Глава 13

Колеса повозки грохотали по булыжной мостовой, разгоняя случайных прохожих с нашего пути. Рагун нахлестывал загаров, и через пятнадцать минут бешеной скачки вся наша гоп-компания уже была у въезда в порт.

Дежурные у ворот хмуро посмотрели на нас, пробурчав:

— Проезжайте!

— А деньги с нас за въезд? — крикнул им купец.

— Не велено с вас брать, Саркол приказал пропустить акому бесплатно!

Рила посмотрела на меня, ухмыльнулась и подмигнула:

— Любимый, да ты уже сделал себе имя в городе!

— Убив сотню человек, ага, хорошенькое имя! — пробурчал я. — Лучше бы я сделал себе имя как великий строитель или художник, а слыть кровавым убийцей мне как-то не нравится!

— Да ну тебя, — отмахнулась Рила. — Зато моего мужчину все знают, боятся и уважают! А что, вон папаша хотел меня выдать замуж за башмачника! Тьфу! — Рила осеклась, с опаской посмотрев на меня, — вдруг я подумаю, что она со мной только из-за моей известности. — Ты не думай, я в тебя влюбилась, когда ты еще, будучи простым воином, шел по пыльной дороге. Мне все равно, — известный ты или нет!

— Да перестань, — досадливо отмахнулся я, — не о том думаешь! Лучше подумай о том, куда мы денемся на корабле, когда у нас заказано три места, а нас шестеро! Придется ребят на пол класть спать, если не найдем для них спальных мест.

— Да ладно, — беспечно отмахнулась Рила, — неужели они моему герою-мужчине места не найдут для его слуг?! Найдут, никуда не денутся. Тем более что мы от Саркола пришли, не просто с улицы прибежали. Придумают чего-нибудь. И вот еще что: требуй, чтобы нам с тобой отдельную каюту дали! Я не желаю всю дорогу без мужчины существовать или, как мунга, где-нибудь в темном уголке совокупляться!

— Тьфу ты… при детях-то не распускай язык, распутница! — прикрикнул на дочь Рагун. — Ничего тебя не берет!.. И мужик при ней, а она все, как сучка течная, только и думает об этом! Манагер, приструни бабу-то!

— Приструню, — равнодушно пожал плечами я. — Вот как залезем на корабль, так и начну струнить.

Подростки начали тихонько хихикать, к ним присоединился Рункад, за ним прыснула Рила, и теперь смеялась вся наша повозка вместе с Рагуном. Так, смеясь, мы и доехали до причала, на котором стоял трехмачтовик капитана Силирана. На крутых бортах пузатого корабля было написано «Ловец удачи».

Корабль стоял тихо, спокойно, вокруг не было никакой суеты, в отличие от обстановки на его палубе — матросы бегали, чего-то подвязывали, налаживали, — было видно, что «Ловец удачи» готовится отойти от причала.

Как только остановилась наша повозка и мы из нее высыпали, на палубе появился человек среднего для этого мира роста, чуть выше меня, и сердито заявил:

— Это вы акома Манагер? Вы опоздали на полчаса к отходу! Мы уже должны были выйти море! Еще полчаса, и мы упустим лучшую точку отлива и будем вынуждены потом тащиться против приливного течения. Быстро на борт! Мне сказали, что вас трое?

— Ошиблись, капитан, — невозмутимо сообщил я, поглядывая в сторону территории порта. Мне показалось, что к нам кто-то направляется. — Нас шестеро — нам нужно две каюты: одна двухместная и одна четырехместная. Можете устроить?

— Да можем, можем! — в ярости закричал капитан. — Быстро на борт, иначе вообще сюда никогда не подниметесь! Я же сказал, время упускаем! Там все обсудим и решим!

Мы начали, больше не мешкая ни минуты, выгружать из повозки наш багаж и, как муравьи, перетаскивать его на судно по прогибающемуся под нами трапу.

Через пять минут все были на борту, а Рагун, «обнятый и рукопожатый», остался стоять у повозки, грустно моргая. Трап медленно полез вверх, прерывая нашу связь с бренной землей, и был подхвачен дюжими матросами.

Неожиданно вахтенный крикнул:

— Саркол сюда идет, рукой чего-то машет, погодите трап убирать!

Капитан выругался, но отдал команду оставить трап.

Я с замиранием сердца следил, как к нам приближается процессия: впереди сам Саркол, за ним трое его помощников, а может, телохранителей — скорее всего, и то и другое. Он поймал мой взгляд, кивнул и махнул мне рукой, дескать, иди сюда! Я подчинился и сбежал по трапу на землю, уже привычно соображая, кого первого валить и чем это для меня обернется…

Саркол дождался меня, отойдя на несколько шагов от своих людей и став так, чтобы ветер при нашем разговоре уходил в пустоту, а не нес слова к его помощникам и на корабль.

— Привет, Манагер. Скажи мне, почему я не должен тебя убить?

— Почему? Потому что я не ме́чу на твое место. Оно мне неинтересно, и я предпочитаю иметь тебя в своих партнерах и друзьях. И ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку, если тебе придется туго, клянусь.

— Ну что же… Надеюсь, ты понимаешь, что я не Амунг и не сделаю его ошибки, посчитав тебя простым дикарем? Ты действительно имел в виду то, что сейчас сказал? Ну-ка, смотри мне в глаза!

Мы уперлись острыми, как шпаги, взглядами в глаза друг другу и смотрели, смотрели, смотрели… потом неожиданно мои губы разжались, и совершенно непроизвольно, каким-то безжизненным, механическим голосом я сказал:

— Саркол! Если ты попытаешься захватить влияние над рынком невольников — ты погибнешь! Забудь о рынке! Твоя судьба лежит рядом с моей судьбой!

Я прикрыл глаза. В ушах звенело. Я помотал головой, не понимая, что сейчас случилось и что выговорили мои губы, а Саркол с недоверием и каким-то страхом посмотрел на меня:

— Так вот оно что! Ты шаман! Вот почему ты смог победить Амунга и его людей! Ты шаман и ты провидец! Спасибо тебе за предупреждение. Я не буду связываться с рынком невольников. Надеюсь, что мы будем друзьями и партнерами.

