На землю опустился вечер. Как странно — вторые сумерки за один день. Со всеми этими путешествиями по параллельным измерениям можно потерять всякую ориентацию не только в пространстве, но и во времени!

Сумерки эти были совершенно не похожи на те: воздух наполняла не пронзительная синева, а нежное мерцающее серебро. Небо легкой дымкой закрывали облака. Пусть они спрятали в пушистом плену луну и вечерние звезды, зато впитали последние лучи ушедшего солнца. И теперь неяркий, рассеянный свет лился как будто ниоткуда, как будто светился сам воздух. Исчезли тени. Все вокруг стало каким-то нереальным, лишенным цвета и плоти: дома, машины, деревья и даже тротуар, — я не слышала звука своих шагов. Как будто маятник часов на мгновение замер, упустив время, и все пространства, все миры слились в одно…

Но лишь на мгновение, на один короткий миг. В домах стали вспыхивать разноцветные от штор окна. Зажглись уличные фонари, превратив серебро неба в темно-серый цвет. Город готовился к ночной жизни.

Хотя туфли слегка натерли ногу, я ничуть не жалела, что мы не взяли такси. Ведь это так романтично — прогуляться по вечерним улицам под руку со своим принцем (пусть даже он всего лишь граф).

За ужином мы болтали о всякой чепухе. И я никак не могла решиться спросить о главном, хоть вопрос вертелся на самом кончике языка. Но не зря древняя мудрость гласит: «Ты, бабка-ежка, прежде накорми, напои, в баньке попарь, спать уложи, а потом разговоры разговаривай!» Ладно, Фрося, терпи. Учись быть воспитанной, ненастырной, тактичной барышней. Тем более в такой прекрасный вечер…

— Ну спросишь, наконец? — поинтересовался Тони. — Который час уже мучаешься. Я думал, не выдержишь, лопнешь.

Ну и спрошу!

— Ты был у родителей?

— Был.

— Ну и?…

— Папы на рыбалку звали, — пожал он плечами, — развеяться хотят.

— Поедешь?

— Сейчас, только спиннинг наточу. Это раньше, когда маленький был, от такого счастья отвертеться не умел: сиди все выходные, как болван, с удочкой, жди, пока какая-нибудь дура крючок проглотит. Потом доставай, вытаскивай крючок из порванного рта, если не из глаза, держи ее, склизкую, извивающуюся, задыхающуюся. И еще делай вид, будто тебе это все очень нравится, чтобы папочки не расстроились. Пусть я убийца, но убивать для удовольствия не умею и не хочу.

— А ловили, конечно, на живых червячков?

— Конечно.

— И все они особо чувствительные попадались?

— Издеваешься? Хочешь знать, как это было? — И он взял меня за руку.

У меня в голове словно вспышка полыхнула. На миг перед глазами встал какой-то зеленый пейзаж, а в животе возникло не слишком приятное чувство.

— Хм, подумаешь. Не умеешь ты наслаждаться жизнью, Тони. Вот я с папой как-то раз на рыбалку ездила — до сих пор помню! Мы там костры разводили, уху варили и на лодках катались.

Теперь я ухватила его за руку и зажмурилась от вкусных воспоминаний.

— Ну как? Совсем другое дело, правда? Эх, не на те эмоции ты свой локатор настраивал, только время зря упустил!

— Зато опыта хоть отбавляй. Тебе одного раза хватило — и впечатлений на всю жизнь. Посмотрел бы я на тебя, если б каждое лето по двадцать раз — то один отец, то второй или оба сразу.

— Тогда чего дома не оставался?

— С мамами? Еще лучше! Помню, однажды слегка простудился, ничего серьезного. Но мамы так разволновались, что мне совсем плохо стало. Они беспокоились больше — мне становилось хуже…

— Понятно. Несчастный ты ребенок, — пожалела я его. — А знаешь, я где-то читала, что любовь к рыбалке и все такое прочее передается по наследству от отца к сыну. Так может, в этом все дело? Может, это не твои папы?

— Скорее, я не их сын? Не знаю. Может быть. По крайней мере один — точно не мой.

Ну наконец-то ближе к делу! А то я и вправду чуть не лопнула от любопытства.