Ицхак с интересом разглядывал пришельцев с затерянных в глухом лесном углу выселок. Эти Брыли внушали уважение и кряжистыми телами, и разумными глазами. Держались они с достоинством, присущим славянам — смердам, что выросли вдали от ганских и княжьих теремов. Ган Горазд, которого спрашивали смерды, был в недолгой отлучке, так что Ицхаку пришлось расплачиваться с вестниками из собственного кармана. Впрочем, о серебре он не жалел, поскольку сведения, доставленные лесовиками, стоили двух гривен.

— Так Шатуненок уже уехал из сельца?

— В Берестень они с Осташем собрались, — подтвердил старший из смердов, более разговорчивый, который назвался Доброгой.

Второй смерд пока не раскрывал рта, предоставив родовичу право отдуваться за двоих. Он даже шапку не снял с головы, что можно было расценить как неуважение к чужим щурам, но поскольку терем был не Жучинов, а Рогволдов, то Ицхак не торопился осуждать поведение гостя.

— Осташ собрался у Рогволда девку просить в жены, — продолжал Доброга. — Вознеслись Молчуны, ничего не скажешь.

— А вы, Брыли, их за это осуждаете? — прищурился на гостя Ицхак.

— Каждый сверчок должен знать свой шесток, — степенно ответствовал Доброга, — иначе порядка не будет. Сегодня Осташ пролез в боготуры, завтра Шатуненок вылезет в князья.

— Так уж и в князья?

— Ведунью он с собой возит, — понизил голос Доброга. — Вот ты объясни мне, купец, с какой это стати ближница Макоши связалась с сыном оборотня? А я тебе скажу с какой — сила за Шатуненком немалая, и эта сила идет от земли. Наши боги здесь пришлые, а Шатуны давние хозяева. Помяни мое слово, увидим мы еще Шатуненка на княжьем столе.

— Слышал я, что вы Лесному богу урсов кланяетесь в медвежьем капище.

— А отчего не поклониться, — слегка смутился смерд, — если польза от этого будет всем.

— Зачем же вы тогда против Шатуненка пошли?

— А кто пошел-то? — удивился Доброга. — Наше дело маленькое, рассказали все как есть, получили серебро — и прощайте, люди добрые. Что мы, совсем без ума — связываться с сыном оборотня? С Молчунами пусть твой Бахрам воюет, они ему кровники.

— Это когда же он успел им насолить? — искренне удивился Ицхак.

— Двадцать лет назад убил он на Поганом болоте Веско Молчуна, — пояснил Доброга. — Такое в славянских землях не прощается. Ты Бахрама остереги, купец, смерть ныне ходит по его стопам.

— Бахрама в усадьбе нет, — сказал Ицхак, к великому разочарованию Доброги. — Пасет он ныне в радимичской земле одного человека. Вы о боярине Драгутине ничего не слышали?

— Где тот боярин, а где мы, — развел руками Доброга. — Так, говоришь, Бахрам здесь не появится?

— Вряд ли. У перса свои дела, у нас свои.

И вновь Ицхаку показалось, что смерд огорчился отсутствием Бахрама. Может, плату с него хотел взять за предупреждение об опасности?

— Это твои хазары, купец, ныне бродят по лесу?

— Какие еще хазары? — насторожился Ицхак.

— Видели мы с Малогой следы на снегу, — охотно ответил Доброга. — Более сотни всадников проехали вдоль Синего ручья. А куда они держали путь — не знаю.

Доброга покривил душой, да, впрочем, он не был откровенен с купцом с самого начала. Хазарскую сотню они с Малогой проследили и убедились, что, расколовшись на две части, они ушли полусотней на Заячьи выселки, а полусотней на Бориславову усадьбу.

Для Ицхака сообщение смерда явилось полной неожиданностью. Хазары могли быть только Митусовы, а это означало, что заговорщики не собираются ждать весны и готовы действовать уже сейчас.

— Не будем обременять тебя своим присутствием, купец, — коротко поклонился Доброга. — Если окажешься в наших местах — заходи, гостям мы всегда рады.

Жучин на любезное приглашение смерда ответил усмешкой, но поклон отдал. Смерды покинули терем весьма довольные, надо полагать, полученной платой, а вот Ицхаку доставленные ими сведения обещали уже в ближайшем будущем много хлопот.

