Улаш-Батор называли богиней воров, в принципе довольно заслуженно. Богиня Везения пользовалась особым почетом именно у представителей этой самой древнейшей профессии, а еще у адептов, заядлых игроков и некоторых лекарей. Больше никто к богине Везения не обращался и даже считал это забавным или постыдным, вроде как детской смешной привычкой не наступать на трещины, иначе будет беда. Вот и с Улаш-Батор так, удача вроде бы никому не помешает, но принести ей жертву, поверить во все это, значит признать, что за все свои годы ума не нажил, сопляк совсем. Что, от просьбы алмаз свалится с неба в твои руки? Кто в это поверит? Только дети. Еще ее называют богиней детей, потому что ей безотчетно верят только они, и чаще всего именно их можно увидеть здесь в дневные часы. Дети боятся серьезных строгих богов.

Статуя Улаш-Батор, закутанной по самые глаза в одеяние женщины, с хитрым, смеющимся прищуром, мне всегда нравилась. Она стояла во всех общих Храмах, обычно в уголке, в то время как центр занимали гневливые божества Справедливости и Милосердия. Она как будто и не участвовала во всей этой божественной суете, и только глаза вечно смеялись, будто она знала хорошую шутку. Вы думаете, что вы можете без меня, но на самом деле даже могущественный Ибраки рухнет на колени, если я дам везение другому. Ей было плевать, что мало кто поклоняется ей, Улаш-Батор была выше этого и всегда была неуловима и насмешлива. Нет никого смешливее Судьбы. Временами я ее ненавидела. Но кто знает, не принеси я ей дар, вдруг было бы еще хуже.

Я подошла к ее статуе, стоящей в полумраке зала, и медленно опустилась на колени. В этой части Храма, как обычно, никого не было, даже запах благовоний сюда почти не доносился.

— Помоги, — прошептала я, глядя в это мудрое, смешливое, непонятное лицо, скрытое шелковой вуалью. Улаш-Батор наблюдала за мной из-под полуприкрытых век, непонятная, непостижимая. Сама Судьба. — Помоги, — повторила я, выкладывая перед ней свои последние медяки, они отражали тусклый отблеск свечей и казались еще более поцарапанными и старыми. Жалкий дар. Вот только Улаш-Батор плевать на золото, она само Везение и наверняка богаче остальных богов, ей главное, кто и какой по значимости дар принес. В детстве я ей жертвовала липкие лежалые карамельки, отрывая их от сердца. Как-то я подарила богине браслетку из красивого камня, когда везение мне было нужно больше, чем даже это самое любимое украшение. Пришло ли, не знаю. У судьбы, как у монеты, две стороны, и временами не поймешь, благом ли все это обернулось или нет. Но несмотря на все, я всегда оставалась ее почитательницей. Я приходила, и была тишина и полумрак зала, и я надеялась, что сбудется мое желание. Другим богам я не верила. Забавно. Наверно, потому, что именно от нее чаще всего получала подлянки. Теперь я отдала ей последние медяки из стипендии. Странно, как меняется значимость вещей в жизни.

Улаш-Батор стояла, чуть опустив правую руку под покрывалом, словно принимая дар. Губы улыбались. Судьба любит шутки. Я не сказала больше ничего, потом поднялась с колен. Я прошла мимо статуй Ибраки Справедливого, воина и мудреца, широкоплечего скуластого мужчины, сжимающего меч. Я прошла мимо сутулого старика Гиара, бога магов, и прекрасной Фалькары, богини Милосердия, я прошла мимо богато украшенных статуй дородного Хенели — Торговца и кудрявого юноши Джака — Любви. На выходе не выдержала и обернулась. Улаш-Батор стояла в полумраке зала, хрупкая задумчивая женщина среди внушающих трепет и страх статуй других богов, и, казалось, улыбалась.

Загоны были построены гораздо позже, чем Академия, всего лет тридцать назад, что сказалось на их внешнем виде. Сама Академия возведена из строгого серого камня, неподобающий веселенький оттенок строения принимают только на рассвете и на закате, но с законом вращения солнца вокруг нашего мира архитектор ничего сделать не мог. Основное здание и двенадцать башен-пристроек к нему, соединенных крытыми переходами, имеют тяжеловесный казенный вид. Когда смотришь, появляется ощущение, что скорее весь мир разрушится, но Академия все так же будет стоять на этом месте. Училище Искусства Волшебства было построено в 70-х годах позапрошлого века по указанию тогдашнего короля. Георгес Девятый, кстати, и поныне жив и изредка отслеживает судьбу своего творения, учреждает премии лучшим адептам имени себя, временами даже приезжает на церемонии посвящения. Трон он спихнул одному из внуков; сыворотку омоложения короли, к зависти всего остального населения, могут доставать в любом количестве.

