Помню, однажды на занятия по математике Мирдгран принес маленький бочонок. Наше недоумение он развеял быстро. «Посмотрите сверху» – круг, «посмотрите сбоку» – квадрат… По-моему, со многими повествованиями происходит то же самое. Я ведь слышал о тех событиях у Арзакены. От стрельцов. И их рассказ был похож на то, что я только что прочитал, так же, как круг на квадрат. Наверное, на любую историю надо смотреть хотя бы с двух сторон.

Среди колдунов (а также волшебников, магов, чародеев, волхвов и прочая, прочая, прочая – как бы они себя ни именовали) умных людей найти не сложно. Я даже полагаю, что их большинство. Дело совсем не в том, что дурак не сможет постичь магию, – сможет, ничего этому не препятствует. Просто глупые колдуны долго не живут. Кто-то погибает в схватке с более умным коллегой, но гораздо чаще губят себя сами. Оборотная сторона мира очень притягательна, она многое обещает и действительно многое может дать… но зачастую колдун берет больше, чем в силах унести. Естественным образом выживают те, кому хватает ума погружаться туда постепенно, медленно, словно осторожный купальщик в слишком холодную воду.

Есть, вероятно, среди колдунов и порядочные люди. Их намного меньше – чересчур велик соблазн дурить простым людям голову, вытягивая из них заветные дзанги, – но они, я почти уверен, есть. Я, например, слышал рассказы о четырех вполне честных магах, и даже если людская молва, как обычно, на три четверти лжива, где-то должен жить хоть один порядочный колдун. Может, мне когда-нибудь повезет и я встречусь с ним лично.

Но не ищите среди тех, кто посвятил свою жизнь изучению магии, людей приятных и легких в общении. О таких даже сказки не рассказывают. Мирдгран – да позволит старику Скорпион еще много лет сохранять здравый рассудок – рассказывал в свое время, что единожды заглянувший в изнанку мира никогда не станет прежним. Он всегда будет глядеть на обычного человека свысока, будь тот хоть знатный вельможа, хоть сам Сын Скорпиона. Колдун, по его собственному глубокому убеждению, занимает промежуточное положение между простыми смертными и богами. И чем сильнее колдун, тем ближе он мнит себя к бессмертным богам, тем выше поднимается в собственных глазах и тем мельче кажутся ему обычные люди. Так что любой, даже самый честный и умный колдун просто не может не быть заносчивым, высокомерным и крайне неприятным типом.

А теперь представьте себе мага, которого его же коллеги на дух не переносят за отвратительный характер. Несложно догадаться, что я говорю о Тарантуле.

Сомнительным удовольствием быть лично знакомым с Тарантулом я обязан своей профессии. Два года назад он подсел ко мне за столик в «Веселой таверне» и предложил дело. Вытащить амфору какого-то «необыкновенно редкого вина» из погреба одного типа. Изменить своему правилу не работать в столице меня сподвигли два важных обстоятельства. Первым была сотня дзангов, предложенная за работу. А вторым – вторая сотня, добавленная после моего отказа.

Если бы я тогда знал, кто сидит передо мной, я, наверное, не согласился бы и за тысячу. Но то, что этот хлипкий старикашка с длинным носом и редкой грязной бороденкой – колдун по прозвищу Тарантул, я узнал, уже когда мы ударили по рукам. Откажись я от дела после получения задатка, и моей репутации конец во всех двенадцати Землях.

И еще позже я узнал, что в амфоре было вовсе не вино и что законный хозяин амфоры – родной брат Тарантула.

С тех пор жизнь моя протекала счастливо. Приходилось и голодать, и ночевать под открытым небом, и ходить на волосок от смерти, но Тарантула я больше не видел, за что не забывал возносить хвалу Скорпиону, поминая добрым словом и остальных одиннадцать богов. И вот я стою перед его домом, который нормальные люди обходят за дюжину дюжин шагов, и стучу в давно не крашенную дверь.

Мне себя-то пришлось уговаривать решиться-таки на этот безумный поступок, что уж говорить об Эписанфе… Когда я был вынужден рассказать о цели этого визита, варвар добрых пять минут молчал. Потом сказал, что прямо сейчас возвращается домой в Андронию и навсегда забудет про Змееносца, Проклятые Земли и Зеркало богов.

Я самым любезным тоном выразил некоторые сомнения в его шансах добраться до дома живым.

Эписанф был непреклонен и решительно был готов рискнуть.

Мне пришлось сделать маленькое уточнение.

– Речь не идет о том, чтобы добраться до Андронии, – мягко сказал я. – Задача выбраться живым из этой комнаты! – Вот что должно волновать Эписанфа, откажись он от моего предложения.

Я заметил, что это предостережение несколько отрезвило варвара, как бы он ни пытался скрыть свои чувства. Видимо, вспомнив, что мы с Глазом вовсе не невинные агнцы, и несколько раз судорожно сглотнув, Эписанф взял себя в руки и насколько мог твердо заявил, что вынужден предпочесть все же этот вариант, поскольку его смерть будет принадлежать ему и никому иному.

Но я уже почувствовал слабину и понял, что где-то глубоко внутри варвар сломлен. Так что еще каких-то полчаса уговоров, обещаний, лести и угроз – и вот мы перед домом Тарантула. Последним моим доводом, так сказать, финальным штрихом было обещание оглушить варвара и доставить к колдуну в бесчувственном состоянии.

Стучать пришлось долго. Но как только я начал испытывать подспудное трусливое облегчение оттого, что мой план не удался, дверь все-таки отворилась. Передо мной в грязном балахоне стоял Тарантул, выглядевший таким же омерзительным, каким он был в моих воспоминаниях.

Колдун что-то лениво пережевывал и глядел сквозь нас пустым взглядом своих красных глаз. Огромным усилием воли мне удалось нацепить на лицо нечто вроде доброжелательной улыбки.

– Здравствуй, Тарантул, – в полном соответствии с правилами хорошего тона сказал я.

Ответом мне послужило лишь довольно громкое чавканье. Однако я пришел сюда не для того, чтобы смутиться холодным приемом.

