Дуд нашел отличное место: стоявший особняком от других деревьев величественный дуб нависал над текущим по извилистому оврагу ручьем. Тут и похоронили проводника. Обошлись без прощальных речей, слова были уже ни к чему.

Затем Галла смогла пробить портал, но не туда, куда планировала изначально. В свободной от лар’элланской сети зоне отыскала на карте деревню, по слухам, обитаемую, и открыла проход к ней. Деревня оказалась не только заселенной, но и неплохо застрахованной от незваных гостей: жителей защищал высокий частокол, а над единственными ведущими внутрь воротами дежурили на вышках вооруженные арбалетами караульные. Гостей встретили настороженно, пускать отказались, а для острастки пообещали «наделать дыр», если не уберутся, и плевать, что у них кто-то ранен. Но гости попались настойчивые. Лар и Галла, не сговариваясь и даже не переглянувшись, оказались за оградой: он – сумраком, она – открыв портал и сразу же встав за спиной дозорного, после чего ворота открыли, а оружие спрятали. А заодно и детей, и коз, и гулявших до этого по улочкам гусей – на всякий случай.

В деревне отыскался гостиный дом, в мирное время, очевидно, процветавший, так как в этом месте сходилось несколько торговых путей, а теперь превратившийся в убогую рюмочную, где работал только едальный, а точнее питейный зал на первом этаже. Но для прибывших открыли и привели в порядок комнаты на втором, увидев серебро (баронесса Ал-Хашер не мелочилась), пообещали баню и нормальный ужин, а пока предложили вина и соленого козьего сыра.

Сэллер присел за стол к Наю, Мэту и Лони, послушал их рассказы о погибшем товарище и выпил стакан прокисшего виноградного сока, который здесь называли вином, за то, чтобы Белка не скучал в садах ауров.

– Расслабились они оба, – высказал свою версию случившегося Най. – Им участок тихий достался, в нашу же сторону большая часть крыс ломанулась. А какая-то тварь затаилась в кустах и…

– Не, вряд ли, – покачал головой Лони. – Лил – да, есть малеха. Даже не заметила, что ее поджидают. А Белка стрелу пустить успел. Самострел его видел? Разряжен. Значит, выстрелил.

– И не попал? – спросил с сомнением Найар. – Белка? Когда такое было? Скорее к нему тоже со спины подобрались. Он развернулся в последний момент и получил ножом в живот. Крикнул или на помощь пытался позвать. Тут ему горло и перерезали, чтоб не шумел.

– А самострел? – не отставал Лони.

– Может, когда упал, крючок от удара сорвался? Или Белка уже раненый его спустил. Палец дрогнул, ну и…

– У Белки не дрогнул бы. – Молчавший до этого Заноза разлил по стаканам мутно-розовую кислятину. – Подстрелил он того гада. Ранил точно. А тот на него бросился и горло перерезал.

– Кто знает, как оно на самом деле было?

– Я знаю, – уверенно заявил Мэт. – Вот!

Парень вытащил из-за пазухи и положил на стол толстую арбалетную стрелку.

– Белкин болт. Вишь, насечки? В ручье нашел, на камнях чуть ниже застрял. Если бы Белка случайно крючок спустил, со своего места в ручей не угодил бы, там вода под кручей течет. Значит, подошел кто-то к ручью, болт выдернул, рану промыл. И дальше пошел. Может, усатый тот, что на Винхерда вышел. Помнишь, лысый сказал, что пробирался один тоже кустами? Но у Вина уши – чтоб у меня такие были! – за сто гиаров зайца в траве услышит. Два болта в ту крысу на слух всадил! Я потом трупак видел. Жаль, не догадался поглядеть, была в нем третья дырка или нет.

– А смысл? – поморщился Найар. – Не ушел тот гад, это главное. Галла кольцо держала, там и муха не вылетела бы. Если он у Вина каким-то чудом проскочил, то на Сэла нарвался. А в братишкиных покойничках я б лишних дырок не искал.

– Ну ты нашел, что за столом вспомнить. – Лони попытался изобразить брезгливость, одновременно запихивая в рот кусок присоленного хлеба.

– Так к столу как раз, – заржал Мэт. – Мясцо!

Верно Дуд сказал, это война. В мирное время потерять товарища – трагедия. На войне – обычное дело. Похоронили, помянули и снова можно шутить и смеяться. Ведь можешь не успеть, и завтра хоронить будут уже тебя.

Впрочем, Зэ-Зэ быстро посерьезнел и упрятал болт под безрукавку:

– Остальные Иска забрала вместе с арбалетом. А этот себе оставлю. Встретимся еще раз с имперцами или с йорхе, пошлю им подарочек. От Белки.

Вспомнились мечи Ромара. Те самые, которые лежат в кабинете Лара семейной реликвией. Почему никому не пришло в голову взять их себе, пока в Кармоле еще шли бои, чтобы клинки Убийцы продолжали сражаться вместо него?

Но Сэл недолго думал об этом: увидел спустившуюся в общий зал Галлу. Подруга сама отыскала его взглядом и с легкой улыбкой кивнула, отвечая на немой вопрос. Чародейка выглядела утомленной – наверняка потратила немало сил на то, чтобы уже утром Лил была на ногах. Не потому, что хочет, чтобы девушка осталась в отряде, это самой Лилэйн решать, а потому, что не может по-другому. А сила? Сила скоро к ней вернется. Проходя мимо, Буревестник благодарно пожал ее ладонь и получил еще одну улыбку, теплую и лукавую, несмотря на усталость в глазах.

Наверное, в мирное время эта деревня, названия которой Сэллер, если и слышал, то не запомнил, процветала. На развилке трех дорог устраивали шумные торги, люди приезжали издалека и надолго, а потому и гостиный дом построили такой большой. А вот комнаты в нем, напротив, были маленькие – каморка с окошком, в которой помещалась кровать или две, узкий шкаф да небольшой столик. Зато таких комнаток было штук двадцать, и по обе стороны темного коридора тянулись одинаковые, выкрашенные грязно-коричневой краской двери. За какой из них поселили Лилэйн, Сэл помнил – сам нес девушку на руках вверх по узкой лестнице, где не развернуться было с носилками. Сейчас дверь была приоткрыта, и молодой человек остановился, услышав голоса: кто-то его опередил.

– …нет, Вель, не видела.

А, это та наглая девица. Принесли же ее хоры!

– Сама не знаю, как так получилось. Удар, боль… Дальше не помню ничего.

Лил говорила негромко, но в голосе уже не было слабости и страдальческих ноток. Оборотниха же была верна себе: та же беспардонность, невзирая на обстоятельства.

– Ясно, – бросила она небрежно. – Бывает. Тикоту тоже зацепило, и Дуд стрелу словил.

– Как они? – забеспокоилась раненая.

– В порядке. Там царапины, парни и магам не показывались. Спиртом залили, само заживет.

Она словно укоряла Лилэйн за то, что той понадобилась помощь целителя.

– Ладно, пойду. А то тут к тебе уже… прилетели.

Демоны! Снова унюхала!

Сэллер прижался к стене, пропуская мелкую язву, и отвернулся, не выдержав ее не по-доброму насмешливого взгляда, в котором вновь почудились зеленые искорки.

– Все шпионишь, птичка?

– Иди ты, – пробормотал он чуть слышно.

