Глава 63
Отец и сын

Моим глазам открылась роскошная комната. Шкафы с книгами, большой, затянутый темно-зеленым сукном стол у окна, развесистые растения в кадках. В левой стене между двумя шкафами виднелась раскрытая дверь в спальню. Из нее, услышав шум, твердым шагом вышел Кан. Он был одет в точности как при нашей прошлой встрече – простой черный мундир военного покроя и высокие глянцевые сапоги с серебристыми шпорами. Отсутствовал лишь орден первого советника. На боку Черепа небрежно висел короткий меч. Увидев меня, он удивленно замер.

– Ты… – В глазах Кана промелькнуло узнавание. – Я думал, Алия убила тебя! Что ты здесь делаешь?

– Пришел повидаться, папочка! – проглотив внезапно вставший в горле комок, со злой иронией ответил я.

В моей душе клокотал гнев, требовавший немедленного выхода. Я столько лет ждал отмщения, и на этот раз Черепу от меня не уйти!

Кан нахмурился. Я видел по его лицу, так похожему на мое собственное, что он никак не может понять, как какой-то изгой, столь бездарно пытавшийся убить его в Дахароне, сумел попасть на Север, да еще и во дворец господаря.

– Почему ты так называешь меня? – наконец напряженно спросил он. – У меня нет сына-изгоя!

– Проверь свои записи, – все с той же болезненной ухмылочкой ответил я. – Восемнадцать лет назад ты возглавлял анклав орков в Дахароне. Ты изнасиловал мою мать, Мэйу, и родился я! Я поклялся, что убью тебя, Кан, за то, что из-за тебя вынужден был влачить жалкую жизнь изгоя!..

Лицо Черепа переменилось, и я осекся.

– Мэйа – твоя мать?.. – едва слышно прошептала он, и его глаза изумленно расширились.

– Да! – отрывисто выкрикнул я. – Вспомнил наконец?

Кан молча подошел к письменному столу и вытащил из верхнего ящика небольшой, покрытый искусной резьбой ларец.

– Я всегда вожу их с собой, – протянув мне ларец, бесстрастно проговорил орк.

Я механически взял коробочку из его рук. В моей душе все еще бурлил гнев, но странное поведение Черепа не давало ему вылиться в последний удар, который должен был оборвать жизнь ненавистного орка. Разрываемый противоречивыми чувствами, я распахнул ларец. В нем лежала стопка пожелтевших листов, исписанных знакомым аккуратным круглым почерком. Я вздрогнул. Это был почерк моей матери!..

С отчаянно колотящимся сердцем я взял в руки верхний лист и, развернув его, быстро пробежался по нему глазами. Одновременно вновь зазвучал голос Кана:

– Мы познакомились с Мэйей девятнадцать лет назад, меня тогда только прислали в Лагарик. Ваша страна, ваши обычаи были мне чужды. Все в Лагарике казалось мне странным и необычным – еда, традиции, одежда. Но я искренне хотел понять ваш город, понять людей. Я часто ходил гулять по пустынным улицам Лагарика после захода солнца. И однажды в переулке неподалеку от Приграничья услышал крики. Двое пьяных мужчин пытались изнасиловать молодую красивую женщину. Ею была твоя мать, Мэйа. Она тогда работала служанкой в доме кого-то из лагариковской знати. И хозяйка послала ее посреди ночи за настойкой от головной боли в лавку знахарки. Я спас ее, и мы полюбили друг друга. Несмотря на все наши различия, несмотря на то что мы были из разных стран… Так как открыто видеться мы не могли, то стали писать друг другу письма – ты держишь их в руках, а потом начали тайком встречаться. Я любил Мэйу больше всего в жизни, а она любила меня, и во всем Лагарике не было никого счастливее нас. Но императору Хиссу стало известно о нашей связи, и он приказал мне вернуться в Дахарон. Мэйа молила не оставлять ее, но у меня не было выбора. Если бы я ослушался приказа императора, твою мать просто убили бы… Но Мэйа не понимала этого, не хотела понимать, она думала, что я бросаю ее, потому что разлюбил… – Кан мгновение помолчал, обратившись к воспоминаниям тех давних дней. Его лицо исказила боль. – Я страдал без нее, по тысячу раз в день умирая в душе!.. Через некоторое время, когда мое положение при дворе императора упрочилось, я попытался разыскать ее, но она покинула Лагарик, не оставив ни следа… Всемогущий знает, как же я хотел ее найти! Я был готов умереть, но жизнь не позволила мне этого сделать. Тогда я впервые и задумался о том, как несправедлив мир, в котором двум любящим сердцам нельзя быть вместе. И этот глупый Договор – лишь обман, на деле же война никогда не прекращалась. Просто открытые боевые столкновения превратились в дворцовые интриги. И тогда я решил сделать все, чтобы это изменить. Если весь мир объединится под единой сильной властью, войны прекратятся, и наши различия рано или поздно сгладятся. Больше не будет таких понятий, как изгой или полукровка. Наши народы станут едиными и наконец научатся жить в настоящем мире, а не в той иллюзорной фальшивке, что возникла после подписания Договора… Я очень сильно любил Мэйу, но, клянусь тебе, покидая Лагарик, я не знал, что она беременна!.. Я вижу, что она так и не простила меня за то, что я оставил ее, так и не смогла понять, что я сделал это, чтобы спасти ей жизнь. Любовь превратилась в ненависть, и она придумала эту историю с изнасилованием… Потом, пять лет спустя, я по настоянию императора вынужден был жениться на одной из придворных дам, и она родила мне сына, Ризу…

