Оглядев полянку, на которой мы остановились на ночлег, не увидела ни агграссца, ни ламчерионов. Когда они оставили нас с Юлианом вдвоем, я не заметила.

– Кстати, а где купец и наши крылатые друзья?

– Купец залез в корзину, а пегасы ушли в лес. Похоже, собираются связаться со своими старейшинами, чтобы разузнать о захваченных агграссцами соплеменниках.

– Как можно надеть на взрослого ламчериона хианитовый ошейник?

Парень задумчиво уставился в огонь.

– На самом деле это просто. Если взять в заложники половинку-человека, ламчерион переступит все законы ради его спасения.

А ведь Юлиан прав. Без всадника-человека ни один ламчерион не сможет принять вторую ипостась и взлететь в небо. Точнее сказать, сможет, но утратит контроль над яростью и желанием крушить, терзать все живое, что окажется рядом. Всадник для пегаса – единственная возможность побороть безумие, шанс на счастье и продолжение рода. Если верить книге, подаренной племянницей Тристана, у ламчерионов несколько столетий не рождалось чистокровных детей. По сути, пегасы – полукровки, у которых один из родителей – человек. Как умничал написавший книгу жрец, такова воля богов, чтобы дети наследовали достоинства и недостатки родителя-ламчериона. По-моему, жестокая воля.

«У нас говорят – проклятие богов, – вмешался в мысли Грэм. – Рассказать древнюю легенду?»

«Конечно! С удовольствием послушаю!»

«Когда боги ходили между Гранями, как простые люди, один ламчерион не захотел прокатить Жизнь на своей спине, приняв бога за обычного человека. За гордыню пегаса наказали: он может навсегда остаться бескрылым или летать, но только с всадником на спине. И наездник этот не кто иной, как представитель презираемого человеческого рода. Проклятый долго не мог смириться с карой – он хотел летать самостоятельно, свободно, как и раньше. Над его страданиями смилостивилась богиня Любви: ламчерион встретил человеческую девушку, без которой больше не представлял свою жизнь. Но человечка отказалась произнести брачные клятвы – она любила другого, любила мужчину своей расы…»

«Ого! Если это милость богини, то какова ее месть?!»

«Ты не дослушала, – укоризненно прошелестел голос в голове. – Человек тоже любил – давно и беззаветно. Избранница его сердца, девушка из рода, прогневившего бога гордеца, также страдала от неразделенных чувств к проклятому ламчериону…»

Я фыркнула. Сидевшей рядышком Юлиан удивленно приподнял брови и молча ждал объяснения моей странной реакции.

– Да так, смешную историю вспомнила, – отмахнулась я. Ну не говорить же ему, что меня развеселил невидимый собеседник?! Еще примет за одержимую.

«Нет, веселясь после того, как только что рыдала, ты больше похожа на блаженную…»

«Благодарю за лестное сравнение, мой добрый телохранитель!»

«Обращайся, Эва, без стеснения!»

– Поведай свою историю, а то как-то грустно, – попросил Юлиан.

И я рассказала. Когда дошла до того момента, на котором остановился сатуриец, следопыт вдруг произнес:

– Зря ты насмешничаешь. Легенда правдива.

– Да? Чем докажешь?

Воздушник поворошил палкой горящие ветки и подложил дров. Костер вспыхнул с новой силой, осветив наши съежившиеся от ночного холода фигуры.

– Заверши легенду, потом объясню.

Повторяя слово в слово рассказ Грэма, я продолжила:

– Богиня создала для четверки страдальцев особый ритуал, который перенаправил чувства на угодный объект. Ламчерионы и люди согласились его пройти, не чувствуя подвоха. Тем временем бог Жизни, этот неисправимый вечный Экспериментатор, решил внести свои коррективы. Ритуал прошел успешно, как хотели боги, но не ожидали смертные. Четверку навеки опутали любовь и дружба. Ментальные способности усилились – они слышали мысли друг друга, находясь у противоположных Граней, что не удается даже магистрам. Так им и пришлось пройти жизненный путь вчетвером, что они и сделали с превеликой радостью и благодарностью богам.

Я с наслаждением закрыла рот – не люблю длинных монологов. Вспомнилось выражение: бремя брака так тяжело, что требуется помощник. Вот и парочки в легенде объединились, наверное, вчетвером еще легче нести гнет супружества.