В ответ девчонка скороговоркой высказала то же пожелание, но на местном наречии и с указанием точного пункта назначения. Зараза! И как только брат мог с ней связаться? Хорошо, что одумался.

Маг провел ладонью по лицу, сгоняя с него неприязненную гримасу, и шагнул в комнату Лил. Девушка лежала на узкой кровати у окошка с мутными, наскоро протертыми суетливой хозяйкой стеклами. Увидев его, она улыбнулась, а потом, наверное, вспомнив, чем закончилась их встреча вечером, поспешно отвернулась к стене. Но улыбка, насколько он мог заметить, осталась, и к ней добавился легкий румянец на еще недавно бледных щеках.

– Как ты?

– Спасибо, уже лучше. Галла сказала, что скоро можно будет встать.

– Галла знает, что говорит. Она же у нас целительница.

– Да? – удивленно обернулась Лилэйн.

– Да. Травница.

– Шутишь? – надулась девушка.

– И да, и нет. До войны Галла преподавала «Травы и зелья» в школе магических искусств, а после занятий дежурила в тамошней лечебнице.

– А Сумрак?

– Тоже был учителем. Фехтования.

– А ты?

– Я? Просто мальчишкой, наверное.

Девушка заворочалась, и он не сразу сообразил, что она отодвигается к стенке, освобождая для него место на краешке постели.

– Расскажешь? Интересно, каким ты был раньше.

– Ничего интересного. Но, если хочешь, расскажу.

Он присел рядом. Что рассказывать, не знал: не привык говорить о себе, и никаких забавных историй времени беспечной юности, как назло, не припомнилось.

– Так каким же ты был?

– Таким же, кажется. Только брился реже и стригся чаще. А еще у меня было два глаза. Но с девушками тем не менее жутко не везло.

– А сейчас везет?

Ее улыбка развеяла последние сомнения.

– Может быть, ты мне скажешь?

Он лишь немного подался вперед, наклонившись к ее лицу, а затем тонкая рука обвила его шею и потянула вниз, к приоткрывшимся навстречу губам.

Но из всех законов, людских и божеских, неукоснительно соблюдается только один – закон подлости. И в данном случае этот закон гласил, что в комнату просто обязан кто-то войти.

– Вот это, я понимаю, постельный режим, – натянуто-беззаботно усмехнулся от дверей Най. – Лил, я тебе бульона принес, Галла велела. Попей, пока горячий.

Он прошел в комнатку, чтобы поставить на столик у кровати кружку, от которой шел пар, по пути «нечаянно» наступив брату на ногу.

– А потом, она сказала, тебе нужно поспать, – дополнил злорадно.

Такое ребячество смешило, а не злило. Сэл ласково погладил девушку по покрасневшей щечке.

– Галлу нужно слушаться. Отдыхай, а я попозже загляну.

Объясняться с Наем не хотелось. Да и объяснять было нечего, не дурак, сам все понял. Сидеть на постоялом дворе тоже желания не было. Решил пройтись по деревне, осмотреться, что за место, что за люди.

Место было самое обыкновенное – небольшое поселение, обнесенное высоким частоколом. Широкие, хорошо утоптанные улицы и добротные деревянные дома, прятавшиеся каждый за своим забором. И люди были как люди. Уже разузнали все о прибывших, осмелели. Те немногие, кого он встречал, или приветливо улыбались, или равнодушно отворачивались. Сэллер прошел до въездных ворот, на которых уже сменились караульные, а потом развернулся и, думая о своем, светлом и радостном, не заметил, как прошагал до другого конца деревни. Тут столпилась у бревенчатой стены чумазая ребятня. Мальчишки о чем-то оживленно спорили, прыгали и карабкались друг на друга, пытаясь перелезть через ограду.

– А что это у вас тут? – заинтересовался маг.

Увидев незнакомца, малышня бросилась врассыпную. Остался один – худенький пацаненок лет семи, с копной соломенных волос и любопытными синими глазенками.

– Мы на речку хотели, – сообщил он доверительно. – Речка там.

– И часто так лазите?

– Не-а. Тетенька перелезла, а мы за ней.

– Тетенька?

Представилась полнотелая деревенская баба в широком сарафане и цветастом платке, карабкающаяся по гладко обтесанным бревнам.

– Ага, тетенька. Говорит: речка у вас должна быть. Мы ей сказали, что там она, тетенька и перелезла. Ну и мы за ней. Только не получается.

– И не получится, – рассеянно пробормотал Буревестник, рассматривая свежие царапины на темной древесине. – Сперва нужно когти отрастить, как у тетеньки. Или научиться делать, как дяденька.

Прикинув высоту ограды, он оттолкнулся ногами от земли, на миг завис в воздухе, стабилизируя формулу левитации, и перелетел через частокол.

Речушку почувствовал сразу. За минуту отыскал на ней и место, облюбованное подозрительной «тетенькой». Помня о прежних ошибках, зашел с подветренной стороны.

Авелия успела искупаться и постирать рубашку, а теперь напялила ее на голое тело и ходила туда-сюда по бережку, ожидая, пока одежда высохнет под еще теплыми лучами клонившегося к закату солнца. Притаившемуся в тростнике парню стало неловко. Снова вышло, что он за ней шпионит, а дело ведь обычное – видела речку на карте, решила окунуться. Да, не нравилась ему эта девица, но неприязнь не оправдывала того, что он, как какой-то извращенец, подсматривает, как она вышагивает у воды в едва достающей до середины тощих бедер рубахе, мокрой и просвечивающей. Нужно было уходить. Пусть себе сохнет, прохаживается тут и бормочет под нос что-то бессвязное, зажав в кулаке висевший на длинной цепочке медальон…

Медальон! Отступивший уже назад маг резко остановился. Бедная-несчастная сиротка из охотничьего поселка – владелица изящной серебряной побрякушки? Уж не из-за этой ли штуки он не высыпается и мучается головной болью с того самого дня, как встретил эту особу на дороге?

– Как водичка? – вышел он на берег у нее за спиной.

Девушка замерла, но всего лишь на миг.

– Теплая, – сообщила равнодушным тоном не обернувшись.

– В бане теплее была бы. Что не дождалась?

– Ждать не люблю.

– Понимаю. Сам такой.

Сэл думал, что она повернется и он сумеет получше рассмотреть висевшее у нее на шее украшение, но Вель по-прежнему стояла к нему спиной. А когда он сам обошел ее, медальона не увидел – успела спрятать под рубашку, но влажная ткань, облепившая тело, выдавала его очертания.

– На что пялишься, птичка?

– На цацку твою… Больше не на что.

Буревестник перехватил замахнувшуюся на него ладонь. Затем и вторую. Но оборотни намного сильнее обычных людей, и эта девчонка в драке могла справиться, наверное, и с великаном Тикотой. Пришлось задействовать дар, чтобы хоть немного ее угомонить. Пальцами одной руки удалось сдавить оба ее запястья, а второй – поддеть цепочку и вытащить из-за ворота медальон.

– Эльфийское серебро? – уточнил он едко.

– Я не ношу серебра, – прорычала Вель. – Не люблю.

Сказки, что оборотни не переносят серебра, но это был совсем другой металл, и наверняка недорогой. Пожалуй, девчонка из небогатой семьи могла позволить себе такое украшение.

– Все равно штучка эльфийская. Листики вот, руны.

– Р-руны! – Она клацнула зубами, показав клыки. – Это местный язык, саальге. На нем говорят не только эльфы.

