Глава 6. Только один
Его Императорское Величество, Константин дель Самбер
Резко взвизгнули рессоры, а сквозь обшивку донеслось раздраженное фырканье лошади. Константин проснулся и проморгался, сгоняя остатки сна. В карете, на противоположном сидении, укрывшись темнотой, сидел старый маг Гийом. Как понял Константин, этому перечнику не мешали даже бесконечные колдобины на дороге и уж через чур наглые лошади в упряжке.
Бывший наемник, аккуратно откинув замшевую занавесь, уткнулся лицом в окно. Еще полтора года назад, ежась от влажного, промозглого Нимийского ветра, сидя у костра сложенного из пяти веток и грызя клятую богами солонину, принц мечтал о карете, но сейчас. Сейчас он бы с радостью вскочил на резвую кобылу и погнал её вскачь. Да, демон его задери, он бы сделал и многое другое, лишь бы не тащится по дороге с этой степенной неторопливостью.
За окном проносились, хотя какое там — плавно ползли летние Имперские пейзажи. Высокие лиственные леса сменялись полями, на которых во всю трудились крестьяне, работая над чем-то, чего когда-то не знал и не понимал Константин. Почему-то все учителя как-то миновали такие обыденные темы, как сбор и посадка урожая, работа по дереву, или как смастерить одежду из подручных материалов. Зато они весьма воодушевленно рассказывали об управлении государством, экономике, политике и прочих премудростях высших чинов страны. Но юноша, теперь уже молодой мужчина, всегда считал, что без знания самых основ самой простой жизни, нельзя построить достойное государство.
И сейчас, глядя на работающих крестьян, изредка разгибающих спины, чтобы кинуть быстрый взгляд в сторону степенно катящейся кареты, Константин понимал, что рад тому, что понимает что все это значит. Что видит, как люди, взмыленные, с обветренной кожей и страшными мозолями, собирают урожай. Как резво падают колосья и как их бережно собирают в пучки и не несут куда-то, чтобы потом, забрав зерно, положить в амбар. Император видел, как вдалеке кружат лопасти ветряных мельниц, а прикрыв глаза, он даже мог услышать треск жерновов, перемалывающих зерно в муку.
И эти звуки, о, они были куда приятнее для правителя нежели бесконечная суета его двора. Скрип перьев о пергамент, выкрики камердинеров, оповещающих о приходе тех или иных «высоких лиц». И главное всем что-то было надо. Одному — подай землю на отшибе, чтобы он мог там построить небольшой городок. Казалось бы безобидная просьба, а копни глубже и узнаешь, что именно в этой области ожидается скопление к сезонам охоты стад оленей и стай пушняка. И вот пройдет охота, обогатится этот некто, а город так и не построит.
Или вот еще — буквально на днях пришел один из членов младшего совета. Этот высокий, но щуплый, умудренный годами муж, хотел просить за внучатого племянника, чтобы его приняли лейтенантом в Императорскую Гвардию. И ведь почему бы и нет, раз уж просит сам граф, да еще и младший советник, но, опять же, на поверку все было не так просто. Племяш этот, по слухам, ярый гуляка и любитель чужих женщин, отчего страдают и женщины и их мужчины, заколотые без права ответа знатной персоне. А такой гнилой человек может заразить собой всю гвардию.
И так каждый раз. Чтобы не произошло во дворце, какой бы документ не подали на подпись, к какому бы решению не склоняли, всегда, так или иначе, найдется второе дно. И хорошо если только второе, потому как за ним, если вглядеться глубже, можно увидеть и третье, и порой даже четвертое.
А здесь, среди полей и еле слышного шума ветра в листве, было спокойно. Совсем как некогда у костра, где собирался специальный отряд лучшей наемной армии по эту сторону горизонта.
— О чем задумались, Ваше Величество?
Константин вздрогнул от неожиданности, а потом понял, что Гийом уже давно не спит, а внимательно смотрит на своего правителя. Император мигом принял строгий, суровый вид и резко отвернулся от окна. Нельзя было показывать слабости никому, даже ближайшему советнику. Отец, последний император, всегда говорил, что сила главы страны прежде всего в его осанке. Если она может выдержать яростные взоры челяди, завистливые — врагов, подобострастные — лизоблюдов, и спокойные — приближенных, значит правитель силен своим стержнем. А никто в этом забытом богами мире, не посмел бы сказать, что у Константина слабый стержень.
— Что говорят казначеи? Хватит ли нам запасов зерна и муки, если с востока придут сухие ветра?
Волшебник немного помолчал, а потом покачал головой.
— Вам сейчас надо думать не об эт…
— Гийом! — твердо произнес Правитель, сжимая подлокотник диванчика. — Позволь мне самому решать, о чем мне думать, а о чем нет.
— Да, конечно Ваше Величество, простите мне мою дерзость, — склонился в поклоне советник. Впрочем, поскольку он сидел, то выглядело это несколько неправильно. — Если повысить среднюю стоимость рыночной муки и зерна, на серебро за килограмм, то не придется беспокоится о запасах на засуху, так как крестьяне запасутся сами. А если еще и понизить скупочную стоимость, то и вовсе можем даже в плюс запаса уйти.
Константин немного подумал, а потом все же нашел второе дно.
— Эта тактика ударит по горожанам. У них не будет больших запасов, в маленьких городах, а так же в бедных районых крупных, может начаться голод.
— Что прибавит казне лишний процент дохода, а с улиц уберет всякую погань, отребья и босоту.
— Которая мигом рванет на широкую дорогу, искать там счастья, — подытожил Константин.
— Плюсы со всех сторон, — развел руками советник. — Крестьянам зерно и мука, казне золото, наемникам лишняя отрада — погоняться за разбойным людом.
— Ты мне про наемников не заливай, — прищурился Константин. Советник передернулся, его всегда нервировало это панибратство и простецкий говор Императора. Хотя, надо признать, за это его не любил весь двор, но просто обожал челобитный люд, разносящий весть о том какой простой и понимающий сейчас правитель на троне. — Какая радость гонять косых бродяжек с дрекольем да ржавчиной на руках?
Гийом внимательно вгляделся в задумавшегося правителя, а потом устало вздохнул. Сейчас будет вынесено решение, идущее в разрез с политикой казначейства и Совета, но устраивающая люд в целом и Константина в частности.
— Поднимем стоимость скупки, но дадим ограничение — по три центнера с амбара. В городе на два сезона понизим общую цену, до семи медных за пол кило муки и до двух серебрушек за кило зерна.
— Но Ваше Величество! Это пагубно отразиться на казне! Мы можем потерять до трех процентов ежегодной выручки!
— Три процента, это лишь двенадцать тысяч золотых, — отмахнулся Император.
— Вы готовы заплатить эти деньги за жизни нищих и бродяг?
— Которые, если ты не забыл, старший Советник, тоже являются подданными этой страны.
— Скорее её паразитами.
— К тому же, — Константин словно не заметив язвительного комментария, продолжил смотреть в окно. — Я собираюсь ужесточить прием в Академию.
Маг поперхнулся воздухом и вовсе глаза уставился на абсолютно спокойного мужчину, немного устало смотрящего на мелькающий за окном пейзаж.
— Что вы собираетесь сделать?!
