ГЛАВА 10
Зайцы прыскали из-под ног, взлетали тетерева, разлетались в стороны лесные цветы-колокольчики и брызгала роса с листьев ландышей — Зверь несся с огромной скоростью, легко уворачиваясь от торчащих сучков, веток и колючих кустов, растущих между деревьями.
Выскочив на открытое пространство, он разогнался по полной — оборотень легко преодолевал больше ста километров в час и мог с такой скоростью бежать сутками, в отличие от своего земного собрата — гепарда.
Деревенька, с дымами из труб и запахом свежего хлеба, открылась как-то внезапно, когда он взбежал на бугор — все было идиллично, все было красиво…
Зверь пустился вниз и, сделав широкую дугу, зашел со стороны пруда, пробежал через огород и оказался под окнами самого богатого дома в деревне — деревянного, двухэтажного, на первом этаже которого была лавка с вывеской «Товары для крестьян», как будто кроме них еще кто-то мог тут что-то купить. Дворянами тут и не пахло, а проезжие купцы вряд ли заглянут в эту деревушку, чтобы восполнить свои запасы хоть чем-нибудь из этой убогой лавки.
Во дворе истошно залаяли собаки. Почуяв Зверя, они рвались с цепи либо визжали, спрятавшись в конуре. Собаки всегда видят и ощущают много больше, чем люди…
— Иди посмотри, что там во дворе. Может, залез кто? Собаки разоряются, спать не дают! — сказал женский голос, и ему ответил мужской:
— Небось Аграфкины щенки опять по улице бегают, поймаю — выпорю!
— Да чего тебе дались Аграфкины дети? Что ты ее все стараешься обидеть? Глаз положил на нее, что ли, да не дала? Ух, скотина ты старая! Всю жизнь на сторону смотришь, кобелина проклятый! Всю жизнь мне сломал, хороняка! Правильно мне мама говорила — не ходи за этого придурка, а я-то дура: «Он красавец, вон какой нарядный да важный!» Сто раз кляла себя, что за такого выродка вышла… Людей стыдно, они со мной разговаривать перестали из-за тебя! А меня все любили, и мать мою, и отца! А ты, скот, даже детей мне сделать не смог, таскался по шлюхам, пока заразу не подцепил! И никуда от тебя не деться! — Женщина заплакала, но почти сразу утихла, видимо, накрылась одеялом с головой.
— Дура ты! Дура и есть! Твои глупые родители нищими жили, нищими и померли! Уважа-а-али их! На хрен нужно такое уважение, когда нищие? А я богаче всех! И тебя из милости держу! Давно прогнать надо было — видать, дело не во мне, а в тебе, что зачать не смогла! А то, что соседи рожу воротят, зато они все у меня в долгу! Вот так всех держу! Щас пойду прибью этого Аграфкина сучонка, имею право — он на мой двор залез!
— Опомнись, Симор! Что ты творишь?! Не трогай пацанов!
Послышался звонкий удар и плач женщины.
— Будешь, сука, мне противоречить?! Убью, нищебродка! Выгоню на улицу в чем есть и молодую возьму! Живешь из моей милости, еще и языком треплешь! Днями выгоню суку, надоела!
По комнате затопали, и во двор вышел староста, в армяке, накинутом на плечи, и с дубинкой в руках. Он крутил головой, пытаясь разглядеть в темноте шустрого мальчишку, который, как ему представилось, залез в его двор.
Мальчишку обнаружить не удалось, и староста, пожав плечами, уже собрался идти обратно в дом, когда увидел горящие желтые глаза, приближающиеся к нему совершенно безмолвно и тихо, как смерть…
Симор успел только тоненько завизжать, когда когтистая лапа снесла ему полголовы, вырвав глаз, ухо, оторвав щеку, обнажив черные гнилые зубы… еще удар, и староста как подрубленный упал со сломанной шеей и затих.
Зверь подошел, понюхал и фыркнул — пахло дерьмом, староста обделался перед смертью.
Зверь прошелся по двору, заглянул в будку — собака забилась в угол и тоненько заверещала, понимая, что смерть ее пришла. Однако оборотень собаку не тронул и только приподнял верхнюю губу в страшном оскале, который у собак означает удовольствие, а еще — предупреждение противнику.
Оборотень с места перемахнул двухметровый забор и пустился по улице, принюхиваясь к следам — их было много, очень много, как будто запахи слились в клубок, и различить, где один, а где другой, было трудно.
Оборотень подбежал к темной хате Аграфы, и тут уже четко уловил запахи оружия, смазанного маслом, и кожи, пропотевшей под доспехами, а также легкий аромат каких-то благовоний, которыми, как Андрей уловил при общении, пахло от мытаря.
Зверь четко взял след и помчался за уехавшим по тракту чиновником туда, куда он направился после того, как посетил Аграфу. Оборотень, великолепная живая машина, несся с огромной скоростью, благо, что из-за позднего времени на дороге никого не было и никто не мог ему помешать проглатывать километры, как раллийной машине.