Академию проектировал какой-то знаменитый архитектор, но загоны, которые достраивались для магических существ, никто не планировал и тем более не особо старался при постройке. Если бы четыре десятка сараев поставили в два ряда и соединили между собой крытым коридором, то вышли бы один в один наши загоны, которые всегда навевают на меня мысли о сельской местности. Еще бы пару свинок пустить, и весь деревенский колорит передан.

Позже ночью, дергаясь от каждой тени, я провела боевую магичку в загон к Ротару. Я уже успела изучить распорядок: к двум часам мои однокурсники окончательно расходились, а сами драконы впадали в подобие спячки. Всем сейчас не до нас. Но все равно, заходя в загоны, уже готовилась выдать объяснение. Внутри было тихо и темно, лишь сумрачно, как ночник, горел единственный светильник. Я повертела головой, прислушиваясь к звукам. Никто здесь ночевать не остался. Обошлось.

— Так вот вы как, летунчики, живете, — выдохнула Феолески. — А я-то все думала…

По ее лицу я поняла, что она ожидала худшего. Смотря на загоны снаружи, все ожидают. Я провела Риалис в помещение, где содержался Ротар, и остановилась на пороге, привычно со страхом вглядываясь, пытаясь определить дыхание. Дракон смятой кучей тряпья лежал в углу, и ночные сумерки скрадывали его очертания.

— Шхэн, кошмар, я и не думала, что твоему дракону настолько паршиво, — с суеверным ужасом сказала Риалис. — Он живой-то еще?

— Заткнись!

«Кто она, лхани? Лечить?» — Дракон поднял до этого безвольно лежащую на лапах морду, настороженно всматриваясь в Феолески. Всех драконьих лекарей, звероведов, он знал в лицо, а другие сюда обычно не заходили.

«Скоро лечить, — подумала я, — а пока не кусай эту. И потерпи».

«Хорошо, лхани…»

Феолески достала нож, странный посеребренный кинжал с какими-то вензелями, в полумраке не очень-то разглядишь. Кровь получить от Ротара было даже проще, чем мы ожидали: в том месте, где чешуя выпала, кожа была тонкой и незащищенной и легко поддалась. Магичка подставила к краю раны кувшин. Кровь вытекала вялыми редкими толчками, и я с ужасом подумала, что будет, если порез не закроется совсем.

— Думаешь, такая кровь подойдет? — с сомнением спросила Феолески.

— Заткнись! — рявкнула я. — Он дракон! Он магическое существо! Просто он немного болеет. И еще одно слово…

— Да поняла я, поняла. — Дальше все происходило в молчании. Ротар не шевелился, словно совсем ничего не чувствовал, только с неприязнью глядел на склонившуюся над ним Риалис.

«Скоро все закончится. Потерпи. Завтра мы вылечим тебя».

«Мне холодно, лхани». Я села рядом, положила его голову себе на колени. Феолески посмотрела на нас с плохо скрытой жалостью, скривила губы, потом отвернулась к стене. Откашлялась.

— Ну, я покурить. Вы только целоваться без меня не начинайте.

Она не так плоха, как кажется. Правда. Я наложила повязку на худой бок, белая ткань сразу же начала темнеть, тяжелеть от проступающей крови.

«Не надо, лхани». Я не поняла вначале, что он говорит не о перевязке. «Что-то плохое будет, не надо».

«Ты потерпи, Ротар. Чуть-чуть».

«Осторожней, лхани. Я защищать тебя». — Он дернулся, попытался встать на лапы. Ценой жизни, ценой смерти. Ценой боли защитить того, ближе кого нет. Я сглотнула ни с того ни с сего образовавшийся в горле ком, говорить почему-то стало трудно. Мой дракон.

