Светлана Уласевич
Эксперимент
Сюжет данного рассказа пришел ко мне во сне, поэтому со спокойной душой и с чистой совестью заявляю, что все персонажи в нем вымышленные и какие-либо совпадения случайны.
Секретная химическая лаборатория, 13.00
На мой стол упала записка, я обернулась и увидела подмигивающего Алека. «Разверни ее!» — прочитала я по его губам. Ах, Алек! Какая же ты прелесть! Завидев мою довольную улыбку, Алек ухмыльнулся и послал воздушный поцелуй. В этот момент в комнату вошел заведующий лабораторией, и Алек поспешно отвернулся, чтобы не скомпрометировать нас. В закрытом научно-исследовательском институте служебные романы не поощрялись. За амуры на рабочем месте увольняли. Муж и жена не могли работать в одной лаборатории. Ну а выходить с работы можно было только по одному, с интервалом в пятнадцать — двадцать минут, либо выезжать на грузовой машине, если договоришься с шофером. Машины отбывали с базы так же редко, но если кто-то выбивал себе место в грузовике либо фургончике, то мог выехать сразу с восьмью — десятью людьми. Некоторые шоферы могли вывезти и больше народу. Главное, опять же договориться с водителем на определенное время, чтобы не сбить график отбытия другим сотрудникам. Тяжелее всего приходилось последним. Сидеть в институте три часа после окончания рабочего дня — любой взвоет. Чтобы никому не было обидно, мы чередовались, кто уходит первым, а кто последним. Но и тут были свои нюансы. Замужних женщин старались пропустить вперед, незамужние могли и подождать. Так уж повелось, что мы с Аликом уходили последними, вот и сблизились.
Шеф вышел в коридор. Я развернула сложенный вчетверо листик и уставилась на чистую бумагу. «Капни индикатором!» — прочла я по губам Алекса. Ну конспиратор. Капнув фенолфталеина, я увидела проявившиеся на листе алые буквы: «Я люблю тебя! Выходи за меня!» — и мое сердце радостно забилось. Я взглянула на настороженного и, кажется, волнующегося Алекса и, улыбаясь, кивнула.
Вернулся начальник, я спокойно, чтобы не выдать себя поспешностью, положила листик на стол и прикрыла сверху книгой. Едва начальство вновь отлучилось, я капнула на бумагу концентрированную серную кислоту, уничтожая надпись. Бумага почернела и слегка деформировалась. На всякий случай остатки листика я разорвала на множество кусочков, самые чистые из которых выкинула в свою мусорку, а более-менее подозрительные смыла в туалете. Конечно, когда мы с Аликом поженимся, уже ничего не скроешь, но пока наши отношения следует подержать в секрете. Ни ему, ни мне не хочется рисковать карьерой.
— Мамаев, Андрохина, зайдите ко мне в кабинет, — возник в дверях шеф, стоило мне вернуться в лабораторию.
«Неужели нас засекли?» — проскочила в голове испуганная мысль. Но нет, не могли так скоро. Или они заметили нас раньше, а теперь просто собираются уведомить. А может, вызывают по работе? Стараясь никак не выдать собственной нервозности, я направилась следом за начальством. Сзади неслышно шел Алик.
В кабинете у начальника было на удивление светло. Шеф указал на круглый стол, предлагая нам самим выбрать места. Мы с Аликом сели через два стула. Не рядом, чтобы не акцентировать внимание на наших взаимоотношениях, но и не демонстративно напротив, чтобы не выдать себя показательным безразличием. Через стул или два самое то. Не слишком далеко, чтобы начальнику не приходилось мотать головой, разговаривая с нами, но и не слишком близко, чтобы беречь собственное пространство. Дверь открылась, и вошли еще три сотрудника из биохимической лаборатории. Чем они занимались, было для нас загадкой, в которую не следовало лезть. Традиционные сплетницы, обитающие во всех научных учреждениях, здесь бы не прижились. Хранители секретов долго не живут. Здесь действуют немного иные законы, и даже стукачи профессиональные. Но не в этом суть. Шеф улыбнулся и тоже присел с краю стола. Тут в комнату вошел довольно представительный мужчина среднего роста. Если бы я встретила его на улице, то ни за что бы не запомнила. Передо мной стоял классический пример заурядной, сливающейся с толпой внешности. Но что-то меня настораживало. Как исследователь я нутром чуяла подвох. Обычно самые невзрачные и обыденные вещи несут в себе открытия.
