ГЛАВА 12

До столкновения с Сахрой Артур не думал об уничтожении князей, он думал, что его дело в Ифэренн — рассказать людям о Боге и дать им и вампирам возможность спастись. До столкновения с Сахрой князья рассуждали так же, как он. Если верить Змею, во всяком случае. Тот прямо сказал, что сулэмы не считают Артура врагом, просто не знают, чего от него ждать. А ведь Альберт говорил, и правильно говорил, что миссионерство не его работа, его дело — война. Рейд в Ахтеке расставил все на свои места, обещание уничтожить Сахру вырвалось само, и Артур не жалел о нем ни тогда, ни сейчас. Тогда он был в ярости, теперь ярость прошла, но правда осталась правдой: он враг демонам, враг князьям. А они объявят врагами всех, кто последует за ним. Врагов нужно убивать, это верно для обеих сторон. Тем жителям Ифэренн, кто примет христианство, грозит смерть, и князья больше не защитят их ни от демонов, ни от упырей. Демонов князья будут поощрять, упырей… не будут, но только потому, что брезгуют.

О судьбе принявших христианство вампиров Артур не беспокоился: их тела рассыплются в пыль, а крещеные души будут подвластны только Богу.

Понимали ли сами вампиры, что их ждет? Что смерть, которую символизирует крещение, будет для них настоящей?

Артур не знал. Казалось, пример Ласки, руки которой до сих пор не зажили полностью, пример Аудьярта и Рунко были достаточно убедительны. Еще убедительнее было то, что никто из упырей не мог войти в храм. На паперти из всех пор на их теле начинала течь кровь; те, у кого хватало смелости войти в притвор, получали ожоги, а если и это не останавливало, приходила боль. Вампиры не боятся боли, не считают ее настоящей, для них она не предупреждение о ранах или болезни, ведь они не могут быть ни ранены по-настоящему, ни больны. Однако боль, которая обрушивалась на них под сводами маленького тагарского храма, была такой, что вампиры отступали перед ней.

К счастью, стоило выйти наружу, из-под окружающей паперть колоннады, как боль проходила, и исцелялись ожоги, и даже выяснялось, что потеря крови совсем невелика. Но опасность для упырей храма, и вообще христианства, по крайней мере, христианских символов, была очевидна. Однако они приезжали в Тагар и оставались. Ждали, когда Артур будет крестить Георгия и трех других новорожденных Карешты, ждали, когда он будет крестить лужан.

О новостях из Тагара они узнавали по своим каналам связи, принцип работы которых понимал только Альберт и объяснял слишком уж просто: «Да как у нас с тобой, только они не родня». Упыри могли связаться друг с другом быстрее, чем через юор, здешнюю глобальную сеть, но доступ к этим каналам был не у всех. Точно так же, как не все могли говорить с животными, или изменять скорость течения времени, или управлять стихиями… вампиры, как люди: у всех свои таланты.

Люди, впрочем, тоже знали о готовящемся таинстве, и к дню, на который было назначено крещение, в Тагаре и Кареште снова не хватало места для всех приезжих. Снова были разбиты палатки, снова на износ работали водоноши, а курьеры из закусочной Саула сбивались с ног, развозя заказы. И в городе, и в поселке царила атмосфера то ли пикника, то ли близкого праздника, но крещение и было праздником. Оно, хоть и символизировало смерть, но за этой смертью следовало воскресение, возрождение для вечной жизни. Чего ж не радоваться?

Артур был готов к тому, что нужно будет исповедовать лужан и еще многих людей из тех, кто строил Тагар. На исповедь приходили и упыри, список их грехов зачастую ужасал, а исповедь, естественно, отнимала больше времени, чем человеческая, и все же Артур успевал, даже с запасом. Однако когда в Карешту хлынул поток гостей, стало ясно, что за восемь дней с исповедями не уложиться — о крещении попросили еще пятьсот человек.

