Книга: Бремя удачи
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

Ликра, Белолесский уезд,
450 километров к востоку от Боровичей,
9 августа
Что чувствует человек, лишившись зрения? Ужас до предела сжавшегося мироздания, которое стало чужим, наполненным остроугольными загадками, колючими тайнами, тесными сомнениями, страхом удушающей неопределенности – бесформенным и бесцветным. Позже приходит отчаяние: неужели это навсегда и необратимо? А когда вместе со зрением уходит слух…
Шарль осмотрел ошейник, лежащий теперь в руке обычным украшением из серебра со вставками полудрагоценных камней. Разомкнутый блокиратор выглядел безопасным, приятно ощущался пальцами, солидно шуршал звеньями. Магия в вещице не замечалась, зато рука немного немела от контакта с блокиратором: он и сейчас самую малость, но тянул на себя способности, ослабляя их. Джинн скомкал цепочку, уложил в платок, завернул понадежнее и сунул в карман. Передернул плечами, нехотя признаваясь себе: если на его шее пожелают повторно застегнуть блокиратор магии, он сочтет это казнью. Он и теперь не может сказать наверняка, перенесет ли чудовищное давление темноты и тишины. Темноты шестого чувства и тишины – седьмого, этого сдвоенного удара утраты, едва не лишившего остатков желания жить. Все, чем Шарль де Лотьэр, маркиз Сен-Дюпр был без малого год назад, сгинуло, исчезло, расползлось гнилой фальшью. Золотой джинн, высшая ступень для основного состава ордена. Тот, кто способен строить иллюзии непостижимо высокого уровня, недоступного для магов иных школ. Даже Марк Юнц при всем его таланте не смог дать толкование теории поддержания сюр-иллюзий без постоянных затрат силы и необходимости проявлять себя.
Он, маркиз Сен-Дюпр, владел даром, который позволяет свободно моделировать свою внешность, вылепливая достоверное для всех семи чувств идеальное «я». Сегодня – двухметрового гиганта, белокурого арьянца из центральных провинций или могучего рыжеволосого жителя Норхи. Завтра – тонкого и темного, как сушеная змея, обитателя южных лесов ростом чуть выше полутора метров, на вид почти ребенка… Самое надежное магическое зрение, самое изощренное контрольное зеркало показывали бы именно иллюзию, подтверждая ее безупречность. Даже касаясь кожи, любые специалисты, что уж говорить о простых людях, ощущали бы заданные джинном свойства.
И вдруг – темнота, тишина и собственное лицо, почти забытое, отнюдь не идеальное – настоящее, природное. Свой голос, лишенный чарующих ноток могущества убеждения. Свои руки, со шрамиками большими и малыми, с грубой кожей и сильно поврежденным ногтем большого пальца… Как принять все это? Как смириться и зачем жить дальше? Собственно, он все еще пытается найти ответы. Спасибо упрямейшей Беренике фон Гесс: у него так много вопросов, что думать над ними наконец-то стало привычно, это тоже часть смысла существования. Задавать себе вопросы, вслушиваться во внутреннее «я» и искать ответы. Понимать, что все семь чувств при любой их развитости не меняют способности к диалогу с собой и не помогают его вести. Иногда даже мешают, отвлекая на внешнее и малосущественное. Как она сказала… «Чем удача отличается от судьбы»? Вопрос, так и не получивший ответа. Однако теперь, на северной ветке железной дороги, невесть где, посреди пустоты болот и лесов, он постиг азы различий и научился не завидовать обладателям восьмого чувства. Тут бы с семью управиться.
– Шарль, ты водичку-то пей, – посочувствовал Корней, по-прежнему поддерживая под плечо. – Никогда я не ценил эту магию. Задуряет она людям голову и сушит их, снутри измором берет. Думаешь, зять мой счастливее стал, когда магию получил, богатство и домик в столице? Да Ленка моя вона – что ни день нас поминает. Мне аж икается. Простая жизнь – она всегда организму полезнее, роднее.
Шарль выхлебал содержимое фляги, остатками умылся, тряхнул головой. Решительно натянул картуз.
– Ты как, в бега или дело сполнять? – строго уточнил начпоезда.
– Корней Семенович, как можно, – укорил Шарль. – Если по сути глядеть, а не по внешнему, кроме вашей семьи никто обо мне и не вспоминает во всем свете. Так куда мне бежать, если все важное – здесь, в Ликре? Во Франконии мне на шею накинут не блокиратор даже, а удавку.
– Пистолет-то у тебя есть, но я не верю в эту гадость, грязи они боятся, и осечка у них опасная, – поморщился Корней. – Револьверты понадежнее. Свой отдам, наградной. Пошли уже, вона как они расшумелись: «Срочно, тайно». Уважение, вишь, выказывают. И дела требуют. Сам – он мужик серьезный. Надо понимать.
– Да я прямо отсюда и…
– И прямо отсюдова глупости свои выбрось из головы. Надо что? Дело исполнить и живым остаться. Значит, сперва еду собрать, куртку да иные вещички, нож надежный, – начал перечислять Корней. – А тем временем котел прогрею, перегоним поезд туда, откуда идти быстрее и сподручнее. Ты с зимы у нас, а пока что в ум не вошел, хуже дитяти неразумного. Тут места такие, что дуриком прут только те, кто утопнуть вздумал. Как же слово-то называется ученое, а? Суцид.
– Суицид, – поправил Шарль. – Но это не про нас, нет. Было по зиме помутнение ума, однако же я справился.
– Именно. Идем, по уму все сладим. Карту дам. Хорошая, еще прежний начпоезда вдвоем с зятем ее дорисовывали. Гривки лесистые, тропы по болотине, самые гнилые топи, заимки и надежные места – все указано в точности. Карл – он охоту уважал. Какой мех моей Ленке добывал! Да ты сам знаешь, Люсе шубки остались. Лисья старая длинная, а еще и соболья душегреечка с бисером…
– На охоту приглашаете? – заинтересовался Шарль.
– В зиму, ежели не сбежишь, приглашу, – задумался Корней. – И чего все в город лезут? Видел я эту столицу. Сплошной шум. Степенности нет в людях, уважительности.
Шарль промолчал, не мешая деду Корнею рассуждать о зиме, городе и падении нравов в новом веке. Начпоезда ворчал знакомо и неторопливо, даже обстоятельно. Рядом с ним джинну было куда проще привыкнуть к себе – полноценному, снова наделенному магией. Возле деда, с его простотой и верой в обычное и добротное, осознанный отказ от соблазна сменить внешность или частично ее улучшить проходит куда естественнее, без внутреннего слома. Золотой джинн Сен-Дюпр предпочитал показывать себя с роскошными темными волнистыми волосами. Цвет глаз выбирал чаще всего синий, темный и глубокий. Голос настраивал придирчиво, делая несколько выше собственного, более напевным, с некоторым придыханием. Три – пять сантиметров к росту тоже добавлялись почти сами собой.
Обработка внешности магией сделалась за долгие годы привычкой и не отнимала сил. Оставаться собой трудно, приходится контролировать каждое намерение, каждый жест, вслушиваться в себя и виновато пожимать плечами. Золотой джинн еще осенью казался совершенством… Хотя в ремпоезде он бы выглядел шутом гороховым. Посмешищем. Лексей бы с таким и разговаривать не стал, сберегая драгоценный самогон. Ухо буквально слышит басовитый приговор: «Не мужик, а блоха ряженая». И хуже того – «баба писклявая».
– Корней Семенович, я не выгляжу странно? Не плывет туман в глазах при внимательном рассматривании?
– А ты не икона, чего на тебя глядеть-то? – усмехнулся начпоезда и ворчливо добавил: – Сперва плыло. Вроде синева в глазах у тебя мелькала. Руки-то обычные были, но тонкие, длиннопалые, глянуть противно. У бездельников аккурат такие. Но сейчас ты выправился, в ум вошел, так я думаю.
– Примерно так, в ум вошел, – улыбнулся Шарль, осторожно позволяя себе чуть расслабиться.
