Книга: Негатор
Назад: ГЛАВА 41
Дальше: ГЛАВА 43

ГЛАВА 42

Сцена, которую я видеть никак не мог

 

— Не знаю, как ты, а я вымок полностью, и плащ не помог.
— Так и я тоже. Давай по домам, переоденемся в сухое, а через два часа встречаемся здесь же.
— Идет.
Через два часа.
— Ну, что делать будем?
— Что? Идем на доклад к шефу, вот что. Нам надо доложить о поединке. — Забыл?
— А по мне, так надо идти к толстяку Фарагу.
— Спятил? Хочешь, чтоб на докладе от тебя разило вином?
— С полкувшина разить не будет. А мне сейчас очень кстати были бы эти самые полкувшина, а то и полный.
— Вообще-то ты прав, после такого холодного купания доброе вино не повредит.
— Вот и пошли.
Через пятнадцать минут:
— Ну, говори, что думаешь обо всем этом деле?
— Чего тут думать: нам повезло. Мы вообще ничего не делали, только стояли и смотрели, как горец давит этого Манура. А вмешались бы — так и нам несдобровать.
— Все правда, да только это четверть правды. Вот скажи, в какую силу бился Манур?
— В полную силу, разумеется.
— Дуралей, я спрашиваю — в силу какого ранга?
Пауза.
— Я так думаю, что в силу хорошего доктора магии.
— А вот я думаю, что на уровне кандидата в академики. Вот ты, Дагор, был секундантом на пяти поединках, так? Сколько раз ты видел такие залпы «Ледяными стрелами» — так, чтобы по четыре штуки сразу? А? Молчишь? Так я за тебя отвечу — ни разу. А как насчет шести «Воздушных кулаков» подряд?
— А где ты видел второй такой жезл, как у Манура?
— В том и дело. Никогда ничего похожего не видел, и даже представить не мог, что такие бывают. А все же Манур погиб, а горец живехонек. Вывод: горец еще сильнее. С этим согласишься?
— Трудно не согласиться, хотя магия у него более чем необычная.
— Да хоть какая — горец сильнее. Это факт. Идем дальше. Ты видел, что сталось с его секундантами?
— Краем глаза, в тот момент я глядел на горца.
— А я видел. Хотя горец и сказал, что Моана-ра в тяжелом состоянии, я не поверил. У нее был уже поставлен щит, да еще щит от Сарат-ира, да еще тот прыгнул прямо на «Ледяную стрелу». Короче, если даже ее и задело, то не смертельно. А вот ему конец, без вариантов. Грудная клетка в брызги, наверняка перебит позвоночник, почти точно задето сердце, а от легких хорошо, если пятая часть осталась. Что стопа оторвана — это и не считаю. Даже Моана-ра тут ничего не сделает. Но не это главное. Куда важнее было выражение лица горца. Именно тогда я понял, что Манур-ог этого поединка не переживет. Но и это не главное, а то, что эти двое, хотя и секунданты, были почему-то очень дороги горцу.
— Ну и что — он же отомстил?
— Ты, вижу, так и не понял. Он нас раскусил, тебе ясно? Он догадался, что мы не сами по себе, а кого-то представляем, — того, кто за спиной Манура. И горец хочет добраться до этого кого-то. Тебе сказать кого, или сам догадаешься? И добраться можно через нас с тобой. Впрочем, разве что допросить труп Манура…
— Ты что, думаешь, что горец силен в некромантии? Моана-ра точно нет, она только в магии жизни хороша, как я слышал.
— Есть основания полагать, что горец тоже в этом не мастер. Я в этом почти уверен, потому что он на прощание велел передать, что хочет с нами «поговорить». Какая, по-твоему, будет тема этого «разговора»?
— Рассуждения твои понятны. И знаешь, какой я вывод делаю? Надо не просто идти — бежать к шефу и все ему рассказать.
— Беги. Рассказывай. Шеф выслушает тебя очень внимательно. Он выпытает у тебя малейшие подробности поединка. Он поймет, что горец — противник из тех, которыми пренебрегать нельзя. Он еще поймет, что ты и я — единственные, не считая его самого, кто знает о его связи с Манур-огом. И если тебя прикончить, то нежелательных свидетелей станет вдвое меньше. Сам догадаешься, какое решение он примет?
— Ты вообще осознаешь, что говоришь?
— Очень даже. И уверен, что так и будет. Вот потому-то я и сделаю то, что собираюсь сделать.
— А именно?
— Сегодня же соберусь и уеду подальше. В другой город.
— Да у тебя диссертация наполовину готова!
— На две трети, если быть точным. И что? Если меня прикончат, то защищать ее будет некому. Предпочитаю диссертации собственную голову.