Все это вместе: оглашение, исповеди, наречение имен младенцев — занимало время целиком. И, чудны дела Господни, злоба демонов вновь обратилась против них же, потому что единственным испытанием, которое следовало пройти оглашенным, стало желание креститься. Крещение означало войну с князьями, в Тагаре и Кареште об этом знали все. Это было отречение от князей, от прежних защитников, от прежних правил, от всей прежней жизни. Жизнь новая обещала быть полной опасностей. Может быть, очень недолгой. И, возможно, очень страшной. Если люди не боятся этого, какие еще нужны доказательства?

— «Я бы на твоем месте их самих боялся, — ворчал Альберт, который, будто на Земле дел мало, звонил чуть не в каждый перерыв между исповедями. — Нет никакого смысла связываться с тобой и твоим Богом, когда у них есть князья. Арчи, они психи! Они ненормальные и опасные».

И ведь договаривались же не спорить об этом. Точнее, младший никогда ни о чем таком не договаривался, это Артур старался избегать разговоров о христианстве. Так повелось еще с Единой Земли: стоило задеть эту тему, как они с Альбертом полностью переставали понимать друг друга. Говорили на одном языке, но не могли друг друга услышать. Люди выбирали между возможностью стать как боги и возможностью вернуться к Богу, для Артура выбор был очевиден.

Для Альберта тоже.

К счастью, сейчас у Артура не было ни времени, ни сил на то, чтобы спорить. А то опять разругались бы вдрызг, а из Ифэренн к младшему с коробкой конфет мириться не придешь. Далековато.

В последний день, ближе к вечеру, Тагар посетила Рена. Пришла пешком в компании двух больших рыжих собак. Если у нее и были телохранители, то этим вечером никто из них не сопровождал правительницу. А скорее всего, их просто не было. В Кареште Рене не грозила никакая опасность, а за пределами города телохранителями могла стать любая из ее боевых стай.

Весть о том, что Рена изменила маршрут ежедневной прогулки, разлетелась по Тагару задолго до того, как правительница вошла в поселок. Артур встретил ее на маленькой площади перед храмом, Себеста и Марийка болтались поодаль, делая вид, что оказались здесь совершенно случайно. Демон развоплотился и делал вид, что его вообще нет. Всем было ужасно интересно. Кроме Артура. Тот думал, что дела на сегодня закончены, и собирался остаток вечера и ночь провести в молитве, отдохнуть перед завтрашним таинством. Любопытства у него хватало лишь, чтобы лениво размышлять о том, что он уже нарушил все традиции всех конфессий, и, видимо, завтра будет нарушать те, которые еще и не придуманы.

— Я хочу исповедаться, — сказала Рена, — и креститься завтра вместе со всеми.

Артур себя почувствовал так, будто в позвоночник воткнули пару электродов. Усталость как рукой сняло, но изумился он так, что засомневался, не начались ли галлюцинации.

— Я хочу спастись, — произнесла Рена терпеливо, — у меня есть шанс спасти свою душу, и я хочу им воспользоваться.

Упыри-эмпаты становятся очень неприятным явлением, когда ты чувствуешь себя идиотом. Гораздо приятнее иметь дело с эмпатами, чувствуя себя властелином мира или хотя бы кем-то, у кого есть мозги, чтобы думать.

— Ренатир я отдам тебе, — продолжила упырица, пока Артур пытался перестать думать об эмпатах, — с тобой останутся шестеро моих социалов и все боевые стаи. Сорок шесть вампиров, на которых ты можешь положиться.

Она знала, что крещение — это смерть. Еще она знала, что крещение — это начало новой жизни, вечной жизни. Для упырей, в отличие от людей, эта новая жизнь должна была начаться сразу на Небесах. Артур верил, что так и будет, но он представить не мог, что есть упырь, который верит так же. Упырь, который не боится уничтожения своего тела.