Первым полез на насыпь, подал руку начпоезда. Корней без возражений принял помощь, зашагал по рельсу, привычно и почти неосознанно хмурясь и рассматривая важное: ровность пути, состояние шпал, годность рельсов, положение костылей. Шарль тоже смотрел. Приятно было ощущать гордость за сделанную работу. Это он проектировал ремонт, просчитывал и контролировал. Да и костыли забивал, и укладку рельсов сам вел. Никогда прежде, джинном, он не знал ощущения радости от проделанной работы. Предположим, ты добыл сведения, обманул врагов, соблазнил жен и любовниц важных людей, прокрался и умыкнул секрет – нет в перечисленном повода расправить плечи и ощутить себя достойным всеобщего одобрения. Нет и возможности устроить праздник. А тут всякий завершенный ремонт – праздник, пусть не с вином из толкового погреба, а всего-то с местной водкой. Все в ремпоезде настоящее, и даже морду бить будут честно, стенка на стенку или один на один.
– Люся! Собери охотничий запас нашему инженеру, – зычно крикнул Корней еще от хвостовых вагонов и пошел быстрее, с хитроватым прищуром наблюдая суету народа, опознавшего большую новость и уже любопытствующего. – Люся! Слышь?
– Собираю, Корнеюшка, – отозвалась тихая и расторопная жена начпоезда.
– Белье собери и лекарства самоважные, – велел начпоезда. – А я к котлу, сейчас народ соберем, поезд продвинем, куда велишь, и я выделю тебе револьверт.

 

Корнеевский «револьверт» оказался куда лучше, чем того ожидал Шарль. Вороненый, матовый, в смазке. Не ликрейского производства, хотя и здесь делают толковое оружие. Но этот – любимой франконцем льежской семейной фирмы, которая по тайному заказу поставляет партии доработанного товара почти всем магическим полициям и службам Старого Света. И ордену джиннов тоже. В ладонь револьвер лег, словно был давно знаком. Корней деловито забрал пистолет, завернул в промасленную ветошь, уложил в свободную ладонь джинна цокающий патронами мешочек, тяжелый и объемистый.
– Таким вот образом, – буркнул он, начиная переживать и прощаться. – Все собрал? Проверил?
Шарль кивнул. Глянул еще раз на карту, создал магическую копию, чтобы не нести листки и не возиться с разворачиванием и сворачиванием. Принял у Люси заплечный мешок с продуктами, сунул в него принесенное из своего купе имущество. Сменил по настоянию Корнея куртку на более удобную, крепкую, серо-зеленую – наилучший цвет для здешнего леса.
– Пойду. Вот так я намерен двигаться. – Шарль прочертил линию на карте. – Прибудет дирижабль, им расскажете подробно.
– С Богом, – вздохнул Корней, комкая ветошь. – Эх, непутевый ты, а все одно: уж берегись. На рожон не лезь, маги завсегда к злодейству склонны.
– Я сам таков, – подмигнул Шарль.
Он отвернулся и пошел прочь, вниз с насыпи, через густой, путающий ноги багульник. Было до головокружения странно уходить и ощущать направленные в спину взгляды. Никто и никогда не провожает джиннов. С первого дня в ордене детям объясняют, как нелепы и жалки слепоглухие бездари. К ним допустимо питать лишь презрение, они ничтожны и годятся для манипулирования, не более того… Дети верят и постепенно привыкают быть избранными. А точнее, одинокими, безразличными и к чужим бедам, и к чужой радости. Обделенными и жалкими. Теперь он, повзрослевший Шарль с собственным лицом, знает правду, оплаченную личным опытом и размышлениями. И потому ему не слишком сложно оставаться собой, и нет более мечтаний о нелепых синих глазах и совсем уж смешных кудрях. Не так дурно ощущать себя настоящим Шарлем де Лотьэром, которого провожают как родного. Целый поезд своих. Родина на колесах. Единственное место, куда хочется вернуться…
– Интересно, Лексей уже собирает новый аппарат? – шепотом спросил у себя самого Шарль. – Может, избрать иной путь борьбы, вразумить его в вопросах купажирования, экстракции и фильтрации?
Усмехнувшись столь парадоксальной идее, джинн тряхнул головой и убедил себя отрешиться от оставленных за спиной забот и дел. Он, оказывается, отвык от той работы, для которой его готовили с раннего детства.
Первое и весьма важное. Маскировка. Стереть себя из этого леса, стать невидимкой, убрать шум движения, запахи и даже эхо сознания.
Второе и главное. Стать губкой, впитывающей всеми семью чувствами сведения из избранного для изучения сектора. Лес безлюден и редок, местность ровная, тощая щетина лиственниц не прячет перспективы. Где-то заинтересованно зудит мошка, сердито ругают пришлых птицы, чавкает и сминается болото, чужая поисковая магия ощупывает каждую иголку пихт. А может, звучат и боевые заклинания стихий – но это было бы слишком просто для обнаружения, не стоит рассчитывать на подобное.
Шарль поудобнее разместил мешок, подтянул лямки. Переложил револьвер в глубокий и надежный карман куртки. Цели пока не выявлены, но общее беспокойство гонит на северо-восток. Значит, туда и следует бежать. Интересно: что за маги выявились в столь глухом, удаленном месте? Карл фон Гесс честно отстучал на ключе: сведений мало, но лично он подозревает, что заговорщик вовсе не один, как твердит некий свидетель. Поэтому спасение женщины – дело важное, но не главное. Сначала непременно следует понять обстановку и просто установить число врагов, их возможности. Затем уже, по обстоятельствам, Карл советовал определить, что первично: поиск и помощь или отвлечение сил противника и затягивание любых решений с его стороны на время, требуемое дирижаблю для перелета от столицы сюда.
Первый надежный признак наличия чужой магии Шарль уловил уже в сумерках, проделав путь в пятнадцать километров и позволив себе короткий привал. Солнце путалось в темных пихтовых лапах, обманчиво мягких, но умело уминающих закат, тянущих светило прочь из необжитой земли во Франконию, где в августе оно необходимо виноградникам… Само небо имело цвет выдержанного красного вина, коричневатый оттенок намекал на изрядный возраст напитка. Слезки потеков-лучей указывали на богатство оттенков вкуса этого северного вечера, пахнущего брусникой, хвоей и влажным туманом.
Поиск на миг колыхнул картинку, волна внимания миновала холм, безразлично пронизала невидимку-джинна и укатилась дальше, затухая. Шарль заинтересованно повел бровью, одним движением сгреб припасы в мешок, стараясь не шуршать и не отвлекаться, вскочил и побежал со всей возможной скоростью на восток, в ночь, старясь по возможности выдерживать направление.
Поиск источника магии по активному сигналу и опознание точных его координат имеет две фазы: радиантную и абсорбирующую. Первая не дает сведений о расположении ищущего, лишь выявляет его присутствие. Вторая позволяет при должном опыте и наличии существенной ширины створа двух замеров снять координаты точки активации заклинания. Шарль бежал и тщательно учитывал время: расстояние до цели оценивается по интервалу от прихода первой волны и до момента, когда обнаруженный маг-поисковик востребует сигнал и возвратное кольцо его внимания начнет сжиматься. Если маг не сделает запрос быстро, значит, он очень далеко, затея с его перехватом теряет смысл… да и створ нужной ширины не успеть создать. Но вот и волна. Шарль раскинул руки, стараясь пальцами, а точнее, привычкой, связанной с этим жестом, уловить вибрацию: характер ищущего, его стихию и, если повезет, общий уровень таланта.
– Воздух, бакалавр, – с оттенком презрения буркнул джинн. – Но специализация узкая, ищет грамотно.
Последнее давало повод задуматься. Шарль остановился, перевел дыхание и удобнее разместил мешок на спине. Ликрейский высший колледж никогда не готовил узкоцелевых поисковиков, их находила и воспитывала тайная полиция магов. Часто таких набирали из числа бывших дорожников, самоучек, вяло и неполно, но все же различающих тени и свет удачи. Поисковиков всегда использовали в группе магов, поскольку их дара не хватит на самостоятельный бой или любое иное действие, не связанное с оценкой местности.
– Кого же он искал? Да так нагло, явно, – удивился Шарль.
Заново просчитал расстояние, мысленно сократил вдвое, выделил наиболее перспективный сектор. И сам запустил поиск, локальный, малозаметный, но достаточно подробный. Результат оказался более чем полезным. Всего в пяти километрах некто ловко и упорно пробирался через болото. Не самое гибельное в этих местах, но теперь, в поздних сумерках, опасное. Джинн прикрыл глаза, восстанавливая в памяти нужный фрагмент карты. Разворошил мешок, избавляясь от лишних вещей. Снова пошел вперед, закрепляя на поясном ремне ножны. Высмотрел толковый стволик и вырезал длинную крепкую палку. Местные болота он привык считать достойными некоторого опасливого уважения хотя бы потому, что в здешнем безлюдье бесполезно ждать помощи и кричать.
