В кремлевском малахитовом кабинете Сталина с еще не выветрившимся духом «Герцеговины Флор» восседали на высоких готических стульях с острыми навершиями державных спинок представители ветвей власти. Полным ходом шла работа над сотворением Меморандума о согласии в обществе. «Тело» документа создавалось усилиями согнанных сюда хедлайнеров из федеральных и московских СМИ, в результате чего пресса выходила без заголовков уже вторую неделю.

В срочном порядке была создана парламентская Комиссия по поиску истины. В результате рьяных поисков и последующего расследования деятельности самой Комиссии в стране была упразднена система лечебно-трудовых профилакториев для хронических алкоголиков.

Плоть на Пасху целовалась под насущное:

– Плюрализм!

– Воистину, плюрализм!

Параклисиарх разослал на пейджеры соратников информацию об общем сборе. Отметив, как полагается, победу над злокозненным врагом, глава службы безопасности высказал соображение, что алмаз теперь по-любому придется перепрятывать. Объявлялся план-перехват из одной руки в другую под названием «Обознатушки-перепрятушки».

В Москве к тому времени назрела проблема парковки в границах Садового кольца.

– Пора сливать бассейн «Москва», – убеждал Малюту Бомелий, – и делать там парковку.

– Можно под бассейном.

– Да помню я, как его строили. И знаю, как строят теперь. Шарахнет одно на другое того и гляди. Если уж обставляться, то чем-то новым.

– Можно храм Христа Спасителя возобновить.

– Дельное предложение, – одобрил Параклисиарх. – Там и новый тайник оборудовать можно.

– А не дороговато для камуфляжа выйдет? – сомневалась главбух холдинга Митрофания.

– Во-первых, безопасность не может обходиться дешево, а во-вторых, кто говорит, что мы его будем строить? Вон пусть власть смертная во искупление грехов своих строит. А мы – только парковочку и тайничок.

Сказано – сделано! Обмыв идею, комьюнити связалось со смертной властью.

В тот же год храм был заложен, а через три года строительство уже было завершено. Ни один храм, сооруженный за всю историю человечества, не мог похвастать такими темпами. Очевидно, смертной власти было что замаливать.

Холдинг ЗАО МОСКВА решился на амбициозный проект: взять Москву в концессию у смертной власти. Первоначально предполагалось добиться объявления Чертолья свободной экономической зоной. Удалось даже достичь устной договоренности со смертной исполнительной властью, которая начала понуждать депутатов к принятию незаконных решений о выборочных льготах. Принципиальность депутатов под воздействием чудотворных купюр таяла как прошлогодний снег. Самые устойчивые становились уступчивыми. Но концессионный проект выглядел гораздо внушительней и вкуснее. Бомелий пошел еще дальше и предложил превратить Москву, раз уж она – «порт пяти морей» – в порто-франко – порт, пользующийся правом беспошлинного ввоза и вывоза товаров. Власть кивала и нежно шептала московским нетрадиционным потребителям:

– У нас так много общего… – намекая, что общим следует делиться.

Московские и не возражали. Ради воплощения концессионных планов требовалось изыскать средства. И дело уже совсем было пошло. Но смертная власть сдавала карты, как заправский шулер.

Никто тогда не предполагал, какую злую шутку сыграет с московским комьюнити смертная власть. Беда пришла откуда не ждали. А все потому, что члены комьюнити поверили заверениям о возврате к свободному рынку. Они, прошедшие развитие капитализма от его зарождения до трагической гибели в границах одного города, ждали цивилизованного рынка во всей его европейской логике, обогащенной американскими технологиями. Поэтому непростое дело построения финансовой пирамиды доверили московскому предпринимателю с гигиенически чистой кровью. Зубастый логотип «МММ» красовался на всех поверхностях Москвы и исправно приносил холдингу ЗАО МОСКВА изрядные барыши. Холдинг ЗАО МОСКВА все средства вложил в любимое детище, уверовав в жизнеспособность своего творения. Раз за разом прокручивали они свои деньги, вкладывая дивиденды обратно в пирамиду. На радостях московские ринулись пить предпринимателя. Исключительно из большого уважения. ПРА выходила полноценной и очень питательной. После худосочных советских лет настал настоящий праздник. Поэтическая натура Уара разглядела в логотипе бабочек, эфемерных созданий – беззаботные души, выпавшие в мир из усохшего савана своего кокона. Они не едят, не пьют, и вся их короткая жизнь суть любовь. А потом опять саван. И он предложил рекламный слоган: «Из света в тень перелетая». Но практичный Бомелий наложил на бабочку и на слоган строжайший запрет.

– Распугаете нам всех вкладчиков своим слоганом, – сказал он. – И не бабочки это, а зубы.

