Глава 17. Сердце на ладони

Зеленый лев был готов. Сандро продолжил нагревать его. При дальнейшем прокаливании желтоватая окись свинца покраснела, приобретая скрытые в обычном состоянии философские качества. Теперь имя этого сурика — «философская ртуть».

Сандро, ни на секунду не снимая с огня яйцеобразную форму, в которой прокаливался свинец, долил в нее виноградного спирта, загодя перегнанного через луковицу. Спирт растворил красного льва. Сандро продолжил греть сурик, пока тот не превратился, выпарившись, в нечистый ацетат. Платиновая колба уже накалилась до предела, но юный алхимик не переживал: он знал, что платина не вступит в реакцию до той поры, пока не станет плавиться, а на обычном огне такого не произойдет. Мальчик не останавливался, он был переполнен верой в свои опыты, верой в свой успех, а злость, которую он ощущал на весь мир, превратила его в расчетливую машину, не способную совершить ни единого промаха.

Вскоре в колбе остался лишь свинцовый сахар, его камедеобразный раствор был настолько твердым, что его можно было резать ножом, но и это не означало конца опыта — лишь его начало. Сандро переложил ацетат в обмазанную глиной реторту и стал его дистиллировать, медленно, не спеша. Ему надо было отделить от полученного ацетата жидкости трех природ, и вскоре он достиг этого. При постепенном нагревании в растворе сперва перегналась кристаллизационная вода — безвкусная белая флегма; затем горючая вода — спирт; и, наконец, красно-бурая маслянистая жидкость, которая числилась человеческой кровью. Хельхеймские тени покрыли реторту своим темным покрывалом, а внутри нее Сандро нашел черного дракона, приготовлением которого занимался. Первый цикл завершился. Чтобы опыт закончился, дракон должен пожрать свой хвост, дабы крылатый Уроборос замкнул кольцо «разрыва», сделал эффект от полученного зелья постоянным. Сандро смешал Дракона — черный мелкораздробленный свинец — с раскаленными углями, оставшимися от магических палений. Свинец, соприкоснувшись с углем, загорелся, начал таять и, приобретая великолепный лимонный цвет, вновь произвел зеленого льва. Круг замкнулся: дракон пожрал свой хвост. Но это означало, что опыт придется повторить. И повторить неоднократно — дабы укрепить эффект. Сандро поместил зеленого льва в платиновую колбу яйцеобразной формы и поставил ее на огонь…

Ему долго придется добиваться своего, но он достигнет намеченного результата во что бы то ни стало. Выполнит желание Трисмегиста, покинет Хельхейм до того, как это сделает Арганус, нарушит планы всезнающего учителя и станет свободным.

Свободным, как ветер!

А если повезет… если ему повезет, то он заберет с собой Энин. Заберет с собой и больше никогда не позволит проклятым ненастьям и неудачным ситуациям портить их отношения, разрушать тонкую любовную пелену, сотканную из нежности и счастья. Он верил в любовь своей королевы, королевы своего сердца, и мечтал о том, что сможет ее ощутить.

Анэт очнулась утром. Ее обморок плавно перешел в сон, бесконечно долгий и ужасный. Ей снилась смерть. Смерть ее родителей и младшего брата, которые по договору с личем были обязаны получить свободу. Некромант дал грамоты, пообещал и пальцем не тронуть освобожденных и выполнил свое обещание. Но его нарушил другой скелет. Анэт уже не спала, но перед глазами посреди темной тенистой комнаты словно наяву стоял воин, закованный в непробиваемые начищенные до блеска латы. Воин-скелет. У его ног валялся и корчился от боли отец. Мать, забившись в другой конец комнаты, прикрывала младшему глаза, чтобы тот не видел зверства чуждого миру существа. Скелет избивал отца тяжелыми латными ботинками и делал это до тех пор, пока папа — все еще любимый, несмотря на совершенное им по отношению к двум дочерям зло, — папа не испустил дух. Мать закричала диким зверем, видя, как расслабляется его тело, как он уже не чувствует боли. Она сразу поняла, что мужу пришел конец. А скелет смеялся. Хохотал громко, надрывно.