– Я – Бурдюк, помнишь меня?

– Мне ничего от тебя не нужно, вор. – Тарантул, наконец прожевав, процедил эти слова сквозь зубы. И сделал попытку закрыть дверь перед моим носом.

У него вполне мог пройти этот фокус, если бы я не был к нему готов. Не делая резких движений – они вообще вредны для здоровья при общении с колдунами – я мягко протолкнул животом Тарантула внутрь его хибары. Не глядя втянул оцепеневшего Эписанфа за собой и прикрыл дверь. Все, можно считать себя в гостях.

Жилище колдуна не спутаешь ни с каким другим. Возможно, этот тезис выглядит в моих устах не слишком убедительно – ведь Тарантул единственный колдун, которого я баловал своим посещением. Зато по долгу своей профессии я наносил визиты стольким разным людям, что вполне вправе считать себя экспертом в этом вопросе. Даже если я не знаю заранее, кто тот человек, готовый поделиться со мной толикой своего имущества, одного взгляда на внутреннее убранство его дома обычно бывает достаточно. Далеко не всегда на это указывают какие-либо четкие приметы вроде обилия свитков ученого мужа или – не приведи Скорпион – шлем стражника. Все равно дом впитывает в себя частичку души своего хозяина, и тут уже необходима не острая наблюдательность, а нюх, чутье, интуиция…

Но в доме Тарантула достаточно было просто не зажмуриваться. В глаза буквально бросались стены, сверху донизу исписанные таинственными знаками, отвратительного вида маски под потолком и обилие самого разнообразного размера амфор и кувшинов, о содержимом которых думать мне не хотелось. Возможно, где-то среди них есть и та, что добыл я…

Кстати, пора завязать непринужденную беседу.

– Пару лет назад я оказал тебе услугу, Тарантул.

– Я заплатил за эту работу гораздо больше, чем она стоила. – Слова не были приятными, но они, по крайней мере, подтверждали, что колдун меня помнит.

– Не больше той суммы, о которой мы договаривались, – сказал я.

– В нашем договоре не было сказано, что ты отольешь часть зелья себе, – выплюнул Тарантул.

Я едва не захлебнулся от ярости. Пришлось напомнить себе, что я обещал держать себя в руках и знал, насколько это будет нелегко. В конце концов мне удалось ответить относительно спокойно:

– Мне не так уж много лет, колдун. Но я не дожил бы и до этого возраста, если бы хоть раз позволил себе подобное нарушение нашего кодекса. Да укради я для тебя хоть мешок золотого песка, не взял бы себе и самой мелкой песчинки. Если бы это не было уговорено между нами заранее, разумеется.

– Не знаю, – проскрипел Тарантул. – Значит, ты был настолько неуклюж в своей работе, что пролил зелье. А между тем капля этого эликсира…

Тарантул понял, что его занесло немного не туда, и осекся. Это позволило мне окончательно прийти в душевное равновесие.

– Того самого эликсира, который, по твоим словам, весь-то не стоит двух сотен? Да, кстати, о каком эликсире ты вообще ведешь речь? Разве в амфоре было не вино?

– Ты пришел в мой дом, чтобы оскорблять меня, вор?! – взвизгнул колдун.

– Да что ты, Тарантул. – Я в полном недоумении развел руками. – Мы просто как двое добрых друзей вспомнили старые добрые времена. А пришел я к тебе за услугой.

– И вместо того, чтобы перейти к сути, ты решил облить меня грязью? Это твой способ сбить цену, Бурдюк?

С удовлетворением я отметил, что разговор наконец вошел в нужное русло. Тарантул косвенно согласился выполнить работу и заговорил об оплате.

– После того как ты узнаешь, насколько пустяшна безделица, о которой я собираюсь попросить, твоя совесть не позволит тебе взять с меня ни дзанга.

– Моя совесть не позволяет мне работать бесплатно, запомни это, вор, – надменно заявил Тарантул. – Если у тебя нет при себе сотни дзангов, даже не начинай говорить о своей безделице, не трать мое время.

– Тарантул, Тарантул, – я покачал головой. – Ты ведь еще даже не знаешь, в чем дело, а пытаешься установить цену.

Неожиданно старик расхохотался. Противным дребезжащим смехом, от которого его бородка исполняла какой-то дикарский танец. Так как мне причина этого веселья была абсолютно неясна, я спокойно ждал, пока он снова сможет говорить. Когда же он заговорил, слова мне понравились еще меньше, чем беспричинный смех.

– Установить цену? О чем ты, Бурдюк? Цену я буду устанавливать позже. Сто дзангов – это плата за то, что ты пришел в этот дом. Это нижняя планка, понимаешь? Я возьму с тебя сто дзангов, даже если ты попросишь вывести у тебя бородавку.

– У меня нет бородавок, Тарантул.

– Да? – Колдун, прищурившись, скорчил омерзительную гримасу. – Могу это устроить. Причем совершенно бесплатно. По старой дружбе.

И он снова зашелся в приступе хохота. Мне пришлось глубоко вздохнуть и напомнить себе, что целью моего визита не является убийство хозяина дома. Как бы соблазнительно эта мысль ни выглядела.

– Давай поговорим серьезно, Тарантул, – миролюбиво предложил я.

К моему удивлению колдун моментально успокоился и даже несколько раз согласно кивнул.

– Да, да, да, ты прав, Бурдюк, абсолютно прав. Сотня дзангов – это несерьезно. То есть я не шутил, это на самом деле моя минимальная плата. Сам понимаешь, если колдун не уважает сам себя, можно ли ждать, что его будут уважать другие? Но в этом случае я сделаю исключение.

– Конечно… – начал было я, но Тарантул повысил голос:

– Мне придется – просто придется – поднять планку до двух сотен.

– Что?! – взвился я. – С какой это стати?

– Не пытайся казаться глупее, чем ты есть, Бурдюк. – Тарантул мелко-мелко потер руки. – Ты ведь не просто пришел ко мне, ты посмел осквернить мой дом присутствием грязного варвара. Думаешь, это ничего не стоит?! – Тут его голос поднялся почти до писка.

