В заброшенном жилище вернувшиеся из странствий Доброга с Малогой застали только Осташа, который сиротой сидел подле очага и смотрел на огонь грустными глазами.

— А где Искар с Ляной? — спросил удивленный Доброга.

— Ляну в Берестене нашла стражница с приказом кудесницы Всемилы немедленно вернуться в обитель, а Искар встретил человека, который обещал ему указать убийцу отца Лихаря Урса. Разругались они с ведуньей по этому поводу. Искар вскочил на коня и уехал из Берестеня чернее тучи. Мне же он сказал, что если встретит Бахрама, то либо сам его убьет, либо нам весть подаст.

— На месте Искара я бы не стал бросаться на человека по чужой указке, — покачал головой Доброга.

— Ляна говорила ему о том же, но Искар слишком упрям, чтобы слушать разумные советы.

— Ган Горазд устроил на тебя засаду, — усмехнулся Доброга. — Еле ушли мы с Малогой от его псов. Брех, зараза, меня опознал.

— Я с этого гана шкуру спущу, — зло бросил Осташ, вставая на ноги.

— Для этого до него еще добраться надо, — охладил его пыл Доброга. — Мы с Малогой насчитали по окрестным селам и усадьбам до полутора тысяч хазар и шалопуг, среди которых немалое число урсов. Большая распря начинается на нашей земле, и чем все закончится, никто не скажет. По моим прикидкам, без Борислава Сухорукого здесь не обошлось, а хазары в основном из Митусовой дружины.

— Боготура Торусу нужно предупредить, — спокойно сказал Малога, — и кудесницу Всемилу.

— Правильно, — согласился Доброга и, повернувшись к Осташу, добавил: — А ты что стоишь столбом, боготур? Собирай дружину, время пришло.

— Где я тебе возьму дружину? — раздраженно отмахнулся Осташ.

— Вот тебе раз, — возмутился Доброга, — а мы с Малогой чем тебе не мечники? По окрестным выселкам кинем клич: боготур Осташ Молчун созывает родовичей и печальников славянских богов, чтобы постоять за радимичскую землю и за правду, от дедов идущую. Не журись, братичад, мы с тобой. А сейчас самое время вернуться на выселки.

Выселковые старшины выслушали Доброгу в настороженном молчании. Дело было слишком серьезным и опасным, чтобы вот так, с бухты-барахты, кидаться в драку. Сельцо-то оказалось со всех сторон окруженным хазарскими заставами. Но ни из стольного града, ни из Берестеня зова пока что не было. Не станешь же воевать одним выселковым ополчением сразу и против хазар, и против шалопуг неведомого Хабала.

— Скот надо прятать, — сказал осторожный Брыль. — Всю животину вырежут начисто.

— Скот, это само собой, — согласился Кисляй, — но тут ведь об ином речь — ввязываться нам в драку или нет? Неизвестно еще, с чем пришли хазары, может, их князь Всеволод позвал для защиты от печенегов.

— Если Великий князь их звал, то почему они прячутся? — возразил Жирох. — А шалопуги, по-твоему, тоже ратиться с печенегами пришли?

— Мятеж готовят ган Митус и Борислав Сухорукий, — твердо сказал кузнец Серок. — Думать по-иному — значит, себя обманывать. Первый удар они нанесут по Берестеню и городцу боготура Торусы, для этого и копят силы в окрестных лесах.

— Почему же тогда молчит князь Рогволд, разве мало у него глаз в округе? — возразил Брыль. — Хазарские ганы и вовсе разместились в его усадьбе. Разве могли они разместиться там без его ведома?

На эти вопросы Брыля даже Доброга не нашелся, что ответить: то ли Рогволд уехал из Берестеня, то л и он переметнулся на сторону заговорщиков.

— К Торусе пойду я, — сказал Данбор, — надо предупредить боготура. А Осташ пусть ведет ратников в Берестень. Если Рогволд там, то они встанут под его руку, а если князь уехал, то Осташу надо прямо к городскому вечу обратиться и призвать людей к отпору изменникам. Ввязываться же с малым числом ратников в драку — значит, попусту их губить.

После слов Данбора старшины еще немного поспорили, но все-таки сошлись на том, что ратников боготуру Осташу надо дать. Но дать с условием, чтобы не вздумал их бросать на хазарские мечи без княжеского слова. Всего сельцо выделило Осташу двенадцать человек. Дружина была не ахти какая, но все же дюжина ратников лучше, чем ничего.

Собирались дружинники у жилища Молчунов. Данбор, уже готовый к дальней дороге, давал последние наставления Лытарю, который оставался за старшего в семье, может, на время, а может, и навсегда. Лытарь вздыхал и кивал головой. На лице его была растерянность. Привык Лытарь жить за широкой Данборовой спиной, а тут, шутка сказать, сразу четверо мужей из Данборова жилища седлают коней. А вернутся ли они назад — не знает никто. Лытарю в этом случае солоно придется: на его руках останутся два десятка малых ребят да женки.