Запах висел в воздухе — не было ни ветерка, ни дождя, которые могли смыть и развеять эти молекулы вещества, улавливаемые чутким носом Зверя так, будто он читал книгу при ярком свете фонаря.
Пробежав километров двадцать, он оказался у постоялого двора, стоящего чуть в стороне от дороги, возле ручья, — Андрей и его спутники ночевали там недавно, и он знал, что в это время суток двери гостиницы накрепко закрываются, а двери номеров оборудованы засовами и сделаны из прочного дуба, способного долго противостоять даже тарану.
Зверь уселся на задние лапы и задумался о том, как ему проникнуть внутрь. Его желтые глаза внимательно сканировали окрестности, отмечая: кусты — укрытие, двор — ауры животных, сторожей, охранников, деревья у крыльца — перескочить с них в окно?
Прыгнул с места и понесся ко двору заезжей, к стойлам, где находились лошади.
Собаки почуяли приближение Зверя и истерически залаяли, а в конюшне начали бить копытом лошади, разбуженные шумом, — животные чутко чувствуют опасность.
Зверь посмотрел направо, налево и с разгону заскочил на высокую крышу конюшни, где и застыл как изваяние под неверным светом луны, выглянувшей из-за тучки.
Мягко сделав несколько шагов, принюхался и спрыгнул вниз, возле фургонов, застыв, прижавшись к земле, как кот, скрадывающий мышь.
Из фургона выглянул заспанный охранник, чтобы посмотреть на источник переполоха, ничего не заметил, соскочил на землю и пошел вокруг повозки. Заглянул под днище и замер, глядя в светящиеся глаза Зверя.
Удар! — человек упал как подкошенный, оглушенный ударом лапы.
Андрей перекинулся в человека, положил руку охраннику на шею, кивнул: пульс есть, сработано четко — нокаут закрытой лапой, без когтей.
Быстро стащил с человека штаны, рубаху, сапоги, оделся и встал на ноги, потом прошел в конюшню и стал открывать денники, пробежав по длинному ряду стойл.
Их было десятка два, и, пока Андрей гремел засовами, в конюшню вошел конюх с фонарем в руке, видимо решивший проверить, отчего волнуются животные.
Завидев человека, наводившего в его хозяйстве беспорядок, конюх возмущенно крикнул:
— Эй, ты что делаешь?! Ты с ума сошел, что ли?!
Больше ничего он сказать не успел, сбитый с ног жилистым кулаком и уложенный на кипу сена в пустом стойле.
Андрей подумал: «Пожар, что ли, устроить? Нет, хозяин-то трактира ни при чем… да и парень может погибнуть… по-другому сделаю!»
Он схватил кнут и стал выгонять из стойл лошадей, нервно бьющих копытами и косящих глазом. После нескольких ударов кнутом животные вообще пришли в бешенство и рванули наружу, громыхая подковами по деревянному настилу.
Табун, взбешенный ударами кнута и запахом оборотня, вылетел во двор, сметая все вокруг, ударяясь о забор, врезаясь в фургоны — выпучив глаза и взбрыкивая, лошади носились по территории, подняв жуткий шум, на который выбежали постояльцы гостиницы, сонные, не понимающие, что происходит.
Андрей, незамеченный в этой суматохе, прошел через дверь, ведущую с конного двора в гостиницу, сразу на второй этаж, к комнатам постояльцев, постоял в коридоре, оценивая обстановку, и вдруг громко крикнул:
— Пожар! Пожар! Спасайтесь!
Его придумка увенчалась успехом — одна за другой открывались двери, разбуженные гости высовывались из номеров, ища источник крика и переговариваясь. В коридоре было темно, и постояльцы не заметили темную фигуру, застывшую в углу. В отличие от них, Андрей прекрасно видел в темноте, потому сразу выцепил взглядом сборщика податей — тот был через две двери от него.
Андрей мягко пошел вдоль дверей. Молниеносное незаметное движение — и со свернутой головой помощник мытаря влетел в комнату, еще движение, хрустнули позвонки — и еще один влетел в свою комнату, ставшую склепом.
Вот и номер сборщика податей — он уже закрывал дверь, когда ее кто-то сильно толкнул, так что она ударила его по голове и отбросила на пол.
Мытарь взвыл, а в номер скользнула темная фигура, захлопнув за собой дверь.
— Ты кто такой? Как ты посмел, негодяй?! — Сборщик податей поднялся и хромая пошел к двери — видимо желая вызвать солдат охраны, но не успел, потому что незнакомец сбил его с ног сильным ударом, рассекшим губы и выбившим два передних зуба, хрустнувших, как скорлупа ореха.
У мытаря помутилось в голове, и он пришел в себя только через пять минут — комната была освещена фонарем, а незнакомец сидел перед ним на стуле, внимательно глядя в лицо чиновника.
Мытарю показалось, что глаза ночного гостя странно светятся в полумраке, и сердце его замерло — ему померещилось, что это был совсем не человек!
