Книга: Быть драконом
Назад: 1
Дальше: 3

2

Лабаз Михея Процентщика со времён первых кооперативов занимает цокольный этаж (а проще говоря — подвал) солидного дома дореволюционной постройки, что стоит на углу Российской и Марата. Дом нежилой, на первом этаже магазины, на втором и третьем — конторы-офисы. Вход в лавку вырублен с торца и оборудован вполне современными механическими жалюзи.
— Видишь? — сказал Михей, когда мы выбрались из машин. — Всё чин-чинарём, всё как у людей.
Потом ещё и постучал ногой по стальной кольчуге, показывая насколько прочна.
— Лавку сам открывал с утра? — уточнил я.
— Сам, — ответил Михей.
— И жалюзи…
— Были опущены.
— Ещё вход есть?
— Нет, этот единственный.
— А окна?
— Нет тут никаких окон. Глухой подвал.
— А вечером лавку кто запирал — ты или продавец?
— Естественно, я. Всегда последним ухожу и сам всё запираю.
Михей щёлкнул пультом, жалюзи радостно заскрипели и пошли собираться в кучу.
Когда ростовщик сунул ключ в замок двери, я спросил:
— Сигнализация есть?
— Имеется. Утром с пульта снял.
— Неужели выведена на пульт вневедомственной охраны? — подивился я.
— Нет, — ответил Михей и не без гордости пояснил: — Мы тут в складчину своих гавриков держим.
«На всём экономит, — подумал я. — Если человек жаден, то он жаден во всём. За рубль белку в лесу насмерть загоняет, за кроуль — сам удавится».
— А свою защиту накладываешь? — спросил я для порядка, уже догадываясь, каким будет ответ.
И угадал.
— Нет, — ответил Михей и даже не смутился.
Слов не было, оставалось только головой покачать: оказывается, даже для личной безопасности Процентщику Силы жалко.
«Это уже шиза какая-то, — мысленно поставил я ему диагноз. — Тут хороший доктор нужен. Лучше — профессор. А ещё лучше — академик Академии медицинский наук».
В лавке пахло по-особенному, именно так пахнет сгустившееся время — сандалом, пылью и прелой стружкой. Михей повёл меня через зал прямо в кабинет, но я задержался у стенда с банковскими кредитными билетами. Сразу (наверное, потому что желтоватая) кинулась в глаза «сотка» 1989 года с Екатериной Второй в овале. Улыбка императрицы и самодержицы всероссийской ничем не уступала улыбке Джоконды. Была такой же милой и загадочной. Я засмотрелся.
— Ты идёшь? — поторопил меня Михей и, не дожидаясь ответа, вышел из зала через служебную дверь.
— Иду-иду, — крикнул я и, неловко развернувшись, задел локтём стоящую на постаменте огромную китайскую вазу.
Ваза, в росписи которой присутствовала пара священных драконов, покачнулась и стала падать. Я едва-едва успел принять её горло на подъём ноги.
Бережно водрузив фарфоровую реликвию на место, с облегчением подумал: «Пронесло. И Михей бы не простил, и сам себя три года ел бы страшным поедом».
И то.
Быть может, именно эту самую вазу преподнёс Конфуций архивариусу Лао-цзы при личной встрече. Говорят, была такая встреча. А ещё говорят, что перед тем, как попрощаться, Конфуций сказал: «Птицы летают, рыбы плавают, животные бегают. Бегущее животное можно заманить в западню, плавающее — в сеть, а летящее — настигнуть стрелой. Но как быть с драконом?» По легенде Лао-цзы ответил таким образом, что Конфуций долго не мог придти в себя и потом ещё два года шептал по ночам на ухо наложнице: «Я видел Лао-цзы, я видел дракона».
Когда я вошёл в логово отчаянного скупердяя, мне было сразу указано на метровый мраморный пьедестал, имитирующий формой дорическую колонну. На нём всеми цветами радуги сверкал хрустальный колпак с набалдашником.
— Тут, что ли, чаша стояла? — спросил я, подошёл и приподнял прозрачную крышку.
— Да, там, — подтвердил ростовщик и тяжело вздохнул. — Стояла. Теперь не стоит
— А чего, раз так дорога, сейф для неё не завёл?
— Не видел смысла.
— А теперь видишь?
