16
Когда добрались до вершины, Вуанг распечатал контейнер и осторожно вынул из колбы ледяную пирамиду, от которой исходило мерцающее зелёноватое сияние. Это светилось наше сердце. Оно неистово колотилось, заходилось в крике, просилось на волю.
Обхватив пирамиду со всех сторон, мы принялись растапливать лёд, и уже совсем скоро наши мокрые ладони ощутили живое тепло золотого кристалла.
— Хонгль, начинай, — приказал Вуанг.
— Начинай Хонгль, — попросил Ашгарр.
Я кивнул сперва одному, потом другому, закрыл глаза и размерено произнёс то немудреное заклинание, какое всегда произношу в подобном случае. Сначала изрёк:
Исполнено небо ветром.
Тают закат и лёд.
А затем сделал паузу и попросил:
Сердце, нагонам дай света,
Отправь дракона в полёт.
Сердце меня услышало и исполнило мольбу.
Кристалл завибрировал, набух, его лучи стали расти, вытягиваться и обвивать наши руки. Сначала руки, потом плечи, заскользили по спинам, опустились к бёдрам, потянулись вниз. Они обвивали нас, словно лианы деревья, — настойчиво, плотно, навсегда. И очень скоро мы, — прижатые друг к другу настолько, что никакого продуху не было, — оказались внутри золотого сияющего кокона, верхний слой которого вскоре так уплотнился, что стал походить на скорлупу яйца.
А дальше, без каких либо заминок, свершилось то, что должно было свершиться.
Отдав все свои соки, сердце мелко задрожало, лопнуло и стало светом, мощным золотым потоком хлынувшим наружу. Он ударил в тёмный купол неба и взбил там, наверху, огненный вихрь. Вихрь, увлекая в круговое движение всё окрест, разорвал Пределы, и тотчас между небом и землёй образовалась чёрная воронка, которая, словно гигантский насос, стало втягивать всё сущее. Втянула и золотое яйцо, внутри которого мы находились. Миг — и мы уже там.
Непонятно где.
И как бывало раньше, всё моё зачарованное великим действом естество пронзила боль. Такая, что впору умереть. Но я прекрасно знал, что боль уйдёт. Необходимо потерпеть. Перетерпеть. Не смерть нас ждала, нет. Рождение. Хотя, быть может, в данном случае это суть одно и то же.
От боли я не мог дышать и думать, но мог видеть. И я видел сквозь окружавшую нас золотистую оболочку, что мы, вращаясь и переворачиваясь, несёмся по змеистому туннелю, наполненному сиянием всевозможных и невозможных цветов.
Неслись мы целую вечность и с нарастающей скоростью.
А когда вечность уткнулась в миг, а скорость выросла настолько, что все цвета слились в один — белый, яйцо вылетело куда-то туда, где благополучно разорвалось.
От нестерпимой боли я закричал, увидел вспышку и ослеп.
А когда вновь смог видеть, осознал, что всё кончено.
Мышка бежала, хвостиком вильнула, яйцо упало и разбилось, удушье закончилось, боль ушла, жалкую телесность заменила небывалая лёгкость, пришло ощущение счастья. На миг почудилось, что я по какой-то дивной случайности попал в тот прекрасный мир, где меня встретят ликующим рёвом крылатые сородичи, свободно парящие в небе.
Но этот миг прошёл — был, и нет его.
Эйфория съела сама себя, всё встало на свои места.
Мир вокруг был всё тем же постылым миром людей. Об этом говорили и скудные огни ближайшей деревушки, и тёмная полоса шоссе, и мутное серебро извилистой реки, и еле слышное тарахтение чахоточного дизеля, и — да, да, да — геодезический триангулятор, над которым я завис.
Мир остался прежним, а вот я сам изменился: нагонов Вуанга, Ашгарра и Хонгля не стало, зато появился ангел справедливости, демон воздаяния — золотой дракон по имени Вуанг-Ашгарр-Хонгль. О чём я троекратно и оповестил Пределы громким клокочущим криком «Осоколодонг!»
