Книга: Ларт Многодобрый
Назад: ПРОЛОГ
Дальше: ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

 

Ветер в спину, а мы переправляемся. Течение сильное, мощное и паром сносит много ниже точки отправления. Но никого это, похоже, не волнует. А команда парома – или все-таки корабля? – ведет себя так, будто все, чего «деется», – это правильно и по-другому быть не должно.
Ладно, ваше корыто, вам же в случае чего со дна его поднимать и ремонтировать.
Всего раз команда заволновалась. Это когда нас близко к берегу подносить стало. А на него – только скалолазам и забираться. Вот и пришлось матросам подсуетиться. Крюки на тросах забрасывать, да к какому-то столбу подтягиваться. Каменному.
Я только глянул на этот камень – и зубы у меня заныли, и в пузе нехорошо так заворочалось. Словно укачало меня. Как в самолете после реальной болтанки.
Ну погладил пузо ладонью. Типа спокойно, родное. Не надо такой хороший обед за борт выкидывать. И всякие рыжие коротышки нам не указ. Это их от древнего колдовства выворачивать должно. А на нас оно не действует. Вот и все! Не действует! Кому сказано?!
Вот так-то лучше. Дыши, Лёха, глубже и смотри дальше. Там еще очень примечательные камешки виднеются. Спрашивал, что такое «Башни и Мосты», так вот это они в развалинах лежат. Сколько лет уж прошло, а до сих пор их боятся. Не останавливаются возле них, не селятся, ничего не строят… Только в ругательствах и вспоминают. Вроде «чтоб тебя Башней придавило» или «чтоб умереть тебе на Мосту»… Будто не все равно, как и от чего.
Паром давно уже развалины миновал, а я все сидел и на другой берег пялился. Впервые за несколько дней со мной автоподсказчик заговорил. Я уже и забывать начал, как это, когда на свой вопрос сам же себе и отвечаешь. Любой бы психиатр сказал, что у меня шизу пробило. Хорошо, что здесь нет психиатров. Только ведьмы, колдуны, тени и другие обитатели. Короче, какой мир, такие и обитатели.
Вот только не гони, Лёха, на чужой мир. Неизвестно, что про твой родной другие сказали бы. Та же самая Марла или…
А вот и она. Легка на помине.
– Рада тебя видеть, нутер Рид.
– И я рад, ла… прости. Мин Марла.
Все правильно. На работе только официальные отношения.
– А попить тут можно чего-нибудь?
Марла не успела ответить. Малек склонился к моему уху, зашептал:
– Я принесу, господин.
И затерялся между тюками и животными.
Паром огромный. На нем большой караван уместить можно. Или два поменьше. Если по-нормальному, то мост через реку нужен. Но в этом мире особое отношение к мостам. Табу на них наложено. Вот и приходится плавать. Или в обход двигать.
– Марла, мы тут без разрешения на борт влезли. Может, мне со старшим каким поговорить? Чтоб проблем не было.
– Я старший…
– Хорошо, Лапушка. Извини, забыл!..
– …И мы ждали тебя.
– Мы?
– Да.
– Знаешь, я ведь, когда обедать сел, и думать не думал куда-то ехать.
– Асстархусионий сказал, что ты пойдешь с нами.
– Кто сказал?!
– Асстархусионий.
– Кто?!!
– Наш Великий и Мудрейший.
– А-а…
Да уж, имечко он себе придумал оригинальное. Но пусть такое те, кому совсем уж нечего делать, выговаривают. А я для запудривания мозгов могу сказать «тромбофлебитный» или «инсулинозависимый». Эффект тот же самый: чувствуешь себя жутко образованным болваном среди толпы малограмотных кретинов. Да только на фига мне это надо? Самоутверждаться? Таким способом себе дороже получается. Выяснено опытным путем.
– Подожди, Марла, а откуда Асс, наш Многомудрый, про мои планы узнал?
– Имя нашего…
– Я знаю, Марла. Так откуда он узнал? Да еще раньше меня…
– Он же колдун. Он все знает.
– Ну-ну… – Насчет «всего» – это мы поживем, посмотрим. – Марла, а следующий паром когда?
– Завтра.
– А он успеет подняться?
– Зачем?
– Ну чтобы других забрать. Или меня наверх отвезти.
– Других заберут другие караваны. А наверх они поднимутся в конце сезона.
– Как это? А сейчас?..
– Сейчас можно только вниз.
– А если надо наверх?
– Наверх по реке. В конце сезона.
– Блин, река одна, а направления разные. Сегодня вниз, завтра…
– Не завтра, а в конце…
– Да понял я, понял. И что это за река такая?
– Даратулана.
– Ну теперь мне сразу стало легче!.. Получается, к Ранулу я попаду не скоро.
– Через два сезона. Если удача будет с тобой.
– Надеюсь, мужик не обидится, что я сбежал из-за стола… Да где этот Малек с пойлом?! Кажется, Ранул перестарался со специями…
– Я здесь, господин. Вот. – Пацан протянул мне узкий длинный сосуд. Открытый уже. На горлышке обрывки шнура болтаются.
– Давай сюда, пока я не засох. Но это точно можно пить?
– Я отпил немного.
– И полбутылки опустело.
– Расплескалось, пока донес.
– Ну конечно…
Питье оказалось вкусным и слегка напоминало Ранулов кисляк.
Марла принюхалась.
– Отобра.
– Хочешь глотнуть?
– Хочу. Но мне пока нельзя.
– Почему?
– Потому, что это отобра.
– Ну и…
– Она будит в жене желание.
– А в мужике чего она будит?
– Не знаю. Никогда не слышала, чтобы мужи пили отобру.
– Ну все бывает в первый раз. Я вот никогда не катался на пароме.
– А как же ты попадал на другой берег?
– Как-как, да по…
И едва успел прикусить язык. К тем, кто много болтает о мостах, привязывают камни. На шею и к ногам. А потом их отпускают плавать.
– Ладно, Лапушка, пошутили и хватит. На берег мы когда попадем?
– После заката.
– Тогда держи свою отобру…
– Она не моя!
Марла смущается? Не-э, показалось.
– Теперь твоя. Дарю. Может, угостишь вечером…
– Нутер Рид!..
– Да-да, мин Марла, я знаю: у тебя много работы и тебе сейчас очень некогда…
Марла фыркнула и ушла. Но кувшинчик с собой прихватила.
Малек шкодливо ухмыльнулся. А понял, что я его засек, и стал изображать из себя саму скромность.
– Ты специально мне эту дрянь подсунул?
– А нутеру не понравилось?
Ну прям невинность. Белая и пушистая. Хлопает глазками и только ножкой не шаркает.
– Понравилось. Очень, – душевно и прочувствованно так ему это сообщаю. – Знаешь, эта отобра и в мужиках желание будит. К малькам вроде тебя.
– Ми… ну… – Пацан побледнел. – Прости, господин. Я больше не буду так шутить.
– Если Марла не придет сегодня ко мне, то тебе придется греть мою постель.
– Она придет, господин, обязательно придет! – И за Кранта спрятался.
Я вроде пошутил, а Малек, похоже, на полном серьезе все воспринял. Ладно, в следующий раз умнее будет. И больше уважения к…
– Раб, ко мне! – Это наш «великий» колдун проблевался и командовать начал.
– Раб, тебя хозяин зовет!
А сам на меня почему-то смотрит. И взгляд у рыжего такой, что мне вдруг захотелось стать в позу сломанной березы и сказать: «Слышу и слушаюсь, о Мудрейший!»
На миг только возникло такое желание, а потом и возникать перестало. Я, не поднимаясь, посоветовал Ассу не драть глотку и оглянуться. Все его рабы и слуги давно у него за спиной топчутся.
Спокойно вроде как сказал, без мата, а колдун почему-то пятнами покрылся. Или он реально ждал, что я к его ногам приползу? Так это он размечтался. Не знаю, правда, с какой радости. Может, чего возбуждающего или укрепляющего перебрал?..
А Малек оказался провидцем: Марла пришла ко мне. Вечером.
Этой ночью Санута не было.
Утром я едва смог влезть на поала.

 

2

 

Мир вдруг стал серым. Серое небо, серый песок под ногами. Серые тени на песке. От камней и столбов. Что когда-то были деревьями.
Мир стал серым и тихим.
Будто не по песку я иду, а по пеплу. И он глушит не только мои шаги, но и дыхание мое. Я вдыхаю серый воздух, а выдыхаю… не знаю, не хочется думать, что эта серость остается во мне. Как песок в песочных часах.
В странное место я попал. Как в зимний лес. В полнолуние. Когда сильного мороза нет, а легкий ветерок имеется. И тучи бродят по небу. Редкие. А тени по снегу. Тоже бродят. Странные. Словно из другого мира. И ощущение непонятное. Словно ждешь чего-то. Невозможного, нереального. Того, что только в эту ночь и может случиться. Потому что тихо, потому что сам-один. И никто не мешает смотреть и слушать, видеть и слышать. И не ты уже идешь по лесу, а кто-то другой. Незнакомый. Который почти всегда спит глубоко в душе. И редко-редко смотрит из твоих глаз на привычный тебе мир.
И тогда мир тоже становится незнакомым, непривычным…
Стоп.
С чего это меня на лиризьм растащило? Нормальный вроде мужик. Звезд с неба не жду. Об алмазе в куче дерьма не мечтаю. Смотрю на жизнь прямо и трезво. Почти всегда. А тут «настроение из другого мира» или «знакомый незнакомец…»
Короче, Лёха, ты на фига за этот камень зашел? Подумать в уединении? Не можешь, как другие, из седла? Тогда присаживайся и думай. Только штаны снять не забудь. А то мечтатель-романтик нашелся. Проще надо быть. Проще и практичнее. Сначала дело, а потом уже все остальное.
Ну вот, поговорил с собой, как мужик с мужиком, и сразу на душе полегчало. И не только на душе. А все-таки надо было прихватить передвижной усул. Путешествовали бы с комфортом. Без этих «девочки налево, мальчики направо». А если во время движения приспичит, выкручивайся как можешь.
Но место реально странное. И замаскировано хорошо. С дороги не разглядишь. Скала и никакого входа. А расщелина немаленькая в ней…
Блин! И выхода не видно!.. А где же я?..
Стоп, Лёха! Отставить панику.
Выход найдешь, когда уходить будешь. А сейчас шагом марш вперед. И держи ушки на макушке.
Это уже не трещинка в скале, не секретная ложбинка, которую пройдешь и не заметишь. Тут целая долина. И что-то я не вижу плаката «Добро пожаловать!». А незваных гостей в горах не только улыбками встречают. Могут и еще кое-чем. Погорячее. Такой вот закон гор в моем родном мире. Если здесь все по-другому, то я страшно рад за этот мир.
Прям до дрожи в коленях рад и до мурашек меж лопатками.
Вот как глянул на местную достопримечательность, так сразу и понял, почему тут толпы туристов не бродят. Один я. Как из гнезда выпал.
Серая земля, серые деревья, серые тени от серых деревьев. Изломанные, острые. На такую тень и наступать не хочется. Как бы сапог не пропороть.
Тени лежат на песке. И весь берег кажется большим листом, на котором написаны странные знаки.

 

Создали знаки на песке вода и ветер.
Какой огонь стеклом сделал песок?
Какая сила сохранила знаки эти?

