Глава 12

Голем сощурился, сверяя внутреннее ощущение с показаниями башенных часов. Половина второго, все точно. Голова гудела так, словно была помещена внутрь главного кафедрального колокола, отбивающего набат.

Гюнтер Брим всегда умел составлять планы и следовать им. Он полагал, что организованность и упорство способны преодолеть любые преграды случайностей и даже обеспечивают тому, кто лишен дара магии, оружие, необходимое для главного дела жизни. Увы, стоило однажды допустить отклонение от замысла на волос – и все здание идеального распорядка рухнуло. С чего началась катастрофа? Наверное, не следовало помогать секретарше подыскивать для ребенка няню. Или не стоило отправлять Вальтера в архив, к герру Кюне, и не хлопотать о стипендии для него. Впрочем, нет, все это накопилось позже. Первой большой ошибкой была Геро. Он сдался, он допустил победу восхитительной неорганизованности и нелогичности. Он имел глупость признать, что не является цельнометаллическим, как шутила жрица… И позже уступал еще и еще, кому-то помогая с ремонтом, кому-то со стипендией, а кому-то с рекомендациями. Он испортил свою репутацию неживого существа с глазами – пистолетными дулами.

И все рухнуло.

Если бы окружающие верили в бездушность Голема, к нему бы не бежали за помощью, преодолевая робость и оторопь. Тем более его не стали бы беспокоить те, кто уж никак не должен был и просто не мог просить!

Позавчера вечером явился Вальтер. Был он странный, даже без своих любимых ботинок с тяжелыми подошвами: усвоил, что Гюнтер не уважает шума и показных маршей. Пришел жалкий, с красным распухшим носом, сопливый. Он и не пытался скрыть, что плакал, да так и не унялся. Молча сник на стуле, молча принял большой платок, высморкался и выпил воды. И все это Вальтер проделал, глядя так, словно миру конец и просить о помиловании для всего населения имеет право один Голем…

– Говори внятно и без причитаний, не трать время и силы, – посоветовал Гюнтер, откладывая газеты и убирая в секретер записи. – Что стряслось?

– Вилли, – кое-как выдохнул мальчишка и снова всхлипнул. – Вы его знаете, вот уж точно.

– Вилли? Сын лавочника с Липовой аллеи? Или же тот белобрысый недоросль, что пытался избить в подворотне профессора Леммера, а затем и профессора Кюне, заподозрив их неарьянское происхождение?

– Второй, – вжимая голову в плечи, едва слышно уточнил Вальтер и, кажется, утратил надежду на помилование для вселенной. Порой в отчаянии есть польза, поскольку речь стала более связной и внятной. – Я знаю, это вы их тогда отходили, герр Брим. Так отходили, чтоб памятно было вовек. Только в полицию не сдали, вот.

Гюнтер поставил на стол заварник с холодным чаем, плеснул в две чашки, гостю и себе. Между чашками разместил блюдце с колотым сахаром и приготовился слушать. Вальтер снова приободрился – не гонят и не ругают. Хотя тот же Вилли не мог не сказать приятелям, что после истории с нападением на архивариуса Голем грозился его повесить на городской площади, если снова узнает о подлых ночных налетах. И еще Вилли мог упоминать, как пытался неделей позже стрелять в самого Гюнтера, за что был бит повторно, куда более жестоко и старательно.

– Он устроился работать учеником токаря на новый завод Штольтца, – тихо сообщил Вальтер, выбирая крупный кусок сахара. – Уставал сильно, а куда деваться? Он же совсем ничейный… ну, как вы, значит… Вот.

Вальтер принялся грызть сахар, отвернувшись и смаргивая слезы. Чуть успокоился, запил переживания чаем и продолжил рассказ.

Гюнтер прикинул: действительно, в последние три месяца крысеныша Вилли с его мерзкой манерой высовывать белобрысую челку и бесцветную оскаленную мордаху из-за дальнего угла, пищать угрозы и убегать во всю прыть не видно и не слышно. Нападения на преподавателей прекратились совершенно. Полиция-то не нашла ни одного злодея, зато он, Голем, ни одного не упустил. Он решил, что исчезновение Вилли связано именно с проявленным усердием. Оказывается, был не вполне прав. Вилли подрос и попытался устроить свою жизнь. Забросил глупости с ночными патрулями и погромами: уставал, много работал и вроде бы даже мечтал поступить в колледж, копил деньги по монетке. Что именно увидел и услышал Вилли минувшим вечером на заводе, осталось загадкой. Он, как следовало из рассказа, прибежал к приятелю Вальтеру под утро, озираясь и не решаясь идти по улице: крался через палисадник. Постучал в окно и шепнул:

– Есть разговор, позови наших, место сбора прежнее.

Вальтер собрал людей, а зачинщик не явился. Его стали искать, забеспокоились. К обеду Вальтер догадался проверить больницы и в самой нищей, на окраине города, куда свозят бездомных и безнадежных, нашел Вилли.

– Его переехала конка. – Вальтер показал на своих ногах, как именно, снова всхлипнул и сердито высморкался. – А они ничего не делают! Я в полицию, а там мне – нет, нечего расследовать, просто споткнулся. Вот… Еще издевались: сами вы виноваты, ночами шляетесь. – Вальтер дернул плечом и допил чай. – Только Вилли не мог споткнуться. Пить он не пил ничуть, верткий был, внимательный. Понимаете? Ну, я тогда к сборщику взносов. Чтобы, значит, свои помогли.

Гюнтер едва заметно дрогнул уголками губ. Он никогда не сомневался: сборщик в «Хофброе» не истратил ни одной монеты из личного кошелька. Любая партия постепенно приучает тех, кто приближен к ресурсам, пользоваться ими относительно свободно, сохраняя некий разумный предел изъятий. После гибели вице-канцлера прошло совсем немного времени, но трезвость сборщика сделалась столь маловероятной, что нет сомнений: кассу он теперь полагает своей и берет сколько пожелает…

– Он отказал.

– Вы сразу поняли, – усмехнулся Вальтер. – Сказал, если бы Вилли в патруле пришибли или, там, на погроме, если бы в полицию по политической причине забрали, тогда – дело. Потом мы все начали кричать… Он испугался, обещал десять талеров на похороны. – Вальтер отложил платок и сказал другим тоном, серьезным, окончательно справившись с собой: – Герр Брим, он ведь живой. Как же можно так: хоронить? Надо что-то делать. Ну, мы растерялись. Вот… Вы же правы кругом, толку от нас мало, мы не врачи и горазды лишь ночами маршировать. Ну и я к вам надумал, мы все, больше-то уже и некуда, вот…

Вальтер снова смотрел снизу вверх, с отчаянием и последней, уже почти угасшей искрой надежды на дне красных от слез глаз. Гюнтер задумался, с огорчением покосился на секретер. Через двое суток дело жизни решится, надо бы просто выгнать мальчишку, это единственное разумное решение. Стоит ли ничтожный крысеныш Вилли траты времени, бесценного именно теперь? Он, Гюнтер Брим, не маг, его сила – в умении планировать и рассчитывать наперед, а пока что расчет неточен. Зато враги сильны и даже не так – непосильны! Да у него и минуты нет!

Вальтер вздохнул, сполз со стула и побрел к двери. Кажется, сам все угадал по лицу: неживое, оно не изменилось ни разу, ни на волос, от спокойного безразличия за все время рассказа.

– Вы все? То есть ты не один сюда явился… – уточнил Гюнтер.

Он неторопливо встал, подошел к окну и глянул вниз, во двор. По спине пробежал электрический ток, дыхание сбилось. Они и впрямь стояли там, внизу, и было их много, и все смотрели на это окно: белые пятна поднятых вверх лиц, едва различимые в колодце двора, наполненного ночью по самые крыши холодных каменных стен. Мальчишки казались утопленниками в этой жидкой водянистой осенней тьме. Голем глядел на них и думал, что эти в городе едва ли не худшие. Вернее всего сравнить их с заточенными шипами на проволоке, именно так однажды сказал вице-канцлер: похвалил, ведь шипы созданы, чтобы причинять боль и ограждать порядок. Оказывается, им и самим еще бывает больно. Но это пройдет. Если никто не заметит и не поможет – собственная боль останется в прошлом… И вера в хорошее, и эта нелепая надежда хоть что-то изменить. Для себя, для крысеныша Вилли и еще бог знает для кого.

