3
Прежде чем наведаться в банк, я сделал крюк и заехал в «Автоград» прикупить новую оплётку для руля. Старая совсем износилась и уже прокручивалась. Ездить с такой мочалкой стало просто опасно. Да и противно.
Бродил я по рынку недолго, по соотношению цена-качество быстро выбрал нечто, имитирующее кожу змеи. И уже тогда, со спокойной душой, отправился по адресу.
Но сходу доехать не получилось, по дороге влип в историю.
Случилось вот что.
Выруливая на перекрёстке с Рабочего Штаба на Декабрьских Событий, я глянул на свеженький рекламный билдборд. Обычно скользнёшь взглядом и всё, а тут не смог оторваться: с подрагивающего на ветру мокрого полотна смотрела на меня молодая красавица-вампирша. Её обнажённые в хищной полуулыбке клыки даже днём выглядели жутковато. Слоган гласил: «Не доверяй людям».
«С ума сойти, — подумал я. — До чего дожили — вампиры о своих жизненных принципах в открытую заявляют».
И завидки меня, признаться, взяли. Может, думаю, тоже нечто подобное учудить? Заказать, к примеру, такую вот картинку: навстречу городской толпе, рассекая её словно ледоход торосы, бредёт отрешённого вида золотой дракон. А внизу готическим кеглем: «Мы давно среди вас». Было бы потешно. Но, правда, лишь для посвящённых.
Вот тут-то я, размечтавшись о несбыточном, и проскочил на красный.
Подобное со мной бывает крайне редко, точнее — совсем не бывает. Я очень дисциплинированный водитель с девяносто девятилетним, между прочим, стажем. Но, видимо, старею. Четыреста пятьдесят восемь — это уже возраст. К тому же человеческая жизнь очень изнашивает драконов.
Истошная трель невесть откуда появившегося гаишника прижала мой болид к бордюру.
— Старший сержант, Панюшкин, — козырнул человек в форме, и полосатая палочка-шмалочка закачалась возле его головы как сошедший с ума Маятник Судьбы.
— Водитель Тугарин, — приподняв шляпу, включился я в игру.
— Нарушаем, гражданин Тугарин?
— Нарушаем, товарищ старший сержант.
— Ай-я-я-й, а с виду приличный человек, — зачем-то начал меня «лечить» краснолицый страж порядка.
Я хохотнул:
— Да какой я к чёрту человек. — И признался: — Дракон я.
— Шутим? Ну-ну. Документики, пожалуйста.
— Ради бога.
Я откинул защитный козырёк и выдал ему положенный комплект. Когда протягивал, он заметил у меня под мышкой кобуру, и моментально отреагировал:
— Ствол?
— Ствол, — подтвердил я и вытащил пушку.
— Ни хрена себе дура! — удивился старший сержант, невольно подавшись назад. — А разрешение есть?
— Имеется.
Я без лишних слов сунул ему мятую лицензию, в которой чёрным по белому значились вполне стандартные вещи:
«Гражданину Тугарину Егору Владимировичу предоставлено право на частную детективную деятельность. Владелец лицензии имеет право на хранение и ношение газового пистолета, спецсредства „Черемуха-10“ или его аналога, а также боеприпасов к газовому пистолету.
Лицензия зарегистрирована 12 мая 2000 года под N 2405 и действительна до 12 мая 2003 года».
Внизу и справа стояла печать, настоящая, фиолетовая, слева — подпись бывшего, со скандалом ушедшего на пенсию, начальника ГУВД.
Лицензия была давно просрочена (всё недосуг освежить), а хромированный «Кольт» никак не тянул на газовый пугач. Но на бумажке по-прежнему висело ещё три года назад наложенное заклинание, поэтому старший сержант по фамилии Панюшкин прочитал то, чего там отродясь не было и быть не могло: что мне такому умному, красивому и законопослушному разрешено ношение всех видов боевого оружия вплоть до ручного пулемёта Дегтярёва образца 44 года, а лицензия действительна отсюда и до Страшного Суда.
Веря официальному бланку как маме родной, старший сержант никаких претензий по этим делам не предъявил. А вот за проезд на красный сигнал светофора зацепился как энцефалитный клещ за ляжку пионерки. Начал оформлять протокол, чисто на автомате, просто как робокоп какой-то. И пока рисовал на бланке каракули, учуял — во, нос у мужика! — запах виски. Тут уже дело приняло совсем скверный оборот.