Покружив над холмом, я убедился, что небо меня по-прежнему любит, что оно меня по-прежнему держит, и поспешил, выписывая крылами строгие восьмёрки, в сторону спящего города.
Известно, что японский иероглиф, означающий «полёт дракона», имеет сорок восемь черт, и его написание из-за сложности не входит в перечень обязательных навыков курса японской каллиграфии. Ничего удивительного в этом нет — описать полёт дракона, все эти замысловатые фигуры, которые он может выделывать в воздухе, практически невозможно. Это столь же трудно, как и описать те чувства, которые испытывает дракон во время полёта.
Я летел над облаками, поглощённый трепетным восторгом свободы. Летел расковано, лихо, в своё удовольствие. Делал несколько мощных взмахов, поднимался вверх и ложился, расправив крылья, на поток. Затем вновь месил воздух крыльями, чтобы подняться выше. И выше. И выше, и выше, и выше. И вновь опускался, отдаваясь на волю воздушным течениям. Несколько раз нырял к земле — складывал крылья и с радостным возгласом «Осзгагэла!» камнем падал вниз. В последнюю секунду расправлял крылья, гася скорость падения, и плавно выходил из пике.
Потом Вуанг взял во мне верх над Ашгарром, я перестал резвиться и, памятуя, что впереди много серьёзных дел, набрал крейсерскую скорость.
Подо мной клубились облака, надо мной светились звёзды. Отсюда, с заоблачной высоты, мерцающие мёртвым светом звёзды казались ещё притягательней, ещё загадочней. Я люблю разглядывать звёзды. Звёздное небо над головой — одна из двух непостижимых для меня тайн мироздания. Воистину так. Вот чего не постичь, того не постичь. Начинаешь задумываться, сколько их там, и крышу сносит. Все три крыши. Лучше не задумываться.
К слову говоря, вторая тайна бытия, которая не даёт мне покоя, — непонятная укладка шпал на железных дорогах. Никак не могу взять в толк, отчего шпалы укладывают таким диковинным образом, что, шагая с одной на другую, приходится семенить. Шагать же через одну, тоже невозможно — приходится прыгать. Почему так? Нет ответа. Тайна.
Между тем я мало-помалу приближался к городу. Сквозь облачную муть, стали видные переливы его ночных огней. Я спустился чуть ниже и взял курс на восток.
Не случайно.
Первым делом мне предстояло разобраться с бандой Кости Хохолка, с отморозками, которых мой информатор назвал «грабителями с большой дороги». Действительно — грабители, действительно — с дороги. Всё так. Но если б только так. Ладно бы только грабили пеших да конных, так ведь взяли моду убивать почём зря. Если говорить всерьёз и конкретно, то в актуальный Список я этих уродов занёс за то, что в начале июня расстреляли группу местных «челноков». Пилили-пылили люди себе в Китай за товаром, планы строили на будущее, мечтали о чём-то, а тут эти. Трах-бабах — и нет никаких планов и нет никакого будущего. А есть пять трупов, включая труп водителя микроавтобуса, который и вовсе был не при делах. И за что, спрашивается? За пятнадцать тысяч зелённых денег. Цена жизни человека — три тоны зелёных денег? Так получается? Впрочем, времена нынче такие, что и за алтын зарезать могут. Удивляться не приходится.
Хохолка с его подручными я собирался найти между восьмым и пятнадцатым километром Лачугского тракта. Неделю назад закинул гадам дезинформацию про фермера, который, де, повезёт из Города обналиченный банковский кредит. Надеялся, что ребята наживку схватят, и заодно крючок проглотят.
Они, слава Силе, клюнули.
Правда, нашёл я уродов не сразу: шёл на бреющим чуть в стороне от трассы, и, не заметив (складки местности подвели) их тёмно-зелёного джипа, пролетел мимо. Но, услышав протяжный сигнал, оглянулся. Это водитель белых «жигулей» обругал их за то, что стоят с выключенными фарами. Правильно сделал. Спасибо ему.