— Перестань, — скривился Император. — Ты прекрасно знаешь о чем я. Из-за этой самой Академии, в высшем аппарате власти процветает взяточничество и распил. Пять тысяч золота за год, могут позволить себе не все чинуши, у которых детки имеют дар. Но при этом все хотят, чтобы в семье был маг. Отсюда вечный мрачняк на границе, разница в отчётов мэрий и реальным положением дел, и прочей требухи, которая опостылела не только народу, но и мне.
— Вот уже триста лет в Академии все идет своим чередом…
— Ты сам мне говорил, что пришла эпоха перемен. Вот я и собираюсь ей немного помочь.
Гийом понял, что Императора не переубедить и поник. Спорить в последние часы жизни с фактически — племянником, ему было не с руки. Пусть делает что считает нужным. Когда материк утонет в крови врагов Империи, всем будет не до реформ магического образования.
— Со следующего года обучение для знати вырастит с пяти тысяч, до девяти, а любой одаренный из низшего сословия будет учится бесплатно.
— Девять тысяч?! Бесплатно?!
— Да, — все так же спокойно кивал Константин. — И я не стану заставлять их служить на страну. Отучаться и пускай делают, что сердце подскажет.
— Вы угробите весь магический баланс! Страны наводнятся отрепьем с даром!
— И к демону, — пожал плечами Император. — Разве ты не видишь — магия умирает. Не хочу, чтобы те, кто могут её творить, были лишены этого из-за клятого металла.
Гийом посмотрел на императора и понял, что тот проверяет его. Старший советник так и не рассказал своему правителю всей правды. Когда откроются Врата и Империя получит величайшую армию в истории Ангадора, произойдет еще кое-что. Кое-что, что спасет магию и всех волшебников этого мира. Да, старый маг собирался стать спасителем, чье имя не забудут даже спустя века и тысячелетия.
Константин же лишь смотрел в окно. Они уже проехали предместья и теперь катились по дороге, некогда принадлежащей графа Гайнессам. Правда сами род прервался уже почти девять лет назад, а их земли отошли казне. В том числе и золотой рудник, в сторону которого столь неспешно ехала карета.
Вскоре император вновь задремал, а советник, потерев вспотевшею и затекшую шею, скрестил руки на груди. Не так он представлял себе последние часы жизни. В отрочестве, будущий великий маг, наивно полагал что помрет с мечом в руках у ворот вражеской крепости. В юношестве, мечтал о смерти от перепоя и воистину демонического блуда. В пору студенчества, молил о любой смерти, лишь бы не сдавать экзамены тогдашнему ректору — чокнутому боевому магу. Но ни в одних своих грезах, он не видел себя в какой-то, плюс и богатой, но все же карете, причем настолько седым, что даже уже не помнит, когда волосы блестели своей привычной чернотой. Впрочем, видно у богов были свои планы на пастушьего сына, забравшегося так высоко, как не мог мечтать даже в своих самых смелых грезах…
К первым звездам, карета замерла на небольшой площадке. Там, среди многочисленных, явно сбитых на скорую руку, домиков и будки, находился подъемник, ведущий в шахту. Константин, поморщившись, резко распрямился, хрустя позвонками. В бытность наемником, он мечтал об удобствах кареты, разминая затекшие ноги и натертый зад. Теперь же он вожделел седло из плотной кожи и стремена под каблуками ботфорт.
— Мы прибыли, Ваше Величество, — с предвкушением в голосе, возвестил Гийом.
Правитель страны не стал ехидничать и указывать что это и без подсказок ясный факт, он просто смело пошел к подъемнику.
Вокруг стояла тишина. Не та, которая наступает когда в горнице гаснет свет и все отходят ко сну, и не та, которую хранит разбойный люд, сидя в темной засаде, а особая тишина. Вязкая, немного затягивающая и одновременно с этим — отпугивающая. Такую тишину вы всегда найдете на кладбище или на недавнем поле брани. Это была мертвенная тишина.
— Что здесь произошло? — спросил Константин, закрывая дверь подъемника за другом своего отца.
— Увольнение рабочих, — немного жестко, ответил Гийом.
Еле слышно скрипел механизм ворота, стравливающего тяжелые канаты, на которых еле ощутимо покачивался подъемник. На разумных опускалась темнота, разгоняемая лишь двумя факелами. Наверно, будь здесь один из приближенных, то он мигом заметил бы, что Константине не подобает держать факел. Впрочем, ни один из них не знал, что мог сделать их Император, когда для того была необходимость. А если честно, то этого не знал и сам Иператор, он просто делал то, что нужно, и когда это было нужно.
— Сколько их было?
— Двести семь человек.
— Двести семь поданных, — повторил бывший принц, понуро качая головой. — Двести семь моих подданных.
— Я бы предложил вам казнить меня, — спокойно произнес волшебник. — Но, боюсь, палач не успеет к действу.
Император промолчал. Когда-то он полагал, что многое на свете можно решить словом, сейчас, повзрослев, он понимал, что куда как большее может сделать молчание. Да и вообще, будучи правителем, очень удобно — молчать. Приходит к тебе челядь, ты молчишь, они дрожат, думаю, что правитель гневается или размышляет. Приходит дворянин с просьбой — молчишь, а он думает, что его раскусили и вот уже вскорости казна получает дарственную. Да, в последнее время Константин так много молчал, что разговаривать ему было уже не удобно. Он даже начал понимать Молчуна.
Спустя примерно четверть часа, смертные наконец оказались в рукаве шахты. По стенам, опытный горняк, мигом бы различил следы выработанной под чистую золотой жилы. А вот опытный следопыт, напротив, нашел бы признаки недавней бойни, в которой словно свиней, зарезали чуть больше, нежели две сотни людей.
В последний раз скрипнули канаты и подъемник замер. Император чуть дрогнувшей рукой открыл хлипкую дверцу и пропустил вперед советника. Волшебник, ответив кивком головы, потушил факел и в ожидании уставился на своего повелителя. Тот же, положив правую руку на гарду бастарда, затушил факел, чиркнув им по стене, оставляя на неё широкую подпалину. К тишине добавился еще и вязкий, смоляной мрак.
Минуло несколько долгих, несколько пугающих секунд, и рукав засветился мерным, даже нежным сиянием. С ладони волшебника срывались крылатые шары, сотканные из нитей света. Они, порхая подобно бабочкам, устремились в самые темные уголки, порхая в отступившей тьме.
— Немного авантюрной романтики нам не повредит, — чуточку грустно улыбнулся Гийом.
— На ваше усмотрение, — спокойно ответил Константин, так и не убравший руки с гарды.
— Прошу, Ваше Величество, следуйте за мной.
И герцог, немного постояв и полюбовавшись на свое творение, пошел по освещенной дороге. Император, сжав рукоять верного меча, побывавшего во многих славных и не очень битвах, поспешил следом. Порой Константин, подобно маленькому ребенку, разевал рот, разглядывая какой-то причудливый барельеф, чудом не пострадавший от работ шахтеров.
На нем он видел самые разные картины, но зачастую там присутствовал один и тот же персонаж. Это был какой-то странный человек с повязкой на глазах, какую носят слепые, не желая смущать людей своими невидящим глазами. В руках слепец держал простенький посох и некий кристалл, опутывающий самых разнообразных монстров.
— Это он? — наконец решился задать вопрос правитель, когда за спиной оставался уже почти километр породы.
— Да. Это он. Первый из Проклятых.
Константин обернулся и внимательно вгляделся в застывшее лицо человека, основавшего род, который и до селе фигурировал в страшилках и байках. Первый из Гериотов, первый Проклятый, первый великий маг на земле Ангадора.