– Вальтер, ты видел того южанина, Равшана, что работал в университете?

– Да. За треть оплаты, – зло прищурился мальчишка.

– Он мне как-то сказал… Он всегда говорил странное.

– Он был глупый, знаю.

– Не совсем так. Сказал, что я строю очень квадратный дом с очень ровными стенами. Добротный. Но если однажды кто-то придет и ограбит меня, следует взять одеяло и идти следом. Переселяться…

– Ясное дело, глупость, – буркнул Вальтер, смущаясь и забирая из кучки колотого сахара еще два кусочка, про запас.

– Ты меня ограбил, – усмехнулся Гюнтер.

Мальчишка покраснел и выложил сахар, сперва два куска, а потом и еще три, спрятанные чуть раньше, пока хозяин комнаты глядел в окно. Гюнтер свернул из чистого листка кулек, ссыпал весь сахар и отдал.

– У меня и так нет времени, а ты его воруешь, – сердито отчитал Голем гостя. – Что мне остается? Или выставить тебя, или самому переселяться. У меня дело жизни насмарку вот-вот пойдет…

Гюнтер приготовил любимую сумку, убрал в нее блокнот, несколько карандашей, вечное перо. Достал отложенные на непредвиденные случаи деньги. Оглянулся еще раз и пошел к выходу, сунув Вальтеру новый платок и подталкивая мальчишку в спину.

– Может, он и не дурак, тот чужак-то, вот… – куда веселее отметил «вор», получивший право тащить сумку.

Вальтер бегом ссыпался по лестнице вниз, на первый этаж, открыл и придержал дверь. Гюнтер вышел, оглядел серые, одинаковые в сумерках куртки и серые растерянные лица. Сел на верхнюю ступеньку:

– Начнем, раз я спустился. Вилли в сознании? Что сказал врач?

– Что помрет к ночи, если ничего не делать, а справиться никто все одно не может, – пискнул мальчишка лет двенадцати, поднимаясь на цыпочки и выглядывая из-за спин старших. – У него это… горячка. И никого не узнает.

– Это у вас горячка и путаница в голове, – поморщился Гюнтер, укладывая блокнот на колени. – Ты из какого патруля? Ага, шестеро вас… Всегда одного до удачной семерки недостает, специально, что ли?

Он закончил писать на листке и свернул его вдвое. Поманил младшего, протянул бумагу:

– Погромщик… Профессора Леммера ходил бить? Не сопи, раньше надо было сопеть. Адрес знаешь, вот что важно. Иди к нему. Вежливо позвони в дверь, скажи, что записка от меня, от Гюнтера Брима. Прочие пусть за это время найдут хоть какой транспорт, не пешком ведь профессору бежать в больницу. Про Вилли расскажи поточнее, чтобы он взял с собой нужное. Бегом!

Вальтер за спиной вздохнул с явным сомнением. Разве станет профессор под утро впускать невесть кого, прерывать отдых и тем более выходить из дому к явным погромщикам? Гюнтер закончил вторую записку. Назвал адрес аптеки, отсчитал деньги и приказал новой группе вести себя вежливо, но будить хозяина с полным усердием. Еще одну записку он отправил с третьей группой, выбирая каждый раз самых младших. Потом хмуро глянул на парней, что остались во дворе и уже самостоятельно догадались для порядка построиться шестерками. Растерянности на лицах не читалось. Почуяв дело, стояли сосредоточенно и ждали заинтересованно, даже с некоторым азартом.

– Деньги нам в любом случае понадобятся, и немалые. Тот, кому сдает их сборщик взносов, живет по этому адресу. Вот расписка, указано, что вы своим коллективным решением изымаете пятьсот талеров на нужды организации. Это, чтобы стало ясно, будет обычное для вас дело, именуемое погромом, а точнее, угрозой погрома. Придете, вломитесь и пригрозите. Он выдаст и признает расписку, если сильно испугается. И не вызовет полицию. Но если я неправ и появятся проблемы – будем решать по мере возникновения. Вы, вы и вы – полагаю, трех групп достаточно. Исполняйте.

Вальтер за спиной уже пыхтел и вышагивал туда-сюда. По шагам легко угадывалось, даже представлялось в точности выражение его лица: горд собой безмерно. Словно он все устроил и Голем – его великое открытие. И не уговорил он герра Брима, а приказал. Големы – они ведь такие, найди нужное слово, будут служить…

Дальше все покатилось, как лавина с горы, то есть ни грамма организованности, сплошные случайности и неожиданности. Увы, собственные планы выглядели безнадежно погребенными под лавиной. И цель жизни… Едва хватало времени иногда огорченно о ней вспомнить.

Гюнтер отправил две группы опрашивать кучеров конок. Еще одну – вежливо, но строго разговаривать с теми, кто первым нашел Вилли.

Ночь уходила медленно и словно бы нехотя: тяжелые ботинки бухали по улицам, эхо не стихало, а, наоборот, множилось. Горожане настороженно вслушивались и не знали, стоит ли выходить из домов: неизвестно, что готовит странный, опасно звучащий день…

К полудню у Голема появилось жутковатое ощущение, что управляет он едва ли не всеми недорослями города, склонными носить тяжелые подкованные ботинки и сапоги. Большая часть пацанов в лицо не знала Вилли и имя его слышала в первый раз. Но сама ситуация уже вышла из-под контроля, и личность мальчика перестала иметь значение. К часу дня профессор Леммер закончил вторую операцию и сидел в комнате отдыха вместе с двумя помощниками, спешно вызванными из университетского общежития. Все трое пили добытый на складе по приказу Гюнтера какао с медом – средство, позволяющее магу восстановить силы. Леммер составлял длинный перечень важных лекарств и заодно сетовал: протезы будут проблемой. Механически-магические копии рук и ног делают только три клиники в Арье, и все три – платные, безмерно дорогие. Иные же протезы при отсутствии коленей едва ли годятся, а в университете нет необходимого материала и оборудования, да и опыта не хватает.

Двенадцатилетний погромщик, успевший уже раз сто извиниться самым детски серьезным тоном за свои ошибки, скрипел пером, высунув язык от усердия: составлял со слов профессора второй список, внося в него врачей платных клиник, с которыми следует обсудить протезирование. Хотя по тону Леммера и теперь было ясно: маг не верит в успех переговоров.

– Клиника «Черный орел», – оживился малыш, внеся последнее название в короткий перечень. – Их знаю, потому что они давали деньги на марш с факелами, я слышал. Они верят в идеи партии и нации…

– Идеи? – переспросил профессор в усталой задумчивости. – Может быть… В данном случае цена будет порядка ста тысяч талеров. Но если Арья любит своих детей, ей не покажется дорого. Где меня искать, помнишь. Пойду, мне следует хотя бы поглядеть на студентов и дать задание, как-никак я пропустил две лекции и не провел практикум для выпускного курса.

Профессор усмехнулся, наблюдая новый приступ смущения у мальчишки, тяжело поднялся со стула и зашагал к выходу. Бывший погромщик сорвался и побежал следом: искать экипаж и устраивать поездку. У Вилли в это время сидел профессор Кюне, работал над восстановлением памяти. Два довольно крупных чина из полиции опрашивали свидетелей и все больше мрачнели: явных виновников нет, а толпа в кованых ботинках вряд ли примет подобное объяснение.

Гюнтер столкнулся с профессором Леммером в дверях больницы, выслушал соображения по поводу операции и прогнозов. Быстро распределил свободные группы к аппаратам на телефонной станции: звонить всем возможным врачам и уточнять, поможет ли хоть кто. У порога уже рычал подкативший автомобиль магистрата. Два чиновника, настороженно озираясь, обогнули недорослей, скопившихся на ступеньках, и нырнули в подъезд. Гюнтер прищурился, кое-как пряча презрение. Теперь, он не сомневался, в нищей больнице появятся на какое-то время деньги и лекарства. Найдутся меценаты, это важно. Вон и двое газетчиков переминаются в сторонке, никак не решат, кого бы взять в оборот, чтобы и самим не быть битыми, и новость изложить поярче. Гюнтер усадил Леммера в экипаж и отправил в университет, поговорил с газетчиками, отослал их к герру Кюне. И сам бегом бросился наверстывать время. Следом топал Вальтер, с ночи словно веревкой привязанный, никуда не отходящий и на пять минут.