Словно шакал, к телу отца подбежал какой-то низкий, закутанный в серые одеяния маг и всего одним мановением превратил погибшего в зомби. Матери и брату повезло больше. Воин сжалился над ними и убил быстро. Свистнула сталь меча, вырываемого из ножен, окутывая комнату высоким эманирующим эхом. Мать рванулась к скелету, моля оставить в живых хотя бы сына, умоляла взять ее жизнь, но не трогать мальчика. Воин ухмыльнулся и сказал, что ему по душе самопожертвование матери, и пообещал сохранить мальцу жизнь. Мать ушла спокойно, сама шагнув на лезвие меча — она знала, что некромантам нет веры, но надеялась, что ее смерть оправдана, пыталась убедить себя, что этот смертельный шаг убережет ее сына. Она ошиблась.

Воин забрал и жизнь мальчика. Анэт видела безмолвный ужас в глазах брата. Он ушел тихо, как и положено настоящему мужчине, он даже в свои десять лет был сильным…

— Анэт, — позвала Энин, расталкивая сестру, которая открыла глаза, но выглядела так, словно продолжает спать.

— Я видела смерть, — отрешенно ответила Анэт, и Энин передернуло от того загробного голоса, которым говорила ее сестра.

— Все в порядке, все хорошо, — убеждала Энин. — Тебе уже ничто не угрожает, некромант избавил тебя от волшбы Сандро.

— Я видела смерть родителей. Лич обманул их. Они мертвы. Мертвы, Энин. Их больше нет…

— Они отказались от нас, — напомнила девушка, — для меня они были мертвы и раньше. К тому же, не стоит верить снам, сестра. Забудь.

— Не могу…

В глазах Анэт встали слезы. Она зарыдала, не сдерживая ужаса и страха, отчаяния.

И любви к тем, кого больше нет.

— Эти сны — ложь. Их вызвал мальчик своей волшбой, не обращай на них внимания.

— Он не виновен, — хныча, пробормотала Анэт. — Он пытался помочь. В меня… в меня вселился какой-то дух, черный, как ночь, и холодный, как лед.

— Ты бредишь, сестра. Это нормально, ты пережила страшное колдовство, но пройдет время — и все встанет на свои места. А я буду заниматься магией и смогу защитить тебя, больше никто не позарится на твою жизнь и здоровье, я обещаю тебе, — уверяла Энин, уже сейчас предвкушая, как с помощью Аргануса становится великой волшебницей и убивает своего учителя, а затем и всех скелетов и зомби, мертвых и полумертвых, которые пугали и издевались над нею и сестрой. — Время, когда мы будем принадлежать самим себе, близко, сестра.

— Ты сошла с ума! — ужаснулась Анэт от мыслей, которые посетили голову ее наивной сестры. — Темная магия испортит тебя, а Симиона отвернется от нас.

— Созидательница уже давно от нас отвернулась…

— Не богохульничай! — взорвалась Анэт. Она попыталась встать, но непреодолимая слабость, сковавшая ее тело, не позволила ей этого сделать.

— Прости, прости, — обняла сестру Энин. — Я не хотела тебя обидеть. Ты слаба, тебе нужен отдых и покой. Не волнуйся и ни о чем не думай. Выздоровеешь, тогда…

Энин отстранилась от сестры. Анэт неожиданно стала холодной, как зимняя ночь, а ее пустой, бесчувственный взгляд показался Энин взглядом бездны.

— Что-то не так? — испугалась она.

— Уйди! — оттолкнула сестру Анэт и встала с кровати, словно и не была минутой назад безнадежно слаба. — Сиди здесь, у меня есть дело, — сказала она, выходя из комнаты. — И только попробуй проследить за мной! — послышался голос из коридора.

Энин опешила. Она не могла понять, что произошло с сестрой. Возможно, это те перемены, о которых говорил Арганус, возможно, ему не удалось полностью избавить Анэт от волшбы Сандро? Энин подумала о том, что надо проследить за сестрой, но ее приказ был настолько жестким и безапелляционным, что нарушать его не хотелось. Девушка осталась в комнате, мысленно обыгрывая, как может помочь сестре и каким образом накажет обидчика.

