Глава пятнадцатая
ВСЕ В СБОРЕ
Детали происшествия в мансарде профессор Малач рассказывал своим гостям на кухне, в то время как Ксана накладывала бинты на рану Четвеерга. Воль-Дер-Мару и Курту медицинскую помощь уже успели оказать: первому левую ладонь перебинтовал Железяка, второму – тоже левую ладонь – Тубуз. Зуйка помощи ни от кого не просила, хотя на лице ее читалась огромная усталость. Она была одета точно так же, как в библиотеке, когда туда заходил Алеф. Он то и дело украдкой поглядывал в ее сторону, вспоминая, какой видел ведьмочку всего несколько минут назад, и ему почему-то казалось, что на груди Зуйки сквозь блузку вот-вот проявится красное пятнышко крови…
– Укус в ладонь – это одна из тайн вампиров, в которую я с позволения уважаемого господина Курта вас сейчас посвящу, – рассказывал Малач. – Это называется эффектом «беспоследственного обратно-возвращаемого вампиризма». А заключается эффект в следующем. В полнолуние, когда близится полночь, вампир может укусить свою жертву в ладонь, после чего та моментально перевоплощается, к примеру, в летгучую мышь, как произошло с уважаемым господином Воль-Дер-Маром. Но если жертва, ставшая вампиром, в течение ближайших шести минут также укусит в ладонь посвятившего его на это время в нежить, то она без всяких последствий перевоплотится обратно в свое первородное состояние. Условием удачного мероприятия являются два пункта: первый – невыход за шестиминутный рубеж; второй – недопущение за это время принятия обоими какой-либо другой крови. Мероприятие это очень рискованное, требующее полного доверия обеих сторон. К счастью для всех нас и не только для нас, все прошло благополучно.
– Так что произошло-то? – подал голос Тубуз.
– И где все это время был наш… господин Воль-Дер-Мар? Что с ним случилось? – спросил Железяка.
– Гр, гр, э-э-э…
– И что вообще происходит-то? – пробурчал Четвеерг, держась за пострадавшую руку. – Объяснит мне кто-нибудь или…
– Стоп-стоп-стоп, – устало улыбнулся профессор. – Я извиняюсь перед присутствующими, ведь мне известно больше, чем вам. Но, к сожалению, известно не очень много. А высказывать только свои догадки я не имею права – слишком все серьезно.
– Скажите хотя бы, что знаете, – попросил Тубуз. – А то и в самом деле творится вокруг непонятно чего…
– Что ж, ваша просьба справедлива, и посвятить вас пришло время. Но на подробное повествование, уважаемый господин Тубуз, сейчас не очень много времени. А если говорить вкратце… Согласно древним легендам и пророчествам, все живое на этой планете ожидает смертельная беда, одно из названий которой – Прорыв. Согласно тем же легендам, потенциальную беду эту можно предотвратить или хотя бы остановить. И по всему выходит, что эта миссия легла на плечи всех нас, господа. То есть именно тех, кто сейчас присутствует в этом здании. Правда, с нами пока что нет еще одного, и кто он, я не знаю, но уверен, что это в скором времени выяснится. А собраться нас должно не больше и не меньше дюжины. Дюжины единомышленников, увлеченных одной страстью. Дюжина наша складывается из трех групп, в каждой из которых, образно говоря, один офицер и три солдата. Заметьте – не пешки, а солдаты, каждый из которых может стать генералом. Впрочем, дело не в том, кто кем станет, важно, очень важно… – Малач нахмурился, подыскивая слова, чтобы закончить мысль.
– Остановить Прорыв, – пришла ему на помощь Ксана.
– Остановить Прорыв, – согласился профессор.