— Пойдемте тогда, — Артур чуть было не предложил правительнице руку, но вовремя вспомнил, что мертвецы не одобряют прикосновений, — исповедальня для вампиров у меня дома.

— Они все хотят креститься завтра, — сообщила Рена следующую новость, едва не вогнавшую его в ступор, — все, кто приходил к тебе на исповедь. В моем случае это связано с большим количеством формальностей, поэтому я предупредила заранее. Об остальных ты узнал бы только завтра. Тебе не страшно, рыцарь? В твоих руках их жизнь.

— Нет, не в моих. Вы же отдадите души Богу.

Страшно, действительно, не было. Артур, правда, предпочел бы, чтоб люди не видели, как будут крещены упыри. Но, с другой стороны, этим людям Ласка пересказывала истории из Ветхого Завета, а кто-то уже и сам прочел Писание. После этого чтения увидеть, как кто-то сгорает заживо во славу Божию, не такое уж испытание для нервов.

Крещения ждали как праздника, к нему готовились как к празднику, и этот день, едва начавшись, стал казаться особенным. С самого утра, с голубого снийва, который по какой-то неведомой прихоти природы оказался пронизан золотыми нитями. Небо отражалось в реке, и вода тоже стала синей и золотой, а еще в ней отражались цветные палатки, пестрые флажки, воздушные шары и нарядные люди. Упыри, сосредоточенные и серьезные, праздничной атмосферы не нарушали. Даже те, кто приехал из княжеств, уже привыкли воспринимать их как защитников, гарантию безопасности, и чем серьезней упыри выглядели, тем надежней казались.

Марийка, Демон и Себеста устроились на крыше дома Артура. Дом стоял ближе всех к храму, прямо через реку от него, на пригорке, так что с крыши просматривался весь берег аж до самой Карешты. Демон сказал, что Альберт тоже здесь, но никто больше его не видел. Все трое по десять раз уже спросили друг у друга: «нервничаешь?» и десять раз заверили, что нет.

— Спокойны, как мертвые, — ядовито прокомментировала Марийка, когда вопрос и ответ прозвучали в очередной раз. — По-моему, мертвяки сегодня больше всех дергаются. О, смотрите, смотрите, Артур весь золотой! Сейчас начнется, да?

О порядке совершения таинства они знали, Артур проводил инструктаж. В основном для вампиров, которые обеспечивали безопасность, но и для всех, кому интересно, тоже. Про золотое сияние он, правда, не говорил, но он о нем и не знает; Альберт объяснял, что Артур понятия не имеет ни о том, что у него нимб есть, ни о том, что он иногда светится. А если сказать, не поверит, так что лучше и не пытаться.

— «Воду святит», — подал голос Альберт.

Марийка вздрогнула от неожиданности, Себеста хмыкнул и сказал:

— И тебе доброе утро.

— «Доброе, не вопрос, — Альберт сделал паузу, — он сейчас экзорцизм начнет читать. Все готовы?»

— Я-а… не уверен, — протянул Демон, которого о молитве, конечно, предупреждали, но, видимо, не так угрожающе, как это получилось у Альберта.

— «Тогда держись крепче», — посоветовал бездушный Артуров брательник.

И тут вода в реке тоже засияла золотом, чистое, прозрачное зарево поднялось до самого неба. Золотая, просвечивающая синим завеса, тонкая и нежная, как самый дорогой эсименский шелк.

Люди входили в этот свет без страха, их силуэты ярко вспыхивали, а потом исчезали, поглощенные золотым сиянием. Даже странно, разве это не должно пугать, разве люди не должны бояться всего необычного? Марийка сидела, обхватив колени руками, смотрела на реку, говорила себе, что, если бы она вошла в это золото, она сгорела бы. И все равно было не страшно. Наверное, потому, что она знала, что не пойдет туда.