Я сделал поворот на «горке», подтянулся, жёстко спикировал на крышу джипа и провёл по лакированной жести всеми восемью когтями передних лап.
Первым на раздавшийся скрежет выскочил водитель. Он даже испугаться не успел, я маханул хвостом и срубил его голову оточенным ребром нароста. Обезглавленное тело рухнуло наземь и стало обильно поливать чёрное красным, а голова, прокатившись по капоту, свалилась на другую сторону машины.
Меня же окатила — оршегланг! — горячая волна отобранной Силы.
Впрочем, долго упиваться возрождением своего магического могущества мне не пришлось. Хлопнула задняя дверка, и с криком «Что за дела?!» из машины выскочил ещё один выродок. Оказалось — сам Костя Хохолок. Увидев меня, захлебнулся собственным криком, побледнел лицом и обмочился. Потом вновь заорал (уже иначе — не истошно, визгливо), сорвался и побежал через поле к кромке леса.
Я нагнал его в три взмаха, повалил на землю и…
И — оршегланг! — вновь возбуждённо вскипела чёрная кровь
Между тем, оставшиеся в джипе, сообразив, что на их глазах разверзся ад, решили спасти себя банальным бегством. Двигатель заурчал, фары вспыхнули и машина, набирая скорость, покатила в сторону города.
Азарта от погони я не испытывал, нет. Какой тут, к чертям, азарт? Ничего личного. Я просто делал то, что должен. Просто делал. И даже две пули, которые выбили несколько чешуек из золотого панциря груди, не разозлили меня. Пустое.
Нагнав машину, я разбил заднее стекло, после чего, вогнав когти в жесть, уселся на крыше. Ответил угрожающим рёвом на крики отчаянья и накрыл крылом переднее стекло. Убрал только тогда, когда джип, пометавшись по дороге испуганным зверем, собрал несколько бетонных столбиков на правой обочине и на всей скорости вылетел с полотна. На то, как он перелетал кювет, как заваливался в полёте на правый бок и как приземлился на крышу, я наблюдал уже со стороны.
Подлетев, почувствовал острый запах разлившегося бензина и, не долго думая, пыхнул огнём.
Оршегланг! — одна волна Силы обдала меня сразу. А вторая — оршегланг! — настигла, когда был уже метрах в пятидесяти от пылающего джипа.
Теперь мой путь лежал в посёлок Новый.
Направился туда не через город, а напрямки, но на всякий случай всё же облетел стороной залитый сигнальными огнями аэродром.
Крюк вышел небольшим, и уже совсем скоро я благополучно приземлился у коттеджа инспектора Федерального казначейства Дорохова Р. Д.
Тишина вокруг стояла необыкновенная, только где-то в ухоженной траве газона неумело воспевал луну глупыш-сверчок, да поскрипывала старая сосна. Нарушать ночное благолепие мне не хотелась, поэтому ломиться в дом не стал и просто поджёг беседку.
Роберт Дмитриевич Дорохов, примерный семьянин и дисциплинированный работник, который месяц назад изнасиловал в своём гараже, а после задушил заочницу сельскохозяйственной академии, выбежал из дома полуголым. Но меня это не смутило. Я вогнал ему когти задних лап в плечи, издал победный рёв и поволок под облака.
Он был тяжёл, но не настолько, чтобы мне это мешало летать. И то, что он орал и извивался, словно червяк на крючке, мне тоже не особо беспокоило. Я мог бы легко долететь с ним до столицы. Или до Владивостока. Но смысл? Долетел до ближайшей рощи и отпустил на волю. Упал Роберт Дмитриевич с моей точки зрения удачно. Животом на острою верхушку сосны.
Оршегланг!
Затем я совершил перелёт на другой край города, к особняку оптового торговца героином Романа Зуева по кличке Злат. Этот сукин сын, загубивший немало юных душ, оказался не из трусливого десятка. Пьяно орал, матерился и отстреливался из «Бекаса», полагая, видимо, что я фантом, рождённый белой горячкой. Шмалял будь здоров. Но, правда, не долго. Я слишком торопился, чтобы позволить этому человеку с лицом утопленника перезарядить ружьишко. Не позволил. Подлетел и — оршегланг! — вырвал пустое сердце из его груди.
