32

В назначенный день после двадцати одного часа вся Пресня по периметру была оцеплена спецподразделениями. Через временно организованный КПП на улице Родчельской к знаменитому, самому модному в этом сезоне в Москве клубу пропускали только по черным картам с высеченной звездой и гостевым контрамаркам. Первыми приехали Эндреа Почелли, Кара Прайтман и Омма Жаплин – бронебойная оперная попса, которой предстояло, по задумке не очень сведущего и искушенного в оперном искусстве Малюты, удовлетворить высокие эстетские запросы Уара.

Никогда еще Двухгорбная мануфактура не достигала таких звездных высот и не купалась в таком дожде ПРА, как сегодня. Собственно, она никогда и не была просто мануфактурой, а представляла собой стратегический резерв московской недвижимости для концентрации чистой публики. Фактически резервуар. И вот настал ее буквально звездный час. Золотые звезды сияли в темноте на крыше и стенах и даже бежали дорожкой под колеса автомобилей гостей торжества.

Пафосный и гламурный клуб, остроумно внедренный в пролетарский объект, был устроен по цирковому образу и подобию и тщательно отфильтровывал на входе дежурных клоунов. Над сценой с фонтаном цилиндрически поднимались VIP-ложи. Пурпур бархата контрастно оттенял бледного главу крупнейшей корпорации – Прохора Михайлова, вездесущую Собению Ксенчак и некоторые другие медийные лица, затесавшиеся по чьей-то протекции среди членов Благородного собрания комьюнити. Над сценой мерцал гигантский светодиодный экран, воспроизводивший действие оперы «Царская невеста». Сегодня, против обыкновения, здесь не звучали народные ремиксы на Юрия Антонова и Виктора Цоя, а также все то, что в клубе называли «алкогольным хаусом». Под потолком разливалось ариозо Любаши «…ты меня не кинешь…» из «Царской невесты» в исполнении Дарисы Мостюк из Меликон-оперы с Карой Прайтман и Оммой Жаплин в бэк-вокале. Лазерная установка превратила сцену в 3D царские арочные хоромы, посреди которых помещался настоящий, накрытый к свадьбе стол. Перед столом возвышалась площадка, обтянутая жатым жемчужным шелком, со ступенями по обе стороны – по ним должны были восходить новобрачные.

От блеска бриллиантов слепли глаза, поэтому гости защищали их темными очками. Это отличало их от членов комьюнити, глаза которых не страдали от излишнего блеска бриллиантов. Линзы делали их нечувствительными. Один только Параклисиарх носил специальные очки, без которых мог ненароком сглазить: прожечь дыру взглядом или испепелить что-нибудь случайно, в сердцах. Поговаривали, что дома у него постоянно стоит запах гари, а в сенях висит щит с противопожарным оборудованием. Недержание огня заставляло Малюту всегда носить с собой огнетушитель в специальной кобуре.

Участникам церемонии были загодя розданы экземпляры сценария предстоящего торжества. Гвоздем программы значился поцелуй Невесты. И хотя Малюта предусмотрительно снабдил новобрачную анодированным платиной воротником из высоколегированной стали, искусно скрытым шарфом из органзы, ничего исключить было нельзя. Кроме того, предстояло вручение подарков новобрачным – украшений, которые участникам церемонии и гостям следовало цеплять прямо на облачение Невесты. С царевичем долго голову не ломали: вишлист жениха состоял из одного пункта – «ножички». Судя по количеству гостей, вес подарков угрожал превысить пару центнеров. Только несведущие позволяют себе так безапелляционно утверждать, что украшения женщину, а мужчин оружие – не отягощают.

Ария Грязного перекликалась с арией Марфы – царской невесты. С двух сторон к пьедесталу вели молодых: Фофудьин сопровождал царевича, Параклисиарх вел Невесту, поглядывая, чтобы «подружки» не приближались к ней на расстояние укуса.