 

Берег только похож на песчаный. Но ни одна песчинка не шевельнулась под моей ногой. И следов за мной не оставалось Будто по льду я шел. Или по стеклу.
Река тоже стала льдом, в который вмерзли обитатели реки
И не только реки.
Это зубастое и хвостатое «одеяло» здорово похоже на морского ската. Но если бы вдруг выяснилось, что оно умеет и летать, я бы не удивился. Всаднику на рогатом коне тоже нечего делать в реке. Как и странной твари – гибриду волка и дракона Не знаю, как эту зверушку звали при жизни, но…
Ипша.
Ни фига себе! Это так, получается, выглядит Малек, когда обрастает шерстью?
Мама, роди меня обратно, я боюсь жить в этом мире!..
В мире, где колесный пароход соседствует с птеродактилем. И ящерка больше корабля.
Не-э. Или у меня не то с глазомером, или я не туда попал.
Ну не должен винт самолета торчать из шеи динозавра. Торчит. И самолет в наличии имеется. Только без крыла. Выступать оно должно изо льда. Не выступает.
Блин, да куда же я попал?! Это не долина, а музей ледяных фигур какой-то!
Ты смотришь на Реку Времени.
– На реку. Смотрю. Ну да. В нормальной реке – вода, а здесь время, значится…
Странно звучал мой голос. Будто каждое слово замирало возле моего рта, покрывалось льдом и добавлялось в реку еще одним экспонатом.
Единорог и что-то спрутообразное.
Богомол, метра под два ростом, и рыцарь. Без коня и головы. Но с мечом. Что застрял в теле насекомого-переростка.
– Река времени, значится? Так время… оно того… не должно вроде останавливаться.
Здесь будет использовано сильное заклинание. Слишком сильное для этого мира.
– Будет? Или было?
Будет.
– Когда?
Через семьсот пятьдесят два Прихода.
– До этого же охренеть сколько времени еще! Почему сейчас все застыло?
Тебе не хватит жизни, чтобы понять. А мне не хватит вечности, чтобы объяснить. Тебе.
– Так чего я тогда делаю здесь?
Теряешь свое время, Хранитель Тиа. А у тебя еще много дел.
– Блин, кто ты?
А в ответ тишина.
– Как отсюда выбраться, скажи!..
И уже не слова мои, буквы замерзают. И осыпают меня серыми колючими снежинками.
Я отвернулся от реки застывшего времени.
«Жизни не хватит понять…»
Ну ладно. А выйти отсюда жизни хватит?
Пошел обратно. По своим следам, которых не осталось. Правая ладонь вдруг зачесалась. Как подживающая рана. Заныл и воспалился след от ожога. Будто я схватился за раскаленное железо и себе, а не коню, поставил тавро.
Четырехпалый лист. Знак служителя Тиамы.
Я тер пальцами ладонь, тер, словно это могло унять боль.
Потом глянул на руку и рявкнул:
– Ну какого рожна тебе надо?!
Браслет больно стиснул запястье, и я вцепился в него. Ломая ногти, попытался сорвать. Ладонь побелела. И ожог показался модерновым окном на белой стене. Окном на закат.
Я зачем-то вгляделся в него. И «окно» стало больше, ближе. Еще больше. И вот я уже выпадаю из «окна». А до земли …сто этажей, а я без парашюта.
Глаза сами собой закрылись.
Открывать их пальцами я не стал.
Когда им надоело красно-черное мельтешение, они сами открылись.
Я лежал и смотрел на закат. Красный. Как к морозу.
Надо мной стояли Крант и Малек.
– Привет, мужики. Рад видеть вас.
Я реально рад их видеть. Не думал, что еще раз придется…
– Тебя долго не было, господин. – Малек присел возле меня и почему-то говорит шепотом.
– Долго – это сколько? – Молчит. Только глазами хлопает. И Крант молчит.
– Сезон, два, сколько меня не было?
Оказалось, всего лишь полдня. Сходил, называется, за камушек. На минутку. По надобности.
– А остальные где?
– Они ушли, нутер.
– Что, пообедали и ушли?
Словно мне не все равно. Словно это я обязан следить, чтобы все в караване пожрали.
– Нет, нутер.
– Чего «нет»?
– Устраивать трапезу не стали. Так ушли.
– Почему? – Нет, у меня точно что-то не то с головой. По нормальному, так за караваном бежать надо, а я лежу, вопросы спрашиваю.
– Великий и Мудрейший приказал.
– Да? И какая вожжа ему под мантию попала?
Малек уставился на меня с открытым ртом. Вроде как не понял. А Крант вообще в разговоре не участвует. Он делом занят. Молчит и оберегает. Кто на что учился, как говорят.
Ну объяснил я Мальку, чего узнать хотел, и сам вразумительное объяснение получил. Более или менее.
Нашего Асстар… – как там его? – реально так тошнить начало. Это когда он к тому месту подошел, где я якобы пропал. И так его выворачивало, так нашего наимудрейшего колбасило, что пришлось привал отменять. «Оттуда не возвращаются» – такой диагноз колдун мне поставил.
– И все ушли?
– Да, господин.
– А вы чего ж тогда остались?
– Ты приказал ждать тебя здесь.
– Приказал… А если б я не вернулся? Так и ждали бы?..
– Господин, ты дал мне свой плащ!
– И мне!
О, и Крант отвлекся от службы. Наверно, большую глупость я ляпнул. Если и этого мужика зацепило. Неужто и вправду ждали бы? Собака, что умирает на могиле хозяина… Спаси и помилуй от такой верности. Фанатизм – страшная штука.
– Хорошо, хоть Меченый не остался.
– Он выполняет другой твой приказ…
Ну да, идти с караваном.
– …Вернется, когда выполнит.
– Ну уж нет! Незачем ему сюда возвращаться. Лучше мы его догоним. Крант, мы можем догнать караван?
– Можем. Если прикажешь идти в темноте.
– А без приказа?
Молчание.
М-да. Ночью в горах… Ладно.
– А на фига нам вообще этот караван?! Без него можно? Крант, тебя спрашиваю.
– Можно.
– Ну и…
– Много убивать будем.
– Блин! А-а… убивать обязательно?
– Нет. – И опять молчание.
Интересно, в этом мире есть какие-нибудь курсы, где учат нормально разговаривать. Я бы послал туда своего оберегателя.
– Тогда убьют нас. – Это уже Малек вмешался.
– Чего?
– Пойдем без каравана, не будем убивать – убьют нас.
– Понял. Спасибо. – Пять секунд на размышление. – Значится, так. Поднимаем меня, любимого, и быстро двигаем за караваном. И убиваем, если без этого никак. Крант, это тебя касается.
– Слышу и слушаюсь, нутер.
Подняли. Двинулись. Ножками. Поалов нам не оставили. Добрые люди – пожалели животных. Да и нет ночного зрения у поалов. И у меня, кстати, тоже.
К каравану мы присоединились на рассвете. Раньше было опасно. Колдун все подходы «заминировал». А снял защиту – мы тут как тут. Нарисовались – не сотрешь. Но он совсем не обрадовался нашему появлению. Не знаю уж почему. Спал, наверное, плохо.

 

3

 

Спросил Марлу, к чему бывает красный закат. Оказалось, не к ветру или морозу там, как я думал, а к туфору. Ладно, поживем, посмотрим, что это за туфор такой.
Нашли своих поалов, заняли прежнее место в караване, и вперед. Не стоит задерживать движение и сбивать график. Он сам собьется, и без нашей помощи. А так мы хоть крайними не будем.
Днем налетел ветер. Сильный, порывистый. С песком и звуковыми эффектами. Несколько животных запаниковали. Не всех удалось удержать. Двое или трое сбросили груз. Еще один – всадника. Тот сломал шею. Три человека получили легкие ушибы. Четвертый вывихнул два пальца на руке.
Пальцы я вправил. Потом. Когда все закончилось.
Ветер прекратился. Животных успокоили и перегрузили. Караван готовился к отправлению, а я все не мог сесть на поала. Упрямая тварь не хотела стоять на месте.
– Ты почему не сказал, что видел туфорное солнце?!
От неожиданности я так дернул повод, что поал упал на колени.
Рядом стояла Марла. Такой свою Лапушку я ни разу не видел. Кажется, у нее кулаки чесались накостылять мне по шее. Блин, еще немного – и я стану бояться эту женщину.
– Прости, Лапушка, дурака. Не сообразил…
– Не называй меня так! – А потом она чего-то Мальку рыкнула. Тот дернулся, как от удара. Будь пацан в звериной форме, наверно б, хвост поджал.
Марла ушла, а я влез на присмиревшего поала.
И без того погано на душе, так еще колдун вякать начал. Слугой смерти меня назвал.
Как только меня не обзывали в моей «легкой и приятной» жизни, а вот так – в первый раз.
– А сам ты куда свою мудрость засунул? Почему не предупредил?.. – не слишком тихо спросил я.
Ближайшие поалы шарахнулись. А колдуна будто ветром сдуло.
Не надо меня сейчас доставать. Мне и так мерзко и противно. Как называют того, кто знал, но не помешал? Пособником или соучастником? Сообрази я раньше, что к чему, и, может, не пришлось бы везти труп, чтобы сжечь его на привале.
Придется теперь обо всем странном, чего увижу, болтать не переставая. Уж лучше пусть считают придурком с недержанием речи, чем пособником смерти.
Ну не умею я воскрешать таких мертвых. Не учили меня…
«Слуга смерти», надо же… совсем по-другому звучит, чем «ларт». Обиднее.
Да, мал рыжий клоп, а кусается больно.
Вечером Марла ко мне не пришла. И Малек прятался где-то. С вечера и до утра. Вот идиот. О голодном хозяине думать надо, а не о всяких извращениях. Что я и сказал пацану. Почти слово в слово. Утром. Как он удивился!
Меня что, сексуальным маньяком здесь считают или как?
– Еще раз без ужина меня оставишь, я Кранта понадкусываю. А он тебе утром «спасибо» скажет. Сколько раз захочет, столько и скажет. Понял?
– Да, господин.
– Где мой завтрак?
– Несу, господин. Подожди… – И убежал.
– Нутер…
– Да, Крант.
– Я твой сберегатель. Но не корм. – Внушительно он это сказал – я проникся.
– Знаю, что не корм. А Малек этого не знает. Или ты хочешь сказать ему?
– Он твой слуга, не мой.
– Вот и ладушки. Но пока он не принес чего пожрать, держись от меня подальше. Очень уж аппетитно ты выглядишь сегодня.
– Ты тоже… господин, – острозубо улыбнулся Крант.
Но на пару шагов отошел.
Заметка на будущее: не шутить с нортором на кулинарные темы.
А вот и Малек. С узелком и кувшином. Интересно, чего у него в узле?

