Адаманский никак не ожидал, что фемина вернется к нему с приданым. Алмаз, который он выпасал в Африке почти два года, попал теперь именно в его руки. И репортер, хоть и был удивлен до крайности, все же находил такой оборот Фортуны вполне справедливым. Алмаз осветил ему новый путь. Он понимал, что продать его будет невозможно. Да и жить праздным наблюдателем, подобно господину Углицкому, ему было неинтересно. Адаманский жаждал бурной деятельности. Он полагал, что алмаз следует распилить и продавать по частям по мере надобности, вкладывая полученные деньги в дело. Делом он себе назначил Анастасию и ее творчество.

Обратившись к знакомому московскому ювелиру, коего спас однажды от неприятностей в виде потери реноме, Адаманский к великому своему огорчению узнал, что распилить алмаз ой как непросто. Никто из московских мастеров не брался, хотя каждый из них в той или иной форме выказывал желание посмотреть на камень.

– Мы поедем за границу. Там и распилим, – говорил он Анастасии. – Ювелиры говорят, что это под силу только Ашеру. К нему и повезем. Я узнавал – это очень известная фирма, им можно доверить алмаз.

Дайте бедному, но амбициозному человеку истинное богатство, и он непременно сделает с ним какую-нибудь чудовищную глупость! У бедного человека нет навыков обращения с истинным богатством. Он представления не имеет, как обратить сие чудо себе на пользу. Теперь же, имея в руках уникальный, единственный в мире камень, Адаманский испытывал серьезные финансовые трудности. Наличие в его доме Анастасии и украденного ею алмаза исключало возможность обратиться к меценату за финансированием текущих расходов – сценических костюмов, билетов на проезд до Амстердама. Зная о происхождении камня, хоть и не владея информацией о том, каким образом он оказался в Москве, репортер все же догадывался, что в полицию по поводу пропажи господин Углицкий обращаться не станет. В конце концов что украла у него этуаль? Средства, на которые тот собирался жить? Да нет же! Средств, полагал Адаманский, у сего господина на десять жизней хватит. Она украла у него всего-то возможность любоваться алмазом. Любование алмазом – это ли не распутство? Это ли не истинный разврат? Да именно от этакого распутного эстетства Рим пал!

Этуаль ничего не хотела слышать о трудностях, справедливо полагая, что хватит и того, что она принесла средство реализации плана мировых гастролей. Адаманский отточил перо и продался с потрохами той партии, которая больше платила. Он тогда сильно удивился, что самые большие деньги вкладывала в газетчиков партия, представлявшая интересы самого бедного населения империи. И вот уже в мае революционными спонсорами куплены им с Анастасией билеты в Европу, чтобы издавать там газету «Искра», потому что в Москве печатание без особого разрешения в периодических изданиях каких бы то ни было статей о бедственном положении разных лиц запрещалось господином министром внутренних дел. Все подобные статьи подлежали непременно полицейской цензуре. Радеть о благе народном можно было только из-за рубежа.

Едва майское солнце подсушило землю, москвичи потянулись в парки. Все слухи о предполагавшемся первомайском нападении на интеллигенцию и учащуюся молодежь оказались вздорными. Московским градоначальником было еще с утра объявлено, что все опасения не имеют серьезных оснований и что будут приняты все возможные меры к недопущению каких бы то ни было насилий, с чьей бы стороны таковые ни были проявлены. Во избежание провокаций под видом праздничных песнопений, московская судебная палата утвердила арест, наложенный местным комитетом по делам печати на следующие музыкальные издания: «Русская марсельеза», «Карманьола», «Красное знамя», «Дубиншка-машинушка», «Смело, друзья, не теряйтесь», «Ткачи», «Варшавянка», «Смело, товарищи», «Траурный марш» и «Похоронный марш» и на прилюдное исполнение оных. Впрочем, без эксцессов, как водится в праздник, дело не обошлось: некто Николай Куроедов, проходя в нетрезвом виде по Чистопрудному бульвару, спустился в платье в пруд и стал плавать. Куроедова из пруда вытащили и отправили в участок.