— И теперь не вижу. Тут маг поработал, а маг и из сейфа бы…
Я его перебил:
— Да с чего ты взял, что это дело рук мага?
— Разве это не очевидно? — удивился моей бестолковости Михей. — Сам посуди: жалюзи не тронуты, все замки и двери в порядке, в полу, потолке, стенах пробоин нет, а чаша пропала. Кто мог так всё аккуратно провернуть? Только маг.
Я оглядел кабинет. Он был не таким уж и маленьким (квадратов, наверное, двадцать полезной площади в нём имелось, а то и больше), но казался очень тесным. А всё из-за многочисленных стеллажей и шкафов, полки которых заполнял всяческий магический хлам. Чего там только не было: выводок божков-бродяг из нефрита, фарфоровые фигурки крокоттов, левкрокоттов и прочих мантихор, эмали с рельефными изображениями различных гадов, кубки, клинки, фрагменты рыцарских доспехов и манускрипты разных времён и народов. А помимо того: веера, опахала, алхимические приборы, чьи-то сердца в банках с формалином, глаза в спирту и засушенные лапы птиц. А ещё: затёртые тысячами прикосновений чётки, пентакли, талисманы, подвески, бусы, кольца, серьги и браслеты в ларцах, шкатулках и россыпью. И ещё: рога и копыта, мумии змей, чучела летучих мышей, лакированные хвосты ящериц и ожерелья из волчьих (и не только) клыков. И прочее, прочее, прочее.
Весь этот колдовской брикабрак излучал Силу, много Силы, очень много Силы, поэтому определить, была ли использована вором магия, не представлялось возможным. Разве реально определить, плевал ли кто-то в лужу, если после плевка прошли часы? Вообще-то, наверное, реально, но только на такой химический анализ уйдут века. Овчинка выделки не стоит.
— Больше ничего не пропало? — ещё раз окинув взглядом всё это несметное богатство, спросил я.
— Нет, больше ничего, — ответил Михей. — Я бы почувствовал.
«Не знаю, как ты сам, а вот жаба твоя точно бы почувствовала, стала бы душить», — подумал я, вслух комментировать не стал, пошёл в коридор. Решил посмотреть, что там и как.
Левое крыло освещалась светом, проникающим через открытую дверь из торгового зала, а правое уходило в темноту.
— Где тут свет включается? — обернулся я к Михею, который в это время хлестал минералку.
— Пошарь справа, — оторвавшись от бутылки, ответил он. И снова приложился.
Щёлкнув включателем, я увидел, что справа, от кабинета и дальше, коридор заставлен ящиками разных форм и габаритов. Вначале между ними ещё имелся какой-никакой проход, но чем дальше, тем он становился уже, а метров через шесть и вовсе упирался в полуметровую баррикаду.
Открыв один из ящиков, я увидел банальную стружку.
— Тара, — пояснил вышедший из кабинета Михей.
— Вижу, — кивнул я и решительно направился к завалу.
Минут пять у меня ушло на то, чтобы его разгрести. Но потел я не зря — обнаружил, что коридор не кончается тупиком, что перегорожен двустворчатой решёткой. Куда коридор ведёт после неё, было не видно, через три метра он делал поворот.
— На четвёртые сутки Зоркий Сокол увидел, что в камере нет четвёртой стены, — невесело пробормотал я, подошёл, схватился за чугунные прутья и со всей силы потряс конструкцию. Держалась крепко, даже не шелохнулась. Такую бы в 17-ом вместо ворот Зимнего дворца, глядишь, и переворота не случилось бы.
В грубо приваренных «ушках» висел амбарный замок и — что меня особо умилило — деревянная «гитарка» с пластилиновым оттиском. Подёргав замок, я убедился, что висит не для вида, действительно замкнут.
— А чего ты говорил, что вход один? — повернулся я к запыхтевшему в затылок Михею.
— Ну это… — Он смущённо пожал плечами. — Это же внутрь здания ход. Через бойлерную к центральной лестнице.
— Печать твоя?
— Моя. Там по кругу — «Складские помещения Городского хлебоприёмного предприятия N2».
— Ключ у кого?
— У меня… И ещё на вахте запасной. На случай пожара.
— Ну ты, Михей, даёшь!