Дом, снятый у какой-то милой старушки, переехавшей к внукам и решившей подзаработать, было легче принять за нежилой сарай, чем за место, где стоило бы ночевать, даже не зажигая свет и не впечатляясь окружающей разрухой. Как пересказала Феолески, старая карга клялась и божилась, что уже не раз сдавала жилье адептам и те всегда оставались довольны, а то, что штукатурка обваливается, окна с трещинами, мебель хорошо если в прошлом веке была сделана, про это она как-то не упоминала. Мне было все равно, не жить же нам здесь, но Феолески, из чьего кармана в основном платили за жилье, яро возмущалась наглостью старой перечницы, разбавляя воплями нервное беспокойство из-за ритуала. За эту цену можно было снять что-то и поприличнее.

Но удобным было то, что развалюха была почти за чертой города, а сама хозяйка лишних вопросов не задавала, мало ли для каких страшных экспериментов или жертвоприношений адепты дом снимают. Старуха, похоже, навидалась всякого. Лучше всего было бы, конечно, обойтись вообще без этого, но ритуальная магия основана на нанесении знаков на ровную поверхность. Если вызов проводить подальше от людских глаз, хотя бы в лесу, то эту ровную поверхность шхэн там найдешь, к тому же может пойти дождь или появиться кто-нибудь вроде любопытного грибника. Или магические эманации привлекут разную лесную нечисть. Будь это обычный ритуал, еще можно рискнуть, но демон вряд ли согласится работать на нас с первой же минуты, а держать его на природе, где защитный круг может разрушить что угодно, слишком опасно. В Академии тоже не проведешь. Архимагистров там, по крайней мере, пятеро, один декан чего стоит, проще самим пойти и признаться, что мы затеяли. Как было высчитано, между этим домом и Академией несколько миль, вполне хватит, чтобы никто из профессоров ничего не почуял.

Внутри дома было душно и жарко. Мебель, потемневшая от времени, покосившаяся и покрытая пылью. В стеклах старого серванта отражались комната и дверь в коридор. Большая часть вещей была вытащена, чтобы освободить место в центре комнаты. Пахло старостью, тленом, запустением. Невыполненными надеждами и древними вещами, которые, может, и значили что-то для хозяйки, а может, она их люто ненавидела. Меня не отпускало ощущение, что мы нагло заглянули в чужую жизнь, и старуха вот-вот явится сюда надавать нам по шее.

Побывавшие здесь до нас адепты оставили о себе память в виде нескольких пустых бутылок, обрывка конспекта и какой-то пролившейся алхимической дряни на полу. Вряд ли здесь хоть кто-нибудь когда-нибудь ночевал. Думаю, даже мы, храбрые демонологи, на это не решимся. Я смотрела, как эльф с Ильдаром, то и дело обмакивая кисти в кувшин, чертят знаки высшей магии на тщательно вымытом полу. Я сидела на краю стола, где уже, методично разложенное по порядку, было все, что пригодится нам, и, поджав ноги, старалась не мешать. Третий час ночи. На все про все — полчаса. Даже странно думать, что через полчаса уже все закончится. Закрыть бы глаза и открыть уже потом. Да я-то ладно, я узнала об этом лишь вчера. Ожидание Феолески, Иля и эльфа длилось месяцы. Так долго готовить этот самоубийственный обряд, и всего полчаса, которые решат, выживем мы или нет, исполнит демон наше желание или расхохочется в лицо. Иногда время невероятно долго тянется, каждая секунда как целая жизнь, и уже неважно, сколько ждала перед этим. Один день или месяцы.

От приторно-удушливого сладковатого запаха слегка кружилась голова. Кровь — всегда сила. На том и стоят все обряды кровной магии, пролившаяся кровь позволяет перешагнуть границу возможностей, опыта, реальности. Чем больше магии в ней, тем сильнее ритуал. Кровь магов, кровь девственниц, которая почему-то действительно гораздо больше подходит для такого вида магии. Но и кровь девственницы или архимагистра не сравнится с кровью дракона. Даже умирающего.

— Закончили, — бесцветным голосом сказал эльф. Ильдар отошел, вытирая руки о край мантии, явно не думая о том, что делает.

Я посмотрела на рисунок на полу. Белая ровная меловая линия, будто подчеркивающая засыхающие кровяные брызги. Ни разу не горевшие свечи по кругу рисунка. Я немного интересовалась ритуальной магией, но моих жалких знаний не хватало на то, чтобы оценить все изящество колдовского обряда, который сейчас прорвет Грань мира. Понимала я только одно: это неповторимо сложное, настоящее произведение искусства, когда каждая линия сама по себе уже законченный шедевр.