А легче всех отделалась Алла Викторовна Купреянова. Вряд ли детоубийца поняла, кто подцепил её за шиворот и — оршегланг! — кинул вниз, когда она, услышав непонятный стук, вышла на балкон.
«Раньше бы похоронили за оградой», — подумал я, сделав траурный круг над распластавшимся телом.
«Больше родить не сможет», — справедливо заметил Ашгарр.
«Убить тоже», — вторил ему Вуанг.
Исчерпав все пункты актуального Списка, я ощущал в себе такую Силу, что мог бы свернуть горы. Какие угодно. Любые.
Но только мне было не до гор в тот час: где-то загородом в тёмной лесу ждала своего избавителя рыжеволосая девушка Ольга.
Летел я над городом невысоко, под облаками, и того, что кто-нибудь увидит, не боялся. Увидит, и увидит. Фантазия у людей не богатая, решат — очередное НЛО. Уже бывали случаи. К примеру, когда в 1990-м году увязался из любопытства за колонной ракетного комплекса «Тополь», стратегические воины рассудили просто — тарелка инопланетян. Тарелка и баста.
Каждый третий скажет, что летающие тарелки есть.
Это драконов — ха-ха — не бывает.
Добравшись до телевышки, я поддался просьбе Ашгарра и коснулся лапой антенны, за что получил от Вуага презрительное: «Детский сад». Осознал неуместность поступка, сконфузился и дальше хлопал крыльями с удвоенным старанием.
Потом перелетал Реку недалеко от плотины.
Ночью и с высоты река похожа на нож, а город — на утыканный свечами праздничный торт, разрезанный на две равных части. Оставив правую часть, я за три минуты перемахнул на левую, и устремился к вокзалу, чтобы уже до станции «Дачная» добираться, держа за ориентир железную дорогу. Так захочешь, не собьёшься.
Впрочем, я и не хотел.
Уже через полчаса я подлетел к шестой по счёту станции и пошёл на снижение: шестая, по моим раскладам, и должна была быть той, которая нужна. Спустившись к подобию вокзала, я прочитал буквы на фасаде и убедился, что это действительно так. Хвалить себя за сообразительность не стал, стал разыскивать реку, про которую говорила девушка.
Поднялся выше и огляделся.
Справа от железнодорожного полотна угадывался дачный посёлок. Там светились огни в окнах, пахло печным дымом, лаяли псы.
Слева тянулась нитка федеральной трассы, за которой темнел лес.
Я пошёл влево, к лесу.
И угадал.
Как только перемахнул шоссе, сразу увидел реку. Точнее — не реку, речку. Весной, видимо, буйная, а сейчас жалкая, обмелевшая, не имеющая силы пробить себе свой собственный путь, она петляла между заросшими холмами-косогорами, иногда теряясь в густых зарослях низин. Я полетел против её течения и уже после пятого изгиба увидел костёр. Он горел на большой поляне, с одной стороны окружённой лесом, с другой — излучиной реки. Всё говорило о том, что это и есть то самое место, где меня ждёт Охотник. И, прежде всего, говорило об этом моё чутьё.
Сразу приземляться я не стал (слишком стар, чтобы в Ночь Полёта делать что-то сломя голову), решил вначале осмотреться. Сделал несколько кругов над поляной: прежде, как водится, по часовой стрелке, затем — против. Ни Олю, ни Охотника не увидел. Река имелась — воняла тиной. Костёр был — горел, потрескивал. А ещё наблюдался пустой чёрный внедорожник, он стоял у леса в тени деревьев. Людей же не было.
Ничего не понимая, я пошёл по спирали на снижение и опустился на траву возле костра.
«Прячется в лесу?», — предположил я.
«Похоже», — согласился со мной Ашгарр.
