20

Совет безопасности собрался в расширенном составе. Такого случая не могли припомнить даже старожилы комьюнити. С аналитическим докладом выступил глава службы безопасности холдинга ЗАО МОСКВА – Параклисиарх. Речь его была сухой, рубленой и не оставляла слушателям ни единого повода для радости.

– Москва сдает позиции. Ее в три горла сосут лондонские. Не говоря уже о том, что молодую элитную московскую плоть к себе в Лондон отсасывают, якобы на учебу. Знаем мы эту учебу!

На Кремлевских башнях осталась только одна звезда. Пора выставлять защиту. Искать новые формы, если мы не хотим вскоре искать новые территории. Некоторые шаги уже предприняты. Например, изменен код города: с 095 на 495, а это 4 + 9 + 5=18, то есть 6 + 6 + 6. В районе Ильинки в результате длительных переговоров появилась «Нейтральная территория», пока под видом круглосуточного кафе, – между Приемной Президента РФ и Минздравом. Удалось «взять языка»: Силипп Фтарк плотно обосновался в Москве – на него тут отчаянный спрос – и вдохновенно «стучит» на лондонских через свои дизайнерские салоны.

– Экспанд надо ставить! – послышались молодые голоса с галерки.

– Что за «экспанд»? – поинтересовался Фофудьин, развернувшись грузным телом к молодняку.

– Экспанд – это второстепенная база с собственной системой защиты, – ответили ему любители компьютерных игр. – Строится для добычи ресурсов. Экспанд здорово улучшает экономику.

– Проснулись!.. Экспанд уже строится, – ответил Параклисиарх и пояснил аудитории: – Планируемый к созданию близ Москвы экспанд – инновационный научно-технологический комплекс по разработке и коммерциализации новых технологий должен способствовать получению нами наноабсорбента. Реперную точку уже определили, теперь надо отвести от нее пять лучей. Лучшие умы думают над его названием. Пока рабочее – Сосколково. Я не знаю, как оно исправит экономику смертных, но мы уже насасываемся на его финансировании, пока они в своем кластере в айпады пальцами тыкают.

Аудитория ободрительно загудела. Параклисиарх постучал по столу:

– Святослав Рувимович, теперь лично к вам вопрос: почему аутентичной московской плоти год от года становится в Москве все меньше, а иногородней и иноземной – все больше? Я полагаю, что весь этот интернационал следует разогнать.

– Малюта, ну вы же сами прекрасно знаете: миграция, гастарбайтеризация, ассимиляция…

– Я в курсе. Я спрашиваю, почему Фондом не предпринимается ничего для исправления ситуации? Почему не выработаны меры? Где план?

– Дражайший, ну вы хоть представляете, сколько в них надо закачать, чтобы они по домам сидели, а не ехали в Москву? Мы и так их дотируем, дотируем, а они все лезут и лезут. Опять же – девушки трепетные за принцами приезжают, ассимилируют. Где я им в регионах столько принцев возьму?

– Да, с принцами – засада.

– Предлагаю решить вопрос дотаций и принцев за счет наращивания дефицита бюджета, внешнего долга, высокой инфляции. Ведь живет же нью-йоркское комьюнити с большими долгами, – веско бросил Бомелий, во всем любивший размах.

– Элизий, у кого одалживаться собрались? – раздались смешки. – Можем ссудить вам лично под залог вашей Рублевки. Не все ж вам одному там пастись…

Рублевкой Бомелий поступиться не мог. Это было бы равносильно отдаче швейцарского банка в залог кредита для приобретения пачки лотерейных билетов.

– Вы просто не в состоянии просчитать риски! Тогда предлагаю расширить состав Совета безопасности за счет выборных представителей всех ведомств, чтобы разделить ответственность за непопулярные решения на всех.

– Бомелий, прекратите паясничать! Не время, – приструнил Вечного Принца Параклисиарх. – И хватит уже шляться в Кабмин и Думу. Понахватаетесь вечно глупостей…

– Я полагаю, что было бы целесообразно слить фонтан Дружбы Народов, – предложил Фофудьин.