Мой шеф при приближении этого человека несколько напрягся и, взявшись за пульт, спросил:
— Уже можно начинать?
— Если все пришли, — тихо уточнил незнакомец.
— Пришли, — поспешно кивнул начальник, отчего-то нервничая.
— Это хорошо, — холодно улыбнулся незнакомец и, протянув руку к технике, сказал: — Я сам введу всех в курс дела.
Шеф послушно отдал ему пульт и сел на свое место. Незнакомец включил телевизор.
— Прежде всего я должен сказать, что круг осведомленных должен был быть больше, но в последний момент мы передумали. Всю до конца информацию будете знать только вы как будущие руководители проекта. Прочим сотрудникам ее знать необязательно. Итак, начнем. — С этими словами он включил телевизор. На экране отобразился зеленый луг, на котором паслись кони. — Как вы уже знаете, в некоторых странах апробация созданных лекарств и некоторых веществ проводится на старых лошадях. Однако недавно нам удалось снять несколько иные кадры.
На экране появилась картинка, где четыре свиньи отчаянно грызли друг друга, стараясь добраться до шеи. Животные вели себя как хищники, а не как травоядные. Они рычали, прыгали друг на друга, толкались, пытаясь повалить на землю и загрызть. От увиденного у меня побежал холодок по спине — так неправильно и непривычно было видеть милых розовых хрюшек агрессивными и злыми. Зрелище выпачканных в крови пятачков вызывал тошноту. Незнакомец выключил телевизор и обернулся к нам.
— Думаю, достаточно, — произнес он. — Как вы уже поняли, поведение свиней совершенно атипичное. Скажу больше. Это экспериментальные хрюши. Мы хотим вас привлечь к расследованию данного явления. Ваша задача — выяснить, чем вызвано такое поведение. Вирус это либо какое-нибудь химическое вещество. А также найти пути борьбы с ним.
— Что в нашем распоряжении? — осторожно спросил Алик.
— Кусочек свиной кожи и мяса из задней части.
— А кровь? — подал голос один из биологов. — Она есть?
— Нет.
— Плохо. В ней может храниться полезная информация.
Мужчина скривился, словно говоря: «И сам знаю».
— Мы постараемся ее добыть, — произнес он. — Но вы, полагаю, догадываетесь, что наш агент не поставщик мяса, поэтому ориентируйтесь на то, что есть.
— Сколько у нас времени? — подала я голос.
— Три месяца, — коротко ответил он.
— Это очень краткие сроки! — возмутился все тот же биолог.
— Значит, вам придется сделать все возможное и невозможное! — холодно ответил мужчина. — Для лучшей организации дела вы будете жить и работать в отдельном специально оборудованном здании. Еду вам будут приносить специальные служащие. Связь с внешним миром только по особо важным причинам. Все ясно?
— Да, — раздался нестройный хор голосов. Похоже, коллегам, как и мне, нравилась эта идея все меньше и меньше. Однако что делать? Раз сказали — значит, вперед. Что-либо изменить уже поздно.
Нам дали два часа на сборы и отпустили с работы. А через четыре часа мы в институтском автобусе выезжали за город. Быстро мелькали за окном темные чащи елового леса и кромка серой асфальтированной дороги. Как жаль, что я абсолютно не ориентируюсь, в каком направлении мы едем.
— Что ты обо всем этом думаешь? — тихо спросил севший рядом со мной Алик. Сотрудников собрался полный автобус, и большинство устроились парами по тем лабораториям, в которых работают, поэтому наше с Аликом соседство не вызывало никаких кривых взглядов.
— Не знаю, — честно призналась я, обдумывая его вопрос. — У меня почему-то очень сильно екает под ложечкой и какое-то дурное предчувствие.
— У меня почему-то тоже, — ответил Алик. — А ведь я, в отличие от тебя, хорошей интуицией не обладаю.
— Да уж, — вздохнула я. — Знать бы, что нас ждет.
В это время автобус свернул на проселочную дорогу, запрыгав по ухабам. Я схватилась за ручку над окном.
— А мы недалеко уехали, — заметил Алик. — Возможно, у нашего здания даже канализация будет общей с городом.
