Минут через семь неторопливой ходьбы я оказался около трехэтажного особняка местного знахаря, нашего с Кламирой наставника на время практики. Дом содержался в образцовом порядке, снаружи во всяком случае. Стены недавно подштукатурены, где надо — подкрашены. Невысокий забор из чугунных завитушек протерт от пыли и сверкает как новенький. В центре калитки красовалась эмблема лекаря из таких же завитушек, что и на заборе.

Разглядев у калитки на уровне своей груди гирьку в виде витой рукоятки на цепочке, я ее потянул, и где-то в глубине дома раздался мелодичный звон гонга. Вскоре вышла дородная пожилая женщина в зеленой мантии обслуживающего персонала больницы. Она добродушно спросила, чего мне надобно. Я ответил, что прибыл к господину знахарю из столичной академии для прохождения практики. Она кивнула, открыла калитку и пригласила в дом.

— Подождите здесь. Господин Герболио сейчас спустится к вам, — вежливо сказала она и поднялась по лестнице.

Зал, в котором я оказался, был похож на приемный покой больницы и, вероятно, служил тем же целям. По правой стене располагался ряд простых деревянных кресел. Часть противоположной входу стены занимал солидный дубовый гардероб. Слева от него находилась деревянная резная лестница на второй этаж, низ которой был обшит темным деревом. Посредине обшивки размещалась небольшая дверца в подсобное помещение. В левой стене зала была высокая двустворчатая дверь, сейчас раскрытая настежь. Она вела в кабинет, в котором виднелись кушетка, ширма и несколько шкафчиков зеленого цвета со всевозможными коробочками, баночками, бутылочками и флакончиками. Рядом с этой дверью в зале стоял небольшой столик и стул. Похоже, в часы приема за этим столом велась запись больных.

Минут через пять ожидания по лестнице спустился мужчина в мантии с эмблемой лекаря. Был он примерно моего роста, худощав, на вид немного нескладен, угловат и сутул. Сухощавые тонкие руки, палками точащие из рукавов мантии, заканчивались широкими ладонями. На голове у него густо росли темные с проседью волосы, которые он коротко стриг и зачесывал назад. Лицо, худое и острое, оснащенное, как флюгером, большим носом с горбинкой, близко посаженными рысьими глазами и тонкими губами, выражало в момент нашей встречи все мыслимые муки человека, оторванного от серьезного и увлекательного занятия мелочными капризами несмышленых детей.

— Ага, явился! Филлиниан деи Брасеро, если не ошибаюсь, — ехидно и раздраженно, почти на грани откровенного хамства, заговорил этот яркий представитель местных «клистирных трубок». — Первый из навязанных мне оболтусов. Матрида! — крикнул он; наверху лестницы показалась давешняя тетка. — Ты посмотри на него. Он уже ко мне с чемоданом своим приперся. Жить здесь собрался. — Изогнувшись в холуйском поклоне, он повернулся ко мне и приторно-ласковым, подобострастным тоном пропел: — О, какая радость! Милостивый господин не побрезговал нашей скромной халупой… — И шутовски поклонился мне.

Во мне все вскипело. Да как он смеет! Я что, нищий оборванец?! За милостыней к нему пришел?! Первым желанием было поставить на место зарвавшегося хама, но привитое в схоле и академии уважение к наставникам заставило сначала успокоиться и подумать, прежде чем действовать. Я сделал пару размеренных глубоких вздохов, попробовал отрешиться от эмоций и бессознательно посмотрел на него магическим зрением. Область энергообмена структуры организма со средой (то, что иногда называют аурой) почти в пределах нормы. Эмоциональная сфера ровная, без существенных дефектов, протекающие в ней процессы — без экстремальных пиков. Энерготелесные связи без извращений. Сфера разума тоже без видимых дефектов. В целом все производит впечатление устойчивой и сбалансированной системы, хотя я еще далеко не все знаю и могу ошибаться.