— Имей в виду, шеф злопамятен. Если сейчас уедешь — он тебе никогда этого не простит. О магистерском ранге можешь забыть. Так и будешь жить на доходы лиценциата.
— Поправляю: он до самой своей смерти этого не простит.
— Ты точно лишился рассудка.
— Отнюдь. Я просто уверен, что горец шефа разыщет. С этого момента я и медяка не дам за его жизнь.
— Не вздумай…
— Не вздумаю. Но на случай, если шеф вдруг захочет меня разыскивать, я оставлю письмо горцу. А в нем распишу во всех подробностях, кто был партнером Манур-ога. Если я вдруг умру от естественных причин или исчезну без следа, это письмо пойдет к адресату. Об этом, сделай милость, сообщи шефу.
Пауза.
— Куда же ты побежишь?
— А вот этого не скажу. Пусть у шефа будет одной зацепкой меньше.
Пауза.
— Официант, счет! По старой памяти я плачу.
— Благодарю. Прощай, будущий нищий.
— Прощай, будущий покойник.

 

Ох как не хотелось снова лезть под дождь!
Добро бы только дождь, так еще и невезуха. Совершенно промокший, я ковырялся в интрузивной породе, где раньше добыл гроссуляры. Нельзя сказать, чтобы совсем ничего не было. Пара желтых гранатов (по-видимому, это была желтая разновидность гроссуляра), совсем неплохих, один примерно в шесть миллиметров, другой — все восемь, но мне-то нужны зеленые!
Чувство времени я начисто утерял. Руки уже плохо слушались, ноги скользили по камням, но я упорно долбил и разламывал серый с белым камень. Наконец попался зеленый кристаллик. Из последних сил я достал его из породы. Миллиметров шесть, трещин нет. С формой придется поработать. Идти, что ли? Нет, риск велик, нужен еще один — а ну как Сафар вернется с нулем? И вот тут откровенно повезло. Через пару ударов молотком появился еще один. Цвет не чисто зеленый, скорее салатный. Форма так себе, придется пускать в ход отрезной круг. Ничего, поработаю. Хотя нет, необходимо привлечь Сафара, когда он вернется, и плотно. Один я быстро ничего не сделаю.
Мало мне было падений на площадке — я три раза упал, пока добрался до дома. Дождь упорно поливал, делая тропу еще более скользкой, а меня — еще более холодным.
Меня встретили на пороге Тарек с Илорой, подхватили и поволокли почти как мешок с картошкой. Тут же ниоткуда взялась сухая одежда и подогретая вода. Ужасно хотелось хватануть хорошую порцию Ирининой косорыловки, но именно этого было делать нельзя. Сейчас мне необходимы абсолютно трезвая голова и точность движения пальцев. Пришлось ограничиться громадной кружкой местного чая да порцией жаркого. Есть почему-то не хотелось, но я силком впихнул в себя половину того, что было на тарелке.
К счастью, Сафар уже приехал. Парень на свой страх и риск начал работу над кристаллом, но по моему требованию притащил его на поглядение. Это был изумруд, без сомнения. Миллиметра четыре, хорошая прозрачность, без трещинок. Цвет так себе — ну да его же не к ювелиру тащить. Форма абсолютно неправильная. Сафар показал, как, по его мнению, надо резать. Он почти угадал, я его поправил лишь в двух местах.
Мы начали работу. Для начала я придал должную форму первому гроссуляру, потом начал его полировку. Сафар в это время резал изумруд. Как раз полировка первым абразивом подошла к концу, когда напарник крикнул: «Готов!» Я поглядел — да, подмастерье, тебе до мастера еще расти и расти. Очень много придется пустить в отходы. Другим разом я бы указал на ошибки, но сейчас на то не было времени — просто кивнул и взглядом показал на первый абразив.
У Сафара дело шло медленнее моего; все же и опыта поменьше, а главное — берилл тверже граната. Я уже закончил четвертую полировку, а он все еще со второй не справился.
Тут появилась Илора, взяла меня за шкирку одной рукой и голосом ротного старшины приказала немедленно поесть. Справедливости ради надо сказать, что точно то же самое она проделала с Сафаром, только его она взяла левой. Мелькнула вялая мысль, что это, собственно, даже нельзя считать нарушением субординации: она не входит в команду, следовательно, я не ее командир, а потому ей можно таскать меня за шиворот. И даже нужно, потому что поесть и вправду надо. Твердость руки никакая, это уже заметно, а она-то сейчас и требуется. Тарелки с похлебкой уже красовались на столе. Но есть не хотелось совершенно.