– Постойте! – не удержался Червеерг. – Вы хотите сказать, что, согласно пророчествам, остановить этот самый Прорыв предначертано тем, кто здесь собрался? – Он обвел недоумевающим взглядом всех присутствующих. – Ну, я понимаю, вы – могущественный маг-эльф, ну я – не обделенный силушкой, или, э-э-э, господин Пуслан. Ну вампир, то есть господин Курт, который может перевоплощаться или, – он бросил быстрый взгляд на Зуйку, – наша, э-э-э, волшебница. Но при чем здесь хиленькие лекпины? И прошу не считать мои слова оскорблением, каким образом смогут остановить Прорыв сл… э-э-э, незрячий господин Воль-Дер-Мар и, э-э-э, насколько я понимаю, не совсем здоровый в физическом смысле господин Шермилло?! Не кажется ли вам, уважаемые, что пророчества…
– Между прочим, господин Четвеерг двести второй, – вдруг сказала Ксана, – несколько минут назад, наверху, потерял очень много крови не хиленький лекпин, а не обделенный силой гном. Который, кстати, сейчас тоже не очень-то здоров.
– В пророч-ч-чествах, отрок, – не дал вставить слово гному Шермилло, – нич-чего не сказано про здоровье тех, кто победит Прорыв.
– Совершенно верно! – сказал Малач и вдруг вскинул вверх указательный палец, как бы призывая воплотиться в слух, а затем указал на входную дверь.
Все замерли и уже через пару секунд услышали слабo доносящиеся с улицы выкрики: «Д! ПМ! ОД!»
– Что это значит? – нахмурился Четвеерг, обращаясь к эльфу. Но вместо него ответил Тубуз:
– Это значит: Дверь! Профессор Малач! Открой те дверь!
– Топлен? – догадался профессор.
– Он, – кивнул Тубуз.
Профессор бросился к двери, на ходу доставая из кармана склянку. Вытащив зубами деревянную пробку и высыпав себе на ладонь горсть серебристо-зеленого порошка, он, словно сеятель, широко взмахнул рукой. Порошок тысячью блесток осыпал дверь, та моментально стала прозрачной, как стекло, и сквозь нее |Малач и все остальные увидели, что со стороны ворот по освещенной лунной дорожке к дому приближаются Двое, вернее, что один помогает идти другому, закинув его руку себе на плечо.
Еще они увидели над воротами три скрючившиеся фигурки. Что происходит на самом деле, стало ясно в следующее мгновение. В лунном свете мелькнули три черточки, и тот, кому помогали идти, вдруг изогнулся, ноги его подкосились, и оба упали.
– Топлен! – закричал Тубуз и рванулся к двери.
– Назад! – Малач схватил лекпина за шиворот и отшвырнул в сторону. Четвеерг подхватил того под мышки, при этом сам с трудом удержался на ногах.
– Все остаются в доме! – рявкнул профессор, распахнул уже начавшую мутнеть дверь и выбежал на улицу.
Ксана, нисколько не раздумывая, выскочила за ним первой, следом за ней – Железяка, а за ними и все остальные. На бегу Алеф видел, как один из упавших привстал на колено, в руках у него появился натянутый лук, из которого вырвалась стрела, и в следующую секунду один из сидевших на воротах повалился навзничь. Лучник издал удовлетворенный рык и выпустил еще одну стрелу, которая с тем же успехом достигла цели. Раздался еще один рык, и Железяка заметил пролетевшее над головой в сторону ворот что-то большое и быстро вращающееся. Затем раздался звук, похожий на треск ломающегося дерева и вместе с ним отчаянный вопль. На воротах никого не осталось.
– Да вы что! – заорал Малач, увидевший своих друзей на улице. – Назад! В дом!! Быстрее!!!
Сам он уже бежал обратно, держа на руках раненого. Алеф схватил за руку лучника и тоже потащил вслед за профессором, впрочем, тот и не пытался упираться. Последним в дом вбежал Четвеерг двести второй. В руках он держал свой топор-ледоруб.
– Поглядим теперь, как этот гоблин бегать будет! – сказал гном, стирая с лезвия топора зеленую кровь.