Гость взял фонарь и поднес к своему лицу.
— Узнаешь?
У мытаря на лице появилось понимание, он поморгал и с удивлением и угрозой сказал:
— Как ты посмел? Да тебя же… и бабу эту… я вас в порошок сотру!
— Болван. Ты уже мертв, только пока этого не осознаешь. Я не убил тебя сразу только потому, что хочу, чтобы ты знал, за что умираешь. Всю жизнь я убивал неизвестных мне людей, поскольку мне приказывали это сделать, теперь — я убиваю по своему выбору и лишь тех, кто этого заслуживает. Я не убиваю, а казню.
— Не надо! За что? Не убивай! Я всего лишь выполнял свой долг! Неужели ты будешь убивать всех чиновников, которые выполняют долг?!
— Нет. Но ты получаешь удовольствие от того, что издеваешься над людьми. И я должен тебя наказать за это. Не за твою паскудную работу. А за то, что ты паскудный человек. Ладно. Что-то заговорились мы, пора мне…
Неожиданно мытарь откуда-то достал нож — видимо, он лежал на столике у кровати — и бросился на Андрея. Тот нехотя, почти лениво перехватил руку нападавшего, сжал ее так, что нож вывалился на пол, поднял клинок и без замаха воткнул его в сердце мужчины.
Чиновник коротко вскрикнул, дернулся и обмяк, упав на кровать и глядя в потолок невидящими глазами.
Андрей открыл дверь, вышел в коридор и постучал в соседний номер.
Ответил грубый голос:
— Кто? Чего надо?
— От начальника, просил передать вам…
Дверь приоткрылась, и в щель выглянула заспанная физиономия человека в исподнем. Он с неудовольствием спросил:
— Чего ему надо?
— Просил передать, что ждет тебя на том свете! — Прямой удар ногой, и человек с разбитым подреберьем влетел в комнату.
Андрей распахнул дверь, шагнул в номер — солдаты уже повскакивали и, будучи людьми тертыми, тянулись за оружием. Андрей не дал им это сделать, расправившись в считаные секунды, — они даже не успели сообразить и увидеть в темноте, кто их убивает.
Убедившись, что все мертвы, Андрей направился к двери. Открыл ее, обернулся и сказал:
— Это вам за Волчка. И за вашу подлость.
Выйдя в коридор, Андрей спустился по лестнице во двор, где метались люди, вылавливая взбесившихся лошадей, спокойно подошел к калитке в воротах, открыл засов и вышел в ночную тьму, подумав: «В отсутствии уличных фонарей есть свой плюс!»
Спокойным шагом он отошел метров на триста от заезжей, немного понаблюдал за мечущимися огнями во дворе, послушал крики людей и стал раздеваться, сбрасывая одежду на землю.
Секунда — и вот на земле уже стоит Зверь, голодный и втягивающий носом запахи ночного леса в надежде учуять дичь…
— Ты снова полночи бегал? — негромко спросил Федор, глядя на подремывающего на скамейке друга.
— Нет, олень сам пришел, убился о камень и разделался на ровные куски мяса! — не открывая глаз, беззлобно огрызнулся Андрей. — Ну чего спрашиваешь очевидное?
— Не виляй! Тебе, чтобы оленя загнать, надо полчаса от силы — а чего ты остальное время делал? Ну-ка смотри в глаза! Открывай, открывай зенки свои зеленые! Ага — врешь другу, врешь! Насквозь тебя вижу!
— Если насквозь, скажи, переварилась ли у меня оленина в желудке или еще там лежит? — Андрей лениво хмыкнул и добавил: — Отстань! Ну побегал я, да… кое-какие концы зачистил… хватит об этом.
— Нет, не хватит! Знаю все! Ты думаешь что — после того как ты прикончил этого чиновника, следующий лучше будет? Добрый такой, да? Этот хоть как-то закон соблюдал, а следующий, может, будет вообще в три горла жрать! А кроме того, заинтересуются — кто это его убил и за что! Пойдут по его следам, будут трясти тех, кто с ним общался, и узнавать, кто его мог убить. И полетят головы — им же не правду надо будет выяснить, а найти виновного. А виновны всегда кто? Те, кто слабы.
— Умеешь ты, Федька, настроение испортить.
Андрей выпрямился на скамье и встряхнулся как собака, поймал себя на этом сходстве с животным и, еще больше испортив себе настроение, подумал: «И правда, хрень какая-то получается — чем больше стараюсь помочь людям, тем больше они страдают! Ну почему так? Надеюсь, хоть Аграфа последует моему совету и свалит в город из этой чертовой деревни! Иначе туго ей придется…»
— Жизнь такая, — отозвался Федор, — хочешь как лучше, получается… дерьмо одно… как всегда.
«Где-то я это уже слышал! — усмехнулся про себя Андрей. — И ничего не меняется. Во всех мирах. Кто там сказал — делай что должен, и будь что будет…»
— Наплюй, Федор… Скажи лучше, до столицы еще далеко?
