59
Параклисиарх призывал Ивана Выродкова крайне редко. За всю историю существования комьюнити в Москве такая необходимость возникала всего несколько раз. Выродков слыл отшельником и социопатом, но Параклисиарх ценил его военно-стратегический опыт. Послужной список Выродкова насчитывал десятки крупных войн и сотни тысяч боестолкновений. Наверное, ни одно сражение с применением русского оружия не обошлось без его участия. По миру расползлись миллионы «калашниковых», на которые подсел Выродков в последнее время. Он превратился в Солдата удачи, воевал исключительно по собственному плану и в каждом сражении непременно погибал. По собственному желанию и в статусе неизвестного солдата. И хотя применение оружия в ходе грядущего аукциона не планировалось, Малюта считал себя обязанным, в целях обеспечения безопасности комьюнити, посоветоваться с Выродковым относительно стратегии и тактики предстоящего мероприятия.
Трудно было придумать менее уместный персонаж в стенах гламурного головного офиса, чем увешанный оружием Выродков во всей своей амуниции наемника Иностранного легиона, причем иностранного для всех государств. Выродков был сам себе легионом. И по духу, и по масштабу решаемых задач в любой войсковой операции.
– Вы не весь расклад видите, – заявил Солдат удачи Малюте.
– Просветите, доблестный.
– Так и я не весь расклад вижу. Чувствую только, что не оттуда беду ждете, откуда она придет. Что-то зреет, шкурой чувствую. Да и падалью несет изрядно. Вона ждет… – показал он на ворона за окном.
Комьюнити считало Выродкова парией. Он единственный позволял себе, наплевав на строжайший запрет Минздрава, покрывать всю свою шкуру татуировками. Его тело украшали эмблемы всех родов войск всех стран мира. И даже гербы трех африканских государств, содержащих изображение «калашникова»: Буркина-Фасо, Мозамбика и Зимбабве. Не выдавая собственный секрет приготовления специального абсорбента, делающего пригодной к употреблению любую кровь, он мог выезжать в любую точку планеты. Абсорбент был предметом черной зависти членов комьюнити, невыездных, жестко привязанных к Москве валидной органикой. Самые обидчивые истошно требовали на собраниях и конгрессах подвергнуть Выродкова немедленному остракизму. Но те, кто вот уже более сотни лет не забывал о Главной Тайне комьюнити, почитали Выродкова ключевым фактором победы в предстоящей грандиозной войне с лондонскими.
Не ведая чувства вины и раскаяния, добровольный волонтер русского оружия преследовал свои, никому более не известные цели. В результате он неоднократно подвергался полной изоляции за свое девиантное поведение. Параклисиарху никак не удавалось вычислить, что именно срывает Выродкова с катушек: звук, цвет, запах, образ. А без этого не получалось обуздать героя.
– Я бы рекомендовал проверить всех своих на лояльность и учинить шмон в музее непосредственно перед началом аукциона, – посоветовал Выродков Параклисиарху, выслушав информацию о предстоящем событии.
– Шмон не понадобится. Есть договоренность с музейной охраной: от закрытия музея до прихода аукционеров никого не пустят.
– Малюта, ты вконец ополоумел. Ты и раньше был дурачком, а теперь и вовсе из ума выжил. Охрана – это вопрос денег. Смертные охотно продаются. И не рассказывай мне, что вы их озолотили. Противники ваши тоже не лаптем щи хлебают.
– Так мы вскладчину и платим. Договор подписан тремя сторонами. И как подвергать уважаемых членов комьюнити унизительным проверкам? Это исключено. От обнародования компромата пострадает все сообщество. Нас могут выселить за пределы ареала, то есть риск смертельный. Кто же сам будет пилить сук, который сосет?
– Так уж все члены – и уважаемые? Малюта, ты уже большой мальчик. Не пора ли расстаться с романтическими иллюзиями? Разуй глаза, охрана! Возможно, кто-то уже нашел себе другой подходящий сук. Вспомни, кто из какого гнезда выпорхнул. Отдел кадров нужно заводить или хотя бы HR-менеджера, если сам не справляешься.
Параклисиарх был сумрачен. Он конечно же не исключал, что от лондонских можно ждать любой подставы, но от своих? Эта мысль была ему противна. Одно дело – внутренние свары, и совсем другое – предательство и измена.
– Позволь тебе напомнить: Бомелий учился в Кембридже, получил там даже степень доктора медицины, но затем за незаконные манипуляции с ядами и колдовство был посажен в тюрьму. А потом вызволен и привезен в Москву из Лондона русским посланником Савиным.
