Глава 10. Магия друида

После беспроглядной тьмы винтового туннеля свет лаборатории, льющийся от тысячи свечей, затмил глаза. Сандро, сощурившись, пробежал к рабочему столу и схватил заплечную сумку, в которой лежал старинный фолиант — обитель духа. После гипнотической волшбы над двумя девушками мальчик так и не удосужился выложить книгу. Он открыл ее и наскоро пролистал страницы, повторяя шепотом призывающее заклинание. Трисмегист ответил на призывы мгновенно и, выслушав тревоги, взволновавшие Сандро, гортанно расхохотался:

— Сон? Прорицание? А я что, пророк? — съехидничал Трисмегист. — Или ты думаешь, что я эфрит из лампы, и мне ведомо все вокруг? Я сотни лет не видел мира, не вижу его и сейчас, — ты хотел услышать что-то еще?

— Нет, спасибо за поддержку, — обиженно буркнул Сандро. Он надеялся на помощь, а вместо нее получил издевательский тон и насмешки.

— Не за что, — парировал Трисмегист. Дух был не в духе, как бы глупо это ни звучало.

— Не за что… — согласился мальчик. — Но что мне делать?

— Ты у меня спрашиваешь? — деланно удивленно спросил Трисмегиста. — У тебя всегда столько дел, а ты не можешь придумать, чем заняться?

— Альберт, что случилось? — нахмурил единственную бровь некромант.

— Мы тратим время! — сокрушился дух. — Ты должен создать эликсир, чтобы разорвать связь с Хозяином, должен обучиться магии друидов. Должен покинуть Хельхейм, наконец! А вместо этого у тебя всегда находится время для любовных интриг, для обучения некромантии, но не для того, что тебе насущно необходимо.

— Ты ревнуешь? — Лицо Сандро исказилось в подобии улыбки.

— Ревную? — переспросил Трисмегист. — Нет. Меня удивляет, как ты расставляешь приоритеты: ненавидя темную магию, обучаешься ей; заранее зная, что любовь не будет взаимной, добиваешься руки и сердца Энин; с другой стороны — понимая, что эликсир — единственный шанс к спасению, настоятельно игнорируешь необходимость его создания и, наконец, пренебрегаешь магией друидов, осознавая, что она — путь к взрослению и росту. Ты видел себя в зеркале? Ты изуродованный мальчик, которому на вид не дашь больше десяти, хотя тебе уже пятнадцатый год…

— Хватит! — взорвался Сандро. — Ты переходишь все границы! Я запрещаю тебе говорить об этом!

— Запрещаешь? Ты? Недоделанный некромант, который даже увидеть призванного духа не в состоянии, потому что не был за гранью?

— Думаешь, колкости разовьют у меня приязнь к тебе и твоим урокам?

— Ох, какие мы нежные, — расхохотался Трисмегист. — В этом мире всем на тебя наплевать — что рабыням, что хозяину. Только я помогаю тебе, помогаю всем, чем могу, а вместо этого получаю недоверие и упрямство.

— Чего ты от меня хочешь? — обессиленно спросил Сандро. С логикой Трисмегиста уже не хотелось спорить: она была слишком убедительной, и как бы ни хотелось считать иначе, Альберт был прав. Любви от Энин не добиться. Темная магия не вызывает ничего, кроме ненависти и досады. Зато мечта, которую Сандро холил и лелеял пять лет — вырасти и покинуть Хельхейм, — почему-то отошла на второй план.

— А чего хочешь ты? — не замечая изменений в голосе мальчика, продолжал наседать Трисмегист.

— Обучай меня магии, — твердо ответил Сандро.

Трисмегист не ожидал столь резкого поворота, но, добившись своего, он не собирался отступать:

— Начнем первый урок…

— Жизнь — это не легкое путешествие, это тяжелая дорога. Жизнь — это не удовольствие, это боль. Только пройдя долгий путь, пройдя испытание болью, ты сможешь по достоинству оценить жизнь, — вливался в сознание Сандро голос друида.

— Только так ты сможешь абстрагироваться от зла, выделить в светлой магии правильные отзвуки, прочувствовать ее изнутри. Тебе надо старательно трудиться, чтобы достичь того, к чему стремишься. Ты каждый день должен испытывать себя новыми способностями, прививать своему телу новую магию.

Слушай голос внутри себя, он подскажет, как себя вести, укажет верный путь.

Учись, чувствуй магию, проникай в ее толщу, ходи по ней, словно по тонкому льду, и не бойся окунуться с головой.