– И что же тут написано?

– Что ты придурок!

Он сам не понял, на что нажал, но крышка медальона со щелчком откинулась, открывая взгляду лаковую миниатюру – портрет женщины, матери или бабушки злобно сопящей девчонки. Семейное сходство угадывалось, несмотря на то что портрет, как и сам медальон, не был мастерским шедевром, а был именно тем, чем и должен быть – простенькой безделушкой, как раз по карману среднему саатарскому обывателю.

Глупо вышло. Сэл отпустил руки девушки, и, едва освободившись, Вель с размаху ударила его по щеке. Ладно бы ладонью, пощечину он стерпел бы и, возможно, даже согласился бы с тем, что она заслуженна. Но по лицу, раздирая кожу, прошлись острые когти. Боль была настолько сильной, что он вскрикнул и зажмурился.

А когда зажал кровоточившие царапины платком и огляделся, Авелии на берегу уже не было.

Ругая себя и проклиная хорову оборотниху, Сэллер вернулся в деревню, добрался до гостиницы, спешно миновал общий зал, в котором уже накрывали к ужину, и поднялся в комнату, где поселили их с братом. Най лежал на кровати и смотрел в розовый от лучей закатного солнца потолок. На Сэллера взглянул мельком и тут же отвернулся, не заметив прижатого к щеке окровавленного платка.

Буревестник одной рукой порылся в сумке, вынул чехол с бритвенными принадлежностями и извлек оттуда маленькое зеркальце. С опаской оторвал от лица ткань и отшатнулся – от здорового глаза и почти до подбородка тянулись багровые борозды. Бездна! Говорили, что следы от зубов и когтей оборотня остаются на всю жизнь.

Достав флакон с одеколоном, плеснул его на чистый платок и приложил к щеке. Кожу обожгло так, что выть хотелось, а Най, почувствовавший запах, с мрачной усмешкой поинтересовался:

– На свидание собираешься?

– Только оттуда, – стиснув зубы выдавил Сэл.

Брат сел на постели и с непониманием уставился на его изуродованное лицо.

– Где это… Кто?

– Вель твоя ненаглядная!

Хвала богам, царапины начали затягиваться. Но если у самого не получится, придется Галлу просить, а ему этого не хотелось. Начнутся расспросы, и в итоге он же окажется виноватым.

У Ная тоже появились вопросы, и Сэллер не таясь все ему рассказал. И о том, что ему показалось странным, что девчонка сбежала за ограду, и о том, что заподозрил в ней шпионку Аэрталь, увидев медальон с рунами.

– Вель? Шпионка? Еще и эльфийская? Извини, братишка, но я думал, ты умнее. Она же оборотень! Эльфы терпеть их не могут.

– Отличное прикрытие, – парировал Сэл. – Никто не заподозрит. И не все эльфы относятся к оборотням одинаково.

– Возможно. Но Вель относится одинаково ко всем эльфам.

Комната уже погрузилась в сумерки, и Буревестнику пришлось создать искусственную подсветку, чтобы оценить результаты собственного целитетельства. Эта сторона дара давалась хуже, чем привычные стихийные заклинания, но сегодня он сделал все верно. Остались только тонкие белые полосы на загорелой коже, еще немного – исчезнут и они.

– Помнишь, ты спрашивал про защиту, которую я сделал Авелии? – негромко продолжил Най. – Мол, к чему она, если все знают? Так вот – от эльфов хотел ее закрыть. Попалась она им осенью. Ушли в дозор вдвоем с Гаем – был у нас такой следопыт – и встретили отряд лар’элланских лучников. Те их обступили, а какой-то хмырь ушастый, главный у них, говорит: ты, мол, парень, иди себе, а девчонку я забираю. И что бы Гай им сделал? Ничего. Возвратился один, рассказал, как было. Мы думали, Вель уже не увидим. Слухи ведь всякие ходят: и про зверинцы в Лесу, где таких, как она, держат, и про… Разное, в общем, болтают… А она вернулась через длань. То ли сбежала, то ли они сами ее отпустили. Что было, так никому и не рассказала. Знаю только, что плакала она тогда все время. Заберется куда-нибудь, где думает, ее никто не увидит, ревет и повторяет: «Ненавижу эльфов, ненавижу эльфов». А ты говоришь, шпионка.

– Н-да, – Сэл потер полностью заживленную щеку, – грустно. Но вернулась же – живая, невредимая.

– Живая. А вот про невредимую не скажу. Трудно определить, когда на ней шрамов не остается.

Сэллер не любил обижать людей, тем более незаслуженно. Но даже после рассказа Ная виноватым перед Авелией себя не чувствовал. И совсем не из-за того, что девчонка по-своему уже отомстила, разодрав ему лицо. Что-то с ней было не так. Определенно.

– В общем, не лезь к ней со своими дурацкими подозрениями, – подвел итог Найар. – Она хорошая.

– Ты это с первого дня твердишь, как заведенный. Только если она такая хорошая, что ж ты сам от нее шарахаешься, как от прокаженной? Даже посмотреть в ее сторону боишься. А когда в Ясуне решали, брать или нет, что сказал? Выходит, в печенках уже сидит у тебя эта хорошая?

В тесной комнатушке с двумя кроватями, между которыми чудом втиснулся стол, светился под потолком созданный Сэллером белый шар, и в магическом свете лицо брата показалось Буревестнику каким-то бледным. Или он действительно побледнел после его слов?

– Так что с ней не так?

– С ней? – Най отвел глаза. – С ней все так. И не нужно говорить о том, чего не знаешь.

– Не буду. Мне не доставляют удовольствия беседы о твоей чокнутой подружке. Я собирался зайти к Лил. – Сэл еще раз взглянул в зеркало и убрал его в чехол. – Насчет нее, надеюсь, ничего объяснять не нужно?

– Кроме того, почему ты решил и здесь перейти мне дорогу? Не объясняй. Должно быть, это вошло у тебя в привычку.

– Это у тебя вошло в привычку в чем-то меня обвинять, Най. Если ты не понял, мне нравится эта девушка. Может быть, больше, чем нравится.

– Больше? Да ты знаком с ней всего длань!

– Разве это зависит от срока? Лил мне нравится. А для тебя она – очередная отметка в списке личных побед. Была бы. К тому же зачем тебе Лил, когда у тебя есть такая хорошая Авелия?

Получилось резко, но он сказал то, что думал.

Сэллер поднялся, развеял ненужное уже заклинание, вновь погружая комнату в полумрак, и направился к двери. Несколько шагов по коридору, и он забудет о безумии сегодняшнего дня.

– Вель спасла мне жизнь.

– Что? – До него не сразу дошел смысл услышанного.

– Вель спасла мне жизнь, – глухо повторил Най. – Если бы не она, меня здесь сейчас не было бы. Вспомни об этом, когда решишь прицепиться к ней с очередной глупостью.

Сэл замер, взявшись за дверную ручку, а потом медленно развернулся к брату:

– Знаешь, тогда я вообще ничего не понимаю. Она спасла тебе жизнь, у вас был роман…

– Да не было у нас никакого романа!