— Может, так договоримся? — в лихорадочной попытке спасти своё реноме, пощупал я его добродетель.
Зерно упало в унавоженную почву.
Старший сержант воровато зыркнул влево, потом вправо. Убедился, что те, кто мог бы заменить совесть, отсутствуют, и не стал корчить из себя недотрогу. Тихо процедил сквозь зубы:
— Может, и договоримся.
«Зло банально», — подумал я и сходу предложил:
— Пятьсот?
— Штука, — поправив меня, назвал он верное число.
— Ну, штука так штука, — не стал спорить я и, наводя на старшего сержанта лёгкий морок, прочитал заунывным голосом заклинание полярных деяний:
Меняю ночь на белый день,
А тень меняю на плетень.
Едва сейчас закрою рот,
Ты сделай всё наоборот.
Заклинание сработало идеально: старший сержант громко икнул и, сомнамбулически таращась в пустоту, полез в нагрудный карман форменной тужурки. Вытянул две хрустящие «пятихатки» и протянул их мне в окошко мучительно-неуверенным движением.
— Благодарствую, — вежливо сказал я, принимая взятку.
Брать взятку оказалось делом нехитрым. Это чтобы скворечник смастерить, необходимы пила, молоток, гвозди, высушенная «сороковка» и откуда надо растущие руки. А чтобы взятку брать ничего этого не нужно. Бери себе и бери.
Расставшийся с кровными, гаишник окончательно впал в ступор и угрюмо молчал. Я подождал, но когда понял, что он совсем никакой, напомнил о себе:
— Ну а теперь-то, когда всё так мило устроилось, я могу быть свободен?
— Можете, — кривясь, как от зубной боли, с трудом выдавил из себя старший сержант Панюшкин и вернул документы. Вяло козырнул и, неудачно отступив прямо в лужу, попрощался: — В следующий раз, Егор Владимирович, будьте внимательней. И выпивши, за руль не садитесь… пожалуйста.
— Постараюсь, — вполне искренне пообещал я и, прежде чем ударить по газам, ещё раз взглянул на вампирский банер.
Теперь я увидел, что никакой он не вампирский. Раньше его правый угол закрывала от меня верхушка тополя, а как раз там было крупным шрифтом выведено: «Сейфы». И ниже — телефон фирмы. Дурацкая реклама. Вредная. Есть социальная реклама, а есть, получается, асоциальная.
«Эх, люди, люди, — подумалось мне. — Не ведаете, порой, что творите».
Я отъехал подальше, спрятался, перестроившись во второй ряд, за огромный, похожий возрастом и размерами на динозавра, жёлтый муниципальный автобус, только после этого снял с гаишника — а ты взяток не бери, да не наказан будешь — наложенное колдовство. Снял, не мудрствуя лукаво, — протяжным сигналом. Будто свадебный картеж поприветствовал.
Снять заклинание можно по-всякому, а вот наложить — только словами. Потому-то у мага (помимо железной воли и богатой фантазии) обязательно должен быть хорошо подвешенный язык.
Вообще-то, чародейство — это по большой части и есть умение придавать Силе форму посредством вербального описания образов. Образы устанавливают форму, а слова помогают накопленной Силе раскрыться. Этим — расстановкой слов в нужном порядке — в основном и занимаются маги. И маги-люди, и маги-драконы. Только слова они используют разные.
Маги-люди, стараются в целях собственной безопасности сплетать заклинание из необычных выражений. Если бы они сплетали заклинание из слов языка, на котором думают, то их разум попросту не выдерживал бы: ничем незащищённое сознание человека (будь тот даже магом невероятного уровня) сгорает от сокрушающей энергии заклинания. Непривычные же уху звуки отделяет слово от смысла, и выстраивают, таким образом, защитный барьер. Вот почему мёртвые языки и древние диалекты в таком ходу у магов-людей. Иные из них так и вообще произносят при обряде сущую галиматью. В принципе разницы нет — заклятие всё равно действует, тут главное знать, чего хочешь, и верить в себя.
Нам же, драконам, в этом плане проще. Гораздо. Потому как сознание у нас устроено по-другому, оно не лучше и не хуже, оно у нас другое: мы, когда это нам нужно, умеем мыслить не только словами, но и сияющими переливами. Наш разум идёт и от света, а не только от звука. Люди говорят: «В начале было Слово», мы говорим: «В начале было Сияющее Слово». Поэтому на языке у нас может быть слово, а в голове — свет. Благодаря этому мы свободно можем обходиться без мудрёной абракадабры. Мне, к примеру, нравится вить заклинания из самых обычных русских слов. Живу в России, думаю на русском и колдую на нём же. По-моему, это естественно. Тем более, что в русской речи полным-полно магической энергии, только зацепи, попрёт — не остановишь.