Император немедля обнажил меч и с неподдельной яростью чиркнул лезвием по барельефу. На лице древнего мага осталась лишь царапина, когда как клинок обломился. Со звоном стальное жало упало на холодный пол, а потом покатилось под откос, оглашая окрестности дребезжащим эхом.
Его Величество посмотрел на обломок меча и брезгливо отбросил его во тьму. Он в последний раз бросил взгляд полный ненависти на безразличное и холодное лицо, вырезанное в барельефе, а потом пошел за другом почившего отца. Герцог, смотря на развернувшееся перед ним действо, не шевельнул ни рукой и не дрогнул ни мускулом. Это уже не имело значение. Даже если Константин проиграет войну и твари вновь вернуться во тьму, то Гийом все равно достигнет цели — спасет магию. А до запаха гнили, идущего от Константина, ему не было дела. Все что надо — открыть Врата Проклятых и выпустить заточенную там армию.
— Пойдемте, Ваше Величество, здесь слишком душно.
— Вы правы, — без эмоцианально ответил правитель, отрывая от плаща с вышитым золотом гербом, кусочек дорогой ткани.
Им он замотал пораненную осколками руку и, не обращая внимания на капли крови, падающие на камень, продолжил свой путь во тьму, еще не понимая, что это была не аллегория. Тьма действительно была рядом.
Минул еще один поворот и Император с удивлением обнаружил что ступает по лестнице. Это не была приставная или на спех срубленная и справленная деревянная лестница, каких Константин, в бытность наемником, изготовил разве что не сотню. О нет, это была череда вырубленных в камне, монолитных ступеней. И каждый шаг по ним словно отзывался вехами истории, отраженных пылью, зависшей в воздухе.
Чем ниже спускался правитель, тем сильнее дрожали крылья шаров света, подлетавших все ближе и ближе к, казалось бы, самому мраку. Вот один из них — самый смелый, подлетел слишком быстро и, видимо, даже не успел пожалеть об этом. Светлячок вдруг истончился, замерцал, а потом его и вовсе словно втянуло в эти врата, который Константин принял за пелену мрака. Впрочем, это были даже не врата, а — Врата.
Высотой они были с крепостную стену пограничной крепости, а толщиной, даже на взгляд, могли поспорить с той же самой стеной. Один неосторожный взгляд на них подавлял и внушал беспокойство. Император, невольно, сделал шаг назад, подальше от этого порога самой бездны. Константин мог поклясться, что в тот момент услышал клацанья клыков и потусторонний, едкий смех.
— Безусловно — неприятное место, — поморщился Гийом.
Герцог встал в центр очищенной площадки, где лежал самый обычный меч. Впрочем, таковым он показался Константину лишь с первого взгляда, но когда Император подошел ближе, то был поражен. Этот меч длинной превосходил даже двуручники тяжелой пехоты, которые и предназначались то не для рубки, а для расталкивания ощеренных копий. Пожалуй, он был чуть длиннее, чем полтора метра, а в ширину достигал, без преувеличения, двух ладоней. Оставалось лишь догадываться какого он был веса и что за великан мог им орудовать. Но это было еще не все.
Константина смущало что-то еще. Он присел на корточки и внимательно вгляделся в, несомненно, великое оружие. Простая рукоять, обмотанная сыромятной кожей, столь же незатейливая крестовина вместо горды, обоюдно острый клинок с хищным кончиком, похожим на жало. Правитель провел пальцами по лезвию, а потом резко отшатнулся. Он, несомненно, уже видел подобный ни на что не похожий металл. Точно таким же еле заметным блеском, проявляющим себя лишь в свете луны, обладали сабли Тима Ройса, разыскиваемого изменника и преступника.
— Что это?
Гийом немного помолчал, доводя последние линии на огромной пентаграмме, в центре которой и покоился исполинский клинок. Герцог, с юношеской хитринкой в глазах, ответил:
— Полагаю, это меч.
— Полагаю, с возрастом стареет еще и юмор, — язвительно бросил Константин.
— Возможно вы правы, — пожал плечами Гийом. — Что ж, хоть перед смертью и не надышишься, но я все же позволю себе краткое отступление от нашего первоначального плана. Присаживайтесь, Ваше Величество.
Император уже хотел спросить куда, но, обернувшись, увидел кресло. Самое обычное, на сколько вообще может быть обычным кресло, стоявшее в дворцовом кабинете. Усевшись, Константин сцепил пальцы в замок, поставив локти на колени. Он даже не подозревал, что с точностью до морщинки, повторил обычную позу своего отца, что взывало легкую улыбку на лице старшего советника.
— Этот довольно любопытный, но весьма бесполезный металл, Ваше Величество, называется мифрилом.
— Мифрил, — протянул Константин. — Что-то знакомое.
— Безусловно, — кивнул герцог. — Но почему вам знакомо это название, мы выясним чуть позже.
— Хорошо. Давайте ближе к сути.
— Итак. Больше трех тысяч лет назад на землю упала звезда. По легендам к ней отправились самый разнообразный народ. От гномов и до мифических океаний, но, по нелепому стечению обстоятельств, первыми до звезды добрались люди. Они забрали её к себе в королевство и стали думать, что же делать с подарком небес. В какой-то момент к ним явился странник. На лицо он был так добр, что младенцы неустанно тянули к нему руки, а голос был почти елейным, заставляя дрожать романтически настроенных леди.
— И что же тот странник?
— О, он предложил расплавить звезды и отковать из неё оружие. Король, что удивительно, согласился с предложением незнакомца. Девять дней и ночей работали кузнецы, а на десятый день преподнесли королю тринадцать клинков. Среди которых был и этот — Крушитель. Король был доволен работой и предложил вознаградить незнакомца. Но тот отказывался от всего, чтобы ему не предлагали. И тогда Король дал то, что ему казалось сущей безделушкой — одно из оружий, созданное кузнецами, а именно — стальное копье. Вернее, оно задумывалось таковым, но на наконечник не хватило металла.
Константин напрягся и быстренько смекнул.
— Постой, так значит тот посох в руках Первого, это…
— Да, — на миг прикрыл глаза Гийом. — Это и есть тринадцатое оружие — Слепое Копье.
— Но как оно попало в руки Гериота?
— Никто достоверно не знает, — развел руками старший советник. — Мы, с вашим отцом, в течении полувека собирали предания, легенды, летописи и даже устные сказки, но так и не нашли какого-либо схождения. Одни полагают что он добыл его в путешествии к землям, которых нет, другие, что тот самый странник вручил ему этот посох и обучил премудростям магии.
— Глупости, — отмахнулся Константин. — Гериоты появились две тысячи лет назад. Не мог же странник прожить десять веков?
Гийом молчал.
— Или мог?
— Это только легенды, мой господин, никто не знает достоверно. Но, как бы то ни было, мы имеем то, что имеем. Гериот получил в свои руки белый мифрил. Само по себе материал не имеет никакого значение. Единственное его отличие от выкованных мечей для легиона, это в том что он может пережить и тысячу и две и десять тысяч лет. В конце концов, звезды живут намного дольше.
— И где Слепое Копье сейчас?
— Увы — разрушено. Да-да. Металл может выдержать самые горячие ласки времени, но не небрежные прикосновения человека. Из тринадцати мифриловых клинков, до наших дней дошел лишь Крушитель.
— Это не так!