Победа медленно, словно нехотя, переросла в ликование. Сперва никто не мог поверить в столь легкую — пусть и длительную — расправу над Виолеттой, никто, оценивая реальные возможности новоиспеченной магички, не верил в ее способность победить…

Над площадью повисла тишина — ужасающая, всепоглощающая. Но она разразилась многоголосым криком, когда юбер-орбы приняли свой привычный облик, а Морена, властно прошествовав на глазах сотен и сотен зрителей, подняла с пола свое неведомое оружие и расшаркиванием элегантных сапог развеяла по ветру прах своей горе-соперницы. Некроманты и рыцари смерти ликовали, восхваляя новую королеву, звездное небо над площадью изукрасилась росчерками магических молний и вспышками огненных шаров. Но веселье задохнулось, когда с трона поднялся Балор Дот. Король потерял верную ему королеву, стал на порядок слабее для своих врагов, но он по-прежнему был повелителем, которого презирали, хотя боялись даже пискнуть, чтобы не привлечь его внимания.

Балор Дот провел рукой, и Морену окутала тьма. Вместо могучей королевы осталось лишь черное облако. Все и каждый подавили в себе ропот, никто не решился издать ни звука. А темное пятно, повинуясь легкому пассу короля, поплыло к нему словно на крыльях тьмы. И когда облако остановилось перед лицом некроманта, он ударил в костяные ладони. Будь на них плоть, раздался бы хлопок, но прозвучал лишь грубый, словно водили сталью по стеклу, скрежет. Облако приняло очертание людской фигуры, быстро превращаясь в прекрасную девушку, и вскоре все поняли, что с Мореной ничего не случилось, что король возвысил новую королеву до своего статуса: наделил ее полномочиями хозяйки Хельгарда.

— Приветствуйте Королеву! — сухо приказал Балор Дот, и толпа разодетых в пестрые одеяния скелетов разразилась дружным, всеодобряющим, но в то же время испуганным ором.

— Рада править вместе с тобой, Повелитель, — шепнула Морена, положив руку с иллюзорной плотью на плечо своего короля.

— Брось маскарад, — тихим голосом приказал Балор Дот и одним взглядом, без помощи пассов и видимой магии, заставил иллюзию развеяться. Перед ним стоял скелет в женских одеждах со светящимися зелено-голубыми глазами. — Так ты больше похожа на королеву Хельгарда, — заметил он, после чего повернулся к толпе костлявых тел и громким гласом пробасил: — Да будет пир! Отпразднуем возвышение новой королевы! Батури! — позвал Балор Дот, и от толпы отделилось черное пятно, которое своим видом могло испортить праздник любому. Вампир шел в сопровождении двух собратьев, связанных магическими веревками, блокирующими волшбу, двух пленных, которых сейчас скормит Тьме на потеху безликой публике.

— Мой король… — Клавдий опустился на одно колено, склоняя голову.

— Говори, — позволил Балор Дот.

— Четверо Высших учинили погром и разбой в принадлежащих мне землях, — начал, вставая, Клавдий. Он точно знал каждое слово, которое скажет, но даже при таком условии каждый звук, выпускаемый изо рта, отдавался болью в сердце, навеки застывшем, но живом, чувствующем любовь и горечь. — Они изничтожили полсотни живых всего за одну ночь. Но оказались слишком нахальны в нарушении законов доблестного Балор Дота и плохо замели следы. Следующей же ночью их поймали, но выкраденные люди были уже мертвы. Двое нарушителей умерли, сопротивляясь, двое других рядом со мной и ждут вашего суда. — Батури опустил голову в поклоне, но сделал это не для того, чтобы показать учтивость, а лишь потому, что не мог смотреть в глаза ненавистному королю, из-за которого стал братоубийцей, которому был обязан не только дурной славой, но и гибелью рода.

— Смерть, — одним словом озвучил приговор монарх. Но молодая королева решила, что этого недостаточно:

— Я думаю, Высших надо допросить и выяснить, почему они нарушили приказ.

Клавдий посмотрел сочувственным взглядом на своих собратьев — на тех, кто пытался его убить, но которым это не удалось. Он не испытывал к ним ни ненависти, ни жажды мести, он сожалел об их неминуемой гибели, но они не должны были сказать лишних слов.