Ночь – время полного могущества джиннов. Когда зрение отказывает бездарному, шестое чувство оживает и обретает дополнительные возможности. Цвет, объем, плотность ощущаются исключительно полно. В отношении поверхностей становятся очевидными упругость или хрупкость, степень надежности, склонность производить звуки. Конечно, нетренированные, двигаясь ночью, когда обычное зрение подменено шестым чувством, издают тот еще магический шум, раскрывая этим свой дар. Но джиннов учат искать и видеть именно в болотах. Точнее, не учат – натаскивают.
Шарль вспомнил и поморщился. Ему было семь, когда он прошел свое первое болото. Отборочное. Из двух десятков детей, выброшенных в топь, до берега добрались пятеро. Прочие или погибли, или остались испуганно ждать своей участи там, где заметили первый более-менее сухой островок. Шарль, уже получивший право именоваться джинном, грязный, замерзший, едва живой от усталости, видел тех, кто не справился. Их привезли в лагерь: тихих, глядящих бессмысленными глазами дурачков, только что лишившихся памяти…

 

Тот, кто двигался по ликрейскому болоту навстречу джинну, некоторой толикой магии обладал. Пользоваться ею почти не умел, но старался изо всех сил и пока что был в должной мере удачлив и осторожен. А еще не позволял страху стать слишком сильным и смять, прижать к земле, вынудить замереть и отказаться от всякой борьбы. Упрямство незнакомца почему-то грело душу. Словно он, Шарль, мог теперь вернуть жизнь одному из своих сверстников, не выбравшихся из франконских или мадейрских болот, а значит, сам становился несколько менее джинном и более – человеком. Оказывается, он хочет этого и наверняка желал всегда, подсознательно. Вероятно, потому, что у джиннов нет ни судьбы, ни полноценной жизни. Они невидимки, лишенные права быть собой, они вещи, принадлежащие ордену. И еще они рабы, тайно мечтающие о свободе. Самые жалкие невольники жаждут спасения для себя, широкие душой – для всех себе подобных, а отчаянные бунтари, еще не вкусившие яда самовлюбленности и личного совершенства, иногда грезят о праве пресечь саму угрозу рабства для приглянувшихся ордену детей…
Ночь стремительно густела, хотя в августе здесь, на севере, время полной темноты весьма короткое. Пихты расступались, разбредались по гривкам, под ногами все слышнее чавкало и вздыхало болото. Далеко впереди кто-то тоже брел, всхлипывал тонким детским голосом, шмыгал носом и иногда, не в силах устоять перед страхом, припадал к упругому дерну болота, оглядывался через плечо, потому что знал: погоня уже близко. Невидимая и потому вдвойне ужасная.
Шарль издали приметил устало сгорбленную фигурку, замер в кустарнике и затих, не желая окриком или шумом заранее пугать ребенка. Отметил: толковый человечек. Палку выбрал хоть и неудобную, с ветками, но прочную и длинную. Спешит, утомлен до предела, но тропу проверяет и заставляет себя идти, хотя ноги наверняка подламываются…
Когда малыш поравнялся с засадой, джинн одним движением обнял его за плечи, зажимая рот и подхватывая под колени:
– Тихо, я не враг, меня прислали выручать вас с мамой. Понятно? Не надо кусаться, это больно, и лягать не надо. Иначе усыплю, и кто тогда мне расскажет, как помочь маме.
Про маму Шарль упомянул наугад. Но ребенок затих: то ли слова попали в точку и он поверил, то ли решил выждать момент для побега. В любом случае Шарлю понравилась сообразительность маленького незнакомца. Понравилось и то, что он не сдался, не обмяк безвольно, принимая неизбежное: раз пойман, все кончено.
– Кричать не станешь?
Короткое движение головы.
– Хорошо. Говори тихо. Первое: где искать маму и нужна ли срочная помощь? Утром прибудут другие люди, их много, и, если можно ждать, я просто заберу тебя и спрячу от погони.
– Срочная, – тихо, задохнувшимся, слабым голосом ответил мальчик. Без удивления рассмотрел сотканную из тумана карту. – Мои тут. Здесь я шел. За мной отправили двоих. Но в избе еще гости и сам Кощей.
– Сказок мне сейчас не хватало! Говори толком.
– Я не зову его по имени или папашей, как он велел, – возмутился мальчик, явно поверив в свое спасение. – Он Кощей. Тощий, злой и не сдохнет никак. В избе, когда я утек, был Кощей, с ним два новых жильца и еще гость. Кощей в магии смыслит крепко. Один из жильцов еще сильнее него, вовсе страшный. Второй так, тихий поганец. Гость мутный, я его не понимаю. Наверное, опасный. Оружие у них – магия и одно ружьецо. Что еще сказать?
– Есть хочешь?
– Спрашиваешь!
– Тогда ешь, я пока подумаю. – Шарль скинул мешок, развязал, добыл хлеб, флягу и мясо. – Что случилось такого, что надо срочно спасать маму?
– Не маму. – Мальчик вцепился в хлеб и стал жадно жевать, давясь и запивая водой. – Мама что, она Кощею важная. Да и сама… Кощеиха. Понял? Ежели что, ружьецо ей сунут и велят в тебя шмальнуть. Сестра у меня толковая, старшая, но ее хотят отдать гостю. То ли платит много, то ли что-то в мире переменилось. Ее надо спасать, вот что верно.
Шарль кивнул, глядя в сторону севера и прикидывая. Погоня явится очень скоро. Один поисковик и один маг-стихийщик, по профилю огонь, по силе бакалавр. Говорить не о чем. Только вот что учудить с ними? Утопить, головы задурить, усыпить…
– Сиди тут и плачь, – определился Шарль. – Подойдут – все одно плачь. Ясно?
– Умгу, – кивнул парнишка, не прекращая жевать.
Шарль устроился на сухой высокой кочке и замер в ожидании, присматриваясь к магическому фону на северо-востоке и пытаясь понять, что собой представляют находящиеся в избе маги. Далековато для опознания… Их трое. Или даже четверо? Если хотя бы двое имеют уровень магистров, придется туго. Надо ведь не убить или заморочить противника, а обеспечить безопасность охраняемых, что куда сложнее.
– Дя-а-дька, – усердно и ненатурально всхлипывая, проблеял сытый, повеселевший мальчишка. – Ты-ы та-акой…
– Лучше уж говори внятно, со слезами у тебя слабовато. Ненатурально, надо над этим работать. Я Шарль, и я тебе не дядька.
– Это да, – гордо хмыкнул беглец. – Плакать я себе запретил. Кощею оно в радость, одной сеструхе, получается, и больно глядеть. Непорядок… Мое имя Илья. Сам выбрал, мать в этом деле вовсе не понимает, такое имя дала, сказать неловко. Пояснила, что я лопарь на четверть. Прикинь – на четверть! А имя целиковое. Чего я удивился-то: тебя стало плоховато видно. Вроде ты и есть, но одни глаза резкие, прочее все смазано.
– Прочее никому, кроме тебя, не заметно. Илья, возьми палку и стукни себя по ноге. Пора всерьез плакать, погоня метрах в трехстах.
– Ладно, могу и всерьез, – вздохнул мальчик.
Ударил без жалости по кости чуть ниже колена. Слезы брызнули, не спросив разрешения, всхлипывать неумелому притворщику стало просто. Поисковик, опознавший было избыток везучести парнишки, успокоился и ускорил шаг.
– Не бейте меня, – всхлипывал Илья, растирая ногу и подвывая. – Я ногу сломал. Ой-ой, как больно. Дя-а-деньки, не бейте…
– Так уж и сломал, – усмехнулся идущий первым стихийщик, рослый молодой мужчина. – Набегались мы за тобой, щенок. Хорошо хоть назад тащить не придется. Утопить велено. По-тихому.
Шарль еще раз оценил обоих магов, выбрал годного для разговора, встал и подошел к тому, что шел замыкающим. Парень уже выбрался на край сухого бугорка. Он выглядел усталым и хмурым, а еще – слишком молодым и простоватым, чтобы знать нечто ценное. Шарль шепнул в ухо сладким голосом, наполненным силой убеждения:
– Спи.
