9
Добравшись до кабинета, я первым делом выдул прикупленную в ларьке бутылку минералки, затем, тупо глядя в окно, неспешно выкурил сигарету, после чего взял в руки шпагу и, расхаживая с ней по кабинету, какое-то время размышлял о человеке, который не чурался называть себя Зверем 666, подписывал эпистолы именем «Антихрист» и знал имя Бога. Об Элстере Краули.
Многие посвящённые считают, что Краули был самым грозным магом первой половины прошлого века. Возможно, что так. Возможно. Лично не встречался (откуда, если с семнадцатого века сижу на привязи), поэтому точно сказать не могу. Со слов людей более-менее осведомленных знаю, что поначалу Краули состоял в Ордене Золотого Рассвета, но когда за попытку свергнуть Мастера с помощью отряда из сорока девяти демонов его оттуда на пинках вынесли, основал собственное общество — «Ргентинум Аструм», а ещё через время стал главой английского отделения германской оккультной группы «Орден тамплиеров Востока».
Также мне известно, что Краули являлся личностью весьма харизматичной. Это, впрочем, не удивительно: люди души не чают в том, кто безо всякой оглядки пренебрегает нормами общественной морали. Уж что-что, а общественную мораль Элстер Краули не жаловал. В грош, говорят, не ставил. «Стой обеими ногами на земле, — проповедовал он. — Живи обыденными страстями, гони прочь сомнения, меньше думай, больше желай, и тогда судьба дарует тебе счастье». Тьма этих низких истин весьма притягательна, оттого-то у Краули, которого современники, между прочим, называли «здравомыслящим безумцем», и по сей день так много последователей. Некоторые, судя по всему, проживают в нашем городе, и один из них — тот самый парень, который слишком буквально понял завет учителя «Делай что хочешь». Хочет убивать и убивает.
«Крут паренёк, — прикидывал я, размахивая шпагой. — Очень крут. Круче просто не бывает. Только одного не учёл. Того, что его собственное „делай что хочешь“ однажды может натолкнуться на чужое „делай что хочешь“. И не факт, что это чужое окажется слабее».
Рассудив так, я сделал шпагой обводящий финт и, перейдя в атаку на воображаемого противника (на самом деле — на книжный шкаф), проткнул в глубоком выпаде корешок тонкого фолианта с длинным названием «Ключ от кабинета благородного рыцаря Джузеппе Франческо Бори, в котором заперто множество принадлежащих его перу любопытных записок по химии и другим наукам, а также его жизнеописанию».
«Нарочно захочешь, не попадёшь», — хмыкнул я, ощупывая место укола. А когда прочитал название книги, вспомнил Остапа Бендера с его легендарным: «Может тебе ещё ключ от квартиры, где деньги лежат?» А следом — по очевидной ассоциации — про отложенный звонок в контору Большого мать его Босса.
Отложив шпагу, решительно взялся за телефон.
На этот раз в конторе Тюрина нашёлся способный держать трубку в руках.
— Ну? — недружелюбно произнёс какой-то гражданин.
По интонации чувствовалось, что неприветливый мой собеседник трубку поднял случайно, что чем-то крайне он озабочен и что ему сейчас не до меня.
Тем не менее, я от своих намерений не отступил и представился согласно ранее придуманной «легенде»:
— Инспектор Дорохов, федеральное казначейство. Могу ли я сейчас поговорить с Иосифом Викторовичем?
Ответ был краток и груб:
— Нет.
Объяснить причину отказа господин торопыга не удосужился — сказал и бросил трубку.
«Чего это у них там такое произошло? — озадачился я, вслушиваясь в короткие гудки. — Может, случился бунт на корабле?»
Бунт это, безусловно, хорошо. Но вообще-то я предпочёл бы, чтобы на этой пиратской шхуне произошло что-нибудь посущественнее, чем просто бунт. Например, чтобы села она на мель. А лучше — получив пробоину, затонула, а его экипаж попал на необитаемый остров.
Придумать, какие бедствия должны свалиться на голову пиратов, попавших на пустынный брег, я не успел — голодным зверем заурчал мобильный.
— Егор, ты звонил мне? — раздался из трубки голос Ольги.
Я расплылся в улыбке:
— Привет. Я вспоминал тебя вот только. В обед.
