Глава 4
БЕГЛЕЦЫ

– Пили быстрее… я уже задыхаюсь…

– Да пилю я, пилю. А ты ори громче!

– А! О-о-о-ох! Ах-х-х-х-х!

Вопящая от неутоленной жажды любви кошка, услышав ее страстные завывания, отгрызла бы себе от зависти хвост и ушла бы в какой-нибудь кошачий монастырь, дав обет целомудрия. Взятая в последний момент особо пронзительная нота вырвала из глоток обитателей хисарской ямы вопль нечеловеческой зависти. Оголодавшие мужики рвались со своих цепей, как кобели, учуявшие течную суку.

– Осталось совсем чуть-чуть… – умоляюще проскулил Ярим. – Заведи их как следует.

Эльф был омерзительно липкий от грязи и пота, старого и свежего. А ей приходилось прятаться с головой под куском ветоши, изображая бурное соитие, так что все его запахи предназначались исключительно носу хатами. Справедливости ради надо указать, что и сама Джасс воняла не менее отвратительно. За несколько месяцев в подземной темнице на них только раз вылили бочку протухшей воды. Баню же для узников владыка Сигирин полагал совершенно ненужным излишеством.

– Ах! Ох! Бай! Еще! Еще! О-о-о-о-о! О!

«Когда же ты уже допилишь эту проклятую цепь? Я сейчас охрипну, – думала она. – Или какая-нибудь тварь сорвется с цепи. Великая Пестрая Мать, какой идиотский план!»

– Эй! Что здесь происходит?! А ну, быстро заткнуть глотки! – донеслось сверху из открытого люка.

– Ори громче, – продолжал бубнить Яримраэн.

– Ты тоже голос подавай.

– А! О! О! У! Ы! – подхватил он.

– По идее, я с тобой трахаюсь, а не яйца тебе отрезаю, – зло зашипела Джасс. – Старайся лучше!

На этот раз эльф изобразил восторг гораздо достовернее.

«Великая Пестрая Мать, не оставь свою покинутую дочь в беде! Подай нам чуть-чуть удачи! Совсем немного! Прошу тебя! – истово, как никогда в жизни, молилась Джасс. – Если мы вырвемся… если они сюда спустятся… хоть один… я… я… исполню твою волю. Клянусь тебе, Пестрая Мать! Пусть только вниз кто-то спустится!»

Но поначалу сверху лились попеременно кипяток и застоявшаяся моча. Однако вонь, вместо того чтобы пригасить, только усилила страсти. Уже стены трясутся от воплей разгоряченных и злых, как все демоны девяти преисподен, насильников, убийц, разбойников, живодеров, чернокнижников, людоедов и прочих завсегдатаев знаменитой хисарской ямы. Сотня глоток издает вой и рев, брызжет кровь из рваных и кусаных ран, и новые волны зловония поднимаются над головами узников.

«Вы собираетесь вспомнить о своих прямых обязанностях, господа надсмотрщики?»

Может, и услышала Великая Матерь всех богов клятву бывшей воительницы-хатамитки, а может быть, кто-то из умников наверху подкинул идею спуститься в яму и навести должный порядок. Во всяком случае, из люка посыпались стрелы, прикрывая спуск двух могучих тюремщиков. Их пальцы сжимали знаменитые хисарские бичи толщиной с мужскую руку, один умелый удар таким оружием мог запросто перебить позвоночник или содрать скальп с ослушника тюремного режима.

– Все! Готово! – сообщил Ярим, распрямляясь стальной пружиной.

Она моментально вскочила, скинула с себя грязную тряпку. Выпавшее звено из цепи да тонкая пилка – подарок благодетеля – вот и всё оружие беглецов. Пока. Зря, ох и зря надсмотрщики так недальновидно решили вмешаться в дела, творящиеся на дне ямы. Джасс кубарем покатилась под ноги ближайшего тюремщика, делая рискованную подсечку. Если бы его туша рухнула на нее, то от девушки осталось бы мокрое пятно. Но она змеей отползла в сторону, давая возможность эльфу показать, на что он способен, кроме как быстро пилить проржавевшую цепь. Сам ведь говорил, что эльфы просто страх как сильны бывают. Упавшему врагу Ярим проломил височную кость выпиленным только что звеном. С одного замаха. Потом увернулся от секущего удара жуткого бича, одновременно подбирая с пола пригоршню дерьма и метко швыряя его прямо в рожу биченосца. Ослепленного и задохнувшегося тюремщика с помощью пилки прикончила Джасс. Вскочила на спину и буквально вколотила ее в основание его черепа.

– Эй! Биссель! Пикс! Что у вас там? – крикнули сверху.

– Быстрее! Пока лестницу не вытащили! – предупредил Ярим.

– Я не могу допрыгнуть! Они ее подтянули!

– Я залезу на твои плечи. Не бойся, я легкий!

Эльф стократно прав. Если он вылезет, то и ее вытянет. А вот наоборот вряд ли.

– Давай, лезь.

Легкий-то он легкий, но и она не чета другим хатамиткам, теткам мощным и ничем мужикам не уступающим. Особенно в толщине шеи. Если эльф подпрыгнет да промахнется, то ей-то он точно сломает хребет.

– Шею, шею мне отдавишь! Уши! Ай!

Принц называется! Буйвол какой-то, а не принц.

Но Ярим топтался по девичьей спине совсем недолго. Он сиганул вверх, как белка, и с неменьшей ловкостью вскарабкался по лестнице.

То-то удивились, наверное, надсмотрщики, когда вместо гигантской красной рожи коллеги из зловонной тьмы люка вынырнула нелюдская оскаленная морда.

– Яр, миленький, скорее!

И тут он спихнул лестницу. Эльфу срочно требовалась подмога.

– Я иду!

Наверху уже шла битва не на жизнь, а на смерть, и появление подкрепления в лице замызганной вонючей бабы на противника особого впечатления не произвело. И снова зря! Ведь наверняка начальник караула каждый день напоминал своим подчиненным, что она не просто баба и даже не разбойница. Она – Сестра Хатами. Пусть бывшая, пусть отлученная и отрекшаяся. Вся степь знает, что бывшими хатамитки бывают только после смерти. Первому попавшемуся надзирателю Джасс прыгнула на спину и с громким хрустом свернула шею, следующему выколола глаз, а у третьего имелся короткий нож, быстро сменивший хозяина на хозяйку, пока тот держался обеими руками за отбитое достоинство и выл ночным волком.

– Направо! Два поворота и налево! – снова скомандовал Яр.

Схему подземных коридоров он крепко держал в памяти, лишь единожды бросив взгляд на план. А еще он умудрялся видеть в кромешной темноте и наносить смертельные удары прежде, чем привычные к здешнему чахлому освещению и атмосфере надсмотрщики успевали что-то понять. Они с Джасс отчаянно хотели на свободу и поклялись не сдаться живыми в случае неудачи. За попытку побега хисарские законы предусматривали отрывание мужских или женских статей раскаленными клещами и последующее четвертование. Не самое вдохновляющее будущее, не так ли?

– Лезь по решетке!

О великие боги! Небо, настоящее ночное небо! Тысячи тысяч сверкающих алмазов! Волк и Сова, Журавль и Петля Ловчего – созвездия середины ночи. А воздух! Чистый, ароматный, пахнущий пылью, хлебом и лошадьми. Настоящими живыми лошадьми, а не кусками смердящей червивой конины. Боги! Какое счастье!

– Бегите к южным воротам. Там вас ждет лангер. Он тоже эрмидэ, – сказал человек, закутанный с головы до ног в черный плащ.

– Храни тебя Пестрая Мать, Кевир Саган, – прошептала девушка.

Тот ничего не ответил, крепко сжав ей руку.

– Торопитесь!

Ярим волок ее за собой, спотыкающуюся и быстро теряющую силы. Воздух близкой свободы пьянил, как самое крепкое вино.

– Ты просто стожильный, мать твою… – прохрипела Джасс, когда он попытался тащить ее на закорках. – Я выдюжу, не переживай!

– Захлопни рот, женщина, и дыши размереннее! Береги силенки!

Но как она ни старалась, а на лошадь ее грузили, точно мешок с овсом, поперек. И только когда они отъехали от хисарских стен на значительное расстояние, Джасс пересела за спину эльфу. Прижалась всем телом к его костистому позвоночнику и даже поцеловала куда-то в лопатку от избытка чувств.

– Яр, ты веришь?..

– Еще нет, – прошептал он.

Вот и не верь теперь присказке, что эльфы приносят удачу, если их встретить в подходящем месте и в подходящее время.

«Интересно, – размышляла Джасс, – является ли хисарская яма местом настолько подходящим для исполнения необходимого условия».

Впрочем, можно сказать, что они принесли друг другу удачу взаимно. Надо будет спросить у принца, нет ли у эльфов аналогичной поговорки касательно людей. В частности, женщин и конкретно хатамиток.

Сийгин разбудил Ириена, неделикатно толкнув ногой в бок, прямо посреди ночи, задолго до его смены. В степи даже спать нужно вполглаза, и ночные дежурства никто отменять не собирался. Рядом находился прекрасный Хисар, манивший к себе воров, бандитов и всяческих проходимцев, как куча дерьма навозных мух. Пока Малаган торчал в городе, Тор очень удачно выбрал место для лагеря. В мелком овраге позади чахлой группки негустых кустов ктара. Со стороны дороги разглядеть стоянку было непросто.

– Кто там? Малаган? – пробурчал Альс, не открывая глаз.

– Похоже на то, – ответил орк, но в голосе уверенности не было. – С ним еще двое. Так и надо?

– Угу.

Ириен всецело доверял Сийгинову зоркому глазу и проверять его наблюдения не стал, а деловито поднялся и быстренько растормошил остальных лангеров. Унанки что-то недовольно прошипел. Тор моментально открыл глаза, словно и не видел только что своих таинственных тангарских снов, Пард сладко зевал и потягивался как кот, копаясь в густой бородище. Жизнь в ланге приучала к мгновенному пробуждению даже самого завзятого соню и копушу. Несколько лишних минут дремоты легко могли обернуться сном вечным.

Малаган издали свистнул ночной птицей, предупреждая своих на всякий случай. Получить арбалетный болт в живот от близорукого тангара ему не улыбалось. Его спутники ехали вдвоем на усталой лошади. Издали Тору показалось, что это две женщины – одна с длинными, другая с короткими волосами. Они въехали в круг света от костра медленно. Впереди сидел эльф, а женщина держалась сзади, цепко впившись руками в лохмотья, едва прикрывавшие его наготу. Длинные волосы эльфа, его краса и гордость, свисали неопрятными липкими пластами чуть ли не до пояса. На его исхудавшем ястребином лице сверкали драгоценными камнями сапфировые глаза. Он встретился взглядом с Ириеном, удовлетворенно кивнул и только тогда позволил себе слезть на землю и помочь спешиться своей спутнице, в которой ланга не без изумления признала хатамитку. Остатки жутковатой раскраски лица, размазанные вперемешку с толстым слоем тюремной грязи, делали незнакомку не просто уродливой, а отталкивающей. Обычно хатамитки веки, губы, ноздри и ушные раковины намазывали черной мазью, предохраняющей от воспалений, трещин и язв, а волосы красили в алый цвет маслом пустынного корня, чтоб на голове не завелись вши. Теперь же обнаженное тело женщины покрывали пятна медного цвета – остатки сока лакового дерева, служившего надежной защитой от солнечных ожогов и укусов насекомых. Мэд Малаган поторопился набросить на плечи хатамитки одеяло и заботливо усадил возле костра. Ночи в степи порой выдавались на редкость холодными, и несчастная успела уже посинеть от холода.

– Спроси меня, Яримраэн, почему я не слишком удивлен твоим пребыванием в темнице хисарского владыки? – не без сарказма спросил Альс вместо традиционного приветствия.

– Тебя, похоже, стало очень трудно чем-либо удивить, – в тон ему ответил беглец.

Мужчины совершенно не по-эльфийски крепко обнялись, отбросив в сторону шелуху церемоний, коих у эльфов несть числа.

– Пришлось дожидаться тебя в яме полгода, – заявил Яримраэн. – Что, Сарион не передал тебе моего послания?

– Я Сариона в глаза не видел и узнал о тебе только от Малаганова земляка. Так что, боюсь, наша встреча столь же случайна, как и все в этой жизни, – заверил его Ириен.

Лангеры молча рассматривали пришельцев, терпеливо дожидаясь, когда Альс соизволит представить своего сородича, ради которого Мэд рисковал жизнью в Хисаре. Пард толкнул Тора в бок, показывая на Унанки. Тот выглядел вконец потрясенным.

– Меня зовут Яримраэн Сотиф Андараль, – сказал эльф, диковато улыбнувшись. – Когда-то мы с Ириеном были…

– Врагами, – добавил не без удовольствия Альс. – Кто твоя спутница?

– Ее зовут Джасс, – просто ответил Яримраэн. – В яме мы провели много неприятных дней.

– Хатамитка в яме? – удивился Пард.

– И Сестры ее не выручили? – резонно поинтересовался Тор, с сочувствием взирая на скрюченную фигурку у огня.

– Хатами ничуть не лучше всех остальных, – бросил Яримраэн. – За исключением ланги, разумеется.

Брови Ириена изогнулись в притворном удивлении.

– Кто бы мог подумать, Яр, что ты научишься столь изощренно льстить?

– Я многому успел научиться, – сдержанно проворчал эльф. – Времени у меня было предостаточно. И не только для обучения грубой лести.

Ириен опасно сузил глаза, словно раздумывая над ответом, то бросая быстрый взгляд на женщину-хатамитку, то косясь на Ярима.

– Пожалуй, нам следует уносить от Хисара ноги. Мэд, как там с погоней?

– Всё может быть. Я бы не стал зарекаться, – ответил островитянин, деловито собирая в дорожный мешок свои скромные пожитки.