Поисковик прикрыл веки и замер без движения.
Пальцы джинна легли на шею стихийщика. Тот дернулся и испуганно взвизгнул, засипел, теряя голос и рассудок.
– Страх, – пропел Шарль, глядя в самую глубину зрачков и отмечая слабость воли. Этот прежде не раз подвергался внушению. – Покорность. Сотрудничество.
Слова сплели паутину смысла, плотно спеленавшую остатки самостоятельности преследователя, вмиг ставшего добычей. Джинн чуть улыбнулся. Разница в уровне – это иногда так заметно. Школа у обоих магов плохая, явно не столичный колледж. Никакого самоконтроля, ни малейшего намека на умение отслеживать и блокировать внешнее влияние. Определенно и уже не вызывает сомнений: разум обоих многократно был под тотальным внешним воздействием, которое исполнялось мастером знакомой школы. В сознание магов вмешивались, чистили память. Нетвердые убеждения подменяли привнесенными догмами…
– Славен ли тот, кто послал тебя? – Для начала джинн попробовал не ломать допрашиваемого, предпочтя аккуратно получить слепок догм и вместе с ним черновой набросок личности мага, внедрившего последнее внушение. – Я его друг. Привез деньги, помощь Франконии. И тебе достанется золото, много. Ты справился, услужил.
– Он славен, – с глупой улыбкой отозвался недоученный маг. – Имя его Сергей Норов, он высший маг и скоро станет править миром. Я буду его ближним.
– Деньги, – доверительно молвил Шарль, ссыпая в горсти повизгивающего от восторга недоучки листья, оборванные с кустарника. – Все тебе одному. Ты ближний, я чту тебя. Вас, господин. Велика ли свита высшего?
– Нас мало, но мы в мантиях, – гордо выпрямился маг, сопя от восторга и прижимая к груди листья. Два самых мелких и юрких выскользнули, закружились, падая в мох. Парень рухнул на колени, подобрал, начал пересчитывать листочки, укладывая в ровную стопку. – Все мне. Одному мне… пятнадцать. Славичу не досталось, хоть он и магистр… двадцать. И Леше не досталось, хоть он и любимый ученик. И даже великому Петру Семеновичу…
Назвав это имя, юноша осекся и сжался, как от удара. Глянул на свои руки, вскрикнул. Шарль быстро рубанул ребром ладони по затылку допрашиваемого, ударил второго, обоих уложил на пригорке. Связал, чуть подумал и дважды опустил свою палку на голени, не ломая их, но нанося тяжелые ушибы. Так же обработал руки.
– Плохо наше дело, – с пониманием вздохнул Илья. – Ты помрачнел, дядька Шарль. Но сестру надо выручать, помнишь?
– Этому их Петру Семеновичу сейчас надо бы лес валить в трех тысячах километров отсюда, – хмуро отозвался джинн. – Да еще и в ошейнике, блокирующем магию. Знаешь, кто он таков, если я не ошибаюсь? А я, увы, не ошибаюсь…
– Славич – это и есть сам Кощей, ежели по отечеству. Второй же – Кощеев друг и наш враг.
– Точнее и не сказать. Год назад он был первым магом тайной магической полиции Ликры. Осужден на пожизненную каторгу. Ошейник с него мог снять только очень высокий чин из числа тех, кто и сегодня в силе. Или некто, сумевший купить у продажного мага пси-ключ… Неважные у нас дела, Илья. Я могу попробовать блокировать Петра, но останется еще мсье Норов. Если я не ошибаюсь в своих предположениях, то знаю и его. Более того, я уверен: именно он купил ключ. Норова ты, безусловно, и назвал мутным.
– Ему сестру отдают.
– Он джинн, – уточнил Шарль. – Золотой, старше меня лет на десять, опыта у него больше. Впрочем, по способностям не первый, чересчур самоуверен. Так я думаю, но могу и ошибаться, сюр-иллюзии иногда прячут слишком многое даже от нас, джиннов.
Шарль недовольно нахмурился и сел, подперев подбородок кулаком. Против двух магистров выходить просто так, без плана и подготовки, надеясь на удачу… Будучи наверняка замеченным и опознанным. Илья дернул за руку:
– Ты не боись, мы их обманем. Я же сбег! Они как глухари: шумят, крыльями хлопают – и ничего вокруг не видят от своей важности.
– О да, пожалуй, это их единственное слабое место… Друг Илья, не хочу я рисковать твоей головой. А только без тебя мне никак. Поможешь?
– Спрашиваешь!
Шарль кивнул, сел поудобнее и стал подробно и неторопливо объяснять, что именно и как в точности надо делать. Мальчишка кивал и щурился. Ему нравилась большая и, возможно, главная роль во всем деле.

 

Дальше через болото, по следу Ильи и магов, Шарль бежал, стараясь бережно расходовать силы. Нехотя, без всякого удовольствия, он натянул маску синеглазого красавчика-джинна. Илью пришлось нести, чтобы ускорить ход. К избе Шарль желал попасть непременно еще до рассвета. Восемь километров по лесу, из них три болотом, не так уж и близко. Хорошо хоть таиться не надо. Из всех, кто теперь остался в избе, лишь Норов мог опознать джинна в ночи. Но, надо полагать, он не ждет никого похожего.
Возле самой избы Шарль остановился, перевел дух и осмотрелся. Ссадил Илью со спины, слушая его сдавленный шепот:
– Там сарай, а вторая дверь в избу тут, комнаты вот такие, двери и переходы такие…
Шарль произнес формулу опознания активной магии и уверенно указал на пристройку – Норов там. Покрепче перехватил ворот рубахи Ильи и толкнул дверь.
В низком, пахнущем сеном помещении сарая горели два тусклых магических огонька. Сестра Ильи сидела у стены. Ее ноги были связаны, руки тоже. Она неотрывно глядела в глаза Норова. То есть происходило именно то, чего ожидал Шарль: получив ценную в своей игре добычу, маг из ордена желал немедленно добиться полной покорности. Иначе опасно везти пленницу по обжитым местам.
Девушка то ли отличалась редкостным упорством, то ли ее поддерживало отчаяние, а внушение началось недавно, но в любом случае она еще не до конца сдалась. Прокусила губу, пытаясь болью вернуть себе рассудок, откинулась на бревна стены и часто, жалобно всхлипывала. Но отвести взгляд или прикрыть веки уже не могла.
– Страх, – пел знакомую формулу джинн. – Страх…
Шарль удивленно повел бровью. Мсье Норов до сих пор не продвинулся дальше этого этапа? Первичного в технологии грубого, прямого подчинения сознания.
На звук открывшейся двери заклинающий джинн сперва не обернулся. Шарль успел толкнуть Илью в сторону и вперед, к самым ногам Норова, и только тогда противник осознал, что вошедший совсем не тот, кого можно было ждать.
– Мне удалось бежать, эйви, – негромко сказал Шарль по-франконски, используя принятое в ордене обращение к золотым джиннам. – Я ощутил магию и пошел сюда, в надежде получить помощь, вольную или невольную. Но я не смел и мечтать о таком счастье, мсье. Вы посланы спасти меня? Венец власти ордена воистину добр к своим верным слугам. Да, вот еще новость: я поймал мальчишку.
– Шарль де Лотьэр? – Норов обернулся. Покосился на Илью и отбросил лишние мысли. – Привел беглеца? Хочешь сказать, что готов…
Норов замолчал, пытаясь заново выстроить фразу и прикидывая, как правильно прорисовать линию поведения в столь сомнительных обстоятельствах. Илья заныл, следуя своим заранее оговоренным обязанностям, дернул мага за штанину и усердно облепил руками его колени, мешая думать и отвлекая от поспешных решений:
– Дядя, не бейте меня! Он страшный, хуже вас! Ногу мне чуть не сломал, вот…
– Пшел! – Норов одним движением отбросил Илью к стене и снова сосредоточился на прибывшем. – Шарль… Как бы правильнее назвать: эйви Шарль или просто предатель? Трудно поверить. Так кстати сбежать! Нет, тут что-то кроется. Я сейчас позову…
– Верить соотечественнику-джинну куда разумнее, нежели верить ликрейцу, – шепнул Шарль. – Там, на путях, не только ремпоезд, начальника которого я обольстил и без магии, так что без ошейника хожу второй месяц. Но вчера прибыл бронепоезд из Белогорска, «Черный рыцарь». Он едва держится на слабых подмытых путях… В нем три десятка магов тайной полиции, именно это и определило для меня точную дату побега. Я не безумец, скрыть себя от них мне не под силу, и вот я здесь, пришел и предупреждаю уважаемого эйви: маги тайной полиции Ликры ищут женщину по имени Рату. Кто бы мог выдать им подобные сведения? И где бы я мог их подслушать? Я уже год отрезан от новостей. Раз так, откуда бы мне знать, что платит за все Соболев? И что ждут сигнала от некоего агента, высокопоставленного и тайного.
