Ужинали при свечах.

Нимфы старались изо всех сил. Стол накрыли белоснежной скатертью, отделанной кружевом и тончайшей вышивкой. Посуда сверкала — исключительно хрусталь и золоченое серебро. Отменные кушанья с замысловатыми названиями, отборные вина. И пока одна из нимф прислуживала за столом, две другие услаждали наш слух игрой на арфе и флейте. Замечательный дуэт получился, должна признать.

Джеймс был доволен. Для порядка, конечно, поворчал, что вкус у вина стал совсем не тот, что был раньше. И пустился в бесконечные воспоминания о далеких временах тысячелетней давности, когда сей божественный нектар делали по всем канонам, строжайше соблюдая технологию, и виноград не был еще испорчен селекцией, да и экология совсем другая была…

К ужину господин Дэкстер спустился при полном параде — в бархатном пиджаке темно-малахитового цвета, из рукавов которого выглядывали оборчатые манжеты сорочки, в замысловато пышно повязанном шелковом шейном платке (такая ранняя версия галстука). В изысканности наряда не отставала Стелла: огненно-алое с блеском вечернее платье, открытые плечи (уж больно костлявые на мой вкус), переливающееся искрами бриллиантовое ожерелье с рубиновыми подвесками, длинные тяжелые серьги, высокая прическа с кокетливо завитыми буклями (локонами то есть). Даже Вик оделся прилично.

В столь блестящем обществе я рисковала потерять аппетит. Если б не Энтони. И пусть я точно знала, что бриллиантов на нем всегда не меньше, чем сейчас на Стелле, хозяин замка, как и я, переодеться к ужину даже не подумал.

Окинув взглядом собравшихся, я поняла: в компании своеобразней мне бывать еще не приходилось.

Общего непринужденного разговора завязать не получилось. Вик, непривычно немногословный, всецело предался греху гурманства. Стелла через весь стол откровенно кокетничала с Джеймсом. Тот отвечал ей вежливо, но без интереса, предпочитая оказывать знаки внимания моей скромной особе. Моя же скромная особа, сама не знаю отчего, старательно изображала взаимную любезность и отчаянно хлопала ресницами. Джеймса сие явно забавляло.

Впрочем, признаюсь честно, мною двигало чувство досады, если не ревности. Меня просто возмущал этот пристальный взгляд Энтони! Он не спускал глаз со Стеллы, словно пытался угадать, как далеко может зайти ее игра.

— Ну что ты так на меня смотришь, граф? — под десерт не выдержала Стелла. — Хочешь, чтобы я подавилась?

— Хочу понять, — ответил он, — что ты стараешься скрыть под этим лицемерием.

— Ничего я не скрываю! — оскорбилась Стелла. — Зачем мне что-нибудь скрывать? С какой стати?!

И она продолжила громко обижаться, запивая возмущение большими бокалами вина. Джеймс не собирался все это выслушивать и, распорядившись подать кофе и — лично для него — коньяк в малой гостиной, поспешил оставить молодежь выяснять отношения наедине. Я последовала его примеру и принялась помогать нимфам (несмотря на их смущенные протесты) убирать со стола.

Примерно полчаса спустя, возвращаясь с кухни длинным темным коридором, не освещенным ничем, кроме лунного света, льющегося из узких окон, я пыталась решить сложную задачку: следует еще чуток подождать или поторопиться присоединиться к оставленному обществу, пока Энтони не прикончил Стеллу к чертовой бабушке? Или не стоит вмешиваться? В конце концов, не в первый раз они убивать друг друга собираются. И, дай бог, не в последний…

Однако нить моих соображений оборвалась, особо не развившись, так как меня кто-то окликнул. Я обернулась, но никого не увидела. Лишь в арке стенной ниши темнел раскидистый фикус в бочке.

— Эй, барышня славянской национальности! — донеслось из-за фикуса. — Погодите-ка минутку!

— И тебе привет, барабашка, — ответила я. Без сомнения, Никто внял совету хозяина и уже успел побывать в библиотеке.

— Я не барабашка, а полноправный домовой! — с достоинством поправил меня невидимый собеседник. — Но вы, барышня, все равно постойте и дальше пока не ходите.

— А что там?

— А там хозяин ведьму придушить собирается. Не надо им мешать.

Я на цыпочках скользнула вперед, заглянула за угол.

