но после этого говорить с тобой стало бесполезно. Я дал тебе время остыть. Жаль, его не хватило.

– Все до безобразия логично, – кивнул Бродяга. – И что дальше?

– Думает положить всех скопом, – бросил Ловец, чем вызвал общий смех.

Да уж, шутка славная. Все и так понимали: убивать нас как раз легче поодиночке. Дольше, хлопотнее, но так хотя бы существуют шансы на успех.

– Печально, что вы не настроены на серьезный лад, – нахмурился Император.

– А что же нам, славить тебя хором за то, что сделал невыносимой для нас жизнь в своей Империи? – спросил Бродяга.

– Я задумал великое дело. Никто из вас на подобное не решился. И до сих пор справлялся и сам. Но сейчас я прошу вашей помощи.

– Что? – Мятежник вскочил. – Не ослышались ли мы? Он просит помощи!

– Сядь! – рявкнул Книжник. – Пусть он скажет. Потом скажешь ты.

– Спасибо, брат, – поблагодарил его Император.

– Не стоит. Я просто не хочу, чтобы все вновь переросло в перепалку.

– Да, Мятежник, брат, я прошу вашей помощи. Даже та часть мира, которую мы знаем, слишком велика для трех схимников. Места хватит на всех. Учеников тоже, еще и останется. Теперь их легко можно отсеять из толпы. Они сами выделяются.

– Вот-вот, – вмешался молчавший доселе Егерь. – Зато на остальных остается клеймо толпы. Откуда ты знаешь, может быть, если бы не твои усилия, в ком-то из них проклюнулся бы талант. Воля ведь к нему не всегда прилагается. То, что ты устроил в Венедии, позволяет выбрать людей с сильной волей. И они необязательно талантливы в чем-то.

– А разве это так важно? Посмотрите, крестьяне могут спокойно пахать землю, купцы – торговать, ремесленники – заниматься своим ремеслом. Люди с горячей кровью идут в имперские полки, а не на большую дорогу. Нет грабительских податей, нет беззакония, торговые пути безопасны. Разве это плохо?

– И что ты получил? Болото. А в болоте редко рождается что-то новое, зато старое великолепно гниет.

– Так на то вы мне и нужны, чтобы не допустить гниения. Я сам не справлюсь, но все мы – разве задача эта не по плечу третьему поколению схимников? Нам даны великие способности. Разве не досадно, что вы их тратите на всякую ерунду? Мы могли бы стать пастырями людей, а не загадочными странниками. Разве овцы могут без пастуха?

– Да только люди – не овцы! – воскликнул Мятежник. – О, ты действительно, как пастух, отделил простых смертных от возможных схимников. А дальше что? Два замкнутых сословия? Схимники, рожденные править, и все прочие, эти…

– Быдло, – подсказал ему Атаман.

– Для тебя люди – быдло?

– Ты всегда умел извращать чужие слова так, как тебе выгодно. Пойми же, я никого ни к чему не принуждаю. Хочешь пахать землю – паши и славь Империю, которая тебя защищает не только от лихих людей, но и от произвола князей и бояр. Хочешь поселиться в городе – иди. Империя даст тебе взаймы денег, чтобы освоить ремесло, обосноваться. Хочешь торговать – торгуй. Империя избавила тебя от необходимости тратить кучу золота на охрану. А меньше трат – ниже цены. Всем хорошо. А коли у тебя море неуемной энергии, Империя придет к тебе и предложит направить ее на благо людей, а не на глупый бунт. Кому от этого плохо?

– Мне, к примеру, – заметил Бродяга.

– Так пойдем со мной. Ты сможешь выбрать учеников себе по сердцу, сможешь общаться не с серой массой, а с лучшими, разумнейшими, пышущими новыми идеями. Сможешь передать им свою мудрость.

– Я бы пошел, да мне дорога милее княжьих теремов. Или императорских, разница невелика. Мне нравится находить драгоценности в грязи, а не приходить и получать под расписку в имперской канцелярии: «Так, что тут у нас, ага, ученики, восемь штук. Поставьте здесь подпись и получите на складе». А ты предлагаешь именно это.

– Да это – ладно, – вступил в разговор Атаман. – Я, к примеру, всю жизнь делал почти то же самое. Мой народ – чубы. Твой – венеды.

– Все мы – венеды. Кроме хунну и заведеев, – возразил Император.

– Это – твой взгляд. Мои чубы считают себя отдельным народом. Златомостцы вот тоже.

– Спорить об этом можно бесконечно, – заметил Книжник, вновь выступая чем-то вроде судьи. – Разве так важно, кто и как себя называет?