* * *
Совсем недавно сверкающая чистотой, абсолютно мирная кухня профессора Малача приняла вид полевой госпитальной палаты. В разных ее углах сидели или лежали перебинтованные гости профессора. Еще одним бинтом Зуйка обматывала кровоточащую руку гоблина, из глаз которого текли крупные зеленоватые капли-слезы. А вот тому, кто распластался посередине кухни, помощь, похоже, уже не требовалась. Лекпин Топлен, над которым склонились Малач и пытавшиеся ему помогать Ксана и Тубуз, не подавал никаких признаков жизни.
«Напрасно они суетятся. С такой стрелой в спине ни у одного лекпина шансов на спасение быть не может!» – подумал Железяка, неподвижно сидевший рядом с камином.
– Ничего уже не сделаешь! – озвучил вслух его мысли Тубуз истеричным криком. – Топлен мертв!| Мертв он, мертв, мертв…
– Успокойте его! – бросил профессор, ни к кому конкретно не обращаясь.
Ксана, которая была к Тубузу ближе всех, мгновенно среагировав, влепила тому звонкую пощечину.
Лекпин тряхнул головой, осмотрелся и ринулся на попавшегося на глаза гоблина.
– Это все ты, мерзкая зеленая тварь! – оттолкнув Зуйку, едва закончившую перевязку, он попытался схватить гоблина за горло, но тот сумел увернуться. Вторую попытку пресекла Зуйка, вставшая между гоблином и лекпином.
– Отстань от него! – сказала ведьмочка. – Разве не видел, что он, наоборот, пытался спасти Топлена?
– Но ведь не спас! А может, он шпион, специально засланный? – Тубуз попытался отпихнуть Зуйку в сторону, но та не сдвинулась с места.
– Так он же по своим стрелял!
– Да?! А может, ты нам их трупы покажешь?
– Все! – прервал перепалку профессор. – Прощу всех, кроме Курта, оставаться здесь и не шуметь. А вы, Курт, пойдемте со мной…
И Малач, легко подняв с пола щупленькое тело Топлена, вынес его из кухни. Курт молча проследовал за профессором…
Не успела дверь за ними закрыться, как Тубуз вновь подступил к гоблину, который успел присесть на табуретку и, прижав к себе раненую руку, укачивал ее, словно младенца.
– Ну, зеленый, говори, кто послал тебя шпионить за нами? Говори!
– Никто меня не посылаль! Никто! – твердо сказал гоблин. – И требую меня не оскорблять! У меня такие же права, как у тебя или у вашего здоровяка. – Он кивнул в сторону Пуслана, сидевшего в углу, раскинув в стороны свои ножищи.
– Гр, гр, права надо заслужит еще. Гр, – подал голос тролль.
– Права у всех одинаковые! А я – честный гоблин. Из клана высокоболотных северных гоблинов. Наш клан никогда не был уличен в бесчестии!
– Говори-говори! – выкрикнул Тубуз. – Гоблину верить – значит, самого себя не уважать!
– За такие слова я должен бы вызвать тебя на дуэль и убить. Но я не стану этого делать, ибо не знаешь ты, что говоришь…
– Гр, мне казаться, я тебя уже видел, гр, – сказал Пуслан, держась за свою перебинтованную голову.
– Не только видель, – откликнулся гоблин. – Ты меня спасаль.
– Так это за тобой тогда гнались твои родичи?
– Да, за мной. Но только это не мои родичи, а просто гоблины не из моего клана. Это южноболотники.
– Высокоболотники, южноболотники! Какая разница? – вскипятился Тубуз. – Для меня вы все – тьфу! Зелень поганая! А что скажешь, если я тебя сейчас каленым железом прижгу? Поди, заверещишь да признаешься, кто тебя к нам подослал?!
– Ты, лекпин, совсем не прав! – сказал гоблин. – Заблуждаешься ты. Мы, североболотные, никакне похожи на южных. Мы разные как, ну, например, ты и вот этот гном.