А Вуанг возразил: «Уже нет».
Он был прав — из леса на освещённую луной поляну, непринуждённо жонглируя мечом, выходил человек в серебристом накидке с капюшоном. Лица его видно не было, но сомневаться не приходилось, что это и есть Охотник.
— Где девушка? — прохрипел я, пытаясь хоть как-то сымитировать человеческую речь.
Видимо, у меня это неплохо получилось, поскольку Охотник замер, уверенным движением потянул тесёмку, скинул накидку и, тряхнув рыжими кудрями, ответил:
— Я здесь, Егор!
И вновь стал…
Стала приближаться.
На Ольге было обыкновенное боевое облачение: лёгкая кольчуга, широкий ремень, ножны и налокотники, только шлема почему-то не было.
То, что Ольга оказалась Охотником, меня настолько поразило, что я впал в ступор. Всё, что угодно мог предположить, но такого — нет. Не ожидал подобного коварства. Нет, нет и ещё раз нет.
«Выследила, изучила повадки, узнала, на что поведусь, — сокрушался я. — Как жить после этого? Верить во что?»
Из оцепенения меня вывел Вуанг, он грозным рыком поприветствовал Охотницу. Ашгарр поддержал его искусным рёвом. А мне, признаться, было не до приветствий. Мне хотелось уйти. Плюнуть на всё и уйти. Сражаться с Ольгой я не хотел.
Но уйти не успел.
— Охотница Эльга из клана Стефана «Носорога» Хирша! — объявила она своё настоящее имя и подняла меч в воинственном жесте.
По клинку скользнул зайчик лунного света, я проводил его взглядом, устало вздохнул и с сожалением подумал: «Вот и всё».
«Она объявила себя», — сказал Ашагрр.
«Давай!», — поторопил меня Вуанг.
Ничего не оставалось, как раскинуть крылья парусами и прохрипеть ответное слово:
— Вуанг-Ашгарр-Хонгль, золотой дракон из славного рода Огло.
Сказал и сложил крылья.
Эльга-Ольга, на сосредоточенном лице которой не было ни грамма давешней милой рассеянности, кивнула и опустила меч.
Теперь один из нас должен был умереть.
Иного не дано.
Стояния на реке Калке не случилось, Охотница сразу перешла в атаку: пока я раздумывал, какую тактику применить, она уже запустила серп. Слава Силе, Вуанг успел отреагировать, и ужасного вида боевой снаряд, не задев кость, порвал перепонку правого крыла и полетел дальше, срубая ветки с деревьев и кустов.
Я рассержено рыкнул, взлетел и в следующую секунду оказался у неё за спиной.
Но от нападения пока воздержался.
Зато Охотница торопилась: крутнулась волчком, разбежалась, взлетела и понеслась на меня, выставив меч.
«Способна к левитации!», — ахнул Ашгарр.
«Сильный маг», — прокомментировал я.
А Вуанг ничего не сказал, он взял инициативу на себя: подпустил Охотницу поближе и, прервал её изящный полёт, хлёстким ударом хвоста.
Эльга-Ольга кувыркнулась в воздухе, на секунду потеряла ориентацию в пространстве и, ударившись спиной об ствол выступающей из леса сосны, неловко шлёпнулось на траву.
Я вспомнил слова Гайто Газданова: «Жизнь нам дана с непременным условием защищать её до последнего дыхания» и не стал больше сдерживать в себе Вуанга. Подлетел и, опустившись на все четыре лапы, окатил Эльгу-Ольгу огнём.
Для многих Охотников это стало бы концом, но не для неё. Девчонка оказалась не промах: хоть и лежала в неловкой позе, успела соорудить защиту. Струя огня скользнула по гладкой поверхности Ледяного Щита и ушла наверх. Сосновая хвоя вспыхнула, словно порох, а Эльга-Ольга осталась цела и невредима. Приняла холодный душ и только.