 

4

 

– Кажется, здесь недавно много умирали.
– С чего ты взял, хозяин?
Так уж у нас повелось. Если я изрекаю какую-то глупость, то разговаривает со мной Малек. А остальные делают вид, что ничего не слышат. Но при этом держат ушки на макушке. Дерьмовый из меня провидец получился. Типа Кассандры. Только дерьмовые ситуации и предвижу. Да и то иногда. А таких «Кассандр» в любом мире не очень любят. Вернее, очень не… Меня вроде пока терпят. Так ведь и проблем больших от меня пока не было.
Второй раз про туфорное солнце я вовремя сказал. Обошлось без трупов.
– С чего взял, спрашиваешь? А ты мужиков здесь видишь?
Лично я успел заметить только одного. Который мужиком станет лет через десять. Если доживет, понятное дело. Мамаша сгребла его в охапку, и ходу! Только пятки из-под юбки мелькнули. А вот бабы, что возле колодца стояли, те прятаться не стали. Умолкли только да к нам приглядываться начали. С повышенным вниманием.
– Есть народы, где мужи выходят из дома после заката.
А вот этого я не знал. Но «зачем, почему и где» – это я потом спрашивать буду. Не время сейчас для лекций. Мы скоро с Охранными Столбами поравняемся, а на душе у меня уже муторно и гадко.
Так я возле реанимации себя чувствую. Или в отделении безнадежных. За долгие годы стены там много чего впитали. В основном боль и смерть. Вот и фонит эта «остаточная радиация», разрушает нестарое вроде здание. А почему еще в больницах так часто ремонт делают? Это ведь не школа, где энергия бьет ключом, и слабые предметы не выдерживают. В больницу народ идет, как правило, хилый, замордованный хворями и заботами, но с таким запасом негатива, что и египетскую пирамиду развалить хватит. А ведь тогда умели строить. На века. А какая из наших больниц простояла сотню лет, да еще без капремонта? То-то же. И людей раньше делали с неслабым запасом прочности. Разве культурист наших дней сможет махать мечом от рассвета и до заката? Не свалиться потом от ран и потери крови, добраться домой, а недели через две встать с постели?.. Здоровым! И это без всяких антибиотиков, современной хирургии и восстановительной терапии.
Блин, будто люди другой породы тогда жили!
А может, все дело в том, что болели у себя дома?.. И все домочадцы желали здоровья хворому. А если и умирал кто, так в этом же доме кто-то и рождался. В самое ближайшее время. Вот и получалось, что боль компенсировалась радостью, а смерть – рождением.
Не знаю, чего меня потянуло на эту заумь. Но глянул на беременных у колодца, и такие вот мысли в башке зашевелились. Другого, блин, времени найти не могли!.. Или башки другой.
– Жен возле воды видишь?
– Вижу, – отвечает Малек.
– И сколько из них с брюхом? – Пришлось показать рукой, чтобы пацан понял. Хоть и плохая примета показывать на себе. Малек смешно зашевелил губами. Еще бы пальцы загибать начал, математик!..
– Шесть. Нет, семь! – тут же поправил он себя.
– Правильно. Семь. Из одиннадцати. Не удивлюсь, если остальные тоже с начинкой. По крайней мере те две, что помоложе.
Малек еще раз глянул на сборище у колодца, потом на меня.
– Ну и что? – Он все равно не понял. Ладно, объясним популярнее.
– А то. Если у нас внезапно погибает много людей, то уже через год рождается столько же младенцев. Если не больше. Теперь понял?
– Да. А где это «у нас»?
– Далеко. Отсюда не разглядеть!
Не люблю я таких вопросов. И Малек знает это, но все равно спрашивает. А чего я могу ему ответить? Я и сам не в курсе, где мой прежний мир. Может, на другом конце галактики, а может, за ближайшим поворотом… Не спец я в прикладной астрономии. И в приставной – тоже. Скорее уж наоборот.
– А может, здесь другие законы? – опять спросил пацан. Любит он это дело.
– Может, и другие. Или людям заняться больше нечем. Вот и клепают мальков…
Понял, заткнулся.
Ну надоело мне болтать! Да и Столбы уже рядом. А возле них у меня зубы ныть начинают. Как подпиленные.
– Недавно здесь было большое сражение.
Мы проехали Охранные Столбы и поравнялись с колодцем. Вот наш колдун и подал голос. Вышел, так сказать, из медитации, чтоб осчастливить нас перлами своей мудрости. Тон у него при этом такой, будто загибались мы в дикости и темноте, а он просветил нас. Лампадку типа принес.
Блин, не знаю, как других, а меня этот рыжий умник начал доставать. Вообще-то я мужик терпеливый, но любому терпению бывает предел. Не измываться же над собой, как один мой знакомец… Мазохизмом в особо крупных размерах. То, чего он вытворял, другим словом и не назовешь. И к тренировке силы воли это имеет такое же отношение, как удар сковородкой по башке к кулинарии.
Но Толян смог добиться потрясающих результатов! Спокойнее и невозмутимее его бывают только трупы.
А тренировка проста, как одноразовый стакан: сожрать кило свежих огурцов, запить литром парного молока и сесть смотреть комедию. Год упорных тренировок – и успех гарантирован. Особенно если знаешь, из-за какого фига страдаешь.
Толян женился на такой стерве, что через две минуты общения с ней во мне просыпался маньяк-душитель. А мужик живет с ней пятый год и не собирается менять… тестя. У того такие связи, что многое можно простить его дочери.
К счастью, у меня с колдунчиком не такой запущенный случай. Спать с ним мне уж точно не надо. И выслушивать, какой я неудачник и на что способен без чьей-то помощи, – тоже. Такими монологами рыжий нас не балует. А его бредятина о величии и незаменимости одних и тупой покорности других мне, по большому счету, до одного места. А надоест видеть его рожу, так я и отвернуться могу. Как делаю это последние шесть дней. Из восьми нашей совместной поездки.
Если так пойдет дальше, то скоро я стану очень терпеливым мужиком. Ну прям вторым Толяном.
Или наш отряд уменьшится еще на одного человека.

 

5

 