Усмехнувшись этой моей нечаянной цитате из старой песни, Ольга призналась:
— Я тебя тоже вспоминала.
— Надеюсь, добрым словом?
— Надейся.
— Как конференция? — не зная, о чём спросить, ляпнул я первое, что пришло на ум.
— Слова, слова, слова, — пропела Ольга мученическим голосом.
Несколько секунд мы молчали. Так иногда бывает после первой встречи: не понять, то ли уже хорошо знакомы, то ли ещё нет, и поэтому трудно сходу подобрать верные слова. Наконец я спросил:
— Мы увидимся?
— Обязательно, — пообещала девушка.
— Сегодня?
— Сегодня — нет, сразу после пленарного будем заседать по секциям, затем фуршет, а после везут на экскурсию в какую-то замечательную долину, где цветут волшебные травы, из-под земли бьют целебные источники и носятся от предгорья до предгорья табуны диких мустангов. Я так поняла, что это с ночёвкой.
— Жаль. А отказаться нельзя?
— Егор, ты собираешься сегодня умереть?
— Вообще-то нет.
— Я тоже не собираюсь.
— Значит, увидимся? — спросил я с надеждой.
— Конечно, Егор, — ответила Ольга. — Прости, мне пора, приглашают в зал. Я позвоню, Егор. Обязательно позвоню.
— Буду ждать.
— Всё, пока-пока. Зовут.
И меня тоже звали: из приёмной раздавались крики «Ау!» и «Есть кто-нибудь дома?!»
— Чего орём? — спросил я, выходя из кабинета.
— Смотрю, открыто, вошёл, а тут нет никого, — промямлил долговязый юнец, косясь на шпагу в моей руке.
— Ты кто?
Он поправил форменную бейсболку и похлопал по пухлой кожаной сумке, висящей на плече.
— Курьер я. Городская служба доставки «Меркурий».
— И чего надо?
— Ничего не надо. Вы будете Тугарин Егор Владимирович?
— Буду. Ещё какое-то время
— Отлично. Я вам тут вот бандероль принёс, в смысле — доставил.
— Бандероль? — не поверил я.
Парень кивнул.
— Ну да, бандероль. — Затем вытащил и поставил на стол Леры небольшой куб в блестящей упаковочной бумаге, после чего протянул ручку и бланк. — Распишитесь, пожалуйста, Егор Владимирович. Вот тут, где галочка.
Я нарисовал закорючку, подошёл к столу, взял бандероль и понянчил на ладони. На вес оказалось не тяжелее коробки с видеодиском.
— А от кого это? — обернулся я к курьеру.
Но того уже и след простыл.
«Волка ноги кормят», — подумал я и, теряясь в догадках, стал рвать упаковку.
Внутри оказалась ярко-жёлтая коробка, перевязанная синей лентой. Прежде чем потянуть на легкомысленного вида бант, я поднатужился и — бережённого Сила бережёт — проверил коробку на наличие магических воздействий.
Ничего подозрительного не почувствовал.
«Не маг бандероль собирал, — решил я. — Либо работа мага была тщательно заштукатурена каким-то мудрёным и сильным заклятием».
Вообще-то, если по уму, то коробку не стоило вскрывать. Это если по уму. Но что ум против любопытства? Любопытство — демон, с которым тяжело справиться. Даже дракону. Дракону, пожалуй, особенно тяжело. А дракону-магу — невозможно.
Я дёрнул бант, сковырнул крышку и отскочил от стола.
Ожидаемого взрыва не случилось, и саблезубое чудище из коробки не выскочило, зато вылетела из неё и метнулась к потолку бабочка приличного размера и тревожной расцветки. Покружив недолго по комнате, она уселась на загогулину микрофона, стоящего возле монитора. Сложила крылья и замерла.
«Что за ерунда? — давался я диву. — Подарок? Намёк? Предупреждение?» И наклонился, чтобы рассмотреть пархатую тварь во всех чёрно-оранжевых подробностях. Вот тут-то и раздался хлопок одной ладонью: бабочка разок взмахнула крыльями, покрылась фиолетовым свечением и в следующую секунду превратилась в облако серой трухи, подобной той, что вылетает, когда наступишь на старый гриб-дождевик.