– Что делать теперь? – задыхаясь, крикнул он на бегу.

– Мне? Работать, я ведь помощник ректора, – отозвался Гюнтер, и не думая сбрасывать темп. Кто слаб, тот пусть отстает…

Вальтер не отстал, но уже в дверях главного здания извинился и сгинул: вспомнил, что в архиве у герра Кюне надо все проверить, а он тоже помощник и тоже имеет обязанности. Управился быстро, Голем за это время как раз успел наспех переделать утренние дела и сел разбирать бумаги в приемной ректора. Неугомонный Вальтер юркнул в щель и молча устроился на стуле у окна, не спросив разрешения.

– Я звонил в больницу, новости выяснял, – шепнул он, стараясь не мешать.

Сам во все глаза и с явным восторгом наблюдал, как Гюнтер одним движением вскрывает конверт, извлекает бумагу. Вторым – разворачивает ее, успевая за это время просмотреть, определить в нужную стопку. Третьим движением Голем либо подкалывает цветной уголок с пометкой для машинистки, поскольку имеется список готовых ответов и маршрутов движения почты, либо откладывает лист для просмотра ректором.

– Нам отказали, – предположил Гюнтер.

– Да. Мы им говорили и что он совсем чистокровный арьянец, и что взносы платил, и что всем городом просим и подписи соберем, и деньги постепенно добудем – ну, вместе. Но они трубку кладут, и все. Вот.

– Встань за штору.

– Что?

– У ректора гость. Видишь, дверь плотно закрыта и тихо по-особенному? Важный гость. Давно. Я пришел, он уже был там, и не стоит ему видеть в приемной посторонних.

Вальтер нашел в сказанном новый повод для восхищения талантами Голема: все ведь знает! Уж на что фон Нардлих наилучший маг, но помощник и его на раз вычисляет. Гюнтер усмехнулся, смел со стола мусор, неизбежный при вскрытии конвертов, выровнял стопки почты. Поднялся и замер прямо-таки по-военному. Мало ли кто в кабинете? Должен видеть, что в приемной поддерживается полный порядок.

Дверь открылась. Первым вышел гость, и Гюнтер ощутил снова бегущее по спине электричество. Дело жизни – вот оно, само дает о себе знать, подсовывает решение давно занимавшей загадки: позволяет увидеть одного из волков легендарной своры охотника на птицу удачи. Любимого волка, в этой охоте, пожалуй, даже главного.

На пороге кабинета ненадолго задержался и шагнул в приемную невысокий, довольно молодой человек в модном длинном черном кожаном плаще. Блеснули глаза – холодные, спокойные, прямо стальные, что весьма подходит ему, властителю крупнейшей в Старом Свете империи стали и брони, танков и паровых грузовиков… Густав Штольтц собственной персоной! Человек, который редко наносит визиты, и никогда – без предупреждения. Герр Штольтц, явившийся в кабинет ректора инкогнито и без охраны, ровно за день до прибытия птицы удачи – Береники фон Гесс, пока еще живой птицы, которая ничуть не угодна человеку со стальными глазами. Для него война – это выгоднейший бизнес и основа благополучия, а мир – почти разорение.

Следом за гостем вышел в приемную ректор. Был он непривычно сутул, словно утратил некий стержень и весь сник, постарел. Морщины легли глубже, у губ обозначилась трагическая складка… Казалось, фон Нардлих сейчас не гостя провожал, а принимал страшное известие о смерти дорогих ему людей. И перенести, осилить сказанное был не в состоянии.

– Итак, мы поняли друг друга, несомненно, – ровным тоном заверил себя и хозяина кабинета гость. – Извольте внести коррективы. Сказанное состоится в точности тогда и так, как решил я. В половине второго завтра лично вы получите подтверждение по первой части плана, и это вас, даже не сомневаюсь, вразумит окончательно. Все уже отпечатано заранее, новость после моего на то разрешения распространится мгновенно, город будет гудеть и обсуждать ее еще до второго намеченного события. Я не совершаю ошибок и не полагаюсь на удачу, герр Нардлих. Для моих врагов удача мертва. Помните и это.

Штольтц резко отвернулся и шагнул к двери, глянул на Гюнтера искоса, чуть усмехнулся. Что-то припомнил и остановился:

– Герр Брим… Как же, слышал о вас. Вы выявили две ошибки в системе магического контроля бездефектности брони нового поколения. Я приказал доставить вам все открытые проекты на ревизию. Срочную ревизию.

Стальные глаза блеснули и спрятались от прямого ответного взгляда. Штольтц завершил дела и покидал ректорат, он уже смотрел на дверь, планируя нечто в уме. Он положил руку в перчатке на ручку, а второй проделал тот самый знак, что отличал высшее звено принимающих решения в партии социалистов, взносы в которую Гюнтер Брим – он уже решил это – заплатил в последний раз… Будучи поклонником неслучайных решений, Голем предпочел убедиться в верности своего выбора.

– Если все так срочно и я вам нужен, – отозвался Гюнтер Брим тоном, мерностью не уступающим избранному императором стали и брони, – извольте и вы выслушать меня. Речь идет о Вилли. Сегодня в городе все знают, кто это. И вы знаете, я уверен. Врачи в «Черном орле» запросили двести тысяч талеров. Ваше вмешательство могло бы помочь делу.

Густав Штольтц обернулся и довольно долго, с явным разочарованием, молчал, изливая во взгляде все свое брезгливое пренебрежение и даже жалость: ошибся в человеке, думал – тот умен, а вот не сбылось…

– Герр Брим, самое позднее к весне таких мальчиков станет много. Будем говорить прямо, мы с вами не дети и не наивны, к тому же в этом кабинете, я доподлинно знаю, нас не подслушают даже маги. Ампутация конечностей – самая обычная операция в условиях войны. Что же мне, все пушечное мясо в «Черный орел» отсылать? Я буду великодушен, выделю ему инвалидное кресло и пенсию десять талеров в месяц, вот это разумно. И хватит уже носиться с Вилли, как с сокровищем нации. Ваше дело отныне состоит в скорейшей ревизии важных мне проектов. Помните это.

Черная кожа плаща чуть слышно скрипела при движении, когда Густав Штольтц сам открыл дверь и покинул приемную, как обычно, не предполагая даже намека на малейшие возражения. Шаги удалились по коридору, но Гюнтер не обратил на это внимания: он усадил ректора в кресло, торопливо осмотрел полки шкафчика, составил нужную смесь капель. Напоил Иоганна фон Нардлиха едва ли не силой, затем добыл большую кружку, насыпал какао и стал искать мед…

– Голем, ну что ты суетишься? – мертвым голосом укорил ректор. – Бесполезно… Он назвал мне имя того, кто находится в городе. И моя удача умерла. Это больно, я стал карликом, и даже, пожалуй, хуже того – я раздавлен. Ты намекал на подобное, если помнишь историю с Геро и зовом на вокзале. Но я не пожелал верить, я просто не мог, это слишком ужасно.

– Вы были весьма настороженно настроены и перед визитом вице-канцлера, – буркнул Гюнтер, косясь на штору, пытаясь сообразить, не пора ли и Вальтера отпаивать каплями.

– Приготовь списки преподавателей и проект расписания на второй семестр, – тем же тоном сказал ректор. – Кажется, перемены уже не зависят ни от меня, ни от удачи в целом… Я попробовал бы остановить один поезд, но, как мне пояснили, подобные действия отслеживаются, а остановка состава невозможна, телеграф на станциях дал сбой, маги охраны дурно себя чувствуют… Приготовь списки, малыш. И не делай глупостей. – Ректор поглядел на помощника едва ли не со слезами на глазах. – Без тебя станет еще хуже. Я, оказывается, привык ничего не делать, сбросив на тебя слишком многие заботы. Может статься, я просто стар. Очень может статься, мне пора на покой…

Ректор медленно поднялся из кресла, морщась и не используя магию для настройки температуры, выпил слишком горячий какао, наспех приготовленный Гюнтером. И пошел в свой кабинет, ведя дрожащей рукой по стене и по-прежнему не разгибаясь. Дверь он прикрыл без стука. Вальтер вывернулся из-за шторы с горящими глазами, подкрался и осторожно дернул Голема за рукав:

– Он сказал, что Вилли – мясо?