Артур беспокоился о том, что люди и вампиры увидят, как сгорят Рена и другие мертвые. Получается, что зря беспокоился. Потому что в золотом свете таяли все: и мертвые, и живые. Просто живые потом выходили обратно, счастливые, все еще будто светящиеся, наверное, это потому, что с них водопадами стекала вода. Живые выходили, а вампиры — нет. Они остались там, среди синевы и золота. Может быть, им даже больно не было?

Марийка вопросительно взглянула на Демона:

— Им было больно?

Тот кивнул. А потом погасил сигарету, сломал ее, слишком сильно вдавив в пепельницу, встал и подошел к краю крыши.

— Я тоже хочу.

— «Ополоумел? — спросил Альберт. — Тебе нельзя!»

— Это почему?

— «Ты не постился».

— Я вообще не ем.

— «Не исповедовался».

— Это не обязательно, вода все грехи смоет.

— «Ты умрешь».

— Я одна сплошная бессмертная душа, как я могу умереть? Я хочу креститься, что, я хуже людей? — Демон сунул руки в карманы, приняв крайне независимый вид, и шагнул с крыши вниз.

Нет, тут было невысоко, одноэтажный домик, до земли чуть больше трех метров. Но Марийка все равно подалась вперед, к краю, чтоб убедиться, что этот придурок ничего себе не сломал. Придурок бодро топал к речке, все так же, руки в карманах, походочка, как у шпаны с городской окраины. На подходах к берегу, показалось, будто ему в лицо начал дуть сильный ветер, по крайней мере, так это выглядело для Марийки и Себесты, наблюдавших издалека. Волосы взметнулись, полы расстегнутой куртки захлопали, как паруса, Демон наклонился вперед и продолжал идти.

Что там было, в этом ветре, которого не чувствовал больше никто? Лед? Острые камни? Взвесь шлифовальной пыли? Одежду и кожу словно полосовали острые когти, царапин и разрезов становилось все больше, по мере того как Демон приближался к Артуру. Розоватой взвесью разлетелись капли крови.

— Если он развоплотится, ему разве не проще будет? — спросила Марийка у Себесты и Альберта одновременно. Кто-то из них, наверняка, знал ответ.

— «Если он развоплотится, он вообще к Артуру не подойдет, — сказал Альберт, — хотя шансов и так немного».

— Может, он прав насчет исповеди? — заговорил Себеста, глядя, как Демон идет сквозь ветер. — Если это не искупление, то наверняка испытание. Выдержит, значит, дойдет.

— А если не дойдет не потому, что не выдержит? — Марийка передернула плечами, — если он просто умрет, и все?

— «Одна сплошная бессмертная душа, хрен там он помрет, — недовольно бросил Альберт. — Психи долбанутые! Себеста, а ты почему здесь, а не там?»

— Потому что не псих? — это прозвучало как вопрос, так, будто Себеста и сам искал причину, по которой он передумал креститься.

— А правда почему? — спросила Марийка, не отрывая взгляда от Демона. Он мог умереть, он правда мог умереть, не насовсем, но по-настоящему, а это еще хуже. Лишиться тела сейчас, это было бы для него то же самое, что услышать, что он никогда не сможет спастись.

— Потому что пока для меня крещение — это решение проблем и ответ на вопросы, — ответил Себеста задумчиво, — а должно стать выходом за предел всех проблем. Это же изменение, переход в другую жизнь. Я хочу измениться до того, как пойду туда, а не после.

— «Гордыня, — констатировал Альберт тоном знатока. — Думаешь, ты лучше других или сильно хуже других и то, что им подходит, тебе не годится?»

— Артур грехи ярлыками не лепит.

— «Ну так я-то не Артур».

Марийка ахнула и вскочила:

— Смотрите!

Порыв ветра, последний, самый сильный, сорвал с Демона остатки одежды и плоти. Какое-то мгновение, доли секунды, различимые, наверное, лишь для вампиров, по берегу двигался голый костяк. А потом на его месте взметнулся вращающийся столб пламени, из которого выросли, распахнулись на десятки метров два огненных крыла. Пылающий крылатый смерч легко скользнул к Артуру, ветер больше не останавливал его, даже как будто сделал быстрее и сильнее.

