Каган Битюс нечасто радовал стольный град своим вниманием, предпочитая переезжать с места на место по своим обширным владениям, которые, в отличие от других плативших ему дань земель, все чаще называли Хазарией. А где заканчивается эта Хазария, не знал, пожалуй, и сам каган. Сразу же за Лесной Русью начиналась бескрайняя степь, где кочевали роды славянские, скифские, печенежские, булгарские, угорские и прочие. В Хазарии немало было городов, и городов богатейших, но строены они были греками во времена давние, а потому более оглядывались на Византию, чем на кагана. Власть Битюса в тех городах была условной, хотя дань они ему платили, и не столько за защиту, сколько во избежание неприятностей. Степная вольница вряд ли способна была смести с лица земли эти величественные каменные города, но зато вполне могла разорвать связи византийских и причерноморских купцов с Русью, нурманами и поморами. На первых порах Византия активно поддерживала каганов в их стремлении обуздать норовистую Степь, но в последнее время отношение империи к каганату стало меняться. Причиной тому не в последнюю очередь явилось принятие верхушкой каганата новой веры — иудаизма. Отношения Хазарии испортились не только с Византией, но и с Русью, где зашевелились городские князья, задумавшие сбросить тяжелую каганову длань со своих плеч. Борьба началась давно, но сейчас она, похоже, вступала в решающую фазу. Сам каган Битюс не только не уклонялся от борьбы, но готов был одним ударом разрубить клубок накопившихся проблем.

Ныне из Руси шли тревожные вести, и, наверное, именно поэтому были приглашены в каганов дворец Битюсовы ближники, среди которых оказался и ган Горазд. По слухам, каган был сильно недоволен потерей Берестеня, и Горазд не на шутку опасался, что зовут его для суда, который у Битюса всегда был решительным и скорым.

Единственным светлым пятном в жизни гана Горазда в последние дни стало возвращение Бреха. По словам мечника, изменник Осташ, к которому ган питал лютую злобу, сгорел на глазах пораженных этим зрелищем людей. Горазд от души позлорадствовал по поводу незавидной участи Рады, Ицхаковой любимицы, которая на поверку оказалась ближницей колдуна Хабала. Хороши у Жучина лазутчицы, ничего не скажешь. Мудрено ли, что, имея таких осведомителей, Митус и Ицхак бесславно провалили дело, порученное каганом, и подставили под удар Горазда. Брех уверял, что боярин Драгутин непременно повесит женщину, и ган впервые пожелал своему врагу даджану успеха. Мечника Горазд обласкал, выдал обещанную плату в двадцать гривен и взял в свою дружину. В столь смутное время нужны верные люди, а на Бреха в любой ситуации можно опереться. В последнее время Горазд все больше склонялся к мысли, что дружину лучше набирать не из родовичей, а из людей пришлых, неподвластных влиянию старейшин. Тогда разговор с лучшими мужами рода у гана будет совсем иной.

В каганов дворец званы были только славянские и скифские ганы из прилегающих к стольному граду земель. Похоже, Битюс всерьез был обеспокоен возрастающей силой князей и их стремлением к объединению.

Место Горазду отвели хоть и не во главе стола, но и не в охвостье. Гану почему-то было приятно, что Жучин, прежде располагавшийся много выше Горазда, ныне сидел с ним рядом. Судя по всему, влияние Ицхака в кагановом окружении сильно ослабло после поражения в радимичских землях. Впрочем, Ицхак не выглядел удрученным и приветствовал Горазда сердечно и весело. Ган сильно подпортил ему настроение, рассказав о незавидной участи женки Рады.

— Жаль, — покачал головой Жучин. — Она бы нам пригодилась.

Разговор пришлось прервать, поскольку у стола появился каган Битюс в сопровождении двоих самых знатных славянских ганов — Синеока и Митуса. Синеок сел одесную Битюса, а Митус — ошуюю. Прежде они садились в обратном порядке, все это заметили и отметили немилость Битюса к толстому гану. Горазда слегка удивило то обстоятельство, что сопровождавший всегда Битюса что на пиру, что в походе ган Ачибей ныне отсутствовал, как отсутствовали и прочие ближние к кагану печенежские вожди.

— Ачибей с каганом в ссоре, — шепнул Ицхак Горазду, — и большая часть печенежских ганов откачнулась за ним.

Весть была неприятной, а за ней уже чудилась распря между каганом и печенегами. Сейчас не время было расспрашивать Жучина о причинах ссоры, но слова его Горазд на ус намотал. И, пораскинув умом, пришел к выводу, что эта ссора ему, пожалуй, на руку. Ибо вряд ли каган при столь щекотливых обстоятельствах станет чинить спрос пусть и с крупно промахнувшихся, но преданных ему славянских ганов.