– Ты прав, брат. Моим хлопцам все равно, что там венеды на севере квакают. Пока у нас есть сабли и порох, слова их весят не больше пуха. Что ты, Император, предлагаешь нам с Механиком? Ведь то, как правим мы, отличается от того, как это делаешь ты.

– Я не провозглашал себя правителем Золотого Моста, – напомнил Механик.

– Какая разница? Если понадобится, город исполнит твою волю. Значит, ты больше всего на правителя похож. Так что скажешь, Император?

– Двух правителей быть не может, как и двух законов. Вам придется присягнуть Империи, принять ее законы. Но я не собираюсь вмешиваться во внутренние дела.

– Щедр ты, Император, – усмехнулся Механик. – Отбросим то, что у тебя ратников не хватит просто осадить мой город. Забудем о том, что случится, объяви ты войну чубам, что останется у твоих подданных от их мирной жизни. Но вот сейчас ты предлагаешь нам признать, что мы почти тридцать лет ведем наши народы неправильным путем. А прав ты, всего лишь взявший то, что никому не было нужно. Твоей Империи пять лет в обед. С каких пор пятилетние дети учат зрелых мужей, как им жить?

– Разве мир не стоит того? – удивился Император. – Без вас я все равно не смогу править ни чубами, ни Золотым Мостом, избегая крови. Вы нужны мне больше всех. И ради этого я готов договориться. Мы вместе создадим законы, которые устроили бы всех.

– Скажи, Император, а как ты думаешь, должен ли ученик продолжать дело учителя? – Механик вдруг хитро прищурился. Мятежник и Атаман заулыбались.

– Несомненно. Конечно, учитель иногда может ошибаться в деталях, но в целом, если ученик пришел к нему и выучился до конца, значит, разделяет его взгляды и должен не только продолжить, но и улучшить его дело.

– Воистину разумные слова. А знаешь ли ты, что в Золотом Мосту – лучшие чеканщики в мире? Самые богатые князья раньше заказывали им монеты со своим изображением, и подданные всегда узнавали своего повелителя, даже если видели его в первый раз и без регалий?

– И это всем известно.

– Тогда посмотрите на это.

В руке Механика возник золотой кругляш, весьма массивный, надо сказать. Брат подбросил его, поддев большим пальцем. Монета взвилась в воздух, упала посреди стола, завертелась волчком. Ладонь Мятежника опустилась на нее, придавив к столешнице. Когда он убрал руку, я, признаться, несколько растерялся. С золотой поверхности на нас смотрел профиль Экспериментатора. Знакомый мне длинный нос с горбинкой, выпуклый лоб, волевой подбородок и даже немного насмешливая улыбка. Казалось, безымянный чеканщик уловил не просто внешность, а саму суть характера учителя.

– Все помнят, как пала первая Империя, – меж тем сказал Механик таким тоном, словно читал лекцию. – Во главе восстания стоял человек, которого называли просто Вождь. О нем ничего не известно. Однако в анналах Золотого Моста осталась запись, что его ближайшие сподвижники, надеясь, что Вождь создаст из Империи нечто новое, но единое, заказали партию общевенедских монет с портретом своего предводителя и надписью «Каждый вправе решать за себя». Вождь, видимо, отверг эту идею, но монеты были отчеканены, и пять штук по традиции остались на Монетном дворе для истории. Теперь их там четыре, а пятая здесь.

Книжник потянулся к золотому кругляшу, перевернул его и прочитал:

– «Каждый вправе решать за себя». Да, во многих летописях упоминается, что повстанцы изображали эту надпись на своих знаменах. Механик, это что, твоя очередная глупая шутка?

– У меня много талантов, но изображение людей в их число не входит. Чеканщик ВИДЕЛ нашего учителя. А значит, в наше время этого сделать не могли. Но если кто-то сомневается, милости прошу на Монетный двор. Записи там ведутся скрупулезно, есть эскизы монеты. И думаю, брат Книжник, любезно взявший на себя сегодня неблагодарную работу всех нас успокаивать, легко определит, подлинные это записи или моя подделка.

– Но лучше бы тебе, Император, смириться, что первую Империю развалил наш учитель. И мы, как его истинные последователи, не оставим камня на камне от второй, – сказал Мятежник.

– Мой отец поддержал Вождя, я, как послушный сын, собираюсь поддержать его наследника, Мятежника, – сказал Атаман.

– А уж Золотой Мост всегда был оплотом свободы, – добавил Механик. – И думаю, все, кому дорога память о нашем учителе, присоединятся к нам.

Он бросил на меня взгляд и подмигнул. Теперь прояснился смысл его рассуждения о том, как Экспериментатор набирал учеников. Наверняка интерес брата к этому проснулся именно после находки монеты. И казалось бы, все на поверхности, а наткнуться можно только случайно. Иначе никто не узнал бы о бурном втором этапе схимы нашего учителя.