— Допрашивай, — предложил Балор Дот. Его не интересовали вампиры, равно как и то, почему и как они вырезали людей. Главное — в армии бесконечный рост, который не остановится от смерти сотни и даже тысячи никчемных — пусть и важных для Хельхейма — стигийцев.

— Назовите причину, по которой вы напали на людские селения? — хладнокровно спросила Морена. Она стала личем всего год назад и по-прежнему чувствовала в себе людское, хоть и понимала, что уже не человек, но желание мстить каждому, кто опасен для живых, не исчезало в ожесточенном темной магией сознании.

— Голод, — оскалившись клыкастой улыбкой, ответил один из приговоренных. — И ненависть к тварям, которые считают, что имеют права запрещать мне убивать пищу.

— Люди — источник силы Хельхейма. Тебя будут резать серебряными ножами до тех пор пока ты не скончаешься от мук, — безразлично оповестила Морена.

— Ты ошибаешься, лжекоролева… — покачал головой осужденный.

— Ножи! — приказала Морена.

— Не утруждайся, — ухмыльнулся смертник и молнией метнулся к королеве. Когда между ним и королевской четой оставалось все несколько шагов, он прошептал какую-то фразу и… умер, превращаясь в пепел. Черная зола измазала одежду королевы, испачкала желто-белый череп личи. За первым смертником рванулся второй. Он двигался так же быстро, почти незаметно для глаза, но некромантка, ударив облаком тьмы, не промахнулась. Правда, для Высшего эта магия оказалась почти безвредной. Он преодолел разделявшее его и королеву расстояние, после чего вцепился когтистыми пальцами в череп Морены, порываясь выколоть той глаза.

Связанные в кистях руки не дали ему выцарапать некромантке горящие зрачки, хотя вампиру это почти удалось, и возможно, удалось бы, если бы в поединок не вмешался Балор Дот. Король легким магическим пассом отбросил нападавшего в сторону. После чего, взмахивая руками, заставлял вампира повторять движение костлявой кисти, словно кукловод, дергающий свою марионетку за нити.

Толпа восторженно кричала, одобряя восхитительное зрелище, и лишь Батури с содроганием и жалостью наблюдал за тем, как над его соплеменником глумятся паршивые некроманты. Клавдий бы посоветовал ему поступить так же, как первый смертник, прошептать правду о том, почему он здесь, заставить магию Клейма Эльтона превратить тело в пепел. Батури знал, что даже король Хельхейма не смог бы с легкостью справиться с Высшим, что собрат убил себя сам, понимая, что печать не оставит жизни нарушившему клятву. Но Клавдий не мог открыть тайну, не мог помочь своему соплеменнику, и все, что ему оставалось, это наблюдать за тем, как беспомощный вампир, словно бабочка, порхает из одного конца площади в другой, как он бьется о балочные перекрытия и пол, как его лицо заливает кровь, слышать, как он выкрикивает проклятия, адресованные Балор Доту и Клавдию.

— Позвольте мне убить его, — взмолился Батури. — Я не могу наблюдать за страданиями соплеменника.

— Закрой глаза, — бросил Балор Дот, продолжая играть со своей добычей, словно матерый кот с обессилевшей мышью.

Клавдий стиснул зубы и сжал кулаки, пытаясь заставить себя бесстрастно наблюдать за унижением себе подобного, но не выдержал. Рванулся навстречу своему соплеменнику и был так же быстр, как ветер. Всего за мгновение он оказался рядом и, сорвав с пояса изогнутый кинжал, вогнул сталь в глаз вампира, после чего резким и грубым движением, вырвал сердце из груди своего сотоварища и проткнул его кинжалом, случайно пробив насквозь и собственную ладонь, чем приковал мертвое сердце к своей плоти.

— Приговор исполнен! — выкрикнул Клавдий, давая понять, что свершил изначальную волю короля и не нарушил ни одного из его приказов.