— Справишься, — твердо сказал Данбор. — Я вдвое моложе тебя был, когда остался старшим в семье, а поднял вас всех на ноги. Отсиживаться у очага в тяжкий для радимичской земли час мужам из рода Молчунов не пристало.

Никто Данбору не возразил, тем более что к жилищу уже подъехали Брыли, Кисляи, Жирохи, Тучи и Серки, выделенные из своих семей для серьезного дела. Осташ водрузил на голову рогатый шелом и привычно кинул в седло крепкое тело. Все ждали, что скажет боготур своим новым дружинникам и их родовичам.

— Именем бога Велеса, — растерявшийся было Осташ быстро обрел себя, — благодарю старшин, вскормивших под своими крышами воинов, готовых постоять за родную землю. Благодарю матерей, их родивших. Если суждено нам пасть в битве, то погибнем мы не за злато-серебро, а за правду славянских богов, завещанную нам щурами. За эту правду мы всегда твердо стоять будем. Да пребудет и с нами, и с вами бог Велес, односельцы.

Осташ взмахнул рукой, и дружина сорвалась с места вслед за рогатым быком славной Велесовой когорты.

Из села выехали вместе, а после разделились. Данбор, которому предстоял дальний и небезопасный путь, слов много не говорил, только хлопнул ободряюще по спине сына-боготура, а остальным отдал общий поклон.

В Макошин городец Данбора не пустили. Стражницы из приворотной вежи сказали только, что кудесница в отъезде, а без ее слова ворота обители перед мужами не открывают. Данбор крикнул копейщицам, чтобы были настороже, ибо в окрестных лесах полно хазар и шалопуг, которые пришли в радимичскую землю с неведомыми целями.

Неблизкий путь до Торусова городца Данбор проделал за одну ночь, воспользовавшись одному ему известной тропой. В воротах боготурского городца никто ему препятствий не чинил, ибо распоряжался здесь старый Данборов знакомец Клыч.

Данбор попросил о встрече с боготуром Торусой, в чем ему не отказали. Клыч сам проводил гостя в покои боготура. Торуса прибывшего с дальних выселок смерда принял благожелательно и не обнес здравной чаркой. Однако вести, привезенные Данбором, заставили его разом насупить брови.

— Хазары из Митусовой дружины?

— Пять сотен по меньшей мере, — подтвердил Данбор. — Урсы тоже поднялись, их не менее тысячи под рукой Хабала, не считая шалопуг из славян. И еще два хазарских гана: твой знакомец Горазд и скиф по имени Карочей.

— Князя Рогволда в Берестене нет, — сказал Торуса, указывая гостю на лавку. — Был у меня сегодня гонец, который сообщил со слов князя, что боярин Драгутин изменник, готовивший нашествие печенегов на радимичскую землю — женка Рада призналась под пыткой в соучастии боярина в страшном злоумышлении против Великого князя и славянских богов. От Всеволода у меня тоже был гонец — Великий князь созывает боготуров в стольный град.

— А рубежи, выходит, остаются голы? — с горечью спросил Данбор.

— Прошел слух о печенежском набеге, — вздохнул Торуса, — Всеволод обратился за помощью к князьям Гостомыслу и Яромиру. По слухам, даджаны и новгородцы уже на подходе. Возможно, там, у стольного града, Всеволод собирает силы в кулак для отпора печенегам. Но не исключено и другое: Великий князь не доверяет Драгутину и опасается, как бы призванные на помощь даджаны не повернули свои мечи против радимичей.

— Почему боярин изменил? — спросил Данбор. — Или это пустые наговоры вилявой женки? Случается, люди лгут и под пыткой.

— Случается, — согласился Торуса, — но боярин давно уже был у нас в подозрении. Не все его слова оказались правдивы и не все поступки оправданы общей пользой. Взять хотя бы твоего сестричада Искара…

— А что Искар? — нахмурился Данбор.

— Твой сестричад вылитый боярин Драгутин, и это признали все знающие его сейчас и знавшие много лет назад.

— А как же Лихарь Урс?

— Не было никакого Лихаря, — отмахнулся Торуса. — Под этим именем жил долгие годы сын князя Яромира Драгутин.

— А мне Искар рассказывал, что он виделся в твоем городце с матерью Лихаря, своей бабкой Горелухой. Еще раньше соратник Лихаря, какой-то урсский ган по имени Багун рассказал Искару, как погиб его отец. Ныне Искар отправился искать убийцу Лихаря, чтобы свершить кровную месть.

— Странная история, — покачал в сомнении головой Торуса.