– Конструктивно! Возьмите себе на заметку, – кивнул Параклисиарх. – А теперь – разное, ради которого я вас сегодня собрал. Никого не хочу преждевременно пугать, но возникла угроза, связанная с архивом Ундольского.

Аудитория зашелестела взволнованно.

– У Вукола хватило разумения не отдать плоды своего шпионажа лондонским заказчикам. А когда они начали его шантажировать, он предпочел добровольный уход. И что мы имеем в результате? Сейчас этот газетчик недоделанный носится с архивом по Москве, а мы едва успеваем предотвратить разглашение. К сожалению, мы потеряли его из виду. Прячется где-то, паршивец.

По залу прошел возмущенный гул.

– Прошу учесть, господа, – повысил голос Параклисиарх, – что архив снабжен особым спецсредством, которое охраняет того, кто рукописью владеет. Все это есть результат непростительно небрежного отношения нашего научного департамента к работе в Ленинке. Дармоглоты! Почему какой-то Передельский нашел в архиве Оболенского схему, а вы не нашли?

– Так мы думали, что Вукол жил с князем только ради еды. Попивал его. И записки предсмертной он не оставил. Хоть и добровольно ушел… Мы только его архив исследовали. При чем тут Оболенский?

– Как видите, оказался при всем. Почему ваших научных мозгов хватает только на одну комбинацию? Я вас отправлю к стоматологам в Солодовниковскую богадельню! Поспиливают вам клыки к чертям собачьим! Пиявками будете до конца времен!

«Наука» обиженно засопела, но не дрогнула.

– Позвольте, а как же наше стратегическое оружие – М? – поинтересовался Фофудьин. – Оно что, уже не работает?

– Да, двузубое М московских по-прежнему в два раза сильнее одного зуба Л лондонских на московской территории. Но этого уже недостаточно. Мы, где можем, опрокидываем их Л в названиях, ставя V. Хотя это лишь способ надругаться над лондонскими, а никак не защита. И уж тем более не атака или мощное контрнаступление. Но это палка о двух концах, и второй конец нанес удар по нам самим: мы, глумясь над лондонскими, переворачиваем букву Л в названиях: получается V. А лондонские в отместку взяли наше любимое детище – МММ, опрокинули его и круто въехали в Сеть с этим перевертышем. Нам стоило колоссальных усилий, чтобы на http перейти с позорного WWW. И чтобы предотвратить рецидив, мы озаботились доменом на кириллице. Долгое время баланс сил и интересов удерживался авторитетом Мосоха, – Параклисиарх строго окинул взглядом взволнованных соратников, – но в отсутствие Матери ночная Москва стала выходить из-под контроля. И это самым губительным образом сказывается на дневной. Комьюнити нуждается в свежей крови, и решение вопроса с коронацией Внука и с назначением Матери ночной Москвы следует сделать первоочередным. Предлагаю немедленно, непосредственно на свадьбе Внука, короновать его вместе с Невестой.

Бомелий опешил от такого расклада. Он откашлялся и изрек, не глядя в глаза Параклисиарху:

– С чего бы это? Нешто более достойных и заслуженных не найдется?

– А с того, что Уар – единственный царевич по крови.

– Да неужели?! – с наигранным изумлением воскликнул Бомелий, – а князь Кропоткин? Али не Рюрикович?

– Позвольте вам напомнить, что князь – анархист! Короноваться не станет. Даром что Рюрикович. Он всегда повинуется в своих поступках веяниям своей природы. А где, кстати, наш сиятельный?

– Станцию метро свою метет. Доказывает, что это вполне царское дело, – ответил директор научного департамента, столовавшийся обычно на Кропоткинской, чем изрядно раздражал князя.

– Зачем же мы его тогда приобщали? – спросил Бомелий.

– Вынужденно. Надо же было что-то противопоставить тезису о революции как локомотиве истории. Вы же сами изволили жаловаться, что плохо перевариваете взволнованную плоть. А князь продвигал слоган «Революция суть разрушительная стихия». К сожалению, эта здравая мысль не передается смертными из поколения в поколение генетически. Кстати, это тоже наша недоработка. И тут наш научный департамент снова топчется в предбаннике храма науки. А, Дмитрий Иванович?