На летних площадках, коими поспешили обустроить свои заведения рестораторы, публика говорила о закате Москвы, о том, что Бердичев объявлен вольным имперским городом. Туда переносится издание «Новостей» и «Энциклопедического словаря Эфрона» и училище князя Тенишева. Говорили, что по распоряжению кабинета будет разрыта могила банкира Ротштейна для отыскания там зарытых идей графа Витте.

В людском и птичьем гомоне, в грохоте городского транспорта тонули тихие звуки весны: лопались почки, прорастая масляным глянцем листьев, трепетали крыльями первые бабочки-капустницы, деловито трусили по своим весенним делам отогревшиеся коты. Солнце ломилось в окна сквозь набившуюся на них за зиму пыль и грязь. Но однажды, воскресным днем, благостная картина расцветающей Москвы окрасилась кармином, и в вечернем номере «Московского времени» в колонке криминальной хроники появилась новость:

Алмаз вернулся в резной ларец и был заперт в сейф с чрезвычайно изысканной орнаментацией и штучным замком.

Жизнь в Москве текла своим чередом. Московские счетоводы деятельно готовились к предстоящему летом текущего года съезду. Составлялись доклады по отдельным вопросам о нуждах счетоводов, профессиональных и общих. Особенное внимание уделялось проекту института бухгалтеров. Предстояли также доклады по вопросу о коммерческом образовании.

На колокольне храма Святых бессребреников Космы и Дамиана, что на Маросейке, треснул «полиелейный» колокол, весящий более полусотни пудов, пожертвованный бывшим ктитором этого храма – коммерции советником П. П. Боткиным в 1872 году. Колокол треснул вследствие неумения звонить и был отправлен для переливки на колокольный завод. И этот случай можно было истолковать весьма тревожным знамением. Да-с, господа! Звонить надо уметь.

В казармах московского полка был устроен спектакль для нижних чинов. Играли вольноопределяющиеся. Шли «Мирная картинка военного быта» и «Отбитая атака»; затем состоялось концертное отделение, имевшее шумный успех. На спектакле присутствовал командир полка.

Из Сокольнической городской больницы сбежал тифозный больной.

Начальник московской сыскной полиции Кошко в беседе с журналистами сообщил, что Москва по количеству преступлений занимает первое место в России.

Героем одного из происшествий неожиданно сделался и Уар, попав в колонку криминальной хроники, в числе прочих новостей, одной из московских газет:

Общество нетрадиционных потребителей «Взаимная польза» было озабочено фальсификацией коровьего масла, о которой долгое время ничего не было слышно, а теперь она вновь заставляет говорить о себе. Московские аферисты, пользуясь дороговизной натурального, приступили в широких размерах к подделке и распространяют подделки не только в провинции, но также в обеих столицах. Смесь сала с натуральным маслом выдается за низкий сорт, а смесь маргарина и масла – за более высокий.

На Хитровом рынке наблюдался большой наплыв безработной московской интеллигенции. Ввиду этого попечительство Хитрова рынка признало необходимым немедленно устроить контору для приискания этим безработным дешевых квартир и занятий. По городу уже ходили слухи о каком-то обществе, имеющем намерения организовать кредит для лиц «свободных профессий», то есть для тех интеллигентных тружеников, единственный капитал которых составляет их голова. Слухам стоило верить. Общество нетрадиционных потребителей в те дни как раз испытывало новые рекламные технологии, так что безработную интеллигенцию охотно брало в болваны. С мостов бросались в Москву-реку с кошмарными криками нетонущие «самоубийцы», которые, будучи выуженными сердобольными прохожими и полицейскими, заявляли:

– Мы одеты в непромокаемое платье такой-то фирмы…

Под руководством общества администрация одного из самых грандиозных магазинов Москвы решилась теперь действовать неординарно. Она заводила в своих выставочных окнах живые манекены из давешней интеллигенции. Болванов с голодными глазами обряжали в шикарные смокинги, а уличная толпа принималась улюлюкать.