— Да уж куда страннее, — согласился Данбор. — Взять хотя бы ведунью Ляну. Я ведь принял ее за свою сестру Милицу… Потом уже сообразил, что Милице сейчас бы под четвертый десяток подвалило. И все мои домашние, кто помнил Милицу, пришли в смятение.

— Позови Дарицу, — сказал Торуса Клычу.

С Дарицей у Торусы в последние дни испортились отношения. Женщина никак не хотела признавать вину за своим братом. Но как раз за это Торуса ее не винил — от родной крови отрекаются только негодяи. Другое дело, что Дарица не только вину за братом не признавала, но и затаила злобу на мужа за то, что тот вздумал его разоблачить. Чем заронила в сердце Торусы сомнения в своей непричастности к темным делишкам даджана.

Войдя в горницу, Дарица мужу не поклонилась, хотя не виделись они уже два дня, а кивнула головой только гостю и молча выслушала его рассказ о ведунье Ляне, похожей как две капли воды на Милицу.

— Ляна — дочь кудесницы Всемилы и боярина Драгутина, — сказала она наконец после долгого раздумья.

— Почему же она тогда похожа на женщину из рода Молчунов? — рассердился Торуса.

— Может, Милица двойню родила? — негромко предположил Данбор.

— А Всемила? — напомнил Торуса. — Где ее ребенок?

Вопрос так и остался висеть в пустоте, поскольку ни Данбор, ни Дарица не спешили с предположениями. Всем, однако, было ясно, что в этой двадцатилетней давности истории, случившейся в селении урсов, осажденном мечниками Борислава, концы с концами не сходятся. А может, потому и не сходятся, что кто-то их с умыслом перепутал?

— Приведи Горелуху, — приказал Торуса Клычу, — послушаем, что скажет старуха.

Горелуху ждали в тяжелом молчании. Данбор, искоса поглядывая на хозяев, пришел к выводу, что муж и жена пребывают в ссоре. Дело, конечно, житейское, но тут, похоже, причина не только в личных обидах. Речь идет о безопасности радимичской земли. Но в любом случае боготуру Торусе не позавидуешь, ему приходится выступать против брата жены, в чем приятного мало. Твердость боготура Данбору понравилась, хотя лучше было бы для всех, если бы Торуса ошибся в своих подозрениях.

Горелуха поклонилась всем от порога, но в ее устремленных на Данбора глазах промелькнула тревога. Данбор ее тоже припомнил. Приходила в их сельцо эта женщина, и приходила не раз. И даже в дом к Молчунам заглядывала.

— Узнаёшь меня, старая? — прямо спросил ее Данбор.

— Может, и виделись, — отозвалась Горелуха, — с годами я стала слабеть памятью.

— Ты принимала роды у Всемилы? — спросила Дарица, жестко глядя старухе в глаза. — Ты уверена, что она родила девочку?

— Я ведь собственными руками ее принимала, — нахмурилась Горелуха. — Мудрено было ошибиться.

— Принимала, но не у Всемилы, а у Милицы из рода Молчунов, которая доводилась женой твоему сыну Лихарю.

— Неправда это, — поджала губы старуха. — Милица родила мальчика, которого я отнесла в сельцо, где жили родовичи его матери. Мальчика я завернула в медвежью шкуру и видела собственными глазами, как этот человек, тогда еще молодой, забрал Искара под свой кров. После я не раз ходила в сельцо и справлялась, как растет мой внук. Если бы ему было там плохо, то я бы его забрала, но растили Искара как родного сына, поэтому я решила, что при дядьке Данборе ему будет лучше.

— Значит, тебе все равно, что случилось с Ляной? — спросила Дарица.

— А что с ней случилось? — насторожилась старуха.

— Данбор привез нам весть, что погибла ведунья Ляна от рук разбойников.

Лицо старухи стало белее мела, а глаза сверкнули гневом и болью.

— Лжешь, ведьма, не может этого быть!

— Вот вам и ответ, — спокойно сказала Дарица. — Искар — сын Драгутина и Всемилы, а Ляна — дочь Лихаря и Милицы. Старуха поменяла их, когда Всемила пребывала в беспамятстве.

— Что стало с моей сестрой, старая? — строго глянул на Горелуху Данбор.

— Умерла при родах, — вяло отозвалась та, — а потом убили Лихаря. Что ждало их ребенка в этом мире кроме преследований, унижений, а то и смерти? Я растила Лихаря и знаю, что значит в радимичской земле быть сыном Шатуна. Всю жизнь я прятала его от злых глаз Велесовых ведунов, которые норовили извести старейшин урсов под корень. А сын мой был потомком кудесников Лесного бога, особенно ненавистного волхвам. Они всегда говорили, что боги и пращуры урсов нечистые, что ближники этих богов оборотни, связанные со Страной Забвения, и дети, рожденные от них, тоже нечистые. Вот я и решила, пусть боги рассудят, кто чист, а кто нечист. Если ближники славянских богов верно толкуют их волю, то Искару ничего не грозит, ведь боги знают, что он сын боярина. Ну а если богиня Макошь примет дочь Лихаря Шатуна как свою, то, значит, чисты дети ближников урсских богов, а Велесовы волхвы лгали. Или ты, ведунья, скажешь, что твоя богиня слепа, коли не сумела разглядеть у своих ног дочь оборотня? А про смерть моей внучки ты солгала, не могут боги быть столь жестоки ко мне!

