Девушка действительно оказалась, что говорится, на любителя. Худая, непропорционально высокая, с невыразительными чертами лица и красными, заплаканными глазами.

Зато её каштановым волосам позавидовала бы иная модель. И ещё: в её груди перепуганной пичугой колотилось доброе отзывчивое сердце. А это в мире людей само по себе уже немало, потому как сказал же один неглупый поэт: красота не есть сосуд, красота огонь, пылающий в сосуде.

Планетный же тип, к которому она принадлежала, представлял ту дикую смесь Сатурна и Венеры, которая формирует натуры требовательные к себе и другим, но при этом любвеобильные и преданные. Иной раз до фанатизма. И это, честно говоря, меня сразу напрягло.

Разговаривать с ней в присутствии жующего Михаила Семёновича мне не хотелось. Я предложил куда-нибудь проехать.

— В отделение? — испуганно спросила она таким надсадным голосом, что я понял — сейчас разрыдается.

— Нет, что вы, Зоя, — поторопился успокоить я. — В кафе какое-нибудь. Посидим, поговорим о том о сём, выпьем кофейку. Не против?

Она, плохо понимала, чего от неё хотят, точнее совсем не понимала, но, тем не менее, мотнула рыжей копной — нет, не против.

Попрощавшись с бывшим танкистом, как с братом родным, и пожелав ему всяческих успехов в боевой и политической, я быстрей, пока не передумала, потянул девушку на выход.

На улице обнаружилось, что дождь прекратил, тучи ослабили строй, и сквозь многочисленные бреши хлынул на промокший город могучий солнечный поток.

Дышалось после дождя как никогда легко, и я вдруг, позабыв на миг про всё на свете, почувствовал острое желание взлететь. Причём, не просто взлететь, а, яростно работая крылами, добраться до такого вЫсоко-высОко-высокО, на котором обязательно найдётся воздушный поток, который унесёт меня от этого серого унылого асфальта в то чудесное далёко, где дни состоят из мёда, молока и неба, а ночи — из звёзд, сеновалов и девственниц.

Только крыльев у меня в ту минуту не было. А был долг, груз которого вбил меня в этот самый асфальт по самые плечи. И ещё было много всяких левых дел-делишек, на которые я сдуру подписался из-за неизбывного стремления везде, всюду и во всём утверждать Справедливость.

Да, тяжело быть драконом в мире людей.

В особенности — золотым.

Когда добрались до машины, Зоя заявила, что предпочитает ездить на заднем сиденье. Мне было всё равно — на заднем, так на заднем. Я галантно распахнул перед ней дверку, и девушка, сложившись чуть ли не напополам, полезла в салон. Но устроиться не успела, дико завизжала и, словно пробка из взболтанного шампанского, выскочила наружу.

— Там змея! — схватив меня за рукав, закричала она. — Змея там!

Я отстранил девушку, заглянул внутрь, и никакой змеи, конечно, не обнаружил. На сиденье валялась новенькая оплётка для руля. Абсолютно безвредная штуковина.

Слова начальника службы безопасности подтвердились. Зоя Крылова на самом деле оказалась дамой нервической, в любую секунду готовой упасть в обморок. И я пожалел, что не имею привычки носить с собой флакончик с нюхательной солью.

Впрочем, обошлось.

Оплётка была немедленно спрятана в бардачок, но девушка ехать на заднем сиденье передумала. Плюхнулась рядом со мной на переднее, и всю дорогу не могла успокоиться, ёрзала как на иголках. Отпустило её только тогда, когда в кафе Дома Кузнеца выпила кофе с коньяком, а потом ещё немного коньяка без кофе.

— Можно я задам вам несколько вопросов приватного характера? — спросил я, когда понял, что Зоя уже способна воспринимать слова. Она обречённо кивнула, и я начал: — Это, правда, что вы и Павел Тарасов…

Девушка не дала мне закончить вопрос.

— Я очень его любила, — сказала она и промокнула платком сначала левый глаз, а потом правый.

— А он вас?

— И он меня.

Она нервно потеребила платок и, убеждая больше саму себя, чем меня, повторила:

— Очень он меня любил.