— Сотня верст с хвостиком. Скоро будет таможня графа Баданского, вот где дерьмецы-то… посмотришь, какие люди бывают. Пока не умаслишь их хорошим подношением, дальше не поедешь, хоть ты вой. Помнишь, я тебе говорил о дорожном сборе? Вот он и есть. Аккуратнее там — дежурят наемники графа, парни злобные и задиристые.
— Да мне чего? Я их трогать не собираюсь, — зевнул Андрей.
— Ты-то не собираешься, а вот они тебя собираются… не надо давать повода. В общем, не будем сотрясать воздух — будь настороже и ни во что не вмешивайся.
Андрей откинулся на стойку держателя тента повозки и стал наблюдать за окрестностями — пылила дорога, на горизонте накапливались тучи, и было душновато. «К дождю», — подумал он.
Сосредоточившись, Андрей посмотрел на окружающее новым зрением. Ауры светились ярким светом. Федор светился желто-оранжево, нога вроде как поджила, потому красного свечения не наблюдалось, только аура потоньше, чем в других местах.
Посмотрел на Алену — тоже яркое оранжевое свечение… вроде не беременна. Андрей усмехнулся и загрустил — в таком возрасте люди уже внуков имеют, а он всю жизнь как перекати-поле, летит по ветру и неизвестно где остановится…
Настенка спала на одеялах в глубине фургона, и можно было отдохнуть от ее беспрерывных вопросов, впрочем, скрашивающих путешествие, не отличающееся разнообразием.
«Хотя пусть лучше так, чем какие-то опасные приключения, — подумал Андрей. — На мою долю выпало столько всего, что обычным людям этого хватит на несколько жизней».
Он снова впал в какое-то полусонное состояние, в котором могут пребывать животные, а может, еще и люди, привыкшие к длительному тупому времяпрепровождению — например, путешествиям за тысячи километров на повозке со скоростью пять километров в час.
Очнулся он от возгласа Федора:
— Внимание! Таможенный пункт! Всем быть настороже!
Дорога в этом месте с двух сторон была зажата горами — невысокими, что-то вроде холмов, за ними протекала река наподобие Урала — не слишком широкая, но достаточно глубокая для того, чтобы там потонул Чапаев и еще пара купцов с грузом в придачу.
Через реку тянулся мост, классический — из грубых камней, схваченных известковым раствором, с каменным парапетом и довольно широкий, чтобы могли разъехаться две встречные повозки. Само собой, мост с обеих сторон был перекрыт шлагбаумами — здоровенными бревнами, выкрашенными в красный цвет.
У каждого шлагбаума стояла будка — двускатная избушка, в такой вполне мог укрыться от непогоды десяток солдат. Конечно, можно было обойти мост и попробовать переправиться где-нибудь в другом месте — если ты едешь верхом и не боишься холодной воды. Но как быть, если ты везешь груз, целый фургон… или предположительно везешь груз? В общем, если ты едешь на повозке и хочешь пересечь реку по мосту, как все нормальные люди, не замочив ног, — плати денег таможне.
Перед шлагбаумом, к которому подъехали Андрей и его спутники, стояло пять повозок, и по унылым лицам возчиков можно было понять, что стоят они давно и надеются на то, что уж в этот-то раз все пройдет без проблем, и притом знают, что их все равно обдерут как липку.
Фургон встал в очередь к остальным страдальцам, а Федор пошел узнавать расценки на проезд в славное графство.
Настенка проснулась и запросилась в кустики, а Андрей стал прохаживаться рядом с повозкой и привычно оценивать несение службы сотрудниками таможни. Это были солдаты, довольно прилично вооруженные и с начищенным и смазанным оружием, из чего он сделал вывод, что пользоваться им они умеют и командир этих стражников следит за состоянием их вооружения.
В остальном при взгляде на них не возникало ощущения регулярной воинской части — так, нечто среднее между захудалым ЧОПом и провинциальным отделом милиции: потрепанная одежда, движения какие-то вихляющиеся и нестроевые. Например, постовой у шлагбаума расстегнул рубаху до пупа, чесал во всех местах и беспрерывно харкал, отчего земля вокруг него была помечена желто-зелеными сгустками слизи. Он свысока смотрел на мающихся у шлагбаума купцов с их охраной и зевал, показывая, что они ему глубоко неинтересны и вообще низшие существа, недостойные и землю у его ног целовать.
Вернувшийся Федор был зол и пояснил, что такое вот скопление образовалось потому, что начальник таможни и его заместитель изволят обедать и после часок отдыхать, переваривая пищу, а если кому-то не нравится, тот может переправляться вплавь, держа свой груз на загривке.
Кипевший от злости Федор долго ругался, потом остыл и пояснил, что такая вот пакость здесь происходит всегда — не одно, так другое придумают, лишь бы лишние деньги содрать или просто унизить проезжающих.
Время текло муторно — неприятно было осознавать, что оно бездумно утекает из-за таких вот идиотов, перекрывших дорогу.