– Слышали, что говорит Малаган? – отчеканил эльф. – А ты. Тор, позаботься о… Джасс. Договорились?

Тангар согласно кивнул. Ему всегда тяжело было видеть страдания женщины, пусть даже она хатамитка и сама может заставить страдать кого угодно голыми руками. Он порылся в своих бездонных сумках в поисках более-менее пригодной одежды и обнаружил старую рубаху из грубого полотна, которая прикрыла хатамитку до самых исцарапанных коленок.

– Джасс, ты на общем-то хоть говоришь? – спросил он.

– Да, говорю, и ничуть не хуже тебя, – фыркнула женщина.

Голос у нее был ломкий и слабый. Определить ее возраст Тор не взялся, решив дождаться, когда бывшая узница отмоет лицо. Темница владыки Сигирина славилась как место весьма мрачное, откуда редко кто выходит живым и здоровым. Среди Сестер "Хатами слабачек не водилось. После нескольких лет тяжелой муштры в потаенном городе из десятка девчонок выживали две-три самые стойкие, и их уже не брали никакие болячки. Вряд ли хисарская тюрьма смогла слишком серьезно отразиться на здоровье этой женщины.

– Тогда держись крепко, Сестра, – сказал тангар, приглашая ее занять место у него за спиной.

Он знал, что для недавних пленников Ириен делать поблажек не станет. И они направятся в Дгелт так быстро, как это только возможно. Владыка Сигирин не спустит побег из его подземелья и наверняка уже послал многочисленную погоню с наказом схватить преступников живыми или мертвыми.

Дгелт лежал за границами Хисарского царства и служил перевалочным пунктом для всех странников, караванов и паломников, которые стремились пересечь Великую степь с востока на запад. Южнее Дгелта до самого моря простиралась пустыня Цукк, безлюдная и смертельно опасная даже для прекрасно подготовленного каравана. Туда никто в здравом уме соваться не рисковал. Впрочем, из Дгелта и кроме пустыни было куда податься. Десяток дорог и караванных путей расходились в разные стороны, и всякий беглец из Хисара мог преспокойно выбрать самый удобный для себя путь. Местный правитель падшх открыто покровительствовал трем самым богатым караванным мастерам, которые, в свою очередь, диктовали условия всем властителям от Аймоланх'хи до Ан-Риджи, а потому город был одним из самых процветающих и мирных по эту сторону Маргарских гор.

Джасс не жаловалась и не скулила, стараясь не замечать ни отбитого зада, ни болящих с непривычки ног, ни палящего солнца, неумолимо поднимавшегося над горизонтом.

«Радуйся, – твердила она себе. – Радуйся, что жива и на свободе. А больше человеку ничего и не нужно. Все остальное суета и тщета, как говорил Хэйбор, все богатства мира блекнут перед истинной свободой». Много чего еще говорил Хэйбор, а он вообще любил пофилософствовать. Множество его речей Джасс пропускала мимо ушей, но эти слова почему-то запомнила. Наверное, потому что в ее собственной жизни было слишком мало подлинной свободы.

К полудню ланга достигла Каменной реки – Иккас. Широкая лента огромных валунов в редкие дождливые годы действительно превращалась в бурную реку. Но сейчас от нее остался тонюсенький ручеек, петлявший меж серыми глыбами камней, то пропадая в песке, то сверкающей струйкой стекая по щербатому боку валуна. Джасс жадно припала губами к такой струйке, захлебываясь и фыркая. Вода была теплой, но чистой и свежей, и после затхлого питья в хисарской яме она показалась хатамитке слаще и пьяней вина. Напившись, Джасс попыталась умыться, наслаждаясь уже забытым ощущением чистоты. Она даже попыталась распутать колтуны на голове, но с пригоршней воды в этом занятии не преуспела.

Тор с сомнением наблюдал за ее мучениями и в конце концов, посопев носом, извлек из своей седельной сумки острейший узкий нож, предназначенный специально для бритья жесткой тангарской щетины.

– Ничего с ними не сделаешь, Сестра, – сказал он грустно. – Это тебе не эльфийские хвосты. Придется срезать колтуны.

– Не называй меня больше «Сестра». Хорошо? – сказала тихо Джасс и с нескрываемой завистью посмотрела на эльфов. Волосы у них были тонкие и густые, но очень жесткие. По крайней мере после мытья расчесывать их гораздо проще. – Спасибо за нож.

Она так решительно принялась за дело, что Тор даже испугался. Неужели она решила обрить голову наголо, как какая-нибудь аймолайская крестьянка? Но нет. Джасс только срезала красные хатамитские пряди и по окончании работы выглядела совсем неплохо. Для беглой рабыни.

– Ого! – только и сказал Яримраэн, увидев результат стрижки.

– Нас обвинят в работорговле, – хмыкнул Унанки.

А вот у Ириена на лице появилось странное, никогда не виданное Тором выражение. И, конечно, он, в отличие от Унанки, промолчал.

Два эльфа отличались друг от друга, как светлый летний полдень от вечерних зимних сумерек. Унанки искренне верил, что способен в одиночку противостоять десятку рубак любой расы, всегда пребывая в отличном настроении, любил всякие шутки и никогда не обижался на подколки друзей-лангеров. Словом, Унанки считался душой всей компании. Но командиром ланги все равно оставался Ириен по прозвищу Альс. Невозмутимый, расчетливый и мрачный, как грозовая туча. Характер у Альса – скверный и непростой, но никто из лангеров никогда и не мыслил свою жизнь без его бесконечных придирок и невнятного фырканья по любому поводу. И, несмотря на всевозможные различия, Унанки и Альс крепко держались друг друга, как зеницу ока оберегая свою странную дружбу, вынесенную из малоизвестной жизни в Фэйре. С другой стороны, они были, почитай, единственными представителями своей расы на всю бескрайнюю сухую равнину, именуемую Великой степью. В странах, лежащих южнее Маргарских гор, жили в основном только люди да орки, которых на свете больше, чем песка в пустыне. Эльфов в Хисаре и Аймоле не слишком привечали, но по крайней мере не убивали за разрез глаз и форму ушей, как в Оньгъене. Поэтому, когда Альс совершенно случайно узнал, что в хисарской темнице сидит его сородич, он сделал все возможное и невозможное, чтобы его вызволить, рискуя попасть в немилость к самому свирепому и жестокому правителю юга.

– Слышь, Джасс, а это правда, что Яримраэн – эльфийский принц? – спросил Торвардин осторожно. – Унанки тут трепался, но что-то мне верится с трудом. Может быть, тезка?

– Он бастард владыки Иланда, – тихо сказала Джасс.

– И что он делает в Великой степи?

Изумлению тангара не было предела. Королевская кровь не водица, и просто так эльфийские принцы по всему миру не шастают, словно бродяги бесприютные.

– Ярим изгнан из Фэйра, так что кто-кто, а он точно то самое, что ты сказал. Бродяга бесприютный, – спокойно согласилась хатами и добавила, бросив задумчивый взгляд на Яримраэна: – Только ты смотри не скажи ему что-нибудь подобное. Эльфы, они ведь существа обидчивые.

– А то я не знаю, – фыркнул Тор.

Когда Джасс умудрилась оттереть свое лицо от грязи, то, к изумлению Тора, оно оказалось молодым. И в какой-то степени даже миловидным. Чего ни тангар, ни остальные лангеры попросту не ожидали. К Сестрам Хатами отдавали не самых симпатичных девчушек, а тех, которых при всем желании тяжело выдать замуж. Уродок, одним словом. За время, проведенное в яме, загар с ее кожи сошел без следа, а от природы Джасс оказалась светлокожей, как северянка. На юге белая кожа считалась признаком настоящей красоты. На этом вся миловидность Джасс и кончалась. Глаза по-нехорошему черные, брови неровные, нос длинный, рот большой. Так себе барышня.

– Тебе сколько лет? – спросил заинтригованный тангар.

– Двадцать пять… я думаю. А может быть, чуть больше, – ответила Джасс. – Я поздно попала к Хатами. Уже почти взрослой.

Ореховые глаза тангара чуть из орбит не вывалились. Она прекрасно понимала, что именно Тора так поразило. Хатамитками девочки становились в десять-двенадцать, а к двадцати пяти такую женщину тяжело было отличить от мужика и по фигуре, и по количеству шрамов, в том числе на лице. Удивительное воинство Пестрой Великой Матери, древней богини, праматери всех богов, существовало не одно тысячелетие, и если для взрослой девахи сделали исключение, значит, она того стоила. Расспрашивать подробно Торвардин не решился. Все равно не ответит. Да и любой из их собственной ланги в ответ на такой же бестактный вопрос чужака промолчит. Тут и свои иногда могут только догадываться о прошлом соратников, с которыми изо дня в день приходится делить хлеб и воду. Поэтому Тор спросил немного о другом:

– Как ты оказалась в яме у Сигирина?

– Очень даже запросто, – легко ответила Джасс.

Большой караван полз по Великой степи, растянувшись на целый рьяс. Повозки поднимали облака пыли, в которой лошади и мулы задыхались и ревели. Даже опытнейший караванщик Гоавал, сделавший за свою жизнь больше тысячи переходов, не мог припомнить мучений, какие выпали на этот раз людям и животным. Путешествие принцессы Сейдфал-уна-Ваджир к своему жениху уже послужило причиной смерти четырех ее рабынь и двоих погонщиков и затянулось на гораздо большее время, чем обычно занимал переход из Ан-Риджи в Хисар. Потребление питьевой воды пришлось ограничить, превращая каждый жгучий день в настоящую пытку для всех, кроме самой принцессы. Сейдфал уже сравнялось шестнадцать, и по местным обычаям это был критический возраст для замужества. Она была невероятно капризна и привередлива, делая жизнь окружающих ее служанок и рабынь совершенно невыносимой. То она желала сластей, потом холодной водички, а следом фруктов, и так целый день. Вот и сейчас ее крики доносились до наемников, охранявших караван. Переходы по Великой степи справедливо считались рискованным предприятием, и на охрану караванщики денег не жалели. Для сопровождения принцессы и ее свиты наняли целых пятьдесят человек и заплатили с невиданной щедростью. Но многие уже успели пожалеть о сделанном выборе, хотя общалась с дрянной девчонкой исключительно телохранительница-хатамитка, специально приглашенная для того, чтобы доставить невесту к жениху в целости и сохранности.

Худощавая и высокая Сестра Хатами спокойно ехала возле повозки с принцессой и, казалось, не слышала истерического визга, несшегося из-за шелковых занавесок повозки. Она тихонько мурлыкала себе под нос какую-то заунывную степняцкую мелодию, оглядывая из-под полуприкрытых век пологие холмы, то тут, то там выраставшие вдоль дороги. Воинствующий женский орден Сестер Хатами пользовался достаточным и заслуженным доверием и уважением, чтобы ему доверили охрану принцессы Сейдфал – единственной дочери короля Ваджира, безраздельного властелина Ан-Риджи.

– Убирайся, мерзавка! Будешь идти пешком! Вон!

Это Сейдфал собственноручно выталкивала рыдающую служанку из повозки. Лицо девушки было расцарапано, а волосы всклокочены от рукоприкладства хозяйки.

Хатамитка равнодушно покосилась на тиранку и ее жертву, придерживая свою лошадь, чтоб та не затоптала упавшую в пыль девушку.

– Прикрой лицо шарфом и старайся идти в тени повозки, – посоветовала она, не оборачиваясь.

Мысли Джасс витали далеко-далеко от каравана, от взбалмошной принцессы и ее бедолаги-служанки. Она вспоминала Хэйбора. Только сегодня Джасс поняла, что пришла пора смириться с его смертью. Время сделало свое дело, залечив глубокую и болезненную рану. Отчаяние уступило место надежде, а ожесточение – смирению.

Накануне прибытия к границам Хисара караван остановился возле заброшенного храма Великой Матери, который стоял на обочине главного караванного пути уже многие века и служил скорее ориентиром, чем местом поклонения самому почитаемому божеству Великой степи. Огромные каменные блоки с полустершейся резьбой были привезены чуть ли не из самой Валдеи в незапамятные времена, и когда-то в храме служили две тысячи жрецов и жриц. От былого великолепия почти ничего не осталось, кроме гигантского алтаря в виде каменного цветка и священного источника. Маленькая мраморная чаша размером с женскую ладонь наполнялась один раз в три дня и не могла служить настоящим водопоем. Но, несмотря на заброшенность и опустошенность древней обители, каждый караван почитал за обязанность зажечь священную лампадку над алтарем.

– Я желаю посетить храм, прежде чем моя нога ступит на земли моего будущего супруга, – заявила принцесса.

– Как соблаговолит ваше высочество, – елейным голосом произнесла в ответ Джасс, низко кланяясь сиятельной невесте.

Сейдфал не отличалась ни набожностью, ни благонравием, и уже одно ее желание в самую жару вылезти из удобной повозки, устланной мягкими подушками, и забраться в пыльный храм вызвало несказанное изумление у всего каравана. Взгляды путешественников устремлись к принцессе.

– А ты будешь сопровождать меня! – приказала она телохранительнице.

– Ну, разумеется, я и мысли иной не допустила бы.

Сейдфал явила свое совершенство пред простолюдинами, прошествовав в храм вместе с хатамиткой. Тончайший шелк цвета рассветного утра обтекал ее миниатюрную фигурку, а следом тянулся шлейф приторных цветочных ароматов от бесчисленных притираний, которыми пользовались в этом краю женщины всех сословий. Две девушки вошли в пустой храм, оставив всю остальную охрану снаружи. Потолок зала терялся в сумраке, но, если судить по эху шагов, гулко разносившихся где-то высоко под сводами, размеров он был немыслимых. Джасс несла небольшой факел чуть впереди принцессы, чтобы та ненароком не оступилась.

– О великие боги! – прошептала принцесса, потрясенно указывая пальцем на алтарь.

Из местами выщербленного пола рос гигантский каменный цветок. Именно рос, потому что неизвестный камнерез выточил каждую жилку, каждую пору, искусно сделав цветок почти живым.