– Он сказал, что к весне неизбежно начнется война, может, и не большая, но первая, которая вроде запального шнура для большой, – негромко уточнил Голем, убирая капли и ставя на поднос грязную чашку, для уборщицы. – Вальтер, примерно от этого дела ты меня и отвлек вчера. Я, знаешь ли, предпочитаю мир. Независимо от цены.

– Я тоже, кажется. – Мальчик дернул за рукав сильнее. – Пристрелить бы того, криворожего! У меня и пистолет припрятан. Вот. И все наши…

– Это был Густав Штольтц, – спокойно уточнил Гюнтер. – У него толковая охрана. Несколько лучше, чем у канцлера. Даже много лучше, без подготовки не стоит бросаться обещаниями и угрозами, они звучат смешно и несолидно. Это первое. Второе. Опасен даже не он, а тот, чье имя он назвал нашему Иоганну.

– Так его и надо пристрелить, – не унялся погромщик со стажем. – Тоже.

– Ты не пробовал играть чем-то иным, нежели пистолет и дубинка? Говорят, дети ценят солдатиков и игрушечную железную дорогу.

– Голем, ты шутишь? – поразился Вальтер, затем сообразил, что дважды натворил невесть что: назвал по прозвищу и на «ты». Присел и отодвинулся в сторонку. – Ну… Все равно нельзя ничего не делать. Вот.

Телефонный аппарат на столе мелодично звякнул. Гюнтер подошел, бережно поднял трубку и выслушал оператора. Подтвердил соединение.

– Герр Юнц, я не мог отклонить звонок, зная уважение к вам ректора. К сожалению, ему неможется… Погода у нас пасмурная, да. Влияет… Ах вот как? Если я могу помочь, я весь внимание.

Голем выслушал, записал несколько строк на листке и повесил трубку бережнее прежнего. Обернулся к Вальтеру и подмигнул:

– Кажется, ты прав. Если завтра мы допустим то, чего желает герр Штольтц, станет окончательно плохо. Но если нечто помешает худшему, у Вилли будут ноги. Эти сумасшедшие студенты, присланные к нам по обмену, дозвонились домой, подняли всех на ноги, нашли некоего ученика их колледжа магии Александра, сына баронессы Елены, которая знакома с женой первого министра – того, что пострашнее проснувшегося не в сезон дикого медведя.

– И что? – не испугался Вальтер.

– Послезавтра или чуть позже они готовы забрать Вилли. Герр Юнц делал похожий протез для кузена того Александра, мама которого баронесса и знакома с некоей Фредерикой, которая…

– Опять шутишь?

– Наверное. Что мне остается? Герр Вальтер, или мы получим все по двум важным для меня лично делам, или у нас ничего не останется. Ни университета, ни самого мира, в котором нам есть место для жизни, а не для роли пушечного мяса. Пока что запомни очень важное, даже главное. Это – приемная ректора. Ни один маг не в состоянии подслушать сказанное здесь. Поэтому Густав Штольтц выражался свободно. Вне приемной изволь молчать обо всем, что слышал. Войдя сюда, изволь проверять шторы.

Ректор снова появился в приемной, уже в плаще и с тростью. Хмуро глянул на помощника:

– Бездельничаешь?

– Я займусь бумагами послезавтра, если в этом будет смысл, – отозвался Голем. – Герр Иоганн, не надо себя изводить. Вот дивный отчет по виброакустике, я писал его не так давно для Геро, вы получите удовольствие, исчеркав его вдоль и поперек. Вот нелепейший труд по теории несистемного поиска, на мой взгляд, точно описываемого фразой «ткнуть пальцем в небо»… Вот десять наилучших, острейших карандашей сандалового, дубового, орехового дерева, их на редкость приятно кусать.

– Ты уверен, что этот набор заменит утраченный смысл жизни?

– Герр Юнц звонил только что, – без спешки добавил Гюнтер. – Сказал, что погода у нас пасмурная, но и это пройдет, все проходит. Просил отправить к нему профессора Леммера и обещал заняться ногами Вилли. Возьмите еще два карандаша, эти привезены с юга, изрядная редкость, берег для особого случая. Пропитка розовым маслом, очень мягкая древесина.

– Ты кого из нас считаешь дураком? – почти успокоившись, забрюзжал ректор, выпячивая челюсть, принимая отчеты и принюхиваясь к карандашам.

– Сегодня или вообще?

Фон Нардлих возмущенно фыркнул, отвернулся и покинул кабинет. Голем закрыл дверь на задвижку, сделал еще две порции какао, разложил на столе план университета и указал Вальтеру место, куда следует перетащить стул.

– Я втягиваю детей в то, во что не следует втягивать никого, – хмуро признал он очевидное. – Но разве к весне это будет иметь значение при усердии Густава Штольтца? Садись и слушай. Я расскажу для начала легенду о птице удачи и ее маге, а также охотнике, волках и загонщике.

Легенду пришлось скомкать до краткого пересказа, поскольку на большее не было времени. Остались лишь обрывки.

– Когда птица удачи взлетает, то есть обретает полноту дара, часто находится охотник, желающий сделать удачу своей личной собственностью.

– Монополизировать ее, – ввернул Вальтер новомодное слово, показывая, как он внимательно слушает.

– По слухам, – продолжил Голем, – дар убитой птицы можно собрать неким магическим способом, и это очень важно: без него не приготовить эликсир бессмертия, но это уж совсем глупости, и они теперь не так важны. Охотник на птицу – всегда маг, причем особенный, сильный, подчиняющий не только людей, но и обстоятельства. В каждом из нас есть нечто хорошее, но есть и иное. Волки охотника – это худшие черты характера, которые провоцируют проявление важных для охотника обстоятельств и решений. Прежде, у охотников Средних веков, в почете были волки с именами Голод и Мор, – завершил рассказ Гюнтер. – Теперь иначе. Страх на прежнем месте в своре. Но остальные… Видел герра Штольтца? Он один – Жадность, Зависть и Подлость. Тот еще зверь.

– Но не охотник?

– Поди пойми, кто кого загрызет после охоты, – прищурился Гюнтер. – Это не моя забота. Охотника я видел, когда мне было лет семь. Случайно. Тогда я еще не знал, кто он. Но я видел его в деле… Полагаю, в том человеке, которого он убил, был дар удачи. Я много лет истратил, чтобы разобраться, я не зря старался попасть в университет и не зря проводил время в его архивах, теперь я знаю важное, Вальтер. Когда начинается большая охота, у птицы мало шансов вырваться из ловушки без вреда для себя, если на ее стороне нет загонщика: человека, который делает охотника заметным. Ведь охотник – маг, он может менять маски или вовсе быть невидимкой.

– И ты загонщик?

– Вальтер, я и сам так полагал. Но это была моя ошибка, – усмехнулся Голем. – Мы живем отнюдь не в Средние века. Вся свора волков уместилась в душе Штольтца и подобных ему вполне уважаемых людей, умеющих улыбаться и быть милыми, выказывать щедрость и великодушие. К тому же эти люди наделены полномочиями, за ними право распоряжаться полицией, тайными службами, да кем угодно! Этот стальной гвоздь и нашему святому Иоганну жизни не дает, сам слышал. Получается, загонщику теперь одному совсем никак. Но если вы – ты и все остальные – тщательно исполните свою часть дела…

– Ну, это можно, – заулыбался Вальтер.