До сих пор Тарантул просто не замечал присутствия Эписанфа, что меня слегка озадачивало. Я рассчитывал с самого начала выслушать гневную отповедь по этому поводу. Все оказалось гораздо хуже. Колдун облек свое негодование во вполне материальную форму.

Хвала Скорпиону, хорошо наученный мной Эписанф не додумался как-либо высказаться относительно «грязного варвара». Уверен, каждое его слово стоило бы дорого – в самом прямом смысле.

Мне пришло в голову, что лучше перейти к сути дела как можно быстрее. Этому самовлюбленному выродку ничего не помешает еще раз-другой придумать повод для повышения «нижней планки». Между тем весь наш капитал составлял чуть более трехсот дзангов, и сожри меня Рыба, если я намереваюсь оставлять его здесь целиком.

Эписанфовские драхмы я счел разумным обменять у Хряща. По уверению Эписанфа, рак здорово меня нагрел, впрочем, в этом сомневаться и не приходилось. Все дело в том, что любой меняла нагрел бы меня еще сильней – к жадности Хряща все-таки примешивалось немного страха и уважения к моей персоне. О том, чтобы идти с иноземными деньгами к Тарантулу, речи и вовсе быть не могло.

Снова примерив маску дружелюбия, я несколькими глубокими вдохами слегка остудил кипящую кровь. Посчитав, что хозяин не предложил мне присесть отнюдь не из-за плохого воспитания, а по причине старческой забывчивости, я деликатно исправил его неловкость, заняв один из двух стульев в комнате. На второй я гостеприимно указал Эписанфу.

Тот, правда, стушевался, несколько раз перевел взгляд со стула на Тарантула и неуклюже присел на корточки рядом со мной. Решив сейчас не устраивать показательных сцен, я все же пообещал себе позже напомнить Непосвященному ту часть моего урока, где говорилось о беспрекословном подчинении в любой кризисной ситуации. То, что ситуация вполне кризисная, должно быть понятно даже такому старому ослу.

– Присаживайся, Тарантул, – вежливо предложил я. – Присаживайся, и поговорим уже о деле. Несмотря на то что беседа с тобой доставляет мне истинное наслаждение, я несколько ограничен во времени.

Тарантул вперился в меня ненавидящим взглядом. Совершенно очевидно, что желание вышвырнуть меня вон боролось в нем с желанием вытрясти из меня побольше денег. Я почти не волновался, обычный результат такой борьбы мне хорошо известен. И верно, колдун смог даже ощериться в улыбке.

– Рассказывай, Бурдюк. – Он придвинул стул на середину комнаты и уселся на него, закинув ногу за ногу. – Я догадываюсь, что ты наверняка предпочел бы обратиться к любому другому колдуну, если бы твое дело не было таким, от которого откажутся так называемые добропорядочные маги.

Эти слова мне решительно не понравились, потому что были правдой от начала до конца. Поэтому я решил их попросту проигнорировать.

– Ты знаешь, Тарантул, я – не домосед. Люблю побродить, люблю посмотреть на закат не там, где встретил рассвет.

– Я бы сказал, что ты начал издалека, Бурдюк, – сварливо сказал Тарантул.

– Напротив, я говорю по существу, – покачал я головой. – Просто во время моей теперешней прогулки мне оказалось по пути с этим варваром. И я подумал: почему бы нет? Компания, конечно, не самая изысканная, но ведь любопытная. Кто еще сможет похвастаться, что путешествовал вместе с Непосвященным.

– Будь тут чем хвастаться, такие нашлись бы, – хихикнул колдун.

– Не придирайся к словам, я почти закончил, – сказал я. – В этой затее есть один минус. Сам понимаешь, чего можно ждать от Непосвященных? Днем он поклянется в вечной преданности, а ночью сунет нож тебе под ребра.

Тарантул согласно покивал, словно бы сочувствуя моей ситуации.

– Чего же ты хочешь от меня, вор?

– Разве непонятно? – Я развел руками. – Я хочу спать спокойно, не вскакивая от каждого шороха.

– Тебе не кажется, что для этого ты выбрал неподходящую профессию? – Тарантул снова хохотнул, потрясая бородкой.

– Довольно, Тарантул. – Я недовольно поморщился. – Ты будешь говорить ради удовольствия слышать свой голос? Мне нужно обезопасить себя на время этой прогулки, и именно за этим я пришел к тебе.

– Но что я могу сделать? – всплеснул руками Тарантул. – Кроме разве что мудрого совета отказаться от твоей сумасбродной идеи?

Я наклонился вперед, так, что смог обонять благоухание лука изо рта колдуна.

– Мне нужна душа этого варвара взаймы, Тарантул. Чтобы, случись мне отправиться в Тень Зодиака, его душа оказалась в моем распоряжении – и я решал, нет ли вины варвара в моей смерти. Я слышал, что такое возможно, и, если твоих сил недостаточно, чтобы сделать это, просто скажи. Не трать мое время.

Молчание длилось минуты две, но я не собирался нарушать его.

– Ты многое знаешь, Бурдюк, – задумчиво протянул Тарантул. – Слишком много для жалкого вора.

– А ты много болтаешь без толку, Тарантул, – отрезал я.

Снова помолчали.

– Я мог бы попытаться, – осторожно начал Тарантул, но я прервал его:

– Мне не нужны твои попытки. Мне нужен надежный результат. Ты сделаешь это?

– Если у тебя хватит денег, – выдохнул колдун.

– У меня их хватит, если ты назовешь разумную цену.

Тарантул закатил глаза к потолку и пожевал губами, словно что-то там прочел. Хотя полоток был единственным местом вокруг, где ничего написано не было. Затем он испустил тяжелый вздох.

– Устал я, Бурдюк, устал… Старый стал совсем. Теперь я понимаю, что ты специально утомил меня. Совершенно нет сил торговаться с тобой. Я просто назову самую низкую цену, за которую вообще возможно браться за такую работу. Соглашайся – или уходи прочь.