Среагировал я мгновенно — отстранился назад и перестал дышать, но всё равно какая-то часть этого неприятного на вид, пахнущего сухим укропом порошка попала в нос и обожгла слизистую. Скривившись от нетерпежа, я свёл глаза на переносице, какое-то время крепился, но не выдержал, закрыл глаза и громко чихнул.
Когда глаза открыл, обнаружил, что по чьей-то чужой и замысловато реализованной воле провалился в Запредельное, которое предстало передо мной бескрайным океаном степного ковыля. Ничего вокруг меня больше не было, седой ковыль заменил собою все известные мне по прошлому опыту предметы и явления мира. Гулял ковыль волнами, бил по ногам, качался над головой. И была непостижима природа его приливов и отливов. Нет, не ветер был тому причиной — ветер невозможен там, где воздуха нет. Волновался ковыль сам по себе. И это пугало.
Прошла вечность (всё вечно, что не мгновенно) прежде чем увидел я в убаюкивающей белизне тёмную точку, которая мгновенно (всё мгновенно, что не вечно) обратилась в монаха-хэшана, седого, словно птица лунь.
Я сразу же (откуда что?) узнал его и, повинуясь, то ли чьей-то сторонней установке, то ли своему собственному разумению, склонился в уважительном поклоне:
— Здравствуй, почтенный Сагаан Толгой.
— И ты живи, воин-странник Хурэн Хун, — вернул мне старик приветствие.
Вот так вот запросто и сразу узнал я, кем являюсь в этом странном мире и как меня на самом деле зовут. Не сказать, что обрадовался, но принял со смирением, как не обсуждаемую данность.
Тем временем старик обернулся вокруг себя три раза (комично задирая при этом ноги) и стал причитать:
— Долго ждал я тебя, Хурэн Хун. Поднимался в Верхнюю Замбию, опускался в Нижнюю, Книгу Судеб прочёл, ожидая тебя. Наконец ты пришёл. Пришёл из страны людей — тех птиц, что утолили голод падалью и теперь не могут взлететь. Пришёл, чтобы дальше идти.
После этих слов старик какое-то время молчал, потом взял меня за руку и сказал:
— Знаю мысли твои: за кровь кровью хочешь ответить, за смерть — смертью. Знаю, зачем ты пришёл: задай-шулуум нужен тебе для битвы с врагом. Всё знаю. Слишком долго живу.
Тут старик отпустил мою руку, вновь трижды обернулся волчком, правда, теперь в другую сторону, и продолжил:
— Ну, что же, батыр, укажу тебе Путь, в конце которого сможешь найти ты волшебный будал — камень, упавший с небес. Если найдёшь его, равных тебе не будет.
— Спасибо, почтенный Сагаан Толгой, — поблагодарил я доброго старика.
И поклонился в пояс.
— Не спеши благодарность ронять, — ответствовал монах, — будет труден твой Путь и полон опасностей.
— Знаю. Но что поделать? Судьба.
— Помогу я тебе, Хурэн Хун. Чем могу, помогу. Дам кувшин с водой, уголёк из костра, осколок зеркала и хабао — прут шерстобитный. Всё остальное, что нужно для завершения Пути, ищи Хурэн Хун в себе самом.
И не замедлив, одарил меня старик всем обещанным, а напоследок спросил:
— Готов ли ты, Хурэн Хун? Полон ли сил и решимости сделать первый свой шаг по пути, что длиннее всех дорог на свете?
Я кивнул.
— Да, Сагаан Толгой, я готов. Только — вот незадача — не знаю, в какую сторону шагать.
Старик протянул невесть откуда взявшуюся пиалу.
— Выпей, Хурэн Хун, архи из этой старой чашки. Выпьешь до дна — увидишь звезду, следуй за ней. Надеюсь, Хурэн Хун, что в пути растеряешь, жгущее тебя изнутри, желание мести. И прощай. Всё, что хотел сказать, сказал.
После этих слов подпрыгнул старик на месте и куда-то исчез. Вот так вот: прыг-скок — и будто и не было его.
Ну а я досчитал до девяти, собираясь с духом, потом ещё до пяти, вздохнул, задержал дыхание и выпил залпом горько-тягучее варево.