Стоп! Откуда я все это взял?! Меня прямо в жар бросило. Я, случаем, не свихнулся от переживаний последних дней? Мне почему-то сразу вспомнился сон: лабиринт, монстры, житель империи Сун, называвший меня собратом, кристалл и знания, которые должны проявляться порциями. Но я же не усваивал их, как знания из магических книг академии. Никаких порций не было! Да и вообще это был только сон и ничего более.

От переживаний у меня закружилась голова, и я, пошатнувшись, чуть не упал. Ладно, это потом. А то знахарь уже смотрит на меня с удивлением. С трудом отрешившись от явленных мне чудес, я постарался привести свои чувства в порядок и вспомнить, о чем речь. Кажется, меня оскорбили, или, если посмотреть со стороны… ввалился тип с чемоданом, в пыльной дорожной одежде, неумытый, и требует уважения. Положим, я еще ничего потребовать не успел, но все-таки… Видимо, моя реакция на его слова была неожиданной, так как знахарь быстро подошел ко мне и привычно вцепился в левую руку, нащупывая пульс.

— Что с тобой? — требовательно спросил он.

— Ничего, все в порядке, — забормотал я. — Просто на нас по дороге напали лоперцы, и я впервые видел бой. И… простите, что я прямо так с дилижанса и сразу к вам. Я действительно должен был сначала устроиться, помыться, переодеться…

— Вот и хорошо, что еще не устроился, — проворчал знахарь. — Матрида! — крикнул он снова. — Ты еще комнаты сдаешь?

— Да, — ответила женщина.

— Не приютишь ли молодого человека на пару месяцев?

— Ну если ты просишь… — неуверенно протянула Матрида.

— Прошу, прошу. Да сама посмотри: красавчик, цельный барон, и аж из самой столицы! — К знахарю снова вернулся ехидно-ернический тон. — Такие гладкие на дороге не валяются. Договорились? Вот и хорошо. Сходи сейчас устрой его. — И снова повернувшись ко мне, строго сказал: — Тебя я жду завтра. Здесь. В девять часов утра. Не опаздывать.

— Простите, а как мне к вам обращаться?

— Да. Совсем забыл. Я — Герболио ано Варди. Можно звать меня «господин Герболио» или «господин знахарь». Как больше нравится.

Он повернулся ко мне спиной и пошел к лестнице. Я подхватил свои вещи и отправился вслед за Матридой. Жила она на противоположной стороне улицы, наискосок от дома знахаря. Совсем рядом.

Светлая чистая комната с широкой удобной кроватью мне понравилась, и я без колебаний согласился на условия хозяйки. Они были просты. Корона в месяц, и содержать в порядке комнату. Уборка и смена белья за хозяйкой. Мне показали все необходимые помещения вплоть до кухни и кладовки. Хозяйка, хоть и не верила, что я сам буду что-то готовить, но, если такое желание у меня вдруг появится, я могу смело использовать всю необходимую утварь.

— Самой-то мне частенько некогда бывает. Я же и больных дома принимать господину знахарю помогаю, и в больнице нашей дежурю. Иной день отвару с куском вареного мяса и хлебом съем — вот и вся пища. Или в трактире неподалеку. Готовят там не очень, но не отравишься, — поведала тетушка Матрида, когда все показала. — А на Герболио ты не серчай. Уж такой он есть. Кабы гордыню ты свою выказал да петушиться с ним начал, он бы вежливо извинился и предложил обратно ехать, откуда прибыл. Ни за что учить не стал бы. Сколько уж таких бывало. И кричали на него, и жаловались, и даже с кулаками иной раз лезли. Но и он непрост — постоять за себя может. В рейды вон с егерями частенько ходит. Если не занравился кто, нипочем терпеть не будет. Ну а уж если занравился, то сам спать не будет, а чему нужным считает, всему научит. А ты ему, видать, сразу занравился.

— Это почему же? — вспомнил я тон нашего разговора со знахарем.