— А это здание и не может быть далеко. Если в него спокойно завезут химиков и биологов на три месяца на полном пансионе, то оно самодостаточно. В то же время для химических и биологических лабораторий нужна отдельная от городской системы канализация. Строить новую в тмутаракани — крайне невыгодно в денежном плане. Так что, скорее всего, канализация данного здания действительно будет соединяться с городской институтской канализацией.
— Меня другое беспокоит: почему мы раньше об этом здании не знали?
— Ну если это какой-то секретный объект, то нам много знать и необязательно. А в некоторых случаях даже вредно.
— Ты права, — согласился Алик. — Ого! Смотри!
Прямо за следующей елкой открылся вид на довольно просторное приземистое здание. Лес хорошо его скрывал со стороны дороги. И подозреваю даже, сверху оно будет не шибко заметным. Мое сердце снова тревожно екнуло. Автобус снизил ход и стал медленно парковаться.
Пройдя по узенькой тропке, мы оказались перед небольшими стеклянными дверями. За ними был холл, руководитель группы направился в правый коридор. Через двадцать метров мы оказались в другом холле без окон и дверей. От еще одного холла его отделяла металлическая решетчатая дверь и пара кнопочек. Нам навстречу выскочила кругловатая розовощекая вахтерша.
— Манька, готовь пропуска, ученые приехали, — с каким-то сельским говором крикнула она.
Регистрация прошла довольно оперативно. Похоже, досье на каждого из нас было заготовлено заранее, что, в принципе, логично. Пройдя стальные двери, я вдруг отчетливо представила, что в следующий раз пройти через них могу только через три месяца. Руководитель группы расселил нас по комнатам, которые сильно напоминали гостиничные номера. Вход в каждую был по пластиковым ключам. Нам дали час на обустройство и отдых. В двадцать два ноль-ноль общий сбор в конференц-зале и знакомство с лабораторией.
Новый институт меня приятно поразил. Лаборатории радовали своей укомплектованностью и полностью соответствовали всем стандартам. Мне доводилось бывать в командировках в Швеции, Германии, Австрии. И теперь, когда я осматривала свое будущее рабочее место, у меня возникало ощущение, будто я снова за границей. Разнообразие методов исследования приводило в восторг. В некоторых институтах годами стоишь на очереди и ждешь приборы. Здесь же были даже самые дорогостоящие, в том числе и те, которые так трудно было добыть у нас.
— И что ты обо всем этом думаешь? — тихо спросил Алик, когда мы возвращались с планерки в свои комнаты спать.
— Завтра будет виднее, — пожала плечами я. — Одно ясно: надо попробовать начать с элементного анализа. А там уже будем плясать.
— Я тоже так думаю, — улыбнулся любимый.
Засекреченная лаборатория,
следующий день, 6.00
Ученые — творческие люди, и, как у всех творческих людей, их работа начинается в разное время. Кому-то комфортно встать в четыре-пять утра и провести эксперимент, кто-то просыпается только к обеду и проводит за исследованиями вечер и первую половину ночи. Что поделаешь, если ритмы мозговой активности у каждого разные. Плюс засекреченной лаборатории был именно в том, что мы могли сами организовывать свой график.
Я жаворонок. Нет ничего лучше, чем встать рано, выпить чашку крепкого кофе, совершить пробежку и сесть работать. Все еще спят, и никто тебе не мешает, природа только начинает просыпаться. Выйти из института я не могла, но предоставленным тренажерным залом воспользовалась вовсю. Вместе со мной занимался только один из биологов и знакомый биохимик по имени Важек.
Заспанный, зевающий Алик появился в лаборатории уже тогда, когда я подготовила образцы для анализа.
— Это все мне? — зевнул Мамаев.
— Да, Алик, вперед, — улыбнулась я. — А я пока, если не возражаешь, пойду поем и посплю.
— Конечно-конечно, дорогая коллега, — улыбнулся он.
Сколько я проспала, не знаю, но разбудил меня удивительно озадаченный Алик.
— Марина, — потряс он меня за плечо. — Марина.
— Чего тебе, л… — приоткрыла я глаза и тут же прикусила язык. Блин! Чуть не выдала нас! А здесь же камеры повсюду! Надо быть начеку. Итак, я чуть не назвала его «любимым», надо обыграть произнесенную букву «л». — Чего тебе, лодырь?
— Я потрясен результатами анализа. Никаких посторонних веществ или инородных элементов не обнаружено. Единственное, меня поражает повышенное содержание в тканях серебра, меди, свинца и ртути.
— И что ты думаешь?
