ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Я иду к свету. К узкой тонкой полоске впереди. Иду давно. Ноги привыкли к долгому подъему по ступеням. Я успел забыть, что двигаюсь по лестнице, а не по горной тропе. Ночью в горах не ходят. Я иду в темноте. Но не ночной – вечерней, надо мной нет звезд. Только узкая светлая полоса впереди. А под ногами слабо светятся ступени. Всегда три. Одну я уже прошел, на второй стою, а на третью только смотрю. И к таким лестницам я не привык: одним боком она врастает в каменную стену, другим обрывается в пустоту. Дрожащую и мерцающую. Туда лучше не заглядывать – глаза начинают болеть, а в животе ворочаться тяжелый и горький комок. Лестница похожа на веревку, уложенную кольцами. Или на Пояс Мюрту, которым он вытащил этот мир из колодца Гонта. Или на…

…винтовую лестницу. Только охренительно большую.

Странное место внизу. И опасное. Те, кто побывали здесь до меня, рассказывали о нем разное. Один видел танец демонов, другой нашел их сокровище, но не смог унести, третий слышал их голоса, только не понял, о чем они говорили.

Я тоже слышу голос и мало что понимаю. А еще я не помню свое Имя и забыл, зачем пришел в это место.

Блин, тут помню, там не помню – ты определись…

Я иду к свету. Давно и долго. Когда я совсем устал, сел на широкую каменную площадку, отдохнул и попил из фляги. Она старая, еще довоенная, и вода в ней всегда свежая и прохладная. Вот только осталось ее совсем немного. Надеюсь, я смогу отыскать воду наверху. И ее можно будет пить. Или найдется кто-нибудь, кто отведает ее прежде меня. После войны много плохой воды. Те, кто ее пил, умирали долго и страшно. Еще мучительнее и быстрее умирали только те, кто в ней купался.

Лестница привела меня к трещине в стене, узкой и длинной – я едва протиснулся в нее. Плащ пришлось снять и нести в руке. Мешка у меня не оказалось. Где и когда я потерял его – не помню.

Снаружи был день. Ночью я и не заметил бы выход. Прошел бы мимо, как проходил мимо больших дыр в стенах. На каждой площадке для отдыха есть такая, и все они ведут вниз, в странное место. А я искал выход. Я многое позабыл в том странном месте – не помню даже, как попал в него, но то, что мне надо покинуть его – это я помнил. Все мои воспоминания перепутались, как товары в мешке старьевщика, как…

…как вещи при переезде. Вроде знаешь, что должны быть, а фиг найдешь.

Вот и опять этот странный голос.

Когда-то меня учили, что если демон заговорит с тобой, надо притвориться глухим и немым – тогда он отстанет.

Снаружи был день. И пыль. Много пыли. Очень много. Только в одном месте может быть столько пыли, и название ему – Проклятая земля.

Я быстро закрыл шарфом рот и нос и вышел из трещины. Оглядываться не стал. Ступени за мной давно погасли. Как и сама площадка, на которой я отдыхал в последний раз.

День был жарким. Я остановился в тени огромного камня, с той стороны, где меньше трещин, и стал быстро делать качиру. Будь мой шарф из сурийского шелка, я бы и глаза спрятал от пыли, а так пришлось оставить узкую щель. Такие качиры носят ильты. И кто-то еще, не помню. Руки привычно справлялись с тонкой тканью, пока я всматривался и вслушивался в тихий знойный день.

Пыль. Она лежала под ногами на горячих камнях, что прятались под ней от солнечных укусов. Но я потревожил пыль, когда шел, и подставил камни солнцу. Пыль легла на сапоги, бледно-рыжие, выгоревшие, но еще крепкие. Пыль легла на одежду, простую, удобную, прочную, похожую на одежду для всех, кто ходит по этим камням. Пыль делает землю ровной и красивой. Прячет шрамы и ожоги, что уродуют ее. Когда-то эта земля была другой, но война искалечила ее. Не осталось ни травы, ни деревьев – только камни. Много камней. Будто все города и горы, что были на этой земле, разрушились и развалились. Остались только камни и пыль. Мелкие камни прячутся в пыли и притворяются, что их нет. А большие подпирают небо. Такое же пыльно-рыжее, как и все вокруг.

Под пылью прячутся не только камни. Ходить по этой земле надо очень осторожно – здесь много трещин. Есть маленькие – наступишь и не заметишь, встречаются и побольше – их легко перешагнуть, но попадаются и настолько огромные, что даже поал может провалиться. Иногда дня не хватает, чтобы обойти такую трещину. Многие из них забиты пылью. Ходить здесь без проводника опасно – ни один караван не ступит на эту землю. Только одиночки еще иногда рискуют. Но их становится все меньше.

Я заметил караван и прижался к камню. Одинокому путнику не стоит показываться на глаза неизвестно кому. Если стоять и не двигаться, то меня не заметят. Может быть. Если тропа не приведет их ко мне.

Караван небольшой, всего два десятка поалов, и только две кутобы. В них прячут особо ценный груз – невольницу, за которую могут много заплатить. Иногда в кутобах едут богатые путники. Они готовы терпеть жару, только бы укрыться от солнца.

Караван все ближе. Я вижу, как слабый ветер заносит его следы. И опять земля кажется ровной и красивой. Но путникам нет дела до исчезающих следов, они не оглядываются. А Идущий Первым смотрит вперед, иногда вверх и намного реже – по сторонам. Его дело вести караван и уберечь от проклятия мертвых. От живых караван защитят другие.

Первым идет проводник: Читающая Путь, Читающая. Среди проводников давно нет мужчин. Еще с последней войны.

Их народ жил здесь до войны. Живет и теперь. Те, кого не убили. Когда-то это была Запретная Земля, и караваны ходили другими дорогами. Теперь сами дороги стали запретными и опасными. Но караванам надо ходить, и они идут по Пыльной, или Проклятой, земле. Так называют ее, когда проводник далеко и не может услышать. А те, кто идет с караваном, не говорят плохо о Читающей и ее земле. Чтобы не обидеть и выбраться живыми из Пыльной земли.

Караван направился в мою сторону! Он уже так близко, что мне видно белое пятно на ноге первого поала.

Я могу вернуться в странное место…

…Если найдешь вход. И если тебе дадут уйти, придурок! Раньше надо было дергаться, а не чесать яй…

…А могу пойти с караваном. Читающим нет дела до одиноких бродяг, а с охраной иногда удается договориться. На весь караван только шестеро охранников. Еще один мечник им не помешает. Если не просить большую долю с оплаты, то почему бы им меня не взять? Можно и самому заплатить, как сделали те, кого охраняют, но не хочется тратить последние сабиры. Их в поясе совсем немного осталось. В одиночку тоже можно идти… Если караван вдруг свернет, не дойдя до моего камня. Но с проводником путь быстрее и надежнее. И воду они умеют находить. Чистую.

Читающая остановилась шагах в десяти от меня. Высокая, худая, в длинном выгоревшем плаще. Лицо, как и у всех, закрыто качирой. Настоящей, из сурийского шелка. Тонкая ткань перед глазами, а выше и ниже – плотная и непрозрачная. Плечи и шея прикрыты, кисти впереди утяжеляют повязку и не дают ветру ее задирать. Такая качира стоит десять сабиров – больше, чем упрятано в моем поясе. Но даже она не защищает от пыли. Она скрипит у меня на зубах, ложится на закрытое качирой лицо, – мельчайшая, легкая, как драгоценная сурийская пудра, что делает золотистой кожу тойя и Старших норторов, – пыль вездесущая. И от нее нет спасения и нет укрытия. Ее нельзя победить, к ней можно только привыкнуть.

Говорят, что Читающие питаются пылью своей Земли. И эта пыль дает им огромную силу. Никто не знает предела сил Читающей. У нее нет поала, и весь путь она проходит пешком. Она встает раньше всех, а ложится, когда все уже спят. Она мало ест и пьет и не несет с собой запас еды и воды. Может долго стоять неподвижно, чтобы обмануть пыльных демонов. И даже в самую жару не ищет спасения в тени. Не снимает свой плащ ни днем, ни ночью, а на привалах сидит, завернувшись в него. Спят Читающие или нет, тоже никто не знает. Как и то, какое тело они прячут под одеждой. Даже тот, кого Читающая сделает своим Избранным, ничего никому потом не рассказывает. Хорошо, если не станет гайнулом. Сразу после войны таких Избранных находили мертвыми и сильно изуродованными. Читающих тогда тоже часто убивали. И называли их по-другому – Иоп-Ха – подстилка демонов.

Читающая нагнулась, подняла камень – маленький, меньше кулака, и покатила в мою сторону. Я прижался к неровному боку глыбищи и стал дышать тихо и редко. Меня пока не заметили. Если примут за демона, то натравят поала. Эти глупые твари топчут все, чего боятся их самки. Читающая сумеет отличить демона от человека, но она может и промолчать. Что ей до меня? Я – не Избранный. Но даже он нужен ей ненадолго.

Камешек покатился, подпрыгивая, по пыльной, неровной земле и вдруг исчез. Только след остался в пыли. Между двумя глыбищами. Рыжими, истрескавшимися, обветренными. Может, в трещину попал или в ловушку. Много их осталось после войны. Только Читающие умеют замечать эти ловушки. Или вынюхивать.

Один из охранников слез с поала и подошел к Читающей. Скорее всего это был кипан. С остальными она не станет разговаривать. Да и сами они побоятся часто мелькать возле ведущей караван. Кто знает, кого она может выбрать?

Я не слышал, о чем кипан говорит с проводником. Такое часто бывает в Пыльных Землях. Когда в трех шагах не разобрать голоса попутчика. А иногда бывает слышно и видно то, что случилось в двух днях пути. Или случится.

Читающая опять покатила камешек, и снова он исчез, не коснувшись земли.

Значит, не трещина – ловушка.

Кипан кивнул и вернулся к своему поалу.

– Что там? – услышал я вдруг голос. Молодой совсем. Уже не детеныша, но еще не мужа.

– Демонова пасть.

Это значит, еще одна ловушка Пыльной Земли. Это когда на ровном месте, днем, путник вдруг может исчезнуть – сам или вместе с поалом – и никто его больше никогда не увидит. Ни живого, ни мертвого. Будто демон проглотил. Сколько раз я уже видел такое! А если демон большой и голодный, то он может проглотить половину каравана. Ту, что дальше всего от Читающей. Такое я тоже встречал. Удача тогда не отвернулась от меня – я был среди тех, кого не схарчили.

– И сколько нам здесь стоять? Что эта говорит? – Это произнес все тот же молодой и нетерпеливый голос.

Кипан и тот охранник, что держал его поала, стояли рядом и разговаривали. Они находились шагах в пяти позади Читающей, а я слышал их!

– Говорит: «Жди!» – Голос у кипана хриплый, спокойный, это голос мужа, привыкшего командовать.

– Я-то подожду. Но сколько еще ждать? Крант, ты бы спросил у нее. Может, устроим привал?

А молодой, похоже, сын кипана или кровная родня. Охранник не станет так смело говорить со старшим в отряде. Фырканье кипана я тоже услышал. И понял, над чем он смеется. Читающая всегда останавливается молча и неожиданно. И всегда идет шагов на пять впереди каравана. Чтобы все успели остановиться вместе с ней. А тот, кто обгоняет проводника, долго не живет. В Пыльных Землях хватает ловушек. И тварей, готовых сожрать торопливого и неосторожного.

Тот, кто давно ходит с караваном, знает, что проводник никогда не говорит о привале, пока караван идет, и что остановок всегда больше, чем привалов, и глупо спрашивать, почему караван остановился. Если бы можно было идти, он бы не стоял. Значит, впереди есть опасность, видимая только Читающей. И надо ждать, пока проводник высмотрит новую тропу среди трещин и огромных глыб, готовых осыпаться и похоронить под камнями караван. Или просить Мюрту, чтобы тропа быстрее отыскалась, глыба не обвалилась, а путникам не пришлось бы сражаться невесть с кем.

Я знал так много, словно часто ходил с Читающими. Но охранял ли я караван, или был среди тех, кого защищают, – не помню. Трудно вспомнить, когда в голове все так перемешалось…

…как после реального отмечалова.

Опять этот голос! А я думал, что демон отстал от меня, что он не может уходить из странного места.

Читающая покатила еще один камень. И он добрался до моей ноги, оставив след в пыли.

Ведущая караван заметила меня и замерла, как будто окаменела. В своем выгоревшем пыльном плаще она стала похожа на обломок скалы, каких много вокруг. И вглядывалась в меня так долго, будто видела мое прошлое. Или будущее. Неподвижная и молчаливая, как каменная глыба, возле которой я стоял.

Похоже, девка напрашивается на знакомство.

Сказал демон и вдруг запел:

Я гляжу на тебя,
Мой маленький
И хочу я тебя,
Мой сладенький!..

Никогда не слышал такого противного голоса. И таких глупых слов.

А Читающая стояла и улыбалась. Ее лицо было закрыто, но глаза… глаза смеялись. Может, она слышала все, что говорил и пел проклятый демон?

И я толкнул камешек к ней. Ногой. Он покатился. И еще один след остался в пыли.

Ведущая караван подняла камешек и медленно пошла по его следу. В мою сторону. К моей глыбе. Шла и смотрела на меня.

Кипан подождал немного и дал знак остальным – караван тронулся. Но скоро опять встал. Когда остановилась Читающая. Она стояла в двух шагах от меня и опять смотрела, как вглядываются в огонь или воду, когда хотят увидеть будущее.

Все остальные путники тоже разглядели меня. Даже те, кто укрылись в кутобах. Заметили, но выглядывать не стали. Только шторы зашевелились совсем не так, как от ветра.

Кипан подал знак, и двое охранников приблизились к первой кутобе. Еще двое остановились возле груженых поалов, что стояли за кутобой. А кипан быстро оказался возле Читающей, на шаг позади нее. Не для защиты – на ведущих караван давно уже не нападают. Убийца проводника не уйдет живым из Пыльной Земли. И его смерть не будет легкой. Как и тех, кто станет его защищать.