– Не надо бояться. Великая Пестрая Мать покровительствует добрым и смиренным женщинам, – зловещим шепотом сказала Джасс.

Принцесса испуганно покосилась на хатамитку, пытаясь заметить признаки фальши. Но Джасс, сама выросшая в храме Оррвелла – бога-странника, прекрасно умела копировать интонации опытных жриц.

– Вы ведь знаете, что если руки дурной и злой женщины зажгут лампаду, то богиня может ее покарать? – продолжала вкрадчиво воительница.

– Д-д-да. Это правда… э… Сестра Хатами? – пролепетала Сейдфал.

– Истинная правда, ваше высочество. Вы уже можете зажечь.

Но принцесса нервно теребила краешек своего прозрачного покрывала и не решалась прикоснуться к маленькой медной лампадке, подвешенной прямо над алтарем-цветком.

– Сделай это сама, а то вдруг я что-нибудь напутаю, – предложила Сейдфал, делая шажок назад. – Пестрая Мать должна хорошо относиться к хатамитке.

– Вы уверены?

– Да, да, давай.

Принцесса уже теребила Джасс за рукав, толкая ее к алтарю впереди себя.

«Ага, испугалась, маленькая тварь, – позлорадствовала Джасс, – видно, недаром ходят слухи, что ты путалась с самим Бьен-Бъяром», – и дала себя уговорить.

Она поднесла к пламени факела специально приготовленную длинную щепочку, подождала, пока она загорится, и небрежно сунула факел в руки принцессы:

– Подержите.

Джасс никогда не была особенно религиозной девушкой и, будучи послушницей, мало увлекалась мистикой обрядов Оррвелла, предпочитая изучать практические приемы. И у Хатами ей претили многочасовые молебны в честь Великой Пестрой Матери, которые являлись неотъемлемой частью жизни сестер-хатамиток. Но кое-что из молитв и ритуалов она запомнила, поэтому без смущения зажгла огонек над алтарем богини.

– Великая Мать всего сущего и предвечная покровительница жизни! Даруй свое благословение всем мужчинам и женщинам, что с благоговением ждут у твоего порога!

Она хотела еще что-нибудь сказать, но почувствовала на своем лице свет. Он шел из глубины цветка-алтаря, такой теплый, такой нежный, какой бывает только в детстве летним утром над детской кроваткой в миг пробуждения. Он дышал, и от его теплого дыхания становилось спокойно и радостно на душе. Свет шевелил волосы и ласкал щеки, снимая каркас усталости и напряжения с лица. Джасс не помнила рук матери, но всегда была уверена, что именно так и ласкает мать свое дитя.

– Это ты, Великая Мать? – спросила она, боясь разжать веки и утратить ощущение счастья.

Голос звучал где-то в глубинах сознания, он был одновременно мягок, как птичье перо, и сокрушителен, как ураган:

«Вернись туда, откуда пришла, верни себе свою жизнь и судьбу, чтобы твоя душа снова могла вернуться в круг перерождений, чтобы кончилось то, чего не должно было случиться».

Голос и свет стихли одновременно, и для Джасс храм снова заполнился тьмой, только огонек лампадки мерцал в нем, как сгусток жизни в царстве смерти и теней.

– Ты еще долго, Сестра Хатами? – нетерпеливо спросила принцесса.

Она не слышала ничего и ничего не видела. Видение предназначалось только Джасс.

– Я прочитала молитву. Мы можем возвращаться, – пробормотала хатамитка сама не своя.

– Вот и прекрасно! А то мне здесь что-то неуютно. Темно и пахнет пылью.

– Храм пустует, – тяжело выдохнула Джасс, все еще пребывая под властью случившегося.

– Вот и пусть пустует дальше, но уже без меня.

Легко сказать «вернись и верни». Гораздо проще, чем сделать. Потому что ни в чьих силах исправить то, что сделала Первая жрица Ятсоунского храма. Так утверждал Хэйбор из Голала, и Джасс ему верила. Где ты была, Пестрая Мать, когда леди Мора проводила ритуал? Спала? А теперь немного поздно. Скажем прямо, совсем поздно. Джасс никогда не общалась с богами, и то, что произошло, показалось ей безумным, диким сном. Боги должны мирно внимать голосам смертных и при желании выполнять просьбы либо же карать преступивших их законы татей. Или сидеть молча и не вмешиваться.

Яркий солнечный день после кромешного мрака храма ослепил Джасс на какое-то мгновение. Один миг она была слепа, и именно тогда на ее голову обрушился удар. Тысячи солнц взорвались в мозгу – и сознание оборвалось в бездонную пропасть небытия.

Джасс открыла глаза и увидела то, чего никак не ожидала увидеть. Караван уже заканчивали грабить, кровь мертвых караванщиков успела впитаться в песок и пыль, дико кричали женщины – их насиловали и убивали. Степные грабители – Степные Волки Бьен-Бъяра не ведали пощады и жалости, это знала вся Великая степь. Джасс отчаянно искала глазами свою подопечную, предполагая самое страшное, но хисарская принцесса, целая и невредимая, восседала в собственной повозке, а рядом с ней расположился сам Бьен-Бъяр, некоронованный царь всех разбойников необъятной степи. Хатамитка никогда его не видела до сего момента, но хорошо запомнила, как его описывали в Хатами. Красивый мужик, ничего не скажешь. Смуглый, черноглазый, с резким профилем. Он и сам прекрасно знал, что по-настоящему красив.

– Поднимите ее, – приказал Бьен-Бъяр.

Джасс подхватили под руки и поволокли к повозке. Ее руки были варварски скручены за спиной, ноги связаны до самых колен. Хатамиток боялись. Они с голыми руками оставались опасным оружием.

– Тебя наняли, чтоб охранять мою невесту, хатамитка, а я могу предложить то же самое. Бьен-Бъяр сегодня щедр.

– Меня наняли, чтобы доставить принцессу в Хисар, а не в логово волка, – хрипло ответила Джасс.

– Я могу приказать своим людям, чтобы тебя поимели и вспороли брюхо, как остальному бабью, – грозно нахмурился Бьен-Бъяр.

Он блефовал, и Джасс прекрасно это знала. Ни один мужчина во всей Великой степи не решился бы совершить насилие над Сестрой Хатами. Это все равно что надругаться над самой Великой Пестрой Матерью. Такого человека ждала страшная кара. Хатамитки находили негодяя и лишали рук, ног, глаз, ушей, языка и гениталий, но так, чтобы казнимый не умер, умело предотвращая кровотечения. А потом такой человеческий обрубок оставляли на произвол судьбы и в назидание всем прочим нечестивцам.

– Я оставлю тебя в живых, но только потому, что знаю, как обойдется с тобой хисарский царь, – сказал степняк.

– Я хочу, чтоб ее убили, – капризно пропищала принцесса-предательница.

– Она умрет, но не от моей руки, сладкая, – заверил ее Бьен-Бъяр.

– Я умру только тогда, когда увижу, что твоя голова скатится с плахи, Волк. А ты еще пожалеешь о том, что погубила столько неповинных людей, змеюка, – прошипела Джасс и получила увесистый удар в лицо. Бьен-Бъяр вложил в удар все свое бессилие расправиться с хатамиткой.

– Свяжите ее и бросьте на самом солнцепеке, – приказал он. – Таким, как она, полезно хорошенько прокоптить мозги.

Рот ей завязали так, что при любом движении Джасс рисковала задохнуться. Она лежала тихо и наблюдала, как Степные Волки, отягощенные награбленным добром, исчезают за горизонтом. Как Волк увозит с собой ее оружие – драгоценный меч, полученный в дар от Хэйбора. Нужно было ждать и терпеть из последних сил. По ее расчетам отряд, посланный навстречу каравану, должен появиться через двое-трое суток, но это время нужно еще пережить.

В первый день она старалась медитировать, как учили ее в Хатами. Очень хотелось пить. Второй день прошел в бреду. Сны перемежались с галлюцинациями, и явь ничем не отличалась от кошмара. На третий день она потеряла сознание. Отряд из Хисара примчался только на четвертый день, уже ближе к вечеру.

Джасс пришла в себя, и первое, что увидела, было молодое мужское лицо, светлые глаза и русая прядь волос из-под шлема.

– Попей, леди, только осторожней, – сказал он на оролирсе с замечательным акцентом уроженца Эрмидэйских островов.

– Спа… си… бо, – прошептала она, едва ворочая ссохшимся языком, на родном койле, на котором не говорила столько лет. – Как тебя зовут?

– Кевир Саган. Где принцесса?

– У Бьен-Бъяра, – ответила хатамитка и выругалась так, что видавшие виды дружинники залились пунцовой краской смущения.

– Плохо, – только и сказал сероглазый эрмидэш.

Он знал, о чем говорил.

Когда владыка находится в гневе, то слова слетают с его губ, как пустынные осы, такие же жгучие и безжалостные. Владыка не кричит, он шипит, как смертельно опасная королевская змея – ифса. Сигирин, великий властелин прекрасного Хисара, молчал, и его затянувшееся молчание было страшнее и смертоноснее всяческих угроз. Он восседал на троне предков, вырезанном из цельного куска яшмы, сжимая пальцами резные головы грифонов на подлокотниках. У подножия его трона стояла на коленях связанная хатамитка. Единственная оставшаяся в живых после налета на караван Гоавала и похищения принцессы Сейдфал.

– Я не верю ни одному твоему слову, хатами, – выдавил хриплым шепотом Сигирин. – Ты пытаешься выгородить себя и очернить благородную деву, мою невесту.

– Я говорю правду, владыка. Принцесса жива и ушла с Бьен-Бъяром по доброй воле, – успела сказать телохранительница, прежде чем стражник ударил ее ногой в живот.

– Ты предательница и умрешь как предательница, а я получу удовольствие при виде твоих мук. Даже твои Сестры отказались от тебя, презренная тварь, – прорычал Сигирин. – Ты умрешь, но умрешь не сразу. Уведите ее! Бросить в яму!

Хатамитку уволокли, как животное, не давая даже встать на ноги. Последнее, что увидел Кевир Саган, были горящие ненавистью черные глаза девушки.

Сигирин еще некоторое время сидел неподвижно, глядя в пространство. Его царственный профиль казался высеченным из камня на фоне белоснежных мраморных стен тронного зала. Изумрудно-зеленые шелка легкого кафтана Удивительно шли к его смуглому лицу и иссиня-черным волосам. Огромный изумруд, вделанный в обруч, который хисарский царь носил на голове, казался третьим сверкающим глазом.

– Не смотри на меня с осуждением, Саган, – негромко молвил владыка. – Она северянка, как и ты, соотечественница, но хатамиткой придется пожертвовать.

Он посмотрел на своего личного телохранителя – воина с далеких Эрмидэйских островов, который тяжело молчал, взглядом приказывая тому высказаться.

– Она ни в чем не виновата, повелитель. Слову хатами можно верить.

– Но я не стану ссориться с Ваджиром из-за его идиотки-дочери. Ан-Риджа – наш исконный союзник, и не стоит портить отношения по столь ничтожному поводу. Политика дело тонкое, добросердечный мой варвар.

– Но девушка…

– Она умрет. Кто-то же должен быть наказан, – улыбнулся одними губами Сигирин. – И не печалься так. Хочешь, я подарю тебе рабыню-девственницу?

– Нет, владыка, – спокойно ответил телохранитель.

Тюремщик сорвал с Джасс последние остатки одежды и одобрительно хмыкнул, прежде чем открыть напольный люк и толкнуть девушку в его черный зловонный зев. Она летела вниз, словно падая в Нижние миры, потому что обитатели ямы мало чем отличались от демонов, а возможно, были еще ужаснее и свирепее жителей преисподней. Джасс уже успела догадаться: яма – только начало ее пути на плаху. Вернее, не совсем на плаху. В арсенале хисарского палача имелось кое-что и похуже. Например, Огненный Круг – плоский лист из чистой меди, на котором жертва оставлялась на палящем солнце и под которым разводили огонь, чтобы медленно поджаривать казнимого, как на сковороде. И это не считая тупых кольев, разрывания лошадьми и запекания живьем в печи.

В яме томились самые отпетые, самые ужасные лиходеи со всей Великой степи, какие попались в руки владыки Хисара. Все они сидели на цепях, как волки в зверинце. Правда, цепи эти были довольно длинные, но позволяющие лишь дотянуться до середины ямы-зиндана. Джасс свалилась им на головы неожиданно, не успев приземлиться на руки и ноги. Больно ударилась спиной и откатилась в сторону. При виде нагой женщины негодяи радостно взвыли и, как стая голодных волков, бросились к ней. Однако хатамитке тоже нечего было терять, и сопротивлялась она с отчаянием и невероятной силой. Кое-кто из обитателей ямы в этой неравной схватке лишился глаз, а кое-кто стал евнухом, но развязка была неизбежна. Три десятка пар рук – это уже само по себе достаточно сильное оружие. Джасс уже не могла пошевелиться, когда державшие ее намертво руки внезапно исчезли. Она сразу же вскочила на ноги и увидела, как высокий длинноволосый оборванец угрожающе размахивает тяжелой цепью от ручных кандалов, и эти удары приходятся по спинам других заключенных. Джасс на четвереньках бросилась прямо под ноги к своему нежданному защитнику, сжавшись у него за спиной.

– Назад, твари! – прошипел он. – Убью всякого, кто приблизится к женщине!

Подонки отпрянули, зная, что он всегда держит обещание. Они расползлись по своим углам, как пауки, не смея снова напасть на девушку.

– Никуда от меня не отходи, – сказал спаситель, усаживаясь на грязный тюфяк, служивший ему ложем.

Он откинул грязные волосы с лица, и Джасс с изумлением увидела его яркие эльфийские глаза. Они были удивительного цвета – синие-пресиние, как драгоценные сапфиры.

– Ты эльф! – ахнула она.