– Я ж не по тем делам, извините… – напомнил, пряча смущенную улыбку в бороде, Менделеев.

– Чемоданы, что ли, опять шьете, сударь?

– Так точно-с! С колесиками. Я ж с колес теперь авторские получаю…

– Дмитрий Иванович, дорогой вы наш! Слезайте уже с колес. Ну что вы, право… Неловко даже… Как дитя малое. Не бережете себя совсем. Кстати, о колесах: что там у нас с абсорбентом?

Дмитрия Ивановича приобщили доподлинно ради создания адаптирующего абсорбента, который позволил бы акционерам холдинга пить любую кровь, помимо московской. Но что бы ни делал в этом направлении великий химик, каждый раз получался легкий наркотик, который Дмитрию Ивановичу приходилось тестировать на себе. Употребление препарата приводило к острому психическому расстройству, которое выражалось в навязчивом желании уверять окружающих в собственном московском происхождении и кричать: «Понаехали тут!» Но членам комьюнити сие было без надобности, они и так были самыми московскими, а немосковская плоть занималась этим и без всякого препарата.

Однако наезд Малюты был действительно несправедливым, поскольку Дмитрий Иванович, хоть и не оправдал ожиданий, давно завершил свою научную карьеру и теперь занимался тем, что сочинял всевозможные пакостные новости про британских ученых и выкладывал их в Интернет. Например, будто британские ученые выяснили, что девять из десяти лондонских божьих коровок болеют грибковым венерическим заболеванием. Впрочем, венерические заболевания у насекомых носят легкий характер. Или якобы в ходе другого эксперимента выяснилось, что от улыбки никому не становится лучше. Опыты проводились британскими учеными на лабораторных улитках и змеях. Еще Дмитрий Иванович подогревал аудиторию сведениями о трехстах тысячах фунтов, брошенных британскими учеными на исследование, в процессе которого обнаружилось, что для выполнения сложных действий кошки предпочитают использовать правую переднюю лапу, а коты – левую. Хотя в среднем все кошки являются амбидекстерами, то есть одинаково хорошо владеют как правой, так и левой передней лапой. А однажды ему даже удалось тиснуть в газете The Telegraph заметку о том, что британские ученые из Университета Киля провели эксперимент, доказывающий, что брань и сквернословие могут уменьшать физическую боль, что вызвало настоящую бурю среди британских налогоплательщиков, которым и без всяких дорогостоящих исследований это было отлично известно, а парламентская комиссия вплотную занялась расследованием финансовой составляющей вопроса.

Делал Дмитрий Иванович это исключительно из горячего желания насолить Чарлзу Дарвину, возглавлявшему научный департамент лондонского комьюнити, и приобщившемуся доподлинно, как и сам Дмитрий Иванович, якобы с целью дождаться Нобелевской премии хотя бы посмертно. Впрочем, было совершенно очевидно, что он сделал это, чтобы проследить за процессом эволюции лично – вывести всех мартышек в люди. А для этого одной жизни было мало, вот и потребовалось ему стать бессмертным.

Великий химик находил вопиюще несправедливым шум вокруг унизительной теории происхождения видов, оскорблявшей, по его мнению, человечество в целом и каждого уважающегося себя индивида в отдельности. Вот ведь чего только ни взбредет на ум неудавшемуся викарию!.. Дмитрий Иванович диву давался, сколько нашлось почитателей у этой оскорбительной идеи, попиравшей человеческое достоинство, и с каким восторгом самоуничижения они в нее уверовали. Да разве ж обезьяна, пусть даже в десятитысячном поколении, способна вывести Периодический закон элементов? Нет, мир определенно сошел с ума! И еще Дмитрия Ивановича, открывшего один из фундаментальных законов мироздания, очень обижало, что сей возмутительный господин Дарвин зовется натуралистом и его именем названо хоть и псевдонаучное, но все же целое направление – «дарвинизм», а «менделеевизма» как не было, так и по сию пору нет. Правда, великий химик утешал себя тем, что «измами» называют спорные теории, а бесспорные – законами. Кстати, звания «химик» он стеснялся, поскольку в его прижизненную пору «химиками» в просторечии называли ловкачей, проходимцев и преступников. Он сам, бывало, с досадой рассказывал: «Еду я как-то на извозчике, а навстречу мне полицейские ведут кучу каких-то жуликов. Извозчик мой поворачивается и говорит: «Вишь, химиков повели». Нынешняя же терминология смертных, имеющих отношение к пенитенциарной системе, тоже не радовала: «Где отбывал? Да на «химии»!»