– Демон? – спросил кипан.

– Нет.

Не ожидал, что Читающая станет отвечать. И что она скажет такое. Я и сам не знаю, кто я теперь.

– Сколько их здесь?

– Один.

– Эта скала не свалится нам на голову?

– Нет.

Теперь кипан стоял рядом с Читающей и смотрел на меня. К оружию он не тянулся. А я уставился на старшего и думал: попроситься в караван просто так или охранником.

У тебя лишние деньжата завелись?

– Кто ты?

Что я мог ответить старшему охраннику?

– Путник я.

– Откуда ты взялся здесь?

– Из одного очень… – …Скажи правду, придурок! Все равно тебе не поверят! – …страшного места.

– И это место такое страшное, что ты забрался сюда? – Кипан не поверил мне. Как демон и предсказывал.

– Здесь меня не пытаются убить.

– Это можно исправить, если хочешь, – засмеялся кто-то из охранников.

– Не хочу. – Я ответил таким же шутливым голосом.

Сильный муж умеет понимать шутку и не боится посмеяться над собой.

– Да кто тебя спрашивать будет!

Теперь голос другой. Молодой, дерзкий и непочтительный. Со мной не шутят – меня оскорбляют. Можно промолчать, можно вызвать наглеца на поединок. Я молчу. Глупый сам отыщет свою смерть, и не обязательно от моей руки.

– Быстро ты удирал из своего страшного места. Наверно, и меч потерял.

Меч у меня слева и охраннику его не видно. А я не спешу доставать оружие. Если молодой хочет подраться – он получит свой поединок, но на моих условиях.

– Меч мне не очень-то и нужен.

– Ну да, мешает бежать.

– Или свернуть кое-кому шею. – Говорю легко и весело. Я не злюсь, мне смешно. Пусть лицо мое закрыто, но не только глазами можно улыбаться, голос тоже передает улыбку. Или насмешку. Молодые часто думают, что над ними насмехаются. И часто ошибаются.

– У тебя есть имя, путник?

Ответить кипану я не успел, помешал все тот же молодой и дерзкий:

– Он не только меч свой потерял, имя свое он тоже позабыл! – Охранник громко рассмеялся, довольный своей шуткой. А вот такое смолчать нельзя. Остальные не смеются – ждут, что я отвечу. И я отвечаю. Спокойно и с улыбкой:

– Имя у меня есть, малыш. Но оно не для твоих маленьких ушек.

Имя есть, но ты его не помнишь.

Демон смеется в моей голове, а охранник хватается за меч. Молодые всегда злятся, когда указываешь на их главный недостаток. Но молодость быстро проходит, а вот глупость…

Охранник двинулся ко мне. Верхом. И потащил за собой еще одного поала. На котором совсем недавно сидел кипан.

Молодой может дожить до старости, а вот глупый умрет молодым.

– Стоять! – рявкнул кипан.

Поалы остановились. А я убрал пальцы от мешочка с порошком.

Спокойный поал лучше взбесившегося поала.

– Крант, ты же слышал, что он сказал!.. – Голос вдруг сорвался до смешного визга. Похоже, этот охранник еще моложе, чем я думал.

– Слышал.

– Он оскорбил меня! Я буду драться с ним!

– Хочешь драться – слезь с поала.

Кипан внимательно следил за моими руками. Особенно за той, что касается пояса.

Охранник повиновался, а я опустил руку. На людей пыль желтого гриба действует не так, как на поалов.

– Назови свое имя, путник! С кем будет драться мой тисани?

Я угадал. Тисани. Не сын, но почти как сын: ученик-воспитанник. Слишком молодой, чтобы быть мастером клинка, и не слишком умный, если думает, что стал непобедимым, узнав несколько тайных приемов учителя. Глупышок, как говорят о таких тианги. Вот только убивать его нельзя, если я хочу пойти с караваном.

– Я не п…

…Заткнись, идиот!

Но я замолчал и без подсказки демона.

Только гайнул не помнит, кто он такой. А гайнула без хозяина не бывает. Должен же кто-то приказывать ущербному.

– Неп? – удивился кипан. – Это твое имя?

– Нет. Мое Имя тебе не нужно. Можешь называть меня…

…Нип Непомнящий.

Демон опять смеется.

– Нип. Это мое дорожное имя.

– Нип? Странное имя. Никогда такого не слышал.

Я тоже услышал свое имя совсем недавно, но говорить стал о другом:

– Кипан, чем тебе не нравится мое имя?

– Слишком короткое!

Молодой охранник слез с поала и стоял передо мной, покачиваясь с пятки на носок, с носка на пятку. Он оказался выше меня на ладонь и был этим очень доволен.

– Думаю, твое Имя длиннее.

Бросаю наживку, и молодой хватает ее на лету.

– Да, – гордо говорит он. – Меня зовут…

– Замолчи! – зашипел кипан.

Думаю, его услышали только мы с охранником и еще Читающая, что стояла недалеко от нас. Молодой перестал покачиваться и посмотрел на своего учителя.

– Дорожное имя моего тисани – Ситунано.

– Это он сам придумал?

Кипан кивнул.

– А чем тебе не нравится мое имя?

Молодой сделал полшага вперед – он стоял теперь перед кипаном.

– «Неукротимый Ветер»? Наверно, это красиво, и девушкам нравится. Но Сатинупо звучит страшнее.

– Сатинупо? А что это?

Охранник повернулся к кипану. И даже не подумал, что я могу теперь напасть и убить. Глупышок! Он все еще принимает каждый бой как поединок чести и ждет, что враг будет исполнять все правила.

– Так называют бешеного поала, – ответил кипан тихо и неохотно.

Глупышок кивнул и горделиво выпрямился. Конечно, Неукротимый Ветер – красиво, но Бешеный Поал – страшнее. Жаль, что мне не увидеть, как он назовется этим именем в какой-нибудь таверне. Но я не могу ждать и говорю то, о чем не сказал кипан:

– Сатинупо – это бешеный поал, который бесится оттого, что его не пустили к поалихе. Можешь взять это имя себе – дарю.

Я не собираюсь жалеть молодого и говорю громко, как раньше это делал он, когда хотел, чтобы все смеялись над его шуткой.

Охранники и те путники, что ближе к нам, захохотали. Даже из второй кутобы раздался смех. Смеялся муж.

Молодой зарычал и сорвал повязку с лица.

– Ты!.. Ты умрешь!..

Он выдернул меч и бросился ко мне. Про вызов и про уговор, как и сколько будет длиться поединок, он забыл. Глупышок уже не хотел увидеть мою кровь или услышать извинения – ему понадобилась моя смерть. Ни больше ни меньше.

Победить врага, что задыхается от ненависти и злости, просто. Мне даже меч не понадобился.

У каждого Мастера Клинка свой узор битвы. У молодого узора не было – только обрьшки нитей. Я подхватил его нить и сплел свой узор. Совсем короткий, но его хватило.

– Что ты хочешь за жизнь моего тисани?

Молодой стоит на коленях, прижался спиной ко мне и молчит. Может, он и сказал бы что-нибудь, но я придавил ему горло локтем. И отойти он не может – я удерживаю его руку с мечом. Клинок едва касается ноги молодого. Пока только касается…

Давай, побрей этого придурка! Вряд ли он носит свинцовые трусы…

Мне не нужны советы демона. И смерть охранника мне не нужна. Даже ранить его нельзя. Трудно подружиться с хозяином поалихи, если ты убил ее или искалечил.

– Кипан, позволь мне идти с караваном. Охранником.

Старший убрал повязку с лица. На щеке белый шрам. Очень заметный на загорелой коже. Злости на лице кипана я не заметил.

– Покажи свое лицо. Охранник.

Я отпустил шею молодого и показал лицо. На моем лице нет шрамов.

– Ты получишь ту же долю, что и остальные, – тихо и спокойно сказал кипан. – Мой тисани получит половину доли.

– Но Крант, я же…

– Замолчи. И садись в седло. Позор глаз моих!

Я отпустил руку молодого и быстро отошел. Пока меч не в ножнах, глупо стоять рядом с ним. Охранник поплелся к поалу. На меня не оглянулся. Уже в седле он начал кашлять и тереть горло. Ничего, день помолчать ему будет полезно.

– Где твой поал, охранник?

– У меня его нет, кипан.

А может и есть, но ты забыл, где положил…

– Я дам тебе поала, Нип. И… благодарю тебя за тисани.

Я молча поклонился старшему охраны.

Читающая смотрела на меня и улыбалась.

2

Сегодня огонь темный. Сегодня в костре нет поальих лепешек. И вчера не было. Уже третий день поалы спят. А сонных животных не кормят. И лепешки они не роняют. Люди не могут дрыхнуть так долго. Они сидят у костра, хвастаются своими победами над врагом или женой, едят или пьют, смотрят на огонь или возятся с оружием. А еще люди боятся. Боятся все. И запах страха висит над стоянкой.

Уже третий день караван никуда не идет. Наш проводник попал под обвал.

…Угодил под самосвал.

Демон все еще со мной. Но я не разговариваю с ним. Даже когда он показывает мне страшные сны: обвал в горах и кровь на камне. Я не поверил этому сну. И промолчал утром. А днем караван подошел к горам. Я забыл, что в Пыльных Землях есть горы, где иногда случаются обвалы. А еще там живут те, которые нападают на караваны и устраивают обвалы: мертвых путников легче грабить.

Наш караван не смогли ограбить. Едва он втянулся в ущелье, Читающая остановилась. Она долго смотрела на скалы, что нависали над тропой, а потом повернулась к нам. И тут камни начали падать! Маленькие и большие. С шумом и грохотом. Но Читающая успела выскочить из-под камнепада и почти добежала до первого поала. А камни прыгали и катились за ней. Кипан скомандовал отступление. Мы развернули поалов и двинулись прочь из ущелья. Никто не оглядывался. Только я посмотрел назад.

Читающая лежала на тропе, а ее качира была в крови.

Я поднял раненую и погнал поала за караваном. Когда за спиной раздался крик, я опять оглянулся. На тропе лежало еще одно тело. Но это был не наш попутчик.

В ущелье караван ждала засада. Один из грабителей, похоже, упал и разбился.

…Или его сбросили. Типа – наказание за облажание…

Мы остановились возле Трех Столбов – на нашей прежней стоянке. Последней перед горами. Тогда мы набрали воды под Сломанным Столбом и пошли дальше, но обвал заставил нас вернуться. И остаться возле Столбов: ждать, когда Читающая сможет вести нас дальше.

Лекарь, что идет с караваном, даже смотреть не стал раненую. Когда кипан разрешил устроить привал, лекарь сказал, что от ран в голову всегда умирают. Я не поверил ему. И сделал так, как посоветовал демон – осмотрел пострадавшую.

Раненая все еще была жива.

Я положил своего поала ближе к воде. Рядом – Читающую. Утром я делаю над ней навес из плаща, а на ночью убираю и укрываюсь им. На раненой больше нет качиры – я снял ее и отмыл от крови. Травма оказалась небольшой – камень зацепил край уха и содрал немного кожи на голове. Но из маленькой ранки натекло много крови. Демон сказал, что так всегда бывает, если черепная травма поверхностная. И спят при сотрясении мозга тоже много. Голова тогда становится горячей и сильно болит. Еда не держится в животе, и вода тоже – все выходит тем же путем, каким пришло.

Пока я возился с Читающей, ко мне никто не подходил. И стирать мне не мешали и воду набирать. Никто даже не сказал, что я много воды выливаю в землю.

Пыли перед горами мало – только камни и немного земли. А на ней растет трава и низкие редкие кустики. И сама трава горькая и запах у нее горький. Я отдал воду с кровью этой траве. Может, она поделится своей силой с раненой, ведь только сильный способен выжить в таком месте. А трава живая и сильная. Я стараюсь не наступать на нее.

Когда я подошел к костру – еще к самому первому на этой стоянке – он был больше и ярче. Огонь тогда танцевал на горючем камне и поальих лепешках. И пахло от него тогда иначе. Жизнью, зерном и сухой травой. Теперь у горючего камня совсем другой запах. А траву, что растет здесь, в костер бросать нельзя. Слуга лекаря кинул только горсть – так все, кто сидел вокруг, начали кашлять и тереть глаза. Я не наглотался вонючего дыма, но глаза у меня тоже заболели. Лекарь поколотил тогда слугу и оставил до утра голодным. А перед всеми попутчиками извинился. Потом увидел меня и отошел подальше. Гоняться за ним я не стал. А вот кипан сам подошел ко мне.

– Как она? – спросил он, когда я набрал миску асты и сел подальше от костра.

– Ранена.

– Рана тяжелая?

– Не знаю.

– А что лекарь говорит?

– Что раны в голову не лечатся.

Кипан потрогал повязку на лице – там, где под тканью прятался шрам. Я съел половину каши, когда Старший опять спросил:

– А лекарь видел ее рану?

– Нет.

Кипан кивнул, хотел отойти, но потом передумал.

– Вот что, Нип, – сказал он совсем тихо, – может, ты этого не знаешь… если Читающая умрет, ее смерть ляжет на тебя. И никто не защитит тебя.

– Я знаю это… Крант.

– Тогда… пускай удача не отвернется от тебя.

Удача не отвернулась. Ни в первую ночь, ни во вторую. Когда возле кутобы купца начали шуметь. Не очень громко, но мне было слышно, и я пошел посмотреть. Купец расположился близко от меня. С ним ехало трое – двое охранников и слуга-помощник. Молодой совсем, если верить его голосу. Или невольник, лишенный зверя. Но таких ущербных не берут в Пыльные Земли. Неведомо, на кого падет выбор Читающей, а муж без зверя – это уже не муж.

Шумели охранники купца. Они собрались поиграть с молодым слугой в большого зверя и тесную нору. Среди мужей бывают такие, кому нравится эта игра. Кому-то приятно быть норой, кому-то – большим зверем. В такие игры редко играют в пути. Когда весь день сидишь на поале или топчешь тропу, то вечером хочется только поесть и заснуть. На игры тянет тех, кто не устал. Но караван стоял ночь и день. Вот в ком-то и собралась лишняя сила.