Коридор в этом месте делал крутой поворот и превращался в светлую галерею с широкими окнами. И там, между четвертым и пятым окнами от угла, я заметила два темных силуэта. Эх, шепчутся тихо, мне отсюда ничего не слышно…

— Ну что бы стоило хозяину при… ой, извините, барышня, прихлопнуть старую ведьму! — рассуждал фикус тонким голоском, покачивая глянцевыми листиками. — Перестала б тогда тут шастать наконец. А то, понимаешь ли, надо ей всюду нос свой совать. Пока хозяина ждали, едва от нее отбиваться сил хватало. Везде все вынюхивает, все высматривает, где что плохо лежит…

— Как же она тебя сегодня достала! — посочувствовала я.

— Хм, сегодня! Она уж шестой век меня достает, ведьма старая. Каждое лето вокруг замка крутилась, щелку искала, как бы пролезть. Мы держались, не пускали. Хватит, не хозяйка здесь больше, нечего ей тут делать…

— Не хозяйка? — переспросила я. — Что ты имеешь в виду?

— Ничего. И так много лишнего наговорил. Вообще не положено нам разговоры разговаривать! Домовые обязаны быть ответственными, хозяйственными и молчаливыми. Вот так. Все, я пошел, меня уже нет.

И сзади послышались торопливо удаляющиеся шажки. Я не оглянулась. Все мое внимание было сосредоточено на двух силуэтах, осененных серебром лунного света.

Энтони держал ее за плечи, прижимал спиной к простенку между окнами и что-то тихо говорил, близко наклонив голову, стараясь заглянуть в глаза. О нежных объятиях не было и речи — Стелла вырывалась, отворачивалась, не желая слушать… Наконец Энтони потерял терпение.

— Да прекрати ты мне врать! — воскликнул он, сильно встряхнул Стеллу, словно желая привести в сознание, оттолкнул от себя. — Очнись!! Я другой! Я не такой, как он! Я нормальный живой человек. И ты это прекрасно знаешь — я чувствую, просто кожей ощущаю! Но ты боишься, боишься признаться даже себе самой. Почему, Стелла? Почему?

— Нет, это ты обманываешь себя, малыш, — со смешком парировала ведьма. — Ты не человек, ты всего лишь второе воплощение графа Армана Диса. Вторая попытка Рыжего. Ты никто! Пустое место. У тебя и души-то своей нет. Ты зомби, малыш, манекен. Манекены любить не могут!

— Почему же ты меня так ненавидишь? Если я всего лишь очередная игрушка Джеймса, то почему, когда ты думаешь обо мне, в тебе просыпается такой ураган чувств? Противоречивых чувств! Ты подсылала ко мне наемных убийц. Потому что сама не могла этого сделать? Нет, молчи!.. Ты легко бы со мной справилась, тебе бы хватило сил. К тому же, и ты прекрасно это знаешь, я не стал бы тебе сопротивляться. Но ты не хотела убивать меня своими руками, ты знала, что дрогнешь. Потому что глубоко, очень глубоко в душе ты меня любишь. В тайном уголке твоего сердца сохранилась искра того пламени, которое разгорелось при нашей первой встрече.

— Боже, как давно это было, — произнесла Стелла задумчиво. Но уже совсем другим тоном добавила: — Красиво говоришь, заслушаться можно. Но я уже давно не девочка, мне одних слов мало.

— Тебе нужны доказательства? — жестко спросил Энтони.

Порывисто распахнул одно из окон, встал спиной к звездному небу.

Ой, не нравится мне этот низкий бортик подоконника…

— Ты все еще жаждешь моей смерти? — спросил он с подозрительной решимостью.

— Это был бы очень милый подарок с твоей стороны. Если, конечно, ты не против.

Я эту ведьму сама на костре зажарю!

Он раскинул руки, наклонился назад…

Я глазом моргнуть не успела — в оконном проеме мерцали лишь звезды, одна звездно-синяя пустота.

Я бросилась вперед, но будто о невидимую стену ударилась.

— Стойте, барышня!

— Пусти!.. — шипела я некстати вернувшемуся домовому, но стена не исчезала.

Ведьма не двинулась места, от скуки накручивая на палец прядь волос.

— Не волнуйтесь, там карниз широкий, — шепнул мне тонкий голосок.

Я замерла.

В оконном проеме вновь возник серебристый силуэт. Легко подтянулся. Устроился на подоконнике, подобрав ноги, обхватил колени руками. Молча стал смотреть вдаль, на чернеющую полосу горизонта.

— Что, передумал? — поинтересовалась Стелла.

— Да, — ответил Энтони, — не хочется умирать ради женщины, которой я безразличен.

«Все играешь на чужих нервах», — зло подумала Стелла. Но ничего не сказала и, махнув рукой, ушла.