– Самый настоящий, Сестра Хатами, – ухмыльнулся тот, довольный произведенным впечатлением. – Зови меня Ярим.

– Я в долгу перед тобой, Ярим. Почему ты спас меня?

Улыбка у эльфа получилась похожей на оскал.

– Если я скажу, что чту Великую Пеструю Мать так же, как и ты, станешь мне верить? – с иронией спросил он.

– Нет, – честно ответила Джасс.

– Правильно, но я все-таки ее достаточно чту для того, чтобы не дать своре выродков надругаться над хатамиткой.

– Меня зовут Джасс, и больше я не хатамитка. Сестры предали меня, – озлобленно пробормотала девушка.

– Странно, обычно хатами всегда горой стоят друг за друга, – удивился эльф.

– Сигирину нужна жертва, и все сошлись на том, что моя кандидатура самая подходящая. А разве Фэйр не станет платить за тебя выкуп?

– Вряд ли в Фэйре есть кому-нибудь дело до меня. Но у меня найдется несколько мыслей о том, как выбраться отсюда без посторонней помощи. Кроме твоей, разумеется.

На непроницаемом лице чистокровного эльфа появилась слабая, но доброжелательная улыбка. Довольно неожиданная, но показавшаяся хатамитке удивительно приятной.

Менее всего она надеялась на чью-то помощь в самой страшной темнице Великой степи. С тех пор, как не стало Хэйбора, она никому не доверяла. Даже хатамитки, клявшиеся на крови, оказавшись перед выбором, пожертвовали ее жизнью. Только эльф-узник, прикованный к стене на дне ямы, протянул девушке руку помощи. Он был веселый и свирепый, как дикий зверь, отчаянный, как тысяча аймолайских пиратов, и, совершенно не по-эльфийски, не скованный жестким кодексом чести. Джасс еще не знала, из какого рода он происходит. Обо всем ей стало известно несколько позже. Гораздо позднее того, как сама поведала эльфу историю всей своей жизни, начиная от самых ранних воспоминаний и заканчивая разговором с владыкой Сигирином.

– Я должен выбраться отсюда. Любой ценой. И ты мне поможешь, а я помогу тебе, – сказал Ярим однажды ночью, когда она лежала на его тюфяке, едва сдерживая слезы, и сказал это так, словно их спасение было лишь делом времени. – Ты не должна впадать в отчаяние, пока ты рядом со мной, а не на Огненном Круге. И даже там остается немного надежды.

– Я уже не верю, Ярим, – вздохнула девушка.

Он осторожно погладил ее по грязным всклокоченным волосам, стараясь утешить, как мог.

– Ты должна верить, маленькая женщина, потому что у твоих сородичей верить получается лучше всего. Просто верь мне и себе. Договорились?

– Договорились.

– А теперь спи спокойно, когда придет твоя очередь сторожить, я тебя разбужу, – приказал Ярим тоном, исключающим возражения.

Но он нарушил свое слово и разбудил ее много раньше. На то был повод.

– Припомни, может быть, в этом городе у тебя есть хоть кто-то знакомый? – попросил Ярим.

Джасс не на шутку задумалась. В Хисаре она бывала от силы два-три раза, и никогда – в одиночестве. Рядом находились старшие Сестры, бдительно следившие за тем, куда, на кого и почему смотрит их подопечная. Ей никогда в Хатами особенно не доверяли, помня о том, что девушку воспитали чужаки и, сколь бы умело ни владела она мечом, какие бы клятвы ни приносила пред ликом Великой Пестрой Матери, она только по имени хатамитка. Чего же удивляться, что ее жизнью распорядились, словно разменной монетой? Кроме старухи-адептки, представляющей в Хисаре Священное сестринство, она никого и знать не могла. Разве только…

– Разве только Саган – телохранитель владыки Сигирина… – несмело предположила Джасс. – Он эрмидэец. Почти соотечественник. По-моему, он мне сочувствовал.

– Эрмидэец? Это такой русоволосый высокий парень?

– Да.

– Тогда напиши ему записку.

Джасс недоверчиво хмыкнула. Она-то писать-читать умела, в храме училась, а вот знает ли грамоту господин Кевир Саган, это большой вопрос. Обычно рубакам хватает выучить, как пишется на общем собственное имя, чтоб ставить крестик против него при получении жалованья.

– Будем молиться Пестрой Матери, чтоб эрмидэец оказался грамотным.

– Очень верная мысль, Джасс, – согласился эльф. – Молись как следует.

– А как ты передашь записку?

– Не твоя забота, маленькая женщина.

– Бьен-Бъяр, говоришь, – мрачно пробормотал Тор. – Ну-ну. У нас к нему тоже свой счет, и немаленький.

– У всех в степи есть счет к Волку, – кивнула Джасс.

– Это ты верно заметила. И выходит, что нам по пути.

Когда-то Дгелт был лишь большим оазисом, в котором останавливались караваны, находя тень под сенью пышных пальм и, самое главное, драгоценную питьевую воду. Целое озеро чистейшей воды стало главным богатством большой семьи аймолайцев, бежавших от эпидемии чумы. За столетие стоянка из десятка палаток превратилась в целый город из белоснежных домиков и рукотворных садов, а в центре оазиса вырос небольшой, но красивый дворец правителя – падшха. Но ланга остановилась, разумеется, не в нем. Небольшой постоялый двор на окраине вполне подходил и для лангеров, и для беглецов из прекрасного Хисара. Большой задний двор, предназначенный для содержания верблюдов, лошадей и буйволов, пустовал, и хозяин постоялого двора несказанно обрадовался, получив постояльцев в самый разгар мертвого сезона. Но цену попытался заломить несусветную. Правда, это было до того, как у него состоялся короткий, но содержательный разговор лично с Альсом.

Джасс сразу заприметила и колодец, и длинную поилку для животных – как раз то что нужно. О ваннах или купальнях в Дгелте известно было лишь понаслышке. А большинство местных уроженцев полагали купания придурью сумасшедших чужестранцев, не ведающих истинной ценности воды. Поэтому, когда Джасс разделась догола и заставила хозяйскую рабыню поливать себя из ведра, посмотреть на зрелище сбежалась вся челядь таверны. Бывшая хатамитка изо всех сил терла себя измочаленным кусочком мыла и не обращала никакого внимания ни на мужчин, ни на женщин. В Хатами нагота порой была более распространена, чем одежда, а за семь лет можно привыкнуть буквально ко всему. Ради такого наслаждения можно потерпеть и возмущенный визг женщин, и пристальные взгляды мужчин.

– Она что, издевается? – поинтересовался Пард, что есть силы дергая себя за бороду. – Можно подумать, тут голуби собрались, а не мужики, которые с весны живой бабы не видели.

– Не обращай внимания, – сочувственно предложил Сийгин. – Тебе же не пятнадцать лет, человече.

– Нет, но так же нельзя! Что она себе думает? – бурчал себе под нос Пард.

– Ничего она не думает. Просто смывает грязь, а ты таращишься на нее, как нецелованный отрок, – сказал Торвардин и демонстративно отвернулся.

Все знали, что отношение тангара к женщинам отличалось большой щепетильностью. На всем белом свете, пожалуй, не нашлось бы ни одной дамы, которая могла бы пожаловаться на грубость и невнимание с его стороны. Впрочем, таковы были тангары испокон веков, и никто не удивлялся. И никто никогда не слышал о насильнике тангарского племени. Такового просто быть не могло.

Мэд Малаган с Унанки устроили настоящее состязание, кто даст наиболее красочное описание прелестей женщины и наиболее интересное их применение. Делали они это в основном для того, чтобы заставить Тора краснеть и хмуриться, заключив предварительно пари с орком на время, по истечении которого тангар полезет в драку. От их россказней даже беленые стены могли стать пунцовыми, благо и фантазии, и опыта им обоим было не занимать.

Ириен молча взирал на все это безобразие, не смущаясь и не возмущаясь. Голод и лишения в темнице должны были стесать часть плоти, но женщина не выглядела слишком тощей. Под бледной кожей, лишенной всякого загара, имелись мускулы, вполне развитые, но не чрезмерно, как у других хатамиток. Единственный, хорошо заметный шрам тянулся с внутренней стороны бедра от колена почти к самому паху. Тонкий и ровный, как бывает от удара узким аймолайским мечом. У самого Ириена имелся подобный, но на плече. Крупные артерии чудом оказались незадеты, иначе от такой раны человек очень быстро истекал кровью. Когда-то девушке крупно повезло.

– Ярим, принеси из моей комнаты простыню и дай ей вытереться, – сказал он.

– Как скажешь, командир, – усмехнулся принц, не слишком торопясь исполнять просьбу-приказ. Лично его все происходящее чрезвычайно забавляло. И смущение людей, и негодование тангара, и невозмутимость Альса.

В итоге он вынес грубую полотняную простыню и с торжественно-насмешливым видом передал ее Джасс. И ни один из пятнадцати церемониймейстеров владыки Иланда, его отца, не смог бы сделать принцу-бастарду замечание. Каждый жест, каждое движение Яримраэна были самим совершенством.

– Делать тебе больше нечего, – раздраженно пробурчал Ириен, сплевывая в песок с досады. – Мы не в Тинитониэле. К счастью.

– Да перестань, уж и пошутить нельзя, – обиделся Ярим.

Купание закончилось, зрители разошлись по своим делам. Только Мэд и Унанки остались спорить с Сийгином, кто кому проиграл серебряную корону, раз Торвардин так и не попытался никому из них набить рожу.

Джасс сидела на низком топчане, скрестив ноги, и тангарским ножом ровняла волосы, глядя в мутное медное зеркало, выпрошенное у старшей хозяйской жены. Увиденное в его отражении хатамитку совсем не радовало. Слишком жалко она выглядела, а Джасс к такому не привыкла.

– Ты в последний раз устраиваешь такую помывку, – заявил Альс, беззвучно образовавшись на пороге ее комнаты.

– Забыла у тебя спросить, – небрежно ответила она, бросая на него недовольный взгляд. Мол, «спасибо» я тебе уже сказала, чего еще надо?

– Действительно, ты забыла. А если бы спросила, то я смог бы организовать тебе купание в теплой воде и без лишних свидетелей, – сказал эльф.

– Я тебя смутила? Ну, извини, не знала, что лангеры такие нежные ребята, – ядовито ответствовала женщина.

– Меня не так легко смутить, а вот по городу теперь волной покатятся слухи о том, что ланга привела с собой беглую рабыню, которая скидывает с себя одежду прямо во дворе.

– Мне какое дело?

– Никакого, разумеется. Но я хотел бы, чтобы о нашем здесь пребывании знало как можно меньше людей. Если бы мне нужна была широкая известность, то я бы нанял герольда. Это понятно?

– Понятно, – рявкнула в ответ Джасс.

– Тогда сиди в комнате и не выходи. Тор за тобой присмотрит, – приказал Альс и уже было развернулся, чтобы выйти, считая разговор оконченным.

– Это еще почему? – дерзко поинтересовалась Джасс.

Эльф повернул голову так, чтобы женщина могла видеть его профиль, и сказал, чеканя каждое слово, будто золотую монету:

– Потому что здесь приказываю я, а все остальные только слушают и выполняют, хатами.

Он не шваркнул дверью, как ожидала Джасс, а просто плотно закрыл ее за собой, аккуратно, как рачительный фермер закрывает сарай.

Альс не сильно надеялся на ее послушание, но Джасс и в самом деле носа из своей комнатушки не показывала. По словам Тора, она в основном отсыпалась и отъедалась, что, по мнению тангара, было признаком присутствия здравого смысла. Эльф не стал спорить, тем более что Ярим занимался тем же самым.

Принц стал теперь очень похож на тощих породистых гончих, которых любили держать эльфийские нобили. Его чувствительные ноздри вздрагивали каждый раз, когда из кухни доносился запах свежей стряпни. Ярим оказался весьма благодарным едоком, сразу же завоевав расположение кухарки целой кучей невероятно льстивых комплиментов и стал дорогим гостем в царстве котлов и плошек. Дородной даме очень нравилось кормить столь экзотического постояльца всевозможными деликатесами. Тем более что Ириен не скупился на оплату и давал неплохие чаевые. До обеда Ярим дрых, а после сытной трапезы заявлялся к Джасс, прихватив с собой Унанки, и там они до самого вечера играли в элтэа-и-ши – сугубо эльфийскую игру с настолько запутанными и сложными правилами, что никто не рисковал присоединяться с игрокам. У принца и хатамитки в хисарской яме оказалось достаточно времени, чтобы девушка освоила эту игру и стала достойным соперником. Унанки тоже играл вполне прилично, и когда они с Джасс объединялись против принца, то частенько даже выигрывали. Яримраэн злился, потому что по правилам каждый игрок сражался сам за себя. Изначально элтэа-и-ши была не просто игрой. В древности великие полководцы-сидхи учились по ней военной стратегии и тактике, а ученые утверждали, что с ее помощью можно оттачивать свой ум. Ириен тоже умел играть в элтэа, но присоединяться не торопился. У него были совсем иные дела и заботы.

Очень часто он с наступлением темноты, а еще чаще на рассвете куда-то исчезал, возвращаясь с каждым разом все мрачнее и мрачнее. Он искал выход на Бьен-Бъяра.

Еще совсем недавно их было семеро. Жизнь Элливейда забрали по приказу Степного Волка. И не в честном бою, а в подлой потасовке во время карточной игры, сунув нож под лопатку. Но не в правилах лангеров оставлять без последствий убийство своего соратника. Маргарец был им братом по содружеству, частью ланги, и его смерть отняла у них у всех по кусочку души. Так что Бьен-Бъяр должен был ответить перед лангой за свое злодеяние. Где-то в Дгелте жил его человек-осведомитель, сообщавший планы путешествующих купцов степным разбойникам.