— Так не за каждого он просит на постой-то принять. Далеко не за каждого.

Хозяйка заторопилась обратно на работу, а я решил погулять по городу, посмотреть, что тут к чему, и на рынок заглянуть. Захотелось вдруг приготовить себе что-нибудь вкусненькое и тетушку Матриду угостить.

Прогулка подтвердила мое первое впечатление о Сербано. Тихий, чистый, зеленый и уютный городок. На рынке хуторяне продавали свой товар: свежую зелень, овощи, ранние фрукты, мясо, рыбу, травы и многое-многое другое — все отменного качества. Закупив нужные продукты, я договорился об их доставке в дом тетушки Матриды. Объяснять, где это, не пришлось — все и так знали лучше меня.

Вспомнив, что у меня во рту с утра маковой росинки не было, я спустил с цепи эту жуткую тварь — голод. Поскольку до ужина, который еще приготовить надо, ждать было довольно долго, решил заглянуть в таверну при рынке с целью немного перекусить.

В небольшом уютном зале стояло пять столиков. За каждым из четырех могло разместиться шесть человек, за пятым, в углу, только четыре. Народу было немного. За одним столиком обедали парень с девушкой, за другим — четверо хуторян, а за третьим разместились сразу семь человек, по виду охотники. Они, похоже, что-то праздновали, поскольку были уже прилично «нализамшись» и вели себя довольно шумно: кричали тосты, стучали кружками, хохотали и громко рассказывали что-то друг другу, не слушая собеседника. Я было направился к угловому столику, но передо мной вдруг выросла громоздкая бородатая фигура, на полголовы выше меня ростом.

— О-о-о! — радостно взревел незнакомец. — Кто к нам пожаловал! Кто почтил нас своим присутствием! Колобок-колобок, я тебя съем! — И заржал, как лошадь на выданье.

Я отодвинулся от него и на всякий случай построил пассивный доспех. Убивать его я не собирался, поэтому не стал строить активный в надежде, что безуспешность атак достаточно охладит его пыл. Если он вообще нападет. Да и банально ручками своими белыми по ланитам его тугим я нащелкать вполне способен. Охотник не воин — для него должно хватить моих умений в самообороне. Однако делать ничего не пришлось. За меня это сделал другой охотник — постарше. Он врезал мощный подзатыльник любителю колобков и извинился передо мной:

— Простите его, господин. Мал и неразумен он еще.

— Ты чего, батя? — медведем взревел «неразумный дитенок».

— Дубина ты еще, а не охотник! — стал вразумлять его отец. — Энблему на мантии с двух шагов не разглядел, а как зверя брать будешь? Али ждать, как сам подойдет, мол, здравствуй, Фермиол, бери меня тепленьким?

За столом все хором захохотали, а некоторые даже кружками по столешнице застучали от восторга.

— Ну вижу я энблему, и чего?

— А того, дубина! Что лекарь это. К нашему Герболио аж из столицы на практику приехал вместе с девахой-лекаркой. А ты его так привечаешь! — И отец от души врезал еще один подзатыльник косматому сынку.

— Ну будя уже!

— Как мозги на место встанут, так и будя. Сядь и затаись.

Сын сел, а отец, смущенно поглядывая на меня, спросил:

— Не хотите ли к нам в кумпанию за стол наш? Мы вот поохотились удачно, да от нечисти ушли подобру-поздорову. Так теперь празднуем, значит.

Отказываться было неудобно, да и не хотелось обижать хорошего человека. Охотники, быстро договорившись с хозяином таверны, соединили два стола. Таким образом, мы расселись вполне удобно и просторно. Я заказал обед для себя, что-то мясное, маленький бочонок вина и бочонок пива побольше для всех. Охотники сначала бурно возражали, дескать, они пригласили — им и платить, но я настоял. Вроде как хочу отметить свой приезд в их славный городок, который мне очень понравился, и начало практики. Против этого никто возражать не стал, и мы налили по первой.