А Читающей все едино, сколько зверей побывало в норе Избранника – Читающей нужен его зверь, а не его нора.

Я хотел уже уйти, но потом понял, что играют только двое, а третий отбивается из последних сил. Я не люблю вмешиваться в чужие дела, но когда один не хочет играть, а двое его заставляют – это уже не игра.

Охранники купца оказались плохими бойцами. А слуга быстро удрал, как только его перестали держать. Возле кутобы лежали восемь поалов и тюки с грузом. Где спрятался молодой, только Мюрту знает.

Пока я шел к своему поалу, демон ругался:

…Я бы этим озабоченным озабоченность их быстро ампутировал. Тупым ножом и без наркоза. А ты им тихой ночи пожелал! Блин, совсем из ума выжил?

Я старался понять, о чем говорит демон, но его речь трудна. Иногда он говорит просто и понятно, как сегодня утром, когда Читающая так и не проснулась. Я умыл ее, напоил, а она даже глаза не открыла. Тогда я стал искать другие раны на ее теле, как посоветовал демон. И нашел. На спине. Еще один след от удара. Вот только кровь не вышла наружу.

Мазь от ушибов я взял у кипана. А тугую повязку сделал из качиры самой Читающей. Демон сказал, что у нее могут быть трещины на ребрах. Или перелом.

И опять никто не пришел узнать, что я делаю с раненой. Все притворялись, что ее нет. А караван стоит лишь потому, что дальше Трех Столбов ему не надо идти. Только кипан спросил, когда я отдавал ему мазь:

– Как она?

– Спит.

Он кивнул и отошел к первой кутобе. В ней была женщина, что наняла кипана и его стаю. А купец приготовил кайрыш, что Избранный получит, когда вернется от Читающей. Так всегда делают. И несколько молодых с собой берут – Читающие выбирают одного из них. Если б наш караван был побольше, то и кайрыш для Избранного был бы большим, и молодых в караване было бы не двое, а пятеро или десяток. Слуга лекаря тоже молодой, но Читающие никогда не выбирают гайнулов. Даже красивых. Тех, кто все забыл, также не выбирают.

…Ты тоже забыл.

Демон смеялся, а я едва сдержался, чтобы не обругать его. Но с демонами нельзя разговаривать! Даже если они говорят полезное. Можно принять совет, можно притвориться, что не услышал, но разговаривать с ними нельзя. Иначе он никогда не уйдет.

А я не гайнул, да и забыл я не все. Я многое помню. Но все это разорвано на отдельные нити. Когда я сплету из них узор, вспомню все. И демон уйдет. Ему не останется места в моей голове.

Купец самый низкий из нас, но он разговаривает так, будто самый главный в караване – это он. И на охранников своих он кричит, и на слугу, даже на кипана. Еще в то утро, когда я брал мазь, он хотел, чтобы караван пошел дальше. Но кипан не стал уводить караван от воды. Сказал, что, пока проводник жив, они будут ждать. А когда умрет и за ней придут другие Читающие, тогда они дадут еще одного проводника. Если их хорошо попросить.

Похоже, кипан давно ходит по Пыльной Земле. Я не знал, что за мертвым проводником приходят. Или я это забыл?

Еще кипан сказал, что купец может идти сам, не дожидаясь каравана. Если очень торопится. А караван не пойдет вперед без проводника. И назад не пойдет – никто ведь не запомнил пройденный Путь и все ловушки.

Но молодой так и не ушел. И охранники его остались. А ночью они мешали мне спать. Тогда-то я и не дал им поиграть с молодым слугой.

Сразу заснуть в ту ночь у меня не получилось – слуга купца сидел возле моего поала. С той стороны, где не было раненой.

Я дал ей воды, поправил подстилку, на которой она лежала, сам напился. А молодой все не уходил. Я расстелил свой плащ, лег, завернулся в него, закрыл глаза и притворился, что сплю. Но он так и не ушел. Когда мне надоело, что он сидит и молчит, я спросил:

– Зачем ты здесь?

– Я пришел отблагодарить тебя… миной.

– Не называй меня так. У тебя уже есть хозяин.

– Я иду с ним первый раз. И больше с ним не пойду.

Такое часто бывает. Многие становятся попутчиками, но, когда путь каравана окончен, они расстаются, чтобы больше не встретиться. Только кипан и его воины редко делают это. Но они не попутчики, они – стая.

Пока я молчал, молодой придвинулся ко мне и зашептал:

– Миной, я не могу заплатить тебе, но если ты хочешь поиграть со мной…

Он снял качиру. Его волосы и лицо были светлыми. Я никогда не видел такой светлой кожи и потрогал ее пальцем. Кожа была теплой и гладкой – волосы на ней еще не росли. Молодой всхлипнул, но отодвигаться не стал.

…Еще один озабоченный. Блин, тут что, все бледно-синие?

Я не понял, что сказал демон, но играть мне не хотелось. Я мечтал выспаться, а не дремать еще одну ночь вполглаза, слушая, дышит раненая или нет.

– И часто ты предлагаешь такую плату?

Я вытер руку о штаны. Пальцы еще помнили, какая мягкая кожа у молодого слуги.

– Нет, миной. Я никому такого не предлагал. Даже брату моей матери!

Потом он всхлипывал и говорил, говорил и всхлипывал, а я слушал и дремал сидя.

Ролус – маленький обломок большого камня – такое дорожное имя взял себе молодой. Еще сезон назад у него был дом, мать и отец, два старших брата и младшая сестра. Но все они вдруг заболели и умерли. Он тоже заболел, но остался в живых. Пока он думал, что ему делать с большим пустым домом, с лавкой и с мастерской, появился брат матери и забрал все это себе. За долги, как он сказал. Ролус никогда не слышал, чтобы отец говорил о долгах, но с братом матери пришел отряд стражи, и дом пришлось оставить. Потом и из мастерской, где Ролус переночевал всего две ночи, он вынужден был уйти. А вскоре и из города. Брат матери назвал его вором, что забирается в чужие мастерские. Если бы Ролус согласился поиграть в нору и зверя, его не стали бы наказывать за мастерскую, но он отказался и убежал. Он не думал, что брат матери обзовет его вором. Вот и пришлось срочно уезжать из города. А в поясе у него оставались только те камни, что сам гранил и шлифовал. Дешевые и простые камни, с какими отец разрешал работать. Их и придется показывать будущему наставнику. Если найдется такой, кто захочет взять ученика без рекомендации и учить в долг. Купец пожалел Ролуса и позволил идти с караваном. Сказал, что еда и охрана стоят дорого и что платы в конце пути не будет. Но если ведущая караван выберет Ролуса, тогда пояс с сабирами будет его.

Не знаю, зачем молодой рассказал мне все это. Демон сказал, что парню выговориться приспичило, но с какой стати, я так и не понял.

– Нип…

Пришлось открыть глаза и посмотреть на попутчика. Его кожа сияла в лунном свете, а лицо… Такое лицо должно быть у жены, а не у мужа. Жаль, что Ролус родился не женой.

– Нип, а какая она? Та, что ведет караван.

– Зачем тебе?

– Я боюсь. Вдруг она… некрасивая. Как брат моей матери.

Некрасивая? Никогда не думал так о Читающей.

Она высокая, темная. И кожа у нее темная, и волосы. А тело худое. Но сильное. Волосы на теле мягкие и короткие. У многих тиангий есть волосы на теле. Красивая она? Не знаю. Но я не отказался бы поиграть с такой. Потом, когда высплюсь. Вот только меня она не выберет. Она выберет молодого, который не знает, что делать с сильной женой. Может, и жены у него еще не было. Даже такой, что стоит полтибола.

– Нип, а если я не смогу так, как Ситунано?

– Не сможешь так – сделаешь лучше.

– А лучше можно? – удивился Ролус.

– Можно.

…Блин, нужно! А тот великий трахальщик такую пургу гонит – оборжаться можно.

Молодой охранник рассказывал много смешного. Но говорил он тогда, когда возле огня оставались только Ролус и гайнул. Когда старшие мужи не могли слышать его рассказов. Охранник хвастался своей победой над Ориси.

Все молодые начинают с Ориси. Если не знаешь – она научит, а если не можешь – поможет. И не будет смеяться и торопить. Та Ориси, что стоит полсабира и больше. За это ей и платят так много. А та Ориси, что стоит полтибола, за один круг примет десять мужей. Тех мужей, которые торопятся. Но ни с одной Ориси нельзя сделать то, о чем рассказывал Ситунано. Ни у одного мужа нет столько зверей, чтобы сразу забраться во все норы Ориси.

– Ты меньше слушай этого… песнопевца. И у тебя все получится.

– А песнопевцы говорят не истину?

– Истину. Но на зерно истины добавляют две горсти песка выдумки. Отдели истину от выдумки и спи спокойно.

– Благодарю тебя, Нип. Я буду спать спокойно.

Ролус стал укладываться под боком моего поала. Возвращаться к кутобе купца он не захотел.

Я подошел к раненой, намочил и положил ей на лоб повязку, сам напился и наполнил флягу. Утром в колодце остается мало воды, когда все напьются и наберут воды, чтобы готовить еду.

Я вернулся к поалу, а молодой еще не спал. Он крутился под своим плащом, вздыхал, вздрагивал. Или замирал, сжавшись в комок, и слушал ночные шорохи. Совсем не опасные, но он боялся. Под белой луной всегда плохо спится. Я расстелил плащ, сел.

– Ролус, ты спрашивал про Читающую, – тихо сказал я, и молодой тоже сел. Ни у кого я не видел таких больших и таких блестящих глаз.

– Да, Нип, спрашивал.

– Ты видел жен с темной кожей?

– Темной? Как ночь без луны?

– Нет. Как шкура моего поала под солнцем. И даже еще светлее.

– Как танипа?

– Ролус, я не знаю, что такое танипа.

– Это камень. Очень дорогой и красивый. Он светлее, чем шкура твоего поала. И сквозь него видно солнце, – молодой улыбнулся. – Она красивая, да?

– Красивая.

Скоро Ролус заснул. Он дышал тихо и улыбался во сне. Я задремал, когда Белая ушла к горам.

Утром купец и кипан опять ругались. Теперь уже из-за меня. Купец требовал плату за лечение своих охранников – я был не очень осторожен с ними ночью. А кипан говорил, что вывихнутая рука и два выбитых зуба не стоят трех сабиров. Даже тибола не стоят. Сколько платят лекарю за такие раны, кипан хорошо знает. Но если охранники купца стоят так много, то их самих надо лучше охранять и не разрешать им ходить по ночам. В белую луну так легко упасть и пораниться. А наказывать меня кипан сегодня не будет. И завтра тоже. Охранников в Пути не наказывают. Вот когда караван придет…

…Ага, я накажу его потом. Если не забуду.

Демон смеялся. Кипану тоже было весело. Только купец злился. Он хотел, чтобы я заплатил убыток, извинился и поработал у него охранником, пока его собственные больны.

– А ты не хочешь, чтобы Нип поиграл с тобой в зверя и нору? – спросил кипан.

Тут я и вышел из-за кутобы.

Купец посмотрел на меня, как на товар или на гайнула, которому можно приказать снять одежду, стать на колени, и тот с радостью снимет и станет.

– Хочешь, чтобы я извинился – выставляй бойца на поединок. Победит он – извинюсь.

Купец промолчал, а я пошел к костру за едой.

Скоро к костру подошел и старший охранник.

– Нип, я твой кипан. И я решаю – быть поединку или нет, – тихо сказал он, когда набрал миску асты и сел рядом со мной.

– Да, Крант. Ты мой кипан. Я не буду драться, если ты запретишь.

Я говорил так же тихо, как и кипан.

– Ты будешь драться. Если тебя вызовут. – И совсем другим голосом спросил: – Как она?

– Спит.

Кипан доел и ушел. А ближе к обеду меня вызвали на поединок. Вызвал тот, кому я выбил два передних зуба. Он пообещал мне выбить все. Охранники у купца большие и высокие. Я дорос только до плеча супротивника. Он улыбался и облизывал губы. Ярко-красные и сухие. От охранника пахло желтым грибом. Пыль гриба дает мужу и поединщику много силы, но заставляет думать о воде.

Уговорились драться до первой крови. И без меча.

…Блин, так дай ему в нос! И все дела.

Как ударить в нос и убить – это я знал. А вот как пустить кровь и оставить живым?.. Тут надо быть осторожным как никогда.

Я разбил нос супротивнику, когда стукнул его зверя сапогом, и беззубый нагнулся.

Поединок закончился быстро. Не все успели к его началу.

Когда я возвращался к раненой, кипан вспомнил, что хотел наполнить флягу, и пошел вместе со мной. Пока мы шли среди поалов и тюков, кипан молчал. Только недалеко от Столбов он тихо покашлял, не открывая рта. Старший всегда так делал, когда собирался говорить. Но он все шел и молчал. И тогда я спросил:

– Крант, ты мне хотел что-то сказать?

– Да, Нип. Я вижу, ты любишь заводить врагов.

Странные слова сказал кипан – я не ожидал таких от него.

– Мне надо было проиграть?

– Нип, тебе так не хотелось извиняться?

– Крант, ты думаешь, купцу хватило бы извинения?

Я хотел, чтобы кипан повернулся ко мне, но он шел и смотрел вперед.

– Нип, ты знаешь, как зовут купца?

– Нет.

– Рапилуто.

– Что это?

– Черная змея. Она тоньше пальца, но от ее яда нет противоядия.

Кипан ушел к Сломанному Столбу. В сторону навеса, под которым лежала Читающая, даже не посмотрел.

Я поднял край полога и присел возле раненой. Повязка у нее на лбу опять была сухой. Когда я намочил повязку и умыл Читающую, она вдруг открыла глаза. Желтые, как Санут. Я дал ей воды, и она стала пить, глядя на меня. Совсем не так, как смотрел купец. Я не знал, о чем с ней говорить. Она вернула мне флягу и начала первая:

– Это ты лечил мою голову?