Под потолок снова взмыл шар света, но Най смел его одним резким пассом:

– Сядь. Если не очень спешишь…

Когда-то они были больше, чем братьями – они были лучшими друзьями. Между ними не существовало секретов и недомолвок. Так было до тех пор, пока Сэл не ощутил зов врат. Вместе с даром идущего он получил первые тайны, которые не мог разделить с Наем, и с каждым днем этих тайн становилось все больше и больше. Брат не мог не почувствовать этого и тоже замкнулся в отместку. А потом началась война…

– Это случилось почти год назад, в начале лета. Мы схлестнулись с имперцами. Не с бандами, не с остатками разбитой части, а с крупным отрядом каэрской пехоты… Нет, не так. Не с того начал. Прошлой весной у нас с Фертом закончился контракт, и нужно было решать, остаемся мы в лар’элланской армии или возвращаемся в Кармол. Дома война уже утихла, смысла в возвращении не было, но с другой стороны, и у эльфов порядки – не каждый выдержит. На счастье узнали про Арая и его сотню. Ребята отчаянные, крушат врага, где только встретят, а магов им не хватает. Вот мы и решили к ним податься. Освоились буквально за несколько дланей. Ты же видел, как у нас? Все просто, все свои. Освоились, в паре дел поучаствовали – себя показали, так сказать… А спустя еще длань или две Вель появилась. Сама пришла. Об Арае и его ребятах слухи гуляют, так что многие приходят, кому по лесам прятаться надоело. Вот и Авелия так появилась. Бледная, тощая, перепуганная. Она почти год одна в лесу прожила. Дичь себе на пропитание отстреливала и имперцев поодиночке. В общем, взял ее Арай, а девчонка дикая совсем, шугается всего, лук из рук не выпускает, того и гляди, подстрелит кого-нибудь. Не помню, с чего началось. Пожалел ее, наверное: она же все одна и одна. Раз к своему столу позвал, второй. Иллюзию какую-то слепил, чтоб хоть улыбнулась. Книжку для нее нашел. Даже не ожидал, а она грамотная оказалась, и на каэрро, и на саальге читает, орчий понимает немного… В общем, подружились с ней, что ли. А через месяц та стычка… На настоящих бойцов нарвались, не на отребье какое-то. Отрезали мой десяток, ребят перебили… не смог я всех закрыть. У имперцев тоже маги были. Когда поняли, что и я не прост, блокаду поставили. Маленький контур, на полпарсо, наверное. Но мне одному много ли надо? Заперли и солдат пустили…

Най умолк ненадолго, перевел дух и продолжил:

– Пустили солдат, а из меня без магии боец, сам понимаешь… Меч из ножен вынул. Не отобьюсь, думаю, так хоть умру с мечом в руках. А они окружают. Полтора десятка, наверное, на меня одного. Мысли… Да никаких мыслей. Даже о тебе с родителями не вспомнил. Стоял и ждал, когда меня убьют. А потом смотрю, один упал, второй, третий… Мечники шли, а на них град стрел, как будто наших человек пять на деревьях засело. Только вижу, из одного места бьют. Так и не понял, кто это, пока Вель на землю не спрыгнула. Одна стрела на тетиве, другая в зубах… Она быстрая. Тогда еще не знали, что она оборотень, но все равно быстрее ее никого не было. Перестреляла их всех, даже на десять шагов не подпустила. Вот так вот, братишка… Только это еще не конец. Вель стрелы собрала, встала рядом, и ждем оба, что дальше будет. А дальше – крики, шум… Чувствую, блокаду сняли. Прислушался, уже только свои вокруг. И я живой. Живой, демоны б меня драли! И как будто самогонки стакан опрокинул, как пьяный стал. Хорошо, весело. Вель рядом стоит, улыбается. Сгреб ее на радостях в охапку, спасительницу свою… Шек! – Парень что есть силы стукнул кулаком по столу. – Говорю же, как пьяный был. А она… хоть бы сказала что, ударила бы меня, дурака, закричала бы…

Он замолчал, и стали слышны шаги в коридоре и голоса в обеденном зале.

– Ну давай скажи мне, кто я после этого. Молчишь? Ну и ладно. Сам знаю.

Звенели тарелки. Кто-то, громко стуча каблуками, сбегал вниз по лестнице…

– Дальше что?

– Дальше? Дальше к своим вернулись. А ночью ей плохо стало: горит вся, мечется… Хорошо, в поселке тогда стояли, а там старуха-ведунья была. Та сразу распознала, в чем дело, трав каких-то принесла, вроде успокоительного, еще чего-то… Только все равно три дня ее в первый раз ломало, пока перекинулась. Потом вроде полегче стало… А я… Поговорил я с ней. Так, мол, и так, хорошая ты девчонка, Вель, по гроб тебе обязан, а все остальное забудь, прости, больше не повторится… Чушь такую молол, что и не повторю. А она послушала, кивнула. Забудем, говорит. Не повторится, так не повторится. И все. Только смотреть стала так… Смотрит и смотрит… Я как-то не выдержал – тоже после боя было, наорал на нее, назвал, кажется, как-то… Вроде бы перестала. А так вроде и нет… Демоны! Что мне теперь, жениться на ней, что ли? Или в петлю лезть? А? Вот ты умный, скажи, что я должен делать?

– Не знаю. Ничего. Время пройдет…

– Да, точно. Время. А может, я вообще с тобой вернусь. Домой. А все это останется здесь, на Саатаре. Да, братишка? Только пока мы тут и пока она тут, не трогай ее, пожалуйста. Странная она, не спорю. Но тут все со странностями. А Вель, она…

– Хорошая, я помню.

Лил спала. Сэллер постоял немного в дверях ее комнаты, глядя на безмятежное лицо в тусклом свете горевшей на окошке свечи, и спустился вниз. Присел за стол к Лару.

– Исора дальше не пойдет, – сообщил Сумрак. – Она не отказывается, но я не вижу в этом смысла. Иса ведь шла только из-за Белки. К тому же не в том она сейчас состоянии, чтобы продолжать путь. А Лил уже почти в норме и, если захочет, останется с нами. Ты не говорил с ней?

– Об этом – нет.

– Спроси завтра. Сейчас Галла дала ей что-то, так что до утра не проснется.

– А, теперь ясно.

– Что, свидание тебе сорвали? – улыбнулся друг. – Ничего, успеешь. Мы тут еще на день задержимся, нужно будет маршрут пересмотреть. Белки нет, а по его карте, не зная местности, я идти не рискну. Проводник нужен. Выбор небольшой, так что Авелия поведет. Лес она вроде неплохо знает. Да и вообще без этой мути эльфийской в голове посмотрел на нее – нормальная вроде девчонка. Зеленая только совсем, вот и взбрыкивает иногда. Я в семнадцать лет и не такое учудить мог. Так что, думаю, и с ней нормально дойдем. А ты как считаешь?

– Дойдем, – кивнул Буревестник.

Однажды все изменится. Все и без того изменяется то внезапно, то постепенно, но однажды все изменится окончательно и бесповоротно. Старый порядок уступит место новому, но к лучшему будут такие перемены или же это станет началом конца, Лестеллан уже не узнает – все изменится в тот день, когда он, последний из первых, покинет этот мир. А вместе с ним уйдет и сила древних, и останутся лишь жалкие крохи в разбавленной алой жижей крови их потомков, детей самого страшного проклятия из всех – проклятия времени. Он пытался бороться с ним и был жестоко наказан за самонадеянность.

– Это ваша жена?

– Да.

Тейнала. Серебристые локоны, голубые глаза, нежный бархат кожи… Теперь остался лишь этот портрет. Он хотел воспротивиться судьбе, хотел, чтобы во что бы то ни стало его сила осталась жить в детях Леса. Потому и женился на ней – дочери верного дома, прекрасной и нелюбимой…

– Она умерла при родах. Да, у нас тоже бывает так.