Я подивился, как быстро в городке узнали о нашем приезде, на что мне ответили в том духе, дескать, наши кареты еще скрипели по тракту, а город уж знал — кто, откуда и к кому. Пока праздновали, я лет на пять наслушался охотничьих рассказов, исполняемых непременно с самым серьезным выражением лица и иной раз с такой артистической достоверностью, что, даже зная досконально — ерунда полнейшая, все равно слушаешь, раскрыв рот, и веришь каждому слову.

Услышал я и про нечисть, от которой они едва ушли. Мне даже в качестве доказательства предъявили шрам, дескать, от когтей тварюги. Единственное, что смутило, — уж очень эта нечисть по описанию была похожа на монстров из моего сна на постоялом дворе. Я насмешливо спросил, а как же тогда эти комарики с шипом поедают жертву, если у них и рта нет? На что отец Фермиола очень серьезно ответил:

— Мне неведомо, чем она это делает, но видел, как такая страсть оленя поедала. Олень лежит, не трепыхается, в глазах такая боль, что и посейчас мне снится, а тварь на нем и как бы проваливается в оленя-то. Вот так-то.

— Что же тогда эти твари все окрест не сожрали? — спросил я.

На это мне сообщили, что твари далеко от ущелья Змей не удаляются. Что-то есть там, без чего им не жить. Они вылазку сделают, поохотятся — и сразу обратно. Да и не часто, как выяснилось, вылезают. Продуманная байка, отметил я. Не придерешься.

Время подошло к вечеру, я тепло распрощался с охотниками, пожелал им удачи и, выпив отвальную, отправился домой готовить ужин.

Мясо со специями, тушенное в овощах, мне вполне удалось. Я угостил вернувшуюся с работы тетушку Матриду, и та пришла в полнейший восторг, заявив, что вкуснее даже повар мэра готовить не умеет, а пробовать его стряпню ей доводилось. Я сообщил, что по возможности буду готовить на двоих, если тетушка Матрида не возражает. Та так обрадовалась, что даже предложила снизить цену за жилье. Но цена и так была невелика, и я отказался.

— Не бойся исцелять — бойся что-либо изменять, — глядя мне в глаза, нравоучительно сказал все тот же сунец из пещеры. Одет он был так же, как и в лабиринте: на ногах мягкие туфли, на плечах длинный серый халат, на голове круглая серая шапочка. — Ты испугался проявления нового знания в тебе. Напрасно. Ты должен быть готов. Запомни: это не привычные для тебя магические книги. Это знание встраивается в систему твоих знаний, не требуя участия сознания. Ты умеешь доверять своему бессознательному, поэтому смог увидеть лабиринт и получить кристалл. Не бойся себя, и у тебя все получится.

Утром я проснулся бодрым и хорошо отдохнувшим. Слова загадочного собрата из империи Сун я запомнил буквально до интонации. Опять этот сон. Или не сон? Можно сколько угодно гадать, но совет запал мне в душу, и я решил следовать ему.

Около девяти утра я, как и наказал знахарь, стоял в его приемной. Там уже была Кламира. Радостно поздоровалась со мной, спросила, где я был, и, не дожидаясь ответа, рассказала, что устроилась на лучшем постоялом дворе города в комнате, соседней со Свентиной. Та по-прежнему мрачная и неразговорчивая, но уже вроде оттаяла и даже позавтракала без напоминаний, а ушли они представляться командиру отряда еще раньше ее, Кламиры то есть, а еще для меня там тоже занята комната, но я почему-то не пришел, и это всех беспокоит.

Всегда удивлялся, как девушки за полминуты успевают выложить такой ворох сведений, какой мужчины и за два бочонка пива пересказать друг другу не смогут.

Я только успел сказать, что меня по просьбе знахаря приютила его помощница, как к нам спустился сам господин Герболио. Поздоровавшись, он сообщил, что нам предстоит делать и чему учиться. Дела были в основном привычные — перевязки, помощь знахарю при операциях, составление зелий и эликсиров, сбор трав в окрестностях Сербано, дежурство в больнице и… изучение лоперского языка.