Не часто можно увидеть удивление на лице советника и это был один из тех редких моментов, когда вы бы заметили, как взлетели брови мага и расширились его глаза.
— Что вы хотите этим сказать Ваше Величество? — несколько обеспокоенно спросил волшебник.
— То, что уже сказал. В руках Тима Рой… нет, Тима эл Гериот, я видел клинки из такого же металла.
Советник откинулся на спинку и задышал чаще.
— Как они к нему попали?
— При захвате крепости Мальгром, мы с отрядом выставили на копье склад оружия работы гномов. Там я добыл бастард, а Тим — сабли.
— Любопытно, — протянул Гийом, теребя свою седую щетину. — Не то, чтобы это что-то меняло, но мифрил в руках Гериота… Пожалуй, в жизни бывают и не такие совпадения… Но вы уверены, Ваше Величество, что это были сабли?
— Да, — твердо кивнул Константин. — Я уверен, что это были парные сабли, и что они были выкованы из того же материала, что и меч, лежащий между нами.
— Удивительно. Видите ли в чем дело, Ваше Величество, я назубок помню каждое имя каждого клинка, откованного из той звезды. Но среди них не было ни одной сабли, тем более парной.
— И тем не менее.
— Что ж, возможно кузнецы что-то утаили.
— Или странник взял не только Слепое Копье.
Советник посмотрел на сына своего друга, отправившегося к очереди перерождения, и в глазах старика отразилось уважение. Молодой правитель был смекалистым.
— Может и так, — выдохнул Гийом, подаваясь чуть вперед. — Совпадение, но, по сути, не имеющее никакого значение. Ведь белый мифрил столь же бесполезен, как булава из пуха.
— Тогда почему ты с такой жадность смотришь на Крушитель?
— Потому что я знаю то, чего не знаю другие. Белый мифрил действительно бесполезен, но у него есть одно свойство — его можно сделать черным. А клинок из черного мифрила обладает небывалыми свойствами. По легендам, он может рассечь ручей, отрезать лоскут ветра, разрубить солнечный свет и, что самое важное — убить демона.
— Демоны бессмертны, это знает каждый ребенок.
— Бессмертие — сказка! — прикрикнул Гийом, забываясь с кем он разговаривает. — Каждое существо имеет свою погибель! Демоны — черный мифрил. Но и это еще не все. Клинок, откованный из сорвавшейся звезды, обращенный в черноту, может не только убить, но и подчинить этих тварей!
Отдельные нити в голове Константина начали с бешенной скоростью сплетаться в единое полотно. Вскоре перед ним уже стояла почти полная картина настоящей истории Империи.
— Значит Гериоты подчиняли демонов? И поэтому их уничтожили?
— Не совсем так. Гериоты знали секрет обращения белого мифрила в черный, и знали, что с его помощью можно подчинять тварей бездны. Но они, вместо этого, заточали их в вечные клетки и запирали вратами мрака.
Константин посмотрел за спину советника и вновь его пробрала дрожь, когда взгляд наткнулся на Врата.
— Из чего же сделаны эти створки?
— Как можно было понять, — чуточку ехидно усмехнулся волшебник. — Из Мрака. Рассеченный черным мифрилом и им же скованный, он надежно хранит клетки демонов.
— «При этом выкачивая из мира саму магию, в качестве платы за стражу» — мысленно, про себя, добавил Гийом.
— Так значит, их истребление…
— Было необходимостью. Империя погибала и ей требовалась армия. Император обратился к своему названному брату — кронГерцогу эл Гериот с просьбой выставить хотя бы сотню тварей, но тот и слушать не хотел. Тогда и началась внутренняя война, поведшая за собой гибель великой страны.
— Предатель, — прошипел Константин, подразумевая герцога.
— Несомненно. Отказав Императору, Гериоты были признаны изменниками. Но те зашли дальше. Они уничтожили клинки, служившие ключами к клеткам, а так же спрятали от всего мира эти темницы. И тем не менее, мы с вашим отцом нашли самую первую и самую главную тюрьму. Открыв которую, можно освободить невиданную до селе силу, перед которой не устоит ни одна армия.
— Но если Гериоты знали секрет обращения белого мифрила в черный, то не может ли обладать теми же знаниями нынешний их наследник?
— Исключено, — отрезал советник. — Эти знания утеряны. Я потратил всю жизнь, чтобы вычислить альтернативный способом обращения металла, а у вашего врага нет столько времени.
— И все же, я сомневаюсь, что смогу орудовать таким исполином.
— Это же кусочек звезды, — улыбнулся волшебник. — Посмотрите на небо, мой господин, звезды должно быть — огромны, но ведь они не падают с небосклона. Этот меч намного легче, чем вам может показаться. Пожалуй, вашей природной силы будет достаточно.
Константин сморщился, он не любил когда упоминали некоторые из его секретов.
— Нечего стыдиться даров богов. Это может их обидеть.
— Я не стыжусь, — грозно парировал правитель.
— Что ж, тогда, думаю, мы можем приступить к делу.
С этими словами волшебник поднялся на ноги и взмахом руки убрал кресла. Константин повезло, что он не зевал и поднялся чуть раньше мага, а то мог бы сейчас очутиться не в самом достойном положении.
Жестом Гийом попросил Императора покинуть пентаграмму и тот незамедлительно подчинился. Волшебник, убедившись, что обычный смертный находится на почтенном расстоянии, с кряхтением сел на корточки и приложил руки к чертежу. Минул удар сердца и все плато заискрилось черными молниями и вспышками, режущими глаза.
Искры, вылетавшие из линий, устремлялись у лежавшему в центре мечу. Они словно впитывались в него, оставляя после себя темные точки. На лбу старшего советника выступила испарина.
— Дядя, — впервые за долгое время, Константин так назвал этого стойкого человека. — Передай родителям, что я позабочусь о подданных. И… что я их люблю.
— Хорошо, — кивнул старик и на миг тепло, по-домашнему улыбнулся. — Ты вырос достойным этого трона.
В следующее мгновение волшебник исчез, а из пентаграммы устремился поток черных молний. Они единым потоком неустанно били по огромному мечу, который дрожал от их ударов. Константин прикрыл рукой глаза, отвернувшись к стене. Через несколько минут все было законченно.
Мужчина, отряхнув камзол от пыли и пепла, подошел к Крушителю. Того было почти не узнать. Вместо белого материала, похожего на отколовшийся кусочек заходящей луны, теперь на камнях лежало нечто. Нечто, цвета самой мрачной ночи, когда по преданию просыпаются низшие твари Бездны и выходят на охоту за гуляющими девками и юношами.
Юноша нагнулся и схватился обеими руками за рукоять. Вздулись мышцы на предплечьях, затрещала ткань наряда, разрываемая вскатившимися буграми плоти. Натянулись канатами жилы, из глотки вырывался судорожный выдох и одним слитным движением Константин оторвал Крушителя от земли.
В тот же миг мужчина ощутил, как по его телу заструилась энергия, небывалая сила. Сила, которая может разрезать весенний ручей, отрубить лоскут от ветра и рассечь сам мрак. Это была мощь, порождённая черным мифрилом. И Константин, вскинув Крушитель на плечо, ушел. Ушел, не зная, что сила, выкованная в собственной крови, не сравнима с той, которую подарили чужие смерти.
Тим Ройс
Старик вышел, оставив меня наедине с видением. Именно эту женщину, сколь не был бы примитивен подобный эпитет, не имеющий права относится к подобному чуду, я встречал несколько раз, случайно бросив неосторожный взгляд в сторону ложи.