– Сколько? – деловито спросил я.

– Четыреста дзангов.

Настала моя очередь тяжело вздыхать. Тарантул дал сигнал к началу самого трудного этапа разговора. Не знаю, сколько мы торговались, я потерял счет времени. Вместе с остатками нервов. Но результат того стоил – мы сошлись на двухстах тридцати дзангах, и, клянусь двенадцатью богами, никто никогда еще не зарабатывал сто семьдесят дзангов таким тяжким трудом. Так что, когда Тарантул, все еще недовольно бурча себе под нос что-то о своей непомерной щедрости, которая рано или поздно пустит его по миру, встал со стула, я был словно выжатый лимон.

Колдун занялся приготовлением какой-то смеси, выливая в сомнительной чистоты котелок понемногу жидкостей из разных сосудов. Смесь пузырилась и издавала неприличные звуки. От предчувствия, что мне, возможно, предстоит это выпить, становилось дурно. Но я зашел слишком далеко, чтобы отступить из-за брезгливости – подлый Тарантул потребовал полную предоплату. Я старался успокоить себя мыслью, что, быть может, варево предназначалось для самого Тарантула, чтобы войти в Изнанку мира. Мне ведь никогда ранее не доводилось наблюдать за работой колдуна.

Надежда разбилась довольно быстро – держа котелок на вытянутых руках, Тарантул подошел к нам с Эписанфом.

– Пейте. Каждый по полному глотку, – коротко бросил он.

Жидкость выглядела омерзительно, пахла омерзительно и – да, вкус имела тоже омерзительный. Но я мужественно сделал солидный глоток и молча показал варвару кулак, когда он сморщил было нос. Я бы подкрепил свой жест парочкой крепких слов, но боялся открыть рот, отчаянно борясь с тошнотой. Выпить эту дрянь еще раз я бы себя не заставил. Закралось подозрение, что парочку наиболее отвратительных ингредиентов Тарантул добавил просто так, чтобы насолить мне. Но, разумеется, высказываться об этом было бессмысленно, в конце концов, жидкость уже достигла наших желудков.

Тарантул приблизил свое лицо к моему вплотную и, не говоря ни слова, уставился мне в глаза. Через пару секунд я не видел ничего, кроме его глаз… потом только зрачков, грязно-желтых, с кровавыми прожилками. Причем каждый зрачок был размером с добрую тыкву. Потом… сложно описать, такое впечатление, что я оказался внутри этой самой тыквы. Вокруг меня был плотный кокон, но это ничуть не тревожило. Напротив, я испытывал какую-то необыкновенную легкость, был совершенно расслаблен и умиротворен. Наверное, никогда я не чувствовал себя так хорошо.

При всем при этом я находился в сознании и соображения не терял. Я помнил, кто я и как меня зовут, я понимал, где нахожусь и зачем сюда пришел. Я даже отдавал себе отчет, что мое нынешнее состояние связано с выпитой мной жидкостью и колдовством Тарантула. Мне хотелось только одного, чтобы это состояние не проходило как можно дольше… желательно никогда. Я знал, что это невозможно, знал, что скоро все закончится – и с настоящим ужасом ждал этого момента.

И этот момент настал. Он навалился чудовищным грузом, упал откуда-то сверху, словно камень на голову. Бешено забилось сердце, застучала кровь в висках, каждый вдох давался с великим трудом. Сейчас у меня было только одно желание – немедленно сделать еще глоток этого чудесного напитка…

Чтобы прийти в себя, я крепко стиснул голову руками и до боли закусил губу. Наваждение постепенно отступало, и через минуту-другую я смог – правда, слабым и дрожащим голосом – задать Тарантулу вопрос:

– Что это было?

Колдун тряс руками, будто бы избавляясь от напряжения, и почему-то очень пристально смотрел на меня.

– Ничего особенного, Бурдюк. Моя работа выполнена.

– Работа?.. Я… То есть да, спасибо тебе, – связная речь требовала немалых усилий, и я их приложил. – Я имею в виду, почему было так… легко?

– Легко, говоришь? – Тарантул улыбнулся почти по-доброму. – Ничего удивительного. Мне ведь пришлось на время вынуть из тебя душу.

Через какое-то время мне удалось захлопнуть рот и остановить кружение комнаты. Я бросил беглый взгляд на Эписанфа – бедолага, по-моему, чувствовал себя так же, как и я. Впрочем, с ним-то все понятно, а вот…

– Скажи, колдун, зачем тебе нужно было вынимать душу из меня? – с не вполне еще осознанным беспокойством спросил я. – То есть и из меня тоже?

– Разве я не сказал тебе, Бурдюк? – Тарантул фальшиво захлопал глазами. – Во имя Скорпиона, и вправду забыл… Ритуал ведь взаимный, понимаешь? Может, есть и какой-нибудь другой, но мне он неизвестен. Я смог лишь связать ваши души воедино.

– Связать… воедино… – Разум отказывался понимать, а сердце тревожно сжалось.

– Ну да! – радостно всплеснул руками Тарантул. – Если умрешь ты, душе варвара придется держать ответ перед твоей душой. Но медаль имеет и оборотную сторону…

Я обессиленно опустил руки. Желание убить Тарантула у меня было, и неслабое, а вот оснований не было. Наш договор он выполнил честно, только моя вина, что я не оговорил всех деталей.

– Зачем, Тарантул? – Голос мой был спокоен, что удивило меня самого. – Я понимаю, что ты – пакостный мерзкий старикашка, но все же – зачем?

– Зачем?! – В голосе колдуна зазвучал металл. – Ты спрашиваешь меня зачем?! Ты, который обокрал моего родного брата?

Я вытаращился на него и поначалу даже не мог ничего сказать.

– Но ведь это ты послал меня к нему, Тарантул!

– Я знаю, – уже спокойней сказал колдун. – Только по этой причине ты уйдешь от меня живым.