Глупо прятаться в тени, когда ты пропах жареным мясом.

– Да, тиангия. И качиру с тебя снимал тоже я.

Глаза у Читающей стали опасными. Она провела рукой по груди. Нащупала повязку.

– Одежду с меня тоже ты снимал?

– Да.

– Кто еще тебе помогал?

– Никто. Я сам.

Читающая молчала и смотрела. Как тогда, когда я только встретил караван.

– Если я обидел тебя, то… извини.

Она молчала. Совет кипана не помог.

– Тиангия, если тебе этого мало, то… я приму твое наказание. …Блин, хорошо, когда много врагов. Если кто-то достал – всеостальные обломались. Пустячок, а приятно.

– Накажу. Потом.

И Читающая улыбнулась. Глазами улыбнулась. И губами. Не показывая зубов. Так все тианги улыбаются. Зубы они показывают только врагу.

После обеда караван ушел от Трех Столбов.

3

Я видел смерть Беззубого и радовался ей.

Когда я проснулся, то сразу же услышал его голос. У Беззубого громкий голос. А еще охранник хотел, чтобы я слышал его. Он сидел у костра и рассказывал, как ему хочется запустить своего зверя в мою нору. Когда я подошел к костру, Беззубый замолчал. Я набрал асты и сел завтракать. Те, кто уже поели, отошли от костра совсем недалеко. Они не стали уходить, надеясь увидеть то, что я сделаю с наглецом. Или что он сделает со мной. Но охранник купца молчал. Я тоже ел молча. Если бы Беззубый и дальше болтал, я бы ответил ему. Кулаком или сапогом. Чтобы не отвлекал меня от еды своими глупыми мечтами. Но он мечтал, когда меня не было рядом. А за мечту не бьют. Даже если я услышал ее и она мне не понравилась.

…Блин, абыдно-то как!

Другие охранники смотрели на нас и посмеивались. Мы оба были чужими для них. Когда дерутся два поала, лучше не становиться между ними, но посмотреть на драку – желающие всегда найдутся.

Только кипан разговаривал со мной как с равным. Остальные же говорили, когда нельзя было промолчать, и молчали, если можно было не говорить. Молодой охранник, что так и не поменял себе имя, держался от меня подальше. А вот молодой слуга старался быть ближе ко мне на привалах. Вечером он укладывался спать под боком у моего поала. Купец притворялся, что ему все едино. А я не забывал следить за Черной Змеей. Говорят, что даже вода, которую пьет черная змея, становится ядовитой.

..Ага. Поцелует тебя в спину

И откусит половину.

Демон все еще со мной. Он смеется и показывает мне то, что не истина. Уже вторую ночь я вижу во сне смерть Беззубого, а утром – его живого.

Читающая тоже не умерла. Она не повела караван в горы, а направила нас к старой дороге, что проходит под горами. Ее построили еще древние. Она начинается от самой большой трещины Пыльной Земли и заканчивается в озере, за горами. В том озере нет воды – только туман. Он дрожит и светится ночью.

Отец рассказывал о дороге Ролусу, а он поведал мне. Он много говорил: об отце, о братьях, о редких и ценных камнях, сквозь которые видно солнце, а еще о том, что услышал от песнопевцев. Я его только слушал. Или нет, но ему это было все равно. Его тянуло на воспоминания, когда мы укладывались возле поала, но еще не спали, зато днем он молчал.

С Читающей я больше не разговаривал. Даже не подошел к ней ни разу. Когда караван идет, то она находится впереди и одна. На привале она тоже держится отдельно от всех. Только кипан может подойти, поговорить с проводником. Но недолго. И опять она остается одна. Даже если я прохожу мимо, она не смотрит в мою сторону. Это в пути ей надо смотреть по сторонам и вперед, а на привале проводник отдыхает.

Уже второй день мы обходим трещину. Не очень широкую, но переступить через нее нельзя. А там, где человек не перейдет, поал тоже не будет. Горы давно остались позади, мы опять идем в глубь Пыльной земли. Но пыли пока мало. Даже мелкие камни и узкие трещины видны под ней. Все глыбы, что попадаются нам на пути, меньше той, возле которой я ждал караван. А каменные столбы тонкие и невысокие – в три или четыре поальих роста. И потрескались они не очень сильно. Читающая не боится подходить к ним близко.

Последний привал у нас был в тени Толстого Столба. Там, где четыре Столба стоят так близко, что поал не смог бы пройти между ними. Даже если бы захотел добраться до воды или травы. Со стороны все четыре Столба кажутся одним большим и толстым. Вода здесь солоноватая, но до следующего источника идти день и еще полдня. Если путь к нему не перекрыла новая трещина. Такое часто бывает в Пыльных Землях.

К вечеру мы дошли до того места, где трещина начала сужаться. Нам удалось ее преодолеть, когда небо стало светло-серым. Над Пыльной землей не бывает солнца. Луны тоже редко смотрят на отравленную территорию. Так много смертей и колдовства впитала она. Даже ветер боится летать над ней.

Когда пыль между двумя Столбами зашевелилась и потекла к каравану, Читающая этого не увидела. И никто этого не заметил, кроме меня и раба госпожи, что ехала в первой кутобе. Он шел за последним поалом, и подбирал поальи лепешки. Я тоже ехал в хвосте каравана – сегодня такой жребий мне достался. Передо мной шли поалы купца. Те, что с грузом, связанные по двое. Первую двойку вел Ролус, вторую – старый раб купца Слева за поалами присматривал Беззубый, справа – другой охранник. Охранники купца много разговаривали сегодня – чаще при помощи пальцев, чем в голос – потом начинали смеяться, оборачивались назад. Над кем они смеялись, надо мной или над рабом, – я об этом не думал.

Пыль дотянулась до поала Беззубого, и животное упало.

Поала трудно свалить, но если он падает на бок, то поднять его еще труднее.

Поал Беззубого рухнул и придавил седока. Беззубый закричал и задергался. Поал тоже кричал, дергал ногами и ерзал на левом боку. Второй охранник погнал своего поала к кутобе купца. Остальные тоже пошли быстрее.

Пыль между Столбами поднялась в половину поальего роста и дрожала, как ткань под ветром. Потом один язык пыли отделился и потянулся к упавшему поалу. Беззубый сумел выбраться из седла и откатиться в сторону. Подальше от тропы. Однако язык зацепил его и потащил к столбам. Поала тоже, за шею и переднюю ногу, но тот больше не дергался. А вот Беззубый кричал не переставая. Совсем как в моих снах. Но тогда этот крик радовал меня, а теперь я хотел, чтобы он быстрее прекратился.

Караван уходил все дальше от опасного места. А я, раб и два поала остались там, где остановились. Пыльные языки отрезали нас от остальных. Даже очень голодному демону не проглотить сразу весь караван. Нас ему хватит…

…Ага, на первое, второе и третье. Блин, ну и урод!

Сначала я услышал своего демона, а потом увидел того, кто прятался за пылью.

Чужой демон был очень большим. Я разглядел только его голову. Она протиснулась между Столбами и немного не дотянулась до нашей тропы. Голова длинная и узкая, как у чирухи. Только без ушей. И без меха. На морщинистой морде блестели глаза и шевелились усы, длинные и очень сильные. Это они тащили поала и Беззубого. Но рот у демона был не такой большой, чтобы поал там поместился. Да что там поал, даже охранник вряд ли.

Пока я стоял и смотрел, усы демона начали подбираться к моему поалу, да и к тому, что вез лепешки для костра. Раб ухватился за поала и молчал – у него не было языка, но глаза его сделались очень большими.

Я хотел уехать и оставить всех остальных демону, но проклятые усы выползли на тропу с двух сторон. Тогда я снял плащ, спрыгнул на землю начал рубить усы, что закрывали мне путь к каравану. Это было нелегко – демонские усы толще моей руки, но у меня хороший меч. Я отрубил два из них, когда что-то ударило меня по ногам.

Обрубок! Он притворялся мертвым и ждал, что я подойду к нему.

Я еще раз ударил по нему, но часть его успела обмотаться вокруг ноги тройным браслетом. Быстро идти у меня уже не получалось, а на тропу выползали новые усы и тянулись ко мне. Даже обрубки поползли в мою сторону. Когда я понял, что к каравану мне не пробиться, то направился к демону, отрубая по пути те усы, что мешали мне бежать.

Если есть голова, ее всегда можно отрубить.

Демон рвал поала и запихивал куски в рот. Лап у демона я так и не увидел, но их заменяли ему усы.

Беззубый уже не дергался и не кричал. Теперь его можно было называть Безногим. Он тихо лежал рядом с тем, что осталось от поала.

Вблизи демон оказался еще больше. Напрасно я сравнил его с чирухой – ни крыльев, ни лап у него не было. Больше всего демон походил на змею, толстую старую змею. Но я так и не увидел, от чего можно отрубить его голову. Кажется, кроме головы у него ничего не было.

«Если не можешь отрубить голову – бей по глазам!» Так меня учили.

Я почти запрыгнул на его голову, когда сразу три уса метнулись в мою сторону. Два я успел отрубить, а третий вцепился мне в ногу. Но и его я тоже отрубил, однако теперь на двух моих ногах шевелились толстые браслеты. Они так сильно стиснули мне конечности, что я закричал. Даже сапоги не помогали! Я не мог стряхнуть их, чтобы избавиться от демонских браслетов. Ко мне теперь тянулись те усы, что уже разорвали поала и остались без добычи.

Ударить демона по глазам у меня не получалось – я не смог забраться на его голову. Тогда я ударил по морде. Наотмашь. Еще и еще раз. Я хотел, чтобы раны были большими, чтобы меня приняли за опасного врага и не захотели жрать.

Раны получились большими. Вот только крови не было. Вместо нее выступила желтая слизь. Демон завизжал и мотнул головой.

У меня потемнело в глазах от его визга, а во рту стало горько и солоно. Потом спине сделалось больно и жестко. Противник отбросил меня к каменному Столбу.

Упасть я не мог – проклятый ус вцепился мне в руку и начал трясти и бить о камни. Меня подняли не очень высоко, но отрубить ус я все-таки не мог – рука с мечом торчала кверху. Перехватить оружие я не успел, хоть меня и перестали трясти, – голова врага придвинулась ко мне совсем близко. Он посмотрел на меня сначала одним глазом, потом другим. Глаза у демона были мутно-синие. Потом губы его вытянулись, будто он хотел меня поцеловать. От его ран воняло так, что у меня слезы наворачивались на глаза.

Все, что я съел вчера и сегодня, сразу же подкатило к горлу.

…Бей вонючку!

И тогда я ударил его. Кулаком в нос. Изо всех сил.

Демон рассыпался в пыль.

Я упал возле Столба. Горький комок, что стоял в горле, вылился из меня. В пыль, что была когда-то демоном.

Потом я пополз. На четвереньках. Туда, где стояли раб и два поала. Части тела, за которые хватал демон, болели так сильно, будто я совал их в огонь. Но живых браслетов на руке и ногах уже не было. Однако подняться и идти дальше я не мог. Все тело болело и дрожало. Земля тоже качалась подо мной. Проклятый демон заколдовал меня!

…Обычный отходняк после стресса. Только и всего.

Я не сразу вспомнил, что меч нужно убрать. Только когда раб начал усаживать меня на поала. Кулак, которым я ударил демона, не захотел разжиматься. Когда я посмотрел на него, то испугался так, как не боялся, даже глядя в глаза демону.

У меня в кулаке был Пьющий Жизнь.

4

Надо мной была огромная каменная плита. Меня положили под нее после битвы с демоном. Если все это мне не приснилось, как накануне смерть Беззубого. А может, это опять шутка моего демона и скоро я услышу голос охранника…

– Нип, ты хочешь пить?

– Хочу.

Вода была вкусная и совсем не соленая. И дал мне ее Ролус. Не заговори он со мной, я все едино узнал бы его. По дыханию, по запаху. По тому сиянию, какое вижу вокруг него. Даже когда глаза мои закрыты.

Ролус чего-то боялся.

Охранникам купца нравится пугать его. Они говорят молодому злые и обидные слова, а он от страха убегает. А если не может от них скрыться, то начинает плакать. Тогда охранники смеются еще громче. Купец молчит и не останавливает их.

– Ролус, где Беззубый?

У охранника есть другое имя, но я стал называть его так после нашего поединка, и слуга купца тоже. Когда тот его не слышит.

– Его нет.

– А где он?

– Его убил демон. – Голос у Ролуса дрожал.

– Ты сам это видел?

– Нет. Видел кипан, видели охранники, видели лекарь и купец.

– А Читающая?

– Она тоже. И велела сжечь Беззубого, а его пыль рассыпать над трещиной.

– А это ты видел?

– Да. Но совсем немного. Кипан сказал, чтобы я и тисани не смотрели. Я сразу отвернулся, а Ситунано смотрел долго. Потом у него заболел живот.

– Еда вышла верхним путем?

– Да. А откуда ты знаешь? Ты видел? Нип, ты же тогда спал на поале.

– Не видел. Но мой живот тоже так болел. После битвы с демоном. Ролус, дай мне еще воды.

– На, пей. – И молодой протянул мне флягу. – Ты и на поале просил воды. И потом, когда кипан положил тебя здесь.

– Это он велел тебе сидеть возле меня?

– Нет. Это я сам.

– Почему?

– Нип, ты горячий, ты много пьешь, а фляга у тебя маленькая.

– Здесь много воды?

– Очень много! Как под Сломанным Столбом.

Там был родник на дне каменной чаши. Чаша большая – только плащом можно прикрыть ее. Рано утром вода выливалась из нее и стекала в маленькую трещину. А вечером воды в ней оставалось так мало, что родник можно было накрыть рукой. Тогда он облизывал ладонь, как детеныш поалихи.

Я быстро выпил всю фляжку, и моя кожа сразу стала мокрой. Я вытер остатки влаги на лице, а рубашку мне помог стянуть Ролус.