— Жаль, что всё вот так вот вышло, — сказал я. — Мне, правда, жаль.

Она шмыгнула, глаза её наполнились слезами, и я поторопился успокоить:

— Ну-ну, Зоя. Не надо плакать. Всё будет хорошо.

— Я не знаю, как теперь жить, — сдавлено, сквозь слёзы, сказала она. — И не знаю, зачем.

— Вы ещё такая молодая, у вас, милая моя Зоя, ещё всё впереди, — с трудом подбирал я слова утешения. Потом, сообразив, что слова тут не столько важны, как интонация, стал поглаживать её руку и задушевным голосом нести первое, что приходило на ум: — А жить надо просто, Зоя. Чем проще, тем лучше. Варите летом варенье, зимой лепите пельмени, цепляйтесь осмысленным бытом за жизнь. И мой вам совет: шейте, Зоя, промозглыми осенними вечерами нарядные сарафаны. Шейте их, а потом носите. Потом, когда наступит весна. Обязательно, обязательно, Зоя, носите в конце мая нарядные сарафаны. А там глядишь, всё и наладится. Жизнь она же, как штрих-код, полосатая. Чёрную полосу, обязательно когда-нибудь сменит белая. Ну, если и не белая, то не такая жирная.

Грузил я девушку таким вот вздором, а сам настойчиво пытался проникнуть в тот участок её памяти, где хранились сведения об обстоятельствах смерти Павла Тарасова. Только ничего у меня не выходило. Все воспоминания о страшных минутах были забиты в подсознание и надёжно заблокированы защитной реакцией мозга. Всё, что я нащупывал Взглядом, походило на чёрный квадрат Малевича: ноль эмоций и ноль информации. Без каких-либо просветов. Ни за что на свете и никогда больше не хотела она вспоминать, как вошла в кабинет, как обнаружила бездыханное тело любимого человека, как поняла, что он мёртв. Не хотела вновь переживать весь этот лютый кошмар. Выключатель сломала, провода перерезала, лампочку разбила.

Но — шалишь! — я точно знал, что ничего из её памяти не стёрто, что всё она прекрасно помнит. Всё, до самых мельчайших деталей. Просто нужно пробить блокировку. Пробьёшь, и всё всплывёт.

Я выбрал момент и, не меня разговорной интонации, сплёл заклинание вывода из забвения:

Не помогло. То ли заклинание моё оказалось слабым, то ли вытеснение оказалось слишком глубоким. А, скорее всего, — и то, и другое вместе.

Тогда я решил раскачать подсознание Зои без применения магии. Двумя ударами десертной ложки по краю чашки отменил заклинание и стал пошлым образом девушку забалтывать. Пытаясь провести горемычную в тайники памяти окольными путями, я что-то говорил и говорил ей без умолка. Говорил и говорил. Говорил и говорил. Говорил и…

Но и нейро-лингвистические экзерсисы не достигли цели. Она слушала меня плохо. Почти совсем не слушала. Её зациклило на своём:

— Я любила его. Очень любила. Очень-очень. И он меня очень любил.

Меня всё это — и её упрямство, и собственная немочь — начинало злить. Ещё немного и я, пожалуй, стал бы играть в «плохого полицейского». Но тут произошло то, на что я так надеялся, но не чаял дождаться. Не прекращая перепевать на все лады это своё «любил-любила», девушка вдруг взяла висящий на груди золотой кулон, вытянула в мою сторону на длину цепочки и похвалилась:

— Эта Паша мне подарил. Правда, прелесть?

«Фу-у-у, мать моя Змея, наконец-то!» — облегчённо вздохнул я.

Присматривался к этому кулону я давно, с той самой секунды, как вошла Зоя в кабинет начальника службы безопасности. Штучка была основательной. Другого слова для этой золотой лодочки с человечком внутри и не подберёшь. Лет триста ей было, а то и все четыреста. И сочилась она Силой, как перезревшая олива маслом.

Присматриваться-то я присматривался, но первым заговорить об этой древней лодочке не мог. Никак не мог. Седьмое правило дракона гласит: «Ни при каких обстоятельствах не подталкивай непосвящённого к омуту сакральных знаний». Но теперь мои руки были развязаны.