— Отравление ртутью может вызывать приступы повышенной агрессии и помутнение рассудка.
— Но что там делают остальные металлы? Все они в большей или меньшей степени обладают биоцидными свойствами. Они могли содержаться в лекарствах, которые давали свинкам, чтобы их вылечить.
— А могли быть частью препаратов, вызывающих столь атипичное поведение.
— Или содержание данных металлов можно объяснить экологией среды, в которой они выросли.
— А что говорит тебе интуиция?
— Мне кажется, что это вирус, но надо разрабатывать все версии.
Засекреченная лаборатория,
две недели спустя, 16.00
Я отвернулась от компьютера и протерла глаза.
— Послушай, Алик, чем больше я разбираюсь в этом деле, тем больше мне кажется, что это просто вирус. Надо посоветоваться с биологами.
— Они ничего не говорят.
— Но это наш общий проект! К тому же утаивая друг от друга информацию, мы просто ничего не добьемся.
— Ты права, надо попросить об общем сборе.
Только мы так решили, как в дверь раздался стук и появившийся следом биолог, руководитель лаборатории, взволнованно произнес:
— Извините, но нам, кажется, надо с вами поговорить.
— И мы того же мнения, — ухмыльнулся Алик. — Как насчет общего сбора через час в конференц-зале?
— Это хорошо, но теперь идите за мной. Это лучше показать, чем рассказать.
Мы последовали за Виктором. Я думала, он поведет нас в лабораторию, но он завернул в сторону больничного крыла. Мы миновали спортзал, кухню и вошли в медпункт. Когда руководитель биологической группы направился в сторону изолятора, я насторожилась:
— Что происходит?
— На второй день нашего пребывания на базе один из наших сотрудников делал вытяжку и случайно пролил на себя раствор.
— И вы промолчали? — возмутилась я.
— Ну мы соблюли всю технику безопасности и утилизировали все по правилам. К тому же мы тогда не знали, что это вирус…
— Вы все равно должны были сказать нам! — разозлился Алик. — Мы же команда. Зачем вы умалчиваете о таких вещах?
— Простите, привычка, — вжал голову в плечи Виктор Николаевич. — Я не хотел никому вредить или о чем-то умалчивать.
— А что с сотрудником?
— Смотрите, — указал Виктор на закрытый блок, в котором в истерике бился взрослый человек. — Безумие и повышенная агрессивность прогрессировали стремительно. Мы заметили, что в человеческом организме он развивается еще быстрее, чем у животных.
— А какой вид?
— Он уникальный мутант. Хотел бы я видеть того, кто его создал.
— Что будем делать? — поинтересовалась я.
— Нам нужно лекарство, — вздохнул биолог.
— Предлагаю встретиться всем в конференц-зале через двадцать минут. Обменяемся информацией и выработаем стратегию. Надо подключить наших органиков-синтетиков и биохимиков.
— Можно еще попробовать сделать какое-нибудь лекарство с теми катионами металлов, что мы нашли в организме свиньи.
— Не факт, что они помогли. Но есть риск, что от того пациента заразился еще кто-то.
Биолог вздохнул, но промолчал.
Засекреченная лаборатория,
полтора месяца спустя, 14.00
Ситуация на базе резко ухудшилась. Почти у половины ученых (а это около двадцати человек) обнаружились признаки заражения экспериментальным вирусом. Десять мужчин вступили в стадию сильнейшей агрессии. Погибло уже пятеро. Среди них три женщины. Нападения были внезапными, и они, как наиболее беззащитные, пострадали первыми.
Мы объединились и целыми днями стараемся найти противоядие, но пока, как назло, ничего не получается. В процессе исследований удалось выяснить, что причиной заболевания первого человека оказался не несчастный случай в лаборатории, а нечто иное. Скорее всего, кто-то из персонала специально нас заразил выделенным на первой неделе вирусом. Смутные подозрения указывают на помощника представителя секретной службы, который нас сюда доставил. Больше этот человек на базе не объявлялся. На наши просьбы о помощи никто не отозвался и не выслал нам ни подкрепления, ни лекарств. Спросили только, какие успехи в разработке противоядия, и попросили подробно записать признаки и стадии заражения «агрессивным вирусом». Мы с Аликом работаем в поте лица и стараемся лишний раз не появляться в общественных местах. То, что нас бросили на произвол судьбы, бесит неимоверно.