– Ты всю дорогу так пил. А лекарь сказал…

Молодой замолчал и стал выкручивать мокрую рубашку.

– Нип, я ее постираю. Когда ты заснешь.

– Так что сказал лекарь?

– Что твои раны нельзя вылечить. Что ты скоро умрешь. Что воду на тебя тратить не надо.

– А я много выпил?

– Много. Свою фляжку, мою, кипана и… еще два буримса.

Я выпил столько воды, что можно было в ней искупаться.

– Это он велел открыть буримсы?

– Да.

– А что Читающая сказала?

– Чтобы ты пил. Что вечером еще будет вода.

Проводники не любят говорить, что будет вечером или утром – потому что этого может и не быть. Пыльная Земля полна ловушек и неожиданностей.

– Она еще что-то говорила?

– Да. Но я не понял.

– Про мои раны?

– Нет. Она сказала, что ты закрыл Демону пасть и она теперь долго не откроется.

– А что она сказала о моих ранах?

Ноги и рука болели не сильнее всего остального.

– Ничего. Велела помыть тебя и ушла.

– Лекарь их видел?

– Нет. Он сказал, что если от раненого так воняет, то он скоро умрет.

От меня воняло. Очень сильно.

– Ролус, помоги мне встать.

– Зачем? Я принесу полную флягу и…

– Ролус, я хочу помыться. Отведи меня к воде.

– Я отведу, Нип, но…

Молодой вздохнул так, будто хотел заплакать.

– Говори!

– Читающая сказала, чтобы я не мыл тебя рядом с Чашей. Тогда ты не отравишь воду.

– Ты теперь не боишься ее?

– Боюсь. Но Беззубого я боялся больше. А еще я боюсь, что ты скоро умрешь.

– Я умру, когда Мюрту позовет меня. Сегодня я не слышу его зова.

Караван остановился под Спящим Столбом. Места здесь хватило бы для десятка караванов, но все поалы и люди расположились возле самого выхода. Только меня положили далеко от костра. Там, где Столб почти касался камней. Когда я поднялся, то достал рукой до плиты над головой. Где-то с правого бока слышался голос воды.

– Ролус, как ты донес меня сюда?

Молодой ростом с меня, но тонкий и слабый, а поал здесь не пройдет – для него слишком низко.

– Это не я. Это кипан нес тебя. Он очень сильный!

– Сильный.

– И смелый!

– Смелый.

Спорить было бы глупо.

– Нип, а кто сильнее – ты или он?

– Мы не мерились силой. А почему ты не спросил: кто из нас смелее?

– А я знаю! Ты смелее!

– Это тебе Читающая сказала?

– Нет. Это я сам понял. Кипан убежал от демона, а ты нет. Ты убил демона! Ты смелее! Я так и сказал Ситунано.

Мне смешно было слушать, что говорит молодой. Он больше не боялся, он весь светился радостью. Мне не хотелось, чтобы он и дальше хвастался мной.

«Запомни, о тебе не должны говорить, тебя не должны знать. Ты – никто, тебя здесь нет и никогда не было. Только так тебя не найдут и не убьют…»

Не помню, кто говорил мне такое, но это не тот демон, что часто смеется надо мной.

– Ролус, я тоже хотел убежать. Но демон стоял на моей тропе.

– Нип, ты говоришь не истину. Ты не хотел бежать. Скажи, что ты не хотел!..

Сияние вокруг молодого стало не таким ярким.

…Давай, скажи ему, не скромничай. Народ должен знать своих героев!

Отвечать я не стал. Ни Ролусу, ни демону. Только велел принести ведро воды, и начал раздеваться. Один сапог я снял сам, а на другой сил уже не хватило. Пришел Ролус и помог мне. Долго стоять у меня не получилось и пришлось мыться сидя. А спину и голову мне помыл Ролус. Пыль желтого гриба делает воду мутной и пахучей. В такой любят купаться жены. Я придерживал ведро коленями, смотрел на мутную воду и дремал.

Мой демон опять показал мне страшный сон. Я дернулся, ведро сложилось, и вода вылилась на камни.

Демону нравится меня пугать.

…Да делать мне больше не фиг!

– Я принесу! – Ролус подхватил ведро, тряхнул, и оно опять распрямилось. – Нип, тебе нельзя подходить к Чаше.

– Я помню.

Молодой убежал, а я завернулся в плащ и посмотрел на костер. Сегодня он большой и яркий – в огне много лепешек – поалы сегодня долго стояли. Возле костра собралось много путников. А вокруг любого из присутствующих я видел сияние. Цвет у каждого был свой, но сияние имелось у всех. Даже у госпожи, которая зашла в кутобу. Ткань не мешала мне видеть сияние. Даже у поалов оно было. Я видел всех живых, что собрались у самого входа. Я не слышал, о чем они говорили, – но живые не собираются вместе, если им не страшно.

Не надо быть провидцем, чтобы понять, кого они боятся. Я и сам не стал бы подходить к путнику, который может призвать Пьющего Жизнь.

Мне было сезонов десять, когда я услышал об этом оружии. Тогда я боялся и очень хотел, чтобы отец умел призывать Пьющего и чтобы убил всех, кто нас искал. Когда я рассказал о своей мечте, мать ударила меня по губам. А отец пообещал научить меня прятаться и защищаться.

Стало темно. День закончился, а луна еще не появилась. И только Мюрту знает, увидим мы сегодня луну или нет.

Кто-то из путников пошел в мою сторону. Или к воде. Он двигался медленно и осторожно, как ходят в темном незнакомом месте. Свет от костра любит обманывать глаза: он может превратить маленький камень в большой, а большой – в неприступный столб.

Мне опять стало жарко, и я сбросил плащ. Ролус наступил на него, когда принес ведро, и вскрикнул. Вода опять разлилась – кожаное ведро не может само стоять на камнях. Молодой схватил его и снова убежал. Темнота не мешала ему.

Тот, кто направлялся к нам, замер, а потом стал двигаться еще осторожнее.

Ролус успел вернуться, когда путник добрался до моей подстилки. Он не знал, что меня там нет. Когда он нагнулся, сияние вокруг него стало ярче. Он выпрямился, и его сияние опять побледнело.

– Эй, молодой, ты где? – позвал пришедший, и я узнал его.

– Мы здесь, кипан!

Ролус тоже узнал голос и радостно отозвался, а я вспомнил, что мой меч остался рядом с подстилкой.

Кипан боялся, а испуганный охранник опаснее бешеного поала.

– Нип, ты живой?

– А я нужен тебе мертвым?

– Нет. Это лекарь сказал, что ты скоро умрешь.

Я мог и ошибиться, и кипан не держался за меч, когда склонялся над моей подстилкой.

…А может, небольшое кровопускание пошло бы тебе на пользу.

– Умру? Про Читающую он тоже так говорил, но ты ему не поверил.

– Ее не кусал демон, а тебя…

– Меня тоже он не кусал. У этого демона не было зубов.

Кипан говорил и шел на мой голос. Тихо и осторожно. Я тоже умею так ходить. И ножи бросать на голос умею. Те ножи, что у меня в сапогах. Но сапоги лежат под штанами, которые я так и не надел. Все рядом, только руку протяни и возьми. Но бросать ножи мне не хотелось, пока я не узнаю: враг передо мной или все еще мой кипан.

– А чем же он отгрыз ноги охраннику?

– Он не отгрыз, а оторвал.

Я говорил так же, как и кипан – тихо и держа перед губами ладонь. Так голос слышится ниже и звучит как бы в стороне от говорящего. Молодые часто попадаются на эту уловку. Немолодые иногда тоже, даже если знают ее.

Кипан остановился и… сделал шаг в сторону. Он еще не мог различить моего дыхания, но запах гриба трудно скрыть. А еще рядом был Ролус, и я не хотел, чтобы он оказался между нами. Я нащупал рукоять ножа и сказал:

– Крант, у тебя есть горючий камень?

– Есть.

– Зажги его.

– Нип, тебе нужен свет?

– Свет нужен тебе.

Между нами было шага четыре, и кипан не стал идти дальше. Даже руку отодвинул от меча и показал тому месту, где меня не было.

– Хорошо, Нип, я зажгу камень.

– И скажи своему тисани: пусть вернется к костру.

Кипан резко нагнулся и сильно ударил ладонью по камням. Возле его ног загорелся слабенький огонек.

Каждый охранник носит с собой осколок горючего камня. Согрей его рукой, ударь обо что-нибудь твердое и получишь немного света и огня. В пути такое всегда может пригодиться. Я свой доставать не стал – он у меня последний.

– Ситунано! Охвостье своего отца! Вернись к остальным и готовься к наказанию!

Огонек показал молодого охранника. Согнувшегося, со смешно растопыренными руками. Вот только в руке у него было совсем не смешное оружие – зубатый меч. Его еще называют хостанское копье. Рубить им нельзя, но если ткнул во врага, то никакой лекарь ему уже не поможет.

– Крант, я же хотел…

– Молчать и выполнять!

Кипан стоял ко мне спиной и говорил в полный голос. Даже возле костра его услышали и зашевелились. Чего бы там ни надумал молодой охранник, сказать ему не позволили.

Только когда тисани ушел, кипан повернулся ко мне.

– Ты живой, – кивнул он и присел возле огонька.

– Живой. – Я тоже кивнул, будто разговора в темноте не было.

Ролус смотрел на нас большими удивленными глазами. Хорошо хоть спрашивать не стал, зачем я спрятал нож под плащом.

– Кипан, а Ситунано сказал, что охраннику откусили руки, ноги, голову, вырвали сердце…

…а то, что осталось, отымели в особо извращенной форме и съели с кетчупом.

Откуда демон знает обычаи кихотцев? И что такое «кетчупом»?

– Ты слушай больше этого ристари! – рявкнул кипан и потянулся к фляге. Тряхнул ее возле уха и приказал: – Давай сюда ведро!

Молодой подал, но кипан забыл, что ведро не может стоять само по себе, и вода вылилась.

– Быстро сходи и набери еще! И флягу мою возьми!

Кипан кричал и злился. Он никогда не повышал голос на Ролуса, и тот так испугался, что пошел не в ту сторону.

– Еще один ристари! Я тебя к воде послал, а не к костру! Молодой остановился, прижал пустое ведро к груди и… спросил:

– А что такое ристари?

Я ответил, пока кипан рычал:

– Это ошибка матери и позор отца.

– А-а…

– Ролус, принеси воды. Ты же видишь, кипан хочет пить.

Молодой кивнул и ушел, а старший из охранников угрюмо уставился на огонь.

– Зачем все это, Крант?

– Нип, ты о чем спрашиваешь?

Смотреть на меня он не стал.

– Крант, ты вылил воду из фляги, разогнал молодых, перевернул ведро. И все это только для того, чтобы посидеть со мной у огня?

– Ты что, провидец?

Кипан дернул рукой, но так и не взялся за меч. А я не стал бросать нож.

– Крант, ты не похож на тупой меч, что боится точильного камня.

…Блин, поговорил слепой с глухим – и полгорода в руинах.

– Нип, там, у костра хватает тупых мечей. Они готовы гору свалить, лишь бы точильный камень остался под ней.

Кипан вздохнул и опять повернулся к нашему костерку.

– Крант, если я такой страшный, почему меня привезли сюда?

– Я спросил у нее: ты демон? Она сказала, что нет. Тогда мы взяли тебя с собой. А на стоянке раб начал болтать о Пьющем Жизнь. Эти испугались…

– Раб? Болтать? У него же нет языка!

– Языка у него нет, но пальцы ему никто не отрезал.

Теперь мне пришлось вздохнуть и засмотреться на огонь.

– Крант, я забыл, что многие умеют говорить на пальцах.

– А если бы вспомнил, то убил бы раба?

– После того, что демон сделал со мной? Крант, у меня не было сил.

– Лучше бы они у тебя были! – Кипан стукнул кулаком по камню рядом с собой. – Нип, все у нашего костра умеют говорить на пальцах. И все теперь знают, как ты убил демона.

– Тебя прислали за моей головой?

– Нип, я что, похож на гайнула? Все знают, что тот, кто убьет Призывающего, сам станет Призывающим. Тебя даже гайнул убивать не станет!

– Гайнул сделает то, что прикажет хозяин. Он же гайнул.

Вернулся Ролус с ведром воды и полной флягой. Осторожно присел возле меня. Ни мне, ни кипану ведро он так и не дал – оставил рядом с собой.

…Да загоняли вы пацана с этим ведром! Собрались как-то двое косоруких и один безотказный…

Кипан взял флягу и положил возле себя – пить ему уже не хотелось. А мне опять стало холодно, но надевать вонючую рубашку я не стал. Только тронул ее пальцем и опять спрятал руку под плащ. Молодой взял рубашку, ведро и сказал:

– Я постираю.

Мы опять остались у костра с кипаном. Он молчал и смотрел на огонь. Я тоже. И снова я видел в огне страшное. Мне не хотелось, чтобы такое случилось.

– Крант, зачем ты пришел?

– Поговорить с тобой.

– Тогда говори.

– Нип, тебе оставят мешок асты, корзину горючих камней, стумный буримс, поала и еду для него. Еще ты получишь плату за весь путь. Что скажешь, Нип?

Кипан посмотрел на меня, а мне хотелось закрыть глаза. Ни его, ни огонь я видеть больше не мог.

– Крант, за что мне все это? Или Читающая выбрала меня?

– Не надо смешить камни, Нип.

– Тогда скажи все сам. Словами скажи, не пальцами. У меня болит голова и глаза плохо видят. Я могу подумать, что кто-то у костра надоел тебе и ты платишь за его голову.

– Нип, тебе платят, чтобы ты не шел с нашим караваном. Ты болен, ты не можешь сидеть на поале – оставайся. Когда отдохнешь и станешь здоровым, уходи куда хочешь.

– Это она так велела?

– Нет. Она не знает об этом разговоре.

Я посмотрел на кипана. Он стянул повязку с лица и показал ладони.