Забудь на время то, чему учился, забудь о том, каким был раньше, нарисуй своему воображению новую картину — и светлая магия вдохнет в нее жизнь. Расти, и твое тело подчинится тебе, учись, и эти знания помогут тебе совладать со смертью.

Голос Трисмегиста убаюкивал, он казался теплой периной, которая обволакивает со всех сторон. Веки мальчика утяжелялись. Сандро окутывала магическая сонная дымка. Он старательно вникал, вслушивался в знакомый голос, концентрировался на нем, но с каждым мгновением это становилось все более сложным занятием. Голос друида звучал все дальше и дальше, слова сливались в монотонный беспрерывный звук, теряя всякий смысл. Сандро и сам не заметил, как попал в состояние транса, превращаясь в чистую страницу, на которую умелый писарь наносил нужные формы.

Трисмегист говорил, не умолкая, обращал долгий урок в быстрое, идеальное знание.

Месяц подобных занятий принесет пользу года, а год — десятка лет. Мальчик получит необходимое искусство, и останется разбавить теорию практикой, подкрепить опытом. Главное — чтобы мозг мальчика вынес столь грубое вмешательство, не исказился, не превратил одаренного ученика в глупца. Но у Трисмегиста не было времени для размышлений: пророчество, из-за которого он вернулся, начало сбываться, и чтобы оно сбылось так, как хочет он сам, надо поторопиться — промедление сродни гибели мира.

Проснувшись и не найдя в покоях сестры, Энин уже не удивилась. И даже больше — не помчалась ее искать, как сделала бы еще вчера. Сейчас ей было легко и спокойно, она не переживала за Анэт, совсем не волновалась за сестру. Этой ночью Энин изменилась, даже не догадываясь, что произошло это с помощью магии — темной магии, которой Трисмегист обучил Сандро. Магнетизм. Друиды не знали этой магии, но Трисмегист был не простым друидом, да и мог ли он сейчас назвать себя таковым? После того как был личем, после того как стал духом?

Но Энин не знала ни о Трисмегисте, ни о ритуале, который он проделал руками Сандро. Даже о ночном визите не знала — магия стерла эти воспоминания из ее памяти.

Девушка, расположившись в кресле у будуара, взяла дневник Анэт — единственную книгу, которая была под рукой — и принялась читать. Чтобы обучиться грамоте, ей надо много — очень много! — читать, и сегодня она решила полностью посвятить себя обучению.

Тревога проснулась ближе к вечеру, когда дневник был почти прочитан, а мучительные воспоминания сестры, изложенные на пожелтевших страницах, смогли-таки пробудить в безразличии Энин легкие волнение и беспокойство. Энин опомнилась, только когда дочитала сестринские записи. Она вскочила, словно ошпаренная кипятком. «Сестра в опасности!» — мелькнула в ее голове мысль и быстро угасла, не оставив и следа в сознании, словно смытая прибрежной волной.

Но спустя мгновение на смену одной думе пришли другие: «Что со мной? Почему я забыла о сестре? Что с ней?». Мысли были вязкими, им приходилось с неимоверным трудом пробивать себе дорогу в сознании, словно некая преграда мешала думать об Анэт. Но стоило этой преграде рухнуть, и Энин уже сломя голову мчалась по коридорам замка, без подсказок зная, где искать свою сестру, чувствуя направление сердцем.

Тихо шептались деревья, им вторили расшумевшиеся травы и кустарники. И лишь серебряный ручей не боялся громогласно петь, окатывая Неметон своим звонким журчанием. Неметон. В отличие от всего увиденного ранее в Хельхейме, в зачарованной роще кипела жизнь. Тут жила каждая травинка, каждое дерево, каждый лепесток был наполнен жизнью. Возможно, именно поэтому Неметон притягивал к себе, словно магнит, возможно, именно поэтому сюда так рвалась Анэт.

Энин нашла сестру у валунов в западной части рощи. Анэт стояла, не шевелясь, и неотрывно смотрела на удивительного вида луну, скрывшуюся за размытыми белокурыми облаками. Энин и сама замерла, увидев столь благолепную картину.

Девушка смотрела и думала, что зря переполошилась, зря волновалась, что вся тревога оказалась лишней, никому не нужной. Ей уже перехотелось подходить к сестре, перехотелось ей мешать.