Засекреченная лаборатория,
два месяца спустя, 14.00
Сегодня заболело тридцать человек, шестнадцать уже мертвы. Командир группы биологов заперся в своей лаборатории и отказывается выходить до окончания проекта.
Его сотрудники — биологи разделились на два лагеря. Одни заперлись в лаборатории и работают в поте лица, надеясь найти противоядие. Вторые также заперлись у себя в комнатах в надежде выжить.
С нами связался руководитель проекта, тот самый с неприметным лицом, спросил, как продвигается разработка противоядия. И сообщил, что не откроет двери лаборатории до тех пор, пока мы не найдем лекарство. Мы сообщили, что у нас больше половины людей больны. Он посоветовал нам поторопиться с решением, так как помогать не собирается. А заболевших использовать в качестве подопытных кроликов. Проблема в том, что зараженные пытаются впиться нам в горло. Я теперь сплю с пистолетом под подушкой. Обстановка на базе ужасна. Меня до глубины души поражает то, что правительство оставило нас, ученых, на произвол судьбы. Если они хотели посмотреть, как вирус будет убивать в человеческой среде, то зачем задействовать для этого ученых с коэффициентом умственного развития выше ста двадцати? Что за бессмысленная трата генофонда? Или они надеются, что мы сильно испугаемся и найдем противоядие? Так бред это все! Не находятся результаты так быстро!
Я не выдержала и швырнула в камеру вазу. В комнату вскочил перепуганный Алик.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
Все ли со мной в порядке? Все ли со мной в порядке?! Да разве он не видит, что нет?! И тут меня словно громом поразило. Я же не была раньше такой агрессивной.
— Ты чувствуешь то же самое, что и я? — вмиг севшим голосом уточнила я.
Под моим пристальным взглядом любимый поежился и судорожно сглотнул.
— Ты спрашиваешь про ощущения, как будто мне хочется тебя убить? — хрипло уточнил он, понимая, к чему я клоню.
— Да, — кивнула я.
Алик задумался и приложил руку ко лбу.
— Да, Марина, что-то похожее проклевывается, и температура, кажется, поднялась.
Мне захотелось выть и ругаться. А еще разнести эту базу на тысячу осколков. Господи, ну и за что мы так вляпались?! Ведь все, чего я хотела, — это просто тихо и мирно жить, любить мужа, растить детей. Зачем мне научное исследование, отягощенное страхом за собственную жизнь?
— Сколько у нас с тобой еще времени?
— День или два, — всхлипнул Алик. — А дальше мы сойдем с ума.
— Служба закрылась. Это они сначала забрали наши разработки, а теперь стараются убрать свидетелей, а заодно и на людях проверить.
— А может, они заразили нас, чтобы поскорей стимулировать процесс создания противоядия?
— Я не знаю, что это за вирус и как он развивается в организме. Биологи утаили, но ждать я никого не намерена. Я не уверена, что мы успеем найти противоядие, хотя попробовать стоит.
— Марина, а что будет, если мы его не найдем? Мы же уже два месяца бьемся, а тут — два дня!
— Алик, ты хочешь умирать?
— Нет.
— Тогда за работу.
Засекреченная лаборатория,
два месяца пять дней спустя, 11.00
— Ну как? — обернулась я к Алику.
— Пока безрезультатно, — ответил он, углубляясь в расчеты. — Я не знаю, что еще придумать. Пробую сейчас взломать компьютер биологов.
— Знаешь, милый, иногда хочется ругаться матом и разнести все в пух и прах. А еще лучше отправить этот вирус тем, кто нам так удружил. Пусть бы сами с ним сражались.
— И что ты предлагаешь? — хмыкнул Алик, барабаня по клавиатуре. — Подать жалобу?
— Да хотя бы слить вирус в канализацию, он относительно стойкий.
— Но погибнут тысячи людей! Мы же клятву давали не вредить!
— А прерывать нашу собственную жизнь легким росчеркам пера справедливо? Где же вездесущий эксперт? Как они могли натравить на нас нашу же работу? Уже за то, что они отнеслись к нашему интеллекту так расточительно и наплевательски, надо отплатить. Пусть зараза вырвется на волю. Если она не заразит кого-то из наших обидчиков, то возникшая волна эпидемий привлечет иностранных коллег. И секретное оружие перестанет таковым являться, изобретут противоядие.
— Марина, опомнись! Это в тебе вирус говорит. Мы же клятву давали.