– Легенда противоречива и полна неясностей, – наконец нарушил молчание маг, – но на то она и легенда. Взять, к примеру, проклятие безумием. В легенде говорится, что бог проклял только одного наглеца. Тогда почему страдает вся раса ламчерионов?

«А ведь правда почему? Как думаешь, Грэм?»

«Я тебе что, любопытный жрец Жизни?! Не путай меня с Юлианом, это ему по статусу положено умничать».

– Мне довелось наблюдать за ритуалом разделения сущности, – задумчиво произнес Юлиан. – Такое яркое зрелище невозможно забыть, как и эмоции четверки после церемонии. Они счастливы, по-настоящему счастливы. Казалось бы, что тут удивительного? Просто каждый получает желаемое: ламчерионы – небо, люди – магические способности. Но нет, причина их счастья – осознание того, что они больше не одиноки. Доверие, открытость, единство и сила – что может быть лучше? Неудивительно, что люди, не обладающие магией, стремятся стать спутниками ламчерионов.

Если можно обменяться недоуменными взглядами с внутренним собеседником, то именно это мы с Грэмом и сделали.

«Похоже, жрец давно не выползал из своего храма», – поделился наблюдением сатуриец.

«Ага, придется просвещать».

– В наше время желающих стать всадником невероятно мало, – вздохнула я. – Ламчерионы даже заключили с Братством магов договор: ищущие отмечают для них подходящих детей, а пегасы самостоятельно уговаривают их родителей отдать отпрысков на обучение.

Юлиан расстроенно посмотрел на меня, и я поспешила исправиться:

– Конечно, ты не мог этого знать, если не выходил за стены храма. Я ведь не ошибусь, если предположу, что ты совсем молод и недавно был послушником? Вряд ли ученикам рассказывали о стертом городе.

– Ты не ошиблась, – отстраненно произнес маг, – я давно не выходил за стены храма. Так что там случилось со стертым городом?

Уже пожалев, что завела разговор о позорном пятне на репутации расы ламчерионов, я воровато оглянулась и тихо произнесла:

– Если коротко, то один пегас обезумел после смерти своего всадника и, подчиняясь голосу ярости, наказал убийц, попутно уничтожив город. Там даже руин не осталось, только катакомбы, словно и не было человеческого поселения. Вот почему говорят – «стертый город», и именно поэтому дети больше не мечтают стать всадниками.

«На сегодняшний день мечты детишек сосредоточены на магии, – шепнул голос Грэма. – Мода весьма переменчива. Не дай боги, наступит день, когда молодое поколение по ночам будет грезить о некромантии».

Разговор затух, как и костер, за которым никто не следил. Юлиан подкинул веток, подвинул трухлявый пень, а затем усилил оголодавшие язычки пламени магией, и они, радостно вспыхнув, принялись за угощение.

От ассоциаций с едой в животе заурчало. Я бы тоже не отказалась поесть. Ян с Валэри, обещавшие позаботиться о ночлеге и пропитании пассажиров, исполнять обязательства не спешили. Хотя их можно понять: перелет оказался страшен и тяжел. Если мы волновались только за собственные жизни, то они – и за своих родичей.

Не заметив, когда задремала, едва не свалилась. От падения спасли сильные руки.

– Бедняжка, так умаялась, что заснула сидя, – насмешливо произнес Ян, не спеша выпустить из объятий. – Потерпи немного, сначала ужин, потом сон.

Ехидство наездника, искусно управлявшего пегасом, но все еще остававшегося бодрым, чуточку раздражало. В конце концов, за его работу заплачены деньги, и немалые. Мне, как пассажиру, по статусу положено проявлять слабость.

– А что у нас на ужин?

Уже задав вопрос, я увидела на земле тушу грузного вепря с длиннющими клыками. Ого, какие у некоторых аппетиты! Не представляла, что пегасам так много надо.

– Возможности охотиться у нас больше не будет, – объяснил Ян. – Последующие остановки на ночлег – в степи, а там, сама понимаешь, не разгуляешься, не нарвавшись на кочевников.

С этими словами наездник оставил меня в покое.

Валэри, не ревновавшая, когда ее избранник заигрывал с пассажиркой, что-то прошептала, и Ян засмеялся. Тихо разговаривая, они занялись ужином. Блондин сделал волнообразное движение ладонью – туша, ярко вспыхнув, тотчас погасла – длинную рыжевато-коричневую щетину заменил толстый слой сажи. Ян снова применил силу: шевельнул пальцами – и вокруг кабанчика вспенилась вода. Постепенно сажа смывалась под напором упругих струй, возникающих прямо в воздухе.