— Да, красивая штучка, — делано восхитился я, не спуская глаз с этого украденного из старой могилы амулета. — И как давно Павел подарил вам этот кулон?

— Недавно, — ответила Зоя. — Из отпуска привёз. В подарок.

— А когда он из отпуска вернулся?

— Когда вернулся?..

Она задумалась.

«Ну-ну, девочка моя, вспоминай, как оно всё в тот день было, — мысленно упрашивал я её. — Помоги мне».

Но она даже не пыталась.

Больше того — сопротивлялась.

Такой крепкой блокировки я никогда раньше не встречал. Хотя, может, и встречал, но был во всеоружии и не заметил. А сейчас выходило вон как — нашла коса камень. Тупая на алмазный.

Это испытание являлось для меня новым опытом. Но, как говорится, век живи — век учись. Два века живёшь — два века учись. Три века… И так далее. Учиться, учиться и ещё раз учиться. Как рекомендовал товарищ Ленин на третьем съезде комсомола, делегатом которого я чуть когда-то не стал.

В конце концов, я решился на ход конём. А что? Ничего больше не оставалось, как только использовать висящий у Зои на груди амулет. Своих, к сожалению, не захватил — не предполагал, что всё пойдёт так тяжко.

Какими именно словами можно извлечь Силу, накопленную в этом чужом, а главное — совершенно незнакомом, амулете, я, естественно, не знал. Конечно, мог попробовать наугад, но маг, он, как сапёр — ошибается только раз. Алгоритмы-то у всех чудодеев схожи, со времён оно не меняются, но наполнение всякий раз разное, поэтому если где-то грубо накосячу, могу нанести себе непоправимый вред. А если — не допусти Сила! — подберу обратный по смыслу эквивалент управляющего заклятия, то и того хуже — вообще сгину. Мало ли, какая там магическая Хиросима таится? Трах-тарарах, и станет на белом свете на одного золотого дракона меньше. Но я-то ещё ладно, как говорится, сам нарвался, а вот люди вокруг — они-то причём? По отношению к ним это было бы несправедливо.

Нет, не собирался я распаковывать амулет вслепую (вслепую хороши только свидания, да и то не всегда), а решил собрать только ту Силу, которая из амулета просачивалась и ту рыхлую, не структурированную, бросовую Силу, которая липла к нему со всех сторон, как пыль к экрану работающего телевизора. Коктейль этот, конечно, чудовищен. Именно к нему как нельзя лучше подходит совет: не пей, Иванушка, козлёночком станешь. Последнее дело такие коктейли использовать. Но других вариантов не было. Нет, конечно, имелся один — всё бросить, встать и уйти. Но это вариант не для дракона. Тем более дракона, родившегося в России и крепко подсевшего на русское «авось».

Отбросив последние сомнения, я — была, не была! — потянулся к Зое через стол, взял кулон в ладонь и стал делать вид, что внимательно рассматриваю, а сам в это время полностью раскрылся, лёг на волны бытия, отдался вихрям пространства-времени и всем своим существом стал впитывать Силу.

В моё сознание тут же хлынула неудержимая лавина ослепительно красочных образов, а в ушах зазвучала дичайшая какофония. Бесчисленные ощущения, обострившись до предела, стали атаковать рассудок. Секунды тянулись как годы, минуты — как века. Напряжение постепенно нарастало. Через какое-то время показалось, что ещё немного, и мой разум перестанет существовать сам по себе, сольётся с чем-то, что гораздо больше его, что невообразимо, чему нет названия и что условно именуем мы Запредельным.

Но это только так казалось.

На самом деле я с помощью того, что продвинутые люди называют «последним наблюдателем», уверенно держал ситуацию под контролем и в миг наивысшего напряжения выпустил амулет из ладони. После чего закрылся, сосредоточился, собрал Пределы в «точке сборки», и, почувствовав, что теперь способен на многое, посмотрел на Зою.

Мой Взгляд легко разрезал привычную реальность и проник в подсознание девушки через чёрный ход.

И вот я уже входил в кабинет двести двадцать четыре.