Впрочем, легко могу чудесить и на своём родном языке, на древнем языке драконов — дарсе. Тоже красивый и мощный язык. Не так велик и не столь могуч, как русский, но тоже не фуфло какое. Жаль, что по известным причинам люди в массе своей его не знают. Хотя единичные случаи знакомства порой и случаются. К примеру, скандально-известный футурист Кручённых откуда-то знал наш язык и даже пытался писать на нём стихи. Как известно, современники его зауми не поняли, да и потомки, честно говоря, не так чтобы очень врубились. Ну, действительно, что нормальный человек может понять в таких вот, к примеру, виршах:
Дыр бул щил убещур скум вы со бу р л эз
Сомнений нет, для обычного человека такие стихи — ахинея полнейшая, хотя в вольном переводе это означает приблизительно вот что: «Бог нас покинул. Брошены души. Дальше куда? В пустоту вопрос. Чёрная дырка. Шестая часть суши. SOS».
На дарсе вся выраженная в этом стихе боль-тревога звучит для уха дракона натуральнее и пронзительнее. А как для уха человека — не знаю. Трудно сказать. Сам я не человек, а спросить не у кого. Ни один мой знакомец из посвящённых не знает нашего языка, и помочь мне не может.
Пока размышлял об особенностях ворожбы на разных языках, добрался до места — к зданию филармонии. Городской филиал столичного Траст Инвест Банка располагается как раз напротив этого славного очага культуры, в стенах которого, между прочим, в двадцатом году зажигал ни кто-нибудь, а сам товарищ Сухэ-Батор. Ну, если быть точным, банк находится не строго напротив филармонии (строго — гостинца «Горняк»), а чуть наискосок — в той безобразной серой девятиэтажной башне, которую раньше полностью занимал НИИ Чего-То-Там-Тяж-Маш-Проект. Теперь институт ютится на верхних этажах, а все нижние сданы в аренду. Банк на первом, втором и третьем, судя по стеклопакетам на окнах.
Из фойе я, что тот богатырь с распутья, подался сначала влево, и нашёл там (нет, не смерть свою, смерть моя лежит в другом месте), а зал систем электронных переводов. В тесном помещении толпились работяги из ближнего зарубежья, в основном — из Средней Азии. Все как один, высунув от напряжения языки, старательно выводили на разноцветных бланках коварную латиницу и в порядке живой очереди отправляли на родину честно, в поте лица, заработанные денежки.
Глядя на эту суетную картину, я невольно усмехнулся: раньше, во времена Союза, те же самые деньги им отправляли просто так, за красивые глаза и лояльность. Теперь деньги приходится отрабатывать. Ну и какой смысл был ломиться из империи? Знаю-знаю: надеялись, что в благодатных условиях суверенности хурма будет плодоносить двенадцать раз в году. Ага-ага.
Впрочем, тяга к труду достойна всяческой похвалы, а я — язва старая. Хотя, чего с меня взять? Дракон.
Позабавившись всласть, я направился через фойе в другой зал, в тот, который называется операционным. Минуты три бродил, пялился на ухоженных девочек в окошках, знакомился с информацией на стендах, сравнивал проценты по разным видам депозитов, затем подобрал на одном из столиков юбилейный календарик «10 лет на рынке банковских услуг» и тремя несложными пассами наложил на него «обманку». После чего нахально предъявил эту нехитрую ксиву охраннику на входе.
Суровый человек в чёрной униформе долго вчитывался в глянцевую картонку (видимо, искал знакомые буквы), а потом с такой же невероятной дотошностью сверял мою личину с несуществующей фотографией. Его что-то смущало. Тогда я сделал лицо попроще, и всё уладилось.
Вернув календарик, охранник участливо спросил:
— Требуется помощь, товарищ капитан?
Я приосанился, отреагировав на «капитана», и подтвердил:
— Так точно, коллега. Мне бы с вашим начальником службы охраны с глазу на глаз потолковать.
— У нас не служба охраны, у нас служба безопасности.
— Это мне без разницы — безопасности так безопасности.
— Двести шестнадцатый кабинет.
— Это где?