Саркол слегка поклонился мне, я тоже, помедлив с полсекунды, и мы разошлись по своим дорогам. Мне ужасно хотелось расспросить его, что там слышно о ночных событиях, но я не решился больше испытывать судьбу и взбежал на корабль по трапу. Так началось мое путешествие в Арзум.

По мачтам забегали матросы, свежий морской ветер надул паруса, и большой пузатый корабль медленно отвалил от причала, влекомый ветром и отливным течением.

Капитан стоял на мостике и отдавал приказы зычным голосом, употребляя морские термины, большую часть которых я просто не понимал. Мы все терпеливо стояли у борта, обдуваемые морским ветерком, и ждали, когда у капитана дойдут руки до нас.

Его руки дошли до нас через полчаса, когда «Ловец удачи» медленно и важно вышел из бухты и направил свой украшенный статуей неизвестного зубатого животного нос в открытое море.

Капитан подошел к нам — его лицо, загоревшее на солнце, выдавало в нем пожившего и умного человека, внимательно оглядел нас всех, хмыкнул и сказал:

— Похоже, что вы важные персоны, раз вам сам Саркол кланяется! Первый раз вижу такое. Надо где-то записать об этом событии, на память, так сказать! Чудо, понимаешь! Итак, вам нужны две каюты. Ну что же, корабль у меня грузопассажирский, так что место мы найдем, пассажиров в этот раз немного, точнее — вообще нет, чтоб их мунга сожрали! Мы идем с грузом масла и листьев кауки, некогда ждать пассажиров, купец настаивал на скорейшем отплытии. Так что — две каюты ваши. Даже три могу. Как я понял, у вас два парня в слугах и две девчонки. Цена будет та же, за место… за место… хм, — капитан помедлил, — по пятьдесят монет! В это входит питание во время всего плавания. Заверяю вас, это очень дешево! Считайте за мою благотворительность — может, когда-нибудь замолвите за меня слово Сарколу, — усмехнулся капитан. — А сейчас я к вам пришлю стюарда, и он проводит вас в ваши каюты. Встретимся за ужином, к нему я вас приглашу. Ужин будет в офицерской столовой, стюард покажет, где это. Все, до встречи за ужином, господа! Да, ваши слуги будут питаться с командой, в матросской столовой, стюард тоже покажет, где это. Ваши служанки не против питания в матросской столовой? У нас матросы шутники, любят острое словцо. Пусть не пугаются. Если матрос обидит пассажира, он будет высечен. Да вряд ли они решатся обижать слуг акомы — слава у вас еще та…

Со слов капитана я так и не понял: то ли он имел в виду вообще славу акома, как воинов, то ли лично мою славу — прослышал про кровавые разборки в порту, но в любом случае уточнять не стал. Не хотелось лишних разговоров, расспросов — по мне бы улечься на кровать в каюте и уснуть. Я так мало спал в последнее время и испытывал такие перегрузки, что мой организм настоятельно требовал отдыха, и поскорее.

Стюард развел нас по каютам — тут они назывались просто комнатами и представляли собой небольшие помещения, похожие на все каюты во всех мирах, только кровати были не друг над другом, а стояли рядом, как в купе СВ. Посередине — столик, масляный фонарь, приделанный к деревянной стене, иллюминатор, закрывающийся намертво деревянной массивной «пробкой», — в общем-то ничего экстраординарного.

Как обычно у всех женщин, Риле тут же приспичило в туалет, и она убежала его искать, оставив меня дремать на кровати. Подремать, правда, ни черта не дала — появилась через двадцать минут и взахлеб радостно сообщила, что сквозь дырку туалета видно море и что смывают в туалете забортной водой, которую черпают ведром!

Я обложил ее всякими неблагозвучными словами, потребовав, чтобы она оставила меня в покое со своими сортирными подробностями, и провалился в сон, который был безжалостно прерван, как мне показалось, через минуту после того, как я уснул.

Только я хотел яростно обложить Рилу, как увидел стоящего в дверях стюарда.

— Господин Манагер! Капитан приглашает на ужин!

Тихо ругаясь про себя, я сполз с постели под укоризненным взглядом Рилы, сунул под матрас свой драгоценный меч — не ходить же по кораблю в полном боевом вооружении, а оставлять его на виду чревато — и потащился следом за ней и за терпеливым стюардом (или слугой? Черт знает, как у них называется эта должность). Мне все время хотелось назвать сортир гальюном, а столовую кубриком, но меня вряд ли бы поняли. В языке каждого мира есть свои термины, а мои въелись в кровь с десятками прочитанных книг о приключениях морских путешественников.

Когда я вышел на качающуюся палубу корабля, мое настроение сильно улучшилось: ну, во-первых, я не испытывал никакого дискомфорта от качки — видимо, мой организм пребывал, благодаря симбиозу, в таком равновесии, что его не могло поколебать какое-то чепуховое морское волнение; во-вторых, Рила тоже чувствовала себя прекрасно, а это очень, очень радовало — находиться дни напролет рядом с больной, плаксивой, сопливой, страдающей беспрерывным токсикозом женщиной было бы тяжким испытанием.

Вокруг расстилалась бесконечная морская равнина — пока я спал, корабль отдалился от земли настолько, что от покинутого нами материка и следа не осталось.

«Ловец удачи» важно и плавно забирался на волны, нырял вниз, разбрасывая пенные брызги, а свежий ветер туго надувал паруса, двигая нас к цели. С улучшением настроения пришел и аппетит — организм резко напомнил, что надо бы и восстановить ресурсы, потраченные на лечение и регенерацию тела.

В животе забурчало, и я прибавил шагу, надеясь, что капитанский ужин будет достаточно плотным, чтобы насытить мою утробу.