Толпа на мгновение затихла, не понимая или не желая понимать, что концерт окончен, зато секундой позже разразилась бешеными криками. Кто-то начал скандировать: «Братоубийца!» — и в тот же миг все и каждый с воодушевлением подхватили клич. Батури с силой вырвал клинок из собственной руки, бросил пробитое насквозь сердце на пол, после чего, не сказав ни слова, обратился в кожана и взметнул к небесам, туда, куда путь каждому из некромантов заказан. Он хотел свободы, той свободы, которую ему обещал и пророчил Каэль. Клавдий знал: чтобы добиться своего, надо пройти тяжелый, кровавый путь, путь через тернии, и был готов к этому. Его жизнь — это не удовольствие, это боль. И он выдержит испытание болью.

— И ты ничего ему не сделаешь? — удивилась Морена, когда летучая мышь, превратилась в черную точку, едва заметную на ночном небосводе. — Он ушел безнаказанным.

— И за что я должен его наказывать? — невозмутимо поинтересовался Балор Дот.

— Он нарушил твой приказ, вмешался в твой поединок.

— Он исполнил мою волю, — отозвался король.

— Твоя бездейственность опасна для Хельхейма. — Морена перешла на шепот, чтобы никто не услышал ее слов: — За пять веков твоего правления мы так и не смогли разрушить «купол», люди с каждым годом дают все меньший налог, твой запрет на обучение юных некромантов привел к тому, что нет новых магов и знаний. Если ты не найдешь ответов на вопросы, волнующие страну, я публично обвиню тебя в квеитизме.

— Это угроза? — хмыкнул Балор Дот.

— Это единственная возможность для Хельхейма вернуть утраченное могущество. Ты должен отправиться в Залы Аменти и выискать для некромантов путь к спасению, отыскать возможность, чтобы разрушить «купол».

— Ты слишком рано заговорила о том, чем я должен заниматься, а чем нет. Я сам решу, что и когда мне делать, — отрезал Балор Дот и посмотрел на своих рабов.

Празднование набирало силу. Никто не обращал внимания на диалог королевской четы. Особо ретивые некроманты устроили собачьи бои, другие жонглировали огненными шарами, остальные поглощали вино и яства, не обращая внимание на то, что вино оседало мокрыми пятнами на одеждах, а пища вываливалась из штанов и платьев. Все веселились, как могли. Сегодня был праздник смерти, и она, словно придя по зову, витала высоко над землей, озаряя танцы мертвых своей улыбкой.

Луна, радуясь приходу своей власти, шире открыла всевидящее око и мутным полумертвым светом обогрела чертоги тьмы. Празднование удалось, но лишь королевская пара так и не смогла найти в эту ночь взаимопонимания.

— Ты должен выполнить долг перед государством, — стояла на своем Морена.

— Откуда такая забота о стране, которую ты ненавидишь? — Король получал удовольствие от бешеных метаний своей Королевы.

— Я здесь — чтобы править, и править я хочу не кучей безмозглых костяшек, а миром.

— Далеко идущие планы, — одобрительно кивнул Балор Дот. — Может, сама и отправишься туда, куда так яро пытаешься меня загнать?

— В Залы Аменти не может зайти женщина. К тому же, у меня не хватит ни опыта, ни сил, чтобы покорить Тьму и заставить ее открыть мне будущее. Если только один человек, способный на это…

— Я не человек, женщина… — задумчиво протянул Балор Дот. — Но ты права: кроме меня никто не переборет Тьму — она пожрет любого без вопросов и усилий. Только ты не учла одного: я не оставлю трон пустым, а ты не получишь полной власти.

— Ты можешь оставить преемника, но лишь на тот срок, пока не вернешься из Залов Аменти, чтобы, получив знания, покорить весь мир, — предложила Морена, чувствуя, что лед тронулся и надо подбивать короля до нужного шага, пока еще не слишком поздно. К тому же он клюнул на уловку — решил, что Морена стелет дорогу для себя. Этим можно воспользоваться, чтобы дать путь другому.

— Нет, — кратко ответил Король. — Этому не бывать.

— Назначь того, кто ближе к тебе, чем кто бы то ни было — того, кому ты доверяешь, как себе. — Глаза Морены загорелись: она чувствовала близкий успех.