В воздухе пульсировала накопившаяся, вот-вот готовая выплеснуться магия, и во рту противно пересохло, как во время жары. Объем энергии был настолько велик, что она стала почти видимой. Если закралась ошибка, если круг призыва не выдержит, нас художественно размажет по стенам, как на той картинке в книге.

— Чертеж рассчитан на четверых. Даже не надейтесь передумать, — словно прочитал общие мысли эльф. «Этот не передумает», — злобно подумала я.

— Да мы что. Мы ничего, — блекло хохотнула Феолески. — Я вот только домой схожу, кажется, я что-то там забыла.

— Риалис, твой знак огня.

— Да? Ну ты меня лучше знаешь, Алли. — Эльф посмотрел на нее с вымученным терпением, пересилив себя. Так мать смотрит на своего ребенка, который шалит и не перестает беситься. Но рука на него все не поднимается и не поднимается.

— Вон тот знак, напротив тебя. Круглый, с тремя хвостиками. Встань прямо на него, и во время ритуала, что бы ни увидела, не сходи!

— Да знаю я, знаю. И не сойду. — Она, медленно переступая через подсыхающие линии, встала на нужном месте и тут же поморщилась: — Как молнией долбануло! Так и надо?

Эльф задумчиво на нее посмотрел, потом все-таки кивнул.

— Тай. Встань на знак воздуха. Он…

— Я знаю, как выглядит, — заткнула его я. В другое время было бы забавно послушать его мучительные объяснения, но только не сегодня.

Я так же медленно, нерешительно приблизилась к вычерченному на полу «тэа», знаку птицы. Да, я боюсь. И шхэново хочется смотаться, но иногда бывает что-то сильнее, чем страх. Иногда больше значит кровь моего дракона, которой все это нарисовано, и он сам, оставшийся где-то там, в одиночестве, в темноте загона. Иногда страх, боль совсем не имеют значения. Сначала поставила одну ногу, потом другую. Ощущения были неприятные. Будто сотня иголок пробежала вверх от ступней, вдоль позвоночника и вонзилась глубоко в затылок, засела там, как паучиха, откладывающая свои яйца. Ставки сделаны. Теперь осталось только ждать. Шхэновы полчаса.

Алдан встал на знак воды, некромант выбрал землю. Я подумала о том, что знаки удачно подобрались для каждого по его сути, за исключением эльфа, хотя знак воды для него тоже может что-нибудь значить. Магический светильник, до этого освещавший комнату, погас. Мы стояли в темноте и чувствовали, как она обволакивает нас, тяжелая, душная.

— Ну долго нам так стоять? Или ты, Алли, решил использовать возможность пощупать чью-то задницу? Если мою, то я согласна!

Феолески неудачно решила разрядить обстановку. Никто ей не ответил. Все звуки в этой тишине казались нелепыми. Что-то назревало, готовилось прорваться, как хрупкий росток цветка прорывается сквозь хранящее его семя. Казалось, протяни в темноту руку, и сможешь дотронуться. И установившееся спокойствие было хрупким, ожидающим.

У меня клацали зубы, и я не пыталась делать это потише. Свечи зажглись сами по себе, вспыхнули десятки маленьких огоньков, разом озаряя комнату. Бледная, старающаяся не показывать, но насмерть перепуганная Феолески. Сосредоточенный, что-то прикидывающий Алдан. Отблеск свечей придавал нечто демоническое его эльфийской морде. Я клацала зубами уже так, что у меня грозило свести челюсти. Пусть тело боится, чего ему мешать, я-то сама не дрогну. Ильдар, стоящий странно смирно и тихо, будто вот-вот рухнет в обморок.

— Начинаем, — сказал эльф. Эта беспринципная, знающая, на что идет, сволочь, втянувшая в это и нас.

И мир вздрогнул.