Поздно я заявился в этот мир.
Случись это на три сезона раньше – и застал бы очередной Приход. Того самого красного солнца, что светит днем и ночью. А за ним – и нападение Врага. Привычное и неизменное, как похмелье после реального отмечалова. Его уже не в первый раз отбивают Стражи Рубежа. И не первое их поколение погибает на этом самом Рубеже. Да и не последнее. Потому-то у каждого Стража тут больше одной жены и больше одного ребенка должно быть. Чтобы было кому остановить Врага в следующий раз и родить новых Стражей.
Такая вот «веселая» жизнь у людей. И содержательная до охренения: типа живем, чтобы охранять, и охраняем, чтобы жить.
А мужиков в селении я видел мало, потому что их почти не осталось. И часть из них искалечены. Не все в состоянии самостоятельно передвигаться. Но даже однорукий или одноногий Страж – это все равно Страж. И мужик. Хуже, когда в голове не все дома.
Ну с психами тут просто поступают. Продают. Или убивают. Вот если у больного на голову крутой папа или дедушка, а сам он мозгами съехал после битвы с Врагом, тогда он считается раненым и может пожить еще сезон-другой. Но жен такому мужу не полагается. Чтоб не портил породу. Сначала колдун или целитель обычно пытается вернуть несчастному разум, ну а если окажется, что случай безнадежный, то… Продают реже. Чаще убивают. Чтоб не мучился. И других от важных дел не отвлекал. Забот на границе всегда хватает. Было бы кому с ними справляться!
Наш караван первый, что зашел к Стражам после Битвы. Вот Асса и позвали к раненому, одержимому «железнокрылой птицей».
Напомнили мне кой-чего эти «железные» крылья, я и увязался за нашим колдуном. Послушать, посмотреть. А за мной – Крант с Мальком.
Наше рыжее величество важно восседало на носилках. Наверно, паланкин и восемь носильщиков – это много проблем в дороге, вот и обходится он четырьмя. И носилками, само собой! Не пешком же шагать такому мудрому и могучему? Вдруг камни, по которым он пройдет, драгоценными станут. На фига вводить в искушение тех, кто сзади? Пусть в поте лица своего трудятся, а не халявные камни подбирают. И шторы в носилках имеются. Без них никак нельзя! Может, великому о судьбах вселенной подумать приспичит или в носу поковырять захочется? А такие интимные дела лучше без свидетелей делать. Вот и висят шторы на носилках. Знаками какими-то размалеванные. И колокольчики кое-где к ним приделаны. Сразу слышно: важная особа передвигается. Склонитесь и трепещите! И, понятное дело, такой важной особе некогда смотреть по сторонам и замечать тех, кто идет рядом. А вот старший поселка внимание на нас обратил. Не знаю уж, за кого принял и кем посчитал, но гнать в шею не приказал и ворота перед носом не захлопнул. Даже рукой так махнул, типа заходите, раз уж приперлись.
Ни оркестра, ни ковровой дорожки… но мы люди не гордые, и так зашли.
Одержимого колдун осматривал, не выходя из носилок. И не приближаясь к другим, на которых «пациент» лежал и вроде как спал. Местный целитель каким-то снадобьем его напоил. Для усыпления буйного духа.
– Будем ждать, когда проснется! – заявила наша рыжая мудрость.
Думаю, и за воротами это заявление было слышно.
Долго ждать нам не пришлось. Возможно, от громкого голоса больной и проснулся. Заворочался, забормотал что-то. А от звука колдунской трещотки заорал и попытался вскочить.
Не получилось.
Привязанным к носилкам оказался одержимый. Но Асс дернулся так, что все колокольчики на его транспорте зазвенели. Крики больного перешли в жуткий вой. Психа накрыли с головой и быстро унесли в дом.
Я не вмешивался. Знатоком людских душ и ловителем «улетевших крыш» я себя не считаю. А уж с колдовством вообще дела иметь не приходилось. Вроде бы. Пришел, можно сказать, поучиться, на работу местного мастера посмотреть. Ведь не за просто так его великим и мудрым обзывают. Да еще имечко его произносят. Правильно. И до последней буквы.
– Огонь нужен! Железо плачет в огне! И демон не устоит перед огнем!..
Асс еще много чего наговорил.
И с каким сильным и злобным демоном он повстречался, и что демон делает с духом раненого стража, и сколько сил ему, колдуну, придется потратить, чтоб изгнать демона…
И все это вещалось с высоты носилок, которые поддерживали рослые мужики. Голос у колдуна оказался довольно громким и хорошо поставленным: не видишь, кто говорит, представляешь мужика много крупнее и солиднее.
Короче, презентацию Асс реальную устроил, но меня другое интересовало. Я метод лечения выяснить хотел. До начала процедуры. А не после кремации.
Выяснил.
Берется пациент. Одна штука. Берутся дрова. Чем больше, тем лучше. Дрова выкладываются овалом. Внутрь помещается больной. Дрова поджигаются. Излечение начинается. Вернее, извлечение. Демона. Из бренного тела. Вот только то, что тело очень бренное, не стоит забывать. Оно и тепловой удар может получить, и в дыму задохнуться…
Как бы моя шутка насчет кремации не оказалась черной. Очень.
– Асс, а ты не слишком радикальный метод предлагаешь? Это все равно что мигрень лечить гильотиной.
– Чем лечить, многоуважаемый?.. – Это ко мне старейшина повернулся. Пока колдун восстанавливал дыхание и приходил в себя от «приятной» неожиданности. Похоже, заметил меня Асс только сейчас.
Рыжик, ну нельзя же быть таким невнимательным!.. В натуре.
– Гильотиной, уважаемый. Это устройство такое, что голову отрубает. Как только она заболит.
Старейшина улыбнулся. Странная у него улыбка, непонятная. Может, миноем старика надо было б назвать? Или многоуважаемым? Наверно, лет восемьдесят ему, а выправка!.. Как у потомственного военного. Хотя почему «как»? Он и есть военный. Да еще хрен знает в каком поколении. Такого громкими и красивыми обещаниями не проймешь.
– Ты прав, многоуважаемый. Это очень сильное средство. Голова у мертвого не болит. Но из мертвого плохой Защитник. И муж плохой.
– А многоотважный Защитник знает, что говорит со Слугой Смерти?
Похоже, к рыжему вернулся дар речи. Блин, как вовремя!..
Взгляд у старейшины стал очень внимательным. И отстраненным. Словно пуленепробиваемое стекло между нами опустилось.
– Мы тоже служим Холодной Госпоже. И в прошлом сезоне отправили к ней много новых слуг. Или ей нужен еще слуга?
Старик посмотрел в сторону дома, где опять стало тихо, потом на меня.
Ну а теперь стекло между нами тонированное. И не разглядеть: друг за ним или наоборот.
– Не знаю, много… отважный. Таких м-м… указаний мне не поступало.
– Тогда что ларту надо от моего дома?
– Осмотреть больного, если можно. Спокойно. Без лишнего шума и глаз.
Друг или?..
– В моем доме нет больных!
– А-а?..
И я невольно глянул на дверь, куда внесли носилки.
– Только раненый.
– Он был ранен? Куда?
Я быстро спросил, мне быстро ответили:
– В голову.
– Надо смотреть!
– А потом?
– Если смогу помочь – сделаю. Нет – пусть лечит другой.
Старейшина немного подумал и кивнул.
– Иди за мной, многоуважаемый. – И уже в доме добавил: – Великий и Мудрейший назвал тебя другим именем, но…
– Даже многовеликие ошибаются, Отец Защитников.
– Так меня еще не называли. Отец Защитников… – Старик прикрыл глаза и словно прислушался к чему-то. – Пусть так и зовут отныне!
Ну вот, немного лести, и я получил доступ к пациенту. Вместе со мной в дом пустили Кранта и Малька. Может, их приняли за мою тень? С понтом, у большого мужика и теней должно быть много. А может, никто не стал останавливать нортора – связываться с таким обаяшкой не захотели, а Малек… ну, этот проныра в любую щель просочится.
Осмотрел пациента. Спящего. Молодой, сильный мужик. Был. Тело и сейчас жиром не обросло. Наоборот. И шрамов на нем хватает. От звериных когтей и оружия. Холодного.
Блин, в этом мире что, вообще не стреляют?
Самый свежий шрам нашелся на затылке. Недолеченный. Плохо заживший. А под ним шишка. Мягкая, крупнее абрикоса.
Только тронул ее, и словно током в руку ударило. Пациент вздрогнул, открыл глаза. Серые они у него оказались. Как пепел.
Бли-и-ин!..
Не только я нашел путь в Закрытую долину. И Реку Застывшего Времени видел не я один.
И вижу. Опять.
На остекленевшем песке стоит мой пациент – Рохилар – и удивленно смотрит на меня.
– Привет, – киваю ему.
– Ты не Защитник.
– Нет.
– Ты демон? – хмурится он.
– Нет.
– Что ты здесь делаешь?
– А ты? Тебя дома ждут, Рохилар.
– Ты знаешь мое Имя?!
– Знаю.
– Я не говорил тебе…
– Может, многоотважный сказал?..
– Это он послал тебя?
– Да. Возвращайся. Ты ему нужен.
– Не могу, – и тяжело вздыхает.
– Почему?
– Отсюда нельзя уйти.
– Ну я-то ушел.
– Ты был здесь?!
– Был.
– И еще пришел?! За мной? – А в голосе такая надежда, что язык не поворачивается ответить «нет».
Какая на фиг разница, что я попал сюда случайно. Кому от этой правды станет легче?..
– За тобой, Рохи. Пойдем домой, а?..
– А демоны нас отпустят?
– Какие демоны? Где?
Ну мне и показали. То, чего бы я посчитал за демонов, оказалось всего-навсего местными зверушками. Не милыми и добрыми, но вполне привычными для некоторых совсем даже непугливых Защитников. А при известной удаче такую животину вполне можно убить. Окончательно и насмерть.
Рохилар шел вдоль реки, указывал то на одно, то на другое чудовище, называл имена, объяснял способ защиты или охоты. А я шел рядом и запоминал. Надеюсь, мне не придется встретить этих тварей. Живыми. Я очень на это надеюсь. Но слушал внимательно. Мало ли… лишних знаний не бывает.
Потом мне Рохи отца показал. Своего. И братьев. И других Защитников. Удивлялся только, что изменились они. Лица другие, тела…
– Может, и не они это? – осторожно уточняю.
Не стоит здесь торопиться и убеждать пациента, что он законченный псих. Может, все совсем наоборот. Может, в этом сумасшедшем мире сумасшедший как раз и считается нормальным.
– Они! Я знаю. Но они другие…
Тут я вообще ничем не могу помочь. Обычные вроде люди. В доспехах и с оружием. Только вмерзшие в лед. А какими их помнит Рохи, фиг узнаешь…
Ну попросил показать «железнокрылого».
Показал.
Для меня эта «птичка» демоном не была. И бояться ее я не собирался. Сколько раз вместе летали!.. Да и в машине погибнуть больше шансов, чем в самолете!
– Так это не демон? – удивился Рохилар.
– Нет.
– И это можно убить?
– Можно. Все, что сделал один человек, может сломать другой.
– Так оно не живое?!
– Нет. Оно как оружие. И как сбруя для поала.
– А как…
– Рохи, давай дома об остальном поговорим.
– А меня отпустят… домой? И тебя…
– А это мы сейчас спросим.
– У кого?
– Да есть у этого местечка повелитель. Или охранитель…
Спросил.
Ответ получил не сразу. Но все-таки…
– Иди, Служитель Тиама.
– А парень? Он тебе зачем?
– Он скажет Заклинание. И остановит здесь Время.
– Скажет или уже сказал?
– Скажет.
– Так до этого еще семьсот с лишним Приходов! Он не доживет…
– Смерти нет.
Некоторые религиозные деятели тоже вроде так считают. Но я телом занимаюсь, а не бессмертным духом…
– Вот когда скажет, тогда и заберешь его сюда. А сейчас-то за что? Отпусти его со мной, а?..
– Иди.
– А он? Можно я его с собой возьму?
– Попробуй.
Блин. Когда-то по молодости, по дурости я сейф на третий этаж попер. На спор. Чуть пуп не надорвал. И опять…
Но в этот раз «сейф» еще и цепью оказался прикован. К огромному булыжнику.
Ну отдохнул я и мозги подключил. Не все ж мне руками работать!..
Любая цепь имеет слабое звено. Это каждый малек знает. Найди, разбей, и свободен.
Поискал и нашел.
Возле камня.
Живое звено, оказалось: не бить – резать надо.
Разрезал. Руки в крови.
А камень совсем маленьким вдруг стал. Не больше вишневой косточки.
Положил его на серебряное блюдо.
Рану пациенту зашил и руки свои помыл. Потом только огляделся.
Рядом Малек стоит. И большое блюдо держит. А на том чего только нет!.. И клочки волос, и тряпки окровавленные, и крючки, и шпильки – золотые вроде и серебряные – и чаша с какой-то жижей, и ножики… Один мой, каким я в обед мясо режу, а другой совсем маленький, не длиннее пальца. И кривой, как кошачий коготь.
Это что же получается? Я тут операцию во время медитации проводил, так, что ли? Подручными средствами типа? И сам, без бригады? А Малька вместо ассистента использовал? И как я без наркоза обошелся? Дубиной или удавкой? И чего мне на такую работу родственники больного скажут? Или сам он, когда очнется…
– Многоуважаемый и многодобрый, могу я…
– Сейчас, Отец Защитников. Мы только Рохилара на кровать перенесем…
– Это он тебе свое Имя сказал?!
– Не помню. Может быть. Вот когда он очнется и сможет говорить…
– Я могу.
Блин! Я клиента что, на живую резал?!
Быстро присаживаюсь, будто меня под колени ударили, заглядываю в его лицо.
– Рохи, ты как? Очень больно?
– Нет. Небольно. – Глаза у него нормальные. Серые. Как вода в пасмурный день. – Мы уже вернулись?
– Да, Рохи, все в порядке.
– Меня отпустили? Но это же я и отца, и братьев, и Рубеж…
– Забудь. Что было, то… А этого вообще еще не было! И будет или нет, неизвестно. Так что забудь!
– Забыть?.. Все забыть?
– Все!
И он забыл. Все, что было там.
Знакомиться нам пришлось заново.
А вечером хозяева устроили большой праздничный банкет. С танцами, песнями и танцовщицами. Из местных.
Меченый сказал, что так тут только первый караван встречают. Первый после Прихода и Битвы. Стражи подобным образом помощи просят у гостей.
Какая «помощь» нужна хозяевам, я уже после вечеринки понял. Но сначала зашел к пациенту. Посмотреть, как он.
Нормально оказалось. Поел и спит. И температура в норме.
Ну и меня в том доме спать оставили. В свободной комнате.
Только я на лежанке устроился, «сестрички» пришли. С одной из них я танцевал на празднике. А может быть, с двумя. Оказалось, они тоже в этом доме живут. Думал, «спокойной ночи» мне зашли пожелать. Ошибся малость.
Муж «сестричек» геройски погиб. Недавно. А детей им не оставил. Вот и надо помочь. Заменить его в трудах постельных.
Вообще-то это не входит в мои профессиональные обязанности. Но… если женщина просит… А уж если две умоляют и на коленях стоят!..
Только Малька сначала отпустил. До утра. В горы. Я не Мичурин, чтоб новые породы выводить. Полуипша – полунеизвестно что. Пусть пацан с собачками пообщается. Если найдет. А нет – так хоть проветрится. Гормоны немного порастрясет.
Вот Малек и ушел. А Крант остался. За дверью. Сказал, что к нему за «помощью» не придут.
А я… ну сделал, что мог. Первый раз у меня с близняшками. А первый раз чего-то делать – все равно что невинность терять. Надеюсь, никого не обидел.
«Кого ни разу не кормил, в кого четыре ложки влил…» – Блин, если так получилось, то я дико извиняюсь!
Только сестрички вышли, стук в дверь.
Шо, опять?!
К счастью, на этот раз я как врач понадобился.
Местный лекарь в соседнее селение укатил. За каким-то хреном. И сегодня вряд ли вернется. А дело неотложное…
Ладно, оделся, пошел.
Оказалось, рожать тут одной приспичило. И вроде как раньше срока. Да и время неподходящее выбрала, говорят. Детенышей, рожденных под оком Санута, здесь топят. Вместе с родительницей. Типа чтоб другим неповадно было. Вот мамочка и занервничала. Очень. А от нервов все только ускорялось.
Ну много ли ума надо, чтобы спокойно поговорить с будущей мамашей? Типа сколько там того Санута, повисит и уйдет… Нет, панику вокруг нее устроили. Воют, мельтешат. Пришлось выгнать всех на фиг. Оставил только одну бабу, постарше. На всякий случай. Самую спокойную. Что и меня слышит, и руками не дрожит.
Первый раз я роды принимал. В этом мире. Ничего, справился. Главное, не мешать процессу. А природа свое возьмет. Стоишь и с умным видом изрекаешь: «Спокойно… не торопись… дыши… все идет как надо…» И оно идет.
Короче, Санут ушел, детеныш запищал. И всех делов-то.
Да вместо меня любого можно было позвать! С крепкими нервами и командным голосом. Так меня из постели вытащили. После трудов тяжких!.. Я что тут, главный спасатель всех времен и народов? Другого никого не нашлось?
А рыжий и многоумный наш кем в это время занимался?!
Блин, увижу, спрошу…

 

6

 