Не успел отбросить чашку в сторону, а та белая мохнатая муть, что до сих пор окружала меня, начала медленно (вот и появилось, наконец, ощущение времени) растворяться сама в себе. Новая реальность проявлялась, словно изображение на фотобумаге, опущенной в посудину с проявителем, а когда всё закончилось, я увидел, что стою в долине, окруженной горами с заснеженными вершинами. Над одной из вершин сияла путеводная звезда.
«Делать нечего, — подумал я чужими словами, — нужно идти».
Подумал так и пошёл.
Долго шёл. Так долго, что стал выбиваться из сил. И после этого ещё долго шёл. И ещё столько же. А когда почувствовал, что вот-вот упаду, нежданно-негаданно вышел к бронзовой юрте.
В юрту вошёл, полог откинув, и увидел внутри юную девушку красоты несказанной.
— Не Агуу Ногон ли ты, милая, — спросил у неё.
— Может быть, — смутившись, ответила девушка. — А я знаю, кто ты. — Она коснулась рукой моей родинки на правой щеке. — Говорили мне про это тамгу. Ты — Хашхи Бухэ.
— Пусть для тебя я буду Хашхи Бухэ, — легко согласился я.
— Вижу, как сильно устал ты, батыр, — сказала девушка и протянула мне большую пиалу. — Выпей молоко звёздной моей кобылицы, и силы вернуться к тебе.
Чуя сердцем подвох, кинул я тлеющий уголёк в очаг, а когда затрещал-разгорелся сухой хворост, плеснул в пламя молоко из поданной пиалы. И вспыхнуло молоко ярко-ярко, будто не молоко то было, а высокооктановый бензин марки АИ-98.
— Ай, как нехорошо! — стал укорять я девушку. — Живёшь на дороге тридцати ханов, а мне молоко подаёшь червивое.
Высказал обиду и коснулся её плеча шерстобитным прутиком. В тот же миг исчезла девушка, а вместе с ней исчезла и бронзовая юрта.
«Удивляться некогда, — подумал я чужими словами, — нужно дальше идти».
Подумал так и пошёл.
Долго шёл. Так долго, что стал выбиваться из сил. И после этого ещё долго шёл. И ещё столько же. А когда почувствовал, что вот-вот упаду и уже не встану, нежданно-негаданно вышел к серебряной юрте.
Полог откинув, вошёл и увидел внутри прекрасную женщину.
— Не Анма Мэргэн ли ты, хозяюшка? — спросил у неё.
— Может быть, — уклончиво ответила женщина. — А я знаю кто ты. Я видела эту тамгу. — Она ласково коснулась моей родинки на правой щеке. — Ты Гаагай Мэргэн.
Я не стал спорить:
— Пусть для тебя я буду Гаагай Мэргэн.
— Вижу, отдых нужен тебе, батыр после трудной и долгой дороги. — Женщина махнула рукой на манящее ложе. — Приляг на постель мою, усни сном, возвращающим силы.
Сердцем чуя недоброе, вылил я всю воду из кувшина старика на мягкие тёплые шкуры, и — оба-на! — в то же миг взлетело вверх облако пара.
— Ай, нехорошо, хозяйка! — возмутился я. — Живёшь под тропой семи аргамаков, а меня в пекло толкаешь. Изжарить заживо хочешь.
Сказал и коснулся её плеча шерстобитным прутиком. В тот же миг исчезла женщина и серебряная юрта вместе с ней.
«Сокрушаться некогда, — подумал я чужими словами, — нужно дальше идти».
Подумал так и пошёл.
Долго шёл. Так долго, что стал выбиваться из сил. И после этого ещё долго шёл. И ещё столько же. А когда почувствовал, что вот-вот упаду и умру, нежданно-негаданно вышел к золотой юрте.
Вошёл внутрь, решительно откинув полог, и увидел древнюю-предревнюю старуху.
— Не Манзан Гурмэй ли ты, бабушка? — спросил у неё.
— Может быть, — загадочно прошепелявила старуха. — А я знаю кто ты. — Она грубо ткнула сухим корявым пальцем в мою родинку на правом щеке. — Я помню эту тамгу. Ты — Шобоол Бухэ.
Я не стал возражать:
— Пусть для вас, бабушка, я буду Шобоол Бухэ.
— Вижу, батыр, что боишься чего-то, что-то пугает тебя. Ну, так знай: то, чего ты боишься, стоит у тебя за спиной.