За столом в кубрике сидели пятеро мужчин — видимо, офицеры, свободные от вахты — и капитан. Войдя, мы поздоровались и осмотрелись. Я еще никогда не плавал на океанских кораблях, а тем более на таких грузопассажирских, уж не говоря о том, что это был корабль другого мира, потому не знал, как себя вести.

Мельком поразмыслив, пришел к выводу, что надо вести себя как обычно, а там, если уж накосячу, меня поправят.

За столом было два свободных места, у которых стояли приборы, к ним я и направился вместе с Рилой, справедливо полагая, что они предназначены для нас. Капитан нас представил, заявив, что мы его почетные пассажиры, поскольку нас рекомендовал сам Саркол, который при прощании с нами даже поклонился. После это интерес офицеров к нам резко возрос — до того они просто исподтишка разглядывали Рилу, норовя заглянуть к ней в вырез белой кружевной рубахи, оттягиваемый высокой грудью.

Минут пятнадцать мы ели молча, и было слышно только постукивание деревянных двузубых вилок о фарфоровые чашки да бульканье наливаемого вина и сока, потом капитан решил начать светскую беседу:

— Господин Манагер направляется в Арзум с торговой миссией?

Я слегка усмехнулся и сказал:

— Можно сказать, что и так. На поиски партнеров.

— А чем вы торгуете, если не секрет?

— Не секрет — пряностями. Впрочем, вам лучше было бы спросить о торговле пряностями у госпожи Рилы, это она основной торговец, я больше осуществляю охрану, защиту, обеспечение безопасности предприятия.

Капитан скользнул глазами по моей руке, лежащей на перевязи, слегка кивнул и продолжил:

— Да, пряности высоко ценятся в Арзуме. Те виды растений, что культивируются на юге Арканака как сырье для острых пряностей, не приживаются в Арзуме — климат более холодный. Но арзумцы очень любят острое, ценят пряности, и, если вы наладите поставки этого товара в Арзум, будете иметь очень хорошие деньги.

— Капитан, я профан в морском деле, так что не сердитесь на меня за глупые вопросы, — решил я сменить тему. — Скажите, а почему, когда мы отходили, нас не досматривала таможня?

— А они досматривали, — усмехнулся капитан, — когда мы прибыли сюда, в Арканак. Весь корабль обшарили сверху донизу, потом, когда грузили масло и остальные товары — пересчитали все бочки и за каждую взяли плату. Так что тут все поставлено очень даже жестко — ни один товар не уйдет без ведома таможни. Свой налог, да еще и взятку, они всегда возьмут. Если бы были какие-то подозрения в том, что мы везем контрабанду, нас бы перехватили еще на выходе из порта — у них есть легкие небольшие корабли, на которых еще иногда находятся и шаманы, они могут сжечь корабль на ходу, если не остановишься.

— Шаманы? Что, шаманы могут сжигать корабли? — сделал я недоуменное лицо, желая узнать об этих проявлениях шаманства как можно больше.

— Есть. А разве вы не знаете? А, вы же из акома! Может быть, в лесах и нет такого… Так вот — специально обученные шаманы могут уничтожить корабль на расстоянии. Они пускают огненные шары и молнии, еще умеют вызывать ветер. Но, таких шаманов очень мало, они все наперечет и обычно состоят на государственной службе — применять такие знания помимо государственной службы запрещено указом императора. Они часто служат на военных кораблях и патрулируют побережье Араканака, уберегая его от возможного вторжения арзумцев или от нападений пиратов.

— А что, пираты тут тоже есть?

— Есть, конечно. А где их нет? Они как раз возле Арканака и ползают. В открытом море они редко попадаются, больше работают возле отмелей — корабль отнесет штормом к берегу, они на него нападут, разгрузят и скроются в прибрежных зарослях. Хотя ходили слухи, что они стали пошаливать и в открытом море — вроде как корабли пропадали. Еще говорят, что вроде бы это даже не пираты, а подрабатывают военные, представляясь пиратами. Но я за эти слухи ручаться не могу, так что… оставим эту тему. Надеюсь, за время нашего путешествия боги уберегут нас от встречи с пиратами.

— А вы уже сталкивались с ними раньше? И чем все закончилось? — неожиданно спросила Рила, любительница задавать неприятные вопросы.

Капитан скривился, как будто откусил от лимона, метнул в сидящую с невинным видом девушку неприязненный взгляд и неохотно сказал:

— Три раза было. За десять лет. Один раз еле ушли — нас подожгли, но мы отбились. Еще был случай, когда у нас забрали весь груз, но корабль остался — спугнули патрульные суда. В третий раз пираты повредили нам оснастку выстрелами, пожгли паруса, и мы засели на мели. Пришлось бросать корабль и уходить на шлюпках — все имущество пропало. Судно потом вытаскивали буксирами. Неприятная история.

— А чем же поджигают, шаманы у них есть, что ли? — не унималась Рила.

— Нет. У них имеются такие же, как у нас, баллисты — лук такой большой, который может кидать и стрелы, и камни, и горшки с зажигательной смесью. У нас четыре большие баллисты, две на носу, две на корме. У пиратов обычно меньше — по одной-две, но у них зато в нападении участвуют сразу несколько суденышек, собираются, как хищники, и стаей загоняют. Да что у нас тема какая-то дурацкая! Еще накликаем пиратов! Тьфу! Давайте сменим тему.

— Капитан, сколько мы будет идти до Арзума? Сколько времени займет плавание? — осведомился я.

— Обычно десять-четырнадцать дней. Зависит от того, какие ветра будут дуть. Пока что мы идет ходко. Если так будет и дальше — дней через десять окажемся в порту Гракатора.

Ужин мы закончили за какими-то обычными разговорами, не касающимися ни цели путешествия, ни корабельных дел. Капитан упомянул о картинах местного художника — Рила его знала, они долго обсуждали его мазульки, несколько упомянутых из них я точно видел в офисе Саркола. Я так хорошо представил их, так точно и с такими подробностями, что сам удивился — опять, видимо, мои новые способности дали о себе знать.