Боги, она был так невозможно прекрасна, что реальность вокруг словно выцветала. Не существовало слов, чтобы описать её черты лица, какие не могли быть созданы природой, до того они были идеальны.
Её чуть прозрачные одежды, опутавшие до дрожи безупречный стан, будоражили сознание самыми откровенными сценами. Аромат её нежных духов, с легкой примесью бадьяна, пьянил не хуже самого терпкого вина, поданного на самом шумном и веселом празднике.
Она была сравнима лишь с воображаемой нимфой, воспеваемой музой или прекрасным наваждением, посланным каким-то ушлым магом. Здесь, конечно магов не было, но я все же поспешил проверить не была ли она очередной «тренировкой». Одно лишь касание к бархатной, нежной, загорелой кожи, породило вспышку самых разнообразных чувств, что лишь убедило меня в реальности сошедшей на землю мечты.
Впрочем, как бы ни была она прекрасна, но в тот момент незнакомка представлялась мне серой и обыденной как случайная встречная в центре города. Линии её губ не заставляли трепетать в предвкушении сладостного поцелуя, мерно поднимающиеся груди не манили, тонкую шею не хотелось покрывать сотнями тысяч поцелуев, а изящная талия никоим образом не восхищала.
— Вы что-то хотели? — спросил я, подпоясываясь ремешком для ножен.
Нимфа словно проплыла по воздуху и коснулась своими изящными пальчиками, моей руки, заставляя её замереть над так и не застегнутой пряжкой.
Она подалась чуть вперед, поднимаясь на цыпочкии жарко зашептало на ухо, вызывая судорожное сглатывание.
— Я слышала, ты так и не просил себе женщин и вина.
Боги, её голос, пусть она и просто шептала, казался мне райской мелодией, обволакивающей слух, словно сладкой патокой. Хотя, он таким не только казался, он таким и был.
— В-вы, в-все, в-верно, слыш-шали, — пробубнил я, все же застегивая пряжку.
— Такому воину никак нельзя без женщины, — прошептала она, скидывая с себя первый из шелковых платков. — Отгони тяжкие мысли, у нас есть лишь один день и одна ночь.
Вы не поймите меня неправильно, я все же мужчина, поэтому даже зажмурившись, я бы не смог противостоять жгучему желанию. Впрочем, я был еще и бывалым наемником, считавшим себя достаточно битым жизнью, чтобы ощущать своей паранойей подставу даже там, где её и быть не могло.
Моя посетительница была, несомненно, прекрасна как ни одна из женщин, она была самой мечтой, воплощением любого, даже небывало дерзкого желания, и тем не менее:
— Ты прекрасна, спору нет. Но живет без всякой славы, средь зеленыя дубравы, у семи богатырей, та, что всё ж тебя милей, — процитировал я.
Вольный перевод с русского, на непонятно — Териальский получился так себе и рифма окончательно заплутала в местоимениях и мудреных окончаниях. Впрочем, смысл сохранился.
— Что ты хочешь этим сказать, халасит?
— Женщины, — покачал я головой, чувствуя, как тело хладеет, а теснота в штанах уступает место дрожи в руках. Близилась решающая схватка, и я должен был тренироваться, а не наслаждаться отменными видами на не менее отменное тело. — Был воином, стал халаситом. Позвольте пройти?
С этими словами я двинулся к двери, но не тут то было. Нимфа, уподобившись гарпии, буквально набросился меня, пытаясь дотянуться своими коралловыми губами до моего рта. Пожалуй, уклониться было одновременно так легко, но и небывало сложно. Искушение было просто невероятной силы.
— Простите, но меня ждут, — сказал я, а потом, немного подумав, добавил. — Надеюсь.
С этими словами я вышел в коридор, захлопнув за собой дверь и подперев её стулом. Этой прелестнице определенно надо остыть, хотя в такую жару это весьма сложно. Сделав всего два шага, я с досадой хлопнул себя по лицу, понимая, что жалеть об этом поступке буду как минимум вечность. Возможно даже чуточку дольше.
За поворотом, ведущим к плацу, меня ждал Старший Малас, и, судя по его лицу, он был не удивлён встретить меня здесь. Тренер стоял, опираясь на свою то ли трость, то ли палку, которая было слишком странной, чтобы не привлекать внимания. Вообще, скорее всего, это был посох, но порой мне казалось, что он вовсе не деревянный, а словно металический.
Старик посмотрел на меня своими невидящими глазами и покачал головой:
— Ты сделал большую ошибку, — прокряхтел он.
— И вы туда же, — вздохнул я. — Конечно сделал.
Малас немного постоял, а потом направился к плацу, жестом приглашая меня следовать за собой. Мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Так или иначе, я тоже шел на тренировочную площадку и нам было по пути.
— Я не про то, о чем ты подумал. Эгния приходит ко всем халаситам, желающим стать воинами Термуна.
Немного сбившись с шага, я поперхнулся и с недоверием посмотрел на спутника.
— Арена открывает раз в двадцать лет… Это ж сколько ей зим?
— Больше чем ты можешь себе представить.
Осенив себя священными знаменами — и крестом Земли и звездой Ангадора, я взмолился всем богам, благодаря их за то что в минуту опасности, позволили мне сохранить рассудок.
— На моей памяти, ты лишь второй, кто посмел ей отказать.
— А первым был Элиот?
— Смышлен, это черта хорошего бойца. Да, первым был Элиот.
Я даже опешил.
— Но если вы тогда были ребенком, а сейчас… сейчас…
— Похож на трухллявый пень? — с кряхтением, лишь отдаленно похожим на смех, подсказал малас.
— Это не то, что я хотел сказать, — задумался я. — Но — да. Как же она тогда сохранила свою красоту?
Старец замер и уставился в открытое окно, через которое были видны бескрайние небесные просторы. Так мы и стояли — старик смотрел, а я все ждал его ответа. Ветер игрался с пылью, заставляя её танцевать перед нами, а о стороны плаца доносились звуки чьей-то тренировки.
— У всех есть своя цена, — наконец обмолвился малас. — Даже у Седого Жнеца.
Я промолчал. Мне стоило сосредоточиться на предстоящем бое, а вовсе не на очередных, безусловно, глубоких и мудрых мыслей этого странного существа.
— Мне всегда было любопытно, — продолжил спутник, когда мы возобновили шаг. — Что может побудить отказаться от олицетворения мечты.
— Очень просто, — пожал я плечами. — Я мог отказать и я отказал. Я просто сделал то, на что были способны лишь двое землян и неспособны тысячи териальцев.
— Она отомстит, — резонно заметил старик. — Страшно отомстит.
— Как и любая брошенная или неудовлетворенная женщина, — философски заметил я. — Но сейчас меня волнует лишь следующий бой.
Старик хмыкнул и взмахом руки открыл дверь, позволяя мне пройти к плацу.
— Да — хороший боец, — бросил он мне в спину и поспешил удалиться, оставляя меня в обществе сабель и еще двух гладиаторов.
Поприветствовав своих товарищей по плацу кивков головы, я поспешил на свое место. Во всяком случае, так его называл я, потому как сложно считать своим кусок стены, который весьма удачно навис над пропастью, где простиралась лишь облачная долина и ничего больше.