Редко, но бывает. Особенно, когда судьба хочет подать кому-то знак: не стоит играть в запрещенные игры.

– А это ваша дочь? Вы похожи.

Аленти. Действительно, похожа на него и совсем ничего не унаследовала от матери: черные глаза, блестящие черные волосы, гордые, а для кого-то, наверное, надменные черты. Но она не стала спорить со своим сердцем. Должно быть, потому и жива до сих пор, а когда-то даже была счастлива.

– А это?

– Моя внучка.

Беата видела на приеме Лайнери, мать будущего императора Растана Третьего, но Витана мало походила на сестру…

– Моя младшая внучка, – пояснил эльф. – Она вышла замуж и ушла с мужем за пределы Лар’эллана. Еще до войны. Теперь места, где они жили, нет даже на карте.

Что бы ни думала Талли, он всегда помнил о ней. Родная кровь. Проклятая кровь. Нужно было найти ее, вернуть. Но он был слишком зол, что она ослушалась его, отвергла предложение достойного сына Леса и сбежала с этим мальчишкой. Судьба сыграла с ними жестокую шутку: ведь Лестеллан сам подобрал парня, привел в дом дочери… Но не смог пройти этот путь до конца. Это сделала Витана. А он до последнего дня будет чувствовать вину перед ними обоими.

– Поэтому вы и называете это проклятием? Я вас понимаю… Хотя нет, не понимаю. Я человек и никогда не узнаю, каково это пережить внуков, правнуков, их детей…

– Завидую вам, тэсс Беата.

– Так странно это слышать. Обычно люди завидуют эльфам, и именно потому, что их жизнь намного длиннее нашей. Большинство считает это благом.

– Но не вы.

– Не я.

Лестеллану нравилась эта женщина. По людским меркам достаточно красивая, а для него в первую очередь умная, расчетливая и жесткая. Но последние два качества были лишь следствием первого. При том положении, что она занимает, нельзя иначе. Король Дистен, сегодня впервые посетивший эльфийскую столицу с небольшой свитой, так представил своего мага: «Единственный человек, которому я могу всецело доверять». И доверие это Беата оправдывает. В какой-то момент Лесту отчаянно захотелось влезть в ее мысли и узнать, действительно ли он заинтересовал ее, или флирт на банкете, вино, которого она, по собственному признанию, выпила слишком много (а на деле выливала в вазон с орхидеями, думая, что он не видит) и в итоге приход сюда, в его апартаменты, служили лишь одной цели – выведать у брата королевы что-нибудь еще неизвестное ей о планах Аэрталь. В этом случае Беату ждало разочарование, он никогда не вмешивался в дела сестры.

Но пока магичка не предпринимала попыток расспросить о чем-нибудь, кроме как о его семье, портреты членов которой украшали стены просторной комнаты.

За высокими окнами комнаты уже разлилась ночь.

– А это?

Рядом с портретом Витаны висел еще один. Лестеллан коснулся пальцами нарисованной руки так, словно бы хотел пожать ее.

– Я уже прадед, тэсс, как вы знаете. Но Растан не единственный, кто может называть меня так.

– Удивительно, как вы похожи. Не внешне, хотя, наверное, можно отыскать какие-то черты, но взгляд… Возможно, это от вина…

Нет, не от вина. Художник – настоящий мастер, истинный видящий. Портрет он писал по памяти, до этого лишь единожды видев того, кого ему предстоит изобразить, но сумел разглядеть и запечатлеть то, что не каждому дано уловить в облике обычного, казалось бы, человека. Не только взгляд. Его силу. То, чего нет у Растана и, вероятно, не будет и у его детей, то, во что Лест сам уже не верил: его дар сумел пробудиться в многократно разбавленной крови ребенка Витаны – недавно он убедился в этом воочию.

– Значит, все ваши внуки и правнуки люди? О, простите мою бестактность!

– Не стоит извиняться. Да, они в большей степени именно люди. В этом мое персональное проклятие. Ни моя дочь, ни внучки не избрали в мужья сыновей Леса. А Растану никогда не позволят взять в жены эльфийку. Моя кровь растворится в людской крови, и род угаснет.

Он не один отмечен этим роком. То, что он для себя назвал проклятием времени, Талли зовет наказанием любовью. Все чаще и чаще дети Леса тянутся к людям, ведь никто не может любить так же страстно, как тот, у кого для этого только короткие годы, и никого нельзя любить так же сильно, как того, кого ты можешь вскорости потерять…

– Но что мы все о моей семье? Можем поговорить и о вашей. Я заметил, что герцог Тарейский прибыл без мага. Надеюсь, не проблемы со здоровьем задержали вашего отца в Кармоле?

– Нет, у него все хорошо. Но его величество решил, что, чем меньше будет магов…

Тем большее доверие он продемонстрирует принимающей стороне. Потому и взял лишь Беату. Магичка не сказала всего этого лишь потому, что, начав, вдруг запнулась и с удивлением воззрилась на собеседника.

– Да, я знаю, что мастер Салзар ваш отец. Я многое о вас знаю. Знаю, во сколько вы просыпаетесь, какие пирожные заказываете к чаю, какие книги читаете, где гуляете и с кем встречаетесь. Вы удивлены? Разве это не обычное дело в ваших кругах, знать все о ком-либо еще до встречи?

– В наших – да. – Другая устроила бы скандал или – еще хуже – истерику, Беата же лишь понимающе усмехнулась. – Шпионаж, сбор информации как о врагах, так и о союзниках – в политике без этого не обойтись. Но мне сказали, что лорд Лестеллан далек от государственных дел. Значит, наша разведка работает хуже вашей.

– Так и представляю, как завтра вы уволите все представительство и пришлете в Лар’эллан новых послов, – рассмеялся он. – Не делайте этого, прошу. К ним уже привыкли, и с работой они справляются. Я действительно не интересуюсь политикой и редко бываю в столице. Я заинтересовался исключительно вами. После того, как нас представили друг другу, поддался соблазну и попросил у сестры все, что удалось собрать о вас. Простите, но как иначе мне было узнать, могу ли я позволить себе эту встречу? Ведь ходят слухи, что вы и ваш король…

– Ваши шпионы умудрились забраться даже в мою постель? – Это уже был вопрос оскорбленной женщины.

Лестеллан улыбнулся:

– Увы. Ни одному из них не выпало такое счастье. Как, впрочем, и его величеству. А сплетни, как я понял, дело ваших же рук. Как может монарх обойтись без фаворитки? И ваша особа на этой почетной должности отпугивает прочих соискательниц.

– Дистен – верный муж, но это отчего-то не в почете. А вы на удивление быстро делаете правильные выводы. Ее величество многое теряет, отказавшись от своего брата как от советника и мага при дворе. А ведь вас называют сильнейшим магом Лар’эллана после королевы.

Вот она себя и выдала. Он не интересовал ее как политик, потому что он не политик, и ей не нужна была случайная интрижка с эльфийским принцем. Ей хотелось поближе пообщаться с магом Леса. С сильнейшим магом Леса. Разведка Кармола в самом деле работала прекрасно.