Хотела бы Марийка знать, о чем они говорили, Артур и огненный вихрь, гибко склонившийся к нему, разбрасывающий во все стороны оранжево-золотые протуберанцы. Но о чем бы ни шел разговор, он получился коротким и закончился тем, что Демон — это ведь все еще был он? — так же легко и стремительно влетел в золотую завесу. Она расцветилась алым, заискрилась, колыхнулась, будто и правда была соткана из шелка. Над водой взлетели тысячи искр, сотни тысяч, сверкающие бабочки, блики от граней огромного бриллианта, и все стихло.

Марийка почувствовала запах крови, повернулась к Себесте. Тот тоже поднялся на ноги, стоял рядом с ней, сжав кулаки так, что ногти поцарапали ладони. Он, кажется, не дышал. Марийка тоже, но… ей и не надо.

Что там с Демоном? Он тоже? Как Рена? Но он же не был мертвым! Он не должен был…

Она выдохнула, когда Демон вышел из воды. Нормальный Демон. Только голый и с крыльями. С огненными крыльями, с которых потоками лилась вода. Он как-то очень по-птичьи растопырил крылья, так что перья встали торчком, встряхнул, разбрасывая искры и брызги.

— И правда, бесполый, — пробормотал Себеста.

Ох, как Марийка его сейчас понимала! Надо было хоть что-то сказать, чтобы не взорваться от эмоций. Себеста сказал, а она вот молчала, и ее уже начало потряхивать.

— У него… волосы от крыльев не загорятся? — нашлась она наконец. — Огонь же!

— А он со своей шевелюрой носится, да, заметила? — Себеста ухмыльнулся. — Как девчонка.

День закончился. Снийв из белого стал голубым, потом синим, потом потемнел до глубокой фиолетовой тьмы. На берегу реки и в палаточном лагере еще горели костры, оттуда еще слышны были голоса, но постепенно усталость забирала всех, и крещеных, и некрещеных, и причастных Таинств, и зрителей, и горожан, и гостей.

Карештцы вернулись в свои дома, тагарцы — в свои, кто-то повел друзей под свою крышу, кто-то остался ночевать у друзей в палатках.

А собрались опять в доме Себесты. Так уж сложилось, что и по делу, и без дела встречались у него, а не у Артура.

— У тебя дома хочется говорить шепотом, не пить ничего, кроме воды, и ноги на стол не положишь, — объяснил Роман. Нарушивший пост из-за рождения сына, он с тех пор ничего, кроме воды, и не пил. Но дело было, конечно, не в выпивке.

— «Это потому, что у него там исповедальня для вампиров, превратил дом в церковь и рад, — младший сегодня был настроен особенно скептически. Он так и не понял, почему люди предпочли христианство спокойной жизни, он действительно считал их всех ненормальными, возможно, опасными, и поэтому нервничал. — Ну хоть какой-то смысл во всем этом был, у вас появился начальный капитал».

— Расскажи им, — попросил Артур Демона, — никто, кроме Альберта, не знает, что ты сделал.

— Альберт тоже не знает, но он зато про деньги все понял.

— «Был бы у тебя брат тамплиер, ты б тоже про деньги научился первым делом все схватывать», — буркнул Альберт.

Демон развалился в кресле со стаканом в руке, крылья ему не мешали, они погасли и стали бесплотными.

— Я выбрал стать человеком. Теперь у меня, как у вас, только душа и тело. Ну крылья еще.

— У тебя же не было крыльев? — уточнил Роман.

— Это подарок. Не спрашивай, я сам пока мало понимаю. Теперь у меня есть крылья, и теперь я человек, только бесполый и крещеный. И я смог отдать Артуру все саолы, а Артур смог их взять. Поэтому мы сможем обеспечить жильем и работой всех христиан. Всех, сколько их есть на данный момент, по крайней мере.