– Все без обмана, Нип. Возьми кайрыш и не иди с караваном.

– Крант, если я не пойду с караваном, я пойду за ним. Мне нечего делать в Пыльной земле.

– Ты можешь выбрать другой путь.

– Через горы? Я похож на гайнула?

Кипан посмотрел на свои ладони и очень тихо сказал:

– Они боятся тебя, Нип. Все боятся. Даже моя стая. Сам знаешь: страшнее испуганной поалихи только испуганный касырт.

– Знаю, Крант.

– Так что мне им сказать?

– Скажи, что я буду думать. До утра.

– А что утром?

– Если доживу, то попробую влезть на поала. Потом поеду за караваном.

– Им это не понравится.

– Здесь не так много троп, по которым можно ходить. За горами их больше. Пусть потерпят до Старой дороги.

– Я скажу, но… Будь осторожнее, Нип. Касырт – хитрая и увертливая тварь.

– Я знаю, Крант. И… ты тоже будь осторожен. – Кипан начал подниматься, но замер, услышав предупреждение. – Смотри под ноги.

И кипан посмотрел под ноги. Прямо здесь. Под ногами у нас были камни. Много мелких камней.

– Нип, о чем ты говоришь? Тебе жарко? Дать воды?

– Жарко. – Я сбросил плащ, но руку с ножом оставил под тканью. – А фляга твоя мне не нужна – Ролус несет полное ведро.

Кипан кивнул, поднялся, а я еще раз повторил, глядя на его сапоги:

– Будь осторожнее, Крант. На тропе много ловушек. Смотри под ноги.

Я не хотел, чтобы сбылось то, что я увидел в огне.

Когда Ролус подошел, возле огня остался только я. Он принес выстиранную рубашку, и я тут же начал одеваться. Надоело сидеть голым. Рубашка была мокрой, и мне стало хорошо в ней. Молодой сел рядом, подтянул колени к груди и засмотрелся на огонь. Все живые любят смотреть на огонь.

– Нип, расскажи мне про свой… нож.

– Про какой? Ножей у меня много.

– Про тот, каким ты убил демона.

– Нет, это ты мне расскажи про него. Знаешь эту песню? – Молодой кивнул. – Но сначала дай мне воды.

Ролус поднес ведро к моему лицу и держал, пока я пил. Вода текла по груди и коленям. Но рубашка и так была мокрая, а штаны я давно хотел постирать.

– Нип, ты очень горячий. – Ролус потрогал мою руку.

– Горячий.

– Когда я болел, мама укладывала меня спать. Говорила, что так я быстрее стану здоровым. Нип, хочешь, я отведу тебя…

– Не надо. Я посижу еще немного, а ты рассказывай.

У Ролуса красивый голос, и он умеет рассказывать. Запоминать тоже. Если мастер по ценным камням не возьмет его в ученики, ему надо проситься к песнопевцу. Лицо у Ролуса тоже привлекательное – на него приятно смотреть. И руки. А песнопевец, которого боги наделили памятью и красотой, никогда не бывает голодным.

Огонь погас, я закрыл глаза и слушал:

– …Когда у Мюрту вырос новый зуб, он взял старый свой зуб, тот, что выбил Суам, и сделал из зуба нож. Мюрту нарек Имя ножу, и было оно – Пьющий Жизнь. Верный слуга Мюрту, тот, который нашел и сохранил выбитый зуб…

Я слушал молодого и поднимался по Поясу Мюрту. Все быстрее и быстрее.

5

Мюрту свернул свой пояс кольцами и положил между небом и землей. Так он соединил небо и землю. Пояс – это путь для тех, кого Мюрту позовет к себе. Путь долгий и трудный – жизни не хватит, чтобы преодолеть его. Только божественный зов помогает одолеть все трудности Пути. Те, кого Мюрту зовет, редко потом возвращаются. Многие остаются служить ему там, высоко на небе.

Я поднимался по Поясу Мюрту. Все быстрее и быстрее. Будто я стал птицей или чирухой.

Когда я смотрел вниз, то видел огромных демонов. Они сражались между собой. Их огненные копья и трезубцы поражали врага и даже землю под ним. И тогда земля дрожала и горела, а враг кричал. Голос у демонов громкий и тяжелый, как Спящий Столб, под которым остановился караван. Но я поднялся так высоко, что ни Спящего, ни каравана уже не видел. И я не боялся демонов. Ни тех, которые сражались внизу, ни тех, кто взирал на них сверху. Демоны не замечали меня, такого маленького и быстрого. Тех, кто идет на зов Мюрту, они не видят. Он защищает своих слуг.

Я поднимался по Поясу Мюрту. Но я не слышал его зова Может, тот демон, с усами вместо рук, заколдовал меня? Или проклял?

Что сделает Мюрту с заколдованным или проклятым слугой, я не знал. Но я не боялся. Глупо бояться своего создателя. Все, что он сделает, я приму с радостью.

Когда я поднялся выше верхних демонов, Пояс закончился. Мюрту соединил небо и землю, но он не проложил прямого пути к себе. Каждый должен отыскать его сам. Тот, кто найдет, станет слугой Мюрту, кто не сможет – станет кормом для демонов или исчезнет в тумане. Демонов много и туман густой, но ищущий Путь к Мюрту найдет его. Так меня учила мать. А отец – быть незаметным, быстро убивать врагов и никогда не разговаривать с демонами.

Я увидел стену тумана. Густую и темную. Как дым от костра, когда в нем много травы и мало горючего камня. А еще у тумана не было запаха. И звуков тоже. Я шел так тихо, будто сам стал туманом. Но чем дальше я шел, тем светлее становилось вокруг. А потом туман исчез совсем. И осталось много света. Я увидел огромную светлую равнину, а посреди нее стояли колонны из светлого и темного камня.

Если Путь к Мюрту лежит мимо этих колонн, я пройду мимо них.

К колоннам я добрался быстро, будто ехал на поале. Пока я подходил, они изменялись: камень превращался то в птицу или зверя, то в морскую тварь, или же делался похожим на сильного мужа или красивую жену. Я не мог понять, демоны передо мной или слуги Мюрту. Самая ближняя колонна становилась то птицей, то женой, то кугаром. А потом стала сразу всем: и птицей, и женой, и кугаром – на теле жены осталась голова кугара и птичьи крылья.

Так я понял, что передо мной демон, и отвернулся. Но я так долго смотрел на него, что демон успел меня заметить.

– Эй, что ты здесь делаешь? – Голос у демона был очень громким.

Я ничего не ответил и быстро пошел дальше.

– Эй, я с тобой разговариваю!

Тень упала на меня. Я поднял голову.

Теперь у демона была птичья голова, тело жены и лапы кугара. Одну лапу он протянул ко мне. Один коготь на ней был больше и толще меня. Когда я понял, что демон хочет меня схватить, то у меня возникло желание убить его. В моей руке появился Пьющий Жизнь. Я показал ему Нож. Демон отдернул лапу и закричал:

– Эй, Метью, убери свою игрушку!

Еще один демон – змей с перьями на спине и вокруг глаз, повернулся ко мне. Он стал похож на мужа, только очень большого. Кожа у него была такой же темной, как у Читающей, только совсем безволосой. Демон быстро нагнулся и взял меня в ладонь. Я ударил его Пьющим Жизнь, а он засмеялся.

– Не напрягайся, малыш. Ты даже оцарапать меня не сможешь. Я ведь сам придумал эту штуку.

– Ты говоришь не истину! Это творение Мюрту!

Демон засмеялся еще громче:

– Так ты из сна Марты, малыш? Редкий гость и лакомый кусочек.

Демон облизнулся.

Я спрыгнул с его ладони, но он подхватил меня другой.

– Не бойся, малыш, я пошутил. Я не питаюсь такой мелюзгой.

В словах демона нет истины. Тот, кто верит демону, становится его слугой или едой. Слугой демона я не буду!

– Так что ты здесь делаешь, малыш? Да еще с трансформером-дезинтегратором?

Ни фига себе завернул! Мужик, а попроще название ты придумать не мог?

Демон потряс головой, прищурился. Глаза у него были не красными, а черными. Таких темных глаз я ни у кого еще не видел.

– Эй, малыш, да ты здесь не один. И как это тебя так угораздило?

Отвечать я не стал. Если тот демон, что прячется во мне, захочет, пускай сам отвечает, а я буду молчать.

– Ладно, малыш, некогда мне с тобой возиться. Возвращайся, откуда пришел. Не до тебя сейчас.

Демон подбросил меня на ладони и… дунул. Его дыхание подняло меня очень высоко. Я увидел всю долину и всех демонов, что опять притворялись колоннами. Перед каждым из них медленно вращался большой шар. Светлый и темный туман на шарах складывался в непонятные узоры.

… Земля… Чтоб я сдох – Земля! Ни фига себе! Так Бог все-таки есть?!

Я не понял, что сказал мой демон. Я быстро опускался к Спящему Столбу. Так быстро, что пролетел сквозь него.

Я увидел Ролуса и себя самого. Я лежал на подстилке и не шевелился, а молодой сидел возле меня и плакал. Не знаю, почему я видел это сверху и почему так быстро падал.

Скоро мне стало темно и жарко. А моя рука сделалась такой тяжелой, что я не смог поднять ее, чтобы почесать нос.

Я чихнул и открыл глаза. Ролус сидел рядом со мной и всхлипывал.

– Нип! Ты не умер?

– Нет. Дай мне воды.

Я не понял, чему молодой так обрадовался. И не успел спросить, почему он плакал.

Ролус так быстро поднес флягу к моему рту, что вода пролилась мне на грудь. Но я не стал ругать его – я пил!

Когда я поднимался по Поясу Мюрту, я не думал о воде. Когда я шел через туман и равнину, я тоже не хотел пить. А теперь, когда я вернулся под Спящий Столб, я пил и не мог напиться.

Ролус еще сбегал за водой и вторую флягу я тоже выпил.

Скоро вся эта вода выступила через мою кожу – вода была вонючей и липкой.

Мне захотелось помыться, и я приказал принести воды. Ведро воды. Идти сам к Чаше я не мог. Пока Ролус ходил к источнику, я смог сползти с подстилки. Раздевался я с помощью молодого, мылся тоже. Потом Ролус убежал стирать мою рубашку, а я лежал и думал: сколько же мне сезонов, что я такой слабый и вонючий.

…Блин, тут не возраст, а болезнь виновата. Из-за нее любой станет слабым и вонючим.

Далеко, возле самого входа, горел маленький костер. Снаружи было еще темно, но не так, когда ночь только начинается. Скоро придет утро, тогда костер станет больше, и возле него соберутся все попутчики. Они поедят, сядут на поалов и уедут от Спящего Столба. А я останусь – я даже подняться сам не могу. И не хочу этого делать, как и самостоятельно забираться на поала. Я лежу, а камни дрожат и качаются подо мной. Как молодая испуганная поалиха. Как земля, когда в нее били копья демонов. Я тоже дрожу – мне холодно под плащом, а другой рубашки у меня нет.

Я закрыл глаза и опять увидел огненные копья. И караван среди столбов, что дрожали и горели в колдовском огне.

– Нип, Нип, не умирай! У меня никого не осталось, только ты! Не умирай!..

Молодой опять сидел возле меня и плакал. А я не услышал, когда он подошел.

– Замолчи! Ты муж или позор своего отца?

– Нип, ты не умираешь?

– Нет. Я сплю.

– А ты истину говоришь?

Вот ведь глупышок. И плачет, и смеется сразу. Еще и обвиняет меня. Надо бы дать ему по шее, чтобы думал, что и кому говорит, но так не хочется вытаскивать руку из-под плаща. Я никак не могу согреться.

– Нип, караван скоро уйдет. А ты что будешь делать?

– Я останусь.

– Хочешь, я останусь с тобой? Ты только скажи – и я останусь!

Молодой вытер слезы своей качирой и ждал, что я отвечу. Он давно перестал закрывать лицо, когда был рядом со мной.

– А как же кайрыш?

– Нип, она же может выбрать Ситунано. Его ведь для этого и взяли, так?

– Да. Может.

– Тогда я останусь без тебя и без кайрыша.

Я не стал говорить, что скоро он все едино останется без меня. Когда я вспомню, куда мне надо идти, я не возьму молодого с собой. Он очень заметный. Даже в качире. Трудно прятаться, когда плащ снаружи обшит сабирами.

– Ролус, скажи Читающей, пусть подойдет ко мне.

– Когда?

– Как только услышит твои слова.

– А если она не захочет?

– Тогда скажи, что если она не услышит моих слов, то караван сожгут демоны.

– Зачем ты такое говоришь. Нип? Нельзя проклинать Читающую!

– Я не проклинаю. Я только хочу, чтобы она пришла. Иди быстрее, не сиди возле меня!

– Я иду, Нип, иду. А потом я вернусь.

Молодой ушел. Темнота не мешала ему ходить. А мне она не мешала смотреть. Я смотрел, как он идет к костру, и думал, что на все воля Мюрту. Если он пожелает, то Читающая придет ко мне, а не пожелает – и Ролус даже подойти к ней не сможет. Проснется купец или его охранник или еще что-то помешает молодому донести мои слова до проводника. И тогда караван уйдет под копья демонов.

Я закрыл глаза и начал говорить внутри себя. Так, как научила меня мать.

«Я знаю, Мюрту, ты слышишь меня. Ты создал все и всех, и твое дыхание во мне. На все твоя воля и я принимаю ее без жалоб и страха. Я живу, чтобы исполнить волю твою. Я умру, чтобы прийти на зов твой».

Мне стало легко и спокойно, когда я поговорил с Мюрту. Я лежал и ждал, какой знак он мне подаст.

– Нип, не молчи! Открой глаза, скажи, что ты живой!

– Я живой. – Глаза открывать не хотелось. Я сделал, что мог, осталось ждать и принять волю Мюрту. – Ты сказал ей?

– Да.

– Что она ответила?

– Ничего. Она…

«Пусть исполнится воля твоя, Мюрту!»