– Коронуются царевич Уар, Димитрий Углицкий, и объявленная жена его, избранная Мать ночной Москвы – Марья Моревна! – провозгласил Параклисиарх, вознося над головой жениха Большую императорскую корону – главный экспонат Алмазного фонда, выданный ему утром под роспись Фофудьиным, когда стало известно, что ювелирный завод оскандалился: на изготовленных специально для церемонии коронах перед должен был обозначаться крупными буквами «М», символизирующими мощь московского комьюнити. Но кто-то из ювелиров, памятуя, что корон заказано две, решил, что «М» на короне царевича означает «мужская», поэтому на второй короне он, в оговоренной технике, исполнил букву «Ж».

Каждый гость, прикрепляя к платью Невесты свой подарок, откусывал один бриллиант со звезды на его лифе в качестве трофея, на память о торжественной церемонии, участником и очевидцем коей ему довелось быть. Затея эта представлялась совершенно дикой и выглядела глумливо, из чего каждому становилось понятно, что авторство сей процедуры принадлежит дамам Бомелия, пытающимся таким образом облегчить себе доступ к телу Невесты с вполне понятными намерениями.

Церемония набирала обороты, наэлектризовывая атмосферу клуба приближающейся кульминацией. Многочисленные зарубежные делегации после утреннего торжественного возложения венков в бункере лосиноостровской Кремлевки шумно сглатывали слюну, учуяв ароматы особым образом приготовленной кровяной колбасы, кольца которой монбланами и эверестами загромождали свадебный стол. Основными ингредиентами сего деликатеса являлись кровь добровольных жертвователей из числа первого эшелона московского списка Forbs и дефицитная гречка. Никакого чеснока, естественно, колбаса не содержала, а пикантности ей придавали сушеные помидоры, соленые анчоусы, тмин, измельченная зелень цикуты и черной белены. Мизансцену окаймлял блистательный ряд взволнованных вампироманов с плитками подарочного гематогена в руках, ожидающих доподлинного приобщения по случаю коронации, но интрига момента заключалась в том, что на самом деле на пиру их вместо приобщения выпивали из горла́. Им была уготована роль заздравной чаши – вполне в традициях широты и удали московских гуляний.

Бледную до голубизны Невесту мутило от запахов и страха. Она едва держалась на ногах под грузом украшений, и только рука Уара, поддерживавшего ее под локоть, не давала девушке осесть на затянутый шелком пьедестал. Жених во фраке с газырями для ножичков был настроен легкомысленно, чему немало способствовала привычная для него атмосфера клуба. Поддерживая Невесту под руку, он пальцами щекотал ее ладошку. Но от безумной усталости тактильные ощущения у девушки уже отсутствовали.

Улыбаться в этой среде было не принято, так как обнаженные зубы, по вполне понятным причинам, считались знаком агрессии. Так что не напрасно дивились иностранцы неулыбчивости московских лиц. Однако Жу-Жу и Митрофания, наплевав на приличия, откровенно скалились, приводя Невесту в трепет.

Церемония шла своим чередом, пока Малюта не заметил, что к пьедесталу с новобрачными приближается Вечный Принц, и в руках его колышется незапланированное пойло в золотой братине.

Врешь! – подумал Параклисиарх, вмиг вспомнив «Царскую невесту». – Второй раз у тебя этот номер не пройдет! Но прежде, чем лоб Бомелия встретился с кулаком Малюты, запоздавшим на мгновение из-за короны, которой были заняты его руки, Бомелий случайно или нарочно поскользнулся на жемчужном шелке пьедестала и вписался лицом аккурат в шею Невесты. По шарфу из пепельной органзы побежала струйка крови, а Вечный Принц взвыл и уронил братину, расплескав ее содержимое, которое пузырилось теперь и с шипением проедало безобразные дыры в шелке на глазах у замершей в приступе панического страха публики. Так на средневековых пирах никто из гостей не мог быть вполне уверен, что вернется домой живым.