Первой мыслью Ицхака было бежать в Хазарию под крыло кагана Битюса. Однако, сумеет ли каган в нынешней ситуации сам себя защитить — большой вопрос. Одного пока не мог понять Ицхак: почему заговорщики решили начать именно с радимичской земли? Если на стороне Митуса большая часть ганов, то не проще ли нанести первый удар в Хазарии, устранив кагана? Правда, смерть Битюса еще не означает торжества Митуса, ибо булаву он может получить лишь решением Большого веча, а значит, ему понадобятся голоса не только степных ганов, но и городских князей. Если Русь откажется признать Митуса каганом и перестанет вносить плату за защиту, то хазарские старейшины отвернутся от самозванца. За Битюсом, что ни говори, обычай: каганами были его дед и отец, а Митус в глазах многих просто выскочка. Или силы, стоящие за Митусом, успехом посчитают не столько устранение Битюса, сколько кровавую усобицу на землях Хазарии и Руси, а там как бог даст? Утвердится Митус на месте кагана — хорошо, а если нет, то обескровленные усобицей Хазария и Русь станут легкой добычей лиц, мечтающих здесь утвердиться. У Ицхака были основания полагать, что боярин Драгутин предупредил, Битюса о готовящемся перевороте. Но то ли каган не поверил даджану, то ли просто не рискнул поднять руку на самого могущественного гана Хазарии, отлично понимая, что это приведет к кровавой распре с непредсказуемыми последствиями. Однако если Митус потерпит поражение в радимичской земле, то заговор можно будет считать захлебнувшимся. Хазарские ганы от него отшатнутся. В сложившихся обстоятельствах устранение Драгутина вряд ли пойдет на пользу Ицхаку Жучину, хазарскому купечеству и кагану Битюсу.

Ган Горазд не вошел, а ворвался в горницу, прервав своим бурным появлением размышления Ицхака.

— Может, расскажешь мне, Жучин, о чем ты договаривался с Молчунами?

— Какими еще молчунами? — не понял ганского гнева купец.

— С теми, что ушли у нас сейчас между пальцев. — Горазд в ярости стукнул кулаком по столу, да так удачно, что опрокинул кубок с вином себе на колени.

— Эти смерды назвались Брылями, — усмехнулся Ицхак на ганскую незадачу. — Еще и серебро с меня стребовали, целых две гривны. Якобы ты их, Горазд, подрядил следить за Шатуненком.

— Серебро дал? — спросил ган, успокаиваясь.

— Дал.

— Засчитай эти гривны себе в убытки, — хмыкнул Горазд, — я их тебе возмещать не собираюсь.

— Это Доброга Молчун, — пояснил стоящий у порога Брех. — Знатный был в молодые годы кулачный боец. Мне лет десять назад намял бока в бойцовском кругу. Осташу он доводится дядькой.

— Понял теперь, зачем он сюда приезжал? — огорченно вздохнул Горазд. — Все вызнал и отвалил с серебром в мошне.

Ицхака хитрость Доброги не огорчила, а уж скорее позабавила. Зато ган Горазд был не на шутку расстроен происшествием.

— Теперь Осташ сюда не сунется, и все усилия гана Карочея пойдут прахом.

— Может, это и к лучшему, — спокойно сказал Жучин. — Устранив Осташа, ты тем самым окончательно переходишь в стан людей, интересы которых не совпадают с твоими. Я имею в виду Митуса, Моше и Борислава Сухорукого.

— Мы не собирались убивать Осташа. Карочею он нужен лишь для того, чтобы надавить на Шатуненка.

— Если Карочей вздумает давить на Искара, то Шатуненок, чего доброго, ему шею свернет, — усмехнулся Жучин.

— Скиф не дурнее нас с тобой, он выступит лишь посредником между мной и Искаром, а в уплату за Осташа мы потребуем от Шатуненка голову боярина Драгутина. Жаль, конечно, отпускать Осташа живым, но, согласись, голова даджана дороже.

— И ты думаешь, что Искар согласится на такой обмен?

— Так ведь Драгутин убил его отца, Лихаря Урса, — пояснил Горазд. — Во всяком случае, так утверждает ган Багун, единственный уцелевший сподвижник Лихаря. К сожалению, Шатуненок не доверяет урсскому гану. Но, чтобы спасти своего попавшего в беду братана, Искар, я думаю, не остановится и перед убийством невинного человека, не говоря уже об убийце своего отца.