– Встань на колени и признай покорность, – тихо и быстро приказал Норов, сомневаясь в новом союзнике и, ничуть не менее, в старых. – Я освобожу тебя сразу по завершении работы и признаю эйви, я буду твоим поручителем перед венцом власти ордена. Клянусь тайной ордена. Быстрее! Иначе нам не справиться, это правда. Если Петр играет против нас, дело плохо.
Шарль нехотя и недоверчиво повел плечами. Носитель маски Сергея Норова еще раз кивнул и повторил клятву более вкрадчиво, в полную силу чарующего голоса. Словно так можно убедить джинна, равного себе… Шарль опять вздохнул, попросил не тянуть с возвращением самостоятельности и помнить о преданности. Дождался вдохновенных многословных заверений и клятв. И угроз тоже… Опустился на колени, с ужасом осознавая: впервые в жизни он поставил все на удачу, якобы дарованную Береникой. Как же теперь ненадежна, незрима и малопонятна основа успеха или провала!
– Именем ордена и тайной его, – зашептал Шарль, склоняясь ниже, к самым коленям Норова. – Я, верный…
Норов нагнулся, укладывая ладони на виски проходящего подчинение. Пальцы эйви жадно и мелко дрожали. Двойная сила – это так притягательно. Нет сомнений, возвращать он ничего не собирался. Кто из избранных откажется от личного могущественного раба!
Илья завозился и снова всхлипнул, но никто не обратил на него внимания. Шарль старался говорить все медленнее и тише, эйви склонялся ниже и вслушивался, опасаясь подвоха. Толкнул под подбородок коленом, заставляя глядеть вверх, в свои темно-серые глаза: огромные, теплые, мудрые, добрые – идеальные.
– Ты лжешь мне, ты не отпустишь, – ужаснулся Шарль и попытался вырваться. – Предатель!
Норов сильнее налег на плечи, сгибая к полу. Засопел, жадно вглядываясь в самое дно синих глаз своего уже почти обретенного раба… Ошейник щелкнул коротко и резко. В первое мгновение Норов не осознал перемены. Зато Шарль смог увидеть все самые мелкие изменения. И, наблюдая со стороны утрату маски, заново ужаснулся тому, что однажды пережил сам. Илья, получивший блокиратор и точные указания, все же своего добился при помощи редкостной и почти невозможной удачи и немалого упрямства. Приучил Норова к своим попыткам лезть и обнимать ноги, дергать за руки, смог показаться достаточно слабым и оглушенным магией и страхом. А затем застегнул ошейник, подкравшись в единственный миг невнимания Норова, в миг, указанный с полной определенностью условным жестом Шарля и словом «предатель»…
Теперь джинн утратил магию. Серые глаза постепенно поблекли и сделались маленькими, прекрасное молодое лицо смяли морщины, безупречная кожа словно впиталась в настоящее тело, проявляя его неприглядность. Норову было не сорок, как полагал Шарль. Никак не меньше шестидесяти! И выглядел он настоящий так, что иллюзия казалась милосердием и необходимостью. Кожа пергаментная, в пятнах. Глубокие складки у губ, гусиные лапки в уголках глаз в два, а кое-где в три ряда. Нависающие верхние веки, почти полное отсутствие ресниц. И ужас, животный, окончательный, беспросветный ужас на лице. А еще неспособность оторвать взгляд от своих же рук, старческих, некрасивых, с толстыми темными жгутами вздувшихся вен.
– Нет!
Голос оказался под стать. Хриплый, невыразительный, дрожащий. Шарль едва смог отрешиться от невольного сопереживания – он знал, каково стать собой! Только ему-то тридцать с небольшим, и он вполне доволен нынешним состоянием. А тот, кто еще недавно прятался под личиной Норова, сейчас больше всего страдал от невозможности умереть. Рванул на шее цепочку и застонал, закрыв лицо и склонившись к коленям, пытаясь натянуть куртку на голову и спрятаться от всех, в первую очередь от себя. Если бы Шарль или Илья ударили его ножом в живот, боль была бы куда менее ощутимой… Длинное поленце звонко опустилось на лысый пятнистый череп джинна. Тот сник и тряпкой обмяк на полу.
– Ты, дядька, на жалость шибко слаб, – укорил Илья. – Эдак и ноги протянуть недолго. Не сиди без дела-то. Сестру спасай.
Шарль укоризненно покачал головой и пальцем отметил две точки в воздухе, восстанавливая освещение, по возможности равносильное прежнему.
– Нельзя применять магию, меня опознают, – тихо отозвался Шарль, затягивая петлю на запястьях пожилого джинна. – Светлячка зажечь, и то уже риск. Я сперва хотел скопировать его личину и так пойти в избу. Но этот Петр уже насторожился, сейчас он пришлет одного из учеников, а то и обоих. Ты уж сам сестру похлопай по щекам, что ли, или водой побрызгай ей в лицо. Но не возись долго, вот патроны. Перезарядить револьвер сможешь?
– Спрашиваешь! Ты ж показал как, да в оружии я и без того разбираюсь, – укорил Илья. – Я и блохатор надел на раз.
– Блокиратор.
– Нож дай, что ругаешься зазря? Вот подлюка! Как руки перетянул Лене, под ногтями аж синеет…
– Лене? – удивился Шарль, вспомнив имя великолепной жены Карла фон Гесса, внешность которой при первой встрече принял за иллюзию. Отдал нож. – Занятно… Илья, отвернись. Неполезно детям смотреть на это.
Мальчик отвернулся, сел возле сестры и начал резать веревку. Дверь скрипнула, приоткрываясь. Шарль скользнул вперед, одним движением поддевая под челюсть заглянувшего в сарай человека, резко толкая его голову вверх и назад. В затылке хрустнуло, тело дернулось и потяжелело. Шарль оттолкнул его в сторону и шагнул за дверь, задействуя ослепление и взводя затвор. Второй помощник Петра Семеновича стоял точно там, где и следовало страхующему: у стены сарая, руки навскидку, заклинание наготове. Шарль использовал первую пулю, сберегая магию. Таиться уже не имело смысла. Тот, кто недавно руководил тайной полицией Ликры, не был ни слабаком, ни недоучкой. И, что гораздо хуже, он владел, пусть и неполно, восьмым чувством. Это Шарль выведал еще во время службы в посольстве Франконии.

 

Петр уже покидал избу и активировал первое заклинание. Он здраво предположил, что имеет дело с джинном. Видимо, изначально подозревал временного и ненадежного союзника Норова и теперь использовал весь свой немалый талант, стараясь отрезать противника от стихии воздуха, обычно профилирующей для последователей магической школы ордена. Шарль сопротивляться не стал, да и не успел бы: уже завершена первая часть чужого заклинания, влита сила и остается лишь задать вектор и тип развертки… Револьвер выплюнул с наименьшими возможными задержками все оставшиеся в нем пули. Шарль втайне надеялся, что хотя бы одна царапнет кожу или край одежды противника. Но уровень Петра оказался чуть выше, чем даже можно было ожидать. Враг истратил заготовленную силу на гашение не стихии джинна, а энергии пуль. И усмехнулся одними губами, безмятежно складывая руки на груди:
– Тебе-то что здесь надобно, мальчик? Я не добрая щука из сказки, жизнь не подарю. Меня в столице брали вдвоем Марк Юнц и его гнилой ученичок Карл, да кроме них было вдоволь шавок помельче. А тебя одного я раздавлю и не замечу.
Шарль бросил револьвер за спину, на пол сарая. Огорченно покачал головой, напоказ и явно признавая разницу в уровне:
– Что же не давишь?
– Хочу получить сведения. Но сперва желаю понять: что тут делаешь ты, джинн? Тебе бы сразу податься в бега, а ты полез умирать, зная наверняка, что врагом буду именно я и надежды на победу нет… Неужели так хорошо платят? Или они нашли то, чем тебя можно держать?