Настенке наскучило сидеть в повозке, и она стала носиться между фургонами, не обращая внимания на увещевания матери. Наконец Алене надоело вопить, и она погналась за дочерью с криком: «Вот я сейчас тебе задам, засранка этакая!» Девочка восприняла это как элемент веселой игры, затеянной матерью, и бросилась бегать по мосту, весело смеясь и хохоча во весь голос.
Андрей ухмыльнулся, глядя на это бесчинство, повернулся и полез в фургон, чтобы залечь в спячку на одеялах — все быстрее время пройдет, — когда услышал вскрик, плач и ругань. Ругался мужчина, грубым хриплым голосом понося этих проезжающих, и именно Алену и ее дочь, которые бродят где ни попадя, и так им и надо, поделом!
У Андрея сразу захолодело сердце от предчувствия неприятностей — он выпрыгнул из фургона и увидел бледную Алену, прижимающую к груди плачущую навзрыд Настенку.
Они с Федором сразу подошли к женщине и спросили, что случилось. Оказалось — из будки вышел таможенник, девочка случайно врезалась в него на бегу, и он ударил ее по голове, отбросив в сторону. У девочки пошла носом кровь, на скуле наливался огромный синяк — видимо, удар был довольно сильным, а может, она еще ударилась, когда падала на землю.
Андрей и Федор переглянулись и одновременно сделали шаг в сторону будки.
Федор, опомнившись, хрипло сказал сквозь зубы:
— Андрей, нельзя! Тогда нам придется перебить их всех! Остановись!
Андрей послушался, спросил лишь:
— Какой способ есть наказать его официально? Так, чтобы не докопались?
— Дуэль. Но надо сделать так, чтобы он вызвал сам. Если его ударить — это будет нападение на представителя власти.
— Хорошо. Будет вызов. Не вмешивайся. — Андрей повернулся к Алене, утешавшей всхлипывающую девочку. — Покажешь мне, кто из них?
Она кивнула, но сказала:
— Может, не надо? Уедем, и все? Заживет…
— Я не могу просто так это оставить, извини. Покажи мне его.
Минут через двадцать из будки вышли двое мужчин, один постарше, с властным и высокомерным лицом, второй лет тридцати, худощавый и высокий, молодцевато перехваченный перевязью, на которой висела сабля с украшенной золотыми узорами рукоятью. Его сапоги были начищены до блеска, и весь он был такой напомаженный, наверное, мнил себя завзятым сердцеедом. Но Андрей также отметил, что сабля вложена в потертые, видавшие виды ножны, а за пояс заткнут кинжал, и чувствовалось, что щеголь умеет пользоваться и тем, и другим.
— Кто из них? — спросил Андрей, и Алена, как он и ожидал, указала на высокого таможенника с напомаженной головой.
Андрей направился к беседующим таможенникам, на ходу выстраивая план действий. Подойдя к мужчинам, он обратился к старшему:
— Прошу прощения, что отвлекаю вас от важной беседы, не подскажете, кто тут начальник таможни?
— Я начальник! — с неудовольствием ответил тот. — А что хотели?
— Понимаете, в чем дело, я бы хотел пожаловаться на то, что какой-то умственно отсталый психопат ударил маленькую девочку, едущую в нашем фургоне. Мне сказали, что этот дебил из числа ваших подчиненных. Нельзя ли выяснить, кто это, чтобы я мог посмотреть в глаза этому трусу?
— Хм… — Начальник таможни замялся и покосился на стоящего рядом медленно краснеющего щеголя. — Вы можете подать жалобу графу Баданскому на действия моего подчиненного, если выяснится, что это был один из наших людей.
— Видите ли, я не сторонник кляуз. Мне бы хотелось посмотреть ему в глаза, глаза труса и подонка, который только и может, что поднимать руку на маленьких детей, и сказать ему все, что я думаю о нем, а думаю о нем я очень плохо, считаю, что такой трусливый идиот еще и импотент, поэтому он так ненавидит маленьких детей, ведь сам не способен произвести ничего подобного своим маленьким гнилым отростком!
— Ты, скотина! Да, это я ударил эту маленькую поганку, которая вертелась под ногами и мешала! А ты, деревенский увалень, ответишь за свои слова! Я вызываю тебя! — Щеголя перекосило от злости, он покраснел так, что, казалось, сейчас лопнет.
— Ах вот как! Господин начальник таможни, зафиксируйте где-нибудь — он меня сам вызвал, при всех, я его не трогал! Эй, трус, на чем будем биться?
— На саблях, деревенщина! Сабля и кинжал! — Щеголь посмотрел на столпившихся неподалеку подчиненных и купцов с охранниками, жадно наблюдавших за скандалом, и свысока бросил: — Через полчаса на площадке за мостом, на той стороне. Бой до смерти! Я тебя научу уважать воинов, деревенская скотина! Впрочем, наука тебе впрок не пойдет. Я тебя убью!
Красуясь перед подчиненными и купцами, щеголь развернулся и пошел чуть ли не строевым шагом на другую сторону моста.