Я вгляделась в лицо любимого. Он по-прежнему оставался человеком. Даже сейчас он в первую очередь думал о других, совершенно не осознавая, что его собственная жизнь висит на волоске.
Эти пять дней мы работали как проклятые. С утра до ночи в поисках лекарства. Сколько мы экспериментальных образцов попробовали — не счесть. С каждый днем я наблюдаю за любимым и боюсь, что вот-вот в нем пробудится великий садист. Такое напряжение сильно напрягает. Я уже боюсь повернуться к Алику спиной.
Засекреченная лаборатория,
два месяца десять дней спустя, 11.00
Вирус во мне развивается гораздо медленнее, чем в коллегах. Может, причина в моем сильном иммунитете? А может, мы с Аликом нащупали верный путь? Уже восемь дней назад мы должны были свихнуться, но этого не происходит. Мы все еще человечны и сдерживаем свои порывы.
Из ученых осталось в живых только пять человек. Причем в данный момент двое находятся в лазарете и пытаются выбраться оттуда, чтобы убить нас троих. Я, Алик и Виктор, руководитель лаборатории биологов, пьем экспериментальное лекарство, основанное на хелатном комплексе серебра с органическими лигандами. Пока помогает. Есть надежда, что мы успешно завершим эксперимент и отправимся домой. Мы с Аликом сыграем свадьбу и уволимся. Или сначала уволимся, а потом сыграем свадьбу. В любом случае я сыта по горло такой работой.
Я готовила результаты для отчета, когда в комнату ворвался Виктор. С криком: «Убью, сучка!» — он кинулся ко мне.
Я мгновенно отпрыгнула и попятилась назад.
— Виктор, что случилось?
Мужчина не отвечал, только смотрел плотоядным взглядом и постепенно подкрадывался ко мне.
— Виктор? — позвала я. — Виктор, ответь, что случилось?
— Ты случилась, — прошипел он. — Ты на свет родилась! Убью, дрянь!!!
Биолог оторвал от стены аварийный топор и кинулся на меня. Недолго думая я отскочила к тяге.
— Виктор, вы принимали лекарство?
— Не помогает твоя панацея! — прорычал визави и вновь кинулся на меня. Я видела, что происходит с жертвами зараженных людей, поэтому, не раздумывая, плеснула концентрированной кислотой ему в лицо.
Мужчина схватился руками за голову и истошно завопил. В комнату влетел Алик. Мгновенно оценив ситуацию, он вскинул пистолет и нажал на курок. От звука выстрела задрожала посуда, а на груди биолога расцвело алое пятно. Похоже, из-за боли от ожога Виктор даже не понял, что его подстрелили. Но вот он со стоном завалился на пол и замер. Я отвернулась, борясь с тошнотой. Ожоги от концентрированных кислот — ужасное зрелище. Под трупом расползалась лужа крови, а у меня в ушах все еще слышался предсмертный вдох, в котором смешались удивление, грусть, тоска и какое-то странное облегчение. Наверно, Виктор понял, что пришел конец его мучениям.
Алик подбежал ко мне и обнял за плечи:
— Ты как? В порядке?
— Нет, — замотала я головой. — Он сказал, что лекарство не действует; тогда мы, получается, обречены.
— Ты же сама просила меня быть оптимистом.
— Ученые в лазарете перегрызли себе глотки, — указала я на монитор, показывающий медблок.
— Но мы-то еще живы!
— Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше. Агрессия пропала. Дай-ка сюда то лекарство. Мне кажется, оно помогает.
— Держи.
— Надо готовить результаты и выбираться отсюда.
Через два часа мы стояли перед железными воротами.
— Не велено никого выпускать! — отрицательно качала головой вахтерша. За ней стояли двое парней с автоматами наперевес.
— Но мы завершили проект! — возразил Алик.
— Вот и связывайтесь со своим начальством. А я приказ нарушать не буду!
— Так свяжитесь с ним! У нас все провода повреждены, а сотовый телефон не берет! — возмутилась я. — Скажите, что мы изобрели противоядие!
— А ну марш туда, откуда пришли, тунеядцы!
— Дура! — взревела я и кинулась вперед.
Бабулька отпрянула назад, охранники вскинули автоматы, но сильные руки Алика оттянули меня назад.
— Пошли, Марина, — прошептал он мне на ухо. — Пошли отсюда.