Последующие минуты я был как в бреду и опомнился лишь на берегу ручья, который совсем недавно переходили вброд арзакенцы; весь путь я проделал пешком, ведя кобылу в поводу. Стало чуть тише, и эта относительная тишина дала мне возможность хоть немного прийти в себя. Однако грохот и рев потока не исчезли вовсе; нет, просто их источник находился теперь далеко впереди, у ворот или даже за ними. Там, вдалеке, мерещились и силуэты коня и всадника, гонящих жалкие остатки армии Арзакены к городским стенам.

«Да полно, – подумал я. – Гиеагр ли это? Или просто я схожу с ума от напряжения последних дней, досады, ненависти и горечи поражения…»

Ну нет, предположение о собственном безумии я немедленно отмел. Тот, кого одолевают подобные мысли, проиграл, не начав битвы, и даже нож между лопаток в темной подворотне для такого – слишком большая честь. Нет, я в своем уме! И стал свидетелем хитроумной шутки, придуманной великим героем Гиеагром, блестяще сыгранного спектакля внутри спектакля, задуманного для того, чтобы обмануть наших врагов!

Эта мысль ободрила, и все же я чувствовал себя совершенно разбитым: ноги подкашивались, тянуло улечься на берегу ручья, сомкнуть веки, уснуть и не просыпаться хотя бы до следующего вечера. Не в силах больше стоять, я отпустил поводья и плюхнулся на камень у воды; кобыла, радостно фыркнув, потянулась губами к журчащей влаге.

Не знаю, сколько я просидел так, борясь со сном, не имея сил прогнать его вовсе и потому пребывая в странном полузабытьи, когда реальность и грезы сплетаются в чудной клубок. Ручей был неглубок, он бежал вниз по каменной плите, пробив ее за долгие века на локоть с небольшим. Ледяная вода обжигала, и, чтобы не уснуть окончательно, я на несколько мгновений опускал в нее ноги. Дремота в испуге отступала, ненадолго давая мне возможность сосредоточиться на том, что происходило у ворот.

Долгое время я видел там лишь беспорядочное метание теней. Не могу поручиться, шло ли там сражение, или это мое воображение разрисовывало мертвый пейзаж, раскинувшийся впереди. А может – ни то и ни другое, а просто воронье слеталось с окрестных гор, чтобы поживиться трупами. Их ждал славный пир: в страхе ли перед волной, или перед моим другом, арзакенцы удирали как перепуганный табун, и тот, кто падал, не имел шансов подняться. О да! Этот подвиг Гиеагра не забудут и через тысячу лет.

Итак, вороны… Пожалуй, это были вороны, хотя определенно сказать не могу. Мое сознание в те минуты перескакивало с предмета на предмет подобно солнечному зайчику от начищенной бляхи на шлеме неудачливого воина, чью голову, привязав к седлу, победитель везет в родной город. В какой-то миг вспомнилась Фаэнира. «Боги! – подумал я. – Ведь я видел ее сегодня! Вот здесь, рядом с этим камнем, на котором сижу!»

Фаэнира… Она опять явилась мне, мне одному, не Гиеагру – в этом я был уверен: перед ним она никогда не появлялась. Фаэнира… Что значило мое сегодняшнее видение, ведь она никогда не приходила просто так. Нет, делать что-либо просто так – не в ее правилах. Не знаю, какова она была при жизни, но умерев, очаровательная Фаэнира превратилась в весьма практичную особу.

Что ж, причина… Она чего-то хотела, явившись здесь, над водами этого ручья… ей нужно было что-то… что-то сообщить?.. Соображай я тогда получше, истина открылась бы в доли секунды, но… но в ту минуту я очень туго соображал. Кроме того, у ворот снова началось какое-то движение. Как будто всадник… или… Боги, что же это?! Позабыв обо всем на свете, я уставился вдаль, изо всех сил напрягая зрение.

Да, я видел всадника… Он двигался медленно, пьяно кренясь набок. Он был красен с головы до ног и ехал на красном коне – не иначе, их обоих неделю вымачивали в чане с кровью.

Прошло какое-то время, и я узнал его: без всякого сомнения – то был Гиеагр. Я поднял было руку для приветствия, но вид друга был столь ужасен, что мышцы мои отказались повиноваться. Мы пережили много стычек, и плоть великого героя не раз была прободена железом и медью, чему доказательство – бесчисленные шрамы на его теле. Но столь жестоко он не страдал никогда! Кровь пропитывала его одежду, как пурпурная краска пропитывает холст в красильном чане. Алые струйки сочились из ран, покрывавших лицо и руки, как полосы покрывают тигровую шкуру; кровь текла из пробоин в панцире и из-под шлема, едва державшегося на голове Гиеагра. Несчастный Пламеник, израненный не меньше хозяина, шел, пошатываясь, едва переставляя ноги.

Позади Гиеагра не было никого. Никто не нагонял его, никто не стремился атаковать. Стало быть, герой одержал свою величайшую победу, и вот плоды ее! Сердце мое заныло от боли. Так вот о чем предупреждала Фаэнира! Вот что предрекала она: победу, которая может обернуться смертью!

Силы вернулись ко мне. Вскочив, я замахал обеими руками, закричал что-то, стараясь привлечь внимание Гиеагра. Испуганная воплями, моя кобыла шарахнулась в сторону, молотя копытами воду. Я бросился за ней, едва успел ухватить поводья, и ледяные струи ручья окончательно привели меня в чувство.

Внезапно откуда-то издали донесся мерный тяжелый стук. Так звучит топор лесоруба. Не знаю почему, он показался мне зловещим, этот звук, смертельно опасным, куда более опасным, чем все раны Гиеагра. Я завертелся юлой, пытаясь понять, откуда же он исходит. Вернулась мысль о Фаэнире. Что-то было в поведении девушки, в той устремленности, с которой плыла она над водной гладью… Куда, куда она направлялась?.. Вверх! Вверх, к ущелью, из которого вытекает ручей, ну конечно же! Повернув голову, я тотчас же понял, что звук доносится с той стороны. И тут меня озарило! Запутанная игра, которую вели Гиеагр и Капюшон, повернулась еще одной стороной. Ах вот оно как, вот почему выжига-разбойник не хотел, чтобы я совался в это ущелье! Но если я прав, если ошибки нет…

Я бросил взгляд на Гиеагра и похолодел от ужаса: еще немного, и бедняга выпадет из седла. Чувствуя, что хозяин слаб, умница Пламеник остановился… Сейчас он находился на берегу Арны, на полдороге между воротами и ручьем. Нет! Останавливаться нельзя, нет, только не в этом месте и не сейчас!