Кан замолчал. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Я невидящим взглядом смотрел на зажатый в руках ларец. Кан говорил правду, и письма моей матери, полные нежности и неизбывной любви, это доказывали. В моей душе поднималась волна противоречивых чувств. Гнев смешивался с протестом и превращался в волну горького недоумения: как мать могла меня обмануть?.. Я столько лет жил с ненавистью в сердце к своему отцу, столько лет мечтал убить его за то, что он с ней сделал! А это оказалась ложь! Все ложь! Вся моя жизнь была ложью!..

Мои пальцы разжались, и деревянный ларец гулко шлепнулся на каменный пол. Я не мог заставить себя посмотреть на замершего передо мной орка и продолжал бездумно пялиться на ларец. В горле стоял комок, взор застелила какая-то дрожащая полупрозрачная пелена…

Я механически вскинул руку к лицу и стер выступившие на глазах слезы. Взор прояснился, и я все-таки принудил себя посмотреть на Кана.

– Я… должен был понять, – прошептал он, пристальнго всматриваясь в мое лицо. – Ты так похож на меня, но мне даже в голову не пришло задуматься об этом сходстве.

– Ну да, тебе нужно было думать о куда более важных делах – о захвате мира! – с горькой иронией воскликнул я.

Я чувствовал себя последним дураком. Огонь гнева угас, превратившись в пепел жгучей досады. Я стоял перед своим отцом и не знал, что ему сказать. Я прошел такой долгий путь, чтобы убить его, а оказалось, зря! Я считал его абсолютным злом, а оказывается, он затеял всю эту чудовищную войну с благой, по его мнению, целью: чтобы объединить наш мир. Чтобы слово «изгои» навеки перестало быть оскорблением… И все же я не мог принять его методов. Говорят, перемены не обходятся без жертв. Но те, кто так говорит, не задумываются, что этими самыми жертвами могут стать они сами и их семьи. Легко швыряться пешками, когда ты сам стоишь на вершине пирамиды, именуемой властью. У Кана власть была с рождения, но я пробивался с самых низов, и я знаю, что так рассуждать нельзя. Даже одна-единственная случайная жертва обесценивает победу, полученную такой ценой, ибо каждая жертва – это чья-то жизнь, целый мир, который не должен погибнуть. И не важно, ради чего эта жертва приносится – из-за чьей-то неуемной жажды власти или ради призрачного мира во всем мире. Жертвовать мы можем лишь собой, этого права у нас не отнять. Но мы не имеем права принимать такие решения за других.

– Как тебя зовут? – неожиданно спросил Кан.

– Эрик, – механически ответил я.

– Ты можешь меня простить за то, что я оставил вас с матерью?

Я изумленно воззрился на отца. Судя по выражению его лица, он говорил серьезно.

– Ты не знал о моем существовании… – через некоторое время заставил себя выдавить я. На плечи навалилась усталость. У меня отняли цель всей жизни, я чувствовал себя одиноким, потерянным и не знал, что делать. Немного помолчав, я негромко добавил: – Наверное, маме не стоило уезжать из Лагарика. Тогда все сложилось бы иначе…

Кан кивнул.