— Они захотят вернуться домой, — сказал Себеста.

— Понятно, что захотят, но, когда поймут, что там не жизнь, все равно ведь вернутся.

— Или нет. Ты не знаешь. Они не побоялись стать врагами князьям, думаешь, они побоятся проповедовать в княжествах? Это ты считаешь, что там теперь не жизнь, а для них это жизнь, просто другая.

— «Деньги вам нужны будут на то, чтобы защищать их и себя, — вмешался Альберт, — потому что у нас уже проблемы. Карешту отрезали от юора».

Юор — это информация. Просто информация. Любая. В том или ином виде он пронизывает все, весь мир или, если верить Альберту, все миры, все живое и неживое, материальное и нематериальное, существующее в реальности и в воображении. Все, значит, все. Где-то там же, в юоре, обитают некоторые демоны. А князья, помимо много другого, как раз юор и есть. Это одна из основ их власти в княжествах, понятная Альберту, кстати, в отличие от музыки, в которую младший вообще не верит. Князь властен над юором своей земли, может менять его по своему усмотрению, отменять или, наоборот, делать действительностью любые события, в любую сторону поворачивать ход времени, а то и вовсе останавливать его. А еще князь может закрыть юор. Сделать недоступным.

Так просто, что даже не очень верится. Вся связь идет через юор, вся информация, даже бумажные письма или… что угодно, газеты, книги. С бумажными носителями задача решалась доставкой их адресату, но все остальное показалось неразрешимой проблемой. Когда наконец в полном масштабе осознали, что произошло, тогда же и поняли, что теперь христиане не только не смогут связаться с княжествами по телефону или через сеть, они теперь не смогут даже общаться с людьми на территории княжеств. Их не услышат. Может быть, даже не увидят. Не воспримут ничего из того, что они могли бы рассказать.

А ведь полтысячи человек, принявших вчера крещение, были из княжеств, и они собирались туда вернуться.

— Вампиры их услышат, — пообещал Демон, — но это только хуже, потому что тогда христианам будет прямая дорога в Стадо. В Стадах не так уж плохо, — добавил он справедливости ради, пока Ласка ничего не сказала по этому поводу, — у больших стай Стада — это общины со своими правилами, люди в них живут почти обычной жизнью, но в любом княжестве, кроме Эсимены, Стада вне закона. Уходить туда никто не запрещает, но относиться начнут как к вампирам: любой может ограбить, убить, уволить без выходного пособия… Что еще можно плохого сделать? — Он вопросительно взглянул на Себесту.

— Никакой страховки, никаких кредитов, никакой помощи, даже детей в государственную школу не отправишь, хоть дети и не в Стаде. Их вообще отобрать могут, кстати говоря. А почему ты у меня спрашиваешь, что плохого можно сделать людям?

— А у кого? — удивился Демон. — Я пока еще вообще безгрешный. И если не задумаюсь над своей половой принадлежностью и не решу, кто я, у меня есть все шансы оставаться безгрешным до смерти. Но теперь-то всем ясно, почему у нас такая странная компания подобралась?

На него вопросительно воззрились все, включая, кажется, Альберта. Младшего видели только сам Демон и Ласка, но судя по тому, что он молчал, а не заявил, что ему-то давно все ясно, он тоже ожидал продолжения.

— Да Поместье же! — Демон закатил глаза. — Дом Марийки. У них там свой юор, который полностью под контролем ее брата, Марийка может с ним связаться, с братом, и он предоставит нам выход в юор, временный или постоянный, это как договоримся. В постоянный я не верю, потому что Наэйр нам враг, но хотя бы временный, это уже хорошо. По крайней мере, те из христиан, кто, въезжая в свои княжества, разобьется на границе, смогут связаться с родственниками или вызвать спасателей. Если не убьются насмерть, конечно. Но сейчас их насмерть убивать неразумно, потому что они еще нагрешить не успели.