Наблюдая за тем, как легко Ян призывает сырую силу двух стихий, используя пусть простейшие, но столь разные заклинания, я испытала невольную зависть. Человеческим половинкам ламчерионов подвластны все четыре стихии. Наверное, не будь я магом от рождения, то согласилась бы пройти обряд единения с пегасом. Обладать силой всех стихий в равной степени – непреодолимое искушение.

Когда вепрь засверкал чистенькой пористой шкурой, им занялась Валэри. Быстро орудуя ножом, она, как заправский мясник, легко отделяла куски от целой туши. Если верить Оливу, дворцовому повару, женщина разделывать мясо не умеет. Засмотревшись на ловкие движения ламчериона, я серьезно усомнилась в его правоте.

Разделенной на порции свининой затем вновь занялся Ян. Одну заднюю ногу парень положил на угли костра, остальное обработал специальным сберегающим заклинанием и сложил в кожаные сумки.

Вскоре одуряющий аромат жаркого на углях заставил мой рот наполниться слюной, а живот нетерпеливо заурчать. На запах из корзины выполз заспанный агграссец и молча уселся рядом со мной.

А спустя считаные минуты из темноты в круг света выступил Юлиан. Что ему понадобилось в ночном лесу, можно только гадать. Маг остановился возле пары и спросил, что нового они узнали от своих собратьев во время мысленного разговора.

Ян, переворачивающий мясо, пожал плечами:

– Аг-Грасса огласила свои требования, император пока не ответил. Братство также молчит. Правитель Джориан ждет. И пока пострадала только Элевтия, но терпение агграсского монарха в любой момент может закончиться.

– И каковы требования Аг-Грассы?

По напряженной позе купца было ясно, что и ему интересны последние события, только свое любопытство он тщательно скрывал. Вообще, во время привала он вел себя без былой заносчивости, стараясь не встречаться взглядом ни со мной, ни с Юлианом. Струхнул? Неужели думает, что разозленные имперцы, то есть мы с «братом», прибьем его по-тихому?!

– Как мы уже сказали, официальная причина объявления войны – разорванная помолвка, – ответила Валэри, расстилая на земле чистый кусок ткани. На импровизированном столе, как по волшебству, появилась посуда и порезанный ломтями хлеб. – Агграссцы требуют руку принцессы и пересмотра условий брачного договора.

Ну, хоть не голову принцессы просят, а то с них станется и такие условия выставить. Шучу, конечно, но этот больной в своих предпочтениях народ пугает меня до холода в животе.

«Чем тебе не угодили агграссцы, сапфироглазая? – полюбопытствовал Грэм. – Только тем, что чтят бога Смерти? Так некромантия в облегченном варианте под стыдливым названием «некромагия» практикуется и в других странах».

«Они странные: порой восхищаются откровенным уродством, украшают свои тела шрамами, их привлекают чужие страдания. Их дети рано узнают, что такое боль – в воспитательных целях к ним применяется система моральных унижений и жестоких физических наказаний».

«И эти наказания призваны повысить порог их чувствительности, – закончил мою возмущенную отповедь Грэм. В его тоне мне почудились нотки недовольства. Недовольства мной. – У каждого народа своя культура, ты не вправе осуждать то, чего не понимаешь. Не видя оборотную сторону, легко ошибиться. Например, у сатурийцев десятилеток связывают и оставляют на дне пустого бассейна, который быстро заполняют ледяной водой. Не успел развязать узлы и всплыть, будь добр – отсиди под водой положенное время. Если кто-то и этого не сумел, его откачивают простыми методами, не привлекая целителя».

До меня доходило медленно. Сначала казалось, что Грэм шутит, насмехаясь над моими убеждениями. Но тон его, как никогда, оставался серьезен.

«Зачем такая жестокость по отношению к детям?!»

«Жестокостью станет неподготовленность воина к службе. Думаешь, нас ценят лишь за стойкость к ментальной магии?»

«И много детей захлебывается на таких уроках?» – Было страшно услышать цифру.

«Насколько я знаю, ни одного, – успокоил Грэм и добавил: – Десятая часть группы гибнет во время выпускных испытаний, но это малая кровь».

«Что? «Малая кровь»?!»

Мы бы страшно поругались, если бы ламчерионы не пригласили всех к «столу».