Недовольно зашипев, я мотнул головой и собрался набавить жару. Но тут Охотница решила перевести дух, соорудила Сферу Тени и исчезла с глаз долой. Я шлёпнул хвостом по тому месту, где она только что лежала, но поздно. Не было её там. Ушла.
Пока она пряталась, я подобрал её меч и, отлетев к реке, забросил боевой трофей в воду. Решил, потом найду, если останусь в живых. А не останусь, будет подарок туристам-рыбакам.
Затем я рыскал какое-то время туда-сюда по поляне в поисках Охотницы. Но её нигде не было, она будто в воду канула. Дошло до того, что я подумал:
«Может, сознание потеряла?»
«Запросто, баба же», — подхватил Ашгарр.
А вот Вуанг имел на этот счёт особое мнение: «Это вряд ли. Бой-баба. Что-то задумала. Надо делать Факел, надо выгонять из Тени».
Тратить Силу на Факел было жалко. Этот приём боевой магии Её жрёт немереное количество, минута — и пяти тысяч кроулей как ни бывало. Но и схватку нужно было заканчивать — рассвет уже близился.
И я решился.
Начал заклинать на дарсе:
Охм иргн олшгодна
Анг проглс…
Но не успел закончить.
Охотница накинула на меня Нескучную Сеть, нити которой, хотя и гибки, но прочнее прутьев Решётки Зигмунда. Спеленав меня таким образом, Эльга-Ольга вышла из Сферы Тени с коротким копьём в руках. Зычно и озорно гикнула и понеслась на меня так прытко, будто и не лежала недавно на земле, словно поломанная кукла.
Я рычал, метался и тужился порвать нить, но у меня не получалось. Нужно было успокоиться и сотворить что-нибудь из магического арсенала, и я, пожалуй, соорудил бы, если было бы у меня несколько лишних секунд. У меня их не было. Эльга-Ольга приближалась стремительно, а когда подбежала, сразу воткнула копьё мне в бок. Вообще-то, целилась в сердце, но Вуанг угадал направление удара, и я успел подпрыгнуть.
Прилетел бы я на эту поляну до обнуления Списка, пришлось бы не сладко. Охотница меня бы, пожалуй, добила — со второй ли, третьей ли попытки, поразила бы моё сердце. Но теперь я был в Силе. А когда я в Силе, заживо здорово меня не возьмёшь.
Взлететь с помощью крыльев я не мог, но мог использовать магическую левитацию, и использовал её на полную катушку. Попридержал эмоции, прошептал нужное заклинание и стал взлетать — вместе с Сеткой, вместе с копьём и вместе с Эльгой-Ольгой, которая пыталась копьё выдернуть. Это поначалу она его выдёргивала, потом просто держалась. Почему она его не отпускала, я не знаю. Быть может, Силы у неё на левитацию уже не было. А может, просто испугалась, поскольку я за какие-то секунды вознёс её на такую высоту, где нормального человека жуть берёт. Не знаю почему, но держалась. Отпустила копьё только тогда, когда задохнулась и потеряла сознание. После чего, разумеется, полетела вниз.
Она падала, а я, желая помочь ей, стал расправляться с Нескучной Сеткой. Начал орать заклинание, сбился, начал заново, снова сбился, но наконец соорудил Огненное Облако и ракетой влетел в него. Нити Сетки мгновенно вспыхнули, а когда облака осталось позади, они осыпались с меня чёрным пеплом. Я расправил крылья, пару раз взмахнул, затем сложил и нырнул вниз.
Нёсся без тормозов, и Эльгу-Ольгу поймал метрах в пяти от земли.
Её лицо было белее мела, из носа к губам стекала струйка алой крови, казалось, жизни в Охотнице осталось на два вздоха и один выдох.
«Надо добить», — предложил Вуанг.
«Нет», — возразил я.
«Смотрите сами», — умыл руки Ашгарр.
Стараясь не поранить девушку шипами, я отнес её к машине и положил на капот.
«Это не по правилам!», — возмутился Вуанг.
Я отмахнулся от него:
«К чёрту правила!»
«Смотрите сами», — вновь самоустранился Ашгарр.