— Это туда. — Он показал в сторону служебной лестницы, ведущей на второй этаж. — Идите. Я предупрежу, вас пропустят.
И, закончив со мной, что-то пробурчал в микрофон висящей на плече рации.
Фотография с чёрной лентой — это первое, что я увидел на втором этаже. С траурного снимка на всех входящих смотрел приятный молодой мужчина с лицом менеджера среднего звена: в глазах ответственность и напускная строгость, на устах — полуулыбка человека, для которого что-то ещё значат семейные ценности. Под фотографией стояла тумба, на тумбе лежали алые розы. Всё было как положено.
Дверь в офис номер двести шестнадцать, предварительно изучив табличку, я открыл без стука. Хозяин кабинета, по виду отставной военный (выправку под гражданский пиджачок не спрячешь), вздрогнул от неожиданности и посмотрел на меня с укором. Я бы тоже так посмотрел на того, кто отвлёк бы меня от важного занятия. А что может быть важнее приготовления к приёму пищи через рот? Не знаю. Разве только сам приём.
— Какого чёрта?! — возмутился бывший вояка, но продолжил пристраивать в микроволновую печь (кудряво живут!) одноразовую тарелку с пельменями.
— До обеда ещё целых пятнадцать минут, Михаил Семёнович, — сняв шляпу, заметил я. И, упреждая очевидные вопросы, сунул ему под нос всё тот же календарик.
Он пробежался цепким взглядом по предъявленной филькиной грамоте, после чего, повысив меня в звании на одну ступень, задумался в слух:
— Майор Филимонов?.. Хм… Что-то не припомню. А я в Кировском вроде всех…
И уставился на мои патлы.
— Недавно перевёлся из Североозёрска, — быстро отбрехался я. И, проведя пятернёй по волосам, пояснил нужду в неуставной причёске: — Работаю под прикрытием в составе сводной группы. Только, Михаил Семёнович, вы об этом… — Я прижал палец к губам. — Сугубо между нами.
Начальник службы безопасности всё сразу понял, проникся и сунул мне пять. А после того как мы обменялись по-мужски крепким рукопожатием, деловитым тоном поинтересовался:
— И что убойному отделу нужно в нашей богадельне? С кредитом помочь или по делу?
— По делу, — сказал я.
— Да у нас тут вроде всё спокойно.
— Во-во, спокойно. И пристойно. Как на кладбище.
— Это ты, майор, про Тарасова?
— В точку.
— Царствие ему небесное, вечный покой.
Иконостас в кабинете, разумеется, отсутствовал, поэтому Михаил Семёнович нашёл взглядом стоящую на несгораемом шкафу модель танка Т-34 и широко перекрестился. После чего тяжко, но в то же время как-то очень просветлённо, вздохнул, дескать, все там будем, и напомнил:
— Сам же помер. Никакого криминала. Сердце.
— Это мы в курсе, — кивнул я.
— Ну и чего тогда?
— Имитируем кипучую деятельность, Михаил Семёнович. Мама покойного в инфаркт не верит, папу теребит, а у папы… — Я ткнул пальцем в потолок. — У папы друзья в Сером Доме. Короче говоря, нас попросили ещё раз всё проверить, а потом перепроверить. Так попросили, что мы отказаться не смогли.
— Идиотизм, — посочувствовал Михаил Семёнович.
— Идиотизм, — согласился я. — А что поделать? Приказ.
— И чего от меня-то надо?
— Да ничего. Задам пару вопросов без протокола. Если что, подтвердите, приходил, мол, пытал. Ну и я перед начальством фактами с «земли» порисуюсь. Лады?
— Валяй.
Я развернул один из стульев спинкой от себя, оседлал и начал расспрашивать:
— Как долго Тарасов в Траст Инцесте работал?
— В Инвесте, — машинально поправил меня Михаил Семёнович.
— Что?
— Банк называется «Транс Инвест».
— А я как сказал?
— В Инцесте.
Я хохотнул:
— По Фрейду, видать, случилась оговорочка.
— Уж точно не Юнгу, — согласился Михаил Семёнович, неожиданно явив себя тонким знатоком основ психоанализа, а по делу сказал: — Когда я в банк пришёл, Тарасов уже служил. А я, считай, здесь пятый год парюсь. Точнее в кадрах можно узнать.
— Узнаю, — кивнул я. — А, скажите, Михаил Семёнович, воины беспредела на него, случайно, не наезжали?