Начальник таможни поманил Андрея к будке, крикнув толпе:
— Разошлись все! Это вам что тут, представление? Делами займитесь! — Он повернулся к Андрею и сдавленным голосом сказал: — Вы что делаете? Это Карнак, из дворян, его сослали сюда за дуэли при дворе, когда он убил там какого-то высокопоставленного типа! Другого бы за это повесили или отправили на жертвенный алтарь, а он отделался лишь ссылкой, и то ставлю свою саблю против медяка, через полгода вернется в столицу на белом коне! Если он убьет вас, а скорее всего так и будет, пойдут жалобы, что на посту творится безобразие, дуэли, таможенники убивают купцов! Дойдет до императора, могут устроить проверку — лишь бы повод был денег с графа стрясти, а граф обрушится уже на нас. А если вы убьете его, я вынужден буду голубиной почтой отправить графу сообщение о гибели моего офицера, и его семья обязательно сотрет вас в порошок! Вы соображаете, что делаете?! Тут везде люди графа, и он через полчаса уже будет знать, что его двоюродного брата убили!
— И что вы предлагаете? — холодно осведомился Андрей.
— Что? Сейчас быстренько оплачиваете проезд, я вам даже скидку сделаю, и уезжаете отсюда подобру-поздорову, а я постараюсь утихомирить Карнака, чтобы он не пустился вслед! Честно — он мне самому вот где уже сидит, но я потерплю, и через полгода, а может, раньше его здесь не будет. Вы же мне можете такую свинью подложить…
— А кто ответит за разбитое лицо девочки? Кто накажет подонка?
Начальник таможни осекся и тускло посмотрел Андрею в лицо.
— Похоже, вы ничего не поняли. Делайте что хотите, я все, что мог, сделал. Оплачивайте проезд и поезжайте. Как поступите — не мое дело, человек сам выбирает свою судьбу. — Он вздохнул, с досадой махнул рукой и пошел в домик.
Андрей вернулся к фургону — Настенка уже успокоилась, но ее личико раздулось с одной стороны и перекосилось.
— Ее не тошнит? — спросил Андрей, вглядываясь в ауру ребенка, отливающую красно-черным с правой стороны головы.
— Да, вырвало два раза, — озабоченно ответила Алена.
— Похоже, сотрясение мозга… — пробормотал себе под нос Андрей и уже громче добавил: — Положи ее и проследи, чтобы лежала смирно. Увы, и тряска ей не на пользу, но деваться некуда, ехать-то надо. А Федор где?
— Пошел пошлину оплачивать. А ты о чем с этими разговаривал? И с тем, который Настену ударил?
— Да так… дуэлиться будем сейчас с этим подонком. Сейчас переедем на ту сторону, и я пойду и убью его.
— Ай! — Глаза Алены округлились. — Это чего будет-то? Это ничего хорошего не будет! Уж перетерпели бы мы, не надо было…
— Извини, Алена, я бы себя не уважал после этого.
— Ну что тут у вас? — Запыхавшийся Федор запрыгнул на облучок и тронул фургон к открывающемуся шлагбауму. — Все оплатил — по пять серебреников за лошадь и пять за фургон! Дерут, скоты, безбожно! Этот граф совсем охренел, то-то сюда купцы и не едут! Если бы он держал нормальный уровень пошлин, тут от купцов не протолкаться было бы! Ты как, Андрюха, до чего договорился с этим хлыщом?
— Дуэлиться сейчас будем. Переедешь мост, остановись на площадке. Дай мне саблю получше и кинжал. Дуэль до смерти. Плохо то, что этот хлыщ двоюродный брат графа, сосланный сюда за проступок. Послушай, что мне начальник таможни про него рассказал!
Выслушав друга, Федор опечалился:
— Никак мы не можем доехать до столицы без проблем, и осталось-то каких-то сто верст с небольшим! Вот демонские проказы! Сейчас подберу тебе чего-нибудь пристойное, и не играй с ним — просто заруби, и быстро валим отсюда, а то и так уже задержались. Похоже, и еще в пути задержаться придется… А не спрятаться ли нам где, отсидеться бы пару-тройку дней… пока гроза не пройдет?
— Подумаем… потом — давай выруливай сюда, на площадку!
Фургон наконец догромыхал по каменным блокам до конца моста, поднялся шлагбаум, и повозка выехала на тракт, чуть сбоку от которого виднелась утоптанная площадка, поросшая мелкой травой с проплешинами — что-то вроде волейбольного поля. Как понял Андрей, эта площадка применялась здешними солдатами для тренировок в воинских умениях. Сегодня она должна была послужить ареной для дуэли…
Повозка остановилась, и Федор полез внутрь, отыскивать пристойный клинок для Андрея. Через минуты три он вылез на облучок и положил Андрею на колени одну из сабель и длинный кинжал.