Память, как зрительная, так и слуховая, стала у меня просто идеальной. Подумал: «Надо срочно, пока мы плывем, заняться изучением языка Арзума — не могу же я все время рассчитывать на помощь Рункада? Мало ли что случится? А остаться в чужой стране без знания языка было бы очень, очень неприятно. — И тут же усмехнулся про себя. — В чужой? Да она мне такая же чужая, как и Арканак!» Я с удивлением понял, что Арканак уже не был для меня таким чужим — там были акома, там была семья Рилы — можно считать, что это была родная страна…

Я не боялся плыть в незнакомое государство — после того, что я испытал в Арканаке, мне уже было ничего не страшно. Деньги у меня были: те, что я отобрал у банды Заркуна, и их драгоценности, а также те, что лежали у меня в банке — вексель я взял с собой. Рила тоже взяла с собой денег из семейной кубышки, хоть я и возражал, но она сказала, что деньги никогда не бывают лишними, пусть будут. Капитал у нас с собой был неплохой, так что с голоду умереть мы не боялись.

Я еще многого не знал об этом мире, а те сведения, что дал мне Варган, были довольно-таки поверхностными — просто-напросто никто не думал, что мне придется так быстро уйти. Для Хранителей, с их огромными сроками жизни, неспешное обучение было нормой — что там год-другой, они учились десятилетиями и только потом уходили в мир. Теперь я чувствовал огромную брешь в моем познании мира и был намерен за те две недели, что мы будем в путешествии, восполнить пробелы.

Оказавшись снова в своей каюте, я снял повязку с руки, чтобы осмотреть ее и выяснить, как проходит восстановление, и немало порадовался — вместо обрубка на поврежденном месте уже был некий зачаток кисти руки. Еще небольшой, но сустав уже работал, сгибался, и была надежда, что за те две недели, что мы будем плыть, рука восстановится полностью.

Это очень обрадовало — до отвращения не хотелось снова ходить с перевязью. Снова завязав руку, я отправился на поиски наших «слуг», о которых что-то давно не слыхивал, и нашел их в очень плачевном состоянии — вся наша бравая команда во главе с Рункадом стояла у борта, держась за веревочные ограждения, и пыталась чего-то выдавить из себя для кормления морских рыб. Все четверо были бледны, измучены, и Рункад, между попытками порычать на море, с трудом выдавил при виде своего господина:

— Я есть ненавидеть море и корабль! Они тоже…

Остальные ребята с мукой посмотрели на меня и согласно покивали — мол, ненавидим, да!

Я предложил им чего-нибудь съесть, чтобы хоть было чем фонтанировать, на это они ответили дружным рычанием, и я удалился в свою каюту, чтобы их вид не оскорблял мои эстетические чувства. В общем, как я понял, обучение языку Арзума откладывается.

Рила вольготно развалилась на своей койке, «сделав красиво». Ее смуглое тело очень аппетитно выглядело на фоне белой простыни, чем я не преминул воспользоваться. После наших упражнений мы снова отпали на наши койки, усталые, но довольные.

Полежав, глядя в потолок, я спросил:

— Слушай, мы никогда с тобой не разговаривали о твоей жизни. Можно я тебя поспрашиваю, я ведь ничего не знаю, вернее, почти ничего — о том, как ваша семья жила в городе, о тебе, ну и так далее. Расскажешь?

Рила усмехнулась и закинула красивую гладкую руку за голову:

— Расскажу. Только не спрашивай меня о моих любовниках и обо всем этом, ладно? Все это в прошлом, и я не хочу ворошить.

— Да я и не собирался выяснять подробности твоих любовных бесчинств, — усмехнулся и я, — пусть они останутся на твоей совести. Мне больше интересно, где ты училась, например, чему вас учили, как вы начали торговать, как выплачиваются налоги, кто управляет городом — я вообще бестолковый в этом вопросе, ни-че-го не знаю. Ты рассказывай, а я буду тебе задавать вопросы по ходу дела, ладно?

— Ладно. Ну что тебе сказать? Я первая дочь первой жены моего отца, Рагуна, вначале и единственной. Маму звали Орна. Отец — бывший солдат, дослужился до сержанта и когда в конфликтах с Арзумом получил тяжелое ранение — стрелу в легкое — вышел в отставку. Подумал: чем заниматься? И стал разъездным торговцем, благо кое-какие накопления у него были — жалованье, ну и трофеи, так сказать — солдат без грабежа как свадьба без невесты. Торговля шла неплохо, хотя и не очень жирно. За тот период он сумел заработать на хороший дом, в котором мы сейчас и живем. Отец приобрел его по случаю — один чиновник уезжал в столицу и продал этот дом с большой скидкой, так как ему нужны были деньги. Делается это так: подписывается договор при двух свидетелях, платится налог в муниципалитет, где фиксируется эта сделка — там у них есть специальный отдел, — вот с тех пор мы так и живем в этом доме.

А раньше у нас был маленький деревянный домик у городской стены. Вначале жили втроем, а потом появилась Мирака. В поездки мы тоже сперва часто отправлялись втроем, потом стали вчетвером. Когда купили большой дом, папа решил, что надо еще жену, — мама никак не рожала ему сына, а он очень хотел сына. Взял Арусу, вторую жену, — от нее четыре дочери, потом взял Атаму — опять дочери! Наконец-то он остановился и понял, что боги не хотят ему давать сыновей. Мы с Миракой самые старшие, и, когда отец стал страдать запоями и потерей памяти, — нам ничего не оставалось делать, как взять торговлю в свои руки, тем более что я все видела, как оно происходит: как совершаются сделки, как рассчитываются и обманывают, в общем, все, что знает настоящий купец. С тех пор как все это случилось с нашими матерями, отец и стал таким — вроде ничего-ничего и вдруг — бам! — растение. На пряности мы вышли случайно. Как-то мне предложили купить старинный столик, инкрустированный костью, — в одном городишке в глубине Арзума пьяница вытащил его из дома, все пропивал, на вино нужно было денег. Вещь была дешевая и красивая, я и купила. Потом решила прицениться и стала искать в городе знатока — того, кто занимается редкими вещами. Вот и вышла на Мадурга — он же не только пряностями, а еще и редкостями торгует. Видел, сколько у него всяких красивых вещей? Так вот, он мне и помог, навел на мысль. Говорит как-то: «А почему ты не торгуешь пряностями с юга? Я у тебя брал бы их оптом — если бы ты их сумела купить».