И его послушались. И из бизнеса ушла поэзия. А за поэзией ушла любовь. Уар потерял всякий интерес к делу и ушел вслед за любовью. Потому что считал, что и в бизнесе должны быть поэзия и любовь.

Перед членами московского комьюнити вопрос «пить или не пить?» не стоял никогда. Беда в том, что нетрадиционных потребителей покинуло чувство меры. Буйный безоглядный бизнес при сырых законах, призванных его регулировать в отсутствие мало-мальски пригодных инструментов для их исполнения, на некоторое время притупил бдительность. В результате выпитый почти до дна московский предприниматель, курирующий по заданию московского комьюнити эту расчудесную пирамиду, был извлечен смертными властями из-за зубцов «МММ» вместе со всеми деньгами и помещен за решетку. Так холдинг ЗАО МОСКВА в одночасье лишился средств.

– Что ж вы так обмишурились, Святослав Рувимович?! – спрашивал в сердцах Параклисиарх Фофудьина, особенно часто употреблявшего Сергея Мавроди.

– Так ведь сладкий какой! Как тут устоишь?

Но виноватыми себя члены комьюнити вовсе не считали. Они прекрасно понимали, что именно из-за ГКО властями было так грубо разрушено «МММ», ставшее после выпуска государством ГКО главным и практически единственным реальным конкурентом государства по привлечению средств населения. Это сейчас смертная власть признает, что делиться надо, а в 1994 году государство делиться с «МММ» не захотело. Ему казалось проще и надежнее просто уничтожить «МММ» чисто силовыми методами. Этот кидок московское комьюнити властям не простило и стало готовить ответный удар.

А пока особо пострадавшие нетрадиционные потребители требовали решить вопрос усекновением московского головы, хотя Параклисиарх с Бомелием уверяли буянов, что именно эта голова была совсем не при делах. Традиционные же, ортодоксальные потребители, обманутые аббревиатурой, которую они привыкли расшифровывать как Государственный Комитет Обороны, считали ее фортификационным сооружением, призванным поставить заслон или положить конец, в общем, как получится. Получилось, следует признать, неожиданно.

Что же до нетрадиционных потребителей, то кое-кто из их числа уже стал подумывать о продаже алмаза, мертвым грузом лежащего в тайнике мавзолея. Но краденое можно было продать только с новой легендой или со значительными убытками. Краденое ведь не выставишь напоказ, не натешишься реакцией окружающих. А без этого владение чем-либо особо ценным не представлялось новым московским бизнесменам привлекательным.

Московское потребменьшинство сидело на жесткой экономии, но держалось из последних сил. Были и такие, кто последовал в эмиграцию за московской плотью, как сама московская плоть – за демократической колбасой.

Пили – на последнее.

А на средства, изъятые у «МММ», московские власти построили храм Христа Спасителя. Можно сказать, на истинно народные деньги. Получилось красиво. Иногда на стройку заглядывали разные подозрительные личности, приставая к строителям с одним и тем же дурацким вопросом:

– Что вы делаете?

Строители исправно отвечали:

– Заливаем бетон.

– Вяжем арматуру.

– Штукатурим.

– Деньги зарабатываем.

Малюта на основании полученных ответов, убеждал Фофудьина:

– Обратите внимание, Святослав Рувимович, никто не сказал, что строит храм.

– Так не слезами, постом и молением же строится, а – деньгами! Да еще и крадеными… – со знанием дела пояснил бывший бурсак.

Члены комьюнити выживали как могли: Бобрище организовал своих подручных в наперсточники и рассадил их по вокзалам. Но там было мало московской плоти, все больше металась с сумками и тележками иногородняя. В обеденный перерыв сокольничий приходил и звал всех на базар – кур копченых нюхать. Ну и похлебать юшки зажиточных москвичей, которым базарные цены оказались в тот год по-карману.

Растопчин сидел на Арбате с картонной табличкой «Дам прикурить». Жу-Жу занялась гаданием. Выходило у нее вполне складно. Несмотря на то что звезды сулили благоприятный период, удвоение энергии и успех в работе, тем не менее они предостерегали от опасности бесперспективных финансовых предложений друзей. Жу-Жу призывала клиентов к сдержанности вплоть до разрыва дружеских отношений. Вскоре бывшая моделька, спонсируемая заинтересованными сторонами, уже предсказывала по звездам, куда лучше вкладывать деньги и какие покупать акции. Спустя пару лет ее карьера пошла в гору: она стала первым человеком московского рынка глянца. Однако продолжала сидеть на Арбате под видом гадалки, направляя рекламные денежные потоки в нужное русло.