— Зачем? — удивился я.

— Наставника не спрашивают «зачем». Наставника спрашивают «как», — ехидно ухмыльнулся знахарь. — Буду считать, что глупого вопроса не было, отвечу на правильный. Вот вам кристалл с учебным курсом этого языка. Вы отучились два года в академии, следовательно, усвоить сравнительно небольшой объем знаний для вас пустяк. Со следующей недели будем общаться между собой исключительно на лоперском. Потом перейдем к фахри — языку халифата — и сунскому. Это пойдет вам на пользу и не даст заскучать.

Практика началась и в течение примерно полутора месяцев двигалась размеренно и неторопливо. Мы с Кламирой дежурили в больнице, делали перевязки, готовили эликсиры и ассистировали знахарю во время проведения несложных операций — сложных случаев в городке за этот период не встречалось, слава богам. Не потому, что я боялся не справиться, а просто радовался за граждан. На приеме я практически постоянно использовал магическое зрение и постепенно стал понимать, что уже во многих случаях могу исправить то или иное нарушение гармонии организма, но пока не мог собраться с духом и решиться. Немного страшно было вмешиваться в такую сложную систему, как человек. Хотя слова собрата: «Не бойся исцелять» — помнил постоянно. Герболио постепенно перестал называть нас криворукими убийцами и теперь полностью доверял как изготовление эликсиров, так и простейшие операции, за ходом которых тем не менее всегда внимательно следил, готовый вмешаться при необходимости.

За этот период мы выучили лоперский, фахри и перешли к сунскому. Я привычно «глотал» кристаллы сразу, а затем только усваивал с помощью словарей и разговоров с Герболио, выполнившим свою угрозу беседовать с нами только на иноземном.

Кроме угроз, знахарь дал и хороший совет. Он, например, сразу потребовал от нас не переводить с лоперского на элморский, а видеть за иностранным словом образ.

— Если я скажу «arbol», ты переведешь это слово на элморский, и только потом у тебя возникнет образ куста, и ты наконец поймешь, о чем речь. Пробуй сразу за словом «arbol» видеть куст. Учи понятие, а не слово. Дети потому и быстро учатся языку, что нет у них словаря в голове и они сразу ассоциируют образ арбуза, например, с сочетанием звуков слова «арбуз» или «sandia».

Через три дня после начала практики я, закупая на рынке продукты к ужину, встретил Вителлину. Она попеняла мне на то, что я ни разу не зашел ее навестить, потом взяла под руку и предложила немного прогуляться. Все, что надо, я уже купил с доставкой на дом, а потому был свободен, налегке и с удовольствием согласился. Мы немного погуляли, поболтали о разных пустяках и договорились встретиться на следующий день. Я заметил, что Вителлину узнают все прохожие и уважительно кланяются. Думаю, уже весь город обсуждает, с кем это их Вителлина сегодня променад свершает. К стыду своему, я так и не удосужился выяснить, кто же она такая. Но для меня это и не имело значения. Главное, с ней было легко и интересно.

С того дня встречи наши стали регулярными. Я несколько раз побывал у нее дома и познакомился с родителями, довольно милыми людьми, обожающими свою дочь. Стали мы с ней близки? Врать не буду — стали. В первое же утро, после того как это произошло, я немного растерялся — как мне быть? Мне было хорошо с этой девушкой, но то, что я испытывал по отношению к ней, — это не любовь. Знаю точно. С одной стороны, не хотелось ее обижать, а с другой — лгать и притворяться.

Сомнения разрешила сама Вителлина. Она догадалась о моих терзаниях и уверила, что уже давно не наивная дурочка и все понимает. Я ей дал то, что она хотела получить, а большего ей не требовалось. Так и продолжалось весь месяц, пока она гостила у родных. На прощание, когда я провожал ее на дилижанс, она попросила не забывать ее и, будучи в столице, заходить к ней запросто. Сообщила, где живет, а еще предложила приходить, когда появится время и желание, в Королевский театр оперы и балета на представления, билет на два лица в ее личную ложу всегда будет у администратора. Только тогда я наконец, смущаясь, спросил:

— А кем ты там, в театре?..