В голове шумело. Из-за этого, а равно из-за рук, которые плохо слушались, работа замедлилась. Я теперь уже точно знал, что у меня высокая температура: все же доконал треклятый дождь. Но надо было заканчивать полировку. И ни в коем случае не поддаваться искушению закончить ее побыстрее.
Так, посмотрим на грани. Эту, эту и эту — еще раз пройтись, по пяти минут на каждую. Эта… ну, ее разве что пару минут подполировать, и готово. А что здесь?.. Плохо, не заметил я остатков рисок от предшествующей полировки. Эту грань переделывать, лишние пятнадцать минут как пить дать. А вот эта… что ж, вполне даже, тут исправлять нечего. Что там у Сафара? Четвертая полировка? Молодец, а все же:
— Сафар, дай посмотреть.
Твердая четверка, молодец.
— А вот я бы сделал еще шесть дополнительных граней.
Дважды молодец, даже в такой спешке думает.
— Где?
— А вот по этим, — показывает пальцем, — местам.
— Допустим, а угол какой?
— Даже не пытайся рассчитать. Это тебе на пять часов работы, если не больше. Очень сложный расчет. Ну да ты не расстраивайся, делай угол… вот здесь… тридцать градусов. Справишься?
— А то!
— Стой! Не оттуда отсчитываешь. А надо вот откуда… Вот они, твои тридцать градусов.
— А ведь точно красивее будет.
— Именно так и должно быть. Работаем.
И мы работали. Нас еще раз заставили поесть. Но руки все равно двигались медленно.
И вот мой гроссуляр готов. Отполирован, промыт спиртом и протерт самой чистой тряпочкой. Зову Тарека. Тот как будто и не спал, хотя вроде как ночь — или утро?
— Звал, командир?
— Вот кристалл, неси его Моане. Скажи ей: мы еще один делаем, примерно через час будет готов, и есть возможность сделать третий, но тот потребует много времени. Потом доложи, как там ситуация.
Тарек глядит на меня странным взглядом, но исчезает. Ладно, пока он бегает, посмотрим, что там с изумрудом. Совсем неплохо сделано, только насчет часа я, кажется, погорячился.
— Нет, Сафар, так не пойдет. Смой скорее весь абразив и начни полировку вот этих граней… четвертым номером, третьим ведь ты уже прошел? Ну да, я так и думал. А вот после делай тут и тут тоже четвертым, все равно испортить уже не сумеешь. То есть сумеешь, конечно, если угол неправильно выставишь.
— Обижаешь, командир…
Возник Тарек.
— Девочки держат Сарата и сами пока держатся. Моана просит в резерв еще один…
Добивали кристалл мы вдвоем: пока Сафар полировал, я менял абразив, готовил протирочный материал и спирт для обмывки. По пути я мысленно отметил, что спирт все же так себе, грязноват. Только наметанный глаз меня и выручал.
Последнюю полировку я делал уже почти в отключке. Почему-то я пребывал в твердой уверенности, что ошибок не сделаю — надо лишь делать помедленней. В конце концов Сафар оттер меня плечом от станка и сделал последние две грани сам. Кстати, сделал вполне хорошо. После оценки работы мне почему-то совсем расхотелось вставать с табурета. Я очень неплохо на нем устроился, но меня с него сдернули и поволокли в кровать. Все же у меня хватило сил приказать подать еще стаканчик — уж теперь было можно. Но этот стаканчик меня добил. Уже закрыв глаза, я почувствовал в своей постели нечто маленькое и пушистое. Это была Кири.
Лежа в кровати, я с каким-то идиотским удовлетворением подумал, что у меня точно высокая температура. Только при этом у меня бывали такие яркие сны (они же видения), причем с выраженной аберрацией логики. И на этот раз виделась всякая бредятина.
У меня в постели оказались две Кири. Я точно знал, что до двух считать умею, а их как раз и было две. С другой стороны, я знал, что двух Кири теоретически быть не может. А все равно их две. Но, призвав на помощь логику, я рассудил, что если теория противоречит фактам, то тем хуже для теории. Значит, их и вправду две. Осталось лишь придумать такую теорию, которая разрешала бы присутствие двух Кири.
На этом дело застопорилось. Никак не удавалось придумать теорию, которая бы логически обосновывала наличие двух Кири. Тогда я решил действовать по индукции. Одна Кири существовать может? Несомненно, проверено экспериментом. Значит, надо обосновать приращение Кири на единицу. С этим ничего не вышло: мысли перескакивали с одного на другое, составить логическую цепь рассуждений не представлялось возможным.