Сказала и ткнула пальцем во что-то за моим плечом. А как только я развернулся, дабы встретить врага лицом к лицу, врезала мне по затылку хэдэрггэ-кожемялкой.
«Game over», — догадался я и потерял сознание.
Очнулся, почувствовав лёгкий аромат жасмина, и первым делом подумал: «Что украли?»
Даже не сомневался, что весь этот магический улёт был устроен ради одной цели — проникнуть в офис и что-нибудь спереть. Только таким способом — лишив меня сознания — и можно это учудить. Если меня в офисе нет, проникнуть в него невозможно без последствий для здоровья. Если я есть — такая же ерунда. Значит нужно сделать так, чтобы одновременно и был, и не был. Сделали.
Поднявшись с ковра, отряхнулся и пошёл в кабинет подсчитать потери.
Как это ни странно, все вещи — книги, оружие, артефакты — оказались на своих местах. Во всяком случае, на первый взгляд.
«Тогда какого чёрта? — подумал я, приложив пеликана к шишке на затылке. — Что за дурацкие шутки?» Но уже через секунду пришла грамотная мысль: «Если ничего не взяли, значит, что-то подкинули». Подумав так, обеспокоился. Порою лучше потерять что-то родное, чем приобрести что-то чужое. Особенно, если это чужое — «кот в мешке».
Минут десять я искал «подарок», но ничего не нашёл, собирался предпринять ещё одну попытку, но тут позвонила Лера.
— Шеф, задание выполнено, — доложила она.
— Много набралось?
— Децул.
— Ну, выкладывай что есть.
И Лера начала:
— Так… Пункт раз. 11 марта сего года. Квартирная кража. Вынесли кучу барахла, помимо прочего фарфоровую вазу середины 19-го века, изготовленную предположительно на Севрской мануфактуре, а ещё — мраморные каминные часы. Кража раскрыта. Похищенные вещи возвращены владельцам.
Меня эта информация не заинтересовала, и я приказал:
— Дальше.
— Дальше у нас, разумеется, пункт два. 30 марта при таможенном досмотре задержан предприниматель из Китая, пытавшейся вывезти три полотна…
— Дальше.
— Между прочим, шеф, первая половины 20-го века, супрематизм и всё такое.
— Дальше, Лера, дальше.
— Ну дальше, так дальше. Дальше вот что. Не знаю, надо, не надо. Тут не кража, тут находка.
— Кто-где-что?
— Дайверы из клуба «Баргузин» в начале мая на дне Озера золотую статуэтку Будды. — Помолчав секунду, Лера прокомментировала: — Думаю, шеф, это пиар.
— Пиар, конечно, — согласился я. — Пропускаем.
— Это пропускаем, а дальше — пункт четыре. Середина июня. А точнее — семнадцатое число. А ещё точнее — ночь с семнадцатого на восемнадцатое. При пожаре в синагоге сгорели древние книги. Останки фолиантов захоронены на старом еврейском кладбище. Хм… Верите, шеф, так и написано: «Захоронены на старом еврейском кладбище».
— Почему не верить? Верю.
— Что, шеф, у них так принято: книги, как людей, хоронить? — не могла поверить Лера.
— Принято, если книги священные, — сказал я. — Есть ещё что-нибудь?
— Есть. Пункт пять. В ночь с 28-го на 29-го июня два наркомана ограбили ломбард на Софьи Перовской. Взяли золотых украшений на большую сумму. Одно колье, как пишет в своей заметке журналист Илья Комаров, было семейной реликвией, из тех что от бабушке внучке передаётся, — старинным и жутко дорогим. Наркош взяли, когда пытались сбыть краденное таксистам.
— С этим ясно, крути дальше.
— А дальше, шеф, ничего нет.
— Совсем-совсем? — удивился я.
— Совсем… — начала было Лера, но перебила сама себя. — А-а, нет, шеф, вру. Тут на одном форуме вот ещё что промелькнуло. В середине июля у одного навороченного коллекционера украли редкий нож. Он сам в командировке был, а в это время…
— Как фамилия коллекционера?
— Сейчас… Э-э-э… А фамилия его, шеф, Нигматулин.
— Эдуард Николаевич?
— Сейчас… Ага, шеф, Эдуард Нигматулин. Знаете такого?
— Встречался, — сказал я. — Слышала выражение: весь Город спит под одним одеялом?