Сегодня я, наконец-то, собирался погрузиться в тренировку, о которой мне намеками рассказывал Добряк. Когда-то давно, сидя у костра, он спросил у меня — что важнее, следить за движением меча противника, или за движениями его рук. Тогда я овтетил что рук. Добряк, усмехнувшись, огрел меня прутиком из-под шашлыка, и сообщил что важнее всего — дышать. Будьте уверены, я с гордостью заявил, что даже младенец умеет дышать. На что мне сообщили, что я вообще ничего не умею и пора бы уже начать ночную практику.
Сейчас я уверен в том, что старый, сумасшедший маньяк был прав. Я не умел дышать.
Немного постояв, я вновь ощутил это, теперь уже родное чувство, когда воздух превращается в батут. Легонько спружинив ногами, я как по ступеням, невидимым для глаз обычного человека, взлетел на стену. Отложив в сторону сабли и усевшись, скрестив ноги по-турецки, я прикрыл глаза, втягивая воздух полной грудью.
Двое других бойцов сейчас изнуряли себя выматывающими тренировками. Они растягивали связки, нагружали мышцы бессчётным количеством взмахов своим оружием, приседали, бегали, поднимали и опускали тяжести, отрабатывали финты и приемы, я же лишь дышал. Дышал свободно, полно и легко.
Почти три месяца адских, нечеловеческих тренировок научил меня лишь одному — никогда не забывать дышать. Когда мы корчевали столбы из песка, наши спины и ноги, стали сильнее чем у любого, кто носит ростовой тяжелый доспех. Когда сотни раз отжимались и подтягивались, наши руки и грудь, стали жестче, чем у акробатов в балагане Алиата. Когда сражались с тенью и отражениями самих себя, наше чувство боя превзошло даже волчье. Так к чему же тренировать свое тело сейчас, когда с ним могут сравниться лишь те, кто прошел через те же испытания.
О нет, я не тратил драгоценные песчинки времени на бесполезные упражнения. Я только дышал. Сейчас, сидя на стене, чувствуя перед собой дрожание ветра, это было легко. Но когда обливаешься потом, когда кровь заливает глаза, а мышцы сводит через каждой мгновение, дыхание превращается в пытку. И поэтому было важным, не забывать это делать.
Когда вражеский клинок настигнет меня, я должен буду дышать. Когда судьба обрушит на меня все свои тяготы и беды, я должен буду дышать. Когда сама бездна распахнет свою пасть и изрыгнет тварей и демонов, я должен буду дышать. Я никогда не должен забывать дышать, ведь я в дыхании жизнь. Пока я дышу — я жив.
Так я сидел на стене, наслаждаясь опустившимся покоем и шепотом ветра, рассказывающим мне самые невероятные и невозможные истории о землях, которых попросту нет. Вокруг суетились служащие, гвардейцы, гладиаторы, а я просто сидел, слушая ветер. День, три, девять, я не знаю сколько так провел. Но, уверяю вас, за это время, когда бездна вглядывался в меня, а я смотрел лишь за линию горизонта, бывший наемник научился куда большему, чем мог обучиться, таская тяжесть. Он научился дышать.
Алиат, где-то во вдорце
В комнате, где неподвижно лежал северянин, сжимающий клинки, было тихо. Тихо и пусто. Лишь изредка, когда этого нельзя было даже заметить, колыхался шелк, занавесивший открытые окна. В эти редкие моменты, будь в комнате хоть кто-то, он бы увидел, как в саду колышется тень.
Она то дрожала на ветру, незримо будоража спящие цветы, то устремлялась в бешеный полет, заканчивающийся рассеченным на двое листком. Тень маленького человечка, вернее — почти человечка, не замирала на мгновение, она всегда находилась в движении. Удар, выпад, снова удар, и вот очередной лепесток падает на землю, оказавшись пронзенным простеньким кинжалом, больше похожим на походный нож. И пусть это было простенькое орудие, даже не оружие, но тень очень дорожила им, ценя больше, чем легендарные клинки, вывешенные по стенам во дворце визиря.
Шелк дрогнул в очередной раз, но тень исчезла. Она, словно ужик, юркнула в помещение и уселась на стул рядом с кроватью, где лежал северянин. Стул уже давно и бесповоротно пропах послевкусием женских духов, а именно — лавандой. Впрочем, это не смущало маленькую тень.
— Сегодня они снова придут, — прошептала она, доверительно склонившись к уху мужчины. — Но Ахефи их обязательно прогонит. Ахефи может, он уже трижды их прогонял. Но они все приходят, а Ахефи никто не верит, потому что они умные, они никому не показываются.
Тень откинулась на спинку стула и повернулась к окну, выставляя перед собой свое грозное оружие.
— Ахефи готов к битве. Ведь только Ахефи может победить Тима Ройса, так ему пообещал сам Тим Ройс.
И они пришли, но у этих бесплотных, грозных теней, словно отбрасываемых оскаленными монстрами, не было и шанса устоять перед тенью маленького «почти человечка», чья грозность и отвага не уместились бы даже в теле великана.
Тим Ройс
В комнате, где когда-то стояло чуть больше, чем полсотни человек, осталось лишь трое. Один из них — грозный гладиатор, редко когда открывающий рот, но при этом владеющий водой на таком уровне, когда начинаешь сомневаться в её безвредности.
Второй — чуточку депрессивный юноша, лет двадцати пяти, орудующий булавой, крутя её словно вентилятор лопастями. Под его властью находилась земли, и упаси вас светлые боги, усомниться в способностях этого человека. Третьим, как несложно догадаться, был я.
Мы сидели на скамейках, чуть поодаль друг от друга, но не так чтобы между нами лежали пропасти. Просто, сколь не был бы тренирован и даже «трамбован», довольно сложно спокойно воспринимать человека, который, вскоре, либо убьет тебя, либо ты его. Это была даже не неловкость, а чувство сожаления.
Между нами не звучало ни слова, вот уже как две, а может и три недели. Каждый был погружен в свои мысли. Мечник спокойно втирал белый порошок в ладони. Юноша, зависнув, на автомате щелкал заклепкой доспеха, то закрепляя её, то вновь расстегивая. Я же свистел. Вернее, пытался насвистеть хоть какую-нибудь мелодию.
— Эй! — вскрикнул мой сосед. Что удивительно, это был вовсе не обладатель булавы. — Может уже прекратишь свистеть?
— У тебя проблемы с этим?
— Нет, это у тебя проблемы — попросту отсутствует слух.
— А ты прям музыкант, — хмыкнул я, но свистеть все же перестал.
И тут произошло то, чего я никак не мог ожидать. Вечно молчащий, суровый мужик, вдруг запел. Я не знал этой песни, но в ней говорилось о веселой девчонке и не менее веселом пареньке, которые решили приятно провести время после праздника Полетов. Не то чтобы это был памятник музыкальной культуры Териала, но голос у гладиатора был сумасшедшим. С легкой хрипотцой, глубокий, завораживающий. К такому не хватает только вспышек огня на задней фоне, гитары, кожаного прикида с цепями, и звучного названия. Добавь эти простые ингредиенты и получиться рокер века.
— Не знал, что ты умеешь петь, — покачал я головой.
— Видимо распределяющие маласы, тоже этого не знали, — с легкой грустью усмехнулся боец.
— Ты хочешь сказать…
— Да, — кивнул он, складывая руки на коленях. — Перед Распределением, я хотел стать певцом, но маласы не увидели во мне дара и отправили в цех к бойцам, к которым, по их словам, у меня наибольшее тяготение.
