Эпилог
Спящая
Ошая шла знакомой дорогой, Путем Красных камней. Лишь звезды освещали путь, но босые ее ноги знали здесь каждый камень, каждую щербинку на нем, ощущали тонкие полоски их сочленений: камень к камню, сердце к сердцу, кровь к крови…
Ошая шла, тихо напевая. Песнь – для Нее, жизнь – для Нее… Ошая шла не одна, она вела за собою девушку, юную, как только что открывшийся солнцу цветок, девушку, не знавшую мужа.
Рука ее в ладони Ошаи было холодна, как ночной камень, что служит Ей постелью. Ошая даст ей имя… Она отдаст ее…
Ошая шла твердо, много лет она делала то, что делала. Много лет и все – Ей. Ошая была посвящена.
Там, под склонившимися в почтении пальмами, стоит храм, туда входит Ошая каждую ночь, там горит свет, что не гаснет никогда, его принесли сюда те, кого не звали. Там на холодном камне спит вечным сном Она – прекраснейшая из всех, когда-либо видимых Ошаей, когда-либо живших. Она не дышит, но Она жива. И Ошая служит Ей – Спящей Богине. Имя Ее – Эт'ифэйна.
Ошая вошла в храм, опустилась на колени перед Спящей. Пропела песнь «Как жду твоего пробужденья» и подвела к Ней девушку.
– Даю тебе имя – Олэха, что означает «отданная». Ты удостоена великой чести, Олэха.
Над ложем Спящей Богини – помост, и, послав вперед Олэху, Ошая поднимается по деревянной лестнице наверх. В помосте отверстие, откуда видно прекрасное лицо Эт'ифэйны. Глаза ее закрыты, губы бледны, она почивает на своих длинных волосах, и волосы же покрывают ее совершенное тело. Нет в ней изъяна.
– Ложись! – говорит Ошая Олэхе и указывает на нишу в помосте, что сделана в форме человеческого тела.
Олэха боится, она не до конца понимает, какая честь выпала ей. Но все же девушка повинуется и ложится лицом вниз, так, чтобы в отверстие над Спящей попали ее шея, грудь и живот.
Обнаженная спина Олэхи перед Ошаей, она поднимает с места покоя Меч Крови, длиною с ее локоть. Рукоять его из драгоценной кости, на нем вырезан лик Спящей. Ошая берет меч в обе руки и, высоко подняв их над головою, с размаху всаживает лезвие между лопаток отданной. Слышится стон, затем хрип и звук капающей в отверстие крови, тело Олэхи еще дергается в конвульсиях, но Спящая – уже пьет.
Ошая вынимает меч, вытирает и кладет в специальную нишу на помосте, затем спускается и становится на колени, воспевая гимны. Пока последняя капля крови не упадет на ее Спящую Богиню, она не встанет и не уйдет из храма.
«Много долгих веков служили Спящей Богине жрицы, подобные Ошае, поддерживая в Ней жизнь и красоту. Красота Ее не увяла, и грядет час ее пробуждения». Так пророчествовала великая Игалэ, что жила уже больше двухсот лет, – Верховная жрица над ними. Когда-то, много столетий назад, когда Эт'ифэйна бодрствовала, пришли люди с севера и пятеро из них окружили Богиню, а шестой пролил на нее свою кровь, отчего она уснула на долгие-долгие годы. Но те, кто служили ей тогда, не предали и не оставили ее. Люди с севера погребли ее в черном камне, покрыли песками пустыни. Но посвященные отыскали ее, пробили камень и высвободили Эт'ифэйну. Они поили ее много лет, но пробудить ото сна были не в силах.
«Как тогда пришли они с севера, – пророчествовала Игалэ, – так и снова придут, снова пятеро окружат Ее, и снова шестой подарит Ей свою кровь, а с кровью – жизнь, и тогда Она пробудится. И прославит своих, что служили Ей! А до этого часа мы – верный ее народ, поим Ее, мы насыщаем Ее, чтобы Она была полна сил, когда пробудится!»
Каждая жрица и каждый жрец жили лишь ожиданием этого часа. И каждый надеялся, что наступит он при их жизни.
Ошая же была счастлива и тем, что служит. Когда-то ее избрали из множества других, и она посвящена.
Ошая пела и пела, а Богиня спала, и стекающая в отверстие в помосте кровь поглощалась ее кожей.
Ошая закрыла глаза, погрузившись в пение; она представляла Эт'ифэйну, шествующую среди пальм, облаченную в золото и шелк; драгоценные камни в ее волосах, браслеты украшают ее руки и ноги, в руках ее лук – она смелая воительница и побеждает всех врагов, посягающих на Край Тин. Никто не может сравниться с нею ни красотой лица и тела, ни мелодичностью голоса, ни храбростью, ни силой. Она правит своим народом, возвышает служащих ей…
Когда Ошая очнулась, кровь уже иссякла. Утром сюда войдут служители и заберут мертвую. Ошая встала и собралась уже уходить, как вдруг чья-то рука легла на ее плечо. Она вздрогнула и обернулась в гневе. Кто посмел тревожить ее Спящую Богиню в ночь насыщения и прикасаться к Ее жрице? Но гнев Ошаи тут же остыл – то была Игалэ.
– Сегодня… – прошептала Верховная жрица, до боли сжав рукою плечо Ошаи и впившись в ее плоть ногтями. Ее черные, как тот камень, в котором погребена была Эт'ифэйна, глаза горели, лицо, что не имело на себе следов старости, было напряжено, губы дрожали, седые волосы рассыпались по плечам. – Сегодня!
И Ошае вдруг стало страшно. Почему? Никогда она не боялась в этом храме. Никогда не внушала ей ужас Верховная жрица. Ошая всегда повиновалась, но страха в ней не было. Она ожидала.