Но, придя, Энин не решилась идти обратно одна. Она подошла к замершей Анэт и аккуратно, чтобы не испугать, дотронулась до ее руки. Анэт, будто пробудившись от глубокого сна, встрепенулась и грубо, мертвой хваткой холодной ладони вцепилась в запястье Энин. После чего резко обернулась и посмотрела на сестру.

Энин вздрогнула. В глазах Анэт не было зрачков — они словно закатились, оставляя лишь бельма. Анэт заговорила холодным загробным голосом:

— Что ты видишь, сестра? — Энин опешила от этого голоса: он не принадлежал Анэт, это была не она, а ее двойник или магия, иллюзия. Энин не могла сказать ни слова — она потеряла дар речи, лишь увидев едва светящиеся сестринские бельма. — Что ты видишь вокруг? Цветущие сады? Прекрасные травы? Кристальный ручей? Что ты слышишь? Тихие и мягкие нашептывания деревьев? Звон бегущей воды? Ты думаешь, что попала в прекрасную страну? Очаровательную рощу? Обернись! Обернись, сестра, и ты увидишь истинный Неметон! Обернись! — гортанно приказывала Анэт — Анэт ли? — и Энин не смогла противиться этому приказу, обернулась.

То, что она увидела, поразило ее до глубины души. Вместо привычных могучих дубов стояли загнаивающиеся деревья, широкие и, казалось бы, крепкие, но наполовину издырявленные гниением. Их пышные стройные «дамы» — плакучие ивы — превратились в оголенные ветлы с искривленными стволами. А ручей… Великолепный ручей превратился в черную жижу, которую и водой назвать было сложно. Это был не тот Неметон, который видела Энин. Это было наваждение. Но Анэт считала иначе — с точностью до наоборот.

— Некромант зачаровал тебя, сестра. Он навел на тебя морок, прекрасную иллюзию, скрывающую истинное, гнилое естество этого ужасного места. — Голос сестры стал привычным, из него исчезли те зловещие нотки, которые сперва напугали Энин.

Девушка обернулась и, вновь посмотрев на сестру, удивилась: Анэт взволнованно, встревоженно смотрела на нее, и глаза сестры вновь стали прежними. — Ты озадачена, сестра? Ты и меня видела не такой, какая я есть. Все это — отголоски волшбы, волшбы, которую наложил на тебя некромант. Он пытался околдовать и меня.

Для чародейства ему нужна кровь — наша с тобой кровь, сестра. Посмотри на мое запястье… — Анэт показала руку, на которой даже при лунном свете был заметен тонкий шрам: — На своем запястье ты увидишь такую же отметину.

Энин тут же посмотрела на свою руку: сестра не врала.

— Но… — Она не знала, чему и кому верить, не догадывалась — что делать дальше?

— Верь мне, сестра, — приказывала Анэт. — Я когда-нибудь врала тебе? Мои слова когда-нибудь заставили тебя усомниться в моей честности?

— Нет, но… — отчаянно не желая верить словам сестры, сопротивлялась Энин, однако с каждым мгновением все больше убеждалась в правоте Анэт. И стоило той упомянуть имя Созидательницы, Энин сломалась, веря той, в чьих устах голос Богини.

— Созидательница открыла мне глаза, уберегла меня от некромантской волшбы.

Только благодаря ей я могу рассказать тебе правду, только благодаря Симионе я сама знаю, какие ритуалы проделывал над нами этот детеныш Тьмы. И поверь мне, сестра, они — ужасны.

— Я верю… верю… тебе, — с трудом сдерживая рвущиеся слезы, прошептала Энин.

— Мне нельзя было обрушивать на тебя все эти знания, прости, — как-то искусственно понижая тон голоса, пробормотала Анэт. Энин не выдержала и зарыдала, оплакивая неудачные чувства, неудачные привязанности и пристрастия. — Не волнуйся, сестра. Идем домой, идем в ту комнату, которую уже год мы называем домом…

Взяв рыдающую Энин за руку, Анэт повела сестру вон из Неметона, повела вон от того места, которое ошибочно считала проклятым…

Сандро пришел в себя и обхватил голову руками. Голова жутко болела, левой висок пульсировал от приступившей крови, правый мертвецки холодил даже мертвую руку.

Сандро вздрогнул, пытаясь вспомнить, что с ним случилось, но ему не удалось.

Разум потерялся в суматошном хаосе отрывистых мыслей. В сознании всплывали сотни неизвестных заклинаний, десятки разновидностей светлой магии, магии природы и порядка. Но при всем своем желании он не мог извлечь и намека на то, как эти знания угодили в его разум. Они просто присутствовали. Сандро чувствовал сумасшедшую усталость, бесконечное опустошение, словно его насильно заставили запомнить столько, сколько ни один мозг запомнить не мог.