Взвесив все «за» и «против», я решил убраться восвояси.
Но Охотница не пустила.
Окликнула меня, когда, выписав прощальный круг над поляной, я уже взял курс на юг.
Выгнув шею, я обернулся на призыв: «Егор!»
Охотница стояла с арбалетом в руках на крыше машины. Она не целилась — три заговорённых болта уже летели. Впрочем, она и до выстрела не целилась: эти болты, что надо болты — сами находят цель.
«По одной на брата», — прикинул я.
«Наш путь стрелой татарской древней воли пронзил нам грудь», — ляпнул очумелый Ашгарр.
И только Вуанг знал, что делать.
«Уходим», — спокойно объявил он и повёл меня на хитрый манёвр.
Я мощно заработал крыльями, набрал скорость, и, когда стрелы были уже около хвоста, круто взял вверх, расправил крылья и ушёл на петлю.
Стрелы просвистели мимо.
Но, впрочем, вскоре развернулись, один в один повторив траекторию моего пилотажного приёма.
Выйдя из пика, я устремился к Охотнице, которая по-прежнему стояла на машине.
А стрелы…
А стрелы неслись следом.
Когда до Охотницы осталось столько, что можно было рассмотреть её ошеломлённое лицо, я резко взмыл и ушёл на «свечу».
Стрелы, прежде чем повторить моё движение, пролетели по инерции какие-то метры и сразили Охотницу.
Когда я подлетел, она ещё дышала. Услышав моё горячее клокотание, тихо позвала:
— Егор.
— Слушаю тебя… Эльга, — тяжело прохрипел я, коснувшись лапами земли.
— Прости меня, Егор.
— Прощаю… Дракон не простит.
— Пусть так.
Охотница попыталась улыбнуться, но у неё вышла гримаса. Тихо простонав, она закрыла глаза. Я подумал, что это конец, но спустя несколько секунд она вновь позвала меня:
— Егор, ты ещё… здесь?
— Я здесь Эльга.
— Спаси её.
— Кого?
— Спаси… Девочку… Она…
— Я понял. Что ей нужно?
— Коготь… Всего один… коготь. Твой… Ты…
— Обещаю. Как её найти?
— Мор… сая… ра… ина.
— Морская раковина?
Ответить она не сумела, протянула руку и коснулась моей бугристой лапы.
А в следующий миг умерла.
Я трижды нырял в реку, чтобы найти меч, а когда нашёл, положил правую лапу на мокрый прибрежный камень, размахнулся и отрубил один коготь. И вновь закинул меч в воду — такие трофеи мне ни к чему.
На обратном пути Вуанг спал или делал вид, что спит.
Я всю дорогу молчал — мне было больно, противно и тоскливо. Так тоскливо, как никогда раньше. Хотелось умереть. И я бы умер, если бы моя смерть не умерла раньше. Хотя… Не знаю. Ведь жизнь даётся нам только раз, и прожить её надо. Надо и точка.
Но — мать моя Змея! — до чего же мне было тяжко.
И только Ашагрр был в порядке, он поначалу насвистывал что-то легкомысленное, а потом стал на все лады повторять одну и ту же фразу. Фраза была очень странной и звучала так: «На лебедином крыле южного ветра дракон увидел тень кипариса, и угадал в ней пронзительный, отчаянный крик одинокой души — звук забытого мгновения, вплетённый светом зари в канву одичавшего пространства». Ашгарр менял в этой фразе слова местами, а некоторые заменял на другие, но от этого фраза не становилась понятней.
Чтобы Ашгарр себе там ни выдумывал, он остался поэтом, он был им и будет. Так же, как и Вуанг — воином, а я — магом. И это правильно. Каждый должен быть тем, кто он есть. Поэт — поэтом. Пёс — псом. Птица — птицей. Человек — человеком. А дракон — драконом.
Видит Сила, если ты пришёл в этот мир драконом, ты и должен быть драконом.
А как иначе?
И главное — зачем?
Назад: 15
На главную: Предисловие