— А что, он сам не мог купить эти пряности? — не выдержал я. — Какой резон ему тебя ставить на выгодное дело?

— А вот тут-то самое интересное! — засмеялась Рила. — Самые лучшие пряности выращивает одно племя на юге, на границе джунглей и прерии, но все дело в том, что торговать они отказываются! Время от времени они выезжают в города и продают небольшое количество пряностей, покупают то, что им нужно, и снова исчезают в своих степях-лесах. Были попытки наладить с ними деловые контакты, но торговцы возвращались избитыми, голыми до нитки — и зарекались больше туда соваться. Общаться племя ни с кем не желает, никого к себе не допускает.

— И как же ты проникла в их святая святых?

— Штука в том, что племенем правят женщины! И я сумела поехать туда и договориться с великой женщиной племени марунга! Они считают, что мужчины не могут правильно соображать — им бы только махать палками, драться да на женщин залазить, а торговля и хозяйство — только для женщин, только они могут управляться с этими делами, требующими ума и сообразительности. Вот так, мой дорогой! — Рила подмигнула мне и показала язык.

— Не складывается. Что, никто не мог догадаться, и торговцы-женщины не могли бы туда проникнуть без тебя? Почему именно ты?

— Ну, во-первых, личное обаяние, — рассмеялась Рила, — а самое главное — нет женщин-торговцев, понимаешь? Нет их! По нашему закону женщина не может заниматься этой деятельностью официально. Кроме того, женщина не может владеть недвижимостью, получать ее по наследству, передавать ее кому-то — только мужчины. В империи давно поговаривают о том, что этот обычай глупый, древний и неудачный, но воз и ныне там — никто не смеет оспаривать этот закон, так как обычаи прежде всего, и вся наша жизнь состоит из обычаев. Итак: каждый месяц мы отправляемся к марунга, где забираем оговоренную партию пряностей, — мы бы забирали больше, но Мадург не может больше оплачивать, да и нам управляться с большим количеством трудно. Пряностей вообще-то много, и они не редкость, но вот эти пряности, те, которые готовят марунга, с применением каких-то неизвестных составляющих — это редкость, ценимая знатоками, и они стоят денег. За рейс мы зарабатываем двадцать пять тысяч монет, а это довольно много. Правда, были и провалы: грабили нас, ты уже знаешь это, кроме того, надо и охранников нанимать, и дорога требует денег, но дело стоит того. На каждую монету, вложенную в это предприятие, мы получаем монету прибыли. Можно было бы расширить дело, но все не так просто. Почему-то самый большой спрос на эти пряности именно в Арзуме, а наши местные знатоки относятся к марунгским пряностям спокойно, без восторга. Ну, это сложная история, и заканчивается она тем, что я сейчас плыву с тобой в Арзум. Что еще хочешь спросить? Может, лучше продолжим развлечение? — Рила потянулась, потом вытянула босую ногу и стала легонько водить пальчиками по моему бедру.

— Погоди, успеется — впереди еще две недели, сотрешься еще! — отмахнулся я. — Просвещай меня дальше. Кстати, сама-то ты как выучилась грамоте, счету и так далее?

Рила обиженно поджала губы и убрала ногу на свою кровать:

— Меня и Мираку учил отец в поездках, а так у нас есть школы, где три года учат читать, писать, изучают религию и все, что нужно знать человеку, — сестры туда ходили. Если кто-то хочет продолжить образование — идет уже в ученики или к жрецам, или к мастеровым каким-нибудь, или в высшую школу, чтобы стать потом ученым или учителем. Все стоит денег. Например, начальная школа — тысячу монет за год. Высшая, конечно, дороже. Те, кто не может оплачивать, остаются неграмотными. Да все как обычно…

— Скажи мне вот что, самое главное — почему в этом мире нет металла? Почему так дорого золото, почему нет совсем железа или меди?

— А ты что, не знаешь? — Рила прищурилась и посмотрела на меня. — Что, в джунглях, у акома, есть железо? Или много золота?

— Давай так сделаем: считай, что я совсем не от мира сего и ничего не знаю. Ладно? Потом я, что смогу, и тебе расскажу. Но пока спрашиваю я, согласна?

— Ох, темнишь ты, мой принц, ох и темнишь! Ладно, потом я кровь из тебя выпью! Металлов у нас мало, факт. Как учат наши боги, металлы — суть зло, можно использовать металлы только для изготовления монет, причем те, которые можно найти глазами — в реке, или земле, но их у нас очень мало. Из металла нельзя делать оружие, инструменты, вещи — запрещено богами. Исключение допускается редко и только с разрешения Верховного жреца — он находится в столице и фактически второй император, только духовный. Он выбирается из верховных жрецов всех богов на двадцать лет, если доживает. — Рила закашлялась. — Трудно тебе вбить в голову то, что мы учили несколько лет! Ты хоть запоминаешь то, что я говорю?

— Запоминаю. Ты закончила так… — И я повторил то, что она говорила мне, слово в слово.

— Ну, ты даешь! — восхитилась Рила. — Это ты что, раз услышишь — и на всю жизнь? И ты молчал, что так умеешь? Вот ты мунга!

— Сама ты мунга! Я и не знал, что так умею, — не так давно обнаружил за собой такие способности. Да суть не в том, дальше давай!

— Так вот, металлы под запретом и умения что-то делать из них тоже под запретом. Ходят легенды, что много-много сотен лет назад, в незапамятные времена, люди умели обрабатывать металлы и делать разные приспособления из них. Из той эпохи пришли вещи, которые… некоторые из них ты и сам видел. Например, петли городских ворот. Им тысячи лет, может, десятки или сотни тысяч лет — никто не знает, сколько им лет. Все металлические предметы, указом императора, сдаются в казну за большое вознаграждение. Очень большое — сотни тысяч монет. Владеть ими очень выгодно. Но опасно. Очень опасно. Ты уже в этом убедился. Что еще интересует?