— Возьми-ка мою, я ее хорошо знаю, баланс у нее отличный — дряни не держу. Простенькая… на вид, но великолепной стали. Кинжал тоже мой — в случае чего его и метнуть легко. Еще раз: не заигрывайся с ним. Я знаю, что ты можешь с ним покончить за секунду, и знаю, что ты не устоишь перед соблазном испытать свои возможности. Просто проткни ему горло, и все! Ну иди! Удачи!
На площадке уже стояла группа солдат, любопытные купцы и охранники — Андрею это было на руку, чтобы не говорили потом, что тут произошло банальное убийство. А насчет «не заигрывайся» Федор был не вполне прав — не стоило показывать, насколько Андрей быстрее и сильнее этого Карнака, могут пойти нежелательные слухи.
Андрей вышел на площадку и подошел к кучке зевак, в центре которой стоял Карнак.
— Я готов. Ты подтверждаешь свой вызов?
— Подтверждаю, деревенщина! — Карнак усмехнулся, и его лицо осветилось радостью — вот сейчас он покажет этому недоумку! И заодно этим придуркам — кто тут всех сильнее, пусть боятся! Вовремя этот идиот попался на пути, надо будет для острастки его разделать, как повар рыбу.
Эти мысли как будто высветились на лбу Карнака бегущей строкой, и Андрей улыбнулся — настолько все было очевидно.
— Чего улыбаешься, придурок? — недоуменно спросил негодяй. — Что тебе показалось смешным в моих словах?
— Все. Ты, например, со своим чванством и глупостью. Я готов. Кто подаст сигнал к началу?
— А никто! — крикнул Карнак и напал на Андрея, рассчитывая покончить с ним в первые же секунды боя.
Он с ходу нанес три удара — два саблей, один раз кинжалом, что было необычно. Кинжал всегда использовался только для отбивания ударов, ну и в ближнем бою, а также чтобы добить противника — это Андрею объяснил Федор в начале их знакомства.
К удивлению Карнака, его противник легко и даже лениво отбил молниеносные наскоки и, не ответив атакой, замер в ожидании.
— Ну что, Карнак, ты только детишек бить можешь? А на мужчину у тебя кишка тонка? — Андрей издевательски ухмыльнулся и изготовился к вражеской атаке, которая не заставила себя долго ждать, — вихрь молниеносных ударов, каждый из которых мог стать смертельным… для обычного человека, обрушился на него.
Андрей принимал их на клинок сабли и кинжала так же спокойно, как бился бы в тренировочном бою — с его реакцией и силой он мог бы закончить поединок уже в первые секунды, но изображал, что тонет в ударах и вот-вот пропустит какой-нибудь из них.
Так продолжалось минут пять — семь, а потом Андрей стал потихоньку наращивать темп и наседать на Карнака.
Да, тот был классным бойцом, Андрею до его уровня владения саблей было далеко. Если кто и мог сравниться с Карнаком в технике, так это Федор — складывалось такое впечатление, что они учились в одной и той же школе фехтования, вот только скорость у Карнака была чуть выше, чем у старого солдата. Оно и понятно — возраст и алкогольные излишества никому не добавляют здоровья.
Для Андрея же поединок с Карнаком был из области чего-то скучно-тягучего: так наблюдают за мухой, поймать которую нужно во что бы то ни стало — рука человека движется медленно-медленно, и насекомое успевает от нее уклониться.
Вот только Андрей был в несколько раз шустрее этой мухи — его скорость и до того, как он стал оборотнем, была выше, чем у обычного человека, отточенная годами беспощадных тренировок, а если к этому добавить возможности оборотня…
В общем, сабля противника приближалась к нему медленно, так медленно, что он мог за это время сесть на землю, посидеть, снова встать и отбить удар.
Андрей заметил, что свойство замедлять время проявлялось у него не всегда — иначе он постоянно видел бы людей медленно плывущими в пространстве. Оно проявлялось именно тогда, когда ему по ситуации нужно было ускориться, — как будто мозг нажимал какой-то переключатель и тело переходило в режим сверхскорости.
Ему подумалось — а какого рожна он не убил этого негодяя словом, как тогда сатанистов? И тут же дал себе ответ: это было бы неправильно. Карнак должен знать, за что умирает, и свидетели их поединка должны знать, за что он умер, иначе зачем это все? Ну умер и умер, да… а так его смерть послужит кое-кому предупреждением, что есть Божественное провидение и кара настигнет подлеца — будь он дворянин или же простой солдат.
Удар! Еще удар! Звон сабель и скрежет клинка, перехваченного кинжалом, еще удар — Карнак стал уставать, от напряжения на его лбу выступили капли пота.
Наконец Андрей, отведя косым движением сабли клинок Карнака, обратным ударом рассек ему шею справа, и тот остановился, пытаясь зажать фонтан крови, пробивающийся у него между пальцев.
Андрей подумал долю секунды и добил противника ударом в сердце — сабля вошла тому в грудь сантиметров на тридцать. Карнак упал навзничь и затих. Андрей обвел взглядом свидетелей поединка и спокойно спросил:
— Есть кто-то, кто может сказать, что я бился нечестно? Нет? Тогда бой закончен. Всем удачи. — Он повернулся и пошел к фургону, где уже подпрыгивал от нетерпения Федор.