А балет царевич с той поры разлюбил и стал приглядываться к опере. Накануне открыл свой сезон Солодовниковский театр. Реставрация дважды уже горевшего, волею и руками Растопчина, театра настолько заинтересовала публику, что «Борис Годунов» с обычным составом исполнителей собрал аншлаг. Уар особенно ненавидел эту постановку, как и ее прототипы, хорошо ему знакомые и принявшие в его судьбе непрошеное участие. А впрочем, он теперь полагал, что оно и к лучшему. Сложилось так, как должно было. Театральный зал, освещенный a giorno, выглядел очень эффектно. Только при полном освещении можно было оценить красоту коровинских плафонов, занавеса, судить об отделке всего театра. Выиграл театральный зал еще и в акустике: со сцены не пропадал ни единый звук. В оркестре Уару слышны были самые тончайшие нюансы. Но слушать и смотреть «Бориса Годунова» – слуга покорный…

Последний свой день перед очередным ежегодным рождением царевич провел у окна, терзаясь муками неостывшего сердца. Той осенью хрустальная синь высоких небес и золото крон недолго радовали Москву. С самого утра горизонт темнел, вспухал грозно и трагично, а к полудню пополз на город. Порывистый ветер швырял в прохожих охапки сорванных листьев. Наконец разразился дождь, заштриховал и размыл Пречистенку за окном.

Камердинер был отправлен за газетами. Промозглый осенний вечер, вплотную подступивший к окнам особняка, принес Уару страшную, хоть и ожидаемую, весть. Новый криминальный хроникер, заступивший на место выпитого Адаманского, писал, что в доме Смирнова убита на почве ревности девица Анастасия Волкова, известная в Москве скандальными танцами и фильмами скабрезного содержания. Драма разыгралась в квартире учителя танцев Прыткова. Во время танцев девушки с персом Юсуп-оглы, тридцати лет, между ними произошла ссора. Перс в припадке ревности выхватил кинжал и вонзил его девушке в грудь по самую рукоятку. Смерть последовала моментально.

Царевич знал, что рано или поздно это произойдет. Но оказался не готов принять такой исход. Пока она была жива, в нем теплилась надежда: она поймет, она вернется. И он простит ей даже нож в спину. Но, как видно, не суждено было…

Уар забрал тело возлюбленной из полицейского морга, одел в красный сценический костюм и телефонировал Растопчину.

– Я хочу сделать из нее алмаз.

– Я могу, но он будет искусственным.

– Она и была искусственным алмазом. Это я его создал и огранил.

– Вы представляете себе, какая потребна для этого фокуса температура и какое давление? Это должен быть очень сильный взрыв в замкнутом пространстве. Вы это понимаете? Пол-Москвы разнести может к чертям собачьим.

– Я не приобщил ее. И потерял. А теперь я хочу, чтобы она всегда была со мной.

– Это вы, дружочек, к Дмитрию Ивановичу обратитесь, тезке вашему ученому. Тут особо твердый сплав для контейнера потребен. Чтоб взрывом не разорвало. А сам взрыв я вам организую со временем. Возлюбленную вашу следует сейчас сжечь в печи, а прах хранить. Из праха, погруженного в контейнер, при высочайших температуре и давлении и возникнет алмаз.

Тридцатого октября, в день рождения царевича Димитрия, Растопчин осуществил процедуру кремации.

Следующей ночью сыскная полиция наконец задержала перса Юсупа-оглы. Нашли его в одном из притонов на окраине Москвы. Опознать преступника было крайне трудно. Скрывшись, он сейчас же совершенно изменил свой внешний вид: сбрив бороду и усы, он вместо платья персидского торговца облекся в крестьянскую сермягу, онучи, лапти и рваную шапку.

Спустя всего двадцать три года специальный контейнер был внесен Растопчиным в подготавливаемый к взрыву храм Христа Спасителя. Летом 1931 года правительство СССР приняло решение снести храм, а на его месте воздвигнуть грандиозный Дворец Советов, на вершине которого поместить фигуру В. И. Ленина. В подготовленной директиве говорилось, что отныне граждане нового государства не будут ходить исповедоваться перед богом, а станут себя «под Лениным чистить». И вместо поповских проповедей будут там слушать наставления старших товарищей по партии. Пятого декабря 1931 года в двенадцать часов всего за сорок пять минут храм был взорван.

На пепелище Уар отыскал контейнер и извлек из него крохотный кристалл углерода. Ювелир сделал из него серьгу, которую царевич и носил теперь в ухе, прикрывая от чужих любопытных глаз длинными прядями своих пепельных волос.