По щекам старухи побежали слезы, а в глазах было столько страха и надежды, что Данбор не выдержал и сказал правду:

— Жива твоя внучка. Но я не поручусь за ее жизнь в будущем, как и за свою, впрочем, тоже. Великая распря идет на наши земли, и в этой распре вновь сходятся славяне и урсы, чтобы лить кровь друг друга. Всем будет плохо, старуха, — тебе, и мне, и нашим детям, и нашим внукам.

— Урсам плохо с тех самых пор, как вы, радимичи, пришли на наши земли.

— Вы на этих землях тоже пришлые, — напомнил Торуса Горелухе.

— Мы пришли раньше, — горячо возразила старуха, — а потому правда на нашей стороне.

— Никто вас не гонит с земли, — нахмурился Торуса, — но эта земля теперь не только ваша, но и наша. Здесь похоронены наши предки.

В последние годы ни урсских старейшин, ни тем более простых урсов божьи ближники не трогали, но содеянное когда-то зло крепко держится в памяти людей, переходя от отца к сыну.

— Кто такой ган Багун? — спросил Данбор после продолжительного и тягостного молчания.

— Багун соратник моего сына, — не стала таиться Горелуха. — Он единственный уцелел после страшного разгрома, учиненного Жирятой на Дальних болотах. Если не считать боярина Драгутина.

— А Драгутин был там? — спросил Торуса.

— Они уходили вместе, Лихарь и Драгутин, — подтвердила Горелуха. — А ныне боярин и Багун обвиняют друг друга в измене. Рассудить их мог только мой брат Ичал, но недавно он был убит, и спор так и остался неразрешенным.

— Похоже, Багун собирается разрешить его в свою пользу с помощью Искара, — сказал Данбор. — Именно он обещал показать моему сестричаду убийцу его отца.

— Он не твой сестричад, — напомнила ему Дарица.

— Нет, ведунья, — возразил Данбор, — я этого отрока вырастил и воспитал, и я за него в ответе перед богами и собственной совестью.

— Надо послать гонцов к Драгутину, — сказала Дарица, глядя на мужа.

— Вряд ли они его найдут, — покачал головой Торуса. — Драгутин должен провести рать, присланную князем Яромиром, скрытно, чтобы никто ее не обнаружил раньше времени. Перехватить его можно будет только у стольного града, если он, конечно, туда придет. Очень может быть, что у Драгутина другие цели.

— Я своему брату верю, — вскинула голову Дарица. — А если он падет от руки сына, то грех отцеубийства будет на твоей совести, боготур. Ибо ты медлил и сомневался там, где медлить преступно.

Торуса от этих слов Дарицы дернулся как от удара, глаза его сверкнули яростью:

— Я же сказал, женщина: если твой брат невиновен, то он придет в стольный град, и я попытаюсь его спасти, а если он виновен, то пусть все вершится по воле богов.

— Я поеду с тобой, — сказал Данбор, стараясь своим вмешательством погасить разгорающуюся нешуточную ссору.

— Нет, — возразил овладевший собой Торуса, — ты останешься здесь, Данбор. У меня мало людей, и если хазары подойдут к городцу большой силой, то его придется оставить. Ты единственный, кто может вывести лесом мою семью и моих людей.

— Хорошо, — сказал Данбор после недолгого молчания, — можешь на меня положиться, боготур.

Данбор с Клычем покинули горницу, оставив Торусу наедине с Дарицей. Мужу следовало перед трудной дорогой перемолвиться с женой и расстаться с миром, а не в запале, ибо следующей встречи может уже и не быть.

— Я тебя не виню, — тихо сказала Дарица, — наверное, ты не можешь иначе.

— Я не верю Драгутину, — честно признался Торуса. — Во всяком случае, сильно сомневаюсь в чистоте его намерений. Но я готов довериться твоему сердцу, Дарица, ибо разуму ныне верить нельзя, слишком уж изощренная идет игра, которая даже честного человека может заставить плясать под лживую дудку. Но если мы ошибаемся, Дарица, то боги не простят нам разорения радимичской земли.

— Пусть будет так, Торуса, — сказала Дарица, положив руки ему на плечи. — Лучше ошибиться, но не предать своих, чем бесконечными сомнениями погубить родовича. Я свой выбор сделала и счастлива, что ты его разделил.