– Тогда слушай. В выборе места я не сомневаюсь. Он позер, этот охотник, он живет давно и знает смысл статуй, узоров и центрального барельефа на фасаде нашего главного здания. Он хочет соблюсти нелепый символизм и тем самым еще раз себя возвеличить. Время тоже понятно: до прибытия магов охраны птицы, то есть обязательно завтра. Полагаю, приблизительно в четыре часа дня. Как только птица доберется с вокзала и наш Иоганн выйдет ее встречать на ступени главного здания… – Гюнтер прищурился и постучал по квадратику башни с часами. – Вальтер, а ведь странные у нас творятся случайности… Вилли работал на новом заводе Штольтца. Там теперь могут временно и тайно размещаться и маги, и оружие, и те самые бумаги, которые уже напечатаны и будут распространены завтра, как ты сам слышал. Вилли никто не толкал под конку, это мы установили доподлинно. Следовательно, имело место пси-воздействие. Он сам полез на верную гибель, но предварительно ему в голову вложили указанное действие. Он сунулся прямо под копыта, поэтому и ребра смяты, и на затылке ссадина, и трещина кости руки.

– Полиция никого не найдет?

– Наоборот! Магическая найдет сразу! Герр Кюне уже заподозрил неладное. Будто ты сам не знаешь, почему маги в любой стране служат только в ведомствах обороны и охраны.

– Приметные они, – шепнул Вальтер, бледнея. – Так ведь убьют Вилли, вот… чтобы след стереть! И Кюне тоже? Ну дела…

– Сегодня нет и завтра нет, у них иное важнейшее дело, не станут тревожить общественность и вызывать подозрения, – откликнулся Гюнтер. – А послезавтра для нас, Вальтер, пока что не существует. Слушай очень внимательно. После разговора со Штольтцем я вполне мог попасть под наблюдение. Поэтому большую часть дел возьмешь на себя ты. Никакого оружия и никаких глупостей! Делаешь ровно то, что велено. Ваша задача – устранить всякую возможность наличия работоспособных снайперов. Остальное сделает еще один человек, если он согласится помочь.

– Иоганн? – шепнул мальчишка, уже привыкший, как и все в университете, обожествлять ректора.

– Всего лишь старый герр Кюне, его ты пришлешь сюда, в приемную, как только увидишь. Садись и запоминай порядок действий и сами указания.

День, к которому Гюнтер Брим готовился так долго, начался незаметно, как будто и не предвещал ничего особенного. Не было времени на размышления или хотя бы на необходимый отдых. Всю ночь Голем кого-то инструктировал, а потом добывал лекарства для герра Кюне, который переутомился, вытаскивая из магической ловушки сознание Вилли.

И теперь Гюнтер брел по городу, тер гудящий лоб и со смесью недоумения и неодобрения думал: во что же он втравил такое количество пацанов? Половина второго… Через час надо быть на исходной. И в должной форме, готовым к делу жизни. Но он упрямо бредет к центральной площади, потому что надо понять в точности: что именно лежало на складе и ожидало своего часа, напечатанное заранее? Нет сомнений, раздавать или продавать станут именно в центре, в людном месте.

День выдался мутный, серый, без проблесков солнечной улыбки. Облака тянулись с запада, от моря, организованно, эшелонами. Самые нижние порой цеплялись за шпили университета или ратуши и роняли несколько капель влаги. Люди были под стать погоде: хмурые, с поднятыми воротниками и строго сжатыми губами. Никто не желал оглядываться по сторонам и нечаянно вмешиваться в то, что вместе с облаками наползало на город. Даже без дара магии оно ощущалось. А может, как раз при наличии магии? Голем остановился и огляделся внимательнее. Общий пси-фон смотрится искаженным, словно радость стерли влажной тряпкой облаков. В таком городе, настороженном, больном, испуганном и обреченном, трудно работать поисковикам высокого класса, владеющим седьмым чувством. Настроение Дорфурта будет угнетать их вдвое сильнее, сгружая на плечи магов все беды обывателей.

– Никто не обещал, что будет просто, – буркнул Гюнтер, упрямо отложил ворот и пошел дальше.

На углу улицы, перед самым выходом на площадь, у толстого фонарного столба, стоял знакомый двенадцатилетний погромщик, имя которого Гюнтер так и не успел выяснить. Вид у пацана был серьезный, он держал большую кружку и время от времени ею встряхивал.

– Для Вилли! – почти угрожающим тоном сообщал он каждому, кто проходил мимо.

Тем, кто останавливался и бросал в кружку хоть какую-то монету, доставался кожаный клок с выжженным гербом города или иной ничтожный пустяк, возмещающий в какой-то мере их любезность. Гюнтер тоже бросил монетку, спросил, как идут дела. Выслушал рассказ и получил листок, сложенный вчетверо, – отчет Вальтера, состоящий из трех имен и контрольного времени. По всему получалось, сам Вальтер или его посыльный проходили по улице минут десять назад. Значит, все соответствует плану.

– Срочный выпуск! Покупайте «Факел Дорфурта»! – закричал, надсаживая горло, паренек лет пятнадцати, бухая коваными подошвами ботинок и размахивая газетным листком. – Наследник Норбургов убит в Шартре! Срочные новости! Всего один талер!

– Он бы еще больше попросил, – удивился Гюнтер.

– Наш человек, – гордо сообщил сборщик пожертвований. – Эти, с завода, велели раздавать даром. Но мы всех разносчиков спровадили. Тоже мне, нашел, где щедрость проявить. Инвалидную коляску и десять талеров ему не жаль. Предатель.

Гюнтер старательно нахмурился, пряча улыбку: Вальтер проболтался на редкость подробно и эмоционально, нет сомнений… Стоило ли ожидать иного?

– Постой еще немного и иди на вокзал, – велел Гюнтер. – Там тоже должны хорошо подавать.

Мальчишка возмущенно засопел: что он, без памяти? Сам знает, что нужный поезд прибывает без десяти минут три. Конечно, особой надежды передать записку нет, но почему бы и не попробовать?

Гюнтер отвернулся от площади и пошел прочь, без спешки, спокойно и размеренно. Все, что можно, сделано. Или не сделано, но теперь и это неважно и нестрашно. Вилли обязательно заберут в Ликру, и такой финал усилий по одному делу греет душу, и он надежен, он состоится независимо от иных обстоятельств. То есть по крайней мере одно начинание удалось. Разумеется, смерть эрцгерцога – это ужасно. В случившемся имеется очень даже большая угроза войны, но все же пока лишь угроза. Крикуны, мечтающие о своей маленькой мадейрской национальной идее, еще должны насмерть рассориться со столичными ганзейскими чиновниками, затем запросить помощи у Ликры, найдя там поддержку у местных, ликрейских, сторонников войны. Франкония тоже должна высказаться, а Стрелка пока что никто не избрал президентом. Время есть. И если удача и здравый смысл будут двигаться рука об руку, они и на нынешней кривой тропке разминутся с худшим… Главное на сегодня – сохранить для удачи крылья, а для незнакомой птицы Береники – жизнь.

Голем усмехнулся. Ему, странное дело, даже неважна гибель охотника. Лишь бы худшее не произошло. Оказывается, он, Гюнтер Брим, долго мнивший себя хладнокровным загонщиком, уже переболел местью. Он помнит того человека, чья гибель потрясла в детстве и сломала всю дальнейшую жизнь, помнит, но более не готов убивать просто так, пробуя выжечь старую боль. Даже продолжая ночами во сне бессильно следить, как тот человек снова и снова оседает на землю, а охотник жадно вглядывается в замершие зрачки и выговаривает страшное, окончательное: «Твоя удача умерла». Главное дело с некоторых пор – не смерть врага, выбранного еще в детстве. Главное – выживание тех, кто заслуживает право жить…

Гюнтер шел по улице, щурясь и заглядывая в витрины, всматриваясь в мутные стекла дверей, что открывались посетителями баров и лавок. Изучал отражение улицы за спиной. Он давно заметил идущих следом и теперь старался точно установить, маги ли это. Если так – плохо. Двоих магов убрать сложно. Очень сложно. И, что гораздо хуже, наведение по его следу таких людей означает: что-то движется в деле совсем неверно, наметилась большая ошибка, Голема выявили, сочли опасным и намерены не пропускать в университет.