На мой разбалованный дворцовой стряпней вкус свинине не хватало специй. Впрочем, их успешно заменял легкий привкус дымка и зверский голод. Купец закончил трапезу раньше всех. Схватившись за фляжку с вином, он молчаливо пошарил взглядом в поисках емкости для хмельного. Валэри протянула ему свою кружку, и агграссец признательно кивнул. В три глотка он прикончил напиток, плеснув пару капель в костер.

Я усмехнулась. Суеверный. Боится, что пьющий после него сумеет прочесть его мысли. Смешно! Да кому нужно копаться в его голове, забитой размышлениями о прибыли?

После того как все наведались в кустики, Юлиан палкой нарисовал круг. По привычке я расстелила одеяло возле своего попутчика и быстро уснула. Я не сразу поняла, что меня разбудило. Приподнявшись среди ночи на локте, обвела лагерь сонным взглядом. В затухающем костре вяло потрескивали дрова да светились тускло-алым угольки. Где-то вдалеке ухала сова. Ветер играл иголками елей едва слышную свистящую мелодию. До одури пахло смолой и мокрой жухлой травой. Мягко сиял звездный купол чернильного неба над нами. Болезненный стон разрушил умиротворяющую идиллию осенней ночи.

Развернувшись в сторону Юлиана, я уже догадывалась, что увижу.

Стихийник дрожал, словно в лихорадке. Одеяло откинуто в сторону, тело корчится, словно во время пыток. Скрюченные пальцы то сжимаются в кулаки, то отчаянно царапают землю. Предвечная, что нужно сотворить, чтобы так мучиться еженощно?.. Я испытывала жалость к своему спутнику. Не раз наблюдая за его страданиями, я ни о чем не спрашивала. Влезать в душу, доискиваясь его тайн, совсем не хотелось. Если я ничем не могу помочь, к чему пустые расспросы? Пробормотав на древнем языке что-то невнятное, шатен застонал. Из прикушенной губы потекла тоненькая струйка крови. Не в силах смотреть на его муки, схватила парня за плечо. Трясла осторожно, по возможности отклонившись подальше, – по себе знаю, когда будят от кошмара, можно засветить доброжелателю кулаком в глаз. Драться маг не стал. Проснувшись, он, как и раньше, непонимающе уставился на меня. Не помнил, что ему снилось? Или не хотел признаваться, чтобы я не приставала с расспросами? Глупый. Нужны мне его тайны – своих предостаточно.

Юлиан снова уснул. Все повторилось, как во время ночевки в трактире. Он подкатился ближе и подгреб меня под бок – так дети обнимают любимую игрушку. Засыпая под тяжелой мускулистой рукой, я подумала, что к подобному можно и привыкнуть. Такие теплые ощущения…

Утро началось со скандала. Сквозь сладкую дымку полуяви-полусна прорывались сердитые фразы.

– Я больше не потерплю с вашей стороны неуважения! – Рокочущий басок купца.

– Какое неуважение? О чем вы, почтенный? – Голос Яна звучал мягко.

– Почему маг не поставил в известность, что его щит непроницаем изнутри?

– Так это же замечательно, – вмешалась Валэри, – такая защита надежней, хоть и более энергоемка для ставящего.

– Вы должны благодарить воздушника за безопасный сон, а не ругать, – добавил Ян.

– Я сам могу побеспокоиться о своей безопасности! У меня есть сильный амулет, с ним никакие щиты не сравнятся!

– Хорошо, почтенный риэл, сегодняшней ночью можете спать за пределами круга, – насмешливо предложил Юлиан.

Напыщенность агграссца словно ветром сдуло, и он пошел на попятную:

– Нет, я не против, чтобы вы ставили щит. Я огорчен, что вы не предупредили о его непроницаемости. Вон как мне руку обожгло!

Не знаю, чем вчера слушал купец, но Юлиан предупреждал. Когда Валэри завела об этом речь, маг ее перебил, извинившись перед агграссцем.

Когда мы сидели в седле, я спросила, почему он не поставил наглеца на место. И он просто ответил, что не было настроения затевать спор.

…Во время полета ты предоставлен самому себе. Рассматривать мелькающие внизу пейзажи тяжело – начинает темнеть в глазах. Вот и лезут всякие мысли в голову. Можно подумать о вещах, на которые раньше не хватало времени. Жизнь принцессы насыщена яркими событиями, быстро сменяющими друг друга. Столько людей, дел, все сливается в пеструю картину придворной жизни. Как ни старайся, а детально все не рассмотришь и не упомнишь.