– Друзья мои, – сказал вдруг Воль-Дер-Мар, – я уверен, что этот господин не лжет. Нет в его голосе ни дрожи, ни лукавства, ни коварства.
– Да ты разве не видишь, кто перед тобой?! – вскричал Тубуз и тут же осекся. – Ой, прости, Воль, прости…
– Давайте-ка лучше послушаем, что расскажет нам про себя наш новый знакомый, – предложил и повернулся в сторону гоблина.
– А что мне рассказывать?
– Все по порядку. Кто ты, откуда, как попал на факультет?
– Кто я? Я Кызль – так меня зовут. Откуда – с севера, с Высокоболотья. Раньше там были скалы и болота. Но много лет назад болота превратились в луга, среди которых течет одна большая река. И вокруг этой реки очень много больших и маленьких озер, соединяющихся друг с другом и с рекой множеством извилистых проток. На берегу такого озера я и жиль, и все мои предки – Кызли, ягодные гоблины жили…
– Ягодные? – переспросил Железяка.
– Высокоболотные гоблины – все ягодные, грибные, моховые или змеиные. Кызли – гоблины ягодные. Я каждый день еще до рассвета в луга уходиль, много ягод собираль. Морошку янтарную, клубнику луговую, клюкву сочную. Ягоды, они вкусные, полезные. Мы их сушили и варили, а потом продавали и на то, что нужно, меняли. Тем и жили…
– Так зачем же ты сюда приехал и на факультет рыболовной магии поступаешь, если не рыболов, а ягодник? – удивился Четвеерг.
– Раньше был ягодник, – вздохнул Кызль, – по том рыболовом сталь. Нужда заставила.
– Как это?
– Зима у нас наступила вдруг малоснежная да небывало морозная. Луга все промерзли. Когда весной оттаяли, налетела на них огромная саранча, и луга вместо зеленых превратились в коричневые, и никакая ягода на них не уродилась. Да и грибы тоже, и мох никудышный сталь. Осталось высокоболотным гоблинам только змеями да рыбой промышлять. Мой отец решиль рыбу ловить. Сетью. Но, видать, не пришелся он по нраву водяному – утонуль мой отец. А на следующий день и старший брат с рыбалки не вернулся, тоже утонуль. Пришель мой черед на рыбалку идти. Варенье и ягоды сушеные кончились, а есть надо – у меня еще пять братьев и две сестры, мелкие совсем. Взял я сеть, на речку пришель, только хотель с берега ее забросить – лодки-то наши утонули: одна вместе с отцом, другая вместе с братом, – как из воды две русалки всплыли. Толстые такие, ну, как вот ты. – Он показал на Зуйку.
– Это я-то толстая? – возмутилась та. – Никакая я не толстая!
– Ну-у-у, такие же, в общем, – сказал Кызль. – Русалки мне и говорят, чтобы сеть я выбросил, а лучше – сжег, потому что нельзя на сеть ловить, нечестно это. Да и черепахи в ней запутаться могут, и русалки, и сам водяной. Что семья у меня дома голодная, они слушать не стали. Но зато дали мне обрывок лески с крючком и грузилом и велели, чтобы ловиль я рыбу только на удочку, а на крючок чтобы насаживаль личинок саранчи. Так я и сделаль: нашель длинную палку, привязаль к ней леску, набраль личинок саранчи – тьфу, гадость страшная, а вечером принес домой пять крупных лососей. Всю семью и даже соседей до отвала накормиль. Все меня хвалили, благодарили, все удочке моей завидовали. И, конечно же, еще рыбы просили. Так я и сталь каждый день на реку с удочкой ходить и пропадаль на ней с утра и до вечера. Полюбиль я это дело, рыбалку то есть. Наловлю рыбы и на воду смотрю. Хорошо, красиво. Братья и сестры за уловом придут, рыбу увидят, обрадуются… Семья наша голодать перестала, нормально жить начала, в общем. К тому же луга, на которых братья мне личинок саранчи каждый день собирали, тем же летом вновь зазеленели…
Но однажды, дело уже осенью было, я очень крупного лосося на свою удочку подсек, и, как ни старался, как аккуратно его не выводиль, леска все равно оборвалась…
– Леска всегда рано или поздно рвется, – сказал Железяка.