Стук в ущелье сделался чаще и громче. Один не справляется, присоединился кто-то еще?

– Нет! – во всю глотку заорал я. – Гиеагр, прочь оттуда! Там опасно! Уезжай!

Герой не слышал. Обхватив шею коня, он медленно заваливался набок.

– Пламеник! – рявкнул я. – Хоть у тебя-то есть мозги? Скачи оттуда! Пшел! Пшел!

Из ущелья донеслись треск и скрежет, и я понял, что времени не осталось. Вскочив в седло, пустил лошадь в галоп, прямиком к Гиеагру. А через секунду все вокруг с новой силой наполнили рев и грохот воды.

Мне не повезло: прежде чем я подоспел, Гиеагр выпал из седла. Когда я соскочил на землю у его распростертого тела, ручей за моей спиной вздулся бурым нарывом; волна из последней плотины, шипя и грохоча, катилась прямиком в Арну. Через минуту, а может меньше, она достигнет нашего берега, сметая все на своем пути!

У меня не оставалось времени даже на то, чтобы сказать «привет». Да и не отозвался бы никто: герой лежал без сознания. Прикрикнув на Пламеника, который ни на шаг не отходил от хозяина, я ухватил Гиеагра за руку и потянул. Не тут-то было! Великий герой весил как добрый бык, а в поножах и в панцире он будет, пожалуй, потяжелей скалы. Я человек неслабый, но и мне не сдвинуть с места эту гору из бронзы и железа.

Грохот усиливался. Борясь с паникой, я попытался снять с героя латы, но и здесь ждала неудача: кожаные ремни, заскорузлые от запекшейся крови, стали тверже меди. Тут мои дрожащие пальцы нащупали ножны кинжала, с которым Гиеагр не расставался никогда. Выхватив оружие, я с трудом перерезал один ремень на боку, и тут стало ясно, что мне не успеть: волна грохотала уже совсем близко.

Тогда я вновь ухватил героя за руку и стал тянуть, тянуть изо всех сил! Он был весь в крови, рука выскальзывала из моих пальцев, но все же я тянул, тянул, тянул…

Волна настигала. Вышедшая из берегов Арна мчалась на нас подобно стаду буйволов, гонимому пожаром.

Я оттащил Гиеагра от берега на двадцать локтей или около того, когда вода захлестнула нас. Теперь я уже не тянул, я просто держался за руку неподъемно тяжелого героя, чтобы поток не унес меня. В этот момент что-то коснулось шеи, я ощутил теплое дыхание…

– Пламеник! – заорал я, еще не соображая, что свободной рукой намертво вцепился в свисающую с конской шеи уздечку. – Пламеник, дру…

Почва ушла из-под ног. Чудовищная сила рванула тело Гиеагра, я закричал, силясь удержать его… Вода ударила сверху, завертела, хлынула внутрь, сжигая легкие ледяным огнем. Я был зерном между жерновами, тряпицей, которую прачка усердно молотит колотушкой в горном ручье… Я думал лишь об одном: не отпустить! В те страшные мгновения вся моя воля, все мое существо как будто ушли в руки. Мои пальцы, сжимавшие уздечку и руку Гиеагра, казалось, жили собственной жизнью, будто сами боги даровали им нечеловеческую силу, которую не сокрушить никакой стихии!

Не знаю, сколько длился этот кошмар. Меня оплетали зеленые пряди водорослей, сломанные ветви деревьев сбивали с ног. Напряжение все росло, в некий миг я почувствовал, что хватка слабеет, пальцы мои вот-вот разожмутся, что рука Гиеагра выскользает из них… «Да полно, – зашептал внутри ядовито-сладкий голос, – Гиеагр мертв. Не трать силы. Отпусти, спасай себя. Отпусти… Отпусти! Отпусти!!!»

Я не отпустил. И когда почувствовал, что напор воды начал ослабевать, не ощутил ничего: на эмоции не осталось сил. Я просто стоял, тупо наблюдая за тем, как спадает поток. Через несколько минут, когда вода опустилась ниже колен, я понял, что ноги больше не держат меня.

Хвала богам, я не потерял сознание, и это спасло наши жизни. Какое-то время я лежал на спине, неподвижно, не в силах пошевелиться, почти не в силах дышать. Поблизости недовольно шумела водворенная в прежние берега Арна, но я не был способен даже скосить глаза, чтобы понять, сохраняется ли еще опасность. Я не знал, жив ли Гиеагр, и, честно признаюсь, это меньше всего волновало меня; мне хотелось лишь одного: чтобы расслабленность и покой, баюкавшие мое тело, остались со мной навечно.

Высоко-высоко, в раскаленной добела печи неба, кружили черные точки. Их было много, очень много, и не требовалось напрягать ум, чтобы понять: то хищные птицы собираются на славную пирушку, приготовленную для них щедрыми людьми. Откуда-то налетели мухи, целый рой их вдруг возник надо мной, заполнив воздух назойливым гулом. Самые нахальные уселись на лицо и принялись шнырять туда-сюда, наслаждаясь моим бессилием. Я сохранял неподвижность, ибо для меня в ту минуту пошевелиться было все равно что умереть.

Где-то пронзительно крикнула цапля, но я не придал этому значения. К неумолчному говору реки вдруг стал примешиваться тихий мерный плеск, но и это прошло для меня почти незамеченным. Раздался свист; испуганно щебеча, по небу промелькнул воробей; гулко ухнуло, будто ударили в барабан… Но лишь когда где-то совсем рядом лязгнуло железо, я неимоверным усилием заставил себя вернуться к реальности и осознать грозящую мне новую опасность.