Шел двадцать второй день моей «двоедушной» жизни. До окончательного слияния осталось около тридцати восьми дней. Не много, но и не мало для спасения. Главное, быстро разыскать Зоора и доказать, что я хорошая знакомая принцессы Мариэллы, в просьбе которой принц отказать не сможет. А попросит она в записке помочь мне добраться до храма Судьбы в пустыне. Это же послание должно послужить подтверждением, что я не лгу. Зоор почерк Мариэллы, то есть мой, хорошо знает, поэтому у меня есть все шансы на удачное исполнение задуманного.

Первый храм Судьбы затерялся среди барханов, в самом сердце песчаного моря. Его возвели в древние времена, когда Грань охватывала лишь только пустыню, цепь гор и степные территории нынешней Северной империи. Считается, что там безопаснее, чем где-либо еще. Почему-то не все порождения Тьмы могут переносить условия жизни в пустыне. Может, им, бедненьким, жарко? Ладно, что за причина, не важно, главное, что первый храм Предвечной в надежном месте.

Помню, Регина на уроках истории рассказывала, что если с высоты полета ламчериона провести линии от четырех узловых полисов – Мектуба, Арахара, Жорио и Тетрариона, – то видно, что храм стоит точно посередине. Следующий условный квадрат образуют четыре других вольных града. И так далее. С каждым продвижением Грани возникают новые полисы, поселки, хутора и форпосты.

После захода солнца Валэри устало приземлилась около пологих горбов. Насколько хватало глаз, расстилалась степь. До ближайших поселений пять-шесть дней конного пути. Мы одни на бескрайних просторах. И от осознания такой неприглядной истины мне стало не по себе: если на нас нападут какие-нибудь твари, никто не придет на помощь.

Очерчивая границы защитного купола, Юлиан громко произнес:

– Предупреждаю: сквозь щит выйти можно – я экономлю силу.

– А вернуться обратно получится? – забеспокоился купец.

– Щит настроен на тех, кто сейчас в круге. И все-таки попрошу не выходить без надобности. Пока я не замкнул линии, советую полюбоваться местностью.

Любезным предложением мага воспользовались лишь мы с Валэри. Девушка выглядела изможденной: сказывались ускоренные сроки перелета.

Пологий горб порос редким кустарником. Сгущающуюся темноту разгонял магический светляк, созданный Яном. Желтый огонек кружил вокруг нас, как живое существо, напоминая активностью своего создателя.

– Как ты думаешь, какая-нибудь тварь не поджидает нас под кустиком? – вглядываясь в темноту, задумчиво спросила Валэри.

– Тебе-то чего боятся? Немногие представители нежити решатся напасть на ламчериона, даже если он находится в человеческой ипостаси.

Валэри легкомысленно улыбнулась:

– Не нападают, да. Но я жутко пугаюсь, когда они выпрыгивают из темноты.

Предупреждающая о появлении нечисти охранка на моей руке молчала, но мы поспешили вернуться на стоянку.

Юлиан замкнул круг. Улегшись на «постель», которую он разместил вплотную к моей – все равно утром проснемся в обнимку, – маг прошептал:

– Постарайся не засыпать сразу, у меня плохие предчувствия.

Я честно боролась с сонливостью. И, когда следопыт ровно задышал, я ей уступила, попросив Грэма разбудить, как только услышит что-то подозрительное.

…Мокрая тряпка вяло скользит по полу. Шершавые каменные плиты царапают голые коленки. Поясница ноет тупой болью, которую не унять минутным отдыхом. Мое наказание приближается к концу, что и придает новых сил.

От стен обители падчериц Судьбы веет холодом и спокойствием. И мне нужна безмятежность храма, чтобы сдержать свой неуемный язык. Подменить гордыню мнимым смирением. Или снова буду наказана, и на этот раз не мытьем полов.

Голос наставницы Регины разносится по храмовым коридорам. Бросаю тряпку и иду на зов единственного человека, относящегося ко мне хорошо. Ласковый зов вплетается в сон, становясь его частью, и возвращает в явь. Регина, старшая жрица храма Предвечной, стоит за чертой круга. И не нужно мне больше никуда лететь, торопиться, потому что наставница ответит на мои вопросы прямо сейчас. Она в нетерпении, она не может ждать и усиливает зов.

Больно. Как же больно! Левое предплечье пульсирует болью, а правая лопатка горит огнем…

«Эва! Да очнись же! Эва!» – Крик Грэма приглушает призыв.