– Да. Но крючок-то у меня всего один быль. И пришлось мне в город отправляться. Думаль, куплю сразу несколько крючков, грузиль, леску новую, чтобы того лосося крупного изловить. Купиль, конечно. – Кызль вновь вздохнул и погладил перебинтованную руку. – Но там, где все это покупаль, в рыболовной лавке то есть, чуть не обалдель. Столько там всяких рыбацких штуковин было! А еще там были журналы бесплатные, старые. Я целую стопку домой привез и потом все время, когда на рыбалке не быль, эти журналы рассматриваль. А зимой меня сосед по ним читать научиль. Многое я из тех журналов узналь: как рыбу надо ловить и какую, какие снасти в мире существуют. Из них же узналь я, что существует такой факультет рыболовной магии, что в него учиться принимают. Вот и приехаль сюда…
– А семья как же? – спросила Ксана.
– Семья нормально, не голодает. Братья подросли, я их рыбу ловить научиль, удочки им сделаль. Мы ведь и зимой тоже ловить стали, тоже благодаря этим журналам. Так что семья-то моя как раз не пропадет…
– Ну а что с тобой здесь произошло? – спросил Железяка.
– Что со мной произошло! Добрался я до Фалленблека, смотрю – гоблинов тут много, правда, все они не такие, как североболотные, но к кому мне еще-то пристать? Не к лекпинам же. Стал я вместе с остальными гоблинами держаться. Только не по душе они мне были. Все друг другу амулеты какие-то показывают, шепчутся. Курят всякую гадость – как только не задыхаются. Мне один раз попробовать дали, – едва не вырвало, потом два дня как в тумане ходиль. И они тоже словно одурманенные с утра до вечера туда сюда болтаются. Для нас декан факультета льготные экзамены устроиль. Но все равно большинство на первом же испытании провалилось. Только те, кто экзамен не сдаль, домой не уехаль. Их из факультетского общежития выселили, так они в своем гоблинском квартале осели. Живут там все в одном доме, как в хлеву переполненном. Противно мне все это. Южноболотники это быстро поняли и стали ко мне плохо относиться. А после того как я в соревнованиях среди лучников победиль, вообще ненавидеть меня стали.
– Мы видели, как ты из лука стреляешь, – сказал Четвеерг. – Метко.
– Метко, – согласился Кызль, – только стреляль я сегодня всего второй раз в жизни.
– Как это?
– Да вот так. Я до того как в этот город приехаль, о луке и стрелах только понаслышке зналь. А тут пришли мы в лес, ну, все стали по деревьям стрелять, только мало кто из них попадаль. Мне тоже лук и стрелы дали, и я ни разу в цель не промазаль. А что тут сложного – из лука-то стрелять? Тут и мозгов никаких не надо, цель увидель – стрельнуль – попаль. Это вам не где думать надо.
– А ведь он совершенно прав! – воскликнул Четвеерг. – Из лука стрелять, или копье метать, или топором кидаться – это все ерунда! Все равно, что ложкой хлебать. Это и с завязанными глазами сделать можно. А вот рыбку поймать – мастерство нужно, талант! Парень, я тебе верю, ты наш э-э-э… гоблин.
– Постой, Четвеерг, – махнул рукой Тубуз. – Ты дальше рассказывай.