– Я понимаю, упущенного времени не вернешь, но если ты присоединишься ко мне, сын, вместе мы построим новый мир! И в нем изгои будут такими же полноправными членами общества, как и остальные. Да окс меня побери, это проклятое слово вообще исчезнет из обращения! – Он шагнул вперед и положил тяжелую ладонь мне на плечо. – Идем со мной, Эрик!

– Урусалар убит, на трон вернулась законная господара, – ответил я. – Твои планы сорвались…

Кан отпустил мое плечо и усмехнулся.

– Поверь, некромагам в них отводилась не такая уж и большая роль. Я бы никогда не отдал Юг Урусалару. Он был чересчур самоуверен, и им было легко управлять. Его армия была нужна мне, чтобы навести порядок на Вергилии, но мы можем справиться и без него. В конце концов, осталось еще немало некромагов, в своем бесконечном самодовольном стремлении к власти жаждущих занять господарский трон. И мы можем их использовать. Ирато юна, и она не удержит трон, она взошла на него слишком рано. Благодаря силе короны хуфу вынуждены ей подчиниться, но это не мешает им против нее интриговать. А они гораздо мудрее и опытнее, чем Ирато. Она не удержит трон, – покачав головой, повторил Кан. – И если сыграть правильно, то мы еще можем обратить поражение Урусалара в свою победу… Ну что, ты со мной, сын?

Я закусил губу и отвернулся. Так легко было сказать: нет! Я не приемлю твоих методов! Но… что, если мне удастся его изменить? В конце концов, мой отец, как выяснилось, никогда не желал зла моей матери. Он любил ее, а она любила его… Сердце женщины понять невозможно. Решив, что Кан ее бросил, она выдумала эту гадкую историю с изнасилованием, чтобы я ненавидел его так же, как возненавидела она. Так же сильно, как когда-то любила…

Но в одном Кан прав: Договор, как оказалось, не выход. И пока существуют такие слова, как «изгой» и «полукровка», об истинном мире не может быть и речи. Но проблему нужно решить другим путем, не вторгая Вергилию в пучину очередной Великой войны… Возможно, если я пойду с Каном, мне удастся его в этом убедить. В конце концов, он начал эту кровавую вендетту из-за того, что его вынудили расстаться с женщиной, которую он любил больше жизни и с которой не мог быть вместе, потому что они принадлежали к разным мирам. Возможно, если они поговорят теперь, спустя столько лет, все как-то само собой образуется?.. Но вслух я сказал совсем другое:

– Чем я могу тебе помочь?

– Мы вернемся в Дахарон. Войска людей и эльфов истощены, мы разобьем их одним ударом. А потом с помощью некромагов сокрушим и остальных. А когда Юг будет у наших ног, мы возьмемся за Север.

– Я… хочу пойти с тобой, но я не хочу принимать участия в этой кровавой войне, – взглянув в карие глаза Кана, как две капли воды похожие на мои, медленно проговорил я.

Отец улыбнулся.

– Ну, думаю, для начала сойдет и так. Хотя в любом случае нам еще нужно добраться до Дахарона.

Я улыбнулся ему в ответ, чувствуя, как с сердца свалилась теснившая его столько лет тяжесть. Тучи моего внутреннего неба разошлись, и над головой вновь воссияло солнце. Я все еще никак не мог привыкнуть к тому, что Кан больше не враг мне, но мало-помалу осознание этого факта наполняло меня странной легкостью – казалось, что стоит только взмахнуть руками, и я воспарю к потолку. Я забыл обо всем: и о том, что лишь несколько минут назад собирался убить его, и о том, что пообещал Дидре собрать и уничтожить Ключ. Какое мне теперь дело до Ключа? Цель, столько лет бывшая моей путеводной звездой, оказалась пустой фальшивкой, но зато неожиданно на смену ей пришла другая, настоящая.

Неожиданно тишину кабинета разорвали тяжелые хлопки. Я обернулся. На пороге комнаты стоял Орикс. Выходит, он не остался в Дахароне, а уехал с Каном на Север…

– Как трогательно, – размеренно похлопав в ладони, с ироничной улыбкой протянул Орикс. – Мне жаль разочаровывать вас, но воссоединение отца и сына в мои планы не входит. – Оценивающий взгляд орка сосредоточился на мне. – Ты должен был убить его, Эрик, и освободить дорогу мне. Но ты даже на это оказался не способен, так что ты мне больше не нужен.

В руке Орикса мелькнуло знакомое костяное лезвие…