— А ты не пробовал…
— Спеть им? — хмыкнул мечник. — Это не земля, это Териал. У меня не было и шанса.
Мы с юношей выпали в некий осадок и еще долго смотрели на человека, которого все это время принимали совсем не за того, кем он являлся на самом деле.
— Жалеешь? — спросил парнишка.
Фехтовальщик замолчал и я уж было решил, что он впал в свое обычное состояние, но вскоре понял, что ошибся.
— Не знаю, — пожал он плечами, скрипя своим плотным кожаным доспехом. — Наверно — нет. В конце концов, на все воля Термуна.
— На все воля Термуна, — согласно вздохнул юноша.
— А по мне так это неправильно, — возразил я. — Нельзя кому бы то ни было позволять решать за себя свою же судьбу. Ни человеку, ни богу, ни вашему Термуну.
Мечник сощурился и положил руку на гарду.
— Опасные слова говоришь землянин.
Я лишь улыбнулся и уставился в потолок, откидываясь на скамейке.
— Знаете, я когда хотел попасть сюда — к вам. Давно… хотя нет, не так уж и давно это было — пару лет назад. По услышанной мной легенде, здесь жили свободные люди. Последние свободные люди на Ангадоре. Но вот я на Териале уже почти пятый сезон, а свободы так и не увидел. Иллюзию — возможно, но не свободу.
— И не увидишь. Свобода — это легенда для глупых и наивных мальчишек.
— Неправда! — воскликнул юноша, подчиняющий землю. — Уверен, что на бескрайних просторах земли, можно быть свободным! Вот бы мне туда попасть…
Мы с мечником переглянулись, а потом засмеялись. В голос, до коликов в животе. Происходящее было настолько пропитано ядовитой иронией, что сложно было не засмеяться. Хотя бы — над самим собой.
— Это почти так же смешно, — утирал слезы фехтовальщик. — Как тот случай в начале тренировок. Помните?
— Ааа, — протянул я. — Это ты про копейщика?
— Ну да, — кивнул гладиатор. — Помните как Зэки, поскользнувшись, чуть не лишил Самена самого дорого.
— Ага, — засмеялся юноша. — Кажется их крики было слышно даже в бездне!
— А помните как Левейс на завтраке пытался приударить за служанкой? — напомнил я.
— И в итоге она приударила его миской.
— Разбрызгав эту жижу по лицам окружающих, — закончил я.
— Вот-вот, еще, — подключился парнишка. — Когда Старший Малас заставил Корбина бегать сотню кругов, за то что тот попытался протащить в жилые помещения мясо?
— Было дело, — хором согласились мы с мечником.
В последующие полчаса мы вспоминали самые курьезные случаи из жизнь под одной крышей. Порой это вызывало бурный смех, а иногда и внезапные приступы сентиментальности и умиления. Даже помянул безумно вычурную и пафосную речь Маласа, который, по его словам, гордился нами тремя, которые дошли до, переведу на понятный язык — одной четвертой финала. И пусть это далеко не конец пути к воинству Термуна, но все же это последний день, когда под крышей Арены жили сразу несколько бойцов. Сегодня остаться должен был только один.
— Бом! — прозвенел гонг и завыли винты, затягивающие цепь на ворот, поднимая тяжелую стену, служившую входом на Арену.
По ушам все сильнее и сильнее били крики толпы и её неукротимый гомон. Сердце застучало быстрее, разгоняя по венам кровь и снабжая мышцы столь необходимым кислородом.
— Для меня было честь знать вас, — произнес мечник, обращаясь к нам с юношей. — Но у меня так и не было шанса, запомнить ваши имена.
— Тим Ройс, — протянул я руку, которую с жаром пожал фехтовальщик.
— Гэли Огбейн, — сказал он.
— Сурко Нахэв, — представился и юноша, так же протягивая руку.
— Гэли Огбейн, — ответил на жест гладиатор, так и не ставший певцом. — И мне жаль, что сегодня вы умрете.
— Эй, — я шутливо толкнул этого молчуна в плечо. — Не говори гоп. Лично я нацелен на крепкий сон, после хорошей драки.
— О да, — хмыкнул юноша, покачивая булавой и сплевывая в сторону порога. — У вас обоих будет прекрасная возможность выспаться — в мешке Седого Жнеца.
Рассмеявшись, мы втроем шагнули на горячий песок, прожигающий даже толстую кожу подметок. Солнце стояло в зените, так что тени были похожи на расплывчатые круги где-то под ступнями. Толпа бесновалась, лютуя и выплескивая на нас потоки энергии и эмоций. Горнисты стояли не стенах, готовясь отдать свой последний сигнал.
Мне почудилось что я слышу удары барабанов, резкие, гулкие, как горное эхо, потерявшееся среди скал. Но на деле это было лишь сердце, очнувшееся от долгой спячки и готовое вновь погрузиться в наслаждение схватки с достойным соперником. Были ли гладиаторы достойны? Пожалуй, они были достойнейшими из достойных. Они были теми самыми противниками, которых ждешь с того самого момента, как впервые превознес себя над кем-то посредством горячей от рубки стали. Наконец горны пропели вновь и мир погрузился в безумную пляску из земли, ветра и воды.
Мы стояли друг на против друга. Три бойцы. Каждый равен другому по силе. И все же покинуть арены должен был лишь один. Мы бегали трусцой по кругу, внимательно вглядываясь в лицо смертельного противника. Каждый видел в глазах другого свое отражение. Звенели мои сабли, рассекая невесомую кромку воздуха, дрожал меч, когда с него капали прозрачные капли воды, скрипела булава, собирая песок вокруг себя, как магнит стальную стружку.
Первым в атаку бросился Нахэв. Он крутанул запястьем свое грозное оружие, и в сторону фехтовальщика устремился хищный вал, оскаленный копьями-клыками. Огбейн словно не замечая его, побежал прямо на меня. Я замер, выставив сабли, готовясь к любой возможной атаке. Земля под ногами дрожала, подбрасывая в воздух мелкие камешки, незаметный для взгляда. Вал, словно опытный хищник, не упускал цели, двигаясь за ней по пятам.
Лишь за мгновение до беды, я разгадал план мечника. Тот, приблизившись ко мне, вдруг ушел в перекат, оказавшись где-то сбоку. Серцде дрогнуло, когда перед глазами замелькали земляные копья, жаждущие превратить меня в извращённое подобие канапе.
Усмехнувшись, предвкушая битву, я сделал с точностью наоборот, нежели подсказывал рассудок. Стиснув зубы, я побежал навстречу погибели. Чувствуя спиной, как за мной по воздуху летят ледяные серпы, я прикрыл глаза и за мгновения до столкновения, взмыл в воздух. Тот больше не казался мне безжизненной, неосязаемой массой. Ветер стал для меня верным соратником, который всегда начеку.
Словно вновь надев летательный аппарат, я с безумной улыбкой на устах, оформил заднее сальто, на которое не был способен ни один иной разумный под этим знойным солнцем. Взлетев почти на две метра, я распластался спиной, замерев на мгновение, лежа на потоке ветра.
Замелькали сабли, словно сброшенные перья сокола, и в моих противников полетели острые, воздушные ножи. Опуская на ноги, я лишь слышал, как сталкивается лед и земля, превращая друг друга в мелкое крошево.