— А вот это отставить, майор. Начальник отдела кредитования не та должность, чтобы к таким вопросам отношение иметь. Эти темы не по его окладу. Да и потом — времена уже не те. Всё уже давно тёрто-перетёрто, поделено и переделено.
«Советским людям со страшной силой хочется верить, что этап „кризисного управления“ ушёл раз и навсегда, а когда был, то был не с ними и понарошку», — прокомментировал я про себя его отповедь, вслух же сказал:
— Понял, Михаил Семёнович. Не дурак. Ну, а с клиентами каким-нибудь непоняток у него не могло возникнуть?
— Запросто. Но только, скажи на милость, зачем какому-то должнику его убивать? Смысл? Человека не стало, пришёл на его место другой, и все дела. Отряд, как говорится, не заметил… Тут главное что? Тут главное — документы. А документы в сейфе. А сейф…
— На дубе.
— Вот именно — на дубе том. И цепями…
Тут звякнула микроволновка, и Михаил Семёнович отвлёкся на то, чтобы принять созревшее блюдо. Я же продолжал перебирать версии:
— А с коллегами как у покойного отношения складывались? Никто не подсиживал? Или, может, он кого?
— Да вроде нет, — ответил Михаил Семёнович, включив электрочайник. — Не слышал ничего такого. Никаких страстей-мордастей. Послушай, майор, ты не парься. Пустые это всё хлопоты. Когда девка прибежала, я первым в его кабинете оказался. Сам видел труп вот этими вот самыми глазами. И когда врачи его вертели, лично присутствовал. Могу засвидетельствовать: никаких ран. Ни колотых, ни стреляных, ни огнестрельных. И гематом тоже никаких. По вскрытию, сам знаешь, — токсинов не нашли. Не травили его никто. Всё чисто.
— Сейчас такие яды синтезируют, что без узкоспециализированной экспертизы и не выявишь, — заметил я и сразу, чтоб не забыть, спросил: — А что за девка-то?
Он не понял:
— Какая девка?
— Ну вы сейчас сказали, что какая-то девка к вам тогда прибежала.
— А-а, ну да. Прибежала, орёт. Дура долговязая. Есть тут у нас одна, прости господи, операционисточка. Зоей зовут, фамилия — Крылова. Липла она к Тарасову как банный лист. Она-то его в тот день первой и обнаружила, когда он уже… Того-самого.
Михаил Семёнович вновь перекрестился, а я, похмыкав на разные лады, отметил:
— Невеста, значит, у покойного была.
— Да какая там невеста. — Михаил Семёнович поморщился. — Без слез не взглянешь. Игрался он с ней, как кот с мышью. Сам подумай, майор, кто она и кто он. Никаких у неё там шансов не было. Поверь, майор, никаких.
Из этих его жизненных наблюдений я сделал следующий вывод:
— Тогда, получается, имеет место неразделённая любовь и, возможно, — оскорблённые чувства.
— Получается, — рассеянно согласился Михаил Семёнович, опуская в белую кружку с красной надписью «БОСС» пакетик с чаем. Но тут же включился, быстро просчитал ход моих мыслей, и замахал руками. — Да нет, майор, ты даже не думай. Не могла она его. Дура дурой. И чокнутая к тому же. Знаешь, что она тогда орала?
— Что?
— Что его змея укусила.
— Змея? — не поверил я.
Михаил Семёнович кивнул:
— Так точно. Ворвалась и орёт, что, дескать, Пашеньку моего любимого-дорогого змея укусила. Представляешь, майор? Центр города, блочное здание, второй этаж, а она — «змея». Видать, с головой от горя совсем плохо стало.
— А кроме неё змею кто-нибудь не видел?
— Издеваешься, майор?
Я махнул рукой — забудьте, а сам подумал: «Зоя Крылова — вот кто мне нужен».
Вообще-то, я уже подошёл к тому, чтобы плотно покопаться в памяти самого начальника службы безопасности, но теперь решил: раз эта девушка очутилась на месте происшествия раньше, то надо работать с ней. На прорыв сознания обоих фигурантов Силы бы у меня не хватило. Жаль, но что поделать.
— Мне бы с этой самой Зоей вашей Крыловой переговорить, — попросил я. — Можно устроить?
— Не вопрос, — охотно пошёл мне навстречу Михаил Семёнович. — Сейчас организую в лучшем виде.
И потянулся к телефону.
Левой.
Правой он в это время наливал кипяток в кружку.