Лера усмехнулась:
— Слышала, шеф.
— То-то же. А что за нож украли?
— Я толком не поняла. Бронзовый. Древний. Тут народ больше спорил о том, где должны храниться столь ценные предметы: в частных коллекциях или в музеях. О самом ноже — мало. Хотя ссылка на фотографию имеется. Выслать, шеф?
— Выслать, Лера. Обязательно выслать.
— Тогда ловите.
Я услышал, как её пальцы забегали по клавиатуре. Очень скоро щёлканье прекратилось, и Лера объявила:
— Всё, шеф, отправила.
— Пошёл врубать компьютер.
— Шеф, я молодец?
— Молодец.
— А как насчёт премии?
— А может благодарность в личное дело?
— Благодарность — это хорошо, но премия — лучше.
— Лучшая рыба — это колбаса?
— Да, шеф, да.
— Я подумаю, — пообещал я.
— Ага, шеф, подумайте, обязательно подумайте, — сказала на прощание моя исполнительная помощница и отключилась.
Пока я заводил компьютер, письмо уже пришло. На присланном снимке я увидел скифский ритуальный нож. Его щербатое лезвие напоминало индейский томагавк, рукоятка — петлю, перекладина — опрокинутую восьмёрку. Все формы были просты и совершенны: ничего лишнего, вылито целиком, сделано на века.
Я легко мог представить, как этим орудием во времена оны резали жертвенных баранов. И не только баранов, а ещё и пленённых чужеземцев. А по великим праздникам — своих сородичей, возведённых в ранг избранных. Своих, разумеется, — не для того, чтобы чужие боялись, а всё для того же — чтобы цари небесные были благосклоннее.
«Много-много на этом ноже кровушки», — вырубая компьютер, подумал я и потянулся пятернёй к затылку. Хотел почесать, но едва коснулся, вскрикнул от боли — шишка вздулась и горела огнём. Морщась от боли, я потянулся к телефону. Стал набирать номер Архипыча, но вспомнил, что ему сейчас не до меня, поскольку ловит нежить, призванную в Пределы каким-то ушлым некромантом. Скинул набор и вызвал из записной книжки номер Альбины.
— Слушаю тебя, дракон, — ответила ведьма. — Что, опять секретаршу потерял?
— Секретарш не держу, — напомнил я.
— Ну помощницу. Какая разница?
— Принципиальная.
— Дурак ты, дракон.
— Спорить не буду, со стороны видней. А что там у тебя гудит?
— Чайник. Зубы не заговаривай, говори, чего звонишь? Или опять будешь врать, что соскучился?
— Это само собой.
— Да иди ты знаешь куда.
Уточнять направление я не стал, поспешил сообщить:
— Вообще-то, проконсультироваться хотел.
— Нашёл справочную.
— Слушай задачу, — не обращая внимания на её фырканье, начал я. — Исходные данные следующие: мистер Ху обзавёлся ритуальным ножом и ритуальной же чашей, а помимо того — церковным крестом. Вопрос: для чего он всем этим обзавёлся?
— Крест испачкан в крови?
— Да.
— А ты сам как думаешь?
— Думаю, что проведения чёрной мессы, — ответил я.
Ведьма похвалила:
— Правильно думаешь.
— А что ещё нужно для её качественного проведения?
— Грамотно выбранное место Силы, толковое заклинание, ну и человек, которого в жертву… Подожди, а ты об этом из теоретического интереса или…
— Или.
— Неужели кто-то из местных уже собрал все артефакты для мессы?
— Полагаю, что да.
И тут ведьма разразилась такими отборными ругательствами, что моё ухо покраснело от стыда.
— Ты чего это, Альбина, так вскипела? — стал пытать я, когда она умолкла.
Она не ответила, она приказала:
— Егор, хватай ноги в руки и немедленно лети ко мне.
В её голосе слышались панические нотки.
— Что, всё так плохо? — спросил я.
— Плохо, Егор, — простонала Альбина. — Ох, как плохо. Ты даже не представляешь, насколько всё плохо. Но это не телефонный разговор. Лети. Я жду.
Перед тем, как выйти, я ещё раз окинул взглядом кабинет — что же всё-таки подкинули? И вновь ничего чужого не увидел. Решил, что найду потом. Хотя и понимал, что это «потом» может и не наступить.