– Сегодня! – повторила Игалэ, падая на колени и увлекая за собой Ошаю.
Ошая ударилась о каменный пол, колени ее от ночного бдения и так затекли, но она не смела встать или сменить позу. О чем-то великом и необычном говорит Верховная жрица.
Они стояли так час или больше, здесь не видно было, встало ли уже солнце. И жрецы не приходили, чтобы забрать тело. Ошая впервые за все годы службы почувствовала раздражение и желание скорее покинуть храм. Она уже не ощущала колен, она словно окаменела, но Игалэ так и стояла, что-то бормоча себе под нос, не двигаясь, не поясняя ничего. Ошая пыталась снова петь, но все песни уже были пропеты. Она закрывала глаза и представляла себе картины из ее мечтаний, но видела лишь пустоту. Она вглядывалась в фигуру лежащей неподвижно Эт'ифэйны, но отсюда, с пола, были видны лишь волосы и пронзенная грудь Олэхи на помосте.
– Игалэ… – наконец решилась прошептать она. – Игалэ!
Верховная жрица не отвечала, она продолжала бормотать, и Ошая разбирала лишь:
– Сегодня. Сегодня.
Прошел еще час или больше… Потом еще… Ноги Ошаи не выдержали, и она повалилась на пол, встать сейчас она не могла, так как конечности ее не слушались. Она обессилела, к своему стыду, а Игалэ продолжала стоять на коленях, опираясь на посох.
Еще час или больше… пролежала Ошая у стены.
И вот что-то стало происходить. Храм наполнялся будто бы курениями, в дыму этом сверкали искры. Ошая затаила дыхание, а Игалэ положила посох и подняла руки, протягивая их к Спящей.
Дым рассеивался, и в нем появились люди. Их было шестеро, как и предсказывала Верховная жрица. Светлолицые, высокие чужеземцы. Они молча окинули взглядами жриц Богини и стали окружать Эт'ифэйну. Они выглядели спокойными, и лишь один из них, молодой юноша со связанными руками, взирал на все глазами, полными ужаса.
Увидев мертвое тело вверху на помосте, он закричал, и Ошая в ужасе зажала уши – этот безумец осквернил тишину храма!
– Прошу! Не убивайте меня! – кричал он. – Прошу, прошу! Я согласен на все!
Он упал на колени. Ошая поняла, что этот юноша «отданный», но он вел себя недостойно, ни одна девушка из приводимых ею сюда не смела кричать, плакать и умолять о пощаде, как этот. Разве примет Богиня такой дар?
– Я буду хоть в самом последнем Круге! Прошу, Верховный! Прошу!
Человек с длинными седыми волосами, а лицом молодым, как и у Игалэ, ответил ему холодно:
– Прости, Мийош, но чтобы ее пробудить, нужна смерть Одаренного. Добровольная смерть.
– Я не смогу… Не буду… добровольно… Нет! – кричал он.
– У меня есть то, что тебя заставит, – сказал этот человек, показывая юноше небольшой кинжал.
Дальше пришельцы не слушали его плач и причитания, но шум этот поднимал в Ошае волну гнева. Как он смеет? Ничтожный! Игалэ тоже рассердилась. Она встала с колен, подошла и ударила его по затылку своим тяжелым посохом. Он упал. И воцарившаяся тишина стала отрадой сердцу Ошаи.
– Что ты наделала, глупая женщина? – Непривычного цвета серые глаза седого человека горели яростью на бледном лице. – Мы не сможем пробудить ее без его жертвы!
– Вам нужна жертва – я найду ее! – ответила Игалэ, и Ошая одобрила такой поступок: если нужна жертва добровольная, то они приведут того, кто не будет оскорблять Богиню своим страхом.
– Ты не поняла! Нужна кровь Одаренного!
– Того, в ком огонь? – спросила Игалэ; она знала, о чем говорит этот человек, но Ошая не знала.
– Да!
– Тогда я займу его место! Это великая честь для меня – пробудить Эт'ифэйну, для этого я жила. Как я могу отдать такую честь глупому, трусливому сыну гиены?!
Седовласый с удивлением посмотрел на нее, пожал плечами, а затем кивнул, и они стали окружать Спящую.
В ногах ее стал человек со множеством длинных черных кос, с левой стороны, у сердца Эт'ифэйны – другой, невысокий и полноватый; у него тоже была длинная коса, но одна. Справа – худой и долговязый, со светлыми волосами, уложенными замысловато. У изголовья – тот, кого юноша называл Верховным, а рядом с ним еще один – красивый и юный, голубоглазый с белокурыми локонами, ниспадающими ниже плеч, с арфой в руках.
Когда они приготовились, Игалэ поднялась на помост и, отодвинув тело «отданной», крикнула Ошае:
– Чего ты ждешь, поднимайся и исполни то, для чего я жила!
Ошая вскочила на ноги и не взошла – взлетела наверх. Она вновь вытащила Меч Крови и направила его меж лопаток Игалэ.
Музыкант стал играть, что делали остальные, жрица не знала, но она точно знала, когда должна была опустить свой меч.
Храм наполнялся звуками, будоражащими сердце Ошаи, они были слаще любого пения посвященных. И она, побуждаемая этими звуками, привычным движением подняла меч над головой и с силой пронзила сердце Верховной Жрицы.
– Эт'ифэйна, пробудись! – услышала она слова, вынимая меч.
Ошая даже не потрудилась вытереть его, она положила оружие рядом с умирающей Игалэ и поспешно спустилась – она хотела видеть!
Грудь Богини приподнялась, Спящая стала дышать, затем открыла глаза – Эт'ифэйна пробудилась. И она – Ошая – это видела!