В середине жаркого месяца гвадера идти через раскаленную безводную степь считалось сущим самоубийством, и Дгелт изнывал от жары и безделья. Духаны работали всю короткую южную ночь в надежде, что томимый жаждой гуляка зайдет на огонек выпить «самого холодного» в городе вина и посмотреть на полуголых танцовщиц, а заодно и выбрать себе забаву на остаток ночи. Эльф ходил из одного заведения в другое, разряженный в шелка, болтал с завсегдатаями, целовал шлюх и пил вино в неограниченном количестве, вернее, делал вид, что пьет, а сам потихоньку и незаметно заменял вино водой. В славном оазисе никто не знал, что для любого чистокровного эльфа винный спирт – это сильный яд, иначе заподозрили бы неладное.

От того количества, которое якобы вливал в себя Альс, любой эльф уже давно бы загнулся. Ириен прекрасно помнил, что с ним случилось в далекой юности, когда он решил проверить эту аксиому на личном опыте. Сутки он блевал кровью вперемешку с желчью, а потом еще шестидневье пролежал пластом, готовясь к скорой смерти. Короче, опыт удался на славу и долгую память.

Ириен разносил по Дгелту слух о том, что с наступлением осени сюда прибудет богатейший караван, а он и его ланга уже, дескать, наняты для охраны по самой опасной части пути. Откуда и куда должен следовать караван, Альс умалчивал, делая загадочный вид и многозначительно пожимая плечами. В конце концов ему поверили.

В заведении под забавным названием «Все тайны оазиса» одна из девиц слишком активно старалась затащить полупьяного эльфа к себе в комнатушку. Для сеанса сравнительной анатомии, надо полагать. Малышка была очень соблазнительна, если бы Ириену на самом деле нравились низкорослые пышечки, источающие розовый запах убойной силы. Он охотно смеялся над ее глупыми шуточками и сам не скупился на комплименты сомнительного свойства. Девушка забралась к нему на колени и норовила укусить его за мочку уха, нашептывая какие-то заманчивые обещания.

– Пойдем ко мне, дорогой. Ты не пожалеешь. Ты ни о чем не пожалеешь, – шептала она, обдавая Альса запахом карамели и сладкого вина. – Я тебя научу кое-чему.

Альс очень сомневался в ее преподавательских способностях, но старательно изображал возбуждение и острую заинтересованность.

– Пошли, милая, я тоже кое-что смогу тебе показать, – наконец сказал он.

У девушки как будто гора с плеч свалилась. Она совершенно искренне обрадовалась и попыталась стянуть с Альса штаны прямо в зале, но он ловко увернулся. Пошатываясь, они пошли в узкий темный коридор, в который выходили двери комнаток. Обычно дверной проем в комнату шлюхи завешивался только пестрыми полосками ткани, которые создавали лишь видимость уединения. Обиталище Мин, как звали красотку, закрывалось массивной дверью, и Альс очень сомневался, что это была случайность или его удостоили особой чести. Кто-то его ждал и жаждал услышать всю правду о несметных богатствах мифического каравана.

Мин сделала все, что в ее силах. То есть впихнула клиента в комнату и выскочила из нее как ужаленная. А прямо в грудь Альсу смотрел тяжелый арбалет с болтом, способным пришпилить эльфа к двери, точно бабочку. Держал его средних лет мужчина-человек с неприятным бородатым лицом, самой запоминающейся деталью которого были яркие пунцовые губы, похожие на свежую рану. Его обширная лысина потно блестела в неровном свете масляной хиалы. У шлюх в комнатах окно не предусмотрено во избежание побега клиента через оное без уговоренной платы, и потому духота здесь стояла несусветная.

– Ты – Альс! – сказал губастый, не вопрошая, а удостоверяя факт.

– Точно! – согласился эльф, внимательно рассматривая собеседника. – А ты кто такой, мил человек?

– Тебе это без надобности, эльф. Ничего тебе мое имя не скажет. А вот ты можешь рассказать много всего интересного.

– Может быть, и могу. А вот захочу ли я? – мило улыбнулся Альс.

– Захочешь, – уверил его владелец тяжелого арбалета и глазами указал на оружие. – У меня есть чем тебя убедить.

Тут Ириен вынужден был согласиться. Ни уклониться, ни вышибить оружие из рук он не мог. Губастый стоял в идеальной позиции, не слишком близко и не слишком далеко. Значит, человек неглупый.

– Расскажи-ка мне о твоем караване, эльф. Кто хозяин, кто поведет, откуда, когда и куда и что за товар повезут? Короче, все что знаешь. Да побыстрее, мне тут недосуг торчать. В этакой жарище.

Видимо, осведомитель Бьен-Бъяра провел в душной клетушке немало времени, потому что его рубашка уже была насквозь мокрая и по лицу струились дорожки пота. Терпение его истощалось с каждым мгновением, а Альс лишь молча изучал собеседника с видом оскорбленной невинности.

– Я тебя прикончу и обрежу уши, – пообещал губошлеп зловеще.

– Мы еще не договорились об условиях.

– О каких еще условиях? – опешил тот.

Альс закатил очи под самые брови, изображая высшую степень разочарования умственными способностями собеседника.

– Ну сам посуди, зачем мне рассказывать столько интересного непонятно кому. Ты ведь на кого-то работаешь, верно? На кого? А вдруг у меня есть что-то, предназначенное для ушей твоего хозяина? Есть ли смысл говорить со слугой, если можно вести беседу с самим господином? – просто и доступно, как несмышленому ребенку, пояснил эльф, продолжая не замечать арбалетный болт.

Говорил он так спокойно, что разбойничий шпион слегка растерялся. Он-то ждал от жертвы совсем другого. Для того и был захвачен арбалет.

– Почему бы нам не поговорить в другом месте, более прохладном, что ли, – предложил Альс и осторожно отвел в сторону прицел арбалета, сохраняя на лице небрежно-равнодушное выражение. – Здесь и впрямь душновато.

То ли опыт и интуиция у губастого были развиты сверх всякой меры, то ли он имел некоторые сведения о самом Альсе, но в последний миг он почуял подвох. Дернулся, но опоздал. Момента промедления эльфу вполне хватило, чтобы перехватить ложе арбалета и рвануть его вверх. Болт с гудением ударился в потолок и выщербил кусок штукатурки размером с кулак. Свободной рукой Альс рубанул доносчика по кадыку, лишив на время возможности не только кричать, но и дышать как следует. Тот попытался увернуться, но эльф вывернул ему руки до упора, рискуя выломать их из суставов. Кусок покрывала с кровати пошел на добрый кляп, а вторым куском Ириен крепко связал за спиной запястья и локти своего пленника.

Изначально план был немного иной. Альс намеревался втереться в доверие к стукачу и с его помощью заманить Бьен-Бъяра в Дгелт. План благополучно провалился, и теперь перед эльфом стояли две проблемы: одна – это выбраться из «Одной тайны» с пленником, а вторая – заставить его не только говорить, но и послать весточку хозяину.

Выглянув за дверь, эльф убедился, что с выносом тела будут сложности. В конце коридора имелся черный вход, но его сторожили двое здоровенных хмурых дядек с увесистыми дубинками у пояса. Ну не волочь же связанного и мычащего пленника через переполненный народом зал. А из оружия у лангера имелся только стилет на запястье. Да и не планировал он никого убивать этой ночью. Впрочем, оставалась еще милашка Мин, заманившая его в западню. Она как раз вертелась в общем зале в поисках нового клиента. Альс с самой дружелюбной улыбкой на устах поманил барышню пальчиком. Снова оказаться в обществе эльфа она не хотела, но под гневным взглядом хозяина, подхватившего на лету золотую монету, специально брошенную эльфом, не осмелилась противиться. Еще одна такая же монета – и содержатель заведения позволил бы сделать со своей шлюхой все, что богатому клиенту заблагорассудится, хоть на кусочки порезать.

Альс тем временем затянул девушку в темноту коридора и ласково прошептал прямо в самое ухо:

– Что же ты покинула нас, милая, да еще так неожиданно? Мы уже заждались тебя.

– О-ой, – прошептала Мин, цепенея под серебряным взглядом эльфа.

– Ой? Это теперь так называется? – изобразил живейшее удивление Ириен. Он держал девчонку за толстую косу, оттянув голову так, что она выгнулась дугой. – Пойди и отвлеки громил, стоящих на черном входе. И без глупостей. Если не хочешь отправиться к прародителям. Поняла? Кивни.

Мин яростно затрясла головой. Ей очень хотелось жить. Кому не хочется в семнадцать-то лет? А в том, что эльф ее не пощадит, Мин была убеждена так же, как и в том, что утром взойдет солнце. И она сделала все, как он ей велел. И даже на прощание получила серебряную корону.

Когда Ириен вернулся, лангеры сидели у Джасс и наблюдали за очередной партией в элтэа-и-ши. А посмотреть было на что. Хитрая хатамитка создала с Унанки коалицию, и теперь они медленно, но верно громили принца Ярима, отыгрывая у него все новые и новые «поля» и загоняя его «драконов» в проигрышный уголок. Ириен прислушался к голосам и узнал, что Яримраэн проиграл уже половину Дгелта и готовится проиграть вторую. Пард и Мэд болели за принца, а Сийгин и Тор – за девушку, оживленно перебрасываясь задиристыми шуточками и наперебой предлагая свою помощь в разделе имущества между выигрывающими сторонами. Эльфу не хотелось портить им развлечение, но с пленником надо было что-то делать. Он осторожно тронул за плечо Сийгина, делая ему знак выйти.

– Посмотри, какой у меня сегодня ночной улов, – сказал он, выведя орка на задний двор, где оставил лежать стукача. – Это человек Бьен-Бъяра.

– Ух ты! – обрадовался Сийгин, рассматривая добычу. – Так вот чем ты промышлял последнее время. А мы-то думали… Позвать остальных?

– Не надо. Мы сами с ним побеседуем, если ты не против. Тут рядом есть замечательный брошенный дом, там нам никто не помешает.

Пленник захрипел, догадываясь, как с ним собираются беседовать. Они взяли связанного человека за руки за ноги и довольно быстро унесли прочь со двора.

– У тебя что-нибудь есть с собой? – с нажимом на слове «что-нибудь» сказал орк, не поворачивая головы.

– Зачем? Одного ножа будет достаточно, – ответил эльф.

Ириен не слишком надеялся, что их намеки помогут сломить губастого. Он не производил впечатления человека слабого или пугливого, но подготовить его следовало жестко. Он еще сумеет убедиться, что эльф никогда не шутит такими вещами, как добротная пытка.

В развалинах хибары пахло тленом и пылью. Крыша давно рухнула, открывая взору сверкающий звездами купол небесной тверди, но стены продолжали стоять, защищая от постороннего глаза. Да и потом, сорная трава в человеческий рост укрывала надежно.

– Ну, вот мы и пришли, – объявил Альс, роняя стукача на утоптанную землю, как мешок с навозом. – Растяни-ка его посильнее, Сийгин, чтоб даже пальцем не смог пошевелить.

Пока орк старательно исполнял приказание, Альс извлек из рукава узкий нож с крестообразной рукоятью и демонстративно покрутил перед собой, но так, чтобы стукач видел, как сталь блистает в свете двух лун. Очень красивое зрелище.

– Советую не кричать, потому что по соседству практически никто не живет, а сторожа здесь не ходят. Тебя никто не услышит. Договорились? – сказал он томно и добавил, обращаясь уже к Сийгину: – А ну-ка, давай попробуем вытащить у него кляп.

– Эх-х-хе, – хрипло закашлялся пленник.

– Горлышко заболело? – участливо поинтересовался Альс. – Ничего, скоро пройдет.

– Ч-чего тебе надо? – спросил тот, откашлявшись.

– Мне нужен твой хозяин – Бьен-Бъяр. Где он сейчас? Как его найти?

Альс присел на корточки рядом с головой распятого на земле осведомителя и с неподдельным интересом разглядывал его смуглое, мокрое от холодного пота лицо. Глаза у типа – препоганые, холодные, мутно-бурые и лживые. Не нужно было быть Познавателем, чтобы видеть эту мразь насквозь.

– Пошли вы, нелюди ушастые. Я вам не северная бледная шавка, я хисарский вор Хорнст и боли не боюсь. Из меня, кроме жил, ничего не вытянешь. Были уже такие умники, – прошелестел пленник.

– Правда? – слегка удивился эльф. – Так то ж тебя люди пытали, а мы с господином орком совсем другое дело. Мы ведь нелюди, и методы у нас что ни на есть нелюдские. Верно, Сийгин?

Сийгин, ухмыляясь во весь рот, кивнул. Так, должно быть, улыбается сытый крокодил на отдыхе. Нет, он был совсем не садист и не живодер, но взгляды Ириена на разные способы развязывания языков всецело разделял. Это Тор попытался бы убедить пленника, а покойник Элливейд, как всегда, стал бы пробовать на практике скудные познания в боевой магии, которые он накопал из всяких колдовских свитков, и, разумеется, все испортил бы.

Маргарец за всю свою жизнь не смог зажечь даже малюсенького колдовского огня. Правда, однажды ему попался настоящий волшебный свиток с заклинанием, и до того момента, как Ириен успел выяснить сей прискорбный факт и вмешаться, успела выгореть целая комната в их доме.

Сийгин же предпочитал старый дедовский метод расспросов особо упертых личностей. В родной деревне в подобных случаях пытуемого сначала медленно поджаривали на огне с разных сторон, а потом запускали на раны жуков-кожеедов, и редко кто оставался молчаливым после третьего жука, не говоря уже о четвертом. Эльфийские же приемчики орку тоже пришлись по душе. По крайней мере не так воняло горелым мясом. И на этот раз орк не разочаровался в своем командире. Когда-то давно он был потрясен разительным несоответствием между вполне обычным сложением Альса, который ничем не отличался от своих сухощавых и гибких сородичей, и чудовищной силой, таящейся в его руках. Не прилагая никаких видимых усилий, эльф мог разогнуть аймолайскую подкову или острым ножом перерезать кость в любом месте. Чем, собственно, он в данную минуту и занимался.

