17
Первая серьезная попытка проникновения лондонских на территорию московских была предпринята еще при Иване Грозном и большими трудами Бомелия отбита. Вторая – при этом несносном реформаторе с шилом в заднице – Петре Первом. Но Мосох был тогда в силе и кураже, поэтому без труда шуганул их со своей территории, ограничив пребывание конкурентов Северной Пальмирой. Следующая, более удачная интервенция была связана с устройством Английского клуба в Первопрестольной. Московские в это время были заняты внутренними дрязгами, поэтому прощелкали серьезность момента, что позволило лондонским закрепиться и пустить корни. Самолюбие московского комьюнити было особенно уязвлено возрождением в Москве Английского клоба, как его называли в пушкинские времена, со всеми его «джентльменскими» понтами и антуражем. Бомелий диву давался подобному отсутствию патриотизма. Да и ладно бы только это. Но ведь добровольно шла на корм оккупантам элитная московская плоть! На шеях членов клуба не переводились следы, оставленные впопыхах проголодавшимися лондонскими. Эту вредную моду следовало как-то пресечь. Мало того что самые сливки убывали в проклятый Лондон добровольно, так еще и эта насмешка над патриотическими призывами комьюнити – Английский клоб, будь он неладен, отравлял жизнь до полной несвертываемости своей неистребимой спорадической сущностью гиблой для всего живого плесени. Сколько сил было положено московскими на то, чтобы вытравить из Москвы эту заразу, насквозь пропитанную предательством и изменой!
Английский клуб возник в Москве при Екатерине II, но был закрыт доверенным лицом московских – Павлом I, который собирался уничтожить и Петербургский Английский клуб. Но ставленник лондонских – князь Петр Лопухин – отстоял его.
Резидент лондонских Кольвиль Фрэнкленд выдавал себя за обыкновенного путешествующего англичанина. Благодаря знакомствам и рекомендательным письмам он попал в высший свет Петербурга и Москвы, где пользовался даже некоторым успехом в качестве певца-любителя. Свое путешествие он весьма дотошно описал в двухтомном сочинении «Narrative of a visit to the courst of Russia and Sweden in the years 1830 and 1831» («Описание посещения дворов русского и шведского в 1830 и 1831 годах»). Сочинение сие, вышедшее в Лондоне, выглядело добротным, хотя и немного суховатым, отчетом о путешествии. На деле же являлось инструкцией по применению Москвы для лондонских.
Контратаки с целью вытеснения неприятеля предпринимались московскими регулярно. Клуб шесть раз менял свой адрес. Со дня основания в 1802 году по 1812 год Английский клуб находился в доме Гагариных у Петровских ворот. После изгнания армии Наполеона клуб был открыт 1 марта 1813 года в доме князя Ивана Бенкендорфа. Летом того же года московские, по сговору с Бенкендорфом, выдавили клуб, и он переехал на Большую Дмитровку во владение генерала Муравьева, в здание с портиком и аркадами, а в апреле 1831 года Английский клуб занял особняк на Тверской, со львами на воротах. Московские тогда подкупили землевладельца Шаблыкина, чтобы тот построил доходный дом, скрывший от москвичей визитную карточку клуба – изящный дорический портик на арочном цоколе. Лондонским удалось подсадить на эту иглу псевдоджентльментства множество вкусных достойных москвичей: градоначальников, чиновников рангом пониже, писателей, а уж офицеров – без числа. Особенно обидным представлялось членам комьюнити посещение Английского клоба Пушкиным. Фофудьин даже предлагал приобщить Пушкина доподлинно, чтобы противопоставить такую мощную фигуру лондонским. Но из уважения к поэту отказались от этого плана. Кому интересен бессмертный поэт? В мае 1875 года клуб со всем своим скарбом перебрался в дом Малкиеля, поставщика обуви, на той же Тверской. Но там не задержался. Дважды продажный Шаблыкин помирился с лондонскими и остановил строительство. И клуб опять вернулся в дом со львами на воротах. Московские выли от бессилия и злости до самой революции, окончательно закрывшей двери Английского клуба, и московские поняли, что надо срочно что-то менять в собственном положении и позиционировании.
Но все возвращается на круги своя: новая элита также поспешила приобщиться к традициям Английского клуба. Едва похоронив революционные идеалы, москвичи тут же озаботились родословными. И выяснилось, что революционные солдаты и матросы дали промашку, и в Москве проживает полным-полно дворянских недобитков. Не желая более искушать судьбу, оные недобитки, отринув отечественное, возродили ненавистный комьюнити клуб, отгородившись от новой знати анализами на голубизну своей крови. Но кому, как не московскому комьюнити, знать все про эти анализы? И это был даже не вопрос вкусовщины. Это был вопрос воспитания. Уж кто-кто, а члены комьюнити, приближенные в свое время к престолу, хорошо знали, что мало иметь правильную кровь. Ведь даже для того, чтобы какая-нибудь береза выросла полноценной, недостаточно ее просто высадить в грунт. Саженец сей должны окружать двести пятьдесят правильных, потребных ему растений и несчетное количество определенных микроорганизмов. А где взять в постсоветской Москве правильные организмы для произрастания аристократии?