Возвращалась способность двигаться. Повернув голову на звук, я увидел странную зеленую стену, возвышавшуюся до самых небес. Казалось, целая вечность понадобилась, чтобы понять: это водоросли вперемешку с ветвями, листьями, еще каким-то сором, что принесла река. Окинув себя взглядом, я понял, что наполовину погребен под ними.

Звук приблизился, теперь я слышал шорох шагов по прибрежной гальке. Один человек… Едва я понял это, сил прибавилось втрое. Сказать по правде, все это время меня не отпускал подспудный страх: что, если головорезы Капюшона, оправившись от ужаса, бросятся искать своего атамана? Чего доброго, они могут добраться и сюда, а подобная встреча никак не входила в мои планы. Возможно, тот человек и есть кто-то из них, но, хвала богам, он один. Как ни скверно я себя чувствую, выстоять против одного у меня есть хоть какие-то шансы.

Шансы… Мне вдруг пришло в голову, что в своих размышлениях я перестал брать в расчет Гиеагра. Да жив ли он?! Я пошарил вокруг себя и похолодел: Гиеагр исчез! Проклятье! Ведь все это время я не выпускал его руку, держал его до тех пор, пока стихия не оставила нас в покое! Неужели я повредился рассудком от перенапряжения и вместо друга «спасал» какую-нибудь корягу?!

Шаги приблизились вплотную, и я подавил готовый вырваться из груди горестный вопль. У меня еще будет время оплакать Гиеагра. Для этого надо выжить сейчас. Всего-навсего. Но что предпринять? Насколько я мог судить по звукам, человек находился всего в нескольких шагах от моих ступней. Видит ли он меня? Пожалуй, нет, во всяком случае, не видит мое лицо: я и сам не видел ничего, кроме кучи водорослей, наваленной на моей груди. Что ж, хоть какая-то маскировка. Если не шевелиться, есть надежда, что он примет меня за покойника. Да стоит ли бояться его? Быть может, он пастух, спустившийся с гор, чтобы поживиться чем-нибудь на поле битвы…

Звук извлекаемого из ножен клинка похоронил мои надежды. Человек сделал несколько шагов и снова остановился, на этот раз где-то справа. Потом влажно зашуршало, будто кто-то разгребал кучу водорослей, звякнуло железо…

– Э-э-э-э, а вот и великий герой Гаар!

Голос был тонкий, почти мальчишеский. Он дрожал от возбуждения… или от страха?

Я осторожно повернул голову. Мне повезло: с этой стороны водорослей было меньше, и можно было хоть что-то рассмотреть.

Красное пятно… Кровь? Ах нет. Хитон. Красный хитон, обтягивающий узкую спину человека, сидящего на корточках. Белая полоса… Узкая, ослепительно-яркая… Меч. Человек на корточках, с мечом в руках.

– Гаар, – задумчиво повторил пришелец. – Жаль, что ты уже мертв. Но я все равно перережу тебе глотку.

Что ты мелешь, ублюдок! Кому ты собрался перерезать глотку, ты, варвар в красном хитоне!

Накатившая ярость придала сил. Осторожно, крайне осторожно я потянулся к поясу. Меч… Боги, даруйте мне надежду! Сделайте так, чтобы тот нож, который Капюшон издевательски именовал мечом, все еще оставался в ножнах, притороченных к моему ремню!

Медленно… медленно… ладонь за ладонью… Есть! Пальцы ухватили холодную рукоять. Теперь – молнией!

«Красный хитон» и пикнуть не успел. Повалив противника на землю, я приставил к его горлу меч, для острастки слегка оцарапав кожу. Быстрый взгляд по сторонам – никого! Еще один взгляд на кучу водорослей, которую разгребал мерзавец, и – о чудо! – блеск Гиеагровых доспехов. Боги! Должно же и мне когда-то повезти. Сделайте так, чтобы он был жив! Не забирайте его в царство теней!

Через минуту, через минуту я узнаю, что уготовила судьба. Вот только допрошу пленного.

Пленный разочаровал. Замухрышка неопределенного возраста. Из тех малохольных, которым одинаково можно дать и двадцать, и сорок. Белесые редкие волосенки, огромные перепуганные глаза; кадык на цыплячьей шее дрожит и пляшет под лезвием моего меча. Даже татуировка на лбу (Татуировка? Значит – не разбойник!) – и та, кажется, поблекла от ужаса. Клинок всего в пяди от его руки, но презренный, похоже, и не помышляет о сопротивлении. И все-таки я оттолкнул его оружие подальше.

– Кто такой? – рявкнул я, постаравшись нагнать в голос как можно больше громов.

– Сап-пожник Башам… из Арз-з-закены, – пролепетал он трясущимися губами.

– Сапожник?! – взревел я. – В солдатском хитоне? Врешь, собака! Говори, кто таков, иначе убью!

– Клянусь, г-господин, я сапожник! – завопил несчастный. – А хитон – из ополчения. Арзакенские мастеровые обязаны служить в ополчении! Царская воля! Какой из меня солдат! Я и с оружием-то обращаться не умею. Тетивой Стрельца клянусь!

– Не клянись, иначе боги прикончат тебя прежде, чем это успею сделать я. Зачем ты здесь? Почему не дал деру вместе со всеми?

– Я… я… – он сглотнул, – я был у ручья… когда хлынула вода, и на нас ринулся о… он… – затравленный взгляд в сторону Гиеагра. – Я бросился вверх по течению… в ущелье… Было страшно, очень страшно, и я п-побежал…

– Ага! – возопил я. – Вверх по течению?! Так это ты открыл последнюю плотину! Хотел убить меня и моего друга!!!

Его губы затряслись.

– Это не я, – пискнул он.

– Мой меч тебе не верит, – ответил я и для убедительности нажал на клинок.

Пленник закатил глаза: должно быть, уже готовился отправиться в царство теней.

– Говори правду, песий сын, – прошипел я, наклонившись к самому его лицу.

– Это не я, – захрипел он в ответ. – Я бы ни за что… Там был сотник и несколько наших… они тоже убежали… И сотник велел нам… Он сказал, что твой друг – демон, и мы…

– Сколько вас было?