– Поверьте, тэсс, мне льстят. Кого же назвать сильнейшим, как не брата правительницы? Я посредственный маг. Стихийник, если пользоваться привычной вам классификацией. Наверное, универсал, но предпочитаю работать с воздухом. Временами балуюсь пространственными иллюзиями, а чаще занимаюсь тем же, чем и большинство из нас.

Эльф сделал паузу, и женщина заинтересованно подалась вперед:

– И чем же?

– Выращиваю цветы. Нет-нет, это не шутка. Взгляните.

Он подвел ее к маленькому фонтанчику, журчание которого ненавязчиво вплеталось в их разговор. Вокруг рукотворного водопада были расставлены растения в простых глиняных горшках.

– Вы тактично промолчали о том, что подобный «огород» не красит мои апартаменты. Но цветы здесь не для красоты. Вот этот, – он указал на небольшой кустик с крупными круглыми листьями, покрытыми пушистыми ворсинками, – два раза в год дает плоды, сок которых мгновенно заживляет неглубокие раны. Этот, – Лест привлек внимание магички к стелющемуся по полу плющу, – напротив, оставляет на коже ожоги и язвы. А вот эти чудные цветы – вовсе не лилии, хоть и похожи. Их нектар…

Внезапно ему в голову пришла мысль, поначалу показавшаяся нелепой.

– Присядем? – спросил он, еще раз взглянув на белоснежные лепестки.

У одного из окон, разделенные изящным круглым столиком, стояли удобные мягкие кресла. Он проводил к ним гостью, а сам прошел к противоположной стене, открыл спрятанный в ней шкаф и достал бутылку розового вина и бокалы. Она ведь хочет знать? Что ж, пусть узнает. А потом скажет, нужны ли ей эти знания.

– Так что это за цветы?

– Расскажу вам чуть позже. Растения ведь интересуют вас в последнюю очередь, не так ли? Вам интересна магия Леса. Истинная магия во всех своих проявлениях. Об этом вы хотели поговорить? Думали, не выдам ли я случайно какой-нибудь ужасный эльфийский секрет.

– Я…

– Не нужно. Не лгите. Не меняйте того впечатления, которое сложилось у меня о вас. Я открою вам секрет. Но он действительно ужасный. Для моего народа, по крайней мере. Магии Леса не существует, Беата.

– Что?

– Магии Леса не существует. Ее больше нет. У нас есть маги, но их сила ничем не отличается от силы волшебников-людей, кроме того, что она во много раз слабее. А той магии, о которой слагали легенды, уже нет. И ваши шпионы не обманули. Я на самом деле сильнейший маг Лар’эллана. И не после моей сестры. Просто сильнейший. А Талли… Талли прекрасна. Очаровательна. Пожалуй, это все, на что осталось ее сил. Хотя иногда у нее получается кое-что, и это дает надежду…

– Сидэ Лестеллан, я не понимаю, о чем вы…

Она еще не верила.

– Как вы думаете, сколько мне лет?

– Я… мне…

– Вам не докладывали, – улыбнулся он грустно. – И в этом нет ничего удивительного. Никто и никогда не скажет вам этого. Даже я. Знаю только, что я лет на семь младше сестры и на века старше всех остальных из своего народа. Я знаю разницу в годах с Аэрталь, потому что запомнил ее смеющейся девочкой, что вплетала цветы мне в волосы и пела песни нежным, волшебным голосом, от которого замирали ветра и прекращались дожди. Я не помню свою мать, но я помню Талли, как она ловила пушистые облака и лепила из них крылатых лошадок, которые уносили нас в небо. Ее, меня и Тэри. Тэриана, нашего брата, о котором вам тоже ничего не известно. Он был старше меня и младше Талли. Никогда и ни в чем не мог обойти сестру, зато во всем превосходил меня: в играх, в учебе, в силе дара. Меня никогда это не огорчало, ведь сила в нашем роду давалась по старшинству, и Талли еще с рождения суждена была нелегкая доля правительницы, а нам с Тэрианом роль ее защитников и помощников. Но нашей сестре не нужна была помощь, она прекрасно справлялась сама, предоставив нам полную свободу. И если меня это радовало, то Тэриана огорчало. Среди сыновей нашего народа он был первым во всем, а рядом с Аэрталь всегда оставался вторым. Но он любил сестру не меньше, чем она его. Тэри не скрывал своей… зависти, пусть будет так, но не держал в сердце злобы. Он просто хотел быть первым, хотел стать лучше Талли, сильнее ее. Я наслаждался праздностью, а он превратил свою жизнь в изнуряющую науку, с каждым годом овладевая новыми искусствами и умениями. Но то, что требовало от него усилий, давалось Аэрталь без труда и намного лучше. Он так и оставался вторым. Об этом можно долго рассказывать, вспоминать каждый случай, каждое его поражение. Но даже это не объяснит, как он стал тем, кем стал… Наверное, виной всему люди. Те, что жили в Восточных землях задолго до вас. Мы никогда не стремились узнать, что там, за Синим пределом. Нам хватало нашего Леса, гор, морей и рек. Мы знали о низкорослом народе, поселившемся на Гребне уснувшего дракона. Знали об орках, живущих на юге, и о тех их собратьях, что когда-то давно ушли в северные льды. Но мы не знали людей. Они пришли внезапно. Причалили на своих кораблях к нашим берегам, посрамили великанов-орков, победив их силой хитрости и оружия, растлили трудяг-гномов блеском золота. А нам они показали обратную сторону силы. Не той, что мы знали, созидающей и исцеляющей, а другой – разрушающей все вокруг. Нам трудно было противостоять этой силе, но мы смогли дать отпор. Мы отстояли свои земли, одолели врагов, а в некоторых из людей приобрели друзей. Это была наша первая война, и тогда Талли считала, что она станет последней. Слишком велики были жертвы с обеих сторон, и она была уверена, что никто не захочет, чтобы это повторилось. Жаль, моя добрая и мудрая сестра не учла одного: жизнь людей коротка. На смену им приходят другие, те, кто уже не помнит о пролитой крови и не жалеет о сделанных ошибках. А еще она не заметила, как изменился Тэриан после встречи с людьми. Я тоже не видел этого. А наш брат наконец-то нашел то, в чем сможет превзойти правительницу Леса. Не в созидании, так в разрушении. Да, тэсс Беата. Наш брат был первым из моего народа, кто изменил самой сути нашей исконной магии. Чары людей он постичь не мог, взял за основу лишь их главный принцип – разрушение, а все остальное придумал сам. Каждому из нас помимо самой силы от рождения дан был один особый дар, отличный от талантов других. Талли могла управлять чужими помыслами и чувствами. Во многом именно благодаря ее дару мы и выиграли ту самую первую войну. Мне дано было изменять пространство. А Тэри подчинялось время. Опасный дар. Самый опасный из тех, что только могут быть. Он никогда не злоупотреблял им. Лишь останавливал ненадолго бег минут или ускорял его, когда это требовалось. Но он никогда не пытался извратить природу времени и повернуть его вспять. Никогда до тех пор, пока не избрал разрушение своим оружием. Скажите, Беата, что вы станете делать, если захотите уничтожить вековой дуб? Сожжете его? Заставите древесину обратиться в труху? А Тэри мог вернуться в то время, когда этот дуб был крошечным ростком, и вырвать его с корнем. Для него такое решение было самым простым. Но любые магические действия требуют отдачи энергии. А вы знаете, откуда мы, эльфы, берем энергию?

Женщина рассеянно кивнула.