— А что? — пожал он плечами после секундного замешательства. — Ты что, думаешь, что вор отсюда зашёл? — И не веря в такую возможность, по-собачьи замотал головой. — Нет-нет, быть того не может. Печать-то цела.
— Дай Силы! — рявкнул я, крепко ухватив его за руку.
Михей такой наглости от нанятого дракона не ожидал, раскрылся, и меня окатила мощная волна.
Не дожидаясь, когда ростовщик придёт в себя, я быстро ткнул указательным пальцем в пластилиновый слепок и энергично воззвал:
Силой чар
Тает жар.
Слово — влёт,
Силой — в лёд.

В тот же миг пластилин замёрз, стал твёрдым, словно камень. Я подцепил кружок ногтем и протянул ошарашенному Михею.
— Вот так это делается.
— Ага, значит, всё-таки маг украл! — с негодованием прокудахтал ростовщик.
В очередной раз я убедился, что правильнее говорить не: «Маги-люди не доверяют друг другу», а: «Маги-люди не доверяют друг другу со страшной силой».
— Не усложняй, — охладил я пыл ростовщика. — Баллончик с охлаждающим газом — вот и вся магия.
— Полагаешь?
— Запросто. О криохирургии слышал?
Михей мотнул головой, нет, мол, не слышал. Пришлось объяснить:
— Это удаление бородавок, рубцов, родимых пятен и прочих бяк посредством местного охлаждения. Сейчас, чтоб ты знал, есть такие переносные системы, которые выплёвывают закись азота, охлаждённой до минус 180. Тьфу — и на тебе три Антарктиды.
— И что, ты думаешь…
— Стой, опасная зона. Работа мозга.
— Что?
— Ничего. Ничего я, Михей, пока не думаю. Я пока факты собираю. Кстати, о девочках, что тебе сказала служба?
— Какая служба?.. А, в смысле охранник. Ничего он мне не сказал.
— Совсем, что ли, ничего?
— Сказал, сигнализация не срабатывала, ночь прошла спокойно.
— Я так понимаю, в сознании ты его не копался?
— Знаешь… — Михей насупился. — Давай это уж ты сам.
Меня зло взяло.
— Слушай, Михей, — спросил я, снимая с его плеча невидимую пылинку, — а зачем тебе Сила нужна? Можешь сказать? Нет?
Он промолчал.
— Копишь ты Её, копишь, — проворчал я, — скоро столько накопишь, что взорвёшься.
— Не взорвусь, — с вызовом сказал он и собрался объяснить: — Ведь я же Силу…
— Понимаю, — опередил я его, — на артефакты сбрасываешь. Но почему немного на защиту не потратить? Объясни мне, дураку неумному, почему?
Он пожал плечами.
— А смысл? Ну потратил бы. Думаешь, это остановило бы того, кто решил чашу украсть? Если кто-то что-то решил украсть, он найдёт способ защиту обойти. Согласен?
— Согласен.
— Так зачем тогда Силу на защиту тратить?
У меня было что на это ему ответить, и я ответил:
— А затем, Михей, чтобы не вводить в искушение того, кто не собирался ничего воровать.
И ещё я хотел добавить на посошок, что скупой богач беднее нищего, но сдержался. В конце концов, всякий маг сам вправе решать, как ему свою Силу использовать. Или как Её не использовать.
Короче, не стал я его грузить, вместо этого рассказал о своих ближайших планах:
— Пойду, охрану за грудки трясти.
— Тот, что ночью дежурил, уже сменился, — предупредил Михей.
— Разберусь.
— Может, с тобой пойти?
— Сам справлюсь. Ты давай сокровища свои стереги. Молотобойцы узнают, как у тебя тут дело незатейливо поставлено, голову оторвут. Помнишь пункт восемьдесят восемь Уложения?
— О нераспространении «живых» артефактов среди непосвящённых?
— Именно.
— Помню.
И тут я всё-таки не удержался, поучил его немного уму разуму:
— Помнить мало, соблюдать нужно.
Михей не обиделся, лишь попросил:
— Держи меня в курсе.
— Обязательно, — крикнул я, уже выходя из зала.
Чутьё мне подсказывало, что без охраны в этом деле не обошлось. Интуитивное чувство подкреплялась знанием статистики, согласно которой, в семидесяти процентах краж виноваты сами сторожа. Или не оказывают сопротивления (кому охота под пули лезть за двадцать рублей в час), или принимают участие (кто что охраняет, тот то и имеет). Мало нынче среди сторожей истинных самураев, всё больше пофигистов и «оборотней с берданкой».