– Семеро…

– Где остальные?

– Их… их смыло. Они не успели отскочить… Я один, когда заглушка треснула, успел, а их смыло.

– Хорошо, предположим, вы нашли плотину и открыли, – сказал я. – Но неужели там никого не было? Вам что, никто не помешал?

– Были, разбойники, трое. Одного наши убили, а двое удрали…

Разговор был окончен. Первым моим помышлением стало убить мерзавца, но, поразмыслив, я решил, что в сложившейся ситуации кто-то знающий эту местность может оказаться полезен. Кроме того, если он действительно башмачник, его можно выгодно продать или оставить у себя в услужении.

– Представим на миг, что я тебе поверил, – прорычал я. – Твоя жизнь зависит от того, правда ли все то, что ты мне сейчас наболтал. Понял меня?

– Да, господин, – выдохнул он.

Оторвав от его хитона длинную ленту, я накрепко связал пленнику руки. Еще из одного куска материи сделал кляп. Теперь пора приступать к самому главному.

К моей несказанной радости Гиеагр оказался жив, я услышал его стон, когда принялся разгребать водоросли, опутавшие героя. Он лежал на боку, видимо, это и спасло его: под головой героя растеклась лужа блевотины. Окажись он на спине, давно бы захлебнулся. Несколько минут – и я разметал водоросли и сор. Припорошенный песком, рядом обнаружился шлем Гиеагра. Схватив его, я зачерпнул в реке воды, и окатил друга в надежде, что тот очнется. Увы, не помогло. Гиеагр лежал неподвижно, дышал хрипло и тяжело. Время от времени из его груди вырывался стон и губы начинали шевелиться, как будто он говорил с кем-то во сне.

Оставаться на берегу было опасно. Промыть и перевязать раны Гиеагра – и как можно скорей убираться отсюда.

Еще в бытность мою почетным гостем Капюшона я присмотрел неподалеку отсюда небольшой грот – во время «инспекций» мы порой укрывались от полуденной жары неподалеку от него, в тени дикого винограда на берегу крошечного ручейка. О да, идея спрятаться там граничила с безумием, но других вариантов у меня просто не имелось.

Короткая схватка с кожаными ремнями – и вот я совлек с Гиеагра его некогда роскошный панцирь, теперь изрубленный и искореженный до неузнаваемости. Ран оказалось не так много, но две – на бедре и в боку были очень глубокие, из них до сих пор сочилась кровь. Латать тело героя – моя давнишняя привилегия, так что я довольно споро перевязал его тем, что осталось от хитона башмачника. Теперь нужно позаботиться о транспорте. На мое счастье умница Пламеник держался неподалеку. Он был слаб, но все же извлек некоторую пользу из последних событий, осчастливив своим вниманием разбойничью кобылку. Теперь они вместе щипали скудную траву в двадцати шагах от берега. На мой свист конь ответил коротким дружелюбным ржанием.

Не буду тратить папирус на описание того, как мы преодолели путь до грота. Скажу лишь, что пришлось развязать башмачника Башама, чтобы он помог мне взгромоздить Гиеагра в седло. Потом я снова связал пленника, и всю дорогу тот шел на привязи за разбойничьей кобылой. Боги были благосклонны, до грота мы добрались без приключений, внутри нас никто не ждал.

С великим трудом мы сняли героя с седла и опустили на землю грота. Я вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера, желудок тотчас разразился сердитым урчанием, от которого, казалось, вздрогнули каменные стены. На мое счастье грот оказался знаком Башаму, он сказал, что здесь ночуют пастухи, перегоняющие овец на горные пастбища, и оставляют сыр, чтобы было чем подкрепиться, если ночь застанет без припасов. Минутные поиски в темных закоулках – и вот уже в моих руках заплесневелые сухари и полголовы сыра, твердого как камень. Чем не пир! Объедки достались Башаму.

Так прошло несколько часов. Все это время Гиеагр не приходил в себя. Нарвав веток и листьев, я сделал некое подобие ложа, на котором герой метался, как в горячке. Он беспрестанно бормотал что-то, как будто вел разговор с кем-то невидимым, но как я ни прислушивался, не мог разобрать ни слова. Лишь изредка мне казалось, что я узнаю произносимое им имя: Фаэнира. Я то и дело бегал к ручью и приносил в его шлеме студеную воду, но сколько ни пытался напоить Гиеагра, ничего не выходило: казалось, герой пребывает в каком-то очень далеком месте и отказывается принимать хоть что-то из нашего мира.

За весь остаток дня никто не побеспокоил нас. И у разбойников, и у арзакенцев сегодня выдался слишком трудный день, чтобы шастать по горам, выискивая неизвестно кого.

Вечерело. Вишневый язык солнца прятался за щербатые зубы гор, унося с собой тепло и свет. Зная по опыту, какими холодными бывают ночи в горах, я натаскал веток и разжег костер. Согретый его теплом, вскоре я почувствовал, что больше не в силах бороться со сном, слишком тяжелым был сегодняшний день. Проверив, надежно ли привязаны лошади и крепки ли узлы на руках и ногах Башама, я улегся на ложе из листьев подле Гиеагра.

Мне приснилась змея, она отвратительно и громко шипела, глядя на меня мертвыми желтыми глазами. Испуганный этим шипением и этим взглядом, я проснулся. Не знаю, сколько я успел проспать. Наверное, всего несколько минут: костер еще вовсю горел. В его оранжевом свете я увидел Гиеагра. Приподнявшись на локте, герой смотрел куда-то вдаль, будто бы сквозь меня. Его глаза горели лихорадочным восторгом, он был возбужден, будто юный любовник, впервые познавший женщину, он что-то шептал. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы окончательно отойти от сна и разобрать слова:

– Фаэнира, Мильк! Я видел ее. Впервые с тех пор. Я думал – победа. Я думал, все кончилось. Я спросил ее, но она… Мильк, она отправилась на север. На север… На север… Мильк, мы должны идти на север!