Прямо передо мной, в пределах границы круга, появилась непроницаемая тьма. Она ничего не могла причинить нам, олицетворениям четырех стихиалей в этом ритуале, сейчас нас держали сами основы мира, но перед моим лицом будто разверзлась бездонная пропасть, и моя душа испуганно ухнула туда. Так вот что там за Гранью… Одна лишь темнота, беспроглядная, никогда не знавшая света, ненавидящая его. Она завораживала и зачаровывала, хотелось сделать шаг вперед и войти в нее, исчезнуть навсегда или стать единой с ней, но, что бы там ни было, наконец прекратить это мучительное балансирование на грани. Можно было оглянуться назад и увидеть обычные стены, обычную комнату, но не хотелось оглядываться.

— А теперь ждите. Ждите и не смейте двигаться с места, — хрипло каркнул эльф, словно одно-единственное слово разорвало ему гортань.

В темноте зажигались звезды, маленькие белесые огоньки, они кружились то вдалеке, то вблизи, скрадывая и искажая расстояния. Я стояла на самом краю, над бездной и не могла думать ни о чем, ничего больше не существовало, кроме этой прохладной темной зыби. Передо мной была сама вечность. Вечность, которая старше даже самого мира. Вечность, такая близкая, что ее можно коснуться. Не было ни дракона, ни мира, ни меня. И это было до странного хорошо…

Огоньков становилось все больше, они в темноте кружились, как рой обезумевших мух, пытались добраться до наших лиц, но натыкались на грань круга и отступали, а потом взорвались в единой обжигающей вспышке. Темноты больше не было. В круге призыва стоял демон, и пространство искажалось, рвалось вокруг него. За его спиной виднелись огромные, желтые, высохшие от неведомого солнца пустыни, и жаром другого мира дышало в лицо. Демон злобно полосовал когтями воздух, рычал, пытался вырваться, но пространство не отпускало его, обволакивало, затаскивало сюда. А потом призрачное видение чужого мира за его спиной исчезло, и демон устало рухнул на колени, уперевшись большими мозолистыми руками в пол.

Я смотрела на множество толстых колец на его когтистых пальцах, из какого-то красного металла, тускло поблескивающих в свете свечей, и чувствовала, как у меня медленно подгибаются колени. Сначала одно, потом другое. Они слабели, были будто из ваты, и ничто в мире не Могло заставить их не сгибаться. Если точнее, я уже почти тела не чувствовала.

Демон резко вскинулся, будто и не было этой короткой передышки, и кинулся на Ильдара, дико зарычал, ударил кулаками, но невидимая граница круга держала, не давала коснуться. Некромант стоял, уставившись в пол, и что-то тихо шептал, возможно, просто беззвучно шевелил губами. Демон перевел взгляд на Риалис, рванулся к ней, от его рева закладывало уши. Потом кинулся на эльфа, бледного как мел, будто постаревшего на несколько столетий, но на вид все такого же невозмутимого. Он даже не дрогнул, не моргнул, только испытующе смотрел на взбешенного делхассе, как смотрят на кусок мяса на рынке. Удачная покупка или нет. А затем демон перевел взгляд на меня.

У порождения тьмы были ярко-желтые горящие глаза, как у моего Ротара, с вертикальной полоской, и шхэново острые клыки, это все, на чем задерживался взгляд, остальная внешность ускользала и казалась неважной. Демон был огромен, даже сейчас, когда он, пригнувшись, изготовившись для нападения, как дикий зверь, кинулся на меня. Он кидался своей огромной, черно-серой тушей, раз за разом пытаясь достать меня, но не мог. У меня наконец окончательно подогнулись колени, и я присела на корточки, не сходя со знака. Это каким-то странным образом демона успокоило, и он затих, замер в центре круга призыва, выжидающе глядя на нас. Я смотрела на его вполне добротные, окованные железом сапоги. Шхэн, кто б мог подумать, что демоны их носят. Меня откровенно подташнивало. Исстрадавшийся желудок снова заменял собой сердце. Штаны у демона были из коричневого материала, кожи наверное, на коленях прорванные здоровенными шипами, сзади был хвост, тоже заостренный, с небольшими шипами на конце, острыми и тонкими как лезвия ножей, и он зловеще шевелился, как изготовившаяся к броску змея. Демон был огромен. Кажется, я это уже думала, но куда там до него оркам. У меня снова заклацали зубы.

— Тай, поднимись, не позорься! — гаркнула Феолески.

— Может, ты еще место, где я живу, назовешь? — От взгляда демона мне было совсем не по себе, ноги не держали, я уже готова была растечься по всему полу.