– Не надо… Я-а-а-а скажу… где Степной Волк. Я-а все-о-о-о ска… жу! – завизжал бывший хисарский вор сразу после того, как Альс отделил у него третью фалангу на указательном пальце правой руки.

Сийгин быстренько зажал тряпкой кровоточащий обрубок.

– Вот видишь, Хорнст, а мы ведь еще даже не дошли до рекорда. Один маргарец таким образом лишился почти всех пальцев на руке, – назидательно сказал Альс, вытирая лезвие об одежду пленника.

– Нет, у него осталась одна фаланга на мизинце, – поправил орк.

– Ну, это не суть важно, – бросил эльф. – Итак, я весь внимание.

Хорнст говорил быстро, захлебываясь словами от желания поделиться своими знаниями. К сожалению, Бьен-Бъяр находился далеко, на пути в Чефал, решив-таки осуществить мечту и из разбойника превратиться в царя. В Сандабарском царстве назревал дворцовый переворот, и такой шанс упускать было нельзя. Ириен лишь удовлетворенно кивал, внимательно всматриваясь в лицо допрашиваемого. Какое-то воспоминание назойливо скреблось в его памяти, не давая сосредоточиться как следует.

– Теперь следующий вопрос: есть ли в городе еще люди Бьен-Бъяра? Подумай хорошенечко, прежде чем отвечать. От этого многое зависит.

Хорнст молчал очень вдумчиво, но глаза его непрестанно бегали из стороны в сторону. Точь-в-точь как ускользающее воспоминание Ириена.

– Есть, непременно есть, но я их не знаю. – Хисарский вор отчаянно выторговывал себе жизнь. Он просто обязан был убедить лангера в своей исключительной значимости. – Бьен-Бъяр всегда перепроверяет мои доносы.

– Значит, он может узнать, что ты чрезмерно разговорчив?

– Может. Если другие заметят мое исчезновение, то к Волку отправят специального гонца.

Вероятнее всего, так оно и было на самом деле. Всегда существовала угроза, что кто-то может перекупить доносчика, и Бьен-Бъяр просто обязан был иметь определенные гарантии лояльности Хориста.

Эльф и орк переглянулись. Смысла удерживать хисарца дальше нет. В любом случае Бьен-Бъяр мог предположить, что Альс не оставит без отмщения убийство одного из своих лангеров. Степной Волк будет наготове, даже если напялит на себя сандабарскую корону. Вот только убить коронованного владыку будет посложнее, чем царя разбойников.

Сийгин уже приготовился освободить пленника, но эльф жестом приказал подождать. Подозрение, не дававшее ему покоя все время с момента встречи с хисарским вором, готовилось проклюнуться на свет, совсем как птенец из яйца. Тяжелый арбалет со стальным ложем, болт из которого, толщиной с мужской палец, без труда пробивает броню маргарского панцирника… Вот оно, сказал себе Ириен. Он вспомнил…

– Скажи мне, Хорнст, а давно ты осел в Дгелте? – проникновенно спросил он.

Орк внутренне напрягся, потому что в тех редких случаях, когда ему доводилось слышать подобный тон у Альса, дело заканчивалось смертоубийством. В немелодичный голос эльфа вкрадывались такие леденящие нотки, от которых у Сийгина мурашки шли по телу. Так тянет сквозняком из щели в заброшенном склепе, где кроме обычных покойничков можно найти и кое-кого похуже.

– Года два будет, – ответил Хорнст. Он ничего не предчувствовал.

– А до того ты ведь с Бьен-Бъяром ходил? Верно?

– Верно.

Альс наклонился очень низко над лицом пленника, чтобы смотреть прямо в его глаза, и сказал свистящим шепотом:

– Ты слишком любил пользоваться своим арбалетом.

– Д-да…

– Очень приметное оружие. Даже в степи. А я все думал, где я мог видеть такие же стрелы. И вот вспомнил. В становище Трэуш. Сийгин, ты помнишь Трэуш?

Орк в ответ шумно сглотнул. Это было то воспоминание, с которым он с удовольствием бы расстался. Трэуш снился ему почти целый год, заставляя скрипеть зубами и просыпаться в холодном поту. Если у степных кочевников и можно что-то забрать, то только их жизни. Несколько семей, таскавших свой убогий скарб с места на место на единственном верблюде примитивной волокушей. Пятнадцать детей от двенадцати лет до двух месяцев от роду, три женщины, две старухи и четверо мужчин – вот и вся община, которая при всем желании не могла противостоять сотне отборных головорезов. Лангу занесло туда случайно, и то, что увидели лангеры, называлось зверством даже по меркам не ведавшей пощады и жалости Великой степи. Непробиваемый в иных случаях Пард долго блевал в кустах, а Торвардин замолчал на два дня. Лишь Альс тщательно обошел всю эту бойню и осмотрел все останки. Там была девочка, такая милая десятилетняя девчушка С пушистой толстой косичкой на макушке. Ее распяли на дне перевернутой волокуши толстыми стальными арбалетными болтами и… Лучше дальше вслух не говорить о том, что с ней сделали Степные Волки. Но теперь Сийгин тоже вспомнил.

– Ах ты падаль… – прошипел орк. – Альс, это сделал он?

– Спроси у него сам, – посоветовал Ириен. – Велика ли удаль – прибить маленькую девочку к волокуше?

– Я нужен тебе! Я нужен тебе! – забулькал хисарец, но, глядя в ледяные глаза эльфа, понял, что сейчас его будут убивать, и уже открыл рот, чтобы заорать.

Животный ужас, страшное желание жить, боль, так много боли, ненависть, бессильная ярость… Они промчались через Ириена, словно сгусток огня, опаляя душу. Так много боли, так много ненависти…

Удар по горлу разорвал голосовые связки стукача, лишив его даже призрачной надежды на спасение.

– Ненавижу живодеров. Как же я ненавижу мучителей и живодеров, – зло бросил Альс, быстро делая тонкие, сочащиеся кровью разрезы на лице и теле хисарца, а закончив, встал и добавил, бесстрастно глядя в побелевшие от боли и ужаса глаза Хориста: – Если бы у меня было побольше времени, то ты, мразь ползучая, сдох бы самой медленной и мучительной смертью, которую только могли измыслить мои изощренные в любом деле сородичи. Дней десять, не меньше. Но считай, что тебе повезло, выродок, ты умрешь еще до заката. Бродячие собаки, крысы и, кто знает, может быть, даже маленькие крылатые твари – варта'ш, которые так охочи до свежего живого мяса, успеют неплохо тобой перекусить. Твоя кровь придется им по вкусу, – расписывал Альс, скалясь, словно свирепый пес. – Тебе не будет скучно за Гранью, скоро я пришлю к тебе Бьен-Бъяра. Вам будет что вспомнить.

Сийгин крепко стиснул зубы, отгоняя воспоминания.

Раскрытый в последнем крике рот девочки из становища, ее мертвые черные губы и толстая зеленая муха, ползающая по ним.

– Ириен, что с тобой? – спросил уже в который раз Яримраэн, видя, что лангер полдня пролежал на своем матрасе, внимательнейшим образом разглядывая беленый потолок комнаты. – Что случилось?

– Ничего.

– Твое пятое по счету «ничего» меня не устраивает, – заявил принц-бастард решительно.

– Отстань, Ярим.

– Не отстану. Я, видишь ли, порядком огрубел в хисарской яме и не стану следовать дурацким правилам взаимной вежливости. Не видать тебе столь желаемого уединения, Ириен Альс.

Ириен вздохнул. Яснее ясного, что принц не отстанет, и дело тут не в правилах хорошего тона. Яриму никогда и никакие правила не были в указ.

– Ладно, слушай, – сдался лангер и рассказал принцу о рейде по злачным местам Дгелта и хисарском воре Хористе, а заодно о становище Трэуш и тяжелом арбалете.

– И что же тебя мучает? Что так растревожило твою совесть? Память о мертвой девочке? Ты видел и кое-что пострашнее. Смущает собственная жестокость? Тоже не верю. Тогда что?

Альс устало потер искалеченную щеку, пытаясь собраться с мыслями.

– Я подвел лангу, Ярим. Поддался собственному гневу и убил так необходимого нам человека. И теперь Бьен-Бъяр начнет всерьез готовиться к встрече с лангой. Без боевого мага с полутора сотнями хорошо вооруженных конных воинов нам ввосьмером не справиться. О том моя печаль, дорогой принц. Я уже давно мыслю как командир ланги и с угрызениями совести практически не знаком. Не обольщайся относительно моей чувствительности, – пояснил он, стараясь говорить как можно проще и доступнее.

– А почему без магии? – удивился Яримраэн. – Ты ведь у нас…

И осекся под жестким взглядом Ириена.

– Я за десять лет даже сухую палку не назвал Истинным Именем. Я больше не тот, кого ты знал когда-то давно. Я лангер и останусь им до самой смерти. Наша клятва нерушима.

– Я не спорю… – растерянно пробормотал принц, он уже догадался. – Ты ослепил Зеленую Ложу, отказавшись от своего волшебства.

– С тех пор как покойница Мирамир и Арьятири со товарищи поохотились на меня и мою Силу в Тассельраде, я додумался только до такого способа исчезнуть. И, клянусь, не сожалею. У ланги свой свет и своя сила, и каждый из нас частица целого. Это дает много преимуществ.

Ириен слегка улыбнулся собственным мыслям. Мало кому в целом мире теперь известно о ланге больше, чем принцу-бастарду. Ярим опять сумел всунуть свой породистый нос в совершенно чужие ему дела.

– Элливейд был частью моей души, и тот, кто отнял его у нас, должен получить по заслугам. Если бы кто-то отрезал тебе руку или выколол глаз, то ты наверняка пожелал бы отплатить той же монетой. Так ведь? Ланга вправе карать, да и не осудит никто нас, если мы избавим степь от Волков. Не в обиду будет сказано настоящим волкам.

– Джасс тоже хочет встретиться с Бьен-Бъяром, и я ей помогу, чем смогу, – сказал медленно принц-эльф. – Значит, цель у нас одна. Боюсь только, что хатамитке слишком уж не терпится его найти. Еще немного, и она начнет действовать.

– Ты хорошо ее изучил, – хмыкнул недоверчиво Альс.

– Яма сближает лучше, чем супружеская постель, – пояснил Ярим. – Только не подумай чего-нибудь лишнего, Ирье. Мы помогали друг другу выжить, не более того. – (Ириен пожал плечами). – Я лишь хочу тебя попросить немного присмотреть за ней. Моих глаз не хватит. А когда ты узнаешь Джасс поближе – ты многое поймешь, – оптимистично заявил принц, хлопая сородича по плечу.

– О да! Могу себе вообразить, какое она сокровище, – проворчал тихо Ириен, когда принц выскользнул из его комнаты.

То ли Яримраэн предчувствовал, то ли и в самом деле досконально изучил повадки своей новой подруги, но не прошло и трех дней, как Джасс проявила все признаки нетерпения. Для начала она бессовестно обобрала всех простаков в окрестных игорных домах, играя с ними в обычную шигу. Требуется совсем немного: капелька наглости чуть-чуть ловкости рук и никаких угрызений совести. Все знают, что в шигу выиграть невозможно, но если уж находятся такие дурни, то просто грех не наказать извечную человеческую жадность и глупость. Разбогатев, Джасс приоделась, останавливая свой выбор на добротных мужских штанах и ярких рубашках. Она не собиралась менять свои привычки, но в патриархальном Дгелте, где свободные женщины от мала до велика ходили в широченных балахонах, скрывающих все, что только можно скрыть, наряды Джасс вызывали повышенное внимание у мужского населения. Поэтому Тор добровольно выполнял при Джасс обязанности телохранителя. Обычно любому приставале хватало беглого взгляда на его мощную фигуру, чтобы всякое желание познакомиться с Джасс исчезло на корню. Тор своими обязанностями не тяготился, а Ириен считал, что таким образом просьба Ярима выполняется наилучшим образом. До тех пор, пока в один из прекрасных вечеров, когда злое солнце уже кануло за горизонт, легкий ветерок колыхал пальмовые листы и прохлада от озера начинала растекаться по утомленным улочкам Дгелта, мирное течение Ириеновой мысли не прервал вихрем влетевший мальчишка – метельщик по прозвищу Тушканчик.

– Там драка в духане! Страшная драка! Битва!!! На вашу ба… леди напали!!!

Ириен ловко поймал мальчонку за шиворот, поднял над землей, как мышонка, заставив повторить все то же самое, но подробней и с указанием конкретного места проведения битвы. А потом осторожно отпустил, дав за услугу мелкую медную монетку. Для Тушканчика она была целым состоянием, и за еще одну монетку он очень быстро довел эльфа до злополучного духана.

Альс осторожно переступил через распростертое на пороге тело и нырнул в орущее скопище людей. В центре зала находился Торвардин с длинной скамейкой в руках, выполняющей одновременно роль тарана и щита. Слева от него с длинным кухонным тесаком в руках замерла Джасс, правую руку тангара защищал Унанки, бешено вращающий мечом. Ириен прибыл в духан как раз в тот момент, когда нападающая сторона решила сменить тактику и перегруппировать силы. А силы были немалые. Почти два десятка бородатых, в разноцветных тюрбанах аймолайцев, вооруженных короткими степняцкими мечами, окружили со всех сторон отчаянную троицу. Настроены они были весьма и весьма решительно, несмотря на то что трое их соратников уже лежали на земляном полу неподвижно. Толпа завсегдатаев от души развлекалась развернувшимися боевыми действиями, громко делались ставки. Примерно три к одному и не в пользу лангеров. Охотники за женщинами считались опытными и отважными бойцами, и мало кто кроме лангеров отважился бы выступить против них с оружием в руках. Только в Дгелте они могли появиться открыто и безнаказанно. Вся остальная степь шарахалась от них как от чумных. Охотники за женщинами выходили на свой промысел трижды в год и редко когда возвращались в священный город Сакш без добычи. Будь Джасс юной девой, не познавшей мужчину, Ириен еще понял бы азарт охотников, но хатамитка уже вышла из нежного возраста. Конечно, она была на редкость светлокожа, но для охотников это качество не самое главное.