Я стал видеть странные сны. И все чаще. Сны, что не имеют ко мне никакого отношения. Вроде бы я сторонний наблюдатель или зритель, перед которым крутят неинтересное кино. И смотреть неохота, а дотянуться и выключить – полный облом. Да и выключать, похоже, нечем. И не приходит это в голову. Насчет выключить. Может, потому и не приходит, что приходить некуда.
Потом «кино» заканчивается и я возвращаюсь в знакомое и привычное тело, в… опаньки! Чуть не ляпнул: в знакомый и привычный мир. С этим мне еще знакомиться и знакомиться. Говорят, хороший человек быстро ко всему привыкает. Наверно, я не настолько хороший.
Так что возвращаюсь я в свое тело и в почти знакомую компанию. Где каждый совсем даже не то, чем выглядит. Один мой телохранитель чего стоит! Я даже не знаю точно, кто такой Крант. Догадываюсь только… Интуитивно. Но хотелось бы уточнить. Так, на всякий случай.
В последнее время к моим снам стали относиться… – как бы это сказать?.. – уважительно, что ли. К снам тут вообще особое почтение, а к моим, да еще тем, где меня нету… ну прям как к событию первейшей важности. Новое откровение, не иначе! Я тут почти Кассандрой заделался. Местного разлива. Наверно, никакой мир не может обойтись без прорицательниц. Вот только здесь к их болтовне прислушиваются. И очень даже внимательно.
Ну а я – мужик не гордый. И не жадный. Если мне предлагают работу или сон, то работу я выбирать не стану. Тем более что сон тут тоже работой считается. Высокооплачиваемой. Мне, по крайней мере, за него платят. С тех самых пор, как я переквалифицировался на короткие сны. Ради которых и под одеяло забираться не надо. Всего-то и делов – посмотреть на огонь или заглянуть в миску с водой. Их здесь вместо кружек используют. Пьют из них все в караване, а вот картинки в воде вижу только я.
Или болтаю много.
Сказать, что мне всегда снились яркие и запоминающиеся сны, значит приукрасить истину. И очень сильно. А уж сны в «капле воды» так это вообще в первый раз! И вот я, как последний лох, начинаю хвастаться этим «первым разом». А к снам здесь… ну это я уже говорил.
Меня внимательно выслушивают – просто очень внимательно, – и тут же Марла посылает кого-то за караванщиком. И мне уже специально для него приходится все повторять. В мелких подробностях.
Во сне я увидел забавную местность. Похоже, что землю там размочили до жидкой грязи, разровняли, а потом быстро высушили. Поверхность получилась ровная, но в трещинах. А из этой почвы торчал палец.
Рассказывай я это знакомым мужикам, тогда б чего другое торчало, – чтоб смешнее было. А Первоидущему сказал: палец. Да еще с обломанным ногтем. Такое мне этот торчун напомнил. И местность примечательная… аж до зевоты. Рыжая земля, рыже-коричневый «палец», а над всем – бледно-желтое небо. И облака.
Вот про облака так с ходу и не расскажешь. Не видел я никогда таких. Ни здесь, ни там, где родился. Ну там я не часто на небо глазел, это тут времени больше стало. Но все равно. Не обычные были облака. Те, что я с Машкой видел, напоминают. Только еще красивее. Не мне бы на них любоваться, а художнику какому. Или писателю. Те бы и слова подходящие нашли и краски подобрали в тему. А я уж по-простому, как могу.
Короче, сначала облака на бинты порвали, а уже потом из узких и длинных бинтов сетку сплели. И в кровь ее всю окунули. В свежую. Такая вот кровавая сеть получилась, на полнеба. И цвет сети медленно, но постоянно меняется. Темнеет кровушка. До черно-фиолетового. На такое небо глянешь – дыхание перехватит. Даже у дальтоника. А у меня с цветностью все в порядке, у меня со словами проблемы. Я красивое могу описать, как тот мужик, что северное сияние видел. И одним словом про него рассказал.
Но караванщик, как ни странно, все понял. И проникся. Рявкнул кому надо, и привал быстренько свернули. Целый день потом шли в приличном темпе. А я все это время пребывал в благодушном настроении: красота – страшная сила! И чем дальше, тем страшнее. Ничего-то меня уже не колыхало и не удивляло. Обед закончили в седле – ладно. Поменяли направление – ну и пусть. Скоро закат, а привалом не пахнет – по барабану!.. На фиг мне тот привал сплющился? И без него мне хорошо.
Не часто я впадаю в такой пофигизм.
Ну не было у меня ни сил, ни желания чему-то удивляться. Будто опять смотрел сон, который меня никоим боком не касается. Да и без меня имелось в караване кому волноваться. Все вроде бы чего-то ожидали. И торопились так, словно на поезд могли опоздать. Один Крант был само спокойствие и невозмутимость. Ну он всегда такой. Вот только поглядывал на меня чаще обычного. Я даже спиной его взгляд чувствовал. Иногда.
Привал мы сделали на зирте. (Это так здесь второй закат обзывают). И в очень даже знакомой такой местности. Недалеко от торчуна со сломанным ногтем. Много их здесь оказалось таких. Были и куда больше и куда смешнее. Мой по сравнению с ними совсем жалким смотрелся. Как работа ученика рядом с творением Мастера.
Пока я впечатлялся выставкой гигантских «скульптур», остальные занимались привалом. Причем в очень хорошем темпе. Даже Крант снизошел до «черной» работы: расстелил подстилку и усадил на нее меня. А вот как я из седла выбрался – в упор не помню. Может, Малек посодействовал? Или кто другой? Хотя вряд ли. Крант даже Малька не всегда до моего тела допускает. Только в особых случаях. Любит Крант свою работу, как… боюсь, мне и сравнить не с чем.
Говорят, все телохранители из норторов такие. И те, кому они служат, живут очень долго. Даже в этом не очень спокойном мире.
Жаль, не был я знаком с Крантом раньше. До попадалова сюда. А может, что ни деется, то к лучшему?.. Ну куда вампиру против гранатомета?
А Первоидуший привел нас к двум столбам. Обломку-недомерку, метров десяти высотой, и еще одному обломку, но раза в три длиннее, что опирался на первый. Вот под этими «столбиками» мы и устроили лагерь. Места хватило всем. Даже животным. Компактно так расположились. Без обычных шатров и костров. Обошлись подстилками для двуногих и попонами для четырехлапых. Поалам на этот раз зачем-то спутали ноги и натянули мешки на головы. Специальные. Со жратвой. Тоже специальной.
Про успокаивающую траву я уже потом узнал, а тогда я больше на колдуна смотрел. Он чуть из штанов не выпрыгивал, так старался. Защитные контуры устанавливал. Вроде бы это должно было означать его бормотание и махание руками. Цепями и высокими шестами занимались другие. Колдун только рядом ходил. С тотально озабоченным выражением лица.
Я невольно фыркнул.
– Что?.. – едва слышно спросил Крант. Он все время рядом со мной. И незаметный. Как время для счастливых.
– Да так. Вспомнилось. – Я еще раз хихикнул и неожиданно для себя запел. Дурашливым таким тенором:
Сидит милка на крыльце
С выраженьем на лице.
Выражает то лицо,
Чем садятся на крыльцо.

Потом вспомнил, что знатоков русского тут раз и обчелся, и спел то же самое на местном. Мальку, кажется, понравилось. И уже своим нормальным голосом я добавил:
– Асс, хватит прыгать возле этого столба, он все равно сгорит.
Будто меня спрашивал кто.
Ну приглючился мне оплавленный штырь, ну и молчи себе в тряпочку. Так нет же – раскрыл хлеборезку и… прям, как лицо азиатской национальности: чего вижу, того и пою.
А в лагере стало тихо-тихо. Даже поалы, кажется, перестали жевать. Все посмотрели сначала на меня, потом на колдуна.
Асс дернулся так, будто укусил его штырь. И часть имущества своего колдунского обронил. Вид у Асса получился смешной. Желтое, желтее неба, лицо, трясущиеся руки и губы, но никто почему-то над колдунчиком не потешался. Только потом я узнал, что в дела Великих и Могучих вмешиваться не принято.
Глазами признавшись мне в горячей и вечной ненависти, Асс прошел к своему месту.
Прошествовал.
Торжественно и неторопливо. К рассыпанным вещицам Их Важность не снизошли. Его почтительно ожидали слуги и подстилка с загадочными символами по углам. Естественно, и форма и материал этого матрасика были совсем другими, чем пользуются простые смертные. У необыкновенной личности все должно быть необыкновенным! Особенно если эта личность не очень великого роста.
Знаем. Встречались с такими заморочками.
А потом мне стало не до комплексов нашего колдуна.
На небе появились облака!
Возникли. Вдруг.
Вот не было их, а теперь имеются.
Сами пришли, без ветра.
Небо стало страшно красивым.
Реально все выглядело не так, как во сне…
Не совсем так.
Страшнее.
Красивее.
Дух захватывало от великолепия!
Казалось, сердце не выдержит… Господи, за что мне все это?! И почему только мне? Можно и ближним отсыпать.
Поделись халявою своей, и она к тебе не раз еще вернется!
Вот по этому принципу я и решил действовать.
Ближайшими ко мне оказались Малек и Крант. Но едва я заговорил о красоте облаков, как телохранитель поднялся – каким-то неуловимо-текучим движением – и сказал:
– Началось! – И его негромкий в общем-то голос услышали почему-то все.
Только что каждый занимался своим неотложным делом и вдруг, словно рубильником кто щелкнул: все дела откладываются на фиг, а все тела упаковываются в подстилки. Быстро, но без суеты. Миг – и я в полном обалдении смотрю на ряды аккуратных свертков и пытаюсь сообразить: к чему бы все это?..
Малек мне помочь не может. Вместо него я вижу такой же аккуратный сверток. А вот Крант очень даже мне помогает. Без долгих объяснений закатывает меня в мою же собственную подстилку. Насильно. И прямо в моем же присутствии!
Укол в шею – и я прекращаю трепыхаться.
Классическая ситуация: телохранитель защищает вверенный объект и плевать он хочет, что сам объект потом скажет ему о методах защиты. До этого «потом» надо еще дожить.
Дергаться я перестал, но отключиться полностью не получилось. Это как при анестезии. Не сразу доходит. Не скажу, что я получаю большой кайф от нее. Даже от местной. Когда будто бы все слышишь и двигаться можешь, да только облом шевелиться. И как-то по фигу, что с тобой делают. Попадались мне и такие клиенты, которым лошадиная доза анестезии требовалась, да и то ждать надо было. Чтоб по судам потом не таскали за жестокое обращение с больным.
Яд Кранта действует как местный наркоз. А еще как мягкое успокаивающее. Мгновенного действия. Один укол – и ты смотришь на мир, как сквозь толстое пыльное стекло. Минуту смотришь, две, а потом и уборщицу позвать хочется. Или жалюзи опустить. Типа ни фига интересного все равно не видно. Да и слово такое «интересно» уже позабылось.
Блин, а у норторской дряни есть привыкание? И после какого раза?
Надо будет спросить. Потом. Когда языком мне шевелить не в облом станет.
Конечно, объект в растительном состоянии легче охранять. Но с мертвыми еще меньше проблем. Сказать такое Кранту или сам догадается?
И вообще, я человек или мешок с… ценным грузом?!
На хрена мне эта защита?.. Я что, просил о таком? Или бабла отстегнул немерено за реально крутого телохранителя? Типа чтоб остальные человеки обделывались, глядя на него. Или тащусь я оттого, что меня все реально боятся? Так вот, ни фига подобного!..
– Лежи! – шипит Крант.
И никаких тебе «нутер» или «многоуважаемый». Чего это с ним сегодня? Где обычная вежливость и невозмутимость?
Не сразу до меня доходит, что организм справился с «наркозом» и стал выпутываться из подстилки. Блин, что ж так долго-то?..
– Лежу, лежу, – ворчу я в ответ и осторожно, одним глазом, осматриваю окрестности.
Ровно столько, сколько можно увидеть в образовавшуюся щель.
Полосатая попона и черно-белый бок поала. Шерсть шевелится и почему-то искрится. Как иней на солнце. За поалом тюки. За ними пара свертков. Узких и длинных. Левее еще свертки. И все. Остальное загораживает моя подстилка. С правого бока тоже свертки и тюки. Слишком много товара для такого каравана. А где же?..
– Лежи! – У ближайшего свертка голос Кранта.
– Ага, лежу…
Тихо. Даже слишком. Где-то гроза. Но так далеко, что грома почти не слышно. Только молнии мелькают. Часто. И тогда стоянка ярко освещается. И тени, длинные и изломанные, бросаются в темноту. Боятся. Потом свет исчезает. И тени возвращаются. До следующей молнии. А над свертками с живой начинкой виднеется слабое сияние. Двух– или трехслойное. Напоминает любимые Ларкины коктейли. Интересно, такое только у людей или у всех жи…
– Не смотри!
Поворачиваюсь на голос. А над нортором больше слоев. Сколько же их?.. Вдруг вижу багровый глаз с вертикальным зрачком, отражение молнии в нем и… становится темно.
Руку, что дернула подстилку, я не заметил. Только почувствовал укол между бровями. И мне вдруг жутко захотелось спать. Ну и ладно, что я, грозы ни разу не видел? Переворачиваюсь на спину, закрываю глаза. Зачем? Все равно ничего не видно. Усмехаюсь темноте.
Так с усмешкой и лечу сквозь тьму. А впереди меня ждет красно-оранжевая сеть.