– …Она пошла за мной.

Я открыл глаза. Возле меня стояла Читающая. В плаще и качире. Стояла и молчала.

– Ролус, дай мне пить и вернись к костру.

– Нип, я не…

– Дай мне воды и уходи! Мои слова не для тебя!

– Я не хочу, чтобы меня сожгли демоны.

Молодой опять плакал. Его руки тряслись, и вода проливалась. Он больше разлил, чем я выпил.

– Нип, не прогоняй меня. Я боюсь.

– Иди, набери еще воды и… оставайся там, пока я не позову.

Молодой быстро закивал:

– Я наберу, Нип. Я буду ждать.

Этот глупышок опять улыбался. Когда он ушел, я сказал Читающей:

– Садись. Я не хочу громко говорить.

Она села рядом и наклонилась ко мне.

– Я расскажу тебе свой сон. Я видел битву демонов. Они бросались огненными копьями и трезубцами. Горы и земля горели под ними. Огненные копья протыкали небо и били в землю. А по земле шел караван. Это был наш караван.

Читающая пошевелилась, и я замолчал. Но она ничего не сказала. Качира мешала увидеть ее лицо. Тогда я опять заговорил:

– До этого сна мне снился другой. В том сне Беззубого убивали, но не я убивал его. Два раза я видел такой сон. Потом Беззубого убил демон. Поверь моему сну – я говорю истину.

Читающая молчала. Но не уходила.

– Если ты не веришь моим словам, то… – Я не стал говорить, что клянусь Именем своим – я не помнил его, – …спроси тогда у демонов. Я знаю, ты можешь сделать это. Спроси! Не ходи под огненные копья! Я не хочу, чтобы ты сгорела!

Я услышал дыхание Читающей. Она сидела неподвижно и чего-то ждала, но я сказал ей все, что мог. Мюрту пожелал, чтобы она услышала мои слова, теперь, если Мюрту пожелает, она поверит им.

Читающая достала из-под плаща мешочек и подбросила его в ладони. Я не знал, можно взять мешочек или нет, и не стал брать. Читающая сама развязала его и вытащила три узкие косточки. Она посмотрела на них и убрала обратно. Я не видел знаков на гадательных косточках.

Если с демоном не хотят разговаривать через воду или огонь, то спрашивают совета у костей мертвого демона. Дерево, в котором жил демон, тоже может дать совет. Если не боишься съесть плоды его.

Еще три раза Читающая доставала кости из мешочка, а потом спрятала его. Она так ничего и не сказала мне. Молча поднялась и ушла к костру.

Этим утром караван остался под Спящим Столбом. Ко мне никто не подходил, кроме Ролуса. Он часто бегал от костра к источнику. И каждый раз набирал воду для меня. Еще и свою флягу рядом со мной оставил. Пил я много, но меньше, чем вчера. Мне было то жарко, то холодно, и засыпал я часто, но быстро просыпался. Снов я больше не видел.

Когда начали готовить обед, я смог сам подняться и надеть чистую рубашку. Есть мне еще не хотелось, но камни подо мной перестали качаться. Я пошел к источнику и сам набрал воды. Вода в Чаше была очень холодная и тяжелая. Я не смог унести полную флягу и половину выпил там же.

После обеда стало вдруг темно, как ночью. Поднялся ветер, и демоны закричали и застонали вокруг Спящего Столба. Огненные копья пробивали небо и обжигали землю. Тогда под Столбом становилось светлее, чем днем. Все гремело и трещало. Я опять увидел сияние вокруг людей. И вокруг поалов тоже. Их загнали дальше от входа и положили на камни. Костер тоже перенесли подальше. Он дрожал от ветра и хотел погаснуть. Его загородили тюками с грузом, но огонь все едино дрожал. Все собрались возле костра. Ролус тоже остался вместе с ними.

А я… я лежал под плащом и благодарил Мюрту за то, что он послал нам предупреждение.

Битва демонов длилась до самой ночи.

Утром я еще раз помылся и съел немного асты. На поала я тоже смог взобраться. Когда я подъехал к кипану тянуть жребий, у него в руке оставался только один камень – полосатый. Я опять занял место в хвосте каравана.

6

Когда я третий раз подряд вытащил полосатый камень, то решил не тянуть жребий последним. Но на следующее утро кипан сказал, что молодой тянет после старших в стае, а я – после молодого, – таков порядок и не надо его нарушать. Я дождался своей очереди и опять получил полосатый камень.

– И сегодня тебе не повезло, – буркнул кипан и отвернулся.

В другие дни над тем, кому достался полосатик, могли посмеяться и пошутить. Не все в стае шутили, и не над всеми смеялись, но еще не было такого, чтобы «охранителю хвоста» никто ничего не сказал. Когда камень вытаскивал молодой, над ним смеялись все. А кипан говорил, что прикажет рабу кричать погромче, если молодой вдруг упадет с поала. Когда полосатый выпадал мне, надо мной пошутили только раз – это было до того, как демон убил Беззубого. Больше надо мной не смеялись. Даже оставаться возле кипана и ждать, кто вытащит полосатика, никто не стал. Все охранники тихо и молча ушли к поалам. А молодой удалился так быстро, будто боялся, что я догоню его и заставлю поменяться. После Спящего Столба в караване мало шутили и перестали громко говорить.

Когда полосатик в четвертый раз попал в мою руку, я не отдал его кипану и не ушел к поалу. Я катал камень по ладони и смотрел, как кипан прячет остальные камни в Мешок Жребия.

– Нип, думаешь оставить полосатика себе?

Я молчал, а кипан возился с Мешком.

– Оставляй, если хочешь, но он не приносит удачу.

Сегодня камни не хотели прятаться. Один даже вывалился из руки и упал нам под ноги. Это был черный камень – камень Удачи. Он подкатился к моей ноге. Кипан не стал поднимать его.

Я молчал и не уходил. И тогда кипан посмотрел на меня.

– Ты хочешь поговорить со мной? Или сразу позвеним мечами?

В тот же вечер, когда я только попал в караван, мне предложили позвенеть мечами. Не кипан, другой охранник. Но я отказался. «Боишься проиграть?» – засмеялся тот, другой. «Боюсь выиграть!» – ответил тогда я. Все охранники расхохотались. Кроме кипана. Как звать охранника, я еще не знал, и какой он мастер клинка – тоже, но поединка я не боялся – мне не хотелось убивать. Не ведаю, как кипан понял это, но он запретил остальным звенеть со мной мечами. И вот теперь сам предлагает поединок.

– Кипан, я хочу поговорить с тобой.

– Я слушаю тебя, Нип.

– Крант, я тоже умею играть в Гарул-Тибу.

Кипан смял в кулаке мешочек. Еще один камень упал под ноги. Зеленый.

– Нип, ты никогда не играл с нами.

– Не играл.

– Почему?

– Я умею выигрывать.

– Часто?

– Всегда.

Кипан выдохнул сквозь зубы, а я улыбнулся. Хоть он и не мог увидеть улыбку под качирой.

Гарул-Тибу простая игра: взял три плоских камня, подбросил, поймал в ладонь, показал. Темный сверху – выиграл все, зеленый – половину, полосатый – проиграл все, что поставил. Простые правила, простые камни, но играть в Гарул-Тибу любят не все. Из шести охранников стучали камнями только трое. А еще купец и лекарь. Но тот, кто играет по правилам, не часто выигрывает. Пока двое стучат камнями, остальные смотрят и спорят, кому повезет. И тоже ставят тибол или сабир на победителя. Спор без монеты, как кувшин без вина – пока пустой, не радует. А есть игроки, какие проигрывают все, что у них в поясе, и даже то, чего там еще нет. Молодой охранник часто играет, но удача редко улыбается ему. Я умею делать так, чтобы полосатик ложился нижним или посредине. Я тоже редко играю. Только тогда, когда мне нужны сабиры. И никогда не беру много у одного игрока. Тому, кто часто выигрывает, не желают легкого пути.

– Нип, я не знал.

Кипан сунул за пояс Мешок Жребия, и еще два камня вывалились из него.

– Крант, ты не завязал Мешок.

– Нип, я… Я не хотел тебя обидеть.

На выпавшие камни он не посмотрел. Так они и лежали у нас под ногами – белый и желтый.

– Крант, я же не гайнул. Даже в Гарул-Тибу полосатик не выпадает три раза подряд.

– Ты прав, Нип, но я подумал… будет лучше, если полосатый достанется тебе.

– Почему?

Поалов выстраивали в походный пояс, попутчики занимали свои места, все были заняты, и только мы стояли и говорили.

– Я подумал… пусть они меньше смотрят на тебя. Чего не видят, то не пугает.

Молодой занял место впереди каравана и держал на поводу еще одного поала. На этом поале должен сидеть кипан. Но он стоит передо мной и старается не смотреть мне в глаза. А еще он говорит так, будто не помнит половину слов.

– Кипан, ты забудешь, кто убил демона?

– Нет.

– Я тоже не забуду, кто меня напугал.

Я убью его. Или убегу, а потом убью. Если быстро сделать круг, то тот, кто гонится, сам становится добычей.

Говорить такое кипану я не стал. Он и сам это знает. А если не знает, то за ним мало гонялись.

– Нип, они боятся, а я их охраняю. Как могу. Помоги мне, Нип, постереги хвост каравана.

Кипан опустил повязку на лице и посмотрел мне в глаза. Он тоже боялся, но его некому было охранять.

– Крант, я не стану тебе мешать. А им скажи: пускай потерпят. За горами много троп – я пойду по той, где не будет ваших следов.

– Спасибо.

Я отдал полосатого и пошел к своему поалу, а кипан остался собирать камни.

На следующее утро я не стал запускать руку в Мешок Жребия. И кипан убрал его, ничего не сказав. Только кивнул. И опять никто не ждал, кому достанется полосатый. А я опять стерег хвост каравана. За мной шел безъязыкий собиратель поальих лепешек, которого я так и не убил. Он тоже боялся меня. Говорят, что рабы никого не боятся, кроме хозяина, – этот боялся. И на привалах прятался от меня среди корма для костра.

Я не привык, чтобы меня боялись. И отца моего не боялись. Тому, кого боятся, труднее прятаться. Отец умел быть незаметным. А те, кто его замечали и начинали много спрашивать, быстро умирали. Так быстро, что не успевали испугаться.

…Блин, какой у тебя скромный папаша. Аж страшно!

День истерся до половины, когда мы вышли к Старой дороге. Я никогда не видел такой широкой – на ней и двум караванам было бы не тесно. А еще дорога лежала на насыпи, как путник на подстилке. Подняться на насыпь было совсем не трудно. Ни ветры, ни битвы демонов не разрушили ее. И вся дорога была выложена плитами о восьми углах. Ветер оставил на них шрамы и маленькие трещины. Я ехал и разглядывал их, когда мне надоедало смотреть на людские спины и хвосты поалов. Шрамы и трещины я видел недолго. Потом я стал различать на плитах странные рисунки и незнакомые руны. Знакомые попадались тоже, но их было мало. Я даже не знал, что рун так много. Или я еще не все вспомнил?

Старая дорога так пропитана колдовством, что трещины не могут разорвать ее. Они ползут рядом с ней и забираются под нее. Из-за трещин мы не смогли вчера подойти к источнику. И уже третий день не пополняли запас воды. Допиваем ту, что набрали под Спящим Столбом. Скоро буримсы совсем опустеют. Кипан поговорил с проводником и еще вчера сказал, что воду будем беречь. А сегодня утром выдал по фляге воды на день. Или на два дня, если источник возле горы тоже будет недоступным. Сказал, что, когда пройдем под горой, тогда умоемся и напьемся – за хребтом воды много. И там нет трещин.

Моя фляга еще полная. Теперь я мало пью. Как попил утром, так больше и не хочется. Утром мне пришлось допить все, что было во фляге, чтобы отдать пустую Ролусу. Только он не опасается подходить ко мне, а ночью оставаться рядом. Он по-прежнему спит под боком моего поала, а перед сном рассказывает те песни, что успел услышать. Вчера я посоветовал ему стать учеником песнопевца, а молодой обрадовался так, будто уже стал им и получил полный пояс сабиров.

А еще один молодой старается стать воином. Очень старается. На каждом привале достает меч и танцует вокруг кипана. Танцует он хорошо. Ему бы танцовщиком стать, а не мечником. Танцовщикам и платят много, и убивают их редко. Если кипан сделает из Ситунано мастера клинка, то он великий наставник. Не знаю, зачем кипан столько возится с ним и почему взял его в ученики. Пока молодой старательно плетет те узоры, что показал ему кипан, а я в каждом плетении вижу обрывок нити, за который можно потянуть и захлестнуть ее вокруг его шеи. Даже в узорах кипана я вижу обрывки нитей. Меньше, чем у остальных охранников, но они есть. Не понимаю, зачем плести такие сложные узоры, если врага можно убить быстро и просто.

…Мужик, на фига эти киллерские замашки?

Когда кипан не учит молодого и не охраняет караван, он плетет узоры с другими охранниками. Каждый вечер, до того, как сварится аста. У охранников разное оружие, и кипан умеет сражаться не только мечом. А после поединка кипан берет оружие соперника, подзывает молодого и учит его защищаться от суликанского топора, от двурогого копья или от парных коротких мечей. Отец называл их «ножи-переростки».

Сегодня кипан сражался с Ничату. Вот уж кто истинно соответствует своему прозвищу. Большой, тяжелый, медлительный – он и похож на сонного медведя. Из тех медведей, что ходят на задних лапах и сражаются суликанским топором. А тот, кто сказал, что суликанец из одного врага может сделать двух, если наточит свой топор, тот сказал не истину. Суликанский топор не надо точить – он затачивается сам, после каждого убитого врага.

Глупо шутить над тем, чего не знаешь. Отец как-то сказал: «Почесал суликанец ухо топором – и остался без уха». Я посмеялся над шуткой, а одноухий суликанец разозлился. Отцу пришлось его убить. И еще двух суликанцев – они разозлились, что отец посмеялся над их соплеменником. Когда мы уходили из города, наш дом еще горел.