– Наша сила – в жизни вокруг. Почти так же, как и вы, мы черпаем ее из окружающего нас мира с той лишь разницей, что наша магия – я говорю об исконной, созидающей – после возвращает заимствованную энергию. Земле, воде, воздуху – Лесу, взрастившему нас. А вы, люди, сжигаете все без остатка и тут же тянетесь за новой порцией. Когда Тэри пошел по проторенному вами пути, он стал действовать так же. Отбирать, ничего не давая взамен. Однажды всего за одну ночь в самом сердце Саатара выросла огромная Башня. Башня вне времени, как назвал ее мой брат. Он вернулся на несколько лет назад и заложил первый камень, чтобы утром удивить этим строением нас с сестрой. Но мы не удивились. Мы испугались. Лес вокруг Башни был мертв. Время, которое Тэри пролистал назад, а после вернул, выпило это место. Мертвый лес на сто шагов вокруг. Вроде бы все как и прежде: трава, деревья, ручьи… И ни толики силы. Она осталась в прошлом, там, где Тэриан начал строительство… Мне так кажется. А точнее не мог сказать даже он. Он и не пытался найти объяснения, сказал, что это незначительный побочный эффект и вскоре земля вновь напитается магией… Возможно, если бы он остановил свои опыты, так и случилось бы. Но он продолжал. Он влил свой дар в созданную им Башню, превратив ее в мощнейший артефакт, при помощи которого изменял ход времени, а вместе с ним и реальность. А мы с Талли, связанные с ним узами кровного родства, чувствовали каждое подобное изменение, но ничего не могли поделать. Сестра пыталась убедить его в том, что эти эксперименты губительны для Леса, а значит, и для его детей, но он не слушал. Тэри увидел другое в ее словах. Он увидел, что королева напугана, и сделал вывод, что она боится его. Его, Тэриана, Повелителя Времени. Тогда как раз вспыхнула новая война. С людьми конечно же. И Тэри сказал нам, что избавит народ Леса от этой напасти раз и навсегда. Ему не нужно было что-либо объяснять, мы поняли и так: он собирался вернуть время на несколько тысячелетий назад, туда, где людей было еще мало и все они были слабы, и уничтожить этот народ. Талли не могла ему этого позволить. Не потому, что ей было жаль людей, хотя и это, наверное, – она не могла позволить Тэриану уйти так далеко назад потому, что в отличие от него понимала, сколько силы это выпьет из мира. Несколько лет отобрали магию у участка леса, размерами с дворцовый сад. Несколько веков оставили бы без нее половину Западных земель. А несколько тысячелетий… Продолжите сами, тэсс Беата. Вы же умная женщина.

Умная, понимающая, умеющая слушать. И сохранившая под маской жесткости и беспристрастности чувствительное сердце – это видно по ее глазам, в которых уже не осталось ни недоверия к его рассказу, ни любопытства. Теперь она и сама не рада, что слышит это, и жалеет о том, что он решил поделиться с ней своими тайнами.

– Да, у эльфов было оружие, которое навсегда избавило бы их от людской зависти и злобы. Но слишком многое пришлось бы за это отдать. Мы решили, что лучше уж будем гибнуть на войне, чем жить в мертвом мире…

– А ваш брат? – в первый раз с начала его рассказа заговорила магичка. – Неужели он не думал об этом? Не понимал?

– Не думал. Не понимал. Сейчас мне кажется, что эти переходы и жизнь в Башне лишили его разума. Талли тоже думала так, но она считала, что все еще можно исправить. Вернуть Тэриана. Отрезать его от губительного дара… Ведь он почти перестал использовать другие стороны силы, только свой особый дар. Я часто думал потом, зачем боги наделили его этой способностью? Они же боги, они не могли не знать, сколько соблазнов возникнет перед ним? Впрочем… Как вы поняли, раз уж вы сидите здесь, Тэриана удалось остановить.

Тогда он и проклял их. Их всех.

«Вам так дороги эти людишки? Так любите же их и дальше, а я погляжу, к чему приведет вас эта любовь…»

– Талли решила, что будет достаточно лишить его энергии, ограничить доступ к силе мира. Я заключил в карман Башню Тэри и мертвые земли вокруг. Это несложно: воруешь кусочек пространства у поля, чуть ниже делаешь гору, чуть выше морское дно… Это как складки на ткани – одну разглаживаешь, а другая становится глубже. Я сделал такую складку в пространстве и спрятал в нее Башню. А Талли поставила заслон, отрезав карман от внешнего мира и его силы. Мы считали, что это образумит брата, и не подумали, что после такого он станет видеть в нас врагов. Но именно так и произошло. Он снова не понял. Он решил, что мы ополчились против него, и начал строить планы возмездия. Он покинул Башню и вернулся к семье, но лишь для того, чтобы ложью убедить сестру снять ограничения. А потом… Потом он решил сделать то, к чему бессознательно стремился все это время. Избавиться от Аэрталь. Стать первым, как всегда хотел. У него не хватило бы сил, чтобы победить королеву Леса. Зато он мог легко справиться с маленькой Талли, с той, что пела нам песни и катала на облачных лошадках… Я поздно разгадал его замыслы. Слишком поздно. Тогда, когда они стали уже очевидны. Тэриан отсчитывал века назад, а Башня уничтожила жизнь на сотни парсо вокруг…

– Пустоши, – вздохнула Беата.

– Да, пустоши. Даже не такие, какими знают их сейчас. Выжженная земля, высохшие реки, черные, рассыпающиеся от одного прикосновения стволы деревьев… А еще зло. Тьма. Иначе и не могло быть, ведь на земли, лишенные Света, всегда приходит Тьма. Я видел, как слабеет Талли по мере того, как Тэриан приближался во времени к тому дню, когда ее не станет и он по праву старшинства займет лар’элланский престол. Нельзя было этого допустить. У Тэри были годы в распоряжении, а у нас – лишь мгновения. И мы сделали то единственное, что могли. Когда перед Аэрталь разверзлась Бездна, готовая поглотить ее в тот миг, когда где-то, в нашем далеком прошлом, Тэриан оборвет жизнь беззащитного ребенка, сестра обратилась к обитателям темных глубин. И получила ответ. Триста демонов запретного круга, те, к кому из страха не взывают даже ваши заклинатели, предложили помощь. Демонам ведь тоже многое подвластно. Кроме жизни. И они попросили жизнь для себя в обмен на жизнь нашего мира.

– И жизнь вашей сестры.

Все-таки она человек. Как грустно…

– Поверьте, собственная жизнь – последнее, о чем Талли думала, заключая договор с теми, кого впоследствии назвали стражами та эвке. Вы ведь не знали, откуда пошло это название? Теперь знаете. Демоны остановили и вернули в привычное русло время. Мертвые земли они оградили нестираемой Чертой, влив в нее собственную Тьму и породив тени. А то, что осталось, живет теперь в трехстах детях Леса, которых мы отдали в уплату того долга. Они не помнят ничего этого. Сами тэвки. Перерождение отняло их память. Осталась лишь легенда о каком-то враге эльфов… Враге. Принц Леса стал врагом своего народа. Мой брат.

– Он… погиб?