 

7

 

Свет. Знакомый голос.
Не пойму я что-то своего сберегателя. То «спать была команда», то «не соблаговолит ли многоуважаемый нутер…» что-то там открыть и посмотреть. Можно подумать, один я зрячий остался. Всех остальных «повыочувало».
Делать нечего – открываю и смотрю. А то с Кранта станется…
Первое, что вижу, это озабоченную физиономию нортора. Вроде бы. Ведь с ним никогда не знаешь точно, думает он о моей безопасности или о своем пищеварении. К тому же «озабоченность» и Крант – два взаимно несовместимых понятия.
Глаза у нортора опять обычные. Ни кошачьих зрачков, ни багрового мерцания. Все припрятано до худших времен. И для убеждения особо непонятливых.
– Чего надобно? – Радости в моем голосе, как монет в дырявом кармане.
Но Кранту глубоко по фигу, какой у меня голос и настроение. Он быстро и популярно объясняет, чего ему надобно от меня.
Всего лишь выяснить, можно ли поднимать всех остальных.
«Остальные», стало быть, все еще в упакованном состоянии. А я, значит, поднимайся и… Тоже мне, нашли добровольца. Но спрашивать: «почему именно я?», думаю, не стоит. Если бы кто другой мог сходить и выяснить, над ним Крант, скорее всего, и стоял бы. Получается, я единственный и весь из себя незаменимый? И почему это меня не радует?
Подниматься в облом. Даже двигаться неохота. Будто всю ночь вагоны разгружал. С крупным и тяжелым грузом. Я поворачиваю голову и смотрю на небо. Бледно-серое. И никаких облаков. Но это там, где мне видно. Основную часть неба и равнины загораживает камень. Не знаю, из какой породы сделаны эти торчуны?
Приходится выпутываться из подстилки и вставать.
Качает, однако.
Но помогать мне никто не собирается. А вот прогуляться со мной Крант, кажется, не против. Мол, куда меня, болезного, без охраны пускать.
В таком вот «жизнерадостном» настроении я покидаю нашу стоянку. И тут же замечаю оплавленный штырь. Тот самый, возле которого Асс рассыпал свои бибки. И настроение у меня почему-то лучше не становится.
И пейзаж под стать моему настроению. Равнина цвета детской неожиданности. На ней какие-то уродливые фиговины, будто этой «неожиданностью» измазанные. И небо уныло-серого цвета. На такое глянешь – напиться и забыться хочется. А протрезвеешь, сгрести всю эту срамоту – и в прачечную. Или в мусорный бак, если не захотят стирать.
У горизонта небо совсем уж поганого оттенка: сизо-багровое в черно-желтых пятнах.
Только глянул, и тут же шибануло в нос гниющей плотью и застарелым гноем. Да-а. Дохлое дело. Рану такого вида я бы не взялся лечить. Тут ампутация нужна. Да и то – никаких гарантий.
Вспомнил, что я не в операционной, и чуть попустило. Но долго смотреть на это безобразие… я не настолько мазохист.
Резко отвернулся и чуть не столкнулся с Крантом. Повезло, что у него реакция лучше. Если бы все только от меня зависело…
– Нутер… – вежливый шепот за ухом.
Смотреть на равнину – мало радости, и я переключился на единственный живой объект, который чего-то хочет от меня. Но Кранта слишком мало, чтобы спрятать за ним открытую рану неба. Остается только пялиться под ноги.
Две пары сапог. Пыль такого же цвета, как и равнина. На почве – грубые шрамы, будто от сильных ожогов. «Веселенькое» местечко. Встретить бы того, кто его придумал… ампутировал бы воображалку на фиг! Вместе с головой. И денег бы за работу не взял.
– Нутер…
– Чего?
– Банулма ушла?
Смотрю на нортора. Он что, издевается надо мной?!
На морде сберегателя почтительная невозмутимость.
– Повтори, чего ты сказал!..
Повторяет. Слово в слово. Не сразу, но до меня доходит. Иногда я бываю на редкость тупым. И сегодня, похоже, тот самый день.
– Ушла. И надеюсь, больше не придет.
– Придет, – «радует» меня Крант. – Начался сезон банулмы.
– И долго он… длится?
– Сезон.
– Ага. Понятно.
Хотя ни хрена мне не понятно, если честно. Но спросить, сколько дней в этом сезоне, не успеваю.
– Повезло нам, что ты Видящий, – изрекает Крант.
– А-а?..
– Банулма в этом году раньше пришла.
– Что ж Асс ее проморгал-то?
– Ее не всем дано видеть. Даже из тех, кто зрит будущее.
– Ага, будущее… Как же. Какое ж это будущее, если его изменить можно?! – фыркаю зло и насмешливо. Вот поругаться сейчас я очень даже не против. Или поспорить, на крайний случай.
– Будущее нельзя изменить. Видящие только предупреждают об опасности. Как ты предупредил нас.
– Ну да. А если в следующий раз у меня не получится?
Блин, как же я не люблю слово «ответственность»! Еще больше, чем слово «должен».
– У нас опытный Первоидущий, господин. Теперь он знает о начале сезона и будет осторожнее.
– Выходит, он и об этом укрытии знал, и специально гнал нас сюда?..
На этот вопрос я не получаю ответа, да и не ждал его, если честно. А с караванщиком нам реально повезло. Тертый мужик оказался. Поверил он моей болтовне или нет, не знаю, но действовать решил по принципу: лучше перебдеть, чтобы потом не было мучительно больно.
А застань нас буря под открытым небом, никто не спасся бы.
– Кто-то бы спасся, – поправляет меня Крант. – Из тех, кто знает, что делать. И кто делает, а не боится.
А я смотрю на Кранта и пытаюсь понять: он мысли мои прочитал или я сам их озвучил, и не заметил.
У горизонта полыхнула зарница. И я вдруг увидел… или вспомнил…

 

Красно-оранжевая сеть дрожит под напором силы. Как отяжелевшая от росы паутина. Ветер трогает ее, и капля срывается вниз. Падает сверкая. Превращается в огромную ветвистую молнию. А внизу – люди и животные. Кто-то в ужасе бежит. Кто-то остается на месте. Замирает от страха. Или строит защитный контур. Кто-то отдает приказы. Им повинуются. Или не слышат их. Бегут. Сгорают… Еще капля огня срывается вниз…

 

– Нутер?..
С трудом прихожу в себя. Глаза пялятся на горизонт и не хотят закрываться. Хоть пальцами их придавливай!
– Там туча, видишь?
Крант смотрит сначала по сторонам, потом на меня и совсем уж в последнюю очередь туда, куда я показываю.
– Не вижу, нутер, – не сразу отвечает он.
– Но я же!..
– Ты – Видящий. А я всего лишь сберегатель твоего тела.
«Всего лишь». Ну-ну. Побольше таких «всего лишь», и лекари этого мира вымрут с голоду.
– Твоя банулма ушла туда. И сейчас под ней караван. Кажется. Ты бы видел, что там…
Мне все-таки удается закрыть глаза, и я чуть не падаю.
– Тебе надо отдохнуть, нутер. Ты потратил много сил.
– Ага.
Разворачиваюсь и, как послушный мальчик, топаю к лежбищу. Пока Крант не решил, что меня нужно нести. Зрелище получилось бы то еще. А спорить с нортором… здоровья у меня не хватит. Особенно сейчас.
– Ладно. Идем, поднимем нашу спящую команду. Ужинать пора.
– Уже утро.
– Значит, еще и позавтракаем. Жрать хочу, словно дня два не ел! И спать… С чего бы это?
– Все Видящие много едят. И много спят.
– С таким режимом и растолстеть недолго.
– Среди них нет толстых.
– Уже хорошо. Но что-то не нравится мне эта работа.
Останавливаюсь, и рука Кранта тут же мягко касается плеча.
– Кто-то должен смотреть на банулму.
Спасибо. Утешил. Утешитель ты мой! Не думал, что это тоже входит в работу телохранителя.
Иду дальше… Ноги подгибаются. Глаза закрываются сами собой. За мной, надежный и заботливый, как медбрат из психушки, идет Крант. Готовый подхватить, удержать. Не-э, приятель, я на своих, я уже большой…
– Смотреть на банулму? Ну да. За ней надо присматривать. А то встретишь ее в чистом поле…
– Надеюсь, нутер, этого не случится.
Если бы желания телохранителей сбывались, жизнь их клиентов стала бы очень скучной.
Не знаю, сказал я это или только подумал.
Кажется, я заснул раньше, чем добрался до подстилки.

 

8

 

Второй караван мне не приснился. И не приглючился. Вот только путь к нему я постыдно продрых. Но самое интересное не пропустил. Наверно, у Пал Нилыча научился. Старик тоже мог все дежурство продремать, а серьезного больного везут – Нилыч свежий и бодрый, как пучок молодого салата.
Вот и я проснулся аккурат перед поворотом Дороги. Караван только-только поравнялся с ней. Камни, кусты и ровная степь насколько хватает глаз. Тишь, благодать… птички поют, поалы фыркают, где-то железо брякает.
Тут меня по затылку и хлопнули. А я лбом в шею поала сунулся.
– Атас, наших бьют! – Я заорал не с перепугу. От неожиданности токмо. Но громче, чем надо бы.