Она звонко расхохоталась и ответила:

— Ах, Филин, — (Я просил ее так меня называть — привык уже), — ты мне нравишься еще больше. Для тебя скорее всего неважно, кто я, а важно, какая я. А я всего лишь… прима королевской оперы. Надеюсь, это признание не разрушит нашу дружбу?

Я заверил, что ничуть не бывало, поцеловал ей руку и помог устроиться в дилижансе. Она отбыла в столицу в сопровождении тех же двоих молчаливых мужчин, которые сопровождали ее в Сербано.

Свенту в эти дни я не видел и почти ничего о ней не слышал. Изредка с ней встречалась Кламира. Говорила, что Свента очень устает. Часто ходит в рейды. Их с парнями прикрепили к разным боевым пятеркам в качестве дополнительной, шестой боевой единицы. Учиться на практике в рейдах разведке и патрулированию приходится много, и времени на отдых почти нет.

До конца практики оставалось три недели, когда неожиданно случай (лучше бы его, наверное, не было) буквально заставил меня применить на практике то новое, что я узнал во сне.

Под вечер в больницу привезли лесоруба с проломленной головой. При осмотре выяснилось, что череп пробит и мозговая ткань получила обширные повреждения. Герболио покачал головой, велел нам наложить повязку с обеззараживающим и грустно сказал, что помочь не в силах. Если бы под рукой был лучший столичный лекарь, можно было бы надеяться на благополучный исход, и то шансы были бы невелики.

Колебался я недолго. Тренироваться на простых случаях времени уже не было. Нет, я конечно же что-то смог проверить на себе. Ожоги, которые зачастую можно получить при варке эликсиров или во время готовки, случайные порезы — это исцелялось мгновенно. Но что-то более сложное делать еще не приходилось. Не ломать же себе руку, чтобы проверить ход заживления.

Я отправил Кламиру спать, пообещав разбудить, когда настанет ее очередь дежурить, а сам устроился возле больного поудобнее, закрыл глаза и сосредоточился, полностью переключившись на магическое зрение. Сразу же обнаружил множественные повреждения структуры организма в области головы, затем нашел… как бы это сказать, нечто вроде первоначального плана этой части структуры. Весьма приблизительно можно использовать сравнение с планом крепости, по которой ее строили. Есть общий проект всего сооружения: материал, последовательность действий. Есть проекты, как строить каждую отдельную часть. Такие же планы имеют и все живые объекты. Я пока умел видеть и корректировать только достаточно крупные блоки структур, хотя подозревал, что уровни детализации каждого простираются на очень большую глубину.

Таким образом, сравнив то, что должно быть «по проекту», с тем, что имеется, я принялся восстанавливать повреждения. В этом мне помогали шесть «рук», которыми я научился управлять. Это, конечно, были не настоящие руки, но именно такой образ у меня сложился. Раньше я их не видел, когда, например, проходил лабиринт во сне. Что тянет нити, а что строит боевые узоры, я не представлял — на том этапе это было и не нужно. Но теперь я отчетливо видел тонкие руки, где вместо кистей было пять тонких жгутиков, свитых из тоненьких, радужно переливающихся трубочек, сантиметров по пятнадцать каждый. В точности как на испытании. Вот эти самые руки тянулись куда надо (максимум, я как-то померил, метров на тридцать, не дальше), свивали нити, сшивали повреждения, собирали осколки костей и пускали их в дело.