– Но после вызволения он стал преданным псом Иоанна и бескомпромиссным борцом с лондонскими, – напомнил Параклисиарх.
– Малюта, скажи, Бомелия на самом деле ты приобщил, как записано в Крестной Книге?
Параклисиарх тяжело вздохнул:
– Почему ты спрашиваешь об этом? – Малюта впервые задумался о том, почему этот вопрос не возник у него самого. Он сделал эту запись в книге по просьбе колдуна во искупление своей вины перед ним.
– Позволим себе предположить, что наш дражайший Бомелий, интриган и отравитель, явился сюда уже приобщенным. Лондонскими, как ты понимаешь. А потом легализовался, попросив тебя повторить процедуру.
– Мы не можем опираться на домыслы.
– Хорошо, приоткрою тайное, чтобы сделать его явным: я имею сведения из достоверных источников, что Бомелий отправлял и продолжает отправлять через Англию в Вестфалию накопленные в Москве богатства.
– Ну, со своей долей он волен делать все, что ему заблагорассудится.
– А если иметь в виду, что для Бомелия лондонская органика валидна? И кстати, ты никогда не задумывался, отчего это в останках твоего босса ртуть нашли? И в его любимой голубой чаше?
– Я могу поинтересоваться этим «достоверным источником»?
– Это сэр Джером Горсей.
– Торговец оружием? Клеветник и прохиндей?
– Не более, чем любой другой поживший в Москве иностранец. Имеет право на собственный взгляд.
– Если на то пошло, ты тоже по всему миру мотаешься. А откуда у тебя абсорбент? Это ведь лондонская разработка.
– В общем, ты спросил, я ответил. А ты – услышал или не услышал, – проигнорировал обращенный к нему вопрос собеседник.
Добрею, это – скверно. Наверное, потому, что давно живу, подумал Параклисиарх. Выродков ушел, оставив в офисе запах пороха, а в душе Параклисиарха – разлад. Перед тем как учинить шмон в музее, он все-таки решил поговорить начистоту с Вечным Принцем. Бомелий тянул лямку в холдинге ЗАО МОСКВА в ранге второго лица, равного Параклисиарху. Но его Митрофания регулировала все денежные потоки. Да, это был самый сильный противник, если, конечно, верить Выродкову. Параклисиарх рискнул идти ва-банк. Любые маневры все равно не укроются от зоркого ока матерого интригана. С тяжелым сердцем Малюта взял телефон и набрал нужный номер.
– Есть разговор. Я сейчас зайду, – сказал он Вечному Принцу и отключился.
Сколько раз втолковывал ему Выродков, что с противником следует разговаривать только на своей территории, чтобы иметь преимущество в маневре!
Бомелий возлежал на шитых золотом подушках и курил кальян.
– Астма, говоришь? – завелся с порога Параклисиарх.
Колдун ненавидел Малюту еще с тех пор, когда тот пытал его на дыбе. Ну да – незадача вышла: кто-то шустрый подсуетился и перехватил его, Бомелия, переписку со Стефаном Баторием и донес о том Иоанну, уже видевшему в поляках реальную угрозу Москве.
– Это травки, дружище, – миролюбиво ответил Вечный Принц. – Я же травник, аптекарь. Ну, ты в курсе. Поправляю здоровье, утраченное на дыбе и в пламени.
– Травка, кокаин… Чем еще лечишься, песья твоя голова?
– На воды собираюсь.
– В Европу? В Баден-Баден?
– В Кисловодск, – дурашливо дразнил Параклисиарха Бомелий. – Вы скучно живете, дружочек! Нет в вас здорового задора…
Это попахивало откровенной оппозицией, если не изменой. Параклисиарх нависал над щуплым Бомелием и силился прочесть в его глазах страх. Но противник выглядел невозмутимым и даже расслабленным.
– Ну что – сильно обиделся? Так сильно, что чуть не отпил избранную Мать ночной Москвы, превратив торжественную церемонию в фарс? Так сильно, что уронил честь комьюнити, устроив за картами дешевый балаган со своими профурсетками?
– Пфуй! Что за вульгаризмы, любезный? Ведите себя пристойно.
Похоже, каяться колдун больше не собирался.
– Что ты планируешь учудить на этот раз? На аукционе?
– Не понимаю, о чем речь. И вообще мне не нравится этот тон.
– Тебе только тон, а мне – твои закулисные фортели. Что ты удумал?
– Да как вы смеете?! Я столько раз рисковал здоровьем, жизнью, наконец, что однажды ею даже поплатился! – возопил возмущенный колдун, обиженно дрожа усами. – Уж так ты меня пытал квалифицированно и самозабвенно!