Свадебный кортеж, отвлекая на себя внимание гипотетических преследователей, летел по парализованной Пречистенке. В это же время на крышу нового логовища Уара снижался вертолет Министерства Непредвиденных Случаев. Из него бойцы с нашивками «Emergency» выгружали обморочную, закутанную в шубу Невесту, со всеми подарочными украшениями, которые завтра надлежало сдать по описи Фофудьину. Царевич нервничал, следил, чтобы спасатели не дотрагивались до обнаженных частей тела его молодой жены: кистей рук, плеч, ножек в жемчужных чулках с кружевной подвязкой, и в конце концов отобрал ее у двух дюжих молодцев и понес сам.

Опустив Марью на брачное ложе, занимавшее значительную часть вместительной почивальни, царевич сорвал с себя фрак и зашвырнул его в угол. Дробный грохот ножичков в газырях не радовал, а количество украшений, от которых нужно было избавить Машу, заставило его действовать решительно: Уар рывком выдернул из пола клинок и одним точным движением, как опытный хирург, рассек подвенечное платье. Аккуратно высвободив девушку из кружев и тафты, он замер над этой растерзанной красотой. Сама по себе красота не пленяла его так, как ее драматическая составляющая. Он понимал, что нужно скорее снять металлический ворот и осмотреть шею Марии, но не мог оторвать взгляда от спутанных волос, от раскиданных длинных стройных ног в кружевных чулках, от груди, освобожденной от дизайнерского корсета с остатками бриллиантов с изрядно обкусанной гостями звезды. Он шумно дышал, едва владея собой, кадык его вздымался, волосы упали взмокшими прядями на бледное лицо, рот наполнился слюной.

Маша открыла глаза.

– Что это было? Меня отпили? – шепотом спросила она. В ее глазах застыл ужас.

Уар приподнял голову новобрачной и, размотав окровавленный шарф, расстегнул металлический ворот под ним. Шея девушки сияла нетронутой белизной, если не считать отпечатавшихся на ней краев защитного приспособления, в котором торчал клык, пробивший металл.

– Похоже, это кровь Дядьки. Зуб выломал себе, волчара. Оборщел совсем, старый хрен! Спасибо Малюте за воротник. С тобой все в порядке, Мышка. Ты осталась нетронутой! Ты будешь только моей…

Маша обхватила склонившегося над ней Уара и притянула к себе. Ей больше всего на свете сейчас хотелось ощутить силу мужских рук, чтобы они сдавили ее крепко, до потери сознания, чтобы она слилась наконец с мужем в единое целое. И Уар теперь не эстетствовал. Его ласки становились все смелее, настойчивее, он чувствовал ее нетерпение, ее готовность, но выжидал. Ведь после этой ночи она никогда уже не будет прежней.

Она никогда не узнает, чего стоило ему сдерживаться так долго, боясь капнуть на нее слюной, которой он буквально захлебывался. Она не узнает о предательской дрожи, пробегавшей от случайных прикосновений. Им просто не дано этого понять, думал он. У женщин вообще странные представления об этом. Ах, как страшны, как голодны были десятилетия одиночества, когда от бессилья, отчаявшись найти любовь, он терзал свою плоть. Но эта девочка будет с ним всегда! Он позаботился об этом.

Он запрокинул голову, издал стон, переходящий в рык, и рухнул на Машу, зарывшись лицом в изгиб ее безупречной шеи. Луч полной луны, проникший сквозь шелковые завесы, коснулся бриллианта в мочке его уха и рассыпался отраженным сиянием. «Анастасия…» – прошептал он.

Но Марья не услышала чужого имени, сорвавшегося с губ любимого. Финал брачного соития совпал с доподлинным приобщением и не только лишил молодую жену давно томившей ее девственности, но и изменил ее сущность. Красная вспышка пульсировала в ее голове, растекаясь жаром по всему телу. Ей показалось, что кровь закипает в сосудах. Она с восторгом приняла долгожданную боль и теперь лежала с широко открытыми глазами, прижимая изо всех сил к себе тяжело дышащего мужа.