На вахте за подобием стойки зевал от скуки помятый тип в помятой же униформе. При своих сорока выглядел он на все пятьдесят. И немудрено. Попей её родимую. От него и в ту минуту за версту несло самой незамысловатой сивухой. Никаких сомнений не было, что бодун — это его естественное состояние.
Будучи весьма чувствительным к резким запахам, я попробовал подойти к нему не с подветренной стороны, но он нажал на педаль и мой живот уткнулся в заблокированную «вертушку».
— Куда? — спросил страж невидимой границы.
— Собственно, к вам, — бодро ответил я.
Мужик напрягся.
— Ко мне?
Вместо ответа я улыбнулся ему как родному.
Он напрягся ещё больше.
— Чего надо?
— Родное забрать, — сказал я, вставая на носки в попытке заглянуть за стойку. — Вечером товарищу, что до вас дежурил, пакет оставлял.
— Какой пакет?
— Такой белый с… А он что, не передавал?
Мужик поиграл бровями, вспоминая, как оно всё во время смены было, после чего уверенно мотнул головой:
— Ни хрена. — И ещё раз головой туда-сюда. — Ни хрена мне Лёха не передавал.
— Точно?
— Точно.
— Как же так. Я же… Там же… Вот же чёрт какая непруха. Точно не оставлял?
— Да ни хрена он мне не оставлял.
— Ё-ка-лэ-мэ-нэ! — схватился я за голову. — Ё-ка-лэ-мэ-нэ! — Играл я так вдохновенно, что даже сам чуть было не поверил в наличие мифического белого пакета. — Ё-ка-лэ… А как мне Лёху теперь найти?
— В понедельник подходи, — посчитав на пальцах, посоветовал мужик. — У нас через два дня на третий.
Я замахал руками:
— Не-не-не, не пойдёт, мне этот пакет сегодня… А где Лёха живёт? Скажи, я смотаюсь.
Охранник подтянул к себе замызганный гроссбух и открыл на одной из последних страниц. Стал водить пальцем в поисках адреса. Водил-водил, водил-водил, а потом вдруг поднял голову и посмотрел на меня изучающим взглядом. Этот его взгляд с прищуром не предвещал ничего хорошего. Через секунду-другую он озвучил своё подозрение:
— А ты не гонишь?
Я нарисовал на лице недоумение.
— В смысле?
— Сдаётся, гонишь. Не мог Лёха пакет у постороннего взять. Особливо у такого. Уж больно морда лица у тебя хитрая.
Не знаю, действительно ли он проявил бдительность, или просто переключился на любимую игру маленьких человечков «Я с кокардой, ты — дурак». Выяснять не стал. Используя остаток Силы, которую стянул у Михея при заморозке пластилина, поджёг мусор в урне. Стояла переполненная возле стены, попалась на глаза, я и шваркнул. Гори, гори ясно, чтобы не погасло.
Дальше закрутилось.
Заметив огонь (не заметить его было невозможно — полыхнуло будь здоров), мужик по-детски ойкнул, подскочил, опрокинув табурет, и с прытью, которой я от него не ждал, метнулся к огнетушителю. Решительно сорвал аппарат с крюка, но задействовать не смог. Не знал, как. Вместо того чтобы просто вырвать чеку, навести раструб и дёрнуть вниз рычаг, зачем-то перевернул баллон вверх дном и несколько раз шваркнул об пол. Получив нулевой результат, ещё раз ойкнул, отшвырнул бесполезный баллон в сторону и побежал к стойке. На миг исчез за ней и появился уже с электрочайником. Залив огонь кипятком, подхватил урну и, оставляя за собой чадящий шлейф, побежал на улицу.
Пока он героически боролся с очагом возгорания, я спокойно изучал список сотрудников. На мою удачу среди них числился лишь один человек с именем Лёха — Белобородов Алексей Вадимович. Согласно записи, проживал он по адресу: улица Бабушкина, дом 56, квартира 42.
— В жизни всегда есть место подвигу, товарищ, — сказал я охраннику, столкнувшись с ним на выходе.
— Да иди ты! — посоветовал мужик в ответ.