— Структура государства и, в частности, города. Я знаю, что управляют империей семьи и император. Кто управляет городом?

— Наместник. Его назначает император своим указом. Наместник заведует всей жизнью города. В его подчинении находятся регулярные войска, а также стража. Войско оплачивается из государственных источников, стража зарабатывает себе сама — то есть живет за счет местных налогов, и, соответственно, она занимается поборами, защитой торговцев и бандитов — всех, у кого есть деньги. Гарнизон регулярных войск не вмешивается — до тех пор, пока не начинаются бунты или не происходят какие-то массовые катастрофы, но основная их деятельность, кроме усмирения бунтов и волнений, — защита берегов от нападений врагов, того же Арзума. Да в общем-то, честно говоря, они занимаются тем, что прикажет им император, — хоть вешать бунтовщиков, хоть перебить стражу — что скажут, то и сделают. Это противовес местной власти. Главный стражник формально подчиняется наместнику, но на самом деле часто действует без его одобрения. На это смотрят сквозь пальцы до тех пор, пока он не начинает наглеть — налоги снижаются, доход империи падает. Тогда смещают главного стражника. Доходит до кровопролития. Сейчас стражник в городе не очень сильный, зато наместник — серьезный мужчина, опытный вояка и, говорят, почти не берет взяток. Вранье, конечно, в наместники только и идут, чтобы иметь побольше денег. Скорее всего, берет, но только у своих. Все назначения в городе на выгодные должности делаются номинально наместником. Но вот пример — Амунг. Кто поставил на должность, на которой можно заработать огромные деньги, такого мерзкого урода? Ты знаешь кто? Каралтан. Например, он сообщает наместнику, что желает видеть на должности, освободившейся после смерти прежнего смотрителя, некого человека — и настоятельно рекомендует взять его на эту должность. Что, наместник будет протестовать против этого решения? Не будет. Так возникает Амунг. Он постепенно захватывает и другие сферы влияния рынка — обеспечение едой, одеждой, вещами, всем, чем угодно, вытесняя при этом тех бандитов и купцов, что уже занимались этими делами. Теперь, когда Амунг умер и неизвестно, кто будет на его месте, начнется передел собственности. Те, кто реально может претендовать на эту должность, будут следить за своими конкурентами, бороться за влияние, за поддержку наместника и важных людей в столице, отвозя туда огромные деньги в виде подношений. Тех мелких бандитов и купцов, что заняли свои маленькие ниши во время правления на рынке Амунга, будут двигать, убирать, убивать. Те, кто останется, перейдут под крыло к новому ставленнику, и все пойдет заново…

— Да это все понятно. Что-то подобное я уже видел.

— Где видел? — сразу уцепилась за слово Рила. — Как ты мог это видеть в лесу? Ага, попался! Ты не в лесу ведь жил, не в лесу! Слушай, может, хватит темнить? Я за тебя в огонь, считай, лезу, а ты от меня скрываешь что-то? Не стыдно самому-то?!

— Стыдно. Но еще хуже, если ты где-то брякнешь языком, он у тебя вон какой острый, а потом случится беда. И для тебя, и для меня. Я не хочу подвергать тебя опасности.

Я помолчал, всем существом чувствуя нарастающую обиду подруги. Между нами как будто встала стена из этакого мутного стекла — вроде и видно, но уже не очень слышно, и дотронуться до души нельзя… и я решился, ударил по этой стене со всей мочи так, что полетели стекла:

— Я не из этого мира. Я вообще не из вашего мира, не акома, не имперец, я никто здесь. Я случайно оказался в этом мире и пытаюсь выжить. У акома оказался, убежав из рабского лагеря, после того как стал рабом, когда меня захватили в лесу охотники. Так что теперь понятно, почему я молчал?

— Ух ты! Я что, сплю с демоном? Говорят, демоны такие любвеобильные! Могут одновременно удовлетворить тысячу женщин! — Рила внимательно посмотрела на меня и хмыкнула: — Нет. Ты не демон. Но вполне неплох для человека. Мужчина хоть куда. Я всегда чувствовала в тебе какую-то странность, ты говоришь немного не так, как все, и уж тем более не так, как акома, ты ведешь себя странно — я видела, как ты смотрел на рабов. Я тоже не люблю рабства, но к рабам и к отношению к ним основной части людей мы привыкли с детства, а у тебя такой взгляд, будто ты видишь не рабовладельцев, а что-то мерзкое, гнусное, какую-то кучу гнилого дерьма. Теперь-то я понимаю, в чем дело: у вас нет рабов? Ты расскажешь мне о своем мире? Плыть еще далеко, времени полно, расскажи, а? Только вначале иди ко мне, мой демон… иди… о-ох!

Если бы я составлял дневник нашего путешествия, то он выглядел бы так:

День первый. Знакомство с кораблем, сон, ужин, секс, болтовня с Рилой.

День второй. Завтрак, посещение страдальцев-слуг, болтовня, секс, болтовня, обед, болтовня, ужин, секс, болтовня… уснули.

День третий. Завтрак, посещение страдальцев, выволакивание их из конуры, отмывание забортной водой, общее омовение.

Кстати, мы каждый день мылись забортной водой, доставая ее ведрами на веревках, — Рила была помешана на чистоте, я тоже как-то не привык ходить вонючим козлом, так что регулярно мы ходили в помещение для мытья — что-то вроде местного аналога душа. Увы, пресная вода на корабле предназначалась только для питья и готовки.

С третьего дня я начал заниматься с Рункадом изучением арзумского языка. Хотя он и был еще довольно слаб после двух дней морской болезни, это помогло ему справиться с ней быстрее.