 

Как бежит испуганная лошадь, я видел. А на что способен поал, если его напугать, словами передать трудно. На нем сидеть в это время надо.
Всего две секунды – и из середины каравана мы вырвались в начало. Я и мой пятнистый. Поравнялись с вожаком… А черный вожак – мужик серьезный. Ну пусть не мужик, а зверь, все равно. Он себя обгонять не позволяет. Иначе какой он тогда вожак?
И черный прибавил ходу. Ни «стой!», ни «чтоб ты сдох на Мосту!» на него не действовали. Я-то своего зверя не тормозил, тут самому бы удержаться… Вот так и мчались они голова к голове, а за ними весь караван припустил. Там ведь у каждого свое место: попробуй отстань или обгони…
И Дорога загудела под десятками лап!
Так на засаду мы вылетели и, не сбавляя темпа, рванули вперед. Куда тут тормозить, когда педаль в полу, до упора!
Снесли мы этот завал, как танк деревянный заборчик, а тех, кто стрелял в нас из засады, в Дорогу втоптали.
Не сразу остановился живой и многоногий таран…
А когда это случилось, мы с поалом были уже в середине второго каравана Битого грозой и добиваемого грабителями.
Эти «рыцари ножа и топора» в сторону больших караванов только облизываются. Не с руки им наезжать на солидную охрану. А вот «подранка» или маленький караван могут и «задрать».
Но увлеклись немного «работники большой дороги» – наш караван куснуть задумали. Марла им быстро втолковала, что не на тех они пасть разинули. И команду она хорошую подобрала. Профессионалов. А после профи не лечить – закапывать надо. Она, кстати, боевых зверюг с собой взяла: двух серых длиннолапых медведей, черную короткохвостую пантеру, тощего белого волка… Где Лапушка моя прятала их все это время?
Потом я увидел Кранта. Он рассек побоище, как скальпель мягкую ткань, сдернул меня с поала, мгновенно сунул между тюками и перевернутой телегой. Тот, кто вез ее, недавно стал кучей горелого мяса.
Пришлось смотреть бой не с высоты, а из-за Крантовой спины… Не такая уж она широкая у него, но… То плащ дергается, то сам нортор. Похоже, он решил завал из трупов перед нами сделать. И как он Малька в запале не зацепил?
Разборка получилась не слабая. Может, обиделись грабители, что их законной добычи лишают, а может, сделали неправильные расчеты. Конечно, два каравана больше, чем один, но и количество охраны соответствующее. Вот так сразу ее всю не положишь. Самим лечь можно. И больше не встать…
Участвовать в стычке я не рвался. Не фехтовальщик я и не рубака. Реакция есть, «бойцыцких» навыков нету. А вот Малек прям исстрадался весь, так ему хотелось туда, где железом гремят. Все цепочку на руке теребил, да на меня посматривал. Умильно. Словно косточку выпрашивал.
Крант только глянул на него и тут же повернулся так, чтоб пацана тоже видеть.
– Осторожно, нутер, – сказал. – Зверь просыпается.
Забеспокоился чего-то нортор…
Да любого зверя надо иногда спускать с цепи. А то он и цепь порвет, и хозяина…
– Давай сюда свою гибору. И иди гуляй, – это я Мальку сказал. Он уставился на меня. Недоверчиво. А зрачок уже овальный. – Не хочешь мне, отдай Кранту.
– Я… Не… Возьму! – Крант оглянулся на меня и дернулся. Как от удара.
И я понял – не возьмет. Ну вампиры в моем мире тоже за серебро не сильно хватались. Те, что в кино.
– Ладно. Не можешь – не бери.
Малек протянул цепочку мне. Она извивалась как живая.
Да-а, брать такое голой рукой мне тоже вдруг расхотелось. Увязал в край шарфа.
– Надеюсь, не потеряется.
– Это нельзя потерять. И украсть нельзя. – Голос у Малька стал даже ниже, чем у Марлы. Не голос, а рык.
– Иди. Но умирать не разрешаю.
– Не умру, хозяин.
– Тень трудно убить, – сообщил Крант.
Я на секунду отвлекся, и Малек исчез. Только вещи его остались. У меня под ногами. Быстро глянул на правую руку. Ножа в ней не было. Уф! Прям камень с души…
Не знаю, успел пацан поучаствовать в разборке или опоздал. Закончилась она скоро. Наверно, нашелся кто-то умный среди «работников дороги», сообразил, что лучше быть голодным, чем мертвым.
Протрубили отход, выпустили несколько стрел, типа не идите за нами, и убрались. Прятаться вроде негде, а с Дороги сошли и как сквозь землю провалились. Тоже профи. Из потомственных грабителей караванов. Низкие, рыжие, худые. Не нашего ли Асса родственники?
Крант, наверно, еще минуту держал меня в том закутке. А выпустил – я тут же Первоидущего увидел. Живого и целого. Но что-то мало радости на его лице наблюдалось. С чего бы это? И сам жив и другу помог…
– Он мне не друг!
– Враг, значит?
– Он у меня жену увел!
– Твою жену?..
– Я хотел, чтобы она стала моей…
– Но пришел этот красавец, и она ушла с ним.
– Кто тебе сказал?! – Первоидущий дернулся, будто его укусили.
– Никто. Сам догадался.
Мужик резко успокоился. И голос на три тона понизил:
– Прости, Многовидящий. Я забыл, кто ты.
– Это все из-за нападения, Идущий Первым. Только из-за него. – Я тоже могу быть вежливым. Если захочу.
– Ты видишь скрытое в моем сердце, многоуважаемый, – благоговейно шепнул караванщик. Ну вижу так вижу…
– Не думаю, что все эти годы у тебя не было жены.
– У меня были жены. И теперь есть.
– Но все-таки ты помнишь ту. Первую.
– Помню, Многовидящий.
– И его не забыл.
– Нет! – Караванщик сверкнул глазами, посмотрел в сторону. Там среди разбросанных тюков и мертвых животных бродил человек. В богатой, но испачканной кровью одежде.
– А знаешь, Идущий, еще неизвестно, кому повезло. Вот смотри сам: за тобой большой богатый караван, а твой соперник – в убытке. А не уйди та жена с ним, может, ты так и остался бы поводырем последнего поала.
– Кто тебе…
– Каждый Идущий Первым был когда-то последним. – Ну блин, прям поговорками говорить начал.
– Ты прав. Ты видишь то, что скрыто от моего разума. Я никогда не думал так, когда вспоминал об уходе жены. И я не стал бы Первоидущим, если бы… Получается, я его должник? – Мужик побледнел.
Странное отношение к долгам в этом мире. Страшно серьезное…
– Думаю, ты уже отдал свой долг. Сегодня. В дороге всякое случается. На сей раз ты помог, в другой – тебе помогут.
– И не испугаются проклятых стрел?..
Ответить я не успел. Увидел Марлу. Лапушка добивала раненых. Наших раненых! И совсем легко…
– Стоять! Марла! Отставить! – Она остановилась возле очередного обреченного. Это был охранник из недавно нанятых, раненный в руку. Всего лишь стрелой. Оба удивленно посмотрели на меня. – Не убивай его!
Не думал, что я умею так быстро бегать. И прыгать. Через препятствия. Разной формы и высоты.
– Не надо!..
– Не буду.
– Слава богу! Чего это на тебя нашло?
– Только отрублю ему руку.
– Чего?! Зачем?!!
– Чтоб он жил. Стрела…
– Да эту стрелу выдернул – и забыл!
Странно, но охранник не возражал, когда ему собирались рубить руку, даже жгут выше раны накладывать начал, а от меня шарахнулся, едва я потянулся к стреле.
– Ее нельзя трогать! – Это он одновременно с Марлой завопил.
– Почему нельзя?
Ну мне и показали «почему».
Не знаю, кто придумал это оружие, но кто-то с избытком изощренной жестокости.
Стрела небольшая, а доспехи пробивает. И говорят, что любые. Да еще наконечник колдовской у нее. Из белого металла. Как цепочка Малька. Дернешь такую стрелу, и наконечник останется в теле.
Ну такими приколами и в нашем мире баловались. А в этом дальше пошли. Рассыпается наконечник. От рывка. И гангрена с летальным исходом гарантирована. А если не трогать стрелу, он все равно распадется. Только не сразу.
Вот такие пирожки с котятами. А я, мол: «выдернул и забыл…» И без меня тут не дураки живут.
– Нутер, я могу тебя попросить?
– Проси.
– Отруби мне руку.
– И ты, Крант?! Вот дерьмо… – Это я сказал, когда оглянулся и руку Кранта увидел. Нортор тоже «поймал» стрелу. Толстую и короткую. Чуть ниже плеча.
– Как же это ты так?..
– Прости, нутер. Но я и одной рукой смогу…
– Заткнись.
Вдох-выдох. Носом вдох, ртом выдох. Спокойно, Лёха. Дерьмовая ситуация, но бывали и хуже.
– Та-ак. Руку я рубить не стану. И на Марлу не смотри. Ей тоже не дам.
Возражений не услышал.
Вдох-выдох. Еще вдох, еще выдох.
– Стрелу надо вырезать.
– Не получится! – Информацию уже в три голоса мне сообщили.
– Блин, почему не получится?! Вот кто из вас пробовал? Ты? Может, ты?..
Оказалось, никто. Просто все это знают. И все.
– Тогда я пробовать буду. Нет, не на тебе, Крант. И не на нем. На мертвых. Думаю, ради такого дела они простят меня.
Ни мертвые, ни живые возражать не стали.

 

Перевернутые автобусы и машины, мертвые и живые на асфальте… Плач, стон, истерический смех, растерянные люди с бледными, пустыми лицами… И среди всего этого ужаса – мужик в заляпанной кровью одежде. И с ножом в руке.
Маньяк? Не-а. Врач. Без нужных ему инструментов.
Как же он обрадовался моему походному чемоданчику! И мне.
Эх, такого классного ассистента у меня в жизни не было! Понимал меня с полувзгляда, с полуслова… А когда все закончилось, оказалось, что и поговорить мы толком не можем. Обменялись только визитками и раскланялись. До лучших времен. Ни французского, ни японского я не знаю. А он по-русски ни в зуб ногой. Тогда. Ничего, когда я в гости к нему приехал, разговорным русским он уже владел. Слегка. А настоящий разговорный я ему поставил.
Все повторяется. Только в другом мире. Здесь не ездят машины и не стреляют автоматы, но, черт побери, как же мне не хватает Кахэя!.. И инструментов моих не хватает. Лоханулся ты, Лёха, сильно лоханулся. К руке надо было чемоданчик пристегивать, а не в багажнике возить. Но кто ж знал…
Только пятую стрелу я вытащил неповрежденной. И шестую. И седьмую. И восьмую… Эту уже из охранника. Живого. Потом занялся Крантом. А потом и остальными ранеными. Теми, которые решили рискнуть и не стали избавляться от стрел привычным способом. С последним я закончил уже на закате. Потом занялся резаными и рублеными ранами. И у своих, и у «чужих». В другом караване тоже был лекарь. Но он не пережил грозу. А я не постеснялся заглянуть в его походную сумку, что пережила своего хозяина. Убого, конечно, по части инструментов, но и за то, что нашлось, спасибо.
Провозился с ранеными до зирта. Мне не мешали. И не торопили. А когда закончил, провели в шатер. Недалеко от Дороги. Там оба каравана организовали привал. Не в шатре, понятное дело, вокруг него.
Мертвых хоронить не стали. Сожгли. Грабителей тоже. Только отдельно.
Малек приготовил ужин. Вкусный. И он же принимал плату за лечение. Так Марла распорядилась. Но это я узнал уже утром. А вечером… заходила она ко мне, но я спал. Будить не стала. Посмотрела только и ушла. Перед Санутом я сам проснулся. Увидел кувшин с отоброй. Сначала хлебнул, потом вспомнил, что это такое. Забыла, значит, Лапушка. Или как повод встретиться оставила. Ладно, увидимся, отдам.
Утром, возле моего шатра – уже моего, персонального! – стоял крупный рыжий поал. Солнечный, как тут говорят. Подарок от Первоидущего. Вместо моего беспородного. Что отличается повышенной пугливостью. Как и все дворняжки.
Караванщик сказал, что мы меняем направление. Доведем Надыра сначала. Совсем, мол, недалеко идти.
– Ты прав, Первоидущий. Добрые дела не бросают на половине. Не стоит давать грабителям второго шанса.
– Не стоит. – Караванщик криво усмехнулся.
– Или они из его селения? – дошло вдруг до меня.
– Говорит, из соседнего.
– Говорит? Ну-ну…
Собеседник согласно хмыкнул.
– Ладно. Решил проводить – проведем. Охраны нам хватит?
– Хватит. Спасибо тебе, Многодобрый.
– За что? А… понял. Думаю, там мы тоже не только «спасибо» получим.
– Видящий ты, а я… – Караванщик не договорил, только улыбнулся скромно. Вроде бы.
– А ты у нас заранее договорился. И с Надыром, и с колдуном нашим пошептался. Так?
– Великий и Мудрый сказал, что нас ждет удача в той стороне.
– Конечно, ждет! Раз он так сказал. Кстати, а Храм Асгара тоже в той стороне?
– Говорят, в той.
– Почему-то я так и думал.
– Потому что ты Видящий.
– Ну да…
А наш «великий» и хитрож… елтый хочет в этот Храм попасть. И всех нас туда привести. Вот только с чего бы такая щедрость?.. Не ходят за сокровищами целой толпой. А если такое вдруг случается, то до дележки от силы двое доживают. Так что сомневаюсь я в доброте чьей-то душевной. Сильно сомневаюсь… Может, зря?