Я воспользовался его бескорыстным советом и направился к заждавшемуся меня болиду.
На часах было уже половина двенадцатого, солнце подползало к зениту, чувствовалось, что день вновь будет жарким. В такие дни хорошо на берегу речки лежать в тени раскидистого кедра, а не носиться по пыльным улицам в поисках невесть чего.
Но если надо, то надо.
Запрыгнув в машину, я сразу запустил кондиционер. Этого показалось мало и, помня о вчерашнем нестерпимом пекле, я врубил ещё и одну из самых «холодных» песен Цоя. Ту, что называется «Город». Приятно слушать про лютый февраль знойным августом.
Я люблю этот город, но зима здесь слишком длинна.
Я люблю этот город, но зима здесь слишком темна.
Я люблю этот город, но так страшно здесь быть одному.
Здесь за красивыми узорами льда мертва чистота окна.

Проезжая перекрёсток за перекрёстком, я подпевал Цою и думал о том, что тоже питаю добрые чувства к своему городу. Нет, никогда Город не станет мне родным (не здесь родился и не здесь хочу упокоиться), но я благодарен ему за то, что дал он мне стол и кров, а главное — возможность исполнить своё предназначение.
А ещё я думал о Цое. О Викторе Робертовиче. Когда впервые побывал на его концерте (приезжал он в Городе за год до гибели), решил, что он дракон. Ошибся. Трудно было не ошибиться: слов песен не различал, но видел свет между словами. Потом выяснил, что — увы, увы, увы — не дракон. Честно говоря, очень жаль — был бы драконом, пел бы до сих пор.
Дом N56 по улице Бабушкина оказался ничем не примечательной пятиэтажной «хрущёвкой». В подъезде всё было задушевно: кошачьи запахи, бодрые надписи на обшарпанных стенах и трупики спичек, присобаченные к потолку. А ещё была впечатляющая музыка: из-за оббитой рваным дерматином двери в квартиру N42 доносились готические навороты.
Звонка я не обнаружил, поэтому постучал. Сначала вежливо, потом настойчивей, а когда не помогло, двинул несколько раз ногой. Любитель тяжёлого рока по имени Алексей по фамилии Белобородов даже и после этого подойти не соизволил. Зато открылась дверь напротив. В щель просунула свои бигуди разбитная тётка с сигаретой в углу рта.
— Чего, козёл, гремишь? — быстро переместив сигарету в другой угол, спросила она.
— Добрый день, сударыня, — учтивым голосом произнёс я. — Будьте так любезны, подскажите, не здесь ли проживает Алексей Вадимович Белобородов?
Она поначалу опешила от такого подлого к себе обращения, но быстро пришла в себя.
— Лёха-то? Тута. Где ж ему ещё, козлу-то вонючему. А на кой тебе?
— Повестку ему принёс из военкомата. На двухнедельные сборы вызывают.
— Ты, что ли, военкомовский? — не поверила она.
— Да, нет, меня тоже хотят забрить, — поделился я доверительным полушёпотом и, перейдя на полный шёпот, признался: — Но обещали — у пятерых подписи возьму, освободят от повинности.
— Хитрозадый, значит, — понимающе кивнула тётка. — Тогда ладно, тогда колоти. Дома он. Видела, как со смены припёрся. Дрыхнет, поди. Он всегда так — придёт, накатит и как мёртвый. Колоти, не бзди. Колоти, колоти. Пусть забирают. Достал уже своей фрицовской хренотенью.
Сказала, вернула сигарету на прежнее место и хлопнула дверью. С силой. Аж штукатурка посыпалась.
Тем временем музыка в квартире N42 стихла, и я, воодушевленный этим обстоятельством, стал вновь набиваться в гости.
Минут пять стучал, но никто мне так и не открыл. Разозлившись, я вытащил из заветного кармашка Ключ От Всех Замков и — врёшь, не уйдёшь! — осторожно вскрыл квартиру. Прислушался — не идёт ли кто по подъезду? Никого не было. Я потянул дверь на себя и, шикнув на предательски заскрипевшие петли, быстро вошёл внутрь.
Белобородов Алексей Вадимович находился дома. Тут тётка не ошиблась. Ошиблась она в другом: он не спал как мёртвый, он и был мёртвым.
Назад: 1
Дальше: 3