Энергетически структура была восстановлена полностью довольно быстро, а вот материальная часть запаздывала. Организм больного поставлял необходимые вещества из запасов, но было их немного, и пришлось по ходу дела решать, где можно взять еще без ущерба для функционирования органов и тканей. Бессознательно я приложил руку к коже больного и стал передавать свои ресурсы. Но моих запасов тоже не хватало для полного восстановления. Я уже чувствовал сильную усталость и даже некоторое истощение.

Продолжая удерживать всю систему восстановления, я немного вышел в реальность и позвал Кламиру, благо отдыхала она неподалеку на пустующей койке. Когда она проснулась, попросил достать укрепляющие эликсиры, содержащие нужные вещества, и осторожно вливать их в рот больному. Еще попросил поставить капельницу с необходимыми растворами. Все-таки напрямую через кровь поставка веществ должна пойти быстрее. Глядя на меня испуганными глазами, умница сделала все как надо.

Вскоре количества компонентов стало достаточно, и процесс пошел веселее. Через некоторое время поддержка системы восстановления стала требовать все меньше и меньше моего внимания, и наконец я смог расслабиться и только время от времени поглядывать, как там идет заживление. Уже занимался рассвет — боги, я почти всю ночь прозанимался больным! Меня немного потряхивало от усталости. Мантия, казалось, стала на пару размеров больше и была хоть выжимай. Бедная Кламира тоже замоталась — не дал я ей отдохнуть.

Тут мои кишки скрутил острый приступ… голода. Есть хотелось так, будто я неделю выращивал того червячка, морить которого предстоит теперь долго и основательно. Я попросил Кламиру еще немного потерпеть и посидеть около спокойно заснувшего больного. Особой надобности в этом я не видел, но на всякий случай решил не рисковать. Сам же на подгибающихся ногах направился в сторону больничной кухни. Повара начинают работать еще до рассвета, и у меня был шанс чем-нибудь разжиться.

Сухопарый старичок, одетый во все белое: халат, передник, косынку и даже туфли только глянув на меня, молча кинулся собирать на стол. Предложенная им овсяная каша, хлеб, сыр и свежий отвар вызвали у меня не меньший энтузиазм, чем деликатесы в изысканном ресторане. Набивая желудок пищей материальной, я не забывал и о пище духовной, обменявшись парой рецептов с этим работником ножа и топора. Мясницким топором он в это время как раз и орудовал, нарубая порции мяса на обед. Когда-то этот старичок был поваром лучшего постоялого двора города, но теперь сил готовить весь день для все новых и новых постояльцев у него не осталось, и он перешел сюда, в больницу. Здесь приготовил завтрак, обед, ужин — и свободен.

— А чего ты заморенный такой? — спросил старичок.

— Больной тяжелый. Всю ночь около него крутились.

— A-а, так это лесоруб, Лукрасия сын. Жаль парня, добрый да работящий. Осенью его Лукрасий женить собирался. И девка пригожая на примете у него была — плачет, убивается теперь небось. А что ж поделаешь?

— А можно я Кламиру покушать пришлю? Тоже всю ночь то эликсиры, то капельницы. Не отдохнула совсем.

— А и присылай, голодной не отпущу.

Я вернулся в палату и отправил Кламиру завтракать, а сам, выпив пару порций эликсиров для восстановления баланса в организме, снял мантию и завернулся в простыню, которую снял со свободной койки.

Присел в кресло возле больного, посмотрел магическим зрением — все в порядке. Восстановление почти завершено. Пару дней полежит, отъестся, отдохнет, а там — хоть на свадьбу, хоть на работу. С этой мыслью я и отключился.

Долго спать мне не дали. Знахаря принесло чуть свет, и он, углядев страшную картину — меня, завернутого в простыню, нагло спящего у постели умирающего, впервые изменил своей привычной манере и хрипло, но тихо прорычал:

— Как же ты можешь! У постели умирающего! Вместо того чтобы облегчить его участь, ты с девкой развлекался?!