Огбейен увернулся, изогнувшись водяной струей, Нахэжв выставил булаву как щит, а при столкновении его протащило почти на метр, но тот крепко стоял на своих ногах. Мы замерли, образуя собой длинную, вытянутую линию.
В начале находился мечник, вокруг клинка которого парили водяные капли, готовые пулями сорваться к цели. По центру находился я и песчинки танцевали на ветру, кружащем рядом с саблями рычащем в предвкушении славной битвы. В конце находился юноша, спокойный как скала, с расходящимися вокруг его ног волнами.
Я чувствовал, как кричат Лунные Перья, очнувшиеся от навия, как они готовы рвать и терзать моих врагов. Ощущал, как бешено стучит сердце, вспоминая былые схватки и желая вновь ощутить ледяное прикосновение обманутого Седого Жнеца. И, судя по лицам моих противников, их одолевали те же мысли.
Я чуть согнул ноги, заводя короткую саблю за спину, а старшую выставляя параллельно поясу. Мечник отвел руку назад, схватившись за рукоять и второй ладонью. Юноша упер булаву в землю, напоминая собой согнутую дугу катапульты, готовую взорваться страшным, непрощающим ошибок ударом.
Все стихло. Солнце спряталось за облако, накрывшее тенью Арену. От наших тел шел пар, в котором прочно увязли крики толпы, не достигавшее ушей сражавшихся. Все что я слышал, бешеный стук сердца, все что ощущал — как крепко руки сжимают сталь, не раз побывавшую в самых опасных боях. Все, чего я хотел, поскорее окунуться в океан крови, в котором тонешь без оглядки, слушая лишь ритмы тела.
С какой-то ностальгией и даже радостью, я вдруг расслышал как звонко насмехается надо мной ветер, как он потешается над глупостью смертного, который совсем недавно сразился с богом. Над смертным, которой не отступил даже перед Повелетелем Небес. Мой вечный друг ветер, он был таким же, он никогда не отступал, он мог смести любую преграду и прорваться туда, где жило то, чего на самом деле нет.
Ворон
Там, внизу, на арене, время словно застыло. Три бойца замерли, каждый приняв свою позицию. Толпа ревела и стенала, оглушая и отвлекая внимания, но в то же время она звучала как-то отдаленно, словно через толщу воды, накрывшей того, кто замер, следя за боем.
Гладиаторы стояли, вперившись взглядом друг в друга, и лишь северянин порой отводил взгляд, чтобы следить за обоими. Никто не знал, что будет далее, но каждый видел и ощущал эту жажду схватки, кровавый голод, окутавший сражавшихся.
И тут что-то изменилось. Что-то неуловимое, незаметное, но все же — ощущаемое на грани сознания. Пытаясь разобраться в новых ощущениях, можно было потеряться в дебрях собственных чувств, поэтому никто не обратил на это внимания и продолжил следить за замершей схваткой. И все же тонкий слух мог различить веселое журчание весенней капели, насмешки танцующего в кроне ветра и скрежет камней, катящихся с вершины горы. В следующий миг все изменилось.
Мир буквально взорвался. Вокруг северянина вдруг поднялся настоящий торнадо, почти полностью скрывший фигуру бойца. Мечник, крутанув клинок, взывал водяные ленты, спиралями кружащие вокруг него, словно заковывая в цепи. Юноша с булавой, лишь один ударом ногой о землю, поднял в воздух дюжину булыжников, которые так же заплясали по кругу.
Толпа бесновалась. Она не меньше самих гладиаторов жаждала финала, итога этой безумной, нереальной схватки, где не действует ни один закон вселенной. Но если толпа желала лицезреть финал, то гладиаторы жаждали погрузиться в него. Полностью отдаться себя во власть смертельного потока, безумствующего на проклятом песке, омытым галлонами своей и чужой крови. О нет, возможно, это были совсем не гладиаторы, быть может это были настоящие воины. Хотя, кто знает, что такое воин — становятся ли им, или рождаются, а может быть в воинов посвящают сами боги, нет, никто этого не знал и поэтому все видели лишь безумных берсерков, готовых продать свои души за лишний удар и очередной отзвук скрещенной в бою стали.
Из за тучи показалось солнце, отбросившее луч на горны и вода, ветер и земля ринулись друг на друга. Они устремились в одну точку, не оставляя ни шанса, на то что за этим выпалом последуют другие.
Торнадо столкнулось в водяными лентами, булыжники заколотили о песок и стены. Замелькало оружие. Сабли трещали, сталкиваясь с булавой, меч ревел, рассекая кожаный доспех. Капли крови вылетали из этого безумного танца хаоса, словно разбрасываемые кем-то рубины. Падая на землю, они собирали песок в бурые комочки, которые мгновение позже взлетели в воздух, влекомые за собой ветром.
Вода резала камень, камень разбивал потоки ветра, ветер рассекал плоть. Взгляд не успевал следить за движением берсерков. Они словно размазались, исчезли из этой реальности, переместившись в иную — свою. Воображение слилось с действительностью, грохот оглушал. Но внезапно все стихло.
Замер ветер, рассыпавшись будто облетевшими лепестками. Каплями опали водяные ленты, а расколотые камни вонзились в стены. Перед толпой наконец предстали сражавшиеся. Это было страшное зрелище. Растерзанные, окровавленные, но все еще стоявшие на ногах. Каждый из них был залит кровью, доспехи прочно врезались в плоть, заворачиваясь кроями в глубокие раны, из которых толчками била алая жидкость, заливая золотой песок багровым озером.
Первым упал юноша. Его булава надломилась и вместе с металичским окончанием, на песок летел и павший гладиатор, чья глотка обзавелась вторым ртом, а на теле не оставалось ни следа, где бы не красовался разрез. Стоять остались лишь двое — северянин и мечник.
Впрочем, можно было подумать, что они стояли по чистой случайности. Клинок фехтовальщика прошил землянина насквозь, а сабли гостя Териала, в свою очередь тоже самое сделали с телом коренного жителя летающего острова. Словно скульптура стояли они и не было шанса узнать дрожит ли воздух от их дыхания или схватку не пережил никто. Проносились секунды, сменяясь минутами, а они все так же стояли. Ни хрипа, ни стона, ни крика. Молчаливые изваяния, вот кем они являлись в этот момент.
Когда же уже поднимался Наместник, видимо желая объявить окончание схватки и смерть всех троих гладиаторов, один из них упал. Его руки соскользнули с рукояти и тело глухо опустилось на песок, подкидывая в воздух песчаное облако. На ногах стоял лишь один. И теперь, когда не было преграды, можно было увидеть, как мерно вздымается его грудь. Он все еще дышал.
Тим Ройс
Видимо и у жижи были свои ограничения, так как в этот раз меня лечили по старинке, чем обеспечили целый сонм из не самых приятных воспоминаний. Впрочем, до костоправов наемников им было далеко, так что не стоит жаловаться на не самый лучший сервис. Да и справились они быстро — через декаду я уже был как огурчик, в одиночестве бродя по некогда заполненным помещениям. Стоявшая здесь тишина и полумрак несколько пугали меня, отчего я все больше времени стал проводить либо в комнате, либо на плацу. Вернее — на стене плаца, где слушал шепот ветра, чьих историй было не счесть.
Скрипнули петли и в помещение зашел Старший Малас, навестивший меня всего раз — чтобы поздравить с победой.
— Я пришел чтобы выполнить наш уговор.
Кивнув, я поднялся с лежанки и поспешил к выходу. Ответы были рядом.