…Ни фига себе, пошутили! Блин, с такими ценителями юмора…

Все суликанцы похожи на сонных медведей, пока их не разозлишь. Тогда они превращаются в бешеных медведей, не знающих страха и усталости. Ничату такой же, как они. Если мне понадобится его жизнь, я не стану подходить к нему близко. Врага можно убить и на расстоянии. И шутить с Ничату я не буду. Суликанца можно убить, можно обыграть, но шутить над ним нельзя. Есть много способов победить и остаться незаметным.

Когда кипан устраивал поединок с охранником, на это приходили посмотреть многие. Даже Читающая. Когда же он учил молодого, на их поединок смотреть было неинтересно. А если топор или копье попадали в руки Ситунано, то даже опасно. И никто не оставался близко от них. У всех находились важные дела в другом конце каравана. Хорошо, что кипан не учит молодого бросать ножи. С таким учеником и врагов не надо.

Только я никуда не уходил. После Спящего Столба все умолкают, когда я близко подхожу к ним. Или начинают смеяться и говорить голосом раба, у которого отрезан зверь.

Сегодня я тоже сидел возле поала и смотрел, как кипан и молодой плетут узор. Я смотрел, и это помогало мне думать и вспоминать.

Идти по дороге было легко. Караван прошел много и ни разу не остановился, пока мы не увидели гору. Она была еще далеко и походила на большого спящего медведя, что лег поперек дороги. Читающая остановила караван сразу же, как только я посмотрел на гору. Кипан подъехал поговорить с проводником, а я остался на месте. Но я слышал их разговор. Не знаю, почему молодой ничего не разобрал. Ведь он был в начале каравана. Кипану пришлось повторить то, что сказала Читающая.

Нельзя лезть ночью в дыру под горой – так сказала Читающая.

Сегодня мы устроили привал раньше, чем вчера. Костер уже горел, аста варилась, поалы лежали и жевали, кутобы сняли с поалов и установили, а темнота все еще не наступала. Может, над дорогой и не бывает темноты? Но спускаться с дороги кипан не разрешил. Сказал, что трещины ночью подкрадываются к спящим, и что он не хочет проснуться на дне одной из них. После этого разговора кипан и устроил большой поединок. Сначала с Лумиста – это он захотел сойти с дороги. Сухая Колючка потерял один из парных мечей, а вторым чуть не получил в живот. Едва охранник признал себя побежденным, кипан занялся Сонным Медведем. С ним кипан сражался дольше, но тоже победил, когда разрезал ему рукав чуть ниже плеча. Будь Ничату врагом – остался бы без руки. Или без головы.

Над стоянкой запахло готовой астой, но я не пошел к костру. Ролус принес мне полную миску и опять убежал. А я сидел, прижимался спиной к теплому поальему боку и ел, пока все остальные ушли к котлу с едой. Для них еда интереснее, чем смотреть, как кипан гоняет своего тисани.

Брать короткие мечи не стали – они были вчера. А сегодня кипан взял топор, а молодому дал хостанское копье. Когда кипан брал его в руки, он танцевал с ним сам, рано утром или когда все уже грели свои подстилки. Я ни разу не видел, чтобы он сражался им с кем-то из охранников. Давно, еще когда Беззубый был жив, я спросил, почему кипан не берет копье в поединок.

– Я боюсь победить не врага, Нип.

Кипан тогда засмеялся. А я поверил его шутке. Он танцевал с копьем лучше, чем Сонный Медведь с топором или Сухая Колючка со своими мечами. Молодой и тогда танцевал с копьем так, что я старался держаться от него шагах в десяти. Кипан был не таким осторожным. Он подходил к тисани очень близко, когда тот опасно махал копьем.

– Крант, ты не боишься, что он проткнет тебя?

– Не боюсь. Пока у меня есть ноги и глаза, тисани не сможет проткнуть меня.

– Сегодня копье, вчера был топор, завтра еще что-то. Ты совсем запутал своего тисани. Может, научишь его чему-то одному?

– Враг не станет ждать, пока он научится, враг придет убивать.

– Так ты решил опередить врага?

Я тоже пошутил. Совсем немного. Если бы кипан захотел взять жизнь своего ученика, молодой был бы уже мертвым.

– Я хочу научить его защищаться от всякого оружия. Чтобы враг не убил его сразу, а я успел подойти и уничтожить врага.

Много вечеров минуло с того разговора. Кипан продолжал учить молодого так, как хотел, но я пока не видел успехов. До мастера клинка подопечному было еще далеко. Сегодня удача улыбнулась ему, а молодой не заметил ее улыбки. Сегодня тисани пустил кровь наставнику и не понял этого.

У хостанского копья кроме зазубренного наконечника есть маленький шип на рукояти. Мастер может серьезно изранить им противника, если не хочет сразу взять его жизнь. Я видел такие поединки. Среди хостанцев считается большей доблестью, когда противник падает из-за потери крови, а не когда у него вспорото брюхо.

Молодой не мог упомнить, что копье опасно с двух сторон, и всегда тыкал только одной, зазубренной. А сегодня он повернулся к кипану спиной и… оцарапал ему ногу шипом. Кипан забыл, что недоученный воин опасен со всех сторон.

Говорят, дороги так пропитаны колдовством, что отравляют все вокруг себя. Думаю, дорога отравила разум кипана. Он слишком близко подошел к тисани, а потом не остановил поединок. Даже не подал вида, что ранен. Только сияние вокруг кипана стало ярче и темнее. И вокруг молодого появилось яркое. Совсем не такое, какое я видел у него раньше. Он начал плести опасные узоры – кипан не показывал ему таких. Поединок продолжался, а когда я увидел лица соперников, то испугался. Сияние сделало их совсем другими – чужими, незнакомыми.

Плиты, на которые падала кровь кипана, начали светиться. Но супротивники не замечали света. И никто в караване тоже, но поединок перестал быть просто поединком. Сражались уже не наставник и тисани – сражались два врага. И каждый хотел убить другого.

Думаю, дорога отравила и мой разум – я сидел, смотрел и ждал, когда убитый упадет на плиты. Мне было интересно, кто это будет. Сегодня я не поставил бы на кипана – молодой сражался как мастер клинка. Как настоящий хостанец. Думаю, он сильно удивил своего кипана.

Я сидел, смотрел и молчал. Я не сразу заметил, что за поединком следят и другие. Не все, но я больше не был один. Те, кто стояли возле меня, тоже молчали. Никто не разговаривал, не предлагал монету на победителя – все стояли и ждали. Я тоже встал. Опасно сидеть, когда все вокруг стоят.

Плиты под бойцами светились все сильнее. На ту, где топтался кипан, уже больно было смотреть. Я отвернулся и увидел Читающую. Она шла к нам. В плаще и качире. Даже на привале Читающая не снимала повязку с лица. На дороге стояли кутобы, лежали поалы, горел костер. Читающая торопилась, но идти быстрее не могла.

– Останови их! – услышал я ее голос.

Он был таким громким, что соперники должны были сами остановиться, а те, кто смотрел на них, оглянуться.

Никто не оглянулся, а поединок не прекратился.

Я не хотел подчиняться, но тело само шагнуло к сражающимся. Мне никто не помешал.

Молодой повернулся ко мне спиной, и я одной рукой коснулся его шеи, а второй перехватил копье. Я не сильно сжал шею – он даже не заснул, но стоять на ногах перестал.

Старший охранник не сделал из меня двух Нипов одним ударом, хотя очень старался. Я успел выкатиться из-под удара. А второй раз ударить кипан не успел – плита повернулась под ним, как крышка котла под голодным касыртом.

Кипан провалился в яму и даже не вскрикнул.

На дне котла с пахучей приманкой касырта ждут колючки Сибу-Набу. Что ожидало Кранта на дне ямы, я не знаю. Он тоже не узнал: он зацепился за ее край и не стал падать на дно. Плита свалилась не сразу. Она стояла, как сабир на ребре. Будто выбирала: ударить ей добычу по голове или по ногам. Я поднялся и подошел к яме:

– Крант, давай руку!

Кипан держался одной рукой. Второй я не видел, головы тоже. Только ниже края плит белела качира, и слышалось тяжелое дыхание. Пальцы и ногти на его руке тоже побелели. А их сияние из красного медленно становилось синим.

– Крант! Руку!

Я склонился над ямой, поглядывая на плиту. Она медленно качнулась. Не хотелось, чтобы она упала мне на голову.

– Топор…

Голос кипана был таким же хриплым, как и дыхание.

– Крант, бросай топор! Давай руку!

– Нет!..

Это был уже не голос, а рычание.

– Крант, ты гайнул! Топор не вытащит тебя из ямы!

Я не стал хватать кипана за ту руку, какой он держался. Нельзя спасти того, кто хочет умереть.

Плита начала падать, будто только и дожидалась моего крика. Если бы я не подставил копье, она ударила бы кипана по пальцам и по голове. Он как раз выбросил топор из ямы и подтянулся. Голова поднялась над краем. Но сразу выбраться он не смог. Его ноги заскребли по камню, и Крант повис, опираясь подбородком и руками о край плиты.

Лицо кипана опять стало прежним, я больше не видел за ним чужого. Он всегда убирал повязку с лица, когда сражался с тисани.

– Давай руку, Крант.

На этот раз кипан подал мне руку и выбрался из-под плиты. Держать ее одной рукой становилось все труднее. Плита давила так, что древко ползло в ладони. Еще немного и наконечник копья проткнул бы мне ногу. Он уже упирался в мое колено, а сдвинуть копье в сторону я пока не мог.

…Блин, ничего умнее не придумал? Ты б еще языком ее подпер!

Плита упала и закрыла яму. Стук был такой громкий и тяжелый, что у меня ноги задрожали. А еще под плитой что-то тихо треснуло, будто сломалась тонкая сухая ветка.

– Закрылась? Как ты смог ее открыть?

Читающая стояла рядом и смотрела на кипана. Меня она будто не замечала.

– Это не я. Она сама…

– Он ранен.

Я не хотел ничего говорить, но почему-то сказал.

Читающая долго смотрела на меня, будто удивлялась, что я стою рядом и умею разговаривать. А я тоже начал удивляться: почему никто не помог кипану? Если бы я провалился в яму и ко мне никто бы не подошел, я бы не удивился. Но почему оставили кипана?

– Ранен? Он кормил кровью дорогу?

– Да.

И опять я ответил, когда не хотел отвечать:

– Это не рана. Это совсем…

Кипан потрогал ногу. На пальцах осталось немного крови.

– Быстро перевяжи!

В Пыльных Землях все выполняют приказ проводника. Сразу и не раздумывая. Те, которые много думают и много спорят, не ходят караванными тропами. Или долго не живут.

Кипан сел возле плиты-ловушки и начал подворачивать порванную штанину.

– На, промой рану!

Я протянул ему флягу. Его фляга куда-то подевалась.

– Нет! – захрипел молодой охранник.

Он тоже сидел на плите и тер шею. С той стороны, где я слегка придавил ее. А те, кто смотрели поединок, начали расходиться. Лица у них были удивленные и задумчивые.

– Нет. – Читающая тоже покачала головой. – Здесь нельзя промывать рану. Опасно.

И она осторожно топнула по краю плиты. Той, что чуть не стала ловушкой. Остальные уже погасли, а эта еще слабо светилась.

Сегодня Читающая сказала больше, чем за все дни пути от Спящего Столба.

– Ну если нельзя, тогда держи! – Я отвязал мешочек с пылью желтого гриба. – Немного жжется, но кровь затворяет быстро.

Кипан принюхался и взял мешочек.

– Знаю. Дорогое зелье. – Он запустил пальцы в мешочек. – Спасибо, Нип. Я твой должник.

– Сочтемся, Крант. Ты же не собираешься сегодня умирать?

– Нет. Не собираюсь.

Кипан занялся своей царапиной, которая все еще кровоточила. Щепотка желтой пыли – и на ране появилась рыжая корка. А кипан зашипел и выругался сквозь зубы.

В моей руке была полная фляга, и я вдруг вспомнил, что ничего не пил с самого утра. И во рту сразу пересохло, будто я съел полный котел асты.

Быстро открыл флягу, глотнул раз, другой.

Молодой опять что-то захрипел и замахал рукой. Он сидел и даже не пытался встать.

Я так сильно его придавил?

– Ролус помоги ему подняться. Наш отважный мастер так устал, что у него ноги дрожат.

Кипан засмеялся, а Ролус бросился помогать молодому охраннику. Из всех, кто смотрел поединок, только Ролус остался возле нас.

Я сделал еще глоток и понял, что нам пора менять воду – эта уже задохнулась. Хотел сказать кипану, но что-то хрустнуло на зубах и во рту стало горько. Я выплюнул на ладонь вязкую желтоватую слюну. А вместе с ней маленького красного жучка. Уже раздавленного. Лекари делают из них мазь от ожогов и сильный яд.

Фляга вдруг сделалась очень тяжелой и упала на дорогу. Потом и я лег рядом. Таким уставшим я никогда еще не был. Быстро темнело. Теперь я знаю, что над дорогой тоже бывает ночь. А ночью трудно дышать. И голоса в темноте плохо слышно. И непонятно, кто говорит и о чем.

– …я не хотел! …он сказал!

– …ты гайнул, Ситу…

Кто-то тряс меня и кричал над ухом:

– …ости, Нип! Я не знал, зачем ему фляга!..

Я открыл глаза и увидел флягу. Вода текла и текла из нее. Вся плита намокла и опять сияла. На ней не было рун – только рисунок. Пояс Мюрту, свернутый кольцами. Вода текла по кольцам пояса к середине рисунка. Там получился маленький водоворот. А вместе с водой кружились красные жучки. Много красных жучков. Они были такие яркие, что я не мог на них смотреть. Я закрыл глаза и услышал голос демона:

… И надо же было так лохануться!

Назад: ГЛАВА ПЕРВАЯ

Дальше: ГЛАВА ТРЕТЬЯ