– А что дальше? Я сидель дома и читаль «Вестник монахов-рыболовов». Тут пришель Ига – он у гоблинов за старшего – и с ним еще трое южноболотников: Гавра, Друда и Севда. Стал Ига меня расспрашивать, как вы, о том, где я жиль, что делаль, как рыбу научился ловить да зачем в Фалленблек приехаль. Как узнал, что я ягодный гоблин, разозлился очень. Для нас, североболотников, никакой разницы нет, ягодный ты, или какой другой, лишь бы порядочный гоблин быль. А вот для Иги есть разница. Для него чем гоблин глупее и противнее, тем лучше, тем они больше друзья. Ига даже до первого экзамена допущен не был, потому что на отборочных соревнованиях ни одной рыбы не поймаль. Но для него рыбалка, вся ее прелесть – тьфу! Для него главное – других в подчинении держать. Вот и сталь Ига всех гоблинов, что экзамены не прошли, в свою шайку собирать, а с теми, кто экзамены сдаль, – переговоры вести, как со мной. Но со мной переговоры у него сразу не заладились, и тогда Ига началь меня подкалывать, шуточки обидные отпускать, хотель меня на драку вызвать. И это когда я один, а их четверо! Потом вестник у меня из рук выхватиль, сталь его в клочья рвать и кричать, что я напрасно всякую ерунду читаю… В этом вестнике как раз история одна была про двух гоблинов, которые крючьями форель в ручье ловили. Это снасть такая нехорошая: толстая деревяшка со множеством острых крючьев, которую на веревке в воду бросают, а потом рывками против течения тащат. Но однажды эти гоблины с рыбалки не вернулись, нашли их мертвыми, и у того и другого было перерезано горло, отрублены пальцы рук и выколоты глаза… Так оказалось, что Ига эту историю знает. И давай он меня расспрашивать, жалко ли мне этих гоблинов? Я, конечно, сказаль все начистоту: что жалею этих несчастных, но что в свой гибели они сами виноваты – не просто так их убили, а за то, что они как настоящие варвары рыбу ловили. Этот мой ответ больше всего Игу и его дружков взбесиль. Схватили они меня, рубашку скинули, а Ига выхватил из своей сумки две деревяшки с крючьями и в лопатки их мне воткнул. Потом на этих крючьях меня к потолку подвесили. Очень больно это… Думаю, убили бы они меня. Но прибежаль еще один гоблин, что-то им сказаль, и они сразу ушли. А меня, словно рыбу на просушку, так и оставили под потолком с крючьями в лопатках висеть. Я началь дергаться, чтобы освободиться, но от боли сознание потерял. Когда очнулся, снова дергаться сталь и снова сознание потерял, и так несколько раз. Только под утро сперва один крюк сорваль, потом другой.
– И что же дальше? – нетерпеливо спросил Четвеерг.
– Я не зналь что делать, все думаль куда идти, к кому за советом обратиться…
– Обратился бы в полицию!
– Или к декану, к самому Эразму Кшиштовицкомy, – сказал Железяка.
– В полицию – нет, к декану – да. Я решиль так и поступить и пошель к нему. Но по пути меня заметиль Ига со своей шайкой южноболотников. Они побежали за мной, а я от них. А потом вот этот здоровяк заступился за меня и показал этим южноболотникам, где черепахи зимуют. Ему даже не нужна была моя помощь, хотя мой лук со стрелами был наготове. Но потом появился еще один здоровяк, очень похожий на этого, хотя тролли все на одно лицо…
– Гр! Мы все разный! – возмутился Пуслан. – Это вы, гоблины, одинаковый, гр!
– Нет! Североболотники и южноболотники – это совершенно…
– Не спорьте! – вмешался Алеф. – Дальше что было?