Один из людей пошел быстрее, догнал, поравнялся и заговорил негромко, доверительно:

– Герр Брим, ваша просьба тронула господина Густава, не буду уточнять фамилию, вы понимаете. Он готов пересмотреть свое решение в отношении мальчика, но есть одно условие. Вы помощник ректора. Для нас очень важно, чтобы сегодня днем герр Нардлих не пользовался магией. Причины для вас не должны иметь значения. Двести тысяч талеров и здоровье ребенка позволяют так говорить. Ничего опасного и незаконного от вас не требуется. Всего лишь замените подвеску ректора этой имитацией. Можете ее проверить, в университете есть оборудование. Это блокиратор магии. Частичный, но нам такого уровня достаточно. Решайте прямо теперь. Если «да», уже вечером деньги будут доставлены в «Черный орел».

– Наш Иоганн дурно себя чувствует, – признал Голем, принимая подвеску. – Ему вредно использовать магию в таком подавленном состоянии. Полагаю, ваши действия продиктованы заботой о ректоре. Благим намерениям следует содействовать. Но двести тысяч… Знаете, я предпочел бы получить их лично.

– Это тоже исполнимо, – кивнул собеседник. – Вечером. Густаву будет приятно узнать, что вы еще и практичны, герр Брим.

– Я весьма практичен и прагматичен, – согласился Голем и, не прощаясь, зашагал дальше.

Подвеска удобно лежала в руке. На ощупь чуть маслянистая, едва приметно. Тяжелее оригинала, изготовленного из обычного золота. Внутренняя вибрация подушечками пальцев не улавливается. Температура от руки меняется медленно, нагрев происходит неровно, по кромкам сильнее, чем в середине. А вот и одиночное покалывание в ладони. Если хорошо знать теорию, из перечисленных ощущений можно и без оборудования сделать достоверное предположение: исполнительному и падкому на деньги Голему передали типовой поглотитель стихийной составляющей дара. Первые несколько минут он настраивался на нового человека, затем провел оценку таланта в магии и выключился. Гюнтер Брим проверен на отсутствие магии со всей надежностью, доступной современной науке. Такая же проверка с последующим изъятием способностей для мага уровня ректора окажется фатальной и в лучшем случае приведет к длительному лечению с диагнозом «полное нервное истощение» и инвалидностью. В худшем – неизбежны сердечный приступ и смерть на месте… Дознание однозначно установит личность того, кто передал опасную вещь. И вероятно, приведет к магу, который сформировал заклинание. Если это франконец-джинн, у Арьи появится еще один повод для войны.

Гюнтер убрал подвеску в карман. Достал пропуск и приготовил. Впереди уже видна цепочка полицейского оцепления: все же визит важный, а после смерти вице-канцлера полиция настороже, да и Вилли – та еще головная боль для городских властей. Каждую ночь обыватели ждут погромов и большой крови. Из муниципалитета запрашивают сводки о состоянии здоровья Вилли каждый час, врачи и санитары от звука проезжающих автомобилей скоро начнут вздрагивать…

– Гюнтер Брим, помощник ректора, – представился Голем, показав развернутый пропуск. – В списке допущенных на территорию – номер семнадцать.

– Все знаете, – то ли укорил, то ли похвалил полицейский. Проверил лист и кивнул: – Проходите. Повторно покидать периметр не советую, скоро все перекроем.

– Учту.

Гюнтер миновал вторую линию оцепления, прошел через площадь, не глянув на большие часы. Взбежал на ступени, придирчиво осматривая ковры, расстилаемые для торжественной встречи. Велел заменить два и забраковал потертые и старые бархатные скатерти. Составил записку и отправил дежурного на склад, за новыми. Указал на наличие мусора на ступеньках и покинул площадь, вполне довольный растущим гулом суеты: указания исполняли дружно, но не очень ловко.

До визита оставалось не более полутора часов. Гюнтер быстро поднялся в приемную ректора, переоделся в гардеробной комнате. Натянул поверх парадного костюма черный длинный плащ, на вид ничем не хуже того, в каком вчера щеголял Густав Штольтц. Удобная вещь: и в моде, и принадлежность к последователям покойного вице-канцлера подчеркивает, и позволяет незаметно разместить оба револьвера, несмотря на существенные габариты правого длинноствольного.

Ректор прошел в кабинет и начал по привычке брюзжать, натягивая ненавистную мантию, путающую ноги и делающую его похожим, как он утверждал, «не на уважаемого мага, а на старую деву». Точность позорного сравнения усиливали длинный парик и кокетливая плюшевая шапочка с кисточкой.

– Дьявольщина! – ужаснулся ректор, заметив выходящего из гардеробной помощника в скрипящей черной коже. – Ты во что вырядился? Ты что, намерен марш с факелами устроить на площади?

– Вам хотели подменить подвеску парадной цепи, – едва слышно сказал Гюнтер, добывая вещь из кармана. – Срок выдержки от контакта с полем мага и до срабатывания мне не удалось выявить.

– Полуторачасовка, – буркнул Иоганн, презрительно выпятив нижнюю губу и даже не глянув на предмет. – В футляр вон положи. Гюнтер, малыш, что ты затеял? Зачем подсунул мне эту работу по несистемному поиску? Я сгрыз все карандаши. Занятная. Странно, что прошла незамеченной.

– Чтобы вы нашли того, чье имя вам назвал вчерашний гость. Не сразу, только когда герр Кюне настроит новый вариант зова и получит ответ о наличии и числе джиннов на площади. Полагаю, он будет опознаваться именно как джинн, поскольку знаком с их техникой маскировки. Опять же – вокзал. Не знаю, он ли это был. Но если отбывал, как вы предположили, покушение на министра в Ликре выглядит несколько иначе, не находите?

– Уже думал над этим. Не стоит делать выводов при недостатке данных. Ты решил его выявить? – поразился ректор, и спрятанные в мешковатых складках глазки стали крупнее под удивленно поднявшимися бровями. – Но это же фактически невозможно.

– До сих пор нам для этого не хватало птицы. Разве не так?

– Не совсем так… Но в чем-то ты прав. Разве у нас есть выбор? Я кому-то нужен только мертвым. Так что я теряю? Надо думать, план есть. Уж что-что, а это добро в твоей голове не переводится.

Гюнтер подчеркнуто вежливо поклонился и покинул кабинет. Спустился к самому выходу и сел в кресло, пугая своим видом окружающих. Его плащ слишком явно и неприятно намекал на приход нового времени, отсчет которому положил выстрел в Шартре.

Профессура постепенно собиралась на площади, люди появлялись и вставали в соответствии с протоколом. Гюнтер молча рассматривал проходящих мимо. И запоминал мелочи. Он всегда запоминал и так к этому привык, что по-иному уже не мог. Видел, как одни мнутся и потеют, другие выглядят бледнее обычного, явно не спали ночь. Кое-кто оделся в темное и косится на кожаный плащ с долей зависти – успел ведь Голем и тут прежде всех…

– Фрау Анна, у меня к вам важнейшее дело, это невозможно отложить, оно касается Вилли, – строго сказал Гюнтер, заметив наконец-то нужное лицо.

– Но что я могу? – удивилась пожилая дама, сухо и без приязни кивнув. Так привычно и верно, что Гюнтер на миг усомнился: всё ли мальчишки надежно проверили?

– Надо составить справку по его родителям и дать рекомендацию, – пояснил Голем. – Вы не маг. Понимаете, для банка это может быть более удобно. Я желал бы сделать вас одной из попечительниц по расходу суммы на лечение. Наконец, вы женщина. В нашем университете не так много преподавателей-женщин, а ребенку требуется материнская забота. Вы ведь сами не раз говорили о вашем любимом короле древности, Георге-воине… о роли его матушки.

Фрау Анна знакомо поджала губы и провела пальцами по застежке блузки, уточняя положение пуговиц и словно их пересчитывая. Все было безупречно, вот только настоящая фрау Анна втайне не переносила Георга-воина на дух, а эта даже не морщилась. Она кивнула и пошла в соседний зал, куда пригласил ее Голем. «Глушитель» у порога и два дополнительных чуть поодаль он разложил правильным треугольником заранее. Вошел первым и шагнул в сторону, вежливо кланяясь и пропуская пожилую даму. Два заряда «антимаг» он всадил одновременно с двух рук: в бок фрау, по корпусу. Поймал за локоть сползающее вниз тело и убедился, что лицо уже начинает меняться. Третьим зарядом для верности Гюнтер снес джинну затылок. Протер платком магической чистки плащ и руки – от капель крови и запаха пороха. Не глядя более на убитого, Голем вышел в коридор, быстро и решительно закрыл зал на ключ. Сколько продержат «глушители» покой в помещении, скрывая от магов университета смерть? Час – это гарантия, времени должно хватить.