— Давай, давай, Андрюха, валим отсюда! Н-но-о! Пошли, бездельники, давайте, перебирайте копытами!
Фургон тронулся по дороге, а Федор укоризненно сказал товарищу:
— Вот знал, знал же, что ты так поступишь! — Усмехнулся и добавил: — А красиво было смотреть — ты двигался так быстро, что глаз уследить не мог. Парень-то был хорош… Интересно, не мог ли я его встречать на фехтовальных турнирах? Впрочем, все может быть, но я его не помню. Как он тебе показался?
— Медлительный. Хотя и быстрее тебя. — Андрей подмигнул. — Не пил бы, он бы тебе в подметки не сгодился. А так… в сравнении с ним ты был бы на третьем месте. Он — на первом. Однако ему это не помогло, как видишь…
— Вижу… еще бы! С оборотнем драться! Это только ты, с твоей тупой упертостью мог победить кикимору, я бы не поверил, если бы мне кто-то рассказал. — Федор усмехнулся, а потом нахмурился. — Настене плохо совсем — тошнит ее, лежит стонет. Не знаю, что будем делать. Лекаря надо где-то искать или отсидеться несколько дней — нельзя ей трястись в повозке.
Андрей кивнул и полез в глубь фургона: Алена сидела на скамейке, держа девочку за руку, а рядом стоял горшок, в котором угадывалось дурно пахнущее содержимое желудка девочки.
— Как она?
— Плохо. Боюсь я сильно за нее, Андрей! Похоже, что удар сильный был… — Алена тихо заплакала. — К лекарю ее надо! Сейчас растрясет, так вообще будет плохо.
— Ясно, — угрюмо сказал Андрей, глядя на бледное лицо девочки.
Ему показалось, что кроваво-черные всполохи вокруг ее головы увеличились с тех пор, как он смотрел на нее последний раз.
«Кровотечение в мозг? Ой-ой-ой… это очень дурно! Девочка может умереть. Как несправедливо… ну как несправедливо, чертовщина полная!» — Он легонько погладил Настену по голове и вдруг увидел, что там, где он прикасался, аура сменяла цвет на более естественный — красные и черные цвета как бы тускнели, растворялись в его ауре, видимо, он забирал у девочки ее болезнь, воздействуя через ауру.
Его аура была темно-синей, с какими-то белыми прожилками и всполохами — он не видел такой ни у кого вокруг, вероятно, это и был первый признак оборотня.
Воодушевившись, Андрей начал водить рукой вокруг головы девочки — через минуты две руку закололо, аура вокруг руки Андрея стала светлее и не такой насыщенной, зато в ауре Настены красного цвета становилось все меньше и меньше. Он стал водить уже другой рукой, удивленная и восхищенная Алена, затаив дыхание, наблюдала за действиями Андрея, а он все впитывал и впитывал в себя болезнь девочки.
Минут через пятнадцать аура Настены уже светилась ярким оранжевым светом. Девочка открыла глаза и сказала:
— Мамочка, кушать хочу! Еще попить! Дядя Андрей, ты тут! Ты побил того дядьку? Он нехороший! Его надо выпороть как следует! Он шалун!
— Ага, шалун, — неожиданно для себя прыснул со смеху Андрей, — я выпорол его. Больше шалить не будет.
— Это хорошо, — улыбнулась девочка, — я тоже шалить не буду!
— А вот это ты врешь! — еще пуще засмеялся Андрей. — Будешь, еще как будешь! Алена, покорми ее чем-нибудь, да вылей эту пакость из горшка, а то мне кажется, что я проснулся с бодуна и вокруг воняет моей рвотой.
— Андрей, ты лекарь? — Алена смотрела на него круглыми глазами. — Как ты смог ее вылечить?
— Не знаю, — посерьезнел он, — попробовал вот и вылечил. Захотел, наверное, сильно — и вылечил. Ну все, отдыхайте. Может, остановиться где-нибудь? Федор, может, нам остановиться? Пообедаем, умоемся?
— Нет уж, давайте-ка подальше отъедем, а уж потом… как бы за нами погоню не устроили. Чует мое сердце, что это добром не кончится. Как там Настенка?
— Нормально Настенка. Бодра и весела. — Андрей перегнулся из фургона и озабоченно посмотрел назад. — Чего доброго, и правда погоню вышлют, все может быть.
— Федь, представляешь, он вылечил ее! — взахлеб сообщила Алена. — Взял и вылечил! Положил на нее руки, и р-раз! — она здорова!
— Кто вылечил? — не понял Федор. — Андрей, что ли?! Ну ты, брат, даешь… не только, значит, убивать можешь. Это что, тебе способности от кикиморы перешли? Вот здорово!
— Здорово, — угрюмо согласился Андрей и подумал: «Вот так вот, кикиморы-то, оказывается, еще могут и лечить людей, а не только убивать. Вот так вот, ребята…»