– Что дальше? Дальше южноболотники все куда-то подевались, а два здоровяка начали друг друга мутузить. Мутузили, мутузили… Мне их даже жалко стало. Потом они в разные стороны разбежались, а я вот за этим пошел. Он в этот дом вошель, а я испугался. Подумаль, что вы меня на порог не пустите. А куда мне идти было? Спрятался я неподалеку в кустах, чтобы время переждать и все еще раз обдумать. Вдруг вижу, южноболотники по улице идут и тоже в кусты прыгают, когда их никто не видит, и оттуда не высовываются. Поняль я, что они засаду устроили, что деваться мне некуда. Так и просидель в кустах весь день и весь вечер, а ближе к ночи задремаль я и очнулся, только когда крики услышал. Это лекпин ваш кричаль, на которого южноболотники напали. Он, молодец, от них отбился, через забор стал перелезать, вот тут-то его и ранили. И тогда внутри у меня словно всколыхнулось что-то. Поняль я, что должен ему помочь, обязательно должен. Ну, вот и помог… Только не совсем…
– Подойди ко мне, Кызль, – вдруг попросил Воль-Дер-Мар. – Подойди!
Гоблин неуверенно приблизился к слепому, и тот принялся ощупывать его руками: сначала лицо, затем плечи, руки.
– Сними рубашку, Кызль, и повернись ко мне спиной, – вновь попросил Воль-Дер-Мар.
– Вы хотите проверить, не навраль ли я? – с горечью спросил гоблин.
– Я верю тебе, Кызль, но мне необходимо ощупать твои раны. И если будет больно, потерпи, пожалуйста.
– Не волнуйтесь, я умею терпеть, – сказал гоблин и одной рукой стянул рубашку через голову.
Те, кто увидел его спину, невольно ахнули, настолько страшными оказались две рваные раны на лопатках, из которых сочилась зеленоватая сукровица. Вскрикнул и Воль-Дер-Мар, когда коснулся пальцами этих ран. Только Кызль сдержался, хотя его лицо скривила гримаса боли.
– Я не могу поверить! – потрясение сказал Воль-Дер-Мар. – Но эти раны… Я знаю этот… узор!
– Что ты хочешь этим сказать, Воль? – спросил Железяка.
– Мне срочно надо поговорить с Малачом! Отведите меня к профессору! – потребовал слепой. – Немедленно!
– Я здесь, дорогой Воль! – сказал Малач, входя в комнату вместе с Куртом. – В чем дело?
– Дело в том, что все в сборе. И этот гоблин как раз тот последний, девятый!
– Но каким образом ты это узнал?
– Его раны, Малач, его раны! Они точно такие же, какие я вышил на холсте прошлой ночью!
– Ты уверен?
– Подойди-ка ко мне, Малач. И позволь прикоснуться к ране на твоем плече, которую оставил шершень. Профессор подошел к Воль-Дер-Мару и оголил левое плечо.
– Так и есть! – вскричал тот, когда провел пальцами по свежему шраму. – Моя игла вышила на холсте этот… узор в то самое время, когда я почувствовал боль.
– Постой, постой! Ты говорил, что такие внутренние видения посещали тебя несколько раз. К тому времени, когда я дрался с шершнем…
– Да, до этого я уже дважды брался за иглу и вышил два одинаковых узора, очень напоминающие…
– Древние руны! – подсказал Малач.
– Да,руны.
– Железяка, Тубуз! – Эльф обернулся к лекпинам. – Покажите свои татуировки!
Те послушно закатали штанины, и все увидели на ногах два одинаковых замысловатых узора бирюзового цвета. Все, кроме Воль-Дер-Мара.
– Кожа совершенно гладкая, – разочарованно сказал он, по очереди ощупав ноги лекпинов.
– А что вообще представляет из себя твой холст? – спросил Малач.
– Это треугольное полотнище, все стороны которого до ниточки равны. Вдоль каждой стороны вышиты, то есть должны быть вышиты, по три узора. Напротив углов – тоже должно быть по узору. Один – точно такой же, как твой шрам на плече…
– Так, дорогой Воль-Дер-Мар,– перебил профессор. – Когда мы сможем увидеть это полотнище?
– В твой дом его должен принести Алесандро Б. Зетто. Сегодня. После девяти утра…