Спросонья я не понял, что случилось. Встрепенулся и заморгал, пытаясь оглядеться и вспомнить, где я и что, собственно, происходит. Первое, что увидел, — пронзающий, как огнешаром, взгляд знахаря. Второе — палату, спящего больного и солнечный луч на полу. Солнце встало, но еще рано, отметило мое сознание. И тут только вспомнились слова наставника. Я впился в него не менее яростным взглядом, встал и так же тихо прорычал:

— Осторожнее в словах, господин Герболио! За них можно и перчаткой по лицу получить!

Огонь в глазах знахаря вспыхнул еще яростнее, но тон сменился на приторно-сладкий:

— И как же господин ассистент травника охарактеризует состояние вверенного его попечению больного?

— Состояние стабильное. Прогноз положительный, — не прекращая дуэль взглядов, доложил я. — Завтра можно выписывать, если не терпится, но лучше послезавтра.

Ярость в глазах наставника сменилась сначала удивлением, потом тревогой — уж не сошел ли практикант с ума от переживаний? Он резко отвернулся, подошел к койке больного и низко склонился над ним. Почти две минуты пристально вглядывался в спокойно спящего человека, затем медленно разогнулся и с бесконечным удивлением посмотрел на меня.

— Невероятно! Я не мог ошибиться. Он не мог выздороветь. День. Максимум два, и все… — Вдруг ему в голову пришла еще одна мысль: — Если только здесь не побывал целитель. Но откуда здесь быть целителю? — начал размышлять он вслух. — Меня предупредили бы. Обязательно предупредили бы. Или нет? — И что-то тихо забормотал себе под нос. Наконец, придя к какому-то решению, он снова, словно впервые увидев, посмотрел на меня: — Парень, скажи, мне можно, ты — целитель?

Я не посчитал нужным скрываться перед коллегой и молча кивнул.

— Вот Лиллениан, старый хрыч! Опять не предупредил! Ну я ему покажу, — с превеликим облегчением забормотал Герболио. — Попроси у меня теперь корень животворный из ущелья Змейного — лопуха тебе корень, а не животворный.

Он немного пометался по палате, радостно потирая руки, потом остановился и деловито сказал:

— Так, парень, славы и благодарности от родных и самого больного тебе не видать — секретность, клятая. Сейчас быстро… А где Кламира? Завтракает? Ладно. С ней потом. Сейчас мы с тобой быстро бреем голову больного — ты ж ему и волосы на пробитом месте вырастил — и говорим, что сначала за волосами не разглядели, а оказалось, только кожа содрана на макушке. Потому и крови было много. Все. Действуем.

Мы сняли повязку с головы лесоруба и наголо его побрили. Он, разумеется, проснулся, но мы ему объяснили наши действия лекарской надобностью. Этого оказалось для него достаточно.

Герболио густо намазал больному голову какой-то вонючей мазью — средством для укрепления волос, как я позже выяснил, — и мы замотали ее толстым слоев бинтов, соорудив некое подобие халифатской чалмы.

Только успели закончить секретные лекарские процедуры, как в коридоре раздался многоголосый женский вой и плач. Надо сказать, эта палата всей больнице была известна как палата для умирающих. Поэтому, узнав, куда поместили их ненаглядного сына, жениха, племянника, женщины начали предварительную репетицию оплакивания. К ним тут же вышел Герболио и в ласковых выражениях известил собравшихся, что своим воем они мешают спать их выздоравливающему чаду. Плач сменился ликованием, и толпа родни, громко радуясь, на цыпочках покинула больницу.

Герболио со вздохом облегчения вернулся в палату и опять посмотрел на меня:

— А почему ты в простыне?

— Мантия вся мокрая от пота была, я ее и снял. Запасная дома, но до него еще дойти надо, — пробурчал я.

— Ходить не надо. Я пошлю кого-нибудь, принесут. Ты два дня отдыхаешь. И без разговоров, — прикрикнул он. — Сгореть хочешь досрочно?! Это не обсуждается. — Секунду помолчал и, как всегда ехидно, пообещал: — А вот разговор… и до-олгий отдыху твоему не помешает.