Передышка длилась очень недолго и возобновилась, когда Унанки увидел Ириена и громко заорал по-эльфийски:

– Ирье! Нам здесь… – точно и красочно обрисовав реальное положение дел одним кратким, но сильно неприличным словом.

Охотники, поняв, что прибыла подмога, снова пошли в атаку. Шутки кончились, Альс извлек свои мечи и присоединился к сражению, внося хаос в ряды атакующих. Унанки дико взвыл на высокой ноте, и теперь меч в его руке стал похож на сверкающее колесо. «Мельница» была и оставалась одним из излюбленных его приемов. Воодушевление эльфа передалось Тору и Джасс. Тангар отмахивался скамейкой, не теряя ни темпа, ни резкости движений. Будь он один, то уже наверняка отбился бы, но он прикрывал спиной Джасс. Молодая женщина, в свою очередь, пользовалась импровизированным оружием с отменной сноровкой и приличной для женщины силой. Разумеется, Альс не считал хатамиток плохими воинами, среди них слабачек и неумех просто не водилось, но тесак в руках Джасс оказался не менее смертоносным оружием, чем узкий эльфийский меч Унанки.

Ланга для того и создается, чтобы сражаться до конца. По всему континенту ходили рассказы о том, как погибла знаменитая ланга Гонфайда-полуорка, приняв совершенно безнадежный бой на острове в дельте Бэйш. Девять против пятидесяти четырех. На безымянном острове и по сей день лежит пирамида из шестидесяти трех черепов. Или, к примеру, история ланги Фендаха, когда оставшийся в одиночестве самый младший из лангеров – двадцатилетний человеческий паренек Дейнер сумел отомстить за всех своих соратников, уничтожив их убийц одного за другим за какой-то неполный год.

Сражение в духане при всем желании нельзя назвать подвигом, достойным героической баллады, но лангеры не собирались отступать. Охотники, со своей стороны, тоже сумели доказать, что неспроста носят мечи. Однако их упорство оплачивалось дорогой ценой. До тех пор пока количество аймолайцев не сократилось на треть, они предпринимали одну за другой отчаянные атаки, норовя добраться до Джасс. Видя же, что усилия их оказываются тщетными, ряды бойцов редеют, а цель не становится ближе, главный среди охотников – коренастый тип с разрисованной татуировками мордой – сделал своим подчиненным знак остановиться. Некоторое время в духане стояла тишина, сопровождаемая только тяжелым дыханием противников. Аймолаец поднял руку и сказал на жуткой смеси общего и оролирса, обращаясь к Ириену, безошибочно отгадав, что разговаривает с равным:

– Мы можем заплатить за женщину, лангер-сидхи. Хорошая цена за сомнительный товар. Сотня золотых алуро – в Сакше это цена за трех пятнадцатилетних девственниц.

– Нет, – ответил Альс не терпящим возражений тоном. – Уходите, пока целы. Я никем не стану торговать.

– Это твое последнее слово, эльф? – серьезно поинтересовался главарь охотников.

– Самое последнее, – отрезал тот и, чтобы не оставалось сомнений, принял боевую позу, подняв оба меча.

– Будь по-твоему; эльф, но мы еще вернемся за ней, – пообещал аймолаец и что-то сказал своим людям на резком, лающем диалекте южан.

Их лица озарились вдохновенной ненавистью, но привычка к послушанию взяла верх. Охотники оставляли поле боя, напоследок окатывая Джасс взглядами, полными бешеной, но бессильной ярости.

«Надо сильно постараться, чтобы так задеть людей, – подумалось Ириену. – Не женщина, а источник мирового зла».

На дворе всех уже поджидали вооруженные алебардами стражники падшха. Их командир разумно решил дождаться финала баталии, чтобы выяснять подробности, когда страсти утихнут сами собой. Зачем совать собственную башку в опасную передрягу, если пришельцы-чужаки рубят друг другу головы и пускают кровь. Очень разумно и предусмотрительно с его стороны, тем более что никто из горожан не пострадал. Приказ был прост. Командиров ланги и охотников доставить во дворец падшха Джофейра. Живыми или мертвыми. Ириен предпочел не сопротивлялся и без возражений отправился вслед за офицером.

В любом другом случае прогуляться через роскошный дворцовый сад Ириену было бы куда как приятно. Аллеи, засаженные белыми розами, подстриженные под линеечку кусты и деревья, журчание десятков фонтанов делали этот уголок Дгелта чарующим кусочком красивой южной сказки. Падшх Джофейр, несмотря на довольно поздний час, не поленился и лично принял нарушителей спокойствия своего города. Если бы Ириену пришлось выбирать себе монарха, которому служить верой и правдой, то он бы непременно склонился к кандидатуре Джофейра. Падшх умудрился из умненького уравновешенного юноши стать умным и толковым властителем. Редкостное качество, свойственное лишь правителям далекого прошлого, непонятным образом воплотилось в нем – падшх на первый план ставил интересы Дгелта, а только на второй – удовлетворение своих желаний.

Молодой мужчина, слегка полноватый от роскошного образа жизни, с ухоженной бородкой, в золотистых шелках, внимательно изучал представленных ему буянов, взирая на них с высоты своего трона. Он молчал, перебирая в воздухе унизанными перстнями пальцами, и то было нехорошее предзнаменование. Падшх и не думал скрывать свое раздражение и недовольство.

– Я не потерплю кровопролития в моем городе, – молвил он, делая знак страже, чтобы лангера и охотника подвели поближе. – Что вызвало ваше столкновение, тунг Фурути?

Старший охотник низко поклонился и, бросив злой взгляд на лангера, сказал, старательно подбирая слова на общем:

– Нам нужна женщина по имени Джасс, заклинательница погод из Храггаса. Она убийца и клятвопреступница. Храггас погиб по ее вине. Выдай нам убийцу тысячи человек, о светлейший.

– Храггас – это где? – спросил падшх у пожилого советника, почтительно склонившего голову за правым плечом Джофейра.

– Маленький городишко на самом юге аймолайского побережья, светлейший, – пояснил тот.

– Понятно, – кивнул падшх. – Я сужу только преступления, совершенные в Дгелте, и никого никому не выдаю. Что скажешь ты, лангер-сидхи?

Ириен тоже поклонился, прежде чем заговорить.

– Женщина находится под моим покровительством, светлейший.

– И все?

– Да, светлейший.

– Понятно.

Джофейр молча изучал обоих, и вид прожженных степных головорезов его вовсе не радовал.

– Фурути, ты и твои люди должны покинуть Дгелт до рассвета. Передашь в Сакше сам знаешь кому, что Дгелт исправно поставляет девушек нужного возраста в храм, чтобы быть избавленным от внезапных посещений охотников.

– Но светлейший… – начал было возражать охотник, но осекся под испепеляющим взглядом правителя. Стражники сделали шаг в его сторону. – Как прикажешь, светлейший падшх.

Обозленного охотника быстро вытолкали из зала.

– Тебе я советую сделать то же самое, Ириен Альс, – проворчал падшх, вставая с резного трона и направляясь к эльфу.

– Дай мне время хотя бы до заката, светлейший, – смиренно попросил тот.

– До заката так до заката. Только чтоб духу твоего больше в Дгелте не было. Покровительствуй бродячим хатамиткам, рубись с охотниками, отрезай пальцы разбойникам, развлекайся как пожелаешь, но делай это в каком-нибудь другом городе, – тихо сказал Джофейр, подойдя к Ириену вплотную, так чтобы слышал только эльф. – Хочешь свалить Волка? Да поможет тебе Великая Пестрая Мать! Сделай это, и в степи станет легче дышать. Только не забудь старую маргарскую поговорку: «Нанял колдуна – готовься в преисподнюю, нанял лангу – готовься, что тебя и туда не пустят», – прошипел падшх и громко добавил: – Убирайся с глаз моих!

Воистину светлейший падшх, правитель Дгелта, войдет в анналы истории как величайший из правителей благословенного богами оазиса. Он не хотел, чтобы Бьен-Бъяр в отместку предал его уютный город огню и мечу, если вдруг ланга не справится со степными разбойниками.

Ланга в полном боевом облачении терпеливо ждала своего командира. Яримраэн сердито молчал. Мэд деловито осмотрел героев битвы в духане. Унанки отделался несколькими глубокими порезами, Тору выбили левое плечо, а у Джасс медленно заплывал подбитый глаз.

– Ничего падшх Ириену не сделает, – заявил самоуверенный Сийгин.

– Посмотрим, – пробурчал Пард, терзающий свою бороду обеими руками от избытка чувств. – Как бы нас не поперли из города. Джофейр на безобразия сквозь пальцы смотреть не станет. Выгонит нас в чисто поле. И все из-за тебя, барышня. На кой ты с охотниками связалась?

– Я их не трогала, – обиженно фыркнула Джасс.

– Ты спятил? Это ж охотники за женщинами! – вмешался Торвардин, морщась от боли.

Отношение тангаров к женщинам общеизвестно, а Тору только дай волю спасти какую-нибудь даму из лап негодяев. Маленькие девочки, юные девицы, зрелые женщины и древние старушки могли смело идти к Торвардину, сыну Терриара, не приведи боги случится с ними какая беда-печаль. Пард справедливо полагал, что, родись тот не огнепоклонником-тангаром, а человеком, быть бы золотоволосому богатырю рыцарем-паладином у какой-нибудь королевы. Пард и сам не брезговал общением с женщинами, но защищать каждую бабью блажь считал делом безнадежным и дурацким по определению.

– Если к утру Альс не вернется, мы пойдем во дворец, – решительно сказал Мэд и извлек из маленькой поясной сумки свиток, перевязанный белой ленточкой.

– Это еще что такое? – подозрительно спросил орк, щурясь, как злой кот.

– Магический свиток из Хисара. Открываешь, читаешь и…

– Дгелту…, – закончил за него Альс. – Дай сюда! – Он требовательно протянул раскрытую ладонь.

Малаган выругался одними губами, но свиток отдал. Альс повертел Мэдово сокровище перед носом, делаясь еще более мрачным и злым, чем был, когда пришел. Потом обвел всех тяжелым взглядом, ледяным, как вершина священной горы Аракойт.

– Вы что, взбесились тут все? Одни изображают из себя великих героев – защитников женщин, другой запасается заклятием Огневея, а третья… – Альс сделал самую длинную паузу за всю историю существования ланги, прожигая глазами у бывшей хатамитки дырку между черных глаз. – Пойдем побеседуем, леди Джасс. Сиди на месте, Ярим, – прикрикнул он на зашевелившегося сородича. – Я жажду поговорить с нашей милой гостьей наедине. А вы, – он снова обвел лангу суровым взором, – собирайте вещички, до заката нам предписано убраться из Дгелта.

Никто не осмелился перечить лангеру, даже вечный спорщик Сийгин, даже Тор, борец за всемирную справедливость. Тангар только печально проводил взглядом Джасс, молча последовавшую за эльфом в соседнюю комнату.

– Ну не пришибет же он ее? – не то спросил, не то уверил самого себя принц, беспокойно ерзая на месте.

Сийгин вздохнул, и лангеры снова затаились, старательно прислушиваясь к звукам по ту сторону двери. Унанки и Тор делали это особенно тщательно, твердо решив между собой вмешаться сразу, как только услышат что-нибудь подозрительное. Унанки знал Ириена чуть ли не с детства и готов был присягнуть, что никогда не видел сородича в таком негодовании. Неизвестно, чем мог закончиться подобный разговор, потому как Джасс тоже не отличалась ни тихим нравом, более подобающим женщине, ни существенным здравомыслием.

– Если будет драка, то чур – эльфы держат эльфа, – предложил Пард.

Унанки и Яримраэн согласно кивнули.

Нет, Джасс совершенно не чувствовала себя виноватой Столкновение с охотниками – чистая случайность. Если бы не уговоры Яримраэна, то и след бы ее простыл в Дгелте. Собственно говоря, Джасс быстро восстановила силы и давно могла отправиться хоть в Чефал, хоть в Даржу в зависимости от того, где сейчас мог бродить Бьен-Бъяр со своими молодцами. От мысли, что грязные лапы душегуба держат ее и Хэйборов меч, рот у Джасс наполнялся горькой слюной и сводило скулы. Поначалу бывшая хатами не возражала против общества лангеров. Надо быть совсем уж дурой, чтобы отказываться от помощи и содействия самых лучших воинов, каких только можно сыскать в степи.

– Что было нужно от тебя охотникам, леди? – спокойно спросил Ириен, предварительно плотно прикрыв за собой створку двери.

Он стоял, прислонившись к стене, в грязной одежде, забрызганной кровью, не расставшись с оружием, холодный и неизмеримо далекий, как облако над горным хребтом.

– Леди?

– А как ты предлагаешь называть себя, заклинательница погод?

– Как и прежде – Джасс.

– Очень хорошо, пусть так, – согласился Ириен с пугающей безмятежностью. – Так вот, Джасс, по твоей милости нам придется убираться из Дгелта. Ты слышала, сколько времени отпустил нам падшх? Я не стану спрашивать, что в действительности случилось в Храггасе…

У Джасс непроизвольно дернулась щека.

– Это не мое дело, да и не в правилах ланги совать нос в чужие дела, когда ее не просят. Мне важнее было бы знать, зачем тебе понадобился Бьен-Бъяр? Он ведь мог убить тебя тогда возле храма. Но не убил, и ты жива, здорова и на свободе, чего тебе еще от него надо?