— Сама дура! — гаркнула она еще громче. — Это бабушкины сказки. На шхэн ему твое неполное имя! Демоненочек ничего тебе не сделает, видишь, он тут заперт. И будет сидеть, пока мы его не выпустим, хоть до скончания веков.

Делхассе повернулся к ней, — похоже, он понимал наш язык, — и с яростью снова полоснул когтями по воздуху.

— Ути-пути, сюси-пуси. Наш демоненочек расстроился, ну ты не плачь, ма-аленький!

Я нервно хмыкнула. Мне полегчало, я даже смогла встать на ноги.

— С меня кувшин эля, Рилль. Большой кувшин эля, — уточнила я.

— Да ты сама не промах, Тай. Я думала, ты испугаешься больше. — От похвалы мне полегчало окончательно, но когда я натолкнулась на насмешку в звериных глазах демона, мне снова стало не по себе.

— Мы вызвали тебя, демон, — привлек к себе внимание эльф. — Тебе лучше успокоиться и выслушать нас. Быстрее выполнишь наши пожелания, раньше отсюда выберешься.

Делхассе снова кинулся в него, уже в бессильной усталой ярости, не смог пробить границу круга и замер, презрительно оглядывая нас.

— Молокососы! Сопляки! Да вы хоть знаете, с кем связались?

В его речи не было иностранной правильности произношения. Он говорил так, будто родился здесь. Странновато было слышать чистую человеческую речь из оскаленной пасти. При попадании в наш мир демоны обычно наш язык не знали, и магистры стали вплетать заклинание понимания в чертеж призыва, чтобы сохранить множество нервов себе и им. Если демон знал несколько языков, то в нашем мире он выучивал столько же.

— Знаем. Ты выслушаешь наши требования и исполнишь их.

Дальнейшая ругань была наполовину непереводимой, возможно потому, что в нашем мире нет таких животных. Демон бесновался, он обещал нас убить самыми изощреннейшими способами, от одного описания которых меня уже тошнило. Он изгалялся, орал, угрожал, брызгал слюной, замахивался на нас, пытаясь задеть, обещал проклятия, месть всем нашим потомкам на следующие сто поколений. Под конец его речь я стала воспринимать только как размеренный однотонный шум, не концентрируясь на словах, мечтая только об одном. Чтобы он, наконец, заткнулся. Хорошо еще заклятие тишины на дом наложили, а то бы он своими воплями полгорода разбудил. Я устала и хотела, чтобы эта шхэнь закончилась, а демон орал уже больше часа, даже не пугая, а только надоедая. Можно ему любые требования ставить, он даже не расслышит, занятый своим бешенством. Я зевнула. И демон неожиданно замолчал, посмотрел на меня с безграничной, бесконечной ненавистью. Именно на меня, словно я была единственным существом в этом мире.

— Я вижу вам, соплякам, абсолютно плевать, что я с вами сделаю. Не верите? А я ведь сделаю, чего бы мне это ни стоило. Бежали бы вы лучше к мамочке. Я не собираюсь выполнять ваши тайные пожелания.

— Посмотрим, — сказал эльф. — Посиди, успокойся. И подумай. Выпускать мы тебя не собираемся, ты будешь сидеть здесь дни, месяцы, годы. Мы можем вызвать другого демона, посговорчивее. Но тебя мы не отпустим. И ты все равно будешь сидеть.

— Ну так вызывайте этого демона! — заревел он. Если б сама не слышала, в жизни бы не поверила, что чья-то глотка может издавать такие звуки. — А я ничего выполнять не собираюсь!

— Расходимся, — сказал Алдан. — Первым дежуришь ты, Иль, потом Тай, дальше мы решим с Рилль, как удобней.

Эльф, всегда чопорно называвший нас по полным именам, похоже, решил перестраховаться на всякий случай. Он первым сошел со знака, потом Ильдар.

— Точно можно? — спросила я. Ноги приклеились к полу, будто я родилась здесь и стояла уже вечность.

— Можно. Ритуал завершен. Демон никуда не денется.

— Тогда какого шхэна, пока он вопил, мы стояли рядом?!

— Если бы этот демон оказался разумнее, мы сразу бы заключили с ним сделку. Но он решил покапризничать.