– Хватит кривляться! Ты прекрасно знал, что поляки уже входят в силу и представляют реальную угрозу для Москвы! Однако снюхался с Баторием.
– Да с чего ты взял, что это была угроза?! – перешел на привычное «ты» Бомелий. – Неужто сопредельная плоть опасней лондонской? Или, скажем, мигрантской? Сопредельную легче ассимилировать, это мог быть наш стратегический резерв на все времена. Ты убогий дурачок, Малюта. И вообще, с какого это перепою тебя волнует смертная власть? Или твой босс Иоанн был чем-то лучше Батория? Или Иоанн был не душегубом?
Параклисиарх никогда не задумывался об этом аспекте сосуществования комьюнити со смертной властью, а потому предпочел уйти от ответа. А вот перепоем его попрекать не следовало. Он всегда диетически дозировал органику. Не злоупотреблял никогда. И почему-то сегодня его уже второй раз называют дурачком. Причем разновекторные, но почти равноприближенные члены комьюнити. Параклисиарх разозлился вконец и предъявил главный козырь:
– Бомелий, а кто тебя приобщил на самом деле?
– Да ты же сам и приобщил! Аль запамятовал?
– Да ладно… Сдается мне, что ты нагло использовал мое раскаяние перед твоей казнью, аптекарь.
Ах, как нехорошо! – думал Бомелий. Что ж ты, дурачина, сам себе приговор подписываешь? Впрочем, сам или не сам, а дело было уже решенным. Момент приобщения был самым слабым звеном в истории появления колдуна в московском комьюнити.
– Не ваше собачье дело! Раньше надо было досье собирать!
Нельзя быть таким доверчивым. Никогда, никогда обиженный тобой не станет тебе искренним другом, как бы ты ни раскаивался, как бы ни облагодетельствовал его, стремясь загладить нанесенную обиду. На почве, удобренной благодеяниями, прорастает не благодарность, а совсем другие плоды – ядовитые. Нет ничего обременительней, чем жить с чувством вечной благодарности бывшему мучителю. А я ему тут о чести и патриотизме толкую, ругал себя Малюта.
– Капиталы за границу переводишь, я слышал.
– Клевета! Гнусные наветы!
– Ну, предъяви тогда.
Бомелий, ожидая разговора с сановным секьюрити, даже не надеялся на такую удачу. С выражением оскорбленной невинности на лице, он вскочил с нагретого лежбища.
В глубине кабинета имелся вход в тайное хранилище. Бомелий подвел Малюту к стене с барельефом и потыкал кнопки на пульте. Лепная рама, в которую был заключен барельеф, подалась назад, обнажив вход.
– Прошу! – картинно простер руку Бомелий.
Они спускались по узкой винтовой лестнице, освещенной скрытой светодиодной подсветкой. Достигнув дна подземелья, Параклисиарх увидел не пирамиды золотых слитков, а только полки со стеклянной тарой, содержащей, очевидно, ядовитые снадобья.
– Ты хочешь сказать, что инвестировал в эту спецлабораторию все свои капиталы? – усмехнулся Малюта и ясно увидел наконец все то, о чем предупреждал его Выродков. С глаз Параклисиарха словно спадала пелена, обнажая гнилую сущность бывшего соратника. Он смотрел на мраморные полки, заставленные всевозможными зельями, которые не приходило в голову назвать лекарствами, и не мог понять только одного: почему он был так позорно, так недопустимо для главы службы безопасности слеп, что не разглядел врага в ближнем круге. Малюта оценил маневр Бомелия, увлекшего его в подземелье, захохотал от отчаяния и безвыходности своего положения и повернулся к противнику своей широкой грудью защитника и утешителя. Вечный Принц сжимал двумя руками нацеленный в его сердце «глок». Все еще не веря в серьезность намерений противника, Параклисиарх сделал шаг ему навстречу:
– Только посмей!..
В подвале, разрывая барабанные перепонки, прозвучал выстрел.
– Кто-то должен быть плохим, – резюмировал Вечный Принц и, поднявшись на поверхность из личной преисподней, наглухо закрыл вход.
Средь бела дня в снежном московском небе сверкнула над храмом молния. В тот же миг на станции метро «Кропоткинская» вышел из строя электровоз, заблокировав движение поездов. В Банке Москвы сам собой отформатировался сервер, стерев все данные. Ретрансляторы МТС вдруг стали передавать на телефоны московских абонентов так и не включенную Римским-Корсаковым в оперу «Царская невеста» арию Бомелия, а у ведущего интернет-провайдера сгорело дорогостоящее оборудование, и теперь москвичей ожидало неминуемое повышение тарифов.