– Нашли, – сокрушенно признал Шарль.
Рассвет ободряюще улыбался из-за пихтового редколесья. До появления обещанного Карлом фон Гессом дирижабля оставалось продержаться всего ничего – часа два, а то и меньше. Разговоры – лучший способ тянуть время.
– Дети? Деньги? Баба? Титул? – презрительно усмехнулся Петр. – Я дам больше. Мне нужен союзник.
Дверь избы с треском распахнулась. На пороге появился последний из магов, упомянутых Ильей, – сам хозяин дома, Кощей. В правой руке он держал старое ружьецо и тянул его вверх, злобно рыча ругательства. За ствол цеплялась женщина, худенькая и маленькая. Она плакала, подвывала, ехала по полу, всем телом стараясь противиться и удерживать…
– Не пущу! Не пущу! Не надо! Не-эт…
Надежда на длинную игру в разговоры и недомолвки иссякала, уничтоженная этим отчаянным криком. Кощей сильно дернул ружье на себя, двигая ближе женщину, уткнувшуюся в выставленное колено и вынужденно отпустившую ствол. Ружье в единый миг оказалось перевернуто, приклад без малейшей жалости опустился на черноволосую голову.
– Боль, – тихо, одними губами выдохнул Шарль.
Кощей дернулся и упал, подрубленный этим словом, а точнее, внушением – полноценным, созданным на максимуме доступного пси-уровня, простым, как оглобля, и столь же действенным. Петра задело лишь косвенно, он приготовился нанести следующий удар. Шарль на миг прикрыл глаза, собираясь с силами и зная, что новой попытке Петра отсечь стихию воздуха он противостоять не сможет: просто не успеет оправиться после отданных усилий.
Шестое чувство угасло резко и болезненно, словно снова пришла ночь, отсрочив наступление рассвета. Удар магического ветра толкнул в сторону, к стене сарая. Выдавил из легких остатки воздуха.
– Торг не удался, – с усмешкой признал Петр. – Не знаю, кто из находящихся здесь тебе дорог или нужен. Неважно уже, эта игра окончена, я умею быстро и с должной предусмотрительностью признавать временные успехи противника. Мне так думается, сейчас мой враг опасен, и даже слишком. Без твоего дара создания иллюзий и маскировки мне придется худо. Джинн, скажи формулу покорности, и ты добьешься того, за чем пришел: я всех тут оставлю живыми. Тебе еще хватит рассудка на шепот без звука, а этой пси-формуле звук и не требуется.
Шарль оценил ход по достоинству. Главное оружие джинна – голос. Но без возможности вздохнуть он не сформирует полноценного комплексного пси-воздействия, слитого с акустикой. Сознание уже меркнет, растворяется в тяжелом удушье. Еще чуть-чуть, и он уже не сможет ничего…
Револьвер кашлянул как-то неуверенно, один раз. Но и этого хватило, чтобы Петр отвлекся, спасая себя. Он надежным щитом закрыл свою драгоценную персону от угрозы самой ничтожной царапины – и потерял контроль над джинном, пусть и ненадолго. Шарль открыл глаза, снова различая рассвет и вдыхая чудесный живительный воздух. В сарае, совсем рядом, завизжал Илья, да так тонко и страшно, что остатки слабости сгинули. Джинн постарался сконцентрировать взгляд на Петре, сползая вниз и не тратя сил ни на что лишнее. Одного вздоха вполне достаточно. Если в мире есть удача, пусть она теперь и выручает всех, кто заслужил право жить. Больше вмешаться некому.
– Морт. – Шарль выпустил на свободу это страшное и крайнее средство ордена едва слышно. Почти нежно.
Самое короткое заклинание, известное не каждому золотому джинну и созданное не для боя, а прежде всего для мести, поскольку заранее неведомо, к кому протянет безмясую руку она – уводящая в последний путь. Никому не покорная, не признающая власти над собой и решающая в единый миг, в чьей душе имеется отклик, более всего устраивающий ее. «Морт» не заклинание и даже не проклятие, это приглашение. Явившаяся тень, шагнувшая в реальность, не уйдет назад без добычи, это известно точно. Столь же надежно проверено многими, прежде использовавшими последнее средство: она предпочитает не оставлять в числе живых того, кто осмелился потревожить, кто возомнил себя имеющим право указывать ей, всемогущей.
Тихое и холодное, как змея, созвучие упало и заскользило, гибко уклоняясь от рассвета в тумане, переливаясь мраком в тенях, избирая добычу. Шарлю казалось, что он видит немигающий взор, обшаривающий весь двор, сарай, избу. Взор оставил без внимания лежащего в обмороке Илью, ненадолго задержался на его сестре, заинтересованно изучил Кощея и жадно, охотно нацелился на Петра – победителя, воистину одаренного мага, человека, не лишенного мужества… Тот вдруг охнул, вцепился в ворот рубахи, бессильно и жалко заслонился от последнего страха вскинутой ладонью и даже не попытался применить свой дар. Тело сползло вниз тихо, почти без звука.
И лишь когда жертва замерла, завершив последний выдох, только тогда змея, сыто шурша чешуей эха, обернулась и в упор взглянула на того, кто ее вызвал… Стало совсем темно и окончательно холодно. Мир погас.

 

– Убью!
Первое слово, ворвавшееся в тишину посмертия – а именно там себя и числил Шарль с полным правом, – было сказано энергично и даже истерично.
Идея повторной гибели позабавила джинна. Он попытался открыть глаза и осознал с немалой радостью, что первая смерть явно не удалась. Хотя что такое магия, он просто не помнит, из семи чувств кое-как трепыхается только слух…
– Убью! – еще злее вскрикнул тот же голос, высокий, срывающийся, исполненный отчаяния.
Сил нет. Он чувствует себя таким разбитым, словно все-таки проиграл Лексею и его приятелям битву при Бродищах, где, надо думать, ликрейцы сражались за право бесконтрольно производить самогон и потому были непобедимы. Откуда выползла мыслишка, Шарль даже не пытался понять. Осторожно порадовался: он думает, даже шутит – значит, он точно жив.
Оглушительно бабахнуло над самым ухом, опалило щеку. Шарль снова порадовался: вот и осязание ожило, понемногу восстанавливается, ощущается боль в спине и сухость в горле. Мысли сделались более связными. Совершенно очевидно, что некто использовал брошенный револьвер, огнем которого, видимо, и подкреплялась угроза. Но удача, одолженная Береникой, воистину велика: кого бы ни убивали, он, Шарль, опять оказался в числе выживших.
– Заберите у нее оружие, рано или поздно она во что-нибудь попадет, даже в моем присутствии и вопреки всей удаче мира, – предупредил сердитый голос Береники.
Шарль осознал, что его держат за руку и лечат. Питают магией. Уже посильно вспомнить довольно точно, что такое магия и как она ощущается. Восстановилось дыхание, собственное лицо перестало казаться похожим на пудинг, неуправляемо-опухшим и нелепо дрожащим.
Оказывается, его просто трясут за плечи, и голова болезненно дергается, под затылком шевелится неудобная, норовящая проткнуть мозг ветка. Раньше казалось, это гвоздь, и он уже внутри. Но нет, все же снаружи… Ногу, кажется, стискивает капкан.
– Убью, – совсем тихо и жалобно всхлипнул тот же тонкий сорванный голос.
– Сейчас в мех укутаю, и все плохое уйдет, – уверенно, в полную силу пси-дара, зашептал голос незнакомого мага. – Так, хорошо. Хочешь его за ногу держать, держи, никто не возражает. Только ему самому немножко неудобно. Даже больно, пожалуй.
Шарль сделал над собой усилие и открыл глаза. Вместо неба над головой во все стороны взбухало облачно-белое брюхо дирижабля, весело и ярко лоснящееся от рыжих рассветных лучей. И это было хорошо. Это позволяло окончательно поверить: он справился, он даже сам кое-как уцелел до прибытия подмоги.
Трава зашуршала. Часть белого фона закрыла голова Ильи, склонившегося и серьезно рассматривающего, кажется, самое дно глаз.
– Ты цел? – кое-как выговорил Шарль.
– Спрашиваешь! – хмыкнул неугомонный мальчишка. – Мне руку вон как забинтовали. Я герой. Я пристрелил злющего мага. Ну, почти я.