– Дежурный!

Пятикурсник вырос рядом, заранее приготовив на лице виноватое выражение. Голем, как известно, в самом идеальном порядке всегда найдет весомый изъян.

– Почему залы не закрыты на ключ?

– Я проверял!

– Теперь уже этот точно закрыт. Извольте заклинанием немедленно проверить весь первый этаж. Полагаю, вы и в журнал охраны не внесли запись о контроле? Отвратительно. Безответственно.

– Так все ведь в порядке… Я проверил. Я внесу, герр Брим. Я еще раз все проверил, нет никаких отклонений от протокола.

– Я сам внесу, с вас станется и задним числом сфабриковать запись. Отправляйтесь прочь отсюда. Лично проконтролируйте расстановку тарелок в банкетном зале.

– Но…

– Вы не Золушка, чтобы глупо глазеть на бал, пренебрегая прямыми обязанностями. Исполнять!

– Но здесь же должен…

– Здесь нахожусь я. Вам этого мало?

Возражений больше не последовало. Пятикурсник понуро удалился считать тарелки и страдать… Гюнтер прошел по коридору до самого конца, открыл зал, выходящий окнами во двор, прошел насквозь и распахнул окно. Две группы были на месте, как и положено. Молча вынесли тяжелое оборудование, поставили в коридоре. От главной лестницы уже шаркал герр Кюне.

– Окна зашторены, Гюнтер?

– Все. Я распорядился еще утром. Так красивее.

– Хорошо. В этот зал, мальчики, – указал герр Кюне на дверь помещения, выходящего на главную площадь. – Лучшее место с точки зрения акустики. Надеюсь, в наших действиях есть смысл, технология мне малопонятна.

– Технологии почти никакой, все дело в голосе, мы с Геро сделали толковую запись год назад, – улыбнулся Гюнтер. – Удачи вам, профессор. Больше у всех нас сегодня ничего нет… только она.

– И тебе уцелеть, мальчик, – растрогался старый архивариус. – Я пришлю Вальтера, как только буду знать результат.

– Пусть сообщит ректору.

Гюнтер закрыл окно, запер опустевший внешний зал, убедился в отсутствии следов в коридоре, замкнул внутренний зал, где Кюне уже расчехлял оборудование. Дверь важно запереть снаружи: всякая простейшая проверка дежурного мага установит, откуда именно закрыта дверь, это одна из основ первого уровня систем безопасности.

Идти по пустому коридору было очень странно: обычно в главном корпусе суета даже ночью. Университет без эха голосов, да еще днем – в этом есть нечто фальшивое, настораживающее… Голем миновал центральный холл и вышел на площадь. От верхней ступеньки парадной лестницы вся она была как на ладони. Солнце по-прежнему пряталось за тучами, и единственной помехой дождю были пять магов-стихийщиков. Они непрерывно воевали с погодой и, увы, невольно создавали дополнительные сложности для охраны птицы Береники, внося возмущения в картину, доступную шестому чувству. Одно радует: дождя нет, пока перевес сил на стороне науки, но осень – слишком опытный и коварный враг, это видно по бледности и утомленности магов.

Ветер рванул полы плаща и заскрипел черной кожей, словно щупая ее и проверяя качество. Гюнтер мельком глянул на башенные часы – без семи минут четыре. Уже слышен шум автомобилей вдали. Стрелка прыгнула на одно деление. Выше часового механизма, в знакомой комнате, как раз теперь некий незнакомый снайпер грел и тер пальцы, как не так давно – сам Гюнтер. А внизу, в основании под часовым механизмом, возился и ругался старый уборщик Петер, которого знает весь университет. Все точно и все по расписанию. Сейчас стрелка прыгнет еще раз, и уборщик уйдет… Ушел.

Еще одно деление – минута. Дальняя линия полиции уже расступилась, пропуская кортеж. Отсюда это не видно, но понятно по звуку моторов, ненадолго сбросивших обороты.

Без двух. Три мотоциклиста выехали на площадь и огляделись. Маги охраны из сопровождения птицы удачи. Два арьянца и тот, в плотной бурой куртке, – ликреец, совсем пацан. Из всех, кто ехал с птицей в поезде или спешил сюда, чтобы пополнить охрану, его одного не отлучили от дела. Еще два мотоцикла. Это полиция, от нее нет ни пользы, ни вреда.

В Арье принято гордиться точностью. Этот визит пока что проходит идеально. Длинный «хорьг» с двумя флажками на крыльях – Арьи и Ликры – вползает на площадь, встает боком и распахивает дверцу. Первый удар часов. Открылось окошко, и белые птицы поплыли над большими часами в своем заводном полете, отдавая предопределенности власть над случаем.

Из машины вышел господин Хромов, протянул руку. Береника фон Гесс спрыгнула с подножки и огляделась. Маленькая, тоненькая, совсем девочка. Даже больно глядеть – ну за что ей досталось это бремя? Тяжкий труд – пытаться с одной удачей разгрести то, что наворотили все прочие расчетом, жадностью и глупостью… Второй удар. Как же все тягуче и церемонно.

– Четыре, – едва слышно прошептал Вальтер за спиной.

И замер в дверях. Согласно уговору, он может пройти и сказать ректору важное только тогда, когда Гюнтер сделает намеченное.

Голем зашагал вниз по лестнице, точно зная: теперь он – самый невидимый невидимка. Все глядят на птицу. И слушают часы. Третий удар.

На последней ступени лестницы, за спинами преподавателей, Гюнтер оказался ниже наспех созданной трибуны. Спокойно достал оба револьвера, досчитал мгновения до четвертого удара и спустил оба курка, полностью полагаясь на точность списка, предоставленного группами. Он сам ночью объяснял, как проверять людей. Сам составил длинный перечень тех, кто будет рядом с ректором и кого могут подменить джиннами. Он полагал, что так удастся вывести из игры всех, кроме охотника. Двое уже падают назад, валятся мешками. Заряд «антимаг» в голову – это смерть без вариантов, независимо от силы дара, если пуля выпущена в затылок и если не успеть отклонить или уклониться… А назад убитые падают потому, что так пожелал святой Иоганн, иного объяснения нет и быть не может. Увы, даже ректор не скажет, как лишенному дара магии загонщику не ошибиться в дальнейшем.

Джиннов, по мнению Кюне, четыре, фальшивую фрау Анну в расчет брать не стоит: тот джинн скончался до исполнения зова. Два джинна, если списки точны, лежат за трибуной и более не опасны. Третий – сам охотник. В том, что главный объект обладает талантом и опытом школы тайного ордена, Гюнтер не сомневался. Но кто последний из выявленных на площади? Да кто угодно…

Фон Нардлих лениво шевельнул рукой и прокашлялся. Оба трупа накрыла иллюзия, и даже Голем с его умением вникать в детали не нашел изъяна в работе ректора. Стоящие на трибуне просто не успели понять, куда делись два человека. Вроде бы шагнули назад… Тот, кто корректировал список встречающих, постарался убрать с площади наиболее сильных магов университета, особенно и в первую очередь – уровня пси. На какое-то время это оказалось в плюс Гюнтеру, ректору и птице удаче, все еще живой: если снайперы и были, ни один не совершил выстрела. Над крышей башни с часами едва приметно скользнул тонкий зеленоватый дымок: отработало принудительное проветривание. Еще пять минут – и новый снайпер займет место отравленного. Надо полагать, это будет один из мальчишек в кованых сапогах. Не хотелось бы вынуждать его стрелять, пусть и в самых благих целях.