— «Он мне нравится, — заметил Альберт, — он как ты, Арчи. Умудряется быть христианином и прагматиком одновременно. Только он еще и циник».

— Я романтик. — Демон обиделся. — У меня крылья есть!

Марийка, сидевшая верхом на стуле, положила руки на спинку, а подбородок на руки и задумалась.

— А зачем Наэйру нам помогать?

— Затем, что тебя нельзя блокировать от юора, мало ли что с тобой может случиться.

— Но с ним-то я всегда могу связаться.

— А ты скажи, что не будешь.

— Шантажировать Наэйра?

— Князья же нас шантажируют. А он с ними заодно.

— С ними шантажом ничего не решишь, — не выдержал Артур, — с ними нужно либо честно, либо сразу насмерть.

— «Мне он никакой не враг, — сказал Альберт, — наоборот, союзник, одно дело делаем… — Он задумался. — Мир от Артура спасаем. Нет, со Змеем точно не выгорит».

Марийка ушла в себя, даже глаза закрыла, начала тихонько раскачиваться вместе со стулом. Себеста не без тревоги слушал поскрипывание креплений. Марийка легкая, но и стул не железный.

— Наэйр говорит, нам нужна Ойхе, — произнесла Марийка, не открывая глаз. — Артур, он сказал, что поможет тебе, если ты, когда придет время, не станешь помогать Волку.

Артур глянул на Демона, слышал, мол? И кто кого шантажирует?

— Никаких сделок с… гадство, — Змей был ангелом, что сильно портило традиционную формулу безопасности, — короче, никаких сделок с ним! Я еду в Эсимену. Заодно отвезу туда книги.

— А то демонологам читать нечего, — с притворным пониманием продолжила Ласка. — Очень любезно с твоей стороны. Ты поедешь в Эсимену, а кто в Кареште останется? Храм, службы, требы, кто, кроме тебя, это делать сможет? Те из наших, кто были священниками в тварном мире, сегодня наконец упокоились. Ты, может, на весь Ифэренн один теперь.

— Карешту и Ренатир пока можно оставить на социалов, они управляли землями при Рене, она была уверена в их верности, значит, мы тоже можем им доверять. Служить в храме будет Демон. А ты ему поможешь.

— Я не могу помогать ему вести службы! — Ласка взмахнула сигаретой. — Ты думаешь, что говоришь?! Я даже в храм не могу войти!

— Ласка, ты помогала мне сегодня и справилась. Ты весь день читала за диакона. И обошлось даже без головной боли.

— Я не… это было не в храме. И все равно все было не по правилам, мы даже не знаем, где запад, а где восток, можно было нарушить еще немножко. Кто-то же должен был тебе помогать!

— Запад слева от красного столпа, восток справа. А ты настолько переживала о Рене и ушедших с ней священниках, что вообще не вспомнила ни о каких правилах. Ты можешь войти в храм, можешь войти в алтарь, можешь помогать Демону.

— Артур, не сходи с ума! Даже если… все равно нельзя. Я не крещена. Я вампир. Да я вообще женщина!

— И что? — буркнул Демон. — Я, может, тоже.

Альберт ржал. Он покатывался от хохота, изредка стонал: «помедленнее, помедленнее, блин, я записываю!» и снова терял дар речи от смеха. Марийка сидела, вцепившись в спинку стула, притворялась мертвой, и, кажется, только благодаря этому у нее получалось не смеяться.

А еще у Артура было нехорошее подозрение, что братец там, у себя, не один. И что проклятый Змей, Исполняющий Обязанности Вселенского Зла, веселится на Земле на пару с Альбертом. Гад ползучий! Попробовали бы сами, когда традиции не работают, кругом одни вампиры, стороны света не различить, а в реке течет святая вода! Их бы сюда, и Змея лучше прямо в реку. Вот тогда бы, может, Артур и сам посмеялся.