Уар звонил чиновникам высокого ранга и предлагал за небольшие деньги выкупить у него компромат. Чиновники никогда не интересовались характером компромата, а просто меняли не глядя один кейс на другой. Нащелкать компромата в любой сауне в тот период было пара пустяков. Плати банщику – и делай что пожелаешь.

Фофудьин соглашался работать кем угодно за еду (лобстеры, осетрина, пармезан, «Дом Периньон»). Но, к чести московского комьюнити, ни одна единица хранения Алмазного фонда не была продана за хлеб.

Лангфельд пошел бомжевать и скоро обнаружил, что занятие сие приносит доход гораздо больший, чем все прежние его труды. Признавшись самому себе в заблуждениях молодости, он стал Вечным Бомжом. Очень скоро обрел авторитет у коллег по промыслу, среди которых нашел много бывших однопартийцев, и возглавил движение, поставив его на правильные экономические рельсы. Надо сказать, что Исидор не случайно пришел на это поприще. В конце минувшего января он споткнулся поздним вечером о выброшенную елку, а упав на нее, обнаружил под рукой киндер-сюрприз. Разломал его из простого любопытства и извлек бумажку с номером. Зайдя в ближайший магазин, торговавший шоколадными яйцами, он поинтересовался у кассира, что означает номер. Девушка всплеснула руками, кликнула охрану. Лангфельд уже было встал в правильную стойку, но охранник вежливо проводил его в кабинет администратора, где Исидору торжественно вручили выигрыш: сертификат на недельный отдых в Турции.

Надо ли вам говорить, в какое бешенство и одновременно отчаяние впал наш герой, лишенный возможности выехать из Москвы? Даже в Турцию… Вот от этого самого, вдруг осознанного, невыездного отчаяния и затосковал Лангфельд. И стал Вечным Московским Бомжом.

Параклисиарх коротал свои дни в обществе одних только тараканов, травить которых у него не поднималась рука, несмотря на то что недавно он выменял вагон украинского сахара на целую фуру китайских карандашей для травли насекомых. Теперь же он подумывал пойти поработать по основной специальности, но вспомнил, что в стране объявлен мораторий на смертную казнь. В киллеры наниматься не имело смысла, поскольку уже назревал кризис неплатежей. Впрочем, киллеры в тот год были, пожалуй, единственной рабочей силой, которой таки платили. Работа была без выходных и соцпакета. Но заказы поступали сплошь на элитную плоть, на которую у московских нетрадиционных потребителей были совсем другие виды. В конце концов Малюта подался в частные сантехники: и плоть элитная стала доступней, и заработок на ниве прочистки был неслабым, и аппаратуру удалось нужную установить – кое-что из непроданного Параклисиархом Министерству обороны. Информация оказалась очень кстати.

И никогда, никогда еще члены московского комьюнити не были так счастливы, не жили такой полной жизнью, как в эти голодные времена. Борьба за жизнь до краев наполняла смыслом их существование. Выживание оказалось самой занимательной, самой азартной игрой.

Что же до смертной власти, то теперь в плане расходов бюджета аналогом «Лунной» статьи выступала статья о латании озоновой дыры над страной. И ассигнования на нее росли год от года.

Вскоре московское комьюнити, утомившееся перебиваться с хлеба на воду, затеяло ответные меры. Игуменья-фармазонка Митрофания, в прошлом баронесса Розен, выступила с аналитическим докладом, напомнив слушателям, что государственная пирамида ГКО – всего лишь грубая подделка схемы «МММ», причем скопированная крайне неумело и поверхностно, и ее крах предопределен в самый момент ее создания.

– Лично мне очень грустно наблюдать за тем, как устроители этой классической финансовой пирамиды – так называемые «умные ребята из Минфина» – судорожно пытаются удержать ее на плаву, делают резкие движения, погружаясь с каждым таким движением все глубже и глубже в долговое болото. А ведь всякому известно, что в болоте дергаться нельзя, это только ускоряет гибель в него угодившего.

– Ах, прохиндеи! – возмущался Фофудьин.

– Следует, я полагаю, инициировать возобновление Расправной палаты! – внес предложение Малюта, и, вспомнив об опричниках царя Иоанна, уточнил: – В первоначальном ее виде.

– Ну пока они не переварили сожранное у нас, рыпаться не будем. Подождем завершения пищеварительного процесса. А как обсерятся, так и жахнем! – предложил логичный ход Бомелий, понимая, что хоть и придется ждать, но время работает против смертной власти.

– Да, процесс, я полагаю, ускорится новыми грядущими выборами, которые изрядно вытрусят кассу, и «умные ребята из Минфина» объявят миру, что они этими краткосрочными облигациями подтерлись, – подвела черту Митрофания. – Посидим на берегу, подождем.