Ничего в тоне и манерах эльфа не выказывало его вполне ожидаемой злости и раздражения. Он умел держать себя в руках и если не желал демонстрировать своих истинных чувств, то делал это почище самого талантливого лицедея. Худое узкое лицо, словно у каменного идола, не выражало никаких чувств. Иногда Джасс завидовала нечеловеческой выдержке Ярима, но он – другое дело. Яримраэн рожден, чтобы носить корону, и только упущением богов такая возможность для него потеряна.

– Я тебе не присягала, Ириен Альс, и не могу припомнить момента, когда просила опекать меня, – жестко ответила она. – Я хоть и бывшая, но все же хатамитка и постоять за себя могу хоть в кабацкой драке, хоть в степи. А что касается Бьен-Бъяра, то мне по большому счету нужна не столько его жизнь, хотя видит Пестрая Мать, его смерть доставила бы мне несказанное удовольствие, а мой меч. Тот, который он отобрал у меня. Эта вещь для меня ценнее всего на свете, и я ни за что не оставлю его в руках Волка.

– Бьен-Бъяр сейчас в Сандабаре, рано или поздно он окажется в Чефале. И, насколько я могу судить о его планах, никуда он оттуда не денется. А мои… м… люди не вылезали из седел чуть ли не с начала балагера, и я очень надеялся, что самую тяжелую и жаркую пору мы проведем здесь, в Дгелте. А что прикажешь делать теперь, после твоей дурацкой выходки? Тащиться по самому пеклу и гробить лошадей?

– Какого демона! – мгновенно взвилась Джасс. – Это ты приставил ко мне тангара. Я и без него справилась бы с командой Фурути.

– Одна против двадцати? – фыркнул эльф. – Надо было сидеть здесь, в этой комнате, и носа с постоялого двора не высовывать, как я тебе приказал.

– Ты мне приказал? Да кто ты такой, Ириен Альс, чтобы приказывать мне? Я пока еще не вступила в лангу. И никогда этого не сделаю. Мне что, прикажешь в твоей простыне сидеть завернутой?! Я зарабатывала на одежду.

– Зарабатывала? – саркастично ухмыльнулся эльф.

– Каждый зарабатывает деньги как умеет. Можно подумать, ты со своей лангой цветочки на продажу выращиваешь! Мне нужно было одеться, купить оружие. Лошадь, в конце концов, тоже денег стоит…

– Мой человек помог вызволить тебя из тюрьмы только потому, что я узнал о принце, которому не место в хисарской яме, и только поэтому ты оказалась на свободе. В качестве довеска к Яримраэну и не более того. И я не обязан платить за твои наряды, женщина.

В голосе Альса звенела настоящая сталь. Теперь и он уже не стоял, расслабившись и подпирая стенку, и с Джасс слетела маска смирения и раскаяния, которую она старалась удерживать на лице. Они застыли друг против друга, напряженные, как тетивы луков. Пришла пора высказать все то, что накипело на душе у каждого.

– Я ничего тебе не должна, эльф, – тихо выдавила из себя хатамитка. – А если ты считаешь, что должна, то назови, сколько, и я со временем расплачусь полностью, до медного итни. Так сколько?

– Уже сочлись, – отчеканил Ириен. – Бери мою лошадь и убирайся!

Джасс вспыхнула, сдерживая страстное желание съездить по эльфьей физиономии, оттолкнула Альса плечом и вылетела наружу.

– Джасс, ты куда?! – крикнул ей вслед Яримраэн.

– Я ухожу, – буркнула Джасс и принялась деловито собирать свой маленький заплечный мешок.

Тонкое одеяло, веревка, набор дротиков, нож, сменная рубашка, огниво, бурдючок для воды… Весьма скромный дорожный набор для самого бывалого бродяги, но она не пропадет. Бывало и хуже, гораздо хуже. Кто знает как, тот может выжить в степи, даже в середине гвадера. А Джасс не только знала, она не раз это проделывала почти без ущерба для здоровья. В Хатами неженкам делать нечего.

– Куда это ты собираешься? – поинтересовался принц, все время наблюдавший за скорыми сборами.

– У меня есть дела, – ответила она ему безразлично. – Мне давно следовало уйти, а теперь мне с лангой делать нечего.

– Вот как?! Это тебе Ириен сказал или ты сама решила?

– И то и другое. Я прекрасно обойдусь без ланги. Я хатами, и степь мне дом родной, если помнишь.

Высокая фигура Ярима заслонила ей проход.

– Отойди в сторону, Яр, пока я не разозлилась по-настоящему, – прошипела она, глядя на принца снизу вверх.

– А то что будет? Пырнешь меня ножом? А силенок хватит? – в тон ей ответил Ярим, насмешливо скалясь.

– О чем это он? – тихонько спросил Мэд у Унанки.

Лангеры в полном оцепенении наблюдали за развивающимся действом, как крестьяне с хутора смотрят на выступление заезжего балагана. Всякое бывало в их маленьком сообществе за пятнадцать лет. Бывало, Малаган устраивал споры, плавно перетекавшие в громогласные скандалы. Тор, как никто иной, умел демонстративно молчать и день, и два, и десять дней подряд, впадая в жестокую обиду по какому-то своему тангарскому поводу, смысл которого понять может только тангар. Пард однажды подрался с Элливейдом, Сийгин по любому поводу спорил с Альсом до хрипоты, а сам Ириен иногда сварливостью и въедливостью мог переплюнуть любую инисфарскую торговку, но такое представление случилось среди них впервые.

– Ты останешься, Джасс, – спокойно сказал принц, медленно снимая мешок с плеча женщины. – В тебе говорит обида, но если мыслить здраво, то ничего другого тебе не остается. А если ты не хочешь думать как воин, а не как взбалмошная баба, то тогда я просто призываю тебя как свою s'veraety. Хочешь ты того или нет.

Джасс тяжело дышала, как после хорошей пробежки. Это был тот самый недозволенный эльфячий прием, на который остроухие горазды как никто другой. Сначала придумать какое-то дурацкое «Право спасенного-спасителя», а потом вертеть своим подопечным, как сами захотят.

– Яр, так нечестно.

– Запомни, принцы честными не бывают.

– А эльфы?

– Тем более, – заверил ее Яримраэн.

Видимо, ей тяжело далось решение, но в итоге Джасс сдалась, швырнула мешок на постель и села рядом, спрятав лицо в собственных ладонях. А принц Ярим, удовлетворившись ее решением, повернулся к лангерам, со значением вращая сапфировыми своими глазищами. Мол, не трогайте ее пока, и все уладится. Правда, Торвардина пришлось держать вдвоем, силами Парда и Унанки, а то тангар непременно бросился бы ее утешать и тем испортил бы все дело.

Яримраэн отправился к Ириену. И о чем говорили два эльфа, никто из ланги так и не узнал. Говорили они так тихо, что даже Унанки подвел его хваленый эльфийский слух.

– Ты опять берешься вершить чужие судьбы, принц? – зло спросил лангер.

Принц дернул головой, словно его ударили по лицу.

– Это нечестно, Ириен, – сказал он, получая рикошетом собственную недавнюю шутку. – Я бы не стал бить тебя по больному месту.

– А что, болит до сих пор? – осведомился сухо Альс.

– Болит, – признался покорно принц. – И никогда не заживет.

– Тогда что же ты делаешь, ро'а? Зачем ты держишь рядом человека, который хочет уйти своей дорогой? Да еще при этом пользуешься Правом спасителя. Она хочет идти отвоевывать свой меч? Прекрасная мысль, очень романтично, хоть бери и записывай новую балладу. Пусть идет.

Как ни странно, Яримраэн не пытался оправдывать себя или свою подопечную. Язык у него был подвешен так хорошо, что Ириен никогда не старался переспорить эльфийского принца, поднаторевшего в искусстве риторики еще в бытность свою при дворе отца. После очередной пикировки с ним Альс начинал искренне верить, что любой спор проще всего решить хорошим ударом в зубы в качестве жирной точки. Но Яр молчал, печально изучая рисунок папиллярных линий на собственных ладонях, чем несказанно лангера удивил.

– Знаешь, Ириен, ты будешь смеяться, но мне пришлось в хисарской яме очень худо. Вот видишь, ты уже кривишь губы. Конечно, великой тайны бытия я тебе не открыл. Я даже могу представить, какую иронию вызывают у тебя мои признания. Ну как же, нашел на что пожаловаться! В яме кому угодно будет худо. Сначала я крепился и надеялся. Даже один раз спланировал побег. Но тут меня приковали, существенно осложнив жизнь. Но даже цепь меня тогда не сломила. Это случилось потом. После того, как появилась Джасс. Когда она упала сверху – голая, страшная, избитая и замордованная до потери людского облика, то я помог ей только потому, что увидел в ней существо еще более несчастное, чем я сам. Мы спали на одном тюфяке, она носила мне еду, если ее можно так назвать, которую приходилось добывать в жестокой драке. Мы разговаривали… Вернее, это я в основном разговаривал, потому что уже начал забывать речь. Словом, мы держались друг за друга, как за единственное спасение в этой преисподней. А потом… потом я сорвался. Я утратил последнюю надежду. Нет, не сразу, а исподволь, шаг за шагом двинулся к грани отчаяния, за которой лишь безумие и смерть. Я впервые со дня смерти Лайлы плакал. Впервые не мог сдержаться. И знаешь, что сделала Джасс?

Ириен молча покачал головой. Он не знал, что ему делать с этим признанием. А Яримраэн продолжал:

– Она прижала мою голову к своей груди и всю ночь гладила по волосам, что-то шептала, напевала. Я не помню уже. Но знаю только одно: в ту ночь я не спятил, не взбесился и не перестал быть, существовать только потому, что эта женщина удержала меня своими руками на этой стороне разума. И я никогда не смогу расплатиться с ней, мне просто не хватит для этого всей жизни, а может быть, и следующей тоже. Поэтому я прошу тебя, во имя крови, которая…

– Стоп, – резко оборвал его Ириен, не давая закончить слова древней клятвы. – Я все понял. Молчи. Мы пойдем дальше все вместе и вместе завершим общее дело.

Да кто он был такой, чтобы так унижать королевскую кровь эльфийских владык? Да никто!

В итоге Альс явился пред очи своей ланги в весьма скверном, но ровном расположении духа и приказал Мэду отправиться на базар за двумя верховыми лошадьми. Только тогда Тор вздохнул спокойно. Джасс ехала с ними, и тангар не мог скрыть своей радости. Только с ее появлением он понял, как скучал по женскому обществу, по сестрам, по матери, да и просто по звонкому девичьему голосу.

– Будешь с ней сам нянчиться, – проворчал Альс, видя, как воодушевился тангар.

Такая перспектива устраивала практически всех, а главное, нравилась самому Тору. А Пард знай бурчал себе под нос:

– Вот чует мое сердце, эта благотворительность плохо кончится.

Но его, как это часто случается с дальновидными людьми, никто не услышал.

Когда приходится торопиться, то долгий летний день становится удивительно коротким. Закат неотвратимо накатывался на Дгелт, и ланга едва успела выбраться за городские ворота, прежде чем тяжелый солнечный диск опустился в высокие травы и на Великую степь снизошла ночь.

Ириен ехал впереди, рядом с Яримраэном, стараясь не спускать с лица выражение крайней досады, потому что у всех без исключения лангеров в глазах сияла если не радость, то полное довольство. Ланга застоялась, ланга заскучала, лангеры не привыкли подолгу валяться в уютных мягких постелях. А степь – это степь, и кто никогда здесь не жил, не глотал горячий, пахнущий сухими ковылями ветер, не спал на ее теплой и пыльной груди под крупными алмазами звезд, не пил из драгоценных родников самую сладкую воду, тот не поймет этой странной радости, охватившей немолодых и скупых на чувства мужчин. Надо один раз увидеть, как за одну-единственную теплую ночь степь прорастает ковром из цветов, чтобы долго-долго видеть это чудо во сне. И каждый раз, встречая фантастическую степную весну, восторженно замирало сердце в груди любого: хоть эльфа, хоть тангара, хоть человека, не говоря уж об орке.

Впереди была ночь пути, и только к следующему полудню они должны были достичь Белого колодца. Обычный переход для другого времени года. Но в разгар лета степь до жестокости враждебна к своим обитателям. Солнце не просто обжигало, оно стремилось уничтожить всякое живое существо с жидкой кровью, иссушить, уморить, измучить. Лангеры, конечно, не первый день ходили по этой земле, они основательно запаслись водой, которой хватило бы как минимум на трое, а то и четверо суток. Бурдюки приятно булькали, придавая путникам немало оптимизма. Сийгин напевал орочью песенку на варварский мотив, и, будь у Ириена настроение чуть получше, он непременно присоединился бы.

Песня родилась где-то далеко на севере, в горах Къентри, на родине орка, и рефреном звучащее «Только кровь ее холодна…» помимо воли заставляло память выуживать из своих глубин то, о чем лучше до поры до времени не вспоминать. Пронзительные пейзажи Великой степи до слез напоминали эльфийский Шассфор – прекрасную равнину в сердце Фэйра с морем трав, по которому гуляют ветры. Доведется ли снова увидеть Лаго-Фэа или Озерный край?

Ириен вздрогнул и очнулся от непрошеных мыслей. Над степью, точно спелые серебряные яблоки, висели луны. Только от Шерегеш черный дракон – ночь уже успел откусить маленький кусочек.

– Что ты себе думаешь, Ирье? – пытливо спросил нагнавший командира Пард.

– Ничего я не думаю, – сварливо буркнул эльф. – Думать будем чуть позже. Когда увидим, что задумал Бьен-Бъяр.

– Я не о Волке. Я о Джасс.

– А что с ней не так?

– Всё.

Ириен только пожал плечами и не удостоил лангера ответом. Но Пард как истинный оньгъе, и не ждал услышать что-либо путное от нелюдя. Эльфы существа вредные и мало прислушиваются к словам людей, полагая себя мудрее и дальновиднее. Но что же делать человеку, когда он сердцем чует подвох, который уготовил злой бог судьбы его другу и соратнику – самоуверенному эльфу? И у этого подвоха черные, как полночное небо, глаза.