К обучению я привлек и всех остальных. Рила довольно быстро схватывала основные слова и выражения, у подростков дело шло похуже. Из них выделялась как лидер Диена — она была поумнее, посмелее и раньше всех осознала, что им ничего не грозит и можно со мной общаться по принципу: не как раб и господин, а работодатель и работник.

Хотя частенько в России и смешивают понятия раб и работник, при всем их однокоренном происхождении они совершенно разные…

От нее я и узнал, как они оказались у Амунга. Все трое выросли в семьях потомственных рабов, которые ранее принадлежали одному и тому же семейству каких-то плантаторов в глубине континента. Жилось им там, в принципе, неплохо, пока хозяин, человек уже в годах, неожиданно не умер — как говорят, от сердечного приступа. Его поместье перешло в наследство старшему сыну, человеку довольно пустому и бестолковому, прокутившему состояние и пустившему все на ветер. Он распродал имущество, в том числе и рабов, принадлежавших их семье десятки лет.

Работорговец-скупщик предоставил право выбора рабов Амунгу, который и уцепился за этих подростков: трех девушек — Диену, ее сестру Маругу и Норсану, а также двух мальчиков — Карнука и другого, имени которого они не знали — он был откуда-то с дальнего хутора. Так они все оказались в клетках Амунга.

Вначале они думали, что их отправляют как наложников и наложниц к богатому купцу — так им сказал продавец рабов, а когда увидели помещение Амунга для пыток — все поняли…

Меня они тоже вначале испугались, посчитав, что я один из подручных изувера, но потом все-таки успокоились.

Вот фактически и вся история их жизни: два слова — и вся жизнь! Они ничего не видели, ничего не знали, вся их жизнь ограничивалась домом владельца, его двором и его покоями. Они без стеснения рассказали, что их готовили быть наложниками, потому опытные женщины и мужчины-рабы преподавали им уроки секса. Вот откуда и были их странные вопросы, когда я привел их в дом купца.

Я никак не мог их заставить быть свободными — они все время как бы старались угодить, вздрагивали при моем резком движении, вообще вели себя так, как будто я сейчас могу взять и убить любого из них прямо на месте, для развлечения. Это и бесило, и вызывало жалость — надо же было так изуродовать психику детей! Им с детства вбивалось в голову и хозяевами и родителями, что надо угождать владельцу, что его желания, даже самые глупые и странные, выше их желаний, что он как бог — может сделать с ними, что ему хочется, и это будет угодно богам. Ведь в следующей жизни тогда они могут родиться хозяевами.

Ну что я мог возразить против такой религии и такой философии? Просто не обращать внимания и вести себя так, как будто все в порядке и это обычные дети-сироты. Кстати, они на самом деле и не знали, где их родители. Вернее, все немного сложнее: они не знали, кто их отцы, а кто матери-то — знали отлично… Так что ничего нового, если вспомнить «случные лагеря».

А пока что на корабле открылся филиал школы, где все учили и учились. Эти две недели я намеревался использовать наилучшим образом и использовал, как мог.

С третьего дня у нас уже установился четкий график: днем обучение, вечером разговоры с Рилой о жизни. Дни текли как по накатанной, погода нас радовала — дул постоянный ветер средней силы, наполнявший паруса и вспенивавший волны. Мне нравилось путешествие. Давно я не чувствовал себя в такой безопасности: здесь не нужно было куда-то бежать и кого-то убивать — валяйся, спи, занимайся любовью и учись, в общем-то нормальная жизнь, что-то вроде студенческой сессии, как с усмешкой говорил себе я.

Команда нас не беспокоила — матросы с нами почти не общались, я имею в виду с Рилой и со мной, а ребята почти сразу стали для них своими — смеялись, шутили, о чем-то переговаривались. Я даже немножко позавидовал. Мы-то для простых матросов были чем-то средним между богами и демонами — знаменитый акома и его женщина. Видимо, все-таки кто-то доложил им о моих приключениях и о том, как нас провожал Саркол…

Уже поздним вечером, перед сном, я старался уделить время общению с Семенем. Как учил Варган, я входил в транс и обращался к нему, пытался слиться с ним, почувствовать его и с каждым днем ощущал, что наша связь укрепляется. Иногда на меня накатывала волна запахов, ощущений, каких-то чужих переживаний, картинок, которые я никогда в своей жизни не видел.

Поговорив с Рилой, я узнал, что по таким признакам у детей обнаруживают талант к шаманству — их отправляют в специальные школы, отрывая от родителей, где и учат работать с магией, тут ее называли шаманством.

Настоящие маги (читай — шаманы) тут были редки, пользовались большим уважением и почти не вмешивались в жизнь общества. Если их было один на несколько тысяч, то, как капля в море, они вряд ли могли оказать какое-либо существенное влияние на жизнь людей. Хотя… кто знает.

Дней через восемь моя рука уже приобрела более-менее приемлемый вид — кости отросли настолько, что уже видно стало очертание будущей кисти — только в уменьшенном размере. Мне все равно приходилось скрывать руку под повязкой, так что даже капитан осторожно поинтересовался: нет ли у меня там какой-нибудь заразной болезни? Я развеял его опасения, сказав, что под повязкой накладывается специальная акомская мазь для правильного восстановления пораненной руки — бандиты в переулке напали, и мне пришлось защищаться. Капитан усмехнулся и понятливо кивнул: ври, мол, ври — я-то знаю!

Еще через день наш бодрый ветер сменился глубоким штилем, таким, что море застыло сверкающим зеленым зеркалом.

Капитан и офицеры команды за обеденным столом были хмуры и неразговорчивы, и только вездесущая Рила сумела вытащить из них нужную информацию:

— Капитан, скажите, а чего вы так скучны и хмуры, как будто кто-то умер? Не поделитесь ли своими мыслями? Я же вижу, что вы сильно озабочены! Ну, перестал ветер дуть, потом начнет. И что такого?