Пустив братину по кругу, каган навис над столом нахохленным гавраном. Битюс был годами немолод, но крепок и станом, и духом. Морщины только-только тронули его лицо, хотя седина уже изрядно посеребрила волосы и бороду. Каган от природы был темноволос, а потому седина особенно бросалась в глаза наблюдателю. По вечно смурному лицу кагана трудно было определить, в каком настроении он пребывает. Впрочем, Горазд имел все основания полагать, что настроение Битюса не из лучших. Иудейская вера, сплотившая было разноплеменных ганов, ныне становилась камнем преткновения в отношениях с Русью, и Битюс не мог не отдавать себе отчет в том, что этот камень может обрушиться ему на голову в самое ближайшее время.

Каган Битюс очнулся наконец от дум и поднял голову, чем сразу же заставил примолкнуть разгулявшихся было языком гостей. Начал каган без предисловия и не говорил, а словно бы облаивал своих врагов:

— Ныне многие не чтут волю кагана, а того не понимают, что каган — единственная опора порядка, установленного на наших землях. Падет, каган и все рухнет. И все племена захлебнутся в усобицах. Все хотят кланяться своим божкам и не хотят понимать того, что единый для всех ряд только единый Бог удержать сможет. А рука Бога на наших землях — каган. Иные правду нового Бога называют кривдой. Но только этот Бог может остановить межплеменные и межродовые усобицы, которые ведутся от имени божков и пращуров. От правд многих божков наши земли приходят в запустение. Так-то вот, ганы. И среди вас есть такие, которые не хотят кланяться истинному Богу, а значит, не желают признавать единого для всех ряда. Почему продолжаете жертвовать божкам и пращурам? Ища личную выгоду, вы рушите выгоду общую, которая одна только может поддержать мирную жизнь на наших землях.

Каган умолк так же внезапно, как и заговорил, и ганы, затаив дыхание, смотрели, как Битюс пьет, захлебываясь вином и яростью. Вино обильно лилось на алый кафтан кагана и шитое серебряной нитью покрывало, но ярость Битюса не прорвалась наружу, сумел он все-таки утопить ее в вине.

— Дело не в старейшинах, — осторожно заговорил, прокашлявшись, скифский ган Карочей, — иные уже давно кланяются иудейскому Богу, другие готовы поклониться не сегодня, так завтра. Но как быть с простолюдинами? Наши родовичи и одноплеменники привыкли чтить пращуров и своих богов и от их защиты не откажутся. А раскол между старейшинами и народом может обернуться большими бедами.

Опасения, высказанные ганом Карочеем, разделяли многие из сидевших за столом, а потому его слова были встречены одобрительным гулом. Каган Битюс метнул в сторону скифского гана злобный взгляд, но промолчал, давая высказаться и другим. Родовые ганы хоть и побаивались гневить кагана, но и не спешили его поддерживать, отлично понимая, что такая поддержка может обернуться большой усобицей между хазарами и ближниками славянских богов.

— Где это видано, чтобы пастухи оглядывались на стадо, ган Карочей? — подал голос среди неловкого молчания ган Синеок. — Мало ли что может прийти в бараньи головы, так неужели нам бежать за ними к пропасти? Ганы и старейшина должны сплотиться вокруг кагана Битюса, не считаясь ни с родовыми, ни с племенными различиями, в этом наше общее спасение.

К словам гана Синеока присутствующие не остались безучастны, и одобрение ему выражали даже горячее, чем молодому Карочею. Ган Синеок славился острым нюхом, позволявшим учуять выгоду там, где ее никому и в голову не пришло бы искать. Со своим родом Синеок давно уже не считался, а по части ростовщичества мог переплюнуть любого хабибу. Иные осуждали Синеока, живущего не по правде славянских богов, но большинство ганов и старейшин лишь завистливо вздыхали, глядя на удачливого человека.

— А пойдут ли простые хазары за ганами или, чего доброго, станут искать других пастухов?

Этот заданный с дальнего конца стола вопрос так и повис в воздухе. Для гана Горазда было абсолютно ясно, что кагана поддерживают богатые старейшины самых могущественных родов, а также ганы, имеющие под рукой наемные дружины. А для того же гана Карочея переход в иудейскую веру будет означать разрыв с родом и дружиной, сплошь состоящей из печальников славянских богов. Каган и его ближники не столько от родов зависят, сколько от дани, получаемой с окрестных земель. Этот кус им только пришлый бог может обеспечить, вот почему они так за его интерес хлопочут. Если бы услуги гана Горазда щедрее оплачивались из каганской казны, он тоже не стал бы держаться за родового пращура, а на заведенный славянскими богами ряд просто махнул бы рукой.