– Нет. Он жив. Демоны заточили его в его же Башне. Он до сих пор там. А однажды даже сумел выйти… Но это уже другая история. А та закончилась, когда появилась Черта и три сотни младенцев, помнящих о своей сути, но не сохранивших воспоминаний о прежней жизни. Талли боялась, что эльфы не простят того, что по вине нашего брата они отдали демонам тела своих детей, а потому использовала свой дар управлять мыслями и лишила народ Леса памяти о том дне. Осталась все та же легенда. Воспоминания о страшном враге.

– И никто не задавал вопросов, что же это за враг?

– Задавали. Но скоро поверили, что никто не сможет на них ответить. Это только убедило их в том, насколько велика была опасность, которой удалось избежать. Мы получили новых братьев и сестер в лице перерожденных. А своего брата мы с Талли потеряли навсегда.

– Вы сказали, что у ее величества… – Беата запнулась, поняв, как неуместно звучат сейчас всякие титулы, – у вашей сестры не осталось силы. Она истратила ее на то, чтобы стереть память своему народу?

– Нет. Изменение памяти не отобрало всего. Силу сестра истратила на то, чтобы исправить совершенное Тэрианом и вернуть пустошам жизнь. Ей это удалось. Теперь там снова текут реки и цветут цветы. Но вернуть тем землям магию она не смогла.

– Вы говорили, что когда-то вашему брату удалось выйти.

– Да. И я говорил, что это совсем другая история. Легенда о Велерине и Повелителе Времени. Возможно, вы даже слышали ее. Слышали, я по вам вижу. А значит, не стану повторяться – она почти полностью правдива. Рина восстановила разрушенную защиту и вновь заперла Тэри в его Башне силой своей крови. Она могла бы убить его, но Талли не позволила. Она все еще любит его, хоть и понимает, что того Тэриана, каким он был когда-то, больше нет. А теперь… Чары демонов слабеют, и он получил возможность снова влиять на мир. А мы с Талли, как и прежде, чувствуем, когда он пытается изменить время. И если ему это удается, Черта сдвигается. Почти незаметно, на несколько шагов, но…

– Он пытается освободиться?

– Да. И это будет концом. Для всех. Теперь вы понимаете, почему я не интересуюсь политикой и войнами? Потому что есть вещи важнее мира между людьми и эльфами и страшнее, чем любая война.

– Вы ищете способы…

– Убить своего брата? Точнее, того, кто когда-то им был? Да. И я нашел. Я нашел того, кто сумеет войти в Башню, куда нам с сестрой нет хода, и доведет до конца то, что не сделала когда-то Рина…

Лестеллан столько веков держал все в себе, что теперь испытывал физическое облегчение, изливая душу перед этой еще утром незнакомой женщиной. Он открыл ей ложность людского толкования пророчества о кости. Насладился ее удивлением, когда Беата узнала, что уже несколько лет лично знакома с наследницей Велерины. Рассказал о том, как почти год назад они с Талли снова почувствовали колебания времени и решили, что нужно положить этому конец. Пусть сейчас Аэрталь отказывается от тех слов, пусть говорит, что не может желать зла брату, но ведь она сделала что-то, чтобы привлечь Галлу Ал-Хашер на Саатар. Позвала ее, использовала остатки дара, чтобы внушить какие-то мысли, которые должны были заставить чародейку прийти в пустоши. А он, Лест, позаботился о том, чтобы ее привели к Башне. Возможно, окольными путями, но ее уже ведут.

– Но почему не сказать ей? Я знаю Галлу, она не отказала бы, если бы могла…

– А я не знаю Галлу. Я знаю о Галле. Человек, чья жизнь имеет видимый предел. Она станет рисковать ею из-за того, что когда-нибудь, возможно, тогда, когда даже могилы ее правнуков будут забыты, мир умрет? Я же не сказал, что это случится завтра? А вы, люди, живете лишь настоящим и не думаете о том, что оставите грядущим поколениям.

– Неправда! Если вы так уверены в этом, зачем рассказали все мне, человеку? Зачем?

– Вы мне понравились, – признался он. – Мне показалось, что вы сумеете понять. Трудно столько времени молчать, иногда хочется выговориться. Но предлагаю закончить этот разговор и вернуться к прерванной теме.

– Вы думаете, после всего услышанного я смогу…

– Сможете. Выпейте вина, не зря же я достал его.

Лест наполнил бокалы и подал один из них Беате.

– Попробуйте. Оно годится не только на поливку орхидей.

Он подождал, пока она сделает глоток и замрет, прикрыв веки. Отнес в потайной шкафчик бутылку и бокалы и вернулся к своей гостье.

– Так что же это за цветы? – спросила она, открывая глаза. – Вы начали что-то говорить про нектар.

– Да, его используют для изготовления одного интересного снадобья. Тот, кто попробовал его, забывает обо всем, что происходило в последние полчаса. При любой концентрации и в любых дозах – только полчаса. Но действует на всех без исключения, даже на магов.

– Не может быть, – заявила чародейка уверенно.

– Хотите проверить?

– О, нет! – рассмеялась она. – Да и вообще, меня мало занимают растения. Расскажите лучше о своей работе с пространством. Вы назвали это иллюзией, но тронный зал отнюдь не иллюзорен. Я была поражена, увидев такое великолепие.

– Ну, это совсем несложно. Если хотите, я мог бы даже показать. За этой дверью коридор, ведущий в мою спальню. Обычно мне хватает нескольких секунд, чтобы дойти туда, но могу сделать так, что мы доберемся только к утру.

– К утру? – В мгновение ока она снова превратилась в легкомысленную кокетку. – Столь долгое путешествие не входило в мои планы.

– В мои тоже, – усмехнулся в ответ эльф.

Золотистый луч скользнул по подушке, по рассыпавшимся по ней медовым прядям, коснулся прикрытых век спящей, и Лестеллан осторожно выбрался из постели, чтобы поправить неплотно задернутые шторы, но не успел. Маленький вестник наступившего утра добился своего: женщина поморщилась, отвернулась от окна и открыла глаза. Огляделась и улыбнулась, заметив стоящего у окна эльфа.

– Завтра это будет в моем досье? – спросила она, сладко потягиваясь.

– Тебе бы это польстило? Тогда могу устроить.

Беата промурлыкала что-то себе под нос, а Лест, поняв, что спать она уже не собирается, раздвинул шторы и распахнул окно в сад, впуская в комнату солнечный свет и птичье пение.

– Меня окружают эльфы, – улыбнулась женщина. – Даже не знаю, который из них нравится мне больше. Наверное, все же тот, который одет.

Мужчина не сразу понял шутку, но после заметил, что она смотрит на портрет в неглубокой нише, тот, который не могла заметить ночью. На нем в полный рост был изображен он сам, в торжественном наряде из черного и белого шелка, с волосами, переплетенными серебряными лентами, и с обнаженной саблей в руках.

– Конечно же тот получше, – поддержал он, присаживаясь на постель. – Он ведь еще на пару тысяч лет моложе.

– Пара тысяч? Этот портрет такой старый?

– Я еще старее.

– Я не об этом. – Беата встала, завернувшись в покрывало, и подошла к портрету. – Выглядит так, будто нарисовано вчера. Краски не выцвели, холст в безупречном состоянии.

– Ты же сама не захотела слушать о свойствах наших растений. Но если предпочитаешь одетых эльфов, это легко исправить. Где-то в шкафу должно быть то самое платье. Оно тоже неплохо сохранилось.

– А где-то в оружейной – тот самый меч?

– Это сэрро. Ее нет в оружейной. Уже нет. Отдал ее сво… Отдал. Но можно найти похожую.