— Вы не понимаете, госпожа Рила. Видите, там, на горизонте, темное маленькое облачко? Вы заметили, что наши матросы убрали все паруса, задраили люки и привязали все, что лежит на палубе? Молитесь тому богу, который вам покровительствует, а мы будем молиться нашим богам — чтобы уберегли от беды. Через несколько часов будет шторм, и я думаю, нам придется очень туго. Прошу вас закрыть окна в каюте, потушить масляные светильники и приготовиться к самому худшему. — Капитан еще сильнее нахмурился и, одним глотком влив в себя содержимое кружки, встал, собираясь уйти.

Я остановил его:

— Скажите, как далеко мы находимся от Арзума? Как вы предполагаете, откуда будет ветер и куда нас понесет?

— Ветер? С той стороны, где облачко. Значит, нас потащит в сторону Арзума. До него сутки пути нормальным ходом. Сколько теперь займет переход до Арзума и куда нас вынесет — я не знаю. Это только богам известно. Есть догадки, но они очень нехорошие, и я о них промолчу.

Ураган ударил уже под вечер. Все, кто представляет себе девятибалльный шторм просто сильным ветром, жестоко ошибаются. Это реально страшно… Откуда я знаю, что шторм девятибалльный? Не сомневаюсь, что такой. Ну какой еще может быть по мою несчастливую голову? Конечно, девятибалльный, такой, чтобы летать по каюте, как мяч, чтобы вещи стали живыми и скакали, ударяя нас по головам так, что искры сыпались из глаз.

Собрав свою «команду» в начале шторма, я сразу объявил:

— Ребята, есть у меня нехорошие предчувствия, поэтому, как только начнется ураган, все в нашу каюту. Оденьтесь, обуйтесь и… приготовьтесь к худшему.

Да, у меня опять были видения. Я видел, как, захлебываясь, плаваю в воде, держась за какой-то обломок, а рядом, захлестываемая пенистыми волнами, держится темная голова Рилы, с короткими волосами и вытаращенными от ужаса глазами. Видел, как исчезает в воде мальчишка, Карнук, после удара по голове здоровенной бочкой с маслом, и как я едва успеваю спасти от точно такого же удара Диену…

Я не сказал им ничего о том, что я видел, но все сбылось.

Нас утащило ветром далеко на север, на побережье Арзума, подальше от его больших городов, от цивилизации, в место, где нашло свой конец множество кораблей, в место, где на дне морском упокоились капитан Силиран, Карнук и много, много матросов из команды славного «Ловца удачи». Не поймал он в этот раз удачу, не поймал…

Да и мы не особенно-то могли ею похвалиться. Все, что я сумел спасти из нашего имущества, когда мы все-таки выбрались на твердую землю, это был мой меч (я вцепился в него, как клещ, и не отдал морю!), немного арканакских монет, несколько драгоценностей в кармане да одежда, что была на нас. Все остальное забрало море — наши деньги, наши припасы, нашу одежду… и нашего паренька. Злая шутка судьбы — выжить в застенках Амунга, чтобы утонуть на рифах Арзума!

Я заставил себя не думать о том, что косвенно именно я стал виновником того, что он утонул. Не поехали бы в Арзум, остался бы жив? Наверное… но думать нужно было не о том.

Мы выбрались на скалы прибрежного рифа, через который прокатывались волны, и просидели там всю ночь, перекрикиваясь и клацая зубами от холода. Мне-то было нипочем — ну холодно, да, но Семя не позволило бы мне заболеть, а вот за мою команду я сильно опасался — простуды им не миновать.

Вцепившись в камни, мы держались, когда особо сильная высоченная волна доставала до нас и даже перекатывалась через нас. Я следил, чтобы никто не отцепился и все находились в кучке — так было легче согреться.

Я по очереди засовывал девчонок, по одной, в центр, и все остальные согревали их своими телами, потом они менялись. Девушки подталкивали и меня погреться, но я, по понятным причинам, категорически отказался — им тепло было нужнее. Рункад тоже мужественно отказался греться в центре, заявив, что он настоящий воин, а воин переносит лишения легко, как и подобает воину! При этом его зубы клацали так, что с этакой морзянкой, да еще с диким акцентом, его слова еле-еле можно было понять.

Оставшихся в живых членов команды разбросало по разным сторонам — мы не видели никого из матросов или офицеров. О том, что капитан погиб, я знал точно. При ударе корабля о рифы упавшая мачта раздробила ему голову, и кровь морехода смешалась с холодной морской водой… тело смыло набежавшей седой волной.

К утру волнение стало утихать, а когда рассвело, наступил полный штиль.

Оглядевшись, я увидел, что мы находимся метрах в двухстах от берега, растолкал своих измученных уснувших спутников и потребовал, чтобы они лезли в воду и плыли к берегу.

Как оказалось, Диена и Норсана совершенно не умели плавать — да и кто их учил бы? Рила и Рункад заявили, что плавают как рыбы, потому они будут поддерживать девушек в воде. Их слова меня не убедили, но делать было нечего — все потихоньку спустились в воду и поплыли к берегу.

Неожиданно оказалось, что моя подруга и бывший раб плавают и правда недурно — получше меня, во всяком случае, и даже имеют понятие, как сделать, чтобы две неумехи, два плавающих топора не утянули их на дно. Как только Диена с вытаращенными глазами полезла на Рилу, рефлекторно пытаясь ее утопить, та с ходу врезала ей в челюсть, с завидным умением оглушив, и тут же взяла на буксир за шкирку, как бревно.

Примерно то же самое проделал Рункад, так что появилась надежда доплыть.

Нам еще раз повезло: по дороге попалась здоровенная стлань, которую смыло с корабля — а может, это был какой-то деревянный поддон, — но в любом случае мы с облегчением загрузили туда Диену и Норсану, прицепились сами и, бултыхая ногами, продолжили путь к земле.

Покрытый галькой берег был усыпан кучами различного барахла — бочками с маслом, кусками обшивки, всей той ерундой, что раньше хранилась на корабле, а потом была безжалостно выброшена из него на землю, как содержимое рваного кошелька.

Поддон тупо ударился о дно возле берега, мы встали на ноги и, шатаясь, вышли из воды — вот так мы и ступили на вожделенный берег Арзума.