Ничего не значит, попробуем зайти с другой стороны. Вот одна Кири лежит смирнехонько сбоку и греет меня. Это просто здорово. А вот другая Кири делает то же самое, но с другого бока. И это тоже прекрасно. А какой вывод? Кири экспериментально доказала полезность двух единиц.
Я был так доволен этим логическим пассажем, что даже рассмеялся. Действительно, зачем нужна теория? Моя замечательная зверюшка так замечательно меня греет. Этот вывод показался мне логически отточенным и даже изящным.
Потом моя мысль перескочила на другое. Если меня греют, значит, мне должно быть жарко? А если человеку жарко, то он должен хотеть пить? Цепочка рассуждений показалась мне безупречной. Я был на верху довольства, но пить все равно хотелось.
Совершенно ниоткуда появилась кружка с чем-то. Это не было водой, даже во сне я понял, что оно совершенно невкусное, и я даже обиделся на такое подношение. Но пить хотелось так, что я выхлебал кружку. Та исчезла в никуда. Мысль, что кружка обратилась в ничто, показалась мне неправильной. Потом я подумал, что ведь и вторая Кири появилась из ничего. На всякий случай я проверил… Нет, вторая Кири была на месте, как и первая. Следует ли отсюда, что кружка и Кири равноценны и взаимозаменяемы? Такое предположение показалось абсолютно неприемлемым. Я приподнялся на кровати:
— Нет, Кири, — произнес я на чистейшем русском языке. — Ты и кружка — совсем не одно и то же.
Эта мысль показалась настолько умной, тонкой и своевременной, что мне стало гораздо легче. После чего я заснул уже без всякой логики.
Проснувшись, я сразу понял, что температура спала. Я себя чувствовал почти хорошо, то есть рассчитывал на следующий день быть уже в полной форме.
Меня по пробуждении несколько смутило то обстоятельство, что Кири была по-прежнему в двух экземплярах. Разумеется, я их не видел, поскольку лежал с закрытыми глазами. Одна грела мне спину. Другой экземпляр… стоп, это не Кири.
В ладони у меня была женская грудь. Нет, я поторопился с оценкой: грудь была девичьей. Наконец до меня дошло. И вот тут я открыл глаза.
Так я и думал.
Разумеется, Ирина проснулась раньше меня. Разумеется, она лежала тишайшим образом. Разумеется, она состроила самую невинную мордаху.
Извиняющим обстоятельством было то, что я еще не вполне отошел от высокой температуры. Именно поэтому негодная девчонка все прочитала на моем лице и затараторила:
— Сарат спит. Моана тоже отдыхает, ей нужно хотя бы час поспать. Она сама мне приказала тебя согревать.
Ну, с Моаной я еще переговорю. Но инициативу перехватила Кири. Услышав хозяйкин голос, пушистая мерзавка уселась столбиком и насторожила ушки, явно желая узнать побольше.
— Как тебе не стыдно подслушивать! Уходи сейчас же! — Голос Иры мог бы прозвучать величественно и властно, слушай я с закрытыми глазами. К сожалению, впечатление от фраз несколько смазалось, ибо сказано это было одетой в халцедоновый браслетик девицей, полувылезшей из-под уголка одеяла, где она пребывала до этого.
Кири попыталась сначала занять позицию типа «А я че? Я ниче», но хозяйка продолжала гневаться. Тогда Кири прикинулась незаслуженно оскорбленной и пошла к выходу из комнаты, изображая спиной и хвостом Праведную Обиду и Благородное Негодование.
После этого Ира заметила направление моего взгляда и попыталась прикрыть грудь уголком одеяла. Вышло лишь наполовину удачно, ибо грудь стала прикрытой, зато ножки обнажились до аппендикса. Направление моего взгляда изменилось. Углядев это, Ира свернулась калачиком и ухитрилась поместиться под одеялом целиком.
— Ладно, все равно встаю, — буркнул я.
— Ты не целитель, — сказали из-под одеяла обвиняющим тоном. Крыть было нечем, и я промолчал. — Поэтому отвернись, — продолжила Ира логическую выкладку.
На это возражений тоже не нашлось, я принужден был подчиниться.
Она оделась необыкновенно быстро и продолжила разговор все в том же обвинительном ключе:
— Вздумаешь вставать — пожалуюсь Моане.
Вообще-то мне и самому не хотелось вставать, Ира была кругом права, но не мог же я уронить командирский авторитет, допустив, чтобы последнее слово осталось за ней. По этой причине я изловил ее за руку, быстро притянул к себе, чмокнул в губы и тихо сказал:
— Спасибо.
Она улыбнулась одними глазами, став при этом почти хорошенькой, сказала беззвучно: «Выздоравливай», — и исчезла.
Назад: ГЛАВА 41
Дальше: ГЛАВА 43