Тарасов сидел в кресле, неестественно запрокинув голову. Я сразу понял: уже мёртв. Рот перекошен последним хрипом, глазные яблоки закатились, лицо — не лицо, посмертная маска. Мёртв. Мертвее не бывает.

Но гораздо больше, чем сам покойный, которому я ни чем помочь не мог, интересовала меня в тот миг змея, которая сползала с его плеча через поручень кресла на пол. Её зигзагообразный рисунок вдоль всего тела, так называемый «каинов знак», подсказал мне, что это гадюка. Обыкновенная гадюка. Только вот размеры этого тёмно-бурого гада меня смущали. В природе не встречается таких огромных, за два метра, особей. Хотя, натуралист из меня так себе. Мог что-то и напутать.

Я напряг все чувства и попытался определить, реальная ли это змея или конденсация проникшего в Пределы элементера. Ни малейшего следа морозящей энергии, которая, как правило, сопутствует созданиям Запредельного, я не ощутил, и сделал вывод: змея реальная. Либо так, либо превратившийся в гадюку дух не слабее меня по Силе, что для текущего моего состояния было бы совсем и не удивительно.

Змея тем временем соскользнула на пол и поползла к стоящему в углу фикусу. Не переставая краем глаза следить за шустрой тварью, я осмотрелся.

Кабинет как кабинет: в меру пыльная офисная мебель, монотонно работающий кондиционер, компьютер, на огромном жидкокристаллическом мониторе которого зависло оконце с тревожно мигающей пророческой надписью: «GAME OVER». Возле клавиатуры стоит тарелка с надкусанным пирожком, а рядом с мышкой, на зелёном коврике с неестественно красными лотосами, блестит маленький металлический кружок. Присмотревшись, я определил: монета в две советские копейки. Тут попахивало сюрреализмом в худшем его изводе, и я, не задумываясь, списал это дело на помутнения девичий памяти. А вот пирожок был подлинным. Свежеиспечённым. И от него за версту несло чёрной магией. Неумелой приворотной магией.

«Зоя, — сразу догадался я. — Её работа»,

И тут до меня дошло, почему блокировка её памяти оказалось настолько мощной. Не только и не столько испытанной девушкой ужас был тому причиной. Чувство вины — вот чем там всё цементировалось. Она глупышка посчитала, что Тарасов умер, откушав пирожок, состряпанный по рецепту ведьмы.

Ерунда. Не мог он от приворотного зелья представиться. От таких слабых воздействий не умирают. Это не энвольтование на смерть.

Но и не от змеиного укуса помер. Укус гадюки не смертелен. Хотя, у такой огромной, быть может, и смертелен. Не исключено. Но дело в том, что она его не кусала. Возможно, и собиралась, но не успела. Если бы цапнула, эксперты обязательно нашли бы следы, их трудно не найти: глубокие колотые раны, оставляемые ядовитыми зубами, отёчность и синяки в месте укуса — всё это не заметить нельзя.

Нет, не змея была причиной смерти Тарасова. И уж тем более не дурацкий приворотный пирожок. По отдельности они никакого вреда ему не могли причинить. А вот вместе — да. Его убило трагическое сочетание этих двух разрозненных факторов. Так действует бинарное оружие: сами по себе его компоненты не страшны, но вместе — смертельны.

Скорее всего, всё вышло так: едва Тарасов надкусил засланную сдобу, сразу начал действовать заговор возбуждения любви, парня, как водится, стало морозить, потом бросило в жар, дыхание и пульс участились, нагрузка на сердце возросла раза в полтора и в этот самый миг на него внезапно напала змея. Атакующая гадюка — зрелище то ещё. Как результат: испуг, шок и точка. Перегруженный мотор не выдержал столь мощного экзистенционального переживания, пошёл вразнос и крякнул. Вот так вот всё, на мой взгляд, произошло. Вот так.

Со сдобой я уже определился — Зоя принесла. На девяносто девять процентов я был в этом уверен. Но вот откуда в офисе появилась змея? Это хороший вопрос. Сама приползла, сбежав из зверинца? Или кто-то подкинул? А куда потом делась? Почему не обнаружили? Или всё-таки дух-мститель?

Пока крутились в моей голове эти вопросы, сама гадюка куда-то запропастилась. Исчезла из вида. Вот только что была, и вот её уже нет.