Но дело было не только в личном счете ученого к ученому. Московские не могли простить лондонским их успешной диверсии: переманивания московского чистого молодняка в Лондон на учебу. Деятельность конкурентов в этом направлении сильно подорвала комфортность московских, оставив им в клубах малопригодных к употреблению наркоманов, алкоголиков и просто порченую шантрапу. Молодняк, выучившийся в Лондоне, возвращался словно привитой. Тогда московские задумали и осуществили акцию по дискредитации британской науки, сделав образ «британских ученых» посмешищем. Не было такой глупости, которую Дмитрий Иванович не вложил бы им в уста. Путем подкупа правительственных чиновников Соединенного Королевства московским удалось расширить список академических учебных заведений за счет всяческих низкопробных ПТУ. И тогда «британские ученые» показали себя во всей красе, исследуя влияние метаболизма овец на глобальное потепление или выводя формулу идеального бутерброда.

Лондонские, правда, старались отплатить той же монетой: так, на сайте Института белка РАН появился английский перевод, превративший всемирно известный российский институт, который проводит фундаментальные исследования белка, в Институт белки (Squirrel Institute). А все из-за кальки он-лайн переводчика, подсунутого лондонскими.

Бомелий чувствовал, что судьбоносная дискуссия аккуратно сворачивается Параклисиархом в трубочку, разминается и вот-вот скурится.

– Законный наследник молод и слаб – настоящее «клубное моль»! Абсолютно непригодный для решения стратегических задач шалопай и чистоплюй, брезгующий черной работой на ниве интриг! – закричал мятежный Бомелий, не справившись с захлестнувшими его эмоциями, – а девчонка его – вообще левая! Даром что с меткой на роговице!

– А нам и нужна – «левая». Пора обновлять кровь комьюнити. К тому же в домашнем имени ее – двойное М! – уел Вечного Принца Малюта.

Это был сильный аргумент, вызвавший одобрительный гул собравшихся.

Между тем у претензий Бомелия на власть имелись серьезные основания: исторические заслуги перед комьюнити в борьбе с врагом. Вечный Принц внес немалую лепту в защиту Москвы. Более того, было бы вполне справедливым назвать эту борьбу героической. Дело в том, что при Иоанне IV Грозном в Москве на Варварке появилось Английское подворье, где обосновались лондонские под видом дипломатов и купцов. Царь Иоанн приветствовал всяческие контакты с ними, и в 1556 году «англичан на Москве двором пожаловал», а также предоставил им серьезные таможенные льготы. Белое здание с традиционной североевропейской крышей и асимметрично расположенными окнами служило одновременно и резиденцией английского посла, и амбаром-складом: товары с помощью простого блока поднимались вдоль стены и попадали прямиком в окно. Смертные работники, прихваченные с родины в качестве первичного корма, обслуживали как посольство, так и торговый процесс. Их селили в простых деревянных избах, выстроенных рядом. Но имитация бурной торговой деятельности не обманула тогда Вечного Принца. Бомелию пришлось разруливать ситуацию, которая, как он уверял, лично для него и окончилась казнью. Хотя Малюта точно знал, за что на самом деле казнили Бомелия. Но его усилия не пропали даром: ползучая экспансия лондонских в Москве закончилась в 1649 году, когда британские повстанцы, не без сложной многоходовой интриги Бомелия, казнили Карла I – своего короля. Царь Алексей Михайлович Тишайший в знак протеста против такого бесчинства подписал указ о выдворении британского купечества из послушной и добропорядочной Москвы, а так называемый Английский двор, естественно, конфисковал. Московские ликовали, а Бомелий приобрел в комьюнити колоссальную фору в авторитете.