Хочется кричать – голову сдавливает железным обручем, а тело пылает… И это хорошо. Ведь боль отрезвляет. И я вижу, что приблизилась к черте и едва не перешагнула.

Контуры высокой фигуры теряют окончательную четкость. Только красные глаза продолжают голодно светиться. Существу в темноте нужна моя плоть, его мучает жажда горячей живой крови. Моей крови. Я пячусь назад, не смея отвести взгляд от жадных глаз, и падаю на траву… Какая же я глупая! Не Регина там, нет! Меня зовет Тристан, мой учитель магии… он ранен… Я могу помочь Тристану… И я иду к нему, ведь я нужна, нужна ему…

«Не смей! Борись с зовом! Это всего лишь манник, ты можешь ему противостоять!»

Нет, нет! Я нужна, нужна, нужна… Нужна ему!!! Ох, как же больно! Боги, как же больно!

«Что происходит, Грэм?! Что со мной? Что это было?..»

«Нападение манника, – таким же болезненным шепотком ответил сатуриец. – У них сильный ментальный зов, не каждый маг может его выдержать».

«Как же охранки?! Они так жгли!»

«Не хочу огорчать, но ты устояла не благодаря им. – Облегченный смешок. – Уверен, тебя спасло мое присутствие».

Я не стала спорить. Тело бил озноб.

«Хорошо, что нападение закончилось».

«С чего ты решила?! Они тебя отпустили, принявшись за других, более слабых!»

«Они?! Сколько их, Грэм? Как их убить?»

«Манники живут группами по четыре – шесть особей, – торопливо рассказывал телохранитель. – Выследив путешественников, они не отстают от них, пока всех не съедят. Они влияют на сознание, показывая жертве образ близкого человека, который находится в беде, и так выманивают из-под защиты. Выманивают одного-двух за ночь. Шаманы степняков умеют их прогонять, но больше никто не в состоянии этого сделать».

Что же делать, боги?! Что мне делать? С ужасом я наблюдала, как Ян вылез из-под плаща и, шатаясь, поплелся к черте. Пара голодных глаз призывно светилась в темноте.

– Валэри! – Девушка не реагировала на мои пощечины и крики. – Просыпайся, если не хочешь потерять своего наездника!

Угроза подействовала, как заклинание пробуждения! Ламчерион мигом оценила ситуацию. Молниеносно оказавшись рядом с Яном, она повалила его на траву. Валэри что-то горячечно шептала своему другу, целовала его лоб, скулы, подбородок, шею, при этом заламывая ему руки и вжимая в землю всем своим весом. Ян вырывался недолго. Парень обмяк и слабым голосом поинтересовался, что происходит.

«Эва! Купец!» – опомнился Грэм.

Агграссец пьяным шагом двигался навстречу смерти. Я подскочила к толстяку, схватила за украшенную кольцами руку и потянула назад, к костру. Купец рычал и отбивался, лихорадочно махая пухлыми кулаками. Один раз он заехал мне в челюсть, второй удар угодил в бок. Ну и дела! Я же его шкуру спасаю!

«Нет! Оставь его! Манники зовут Юлиана! – застонал Грэм. – Если он выйдет, щит упадет! И тогда погибнут все! Сделай же что-нибудь!»

Ужас придал мне скорости. Длинный прыжок… Я упала на мага, и мы покатились по скользкой от ночной росы траве, приближаясь к запретной черте.

– Я должен быть с ней! Она зовет! – зарыдал он раненым зверем.

Глаза мага пусты. Острое зрение хэмелла позволило рассмотреть каждую черточку искаженного мукой лица. Я бы многое дала, чтобы увидеть призраков, влекущих его на смерть. Юлиан оказался сильнее. Он почти сбросил меня, почти вырвался из захвата…

«Да сделай же что-нибудь!»

И я его поцеловала. Губы Юлиана были холодны и тверды, как камень. Я не прекращала поцелуй, отдавая собственное тепло и дыхание, вливая магию по капельке. Мысленно умоляя парня успокоиться, ощутила, что мне начали отвечать… Когда руки мага оказались под моей рубашкой, а язык нагло забрался в рот, «лечение» пришлось закончить. Упершись следопыту в грудь, я откатилась в сторону. Чуть отдышалась и вспомнила:

– Где агграссец?!

Валэри растерялась и не успела ответить. Человеческий вой надрывно вспорол темноту. И замер.