Капкан, сжимающий ногу, ослаб, всхлипы и вздохи переместились ближе. Шарль окончательно осознал: он лежит очень неудобно, нога нелепо подломилась при падении и болит сама по себе, даже освобожденная от захвата. Кто-то занялся исправлением непорядка. Сильные руки подхватили под плечи, прозвучала команда «и-и раз!», тело приподняли и переместили на носилки. Рядом с лицом Ильи возникло еще одно лицо, заплаканное, бледное, с распухшим носом. Веки сошлись в тонкие штрихи, целиком прячущие глаза.
– Цел? – уточнил смутно знакомый дрожащий голосок.
Шарль понял, что эта девушка и есть сестра Ильи, и как раз она кричала невесть кому «убью» и стреляла.
Остатки пространства заслонила голова Береники. За год птица удачи повзрослела и похорошела. Во взгляде обозначилось новое выражение обстоятельного внимания, лишенное прежней колючести и упрямой детской лихости.
– Шарль, как я тобой горжусь! Ну, еще и сочувствую. Ты готов поговорить с помощником Корша? Тут срочное дело. Как бы тебе объяснить… Ты всех спас себе же на беду, и никакая удача от этого не избавит.
– О да, я уже понял, у вас награды хуже наказаний, – слабо улыбнулся Шарль. – Я могу говорить. Я дышу, и мне непостижимо хорошо. Так приятно быть живым.
– Тебя Ленка отбила, – пояснил Илья, пока Береника ушла звать помощника начальника тайной полиции. – Сестра у меня молодец. Ты уже и не дышал. Она хвать револьвер – и ну стрелять. Во что, не знаю. Уверяет, что тут змеюка ползала, хотя я ничего такого не видел. Но маги сказали, что-то было и оно от Ленки утекло. Крика не снесло, вот. Но Ленка у меня охотница, белку в глаз – это запросто. Так что и змеюка бы никакая не увернулася, самая мелкая, даже навроде червяка…
Сказанное повергло Шарля в немое изумление. Он снова принялся рассматривать опухшее, заплаканное лицо девушки. Прогнать выстрелами из револьвера и бессмысленными угрозами то, что само и есть, по сути, смерть? Это невозможно. Рассеять эхо звучания страшного слова – да. Но эхо ничего уже не меняет, поскольку само заклинание лишь приманка, зов, приглашающий явиться за добычей ту, кого обычно не зовут до срока.
– Примененные средства мне непонятны, но жизнью я обязан именно тебе, Элен, это очевидно, – негромко и уверенно признал Шарль. – Ты совершила невозможное. Я теперь джинн, исполняющий все капризы своей спасительницы. Так будет честно.
– Все? – всхлипнула девушка.
Она окончательно покраснела, даже шея порозовела. Закрылась руками и затихла. Над джинном уже склонился новый человек: незнакомый, массивный, со строгим скуластым лицом, на котором складки у губ лежали вертикально, как приговор пожизненной серьезности.
– Мы в большом затруднении, мсье. Господин Корш исходно рекомендовал переправить вас в столицу. Сударыня Рату и ее дети настаивают, чтобы вас признали героем и любое наказание было отменено. К тому же они не желают с вами расставаться. Но есть ведь и порядок ведения дел. Между тем господин Соболев…
– Ничего не понял, – признался Шарль. – Но я не стремлюсь попасть в столицу. Наш ремпоезд переформируется, как инженер я просто обязан участвовать в этой работе. Если все ваши формальности могут происходить без повторной блокировки моей магии, я счел бы ситуацию вполне удачно улаженной.
– Шарль… – Береника оттеснила Илью и попыталась разъяснить происходящее попроще. – Я им всем тут объяснила, кому и в чем крупно не повезет, если меня не слушать. Теперь твоя очередь соглашаться.
– О да, в прошлый раз именно ты направила меня сюда, – вздохнул джинн. – Я был против, но я ошибался… На что следует соглашаться теперь?
– Рату, Илья и Лена поживут в вашем поезде, пока Потапыч, Корш и Соболев будут ругаться и воевать в столице. Ты тоже остаешься здесь, без блокиратора, – быстро ответила Береника. Вздохнула и грустно развела руками: – А я не остаюсь.
– Хороший план действий, сударыня. Для меня подходящий. – Шарль попробовал кивнуть, дабы подтвердить сказанное, и ощутил, что слабость опять возвращается, туманит сознание.
Маг-лекарь, державший джинна за руку и помогавший создавать хотя бы видимость здоровья, счел работу исполненной, отпустил запястье и ушел. Зато другие люди подхватили носилки, и брюхо дирижабля над головой закачалось в такт их шагам… Шарль слышал, как рядом вздыхает Элен, а Илья шепотом хвастается всем подряд своей поврежденной рукой.

 

Дирижабль взлетел и неторопливо пошел над лесом на юг. Было слышно, как далеко, за многими дверями, ругаются на разные голоса. Шарль почти невольно следил за скандалом. Седьмое чувство не просто ожило, оно стало точнее и тоньше прежнего.
Мужчина кричал о своих правах и о своей семье. Он был в неконтролируемом бешенстве. Береника хмыкала и забавлялась, не обращая внимания на угрозы и ощущая себя настоящей птицей удачи, для которой чужие планы мести попросту смешны. Почти незнакомый журналист Хромов излагал мысли ровным тоном и явно не испытывал даже самого малого раздражения: он был весь внимание, он впитывал сведения и случайно оброненные намеки. Человек, обреченный на серьезность, устало упрекал крикуна и совестил: нельзя ругаться при женщинах, да и прав у него нет никаких, он сам пока что то ли временно задержанный, то ли арестант, в точности еще неизвестно.
Рядом сел маг, положил руку на запястье и снова начал лечить. Шарль открыл глаза. Маг был молоденький, глаза синие, огромные – как собственное давнее представление об идеальном облике. Только мальчишка такой от природы.
– Марк Юнц распорядился, чтобы я остался с вами, если позволите, – несмело предложил маг. – Я, конечно, не магистр, и опыт у меня невеликий, но это была бы большая честь: стажироваться у настоящего джинна.
– Меня что, решили охранять? – нахмурился Шарль. – Ты поисковик, да?
– По одной из специальностей, – кивнул юноша. – Еще я инженером буду, когда доучусь. Меня зовут Александр. Я желал бы стать котловиком.
– О, огонь – вода, – опознал стихии Шарль, с новым интересом рассматривая стажера. – Арьянцы не рискуют выращивать столь взрывоопасную смесь, она в большинстве школ под строгим запретом, как и огонь – воздух… Обычно детей с указанными задатками специализируют заранее в более узком коридоре возможностей. Нужна весьма стойкая психика для самостабилизации. – Шарль поморщился, удивляясь своей внезапной говорливости. Неужели он соскучился по общению с магами? Или тщеславие взыграло, роль наставника показалась сладка?.. Джинн усмехнулся, продолжил шептать: – Но вернемся к теме. Первый котловик Ликры, высокая цель. Мальчик, ты не боишься этих… как у вас в сказке? Медных труб славы?
– Меня к вам и отправили в том числе для профилактики самоуверенности, – вздохнул синеглазый. – Так будете учить?
– Скажи, с меня облезла иллюзия? – уточнил Шарль. – Я поутру был кудрявый и сладкоголосый.
– Я ничего такого не наблюдал, мы приземлились, когда вы уже без капли магии лежали.
– Странно… Тогда почему Элен так глядела на меня? – едва слышно удивился Шарль. – Малыш, конечно оставайся. В ремпоезде не скучно.
Синеглазый заулыбался и кивнул.
Шарль принялся изучать роскошные расписные потолки с лепниной и узорными светильниками. Мысли в голове, избавленной от тяжести и боли, копились самые темные и неприятные. Джинн с внешностью Норова был существом куда более опытным и опасным, чем показалось сперва. Он имел два слоя в маске внешности, то есть выстроил для себя сдвоенную сюр-иллюзию. Верхний слой, личина ликрейца, являлся очевидным. Второй – фоновая фиктивная личность франконца, рядового джинна ордена – предназначался для обмана посвященных. Блокиратор магии снял все слои, обнажив настоящее лицо старика, совсем незнакомое и неожиданное, как и звучание пси-кода его личности: сложное и непривычное, обозначающее джинна крайне высокого уровня. Без сомнений, одного из тех, кого именуют диамантами во внутренних документах и переписке ордена. Золотые джинны – они хоть и ценный материал, но по сути и назначению не более чем «оправа» в терминологии того же ордена. Они не знают настоящих целей ордена. Их внешность и сознание, жизнь и силу можно переплавлять, как плавят металлы. Лишь диаманты ордена неизменны, самоценны и уникальны.