Элизий вдохнул из ингалятора и изрек:

– Не вижу ни малейших оснований полагать, что она справится. У меня имеются сразу две кандидатуры на должность Матери ночной Москвы: Митрофания и Жу-Жу, которые знакомы с ночной Москвой не понаслышке.

Дамы безмолвствовали, сидя по обе руки от Вечного Принца, но все почувствовали на себе, как клокочет в них ярость и бьются волны их разрушительной энергетики, способной, казалось, превратить полмира в руины. Такой расклад, при всем уважении к историческим заслугам Бомелия, не входил в планы холдинга. Все понимали, что настало время, когда надо действовать не так лобово и грубо, как практиковал всегда Элизий и его несносное бесноватое дамское окружение. Комьюнити от них попросту устало и желало модных в этом сезоне толерантности и политкорректности.

– Элизий, куда им столько? Они ж и так при должностях… – послышалось со всех сторон.

Власти много не бывает, подумал про себя Вечный Принц.

– Господа, давайте придерживаться регламента! – потребовал Фофудьин. – Что там у нее с кондициями?

– Стопроцентная москвичка в десятом поколении.

– Так ее ж можно пить и пить! – заволновались акционеры, захлебываясь слюной.

– Я сейчас кому-то попью! – обернувшись к аудитории, пригрозил Уар.

Аудитория сконфуженно притихла.

– А что известно о ближайшем прошлом претендентки? – заправляя понюшку табачку в нос, поинтересовался Растопчин.

– В прошлом – то, что надо. Желаете подробности?

Господа желали.

– Извольте. – Малюта вынул «Молескин» с золотым обрезом, полистал. – Итак!

«…полиция обнаружила тайное мыловаренное производство при лавке кр. Тарасовой, торгующей гарным маслом в доме Глинко по Фалеевскому переулку, причем здесь найдено два бака для варки мыла, около двух пудов сала, особо устроенная печь, три ящика с мылом, из которого 8 пудов 10 фунтов оказались еще не снабженные никаким клеймом, а 4 пуда 13 фунтов уже имеют клеймо «Киндяков в Москве». Обо всем этом составлен протокол».

– А наша-то здесь каким боком?

– А наша и организовала сей промысел. А когда ее в участке спросили, с какой целью она это сделала, она ответила, что один американский мыловаренный завод предлагает премию в миллион долларов за изобретение способа превращения керосина в мыло. Принимая во внимание, что керосин есть одна из разновидностей минерального масла с точки зрения химических комбинаций, такое превращение возможно, хотя многие ранее сделанные в этом направлении опыты не увенчались еще успехом.

– Уже пора керосин обратно из мыла добывать. У каждой московской барышни теперь на кухне своя мыловарня. Только портят продукт фруктами да цветами.

– Но царевич… – возопил Бомелий, – ведь вертопрах и сачкодавец!

Уар насмешливо смотрел на беснующегося Дядьку.

– Зато его приобщил сам Мосох. Лично! – поставил жирную точку в споре Параклисиарх.

Таким похвастаться могли немногие. Крестником Мосоха был и сам Малюта. Но, в отличие от царевича, родословной не вышел.

– Ладно, убедили, – выразил мнение большинства присутствующих проголодавшийся уже Фофудьин, и благородное собрание зашевелилось, загрюкало отодвигаемыми креслами.

– Минутку! Еще одно объявление! А где эти наши хипстеры? Уже унеслись? Начхать на бездельников, конечно, но все же предупредите, чтоб в «Охотный ряд» не совались временно. «Охотный ряд» ставлю на карантин!

– Так они ж в лифтах столоваются, – напомнил Фаберже.

Лифты элитных многоэтажек служили местами бизнес-ланчей для молодняка. И если бы не их облик, бизнесмены, отправляющиеся поутру на свои командные посты, могли бы принять их за лифтеров.

Параклисиарх умолчал об охотниках, полагая, что при отлаженной в комьюнити дисциплине охотники – это его проблема, и никого больше сей предмет не касается.