«Если настоящая, то уползла под диван, если нет — развоплотилась», — прикинул я.

Заглянуть под диван я не мог (Зоя же не заглядывала) и решил, что делать мне в кабинете номер двести двадцать четыре больше нечего. И тут же вернулся разумом туда, где находилось моё тело. В Пределы.

Почувствовав жуткую опустошённость, сходу закинул рюмку коньяка, посмотрел с сочувствием на девушку, подсознание которой разворошил, словно медведь пчелиный улей, и, резко перейдя на «ты», спросил:

— А хочешь, Зоя, я расскажу тебе одну забавную истории?

Девушка ничего не хотела. Она, похоже, находилась в полуобморочном состоянии. Но сюсюкаться я с ней не собирался. Хлопнул ещё одну рюмаху и — хирург во спасение режет по живому — начал рассказывать:

— Эта история, детка, приключилась в Баварии. В Средние века. Одна девушка-крестьянка горячо полюбила молодого человека. И всё бы ничего, да только был он ей не чета — из богатой семьи и знатного рода. Но девушка, обезумевшая от любви, решила не сдаваться. Упрямая, надо сказать, была девушка. — Тут я задумался, налить себе ещё или нет. Решил, что «или нет» и продолжил на сухую: — Ну так вот. Желая завладеть сердцем возлюбленного, поступила фройлян так: в глухую тёмную ночь убила чёрную кошку, вырвала из её груди сердце, покрошила его на мелки кусочки, зажарила, смешала с луком и таким вот чудным фаршем наполнила пирог. А потом этим пирогом угостила любимого. Тот, ничего такого не подозревая, умял и даже похвалил. Вкусно, дескать. Данкишон. Но только вышла жуткая накладка: пирог-то по всем колдовским правилам нужно было кушать натощак, а молодой человек как назло до этого сытно поужинал. Поэтому всё вышло, как вышло: и минуты не прошло, как он упал замертво.

Едва я произнёс последние слова, плотина прорвалась и Зоя, спрятав лицо в ладонях, разрыдалась в голос.

Пока она ревела, я успел выкурить сигарету и пофилософствовать.

«Всё проходит, — размышлял я, вторя Экклезиасту. — Слёзы не исключение. Рано или поздно закончатся».

Экклезиаст и я оказались правы: Зоя мало-помалу угомонилась, стала всхлипывать реже, а вскоре успокоилась до такой степени, что сумела спросить нечто осмысленное:

— А что случилось с той девушкой?

— Сожгли на костре, — индифферентным голосом телевизионного диктора проинформировал я.

— Как сожгли! — ахнула Зоя.

Я объяснил:

— В те глухие времена ведьм сжигали. И эту сожгли. Хотя, по правде говоря, ведьмой она, конечно, не была, и к смерти парня никакого отношения не имела.

— Как так не имела?!

— А так не имела. На самом деле паренька старший брат сгубил. Позарился на часть наследства и подсыпал яда в бокал с вином. А свалил всё на эту дурочку деревенскую. Вот такой вот мерзавец.

— Откуда вы это знаете? — потрясённо глядя на меня, спросила Зоя. И тут же повторила свой вопрос, вложив в него особый смысл: — Откуда вы всё знаете?

— Откуда знаю, это как раз не важно, — ответил я. — Важно, что я это знаю. А ещё я знаю, что ты, Зоя, зря себя коришь. Не виновата ты в смерти Павла.

— Вы думаете? — не могла поверить она.

Если одно-два слова могут сделать человека счастливым, надо быть негодяем, чтобы отказать ему в этом.

— Точно говорю, — уверенным голосом соврал я. — Не виновата.

— А кто виноват?

Я ещё раз слукавил:

— Змея.

— Вот! — всплеснула Зоя руками. — Я же им говорила! А они… Они сказали, что никакой змеи не было и быть не могло. Я сначала им не поверила, но потом…

— Но потом поверила?

— Да, потом поверила. Ну, действительно, откуда могла взяться там змея?

— И поверив, что никакой змеи не было, решила, что Павел отравился пирожком. Так?

— Так.

— Дура ты, вот что я скажу.