— Который, очень может быть, Лихаря не убивал, — бросил небрежно Ицхак. — Хитро задумано. Но, боюсь, ган Карочей не все тебе сказал, Горазд. Шатуненок — потомок кудесников Лесного бога, и если боярин Драгутин будет убит его рукой, то усобица между людьми будет объявлена усобицей между богами. Ведуны решат, чего доброго, отомстить всем урсам без исключения. У урсов не останется иного выбора, как стать на сторону сил, противостоящих божьим ближникам. А проще говоря, на сторону Борислава Сухорукого, Митуса и Моше.

— Ну и прекрасно, — пожал плечами Горазд. — Поражение ведунов — наша победа.

— Я не люблю кровавых побед, после которых вся добыча достается гавранам. Я купец, Горазд, и предпочитаю получать выгоду с живых, а не с мертвых.

— А я ган, и моя выгода на острие меча, — возразил Горазд. — Крови я не боюсь.

— Кровь прольется не только в радимичских землях, но и в Хазарии. Битюс не числит тебя среди своих ближников, ган, но это еще не повод, чтобы бить ноги за интерес Митуса. Если ты хочешь поучаствовать в этой игре, то подумай о выгоде, которую ты приобретешь в случае победы.

Ган Горазд призадумался. Многое из того, что рассказал ему сейчас Ицхак, оказалось для него неожиданностью, хотя о многом он уже догадывался. О плате за услуги ган Карочей не обмолвился ни разу, — возможно, не доверял Горазду, но скорее рассчитывал попользоваться им вслепую. И ган Горазд по простоте душевной едва не вляпался в затею, которую если и следовало поддерживать, то с открытыми глазами и с ясным пониманием того, что ждет его в случае успеха заговора. Ибо в случае поражения платой за участие в мятеже будет жизнь.

— Глузд объявился в соседней усадьбе, — прервал Брех размышления гана.

— Соседняя усадьба, если не ошибаюсь, принадлежит Бориславу Сухорукому? — спросил Ицхак.

— Да, — подтвердил Брех. — Я столкнулся с Глуздом вчера, когда мы с Гудяем ездили дозором к Заячьим выселкам. Глузд тоже был не один, так что откровенного разговора у нас не получилось. Он успел лишь шепнуть нам, чтобы мы поскорее уносили отсюда ноги.

Ицхак и без предостережения Глузда понимал, что обстановка вокруг Берестеня накаляется и становится небезопасной для ближника кагана Битюса.

— Не знаю, как ты, Горазд, — сказал Жучин, поднимаясь с лавки, — но я, пожалуй, поищу более подходящее место для размышлений, чем усадьба князя Рогволда.

— Хочешь уехать в Хазарию?

— Путь мой лежит в сторону противоположную, — покачал головой Ицхак. — Если тебе потребуется моя помощь, то пошли человека в стольный град князя Всеволода, пусть он там обратится к человеку по имени Сивень. Его дом стоит в шаге от постоялого двора. Сивень укажет твоему посланцу дорогу ко мне.

Ган Горазд пожал протянутую руку и проводил глазами уходящего купца. Жучин смелый человек. В стольном граде вряд ли обрадуются его появлению, тем более в нынешние неспокойные времена. Великий князь Всеволод, надо полагать, не забыл, что еще совсем недавно расторопный купец едва не отнял у боготура Торусы порубежный городец. Впрочем, Ицхак если и рискует, то не без пользы для себя. А вот Горазду еще предстоит выяснить, что в нынешних обстоятельствах ему выгодно, а что нет.

— Если Глузд объявится в усадьбе, веди его сразу ко мне, — сказал ган Бреху. — А Гудяю передай, чтобы выслал дозоры во все стороны, и если дозорные обнаружат чужих, то пусть в драку не лезут.