— Я доверяю себе, и только себе, — отрезал Балор Дот, но Морена неустанно твердила свое:

— Тебе не надоело бездействовать? Ты был первым генералом Трисмегиста, твои подвиги вошли в историю как самые безрассудные, самые провальные, но в итоге — победоносные. Ты стал стар в королевских палатах, а твой дух воина угас. Теперь ты — история. — Морена атаковала тем, о чем каждый молчал, чтобы не разгневать повелителя, но у некромантки не было других шансов повернуть ситуацию в свою сторону, и она рисковала, даже не догадываясь, что задевает с виду бесчувственного, как камень, мертвеца за живое и волнующее. — Тебя боятся, тебя презирают, но уже никто не говорит о том, что ты способен на что-то большее, чем просиживать на троне вечность. Ты пустышка с пышным прошлым, но никчемным будущим.

— Замолкни, — обрубил Балор Дот. — Иначе твое правление не затянется и на день.

— Я сказала все, что хотела сказать, — гордо вскинув подбородок, отчеканила Морена. — Теперь выбор за тобой: либо сидеть на троне, ожидая, пока кости не превратятся в труху, либо действовать, чтобы раздобыть не только прошлую, но и настоящую славу, а разом с ней и всеобъемлющую власть.

— Мне нравится твоя настырность! — расхохотался утробным смехом Балор Дот, словно вместо него хохотала смерть. — Виолетта была слишком пуглива, чтобы говорить по существу. Но и тебе не стоит быть излишне ретивой — ты можешь плохо кончить.

— Хель убережет свою рабыню, — гордо заявила Морена.

— Боги бессильны там, где правят бессмертные, — отпарировал Балор Дот. — Но я запомню ее имя на твоих устах.

— Каково твое решение? — вернула разговор в прежнее русло королева.

— Женские уши недостойны слышать решение мужа, — высокопарно заявил некромант. — Но ты его услышишь: ведь смерть пожрала все женское, что в тебе было.

— Я готова его услышать. — Морена пропустила колкость мимо ушей.

— Это произойдет не сейчас. Серьезные решения не принимаются спонтанно.

— И когда Король сможет уделить время своей стране и обдумать важные для нее решения? — наседала некромантка.

— Время покажет. А сейчас… пусть Королева меня простит.

Балор Дот резко поднялся с трона, и обратился к своим слугам:

— Почтенные! — Все умолкли, когда услышали голос Повелителя. — Наше празднование затянулось, но я не хочу прерывать вашего веселья. Радуйтесь и веселитесь! Меня же ждут государственные дела.

Король ушел, без свиты и охраны, не нуждаясь ни в той, ни в другой, а слуги, словно возрадовавшись отсутствию великой персоны, с нахлынувшим энтузиазмом стали горланить грубые песни, жрать и пить, а между деловитым бездельем — расчерчивать ночную мглу бело-красными молниями, озаряя беспроглядную тьму тусклым мертвым светом, метать в черное небо огненные шары, наполняя воздух гарью и жаром.

Псы, скрежеща костями, схватились по велению хозяев в смертельной схватке, а кукловоды-некроманты радовались смертям чужих питомцев и победам своих, каждый доказывал превосходство выведенной им породы, а проигравшие сетовали на неудачный случай. Наблюдая за происходящим, женщины-скелеты, словно забыв о том, что утратили жизни, неутомимо обмахивали бело-желтые черепа разноцветными веерами, рискуя от ретивости превратить их в ободранные веники, и непременно журили мужчин за их грубость и низменность нравов. А скелеты, не обращая внимания на дам, делали все новые ставки и кричали, горланили, орали свои неизменные фразы о превосходстве своих псов, будто забыв о собственном скотоподобии.

Морена плюнула бы на всех, лицезря никчемность себе подобных, но с трансформацией утратила это людское умение, поэтому тихо, словно праздновали не ее победу, удалилась с королевского пьедестала. Никто не заметил ее отсутствия, хотя если бы уходила не она, а ее супруг, на это обратил внимание каждый. Но это не беда. Еще придет время, когда ее будут бояться так же, как и короля Хельхейма, а быть может, еще и больше. Время придет, но надо подождать и добиться от Аргануса свободы…