Какое-то время мы молчали, она — ошеломлённо, я — многозначительно. Первым нарушил тишину я. Спросил:

— Кто тебя обучил ритуалу? Ириада Викторовна с Пятой Советской?

Она замотала головой:

— Нет-нет. Ту… Ту даму Альбиной Сергеевной зовут. Она на бульваре Гагарина живёт, недалеко от «Интуриста». Мне одна наша девочка из банка её адрес дала.

«Мир тесен, — подумал я. — Выходит, Зоя — клиентка Альбины».

Дама…

А ведь точно дама.

Пиковая.

Альбину Ставискую я знал и знал хорошо, даже слишком: с этой старой и очень сильной ведьмой у нас уже лет, пожалуй, сто тянется взаимная любовь-ненависть.

— Пантакль, что она дала, у тебя с собой? — спросил я.

Доподлинно знал, что ведьма всучила ей эту штуку. Всегда так делают. Ведь для ведьмы в этом деле не деньги главное, а возможность с помощью пантакля сторицей отбить энергию, затраченную на создание приворота. В этом вся фишка. Пока пантакль находится у заказчика, ведьма тянет из него жизненную силу. Понемногу, но непрерывно. И если остановиться не сможет, вытянет всю.

— Это такой медальон металлический со странными рисунками? — уточнила девушка.

— Именно, детка, — такой вот металлический медальон со странными рисунками.

Девушка ничего не ответила, покопалась в сумочке и вытащила из неё пантакль любовных чар.

— Гони сюда, — грубовато сказал я, выхватил ритуальный знак из её рук и сунул в нагрудный карман рубашки. На этом не остановился. Не давая ей прийти в себя, потребовал: — А теперь снимай кулон.

— Вот этот вот, — спросила Зоя, коснувшись рукой лодочки.

— Этот самый, — подтвердил я.

— Но…

Она не совсем понимала, почему должна расстаться с памятью о милом дружке. Тогда я, не обращая внимания на её душевное состояние, надавил:

— Его умыкнули у мёртвой женщины. Прямо из могилы спёрли.

Я выбрал правильную интонацию — Зоя поверила. Испуганно вскрикнула и мигом потянулась к застёжке. Судорожно действуя пальцами, долго не могла расстегнуть, но, в конце концов, ей это удалось. Я слова не успел сказать, как она уже стянула амулет и швырнула на стол. Так впечатлительные дамы откидывают от себя прицепившихся к волосам пауков. Пришлось убедительно просить, чтобы подняла и передала из рук в руки. Она смысл действа не поняла, но подчинилась.

Цепочку-новодел я ей вернул, а лодочку положил во внутренний карман пиджака. Сначала в левый. Но потом подумал, и переложил в правый. Подальше от насоса.

Закончив с экспроприацией экспроприированного, я сделал строгое лицо и предупредил зловещим шёпотом:

— Если хочешь жить долго и счастливо, забудь заклинания, которым тебя научила Альбина. Адрес её тоже забудь. Выкинь из головы. И никогда больше не занимайся чёрной магией. Ты поняла меня, детка?

— Никогда не буду! — сказала она так горячо и искренне, что я поверил — не будет.

Года три-четыре.

А потом она вдруг разродилась мощным умозаключением:

— Вы не милиционер.

«Вот жирафа», — усмехнулся я про себя, а вслух подтвердил:

— Нет, конечно.

— А кто тогда?

Что я мог ответить? Что дракон и волшебник? Естественно, не мог. А врать не хотелось. Я промолчал. Поднял правую руку, а левой полез в карман за портмоне.

Когда гарсон отправился пересчитывать чаевые, я предложил Зое отвезти её в банк. Она наотрез отказалась, заявив, что как-нибудь сама, чем меня, откровенно говоря, весьма порадовала — и без того потратил на неё около часа. Правда, не совсем напрасно потратил, как ни крути, сдвинул расследование с мёртвой точки, но тем не менее.

Короче говоря, упрашивать её не стал — баба с возу, кобыле легче. Сухо попрощался и живо отвалил. Настоящий сыщик всегда куда-нибудь торопится. Например, надрать кому-нибудь задницу.

Или найти приключение на свою.