Горазд в тягостном раздумье отправился в ложницу, где его поджидала Злата. Каган Битюс вот уже более двадцати лет уверенно держит булаву в своих руках, и за это время находилось немало охотников, желавших занять его место, но кто сейчас о них помнит. С другой стороны, ган Митус ведь тоже не безумец и, надо полагать, просчитал и силы свои, и силы кагана, перед тем как решиться на противоборство. И хитрющий хабибу Моше его поддержал, а уж этот-то никогда прежде не ошибался. Так как же тут Горазду не сомневаться. А вдруг гану Митусу удастся заговор и придется тогда Горазду кусать локти, проклиная свою нерешительность?

— Князю Рогволду скиф Карочей сулил великий радимичский стол, — неожиданно подала голос Злата.

Горазд резко обернулся и удивленно уставился на жену. Надо сказать, что за минувший год Злата превратилась-таки из худышки в белую лебедь. Кабы не навалившиеся заботы, Горазд отдал бы женщине должное, но сейчас ему было не до телесных радостей.

— Откуда знаешь?

— От челядинок, они их в бане парили. Он хитрый, этот Карочей, ты ему не верь.

Положим, о вероломстве Карочея Горазд и без этой пигалицы догадывался, но его удивило то, что Злате интересы мужа оказались нечужды. А ведь не было между ними любви. Горазд даже подозревал ее в склонности к Осташу, но в этом, похоже, ошибся.

— Из Рогволда плохой князь, — зашептала неугомонная Злата, — и если он каверзы строит против Великого князя, то тебе следует предупредить Всеволода. Великий князь учинит спрос Рогволду, а тебя посадит в Берестень.

Горазд посмотрел на жену с удивлением: ты посмотри, сколько коварства в этой молодой женщине! Хотя Злату понять можно — не хочется ей уезжать из шумного города, а остаться в Берестене она может только с мужем, которого еще нужно утвердить на княжеском столе.

— Бреха пошли к Всеволоду, — продолжала Злата. — Брех мечник верный, к тому же он мой родович и не любит Рогволда. Из моих дальних и ближних родовичей многие не любят Рогволда. Но семье и роду нужен сильный муж во главе, чтобы удержать Берестень. А ты, ган, муж сильный.

Ган знал о нелюбви берестян к Рогволду, но нелюбовь — это одно, а прямая измена — совсем другое. Впрочем, если Рогволд сгинет, то Будимиру Берестень не удержать, затопчут несмышленыша охочие до чужого добра люди.

— И прежде так бывало, что муж переходил в семью жены и получал права на владение от ее отца, — продолжала Злата, — но надо, чтобы эти права признали за тобой Великий князь и кудесник Сновид, а берестяне дадут свое согласие на вече.

Горазд, разумеется, не поверил, что Злата сама до этого додумалась, скорее ее надоумили ближники покойного Твердислава, недовольные самоуправством Рогволда, но тем ценнее высказанное предложение. Обычай перехода мужа в род и семью жены известен с древности, и правде славянских богов он не противоречит. Вот только согласятся ли Великий князь и кудесник признать за Гораздом право на город Берестень?

— А ты стань боготуром, — посоветовала Злата. — Чем это хазарский ган, предки которого издревле кланялись славянским богам, хуже смерда Осташа? И разумом ты выше, и славою щуров.

Горазда в жар бросило от советов жены. И действительно, если простолюдину можно, то почему гану нельзя? Божьим ближникам большая будет выгода, коли хазарский ган станет боготуром. Кудесник Сновид этого не может не понимать. Ведь и Осташа они возвысили только для того, чтобы привлечь смердов на свою сторону. А ган-боготур будет повесомее смерда-боготура.

Вот как все повернулось в один миг. А ведь Горазд чуть глупость не совершил, поддавшись на пустые посулы скифа. Признают ли радимичи каганом Митуса — это еще вилами по воде писано, но то, что они не признают Великим князем Сухорукого — об этом можно говорить с уверенностью. Старейшины родов, может, и склонились бы перед Бориславом, но ведуны не смирятся, а значит, не смирится и почитающий богов народ. Вся надежда Борислава Сухорукого на хазарские мечи, но никакой каган не удержит Русь силой — ни Битюс, ни Митус. Зря только будут лить кровь в большой распре. Страшно было делать выбор Горазду. В нынешней ситуации безоговорочно встать на сторону Всеволода — это тоже риск, и риск немалый. Но тем больше ему будет чести в случае, если замыслы врагов Великого князя потерпят крах. Иной же исход мятежа сулил гану большие неприятности.