— Тебя, остроухий, я убью первым, — мрачно пообещал делхассе. Потом ткнул пальцем в Ильдара: — Тебя, бледный, вторым. Ты, крикливая девочка, умрешь третьей. Ну а ты, козявка, — он с улыбкой посмотрел на меня, — будешь стоять среди трупов своих друзей и трястись от ужаса, а потом я приду и ласково сверну твою тонкую шейку.

Я сглотнула, представив. Я в полном одиночестве, среди искаженных смертью тел. Тихие шаги в темноте, скрип когтей, царапающих стену: «Я пришел, детка, я пришел».

— Бла-бла-бла. Болтай, демоненок, — хохотнула Феолески и сошла со своего знака. Я медленно, с трудом переставляя ноги, тоже вышла. На всякий случай обернулась, но призрачная завеса держала. Демон стоял, опираясь о нее рукой. Со стороны казалось, будто он держится за воздух или показывает какой-то ярмарочный трюк.

— Вы все умрете, — улыбнулся он. — Обязательно.

— Ты выполнишь наши желания, — сказал эльф и улыбнулся так же приятно. — Обязательно.

Когда мы вышли из комнаты и закрыли за собой дверь (Ильдар остался сторожить демона до утра, пока его не сменю я), Алдан резко схватил меня за плечо, придавил к стене. Думаю, ему бы хватило сил вообще оторвать меня от пола. Эльфы хоть с виду тонкокостные, но прочность их костей поспорит с закаленной сталью. А про силу и говорить нечего. Я где-то читала, что она у них зависит не от тренировок и силы мышц, а от концентрации и силы духа, сосредоточения в определенный момент времени всех умений в одной точке, но как это может быть, так и не поняла. Сами эльфы, понятное дело, секрет не раскрывают. Перворожденные обычно не показывают всей своей силы, считают это неприличным, но сейчас у ушастого явно начал сдавать самоконтроль.

— Больше ты не будешь показывать свой страх. Понятно? — спросил он. Я кивнула, глядя на уставшее, посеревшее лицо эльфа и какие-то озверевшие, стального оттенка глаза. Вежливость, мягкий взгляд, за которыми обычно прячут истинные эмоции ушастые, сгинули вместе с самоконтролем. — Страх — это все, что ему нужно. Демон будет уверен, что сможет нас изводить и рано или поздно мы не выдержим и выпустим его. Он ничего тебе не сделает. Он заперт. Дразни его, как Феолески. Обзывай его. Поливай помоями. Делай что хочешь. Он решил, что ты самая слабая из нас, если ты продержишься, то он сдастся. Понятно?

Я снова кивнула. Слишком устала, чтобы подбирать слова.

— Завтра, то есть уже сегодня, в одиннадцать утра придешь и сменишь некроманта. Я узнавал твое расписание, у тебя тренировка, но ты все равно на нее не ходишь. Около пяти приду либо я, либо Риалис. И держись. Ясно?

Я снова молча кивнула, думая о том, что у него шхэново, обжигающе горячая рука, будто его сжигает лихорадка. Потом поняла. На самом деле его руки не были обжигающими, это я остыла, я мертвецки замерзла за это время, и пока он стоял рядом, я чувствовала, как потихоньку отогреваюсь от тепла его тела. Возблагодарим же высшие силы за наши маленькие радости.

Почему-то прихрамывая и держась за руку Феолески, я вышла из дома, и мы медленно заковыляли обратно, наверно со стороны напоминая двух адептов, возвращающихся с попойки. Магическое истощение — это не шуточки, чудо будет, если не рухнем где-нибудь по дороге.

Наступал рассвет, окрашивал сероватые стены Академии в молочно-розовый оттенок, стекал светом по витражам, делал ее похожей на сказочный замок. Я вяло попрощалась с Риалис и направилась к загонам. Дракон не спал, ждал меня. Я почувствовала его тревожное ожидание, еще даже не зайдя в дверь. В углу валялся спальный мешок со старых времен, когда я частенько ночевала тут, и я залезла в него, легла с драконом рядом, уткнувшись носом в его стылую чешую. Радости не было — «я крута, я сделала это». Была только смертельная, вымотанная усталость, как после долгого, нудного, не очень интересного дела. Тьма-за-Гранью поглотила меня, обволокла своими щупальцами, стала единственной реальностью, а потом я вдруг оказалась летящей на спине дракона, и его успокаивающий шепот стелился за нами мертвыми чешуйками, выпадающими из его крыльев: «Все будет хорошо, лхани».