Старик, надо полагать, хоть и не входил в венец власти, высший круг ордена, но управлял всеми джиннами, живущими и работающими в пределах Ликры. И он оказался здесь, в глухом, безлюдном уезде, в избушке, забытой и никому не нужной уже много лет. Значит, Рату и ее семья имели немалое значение. Не зря Корш, умный и дальновидный начальник тайной полиции, старается оставить всех в ремпоезде, подальше от столицы. Обеспечить охраной здесь, на севере, откуда украсть людей при наличии в их окружении джинна и опытного поисковика почти невозможно. Шарль снова попробовал найти взглядом своего новоиспеченного ученика. Юноша, уже по природной предрасположенности соединяющий стихии огня и воды, почти не совместимые искусственно и не поддающиеся должному балансу, – идеальный военный маг. Он быстрее прочих, его сложно заблокировать, поскольку сила охотно перетекает и меняет стихию. И не приведи боже увидеть, как это милое синеглазое существо взрывается, выходя из равновесия в свое боевое состояние. Даже теперь, когда он еще не магистр, зрелище должно быть внушительным… А мальчик так фальшиво-скромно глядит в пол, что становится интересно: насколько он не дорос до высокого звания? Надо полагать, на север отправлен очередной любимчик Марка Юнца. И самоуверенности в нем действительно многовато, что в столице вряд ли устранимо.
Дирижабль пошел на снижение, это сделалось очевидно по той тишине, какая установилась во всем помещении. Ветер замер, двигатели смолкли, даже самая малая вибрация прекратилась. Создавая зловещее и гулкое эхо, в длинном коридоре зазвучали шаги, все ближе и ближе.
Соболева, едва ли не богатейшего человека Ликры, Шарль, конечно, знал в лицо. Темные мелкие глазки Льва Карповича сошлись в щели, норовя заточить взгляд и помочь ему пронзить джинна насквозь, надежно нанизать на булавку ледяного презрения.
– Слушай, ты, везучий франконский засранец, – негромко буркнул Соболев, замерев в дверях. – Так и быть, моя семья пока что останется в гнилом, убогом поезде. Я заплачу тебе сто тысяч. Золотых рублей, не вашей мелочи. Понял? Заплачу в том случае, если Рату восстановит рассудок, подточенный годами гнусного чужого внушения. Если моя дочь ни в чем не будет нуждаться. Если обе они по прибытии в столицу сообщат, что тобой, слугой дома Соболевых, довольны. Но вот ежели нет – сгною. Небось знаешь: слово я держу.
– О да, ваше самодурство превосходит даже норов мсье Потапыча, – согласился Шарль, испытывая с трудом поддающуюся контролю брезгливость и к самому Соболеву, и к его угрозам, и к его деньгам. – Вы не упомянули Илью.
– Щенка, прижитого от преступника в униженном беспамятстве? – оскалился Соболев. – А не спаси ты его, я бы дал тебе вдвое больше денег. Этот позор моей Рату, мне…
Соболев замолк, впервые за многие годы испытав самый обыкновенный страх. Потому что джинн, до того момента лежавший без движения, бледный до синевы и полумертвый, стал подниматься с дивана. По зале пробежал ветерок, черные глаза франконца обрели чудовищную бездонную глубину. Смотреть в них приходилось помимо воли, и без того растворяющейся в немом и окончательном ужасе. Мир пропадал с хрустом и шорохом свежего льда, затягивающего все вокруг, черного, сковывающего и убивающего…
– Мсье, если вы желаете дожить до завершения начатой вами фразы, следует сказать в точности так: «Илья приходится сыном моей Рату и мне, даю слово так его числить ныне и впредь». Мсье, я не готов вызывать на поединок ничтожество без чести, но я способен принять заботу о безопасности вашей счастливо овдовевшей семьи. Без всякой оплаты.
Повисла тишина. Соболев ощутил, как мир понемногу согревается, как день проникает в сознание, как солнце осторожно гладит по щеке, пытаясь убедить: не связывайся с джинном. Жизнь – она лишь тонкий волосок, натянутый до предела гневом мага и готовый лопнуть. Еще одно слово – и станет поздно.
Соболев огляделся. Блеклый мир кое-как, почти нехотя, делался объемным, настоящим. Замерший на полувздохе синеглазый мальчишка-маг шевельнулся и смущенно кашлянул, с явным обожанием взирая на франконца…
– Илья моей Рату и мне приходится… – Соболев оскалился и зашипел от злости, не желая выговаривать то, что казалось самым противным. – Сыном приходится. Ей.
Шарль смотрел все так же молча, и снова становилось все труднее дышать, и снова мир выцветал…
– Ладно же… слово, – поморщился Соболев. – Но денег тебе не видать, понял? И на дружбу мою не рассчитывай.
– Избави боже от таких друзей, – рассмеялся джинн, и смех его был мелодичен, тих и страшен. – Идите, мсье. Жизнь стоит того, чтобы еще раз попробовать стать человеком, достойным внимания своей семьи. Поверьте, только в этом случае вы сможете надеяться вернуть близких не только физически, силой удерживая в пределах дома, но хотя бы обретете с их стороны готовность терпеть вас рассудочно и старательно. Вам придется убедить их в своей безопасности и даже более того – безвредности. В своей способности не считать их куклами вашего личного кукольного театра.
– Да пошел ты, – отмахнулся Соболев и торопливо выскочил в коридор.
Хлопнул дверью и только затем разразился руганью, выплескивая сразу и страх, и возмущение, и злость…
– Шарль, что вы сделали? – шепотом уточнил Александр. – Я, если честно, самую малость пси, но ровно ничего не понял. Вы его едва не убили. Не применяя силу.
– Алекс, кажется, мне теперь надо жестко следить за собой, – так же шепотом отозвался Шарль. – Людям не следует смотреть до срока в глаза смерти. Что-то остается… Словно змея свернулась у меня в груди и иногда поднимает голову, интересуясь теми, кого я готов мысленно счесть не достойными жить. Где Элен?
– Я здесь, – откликнулась девушка.
Шарль вздрогнул, осознав: она все слышала и была здесь с самого взлета дирижабля. Подсела ближе и вся прямо светится гордостью… Смешная. Маленькая, глаза хоть и крупные, но чуть раскосые, узковатые, лисьи – словно бы хитринка в них затаилась. Или улыбка… А еще то, что куда важнее, – теплота и забота о нем, человеке еще недавно чужом и в единый день ставшем родным.
– Ты лучше всех. – В голосе Элен еще ярче обозначилась гордость за него, Шарля де Лотьэра. И обожания было много больше, чем в позе или взгляде. И теплота лучилась солнышком. – Ты… Ты нас спас, и опять спас, и Илюшку отстоял, и маме поможешь. Никто нас не тронет теперь.
Было очень странно ощущать себя идеальным. Синеглазая личина внешнего совершенства, дополненная безупречными манерами и чарующим голосом, не давала и малой толики того душевного подъема, какой Шарль испытал сейчас. Оказывается, все, что можно внушить пси-средствами, ничто в сравнении с искренним уважением. Джинн опасливо покосился на девушку. А если это не укладывается в рамки уважения? Наконец, стоит помнить: Элен Соболева с недавних пор – богатейшая наследница страны, и это уже окончательно и неизменно… Только думать о подобном не хочется. При чем здесь ее деньги?
Шарль еще раз вслушался в то незнакомое, уверенное, пушистое, как узорная шаль, тепло, кутающее плечи и возникающее просто потому, что Элен глядит на него. Никогда джинн Шарль не был согрет тем обманом, что ненадолго связывал его с женщинами. Никогда он не знал даже, что это тепло существует. Может, оно и бывает лишь здесь, в дикой холодной стране, где от одной избушки в лесу до другой и не докричаться, и не добрести через стылую бесконечную ночь? Где каждому гостю радуются, а тех, кого признали родными, помнят и ждут. Всегда помнят и неизменно ждут. А соскучившись, сами бредут через ледяную ночь. Навстречу теплу…
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7