— Ты прошел первый урок, — с некоим облегчением заговорил в голове голос Трисмегиста. Малейший звук вызывал приступ боли, малейший намек на новые знания отторгался памятью.

— Что? Что ты со мной делал? — скрипя зубами от бешеной мигрени, спросил Сандро.

— Учил, — коротко ответил Трисмегист, зная, в каком состоянии находится его подопечный.

— Сейчас ночь? Я ничего не помню… — сокрушился мальчик, который вырос всего за один урок — или это лишь показалось внешне?

— Ночь, — согласился Трисмегист, в душе удивляясь способности мальчика ориентироваться без солнечного света, но эта способность за пять лет пребывания в подземельной лаборатории стала для Сандро нормой.

— Мне надо встретиться с Энин! — вскочил на ноги некромант. — Мне надо знать, как прошла наша с тобой волшба.

— Потерпи до завтра, — искренне попросил Трисмегист, но мальчик не хотел его слушать:

— Мне надо, Альберт. Прости.

Дух уже ничего не успел сказать, не смог влить в сознание мальчика ни единого слова. Весь разум юного некроманта сконцентрировался на девушке, и даже магия не могла разрушить пелены, связавшей его с Энин.

— И ты меня прости, — раздался в глуши лаборатории едва различимый приглушенный голос…

Сандро молнией примчался к покоям Энин и остановился, словно истукан, уже занеся руку, чтобы постучать в двери. Двери открылись сами, будто хозяйка уже ожидала гостя.

— Зачем ты пришел? — рысью набросилась на некроманта Энин. Она была настолько разочарована, настолько взбешена, что уже не чувствовала ни рабской покорности, ни страха.

— Я… я хотел тебя увидеть, — опешил Сандро. Он и не предполагал, что о его ночном визите и проведенном ритуале стало известно.

— Зачем ты это сделал? — указывая на узкий, едва различимый шрам от тонкого пореза, разгоряченно спросила Энин. Сандро не нашел ничего лучшего, как ответить правдой:

— Я боялся, что Анэт расскажет тебе о Неметоне…

— Правду? Ты боялся правды? Так знай: твои фокусы не подействовали на меня. Я все помню, помню, как ты приходил ночью, помню, как зачаровывал меня. И Анэт.

— Что она тебе наговорила?

— Правду, Сандро. Она открыла мне всю правду! А ведь я почти поверила тебе, поверила, что ты хороший! Но я должна была слушаться свою сестру: она всегда говорила, что некромантам нет веры. И она оказалась права. Как жаль, что я не послушала ее раньше, я смогла бы уберечь и ее, и себя от твоей магии.

— Это не так…

— А как? Ты не заколдовывал меня?

— Заколдовывал, но…

— Ты не заколдовывал Анэт? — Энин не давала сказать Сандро ни слова.

— Заколдовывал, но ты все не так…

— И Неметон выглядит так, как ты мне показывал?

— Да, — коротко ответил мальчик, и Энин на секунду заколебалась, услышав не тот ответ, на который рассчитывала.

— Ты лжешь, — с горечью в голосе произнесла она и почувствовала, как в одно мгновение симпатия, граничившая с любовью, превращается в ненависть. В душе Энин презирала это изменение, но ничего не могла с собой поделать. — Я не хочу больше слушать твою ложь. Прошу: уходи, уходи и не возвращайся. Если ты вернешься, я наложу на себя руки. Если понадобится, я задушу сама себя, но больше не стану подчиняться твоей волшбе…

— Я не заколдовывал твоих чувств! — попытался обратить неизбежное Сандро, но для этого было уже слишком поздно.

— Иди, — умоляя, потребовала Энин. — Я не хочу тебя больше видеть…

Сандро стоял, не в силах пошевелиться.

— Иди! Да иди же ты, наконец! — взорвалась Энин, и юный некромант не нашел ничего лучшего, как удалиться. Он не знал, что если бы остался, то история его жизни, история его любви обернулась бы иначе. Девушка не смогла бы сопротивляться своим эмоциям, своим чувствам — она бы простила. Но когда не стало рядом мальчика, Энин забыла о нем, выкинула из головы, как самое ужасное и злое, что с ней когда-либо происходило. Она прокляла то чувство, которое зарождалось в ее сердце, прокляла того, к кому это чувство было обращено.

Проклятая любовь…