Засекреченная лаборатория,
два месяца двадцать дней спустя, 12.00
Вернувшись в исследовательские лаборатории, мы сожгли тела умерших в маленьком крематории, оборудованном для уничтожения зараженной одежды и трупов животных, провели полную дезинфекцию помещений и принялись ждать.
За нами так и не приехали, зато сегодня ворвались в поисках крови зараженные охранники и вахтерша. Я и не подозревала, что, когда хочешь жить, можешь так легко убить.
Когда мы стали оттаскивать трупы в крематорий, из вентиляционных шахт пошел странный газ.
— Что это? — испугалась я.
— У меня такое чувство, что это «вирус агрессивности» в больших концентрациях, — пробормотал Алик. — Кажется, в наших жизнях не заинтересованы. Зато им интересно, вырабатывается ли на этот вирус иммунитет.
— И что ты думаешь по этому поводу?
— Время покажет, — пожал плечами Алик.
Засекреченная лаборатория,
три месяца спустя, 12.00
Оказалось, что повторное заражение возможно. Причем протекает оно в еще более тяжелой форме. С каждым днем мы становились все агрессивнее и агрессивнее. Хотелось всех убить, раздавить, уничтожить.
Мы прекратили спать с Аликом в одной постели. Мне стало страшно поворачиваться к нему спиной; когда он входил в комнату, я напрягалась. С каждой минутой нервы натягивались как струна. Я прямо чувствовала, как доводит вирус мой организм до предела.
— Марина, — обернулся ко мне бледный Алик. — Можно тебя попросить пристрелить меня, если я на тебя нападу. Я не могу позволить себе убить любимую.
Я взглянула на дорогого мне человека, молча кивнула и зарядила пистолет.
— Ты меня тоже пристрели. Иногда проще умереть, чем жить, зная, что сделал.
Мы сели в кресла и стали смотреть друг другу в глаза. Странно вот так любоваться любимым и чувствовать, как утекает жизнь, понимать, что мы будем последним, что увидит другой на этом свете.
Через три часа из носа Алека хлынула кровь — последний признак заражения. Я тоже почувствовала на губах металлический вкус, и внутри вспыхнула ярость. Убить, разорвать, растоптать. Я взглянула на свою половинку в последний раз и взвела курок.
Алик, сидя напротив меня, зеркально повторил мои действия. Вместе навсегда. Не так я хотела выйти за тебя замуж. Родить детей. К сожалению, все перечеркнул этот эксперимент. Чувство тоски и сожаления заглушила слепая ярость. Минута до срыва, тридцать секунд. Мы направили пистолеты друг на друга. Алик дернулся и кинулся вперед, я нажала на курок и краем сознания отметила, что его выстрел прогремел почти одновременно…
Эпилог
Засекреченная лаборатория,
три месяца спустя, 21.00
В конференц-зале напротив друг друга в креслах полулежали мужчина и женщина. Баллистическая экспертиза констатировала два самоубийства.
В это время глава проекта «секретный ход» получил письмо на электронный ящик:
«Здравствуйте, уважаемый руководитель, бросивший сорок прекрасных специалистов на произвол судьбы. Вы надеялись, что в экстремальных условиях, когда под угрозой собственная жизнь, мы разработаем противоядие? Увы, но есть вещи, которые нам неподвластны, мы не боги.
Наверно, вы считаете, что незаменимых людей нет, но это не так. Хорошим генофондом и мозгами не разбрасываются ради экспериментов. Возможно, вы сейчас скажете, что мы неудачники, раз не смогли спасти собственные жизни? Там были лучшие светила науки и удивительные умы, а чтобы вырастить новых вам потребуется около десяти лет. Но если вы так не считаете, то предлагаю вам самим попробовать свои силы.
Вы думаете, что моя последняя разработка — противоядие от нашего вируса, но это не так. Когда вы не пустили нас с Аликом на свободу, я уничтожила начавшее помогать лекарство, заменив его неудачным образцом. Кроме того, я заразила этим вирусом оставшихся в лаборатории биохимиков и биологов, а также животных и выпустила их на свободу. И даже если крысы не смогут добежать до города (в чем я очень сомневаюсь), то голуби еще никогда не подводили. Надеюсь, вы оцените мой прощальный привет. И помните, нет на свете более коварного и предприимчивого врага, чем обиженная женщина.
Жду вас на том свете, Андрохина Марина Юльевна».
А через неделю город охватила странная болезнь…