Гюнтер широким шагом двигался, почти бежал, вдоль зашторенных окон правого крыла главного здания, убрав оружие в складки распахнутого плаща. Он миновал уже половину расстояния до «хорьга», когда маги на мотоциклах забеспокоились, все же опознав смерть: они поисковики, они обязаны были заподозрить неладное. Гюнтер подал знак. Вальтер увидел кивок и побежал по лестнице, чтобы сказать «четыре». Только этих данных и не хватает для начала несистемного поиска, сложнейшего и доступного лишь магу уровня Иоганна фон Нардлиха.

Береника фон Гесс повернула голову и внимательно смотрела на спешащего к «хорьгу» человека в плаще, не делая ни единого движения к трибуне, по ковровой дорожке: видимо, решила дождаться пояснений. Из «хорьга» выглянул все тот же двенадцатилетний пацан, что недавно собирал пожертвования на площади. На сей раз он был без кружки. Подвинулся на край кожаного дивана и сел поудобнее, болтая ногами и с хрустом вгрызаясь в крупное яблоко. Его и за оцепление пустили, и взяли с собой покатать, и угостили. Везет же тем, кто приглянулся госпоже удаче!

Ректор выговорил длинное слово. Оно упало в тишину двора без эха и словно придавило все самые малые шорохи – стих даже зябкий, дрожащий испуганным дыханием ветерок. Зато прямо на красной дорожке, точно в середине между «хорьгом» и трибуной, стал вырисовываться туманный контур новой фигуры. Охотник…

Он был точно такой, каким его видел однажды семилетний Гюнтер. Рослый, светловолосый, широкоплечий человек с неправильным, но приятным лицом, с удивительно добрыми глазами. Они просто-таки не отпускали взгляд, вынуждали улыбнуться и шагнуть навстречу. Светлый дорогой костюм, руки сложены на груди. Человек улыбался и всем видом выказывал расположение. Непобедимое. Тот человек, убитый охотником на глазах у семилетнего Гюнтера, подошел и сам протянул руку, желая поздороваться и познакомиться со своим убийцей.

Гюнтер добрался до «хорьга» и встал у края дорожки. Он сделал все, что мог и должен был сделать. Он загнал охотника, показал его и выставил под удар… Но – кому? Кто способен справиться с этим чудищем неизвестного возраста, огромного опыта и невыявленного типа магии? Конечно, надо стрелять. Но это заведомо бесполезно. Маг-стихийщик приличного уровня успеет с такого расстояния отклонить пулю, а за его спиной – трибуна. Пси, блокировав сознание и волю, вообще не допустит выстрела…

– Хорошая попытка, надо же, в нынешней игре есть даже загонщик, ну просто идеальное соответствие легенде, – похвалил охотник. Добавил с нравоучительной и высокомерной усмешкой: – Но напрасно. Если я составляю планы, я предусматриваю все. Этот план составлял именно я. Малыш… – теперь охотник обратился к двенадцатилетнему мальчишке, глядя прямо на него. В голосе скользнула сладость отравы. – Подари тете яблоко. То, второе. Помнишь? Так вспомни…

Мальчишка, проделавший весь путь через тройное кольцо оцепления без проверки в автомобиле Береники фон Гесс, спрыгнул с подножки, порылся в кармане и достал… металлический шар размером с кулак. Сам он считал этот шар яблоком, видел именно яблоко и отдавал птице удачи яблоко. А она брала в руки бомбу, небольшую, тяжелую, незнакомого вида. Гюнтер ощутил короткий, как порыв ветра, приступ отчаяния. Если это та самая каучуковая сфера, новое противомагическое оружие ликрейской разработки, то никакая удача не поможет. Заряд неизбежно и вопреки любым усилиям магов охраны уничтожит все вокруг.

– Твоя удача наконец-то умерла, – ласково и участливо сообщил охотник.

– Однажды мне это уже говорили, – на ломаном арьянском отозвалась птица, рассматривая бомбу без малейшего удивления или замешательства. Покатала на ладони, усмехнулась и подмигнула охотнику: – Могу ответно сообщить: твое бессмертие издохло.

– Глупости! – Охотник от возмущения чуть переменился в лице, доброта из взгляда испарилась. Он заговорил громко и уверенно, желая снова показать свое величие: – Я предусмотрел все! На моей стороне возраст, опыт, талант. Вы с мужем в ссоре, от твоей удачи остались жалкие осколки дара. Я уничтожил наследника Ганзы, завтра мои люди ликвидируют кандидата в президенты Франконии. Но это тоже лишь детали. Главное происходит прямо теперь…

– Тепе-эрь. – Доставивший бомбу пацан с хрустом вгрызся в яблоко. Покосился на Гюнтера и движением брови намекнул на какое-то действие, увы, совершенно непонятное.

– Что? – сбился с мысли охотник, начиная беспокоиться и озираться.

– Ты еще спроси, как дела, – невесть с чего разозлилась птица удачи.

Охотник снова отвлекся, оглядываясь на нее и недоумевая: видимо, скандала он никак не ожидал. По логике вещей, человек, который держит в руках бомбу, должен пребывать хотя бы в замешательстве.

Гюнтер отметил, что на трибуне уже очнулись от краткосрочного мягкого внушения ректора, рассмотрели два трупа под снятой иллюзией. И теперь переглядывались и спешно пытались добиться ясности, то есть получить указания к действию от кого-то, кто понимает, что происходит. От дверей по лестнице бежали маги, те, кого распорядился вызвать в нужное время Голем. Охотник нервничал все сильнее и уже поглядывал в сторону бокового узкого коридора между главным корпусом и зданием архива. Надо полагать, выбирал путь отступления.

Сидящий на мотоцикле ликреец в коричневой куртке полуобернулся чуть раньше – Гюнтер это отметил краем сознания. И теперь юноша что-то делал, едва заметно шевеля пальцами правой руки и явно используя магию. Тонко и точно, по мере сил не вызывая искажений поля. Кажется, и ректор участвовал: лицо у Иоганна было сосредоточенное, а глаза совсем спрятались в наплывах век. Гюнтер видел, как птица удачи небрежно сунула бомбу в свою объемистую сумочку, как охотник переменился в лице. Еще бы! Столь безразличного отношения к бомбам он прежде ни за кем не замечал.

– Но зачем спрашивать, как дела? У вас что вопрос, что ответ – все заранее известно, скука! – заявила Береника с растущим раздражением. И перешла на ликрейский, закатывая уже настоящий скандал, с криком: – Блин, как можно планы строить, если у вас вся жизнь – сплошной план? Ты что уставился? Память подводит, на какой минуте взрывать по плану?

– Рена… – попытался что-то сказать ее муж.

– Что – Рена? Я спросила у всех магов охраны в вашей столице, в каком порядке утром они надевают носки. И семь из десяти смогли ответить! Эй, ты с какой ноги носки начинаешь надевать?

Охотник потряс головой, окончательно теряя представление о смысле происходящего. Наконец-то расцепил руки, утратив заранее избранную позу победителя.

– Бум! – выкрикнул пацан, роняя яблоко и делая шаг вперед.

Муж Береники сбил ее с ног и сам стал сгибаться, закрывая собой птицу удачи. Охотник нахмурился, заподозрив подвох… И охнул, вскидывая руки и ныряя вперед. Его движение буквально размазалось в воздухе, и Гюнтер тотчас выстрелил, выбрав значительное упреждение, почти над самой мостовой, безвредно для стоящих на трибунах. Пользы выпущенные пули не дали: из булыжника уже рос шар деструкции, аккурат такой, как его описывали в теории. Только появился он не там, где ждал охотник, а точно на месте, на которое ликрейский маг указал рукой. Безопасном для всех, кроме охотника.

Сплошной вал свистящего каменного крошева вздулся во внешней своей части и резко, с хрустом, сжался во внутренней, круша камень в пыль… Гюнтер успел сделать еще два парных выстрела, перекрывая траекторию предполагаемого отступления охотника, успел даже осознать, что сработала, безусловно, именно каучуковая сфера, в ряде источников именуемая концентратором искажения или зарядом взрывной деструкции. В точности о нем ничего не известно, кроме одного: способов защиты не существует.

Как «пятнашка» оказалась там, где ее активировал маг охраны, Гюнтер уже не успел ни понять, ни даже подумать. Он ощутил сильный толчок в грудь, мгновенно выключивший реальность…