 

9

 

С тех пор как Малек избавился от гиборы, он стал часто проситься на охоту. Я отпускаю. Удачливым он охотником оказался. И караван не задерживает. Уходит и приходит на своих двоих, не теряется, добычу приносит. Вот только не видно, чтоб ее стрелой или копьем брали. Даже живую как-то притащил. Отдал, правда, сначала Кранту, а потом мне приготовил. Вкусно! Язык проглотить можно. Из свежего мяса всегда вкусное чибо выходит. И сегодня живого козленка принес. Я его сразу забрал. Сам решил приготовить. Охотник я или где? А того, чего я хочу, здесь, похоже, не умеют готовить.
Охотничьих колбасок мне захотелось. Для них свежая кровь нужна, печень, мясца немного, специй, еще кое-чего. У каждого повара свои секреты. Промывать и набивать кишки я не стал. Не люблю эту работу. А Малька припахать не додумался. За астой его отправил. Это смесь крупы и еще чего-то. Из асты походную кашу варят. Неплохая в общем-то штука. Говорят, отвращение наступает сезона через два, при ежедневном питании.
Ну я за большее разнообразие.
Вернулся Малек и полмешка асты принес. А мне-то всего горсть или две надо. Обратно нести пацан не стал. Сказал, что там еще много. Ладно, в хозяйстве все пригодится. Добавил я в асту и кое-что из Рануловых специй – мы ведь не только ели вместе, но и разговаривали на кулинарные темы. Хороший фарш получился. Кажется, я превзошел сам себя. Я фарш еще в листья дряфути завернул. Большие они, и для желудка полезные.
Короче, ужин получился на славу. От одного запаха чуть крышу не сорвало. На него, наверное, все мои знакомые и собрались. Раз уж человек возле костра сидит, значит, ждет гостей. Вот если б я в шатре жевать стал…
Блин, не додумался.
Хорошо, что в гости здесь с пустыми руками являться не принято. Совсем как у нас – хочешь, чтоб тебя в гостях накормили, приходи со своей жратвой. А хочешь уйти пьяным… Для чего еще Первоидущий кувшин вина приволок? Литров на двенадцать. И как он только узнал, что я тифуру предпочитаю?
И козленка умяли, и то, чего гости с собой притащили. Малек еще за кувшином сбегал. Так Первоидущий под второй петь начал. Помесь частушки и анекдота. Классный у него голос оказался. Громкий. С таким парадом командовать можно. Без микрофона.
Хорошо посидели, душевно. Думал, гостей разносить придется или у себя оставлять. Обошлось. Сами, своими ножками убрались. Вот только Крант немного подпортил веселье.
Я ведь не сразу сообразил, почему за столом вдруг тихо стало. Оказалось, сберегатель мой подошел. Слишком близко. Стоит и смотрит. То на гостей, то на меня. И эта «жертва низкого гемоглобина» не только пялилась на всех, но и весьма активно облизывалась. Как говорится, чуть не захлебывалась собственной слюной.
А вся остальная компания так же активно начала беспокоиться. Вся, кроме меня. Я продолжаю спокойно жевать кровяную колбаску, слизывать сок с пальцев и чуть ли не млеть от удовольствия. Опасность ситуации доходит до меня в самую последнюю очередь.
Похоже, Крант был настолько голодный, что вся его хваленая невозмутимость куда-то подевалась. Нортор явно хочет ням-ням и глазеет на своего нутера. Мол, нельзя же так издеваться: меня корма лишил, а сам ешь в моем присутствии.
А глаза у Кранта красным уже стали поблескивать.
Блин, и как я дожил до сегодняшнего вечера? С таким-то чувством самосохранения! Наверно, я очень везучий сукин сын.
– Крант, ко мне! – сунул ему блюдо с охотничьей колбасой. – Держи! Жуй!
Оберегатель подозрительно на всех посмотрел. Но блюдо взял. Одной рукой.
– Садись, ешь. Малек за тебя подежурит. Немного. Правда, Малек?
– Слышу и слушаюсь, господин!
Крант спорить не стал. Сел рядом со мной, начал есть. Маленькими кусочками. Тщательно пережевывая. И подливку вылизал. До последней капли. Не замечал раньше, что у него такой длинный черный язык.
– Спасибо, нутер.
– На здоровье. Вина хочешь?
– Если есть тифура…
– Эй, красненькое у нас осталось? Поискали и быстро нашли.
Пока Крант допивал, мои гости вежливо прощались и уходили. И никого не качало.
Умеют люди пить! Сколько приняли, и пьяных нет.
А вот Кранта на разговоры потянуло. После одной-то чаши…

 

Странные сказки у норторов имеются. Страшные. Об умирающем мире и гаснущем солнце. А еще о чудовищах, что рождаются под этим солнцем и убивают все живое. И о норторах, какие уходят от чудовищ все глубже в землю, все ниже… ярус за ярусом.
А потом чудовища начали рождаться среди норторов. Планета перестала защищать своих детей. И «дети» оставили ее. Это было время Большого Перехода.
– Давно это было?
– Давно, нутер. До войны Мостов и Башен.
– А потом?
– Потом была война. Рухнули Башни и Мосты, погибли Хранители, и на норторов легло их проклятие.
– Какое?
– Ты не нортор… – Так вежливо мне намекнули, чтоб не совал нос не в свое дело.
– Ладно, не хочешь говорить, не надо. Давай просто так посидим. Спать-то сейчас нельзя.
И мы молча смотрели на огонь. А Санут сверху – на нас. Потом Крант опять заговорил:
– Ты не нортор. Но кормишься, как сберегатель.
– Иногда, – поправил я.
– Иногда, – согласился он. – Я расскажу тебе про сберегателей.
– Если хочешь…
– Хочу.

 

Каждый оберегатель был когда-то нортором. Но не каждый нортор может стать оберегателем. В канун Батура и сам Батур рождаются они. Ирторы, зачатые все в одну ночь. Рождаются, когда старый год сражается с новым. Когда скалы содрогаются от мощных приливов, когда волны поднимают из глубин чудовищ и выбрасывают их на берег, когда все живое словно бы теряет разум и делает то, чего в другие дни и ночи ему несвойственно. Третья луна – редкая гостья на небе, но только в Батур на небе бывают все три луны сразу. Когда старый год умирает, а новый рождается, и вместе с ним приходят в мир новые сберегатели. Они появляются у особо отобранных жен, от особо подготовленных мужей. После особого Ритуала. Ради особой и невозможной для других службы. Для тяжких тренировок и пугающей участи. Пугающей для обычных норторов.

 

Один оберегатель родился уродом.
Среди норторов любое отклонение от совершенства считается уродством. Таких уродцев оставляют солнцу. Или позволяют матерям их съесть.
– Съесть?!
– Да, нутер. Норторы охотники. Их притягивает живая и горячая кровь.
– И все матери у норторов…
– Все.
– А как же?.. У норторов же есть дети или…
– Есть. Родившегося сразу уносят. Очень быстро.
– И мать не… мешает?
– Ей оставляют другого ребенка. Не нортора.
– Ага.
– Пока она кормится…
– Кормится?! Живым?!
– Норторы не кормятся мертвыми. Ты тоже охотник…
– Ладно, Крант. Забудь. Это я так спросил.
Все нормально, Лёха, чего ты разволновался? Так в твоем мире животные регулируют рождаемость. Избавляются от слабых и лишних. Среди людей тоже такое практикуется. Кажется, был на Земле народ, где неполноценных детей уничтожали. Правда, другим способом, но… И каннибализм на Земле есть, даже сейчас. Так что дыши глубже, Лёха, и успокойся.
– Крант, а как же тебя… то есть некондиционного мальца живым оставили?
– Урода нужно убить, но сберегателя нельзя. Его жизнь принадлежит наставникам.
– Но ты же не был тогда сберегателем.
– Рожденный сберегателем – уже сберегатель.
– Ладно. Ну отнесли тебя к наставникам, а дальше что?
– Дальше показали Видящим, потом Прорицателям. Они решали, умереть мне или нет.
– Понятно.
– Они оставили мне жизнь, чтобы я отдал свой долг.
– Ну про долг я уже слышал.
– Да, нутер, про мой долг ты знаешь больше меня.
Ну если нортору хочется думать именно так, пусть думает.
– Крант, а много вас, сберегателей?
– Было двадцать четыре ученика. Испытание прошли десять.
– Не слабое, должно быть, испытание.
– Мое ты видел.
– Видел. День, кажется, был. И мороз. Подожди-подожди… ваша порода, по-моему, не очень любит солнце, я прав?
– Да, нутер. Латуа может сильно обжечь нортора.
Вот норторы и не подставляются этому солнышку. А оно встает первым, а «ложится» вторым. Только вечерне-ночной режим и достается норторам. Жалко бедных. И совсем, совсем белых.
– А как же ты, Крант? От Латуа вроде не прячешься…
Правда, и солнечных ванн он не принимает. Все больше плащом прикрывается. Чтоб цвет лица не испортить.
– Я – оберегатель. Меня учили.
– И солнце учили выдерживать. И неживой корм учили есть, – проявил я догадливость.
– Учили, нутер.
– Но кое-кто сегодня решил, что ты плохо учился.
– Я виноват, нутер, накажи меня! – Крант закрыл глаза и подставил шею.
Ну и кто меня за язык дергал? Пошутить захотелось? Юморист хренов…
– Ага, прям щазз и накажу. Отшлепаю и в угол поставлю.
– Как это? – Глаза Крант открыл. Но отодвигаться не торопился. Вдруг я передумаю.
– Молча.
– Нутер…
– Ладно, какое б ты себе наказание придумал?
Крант сказал.
– Ну и сколько ты эти ожоги заживлять будешь? А меня все это время больной оберегатель стеречь будет? Не-э, так не пойдет. И второй способ не годится. Вдруг тебе понравится? А что же это за наказание тогда? И голодным я тебя не могу оставить… Ладно, будем считать, что я вынес тебе порицание, а ты проникся и обещался все исправить.
– Такое больше не повторится, нутер. Обещаю.
– Вот и ладушки. А знаешь, кровь ведь и подсушить можно, а потом…
– Знаю. Тиу умеют. Но нутер не должен об этом говорить.
– Почему?
– Это тайна тиу и сберегателей.
– Ладно, считай, что я уже забыл.
– Тогда я тоже забуду, что нутер сказал про кровь.
Помолчали. Я подбросил дровишек в костер. Искры – столбом до неба! И остались там россыпью звезд. А Санут собрался баиньки.
– Нутер, я могу попросить?
– Проси.
– Научи меня готовить то, чем я кормился сегодня.
– Запросто. О, я придумал тебе наказание!
– Какое?
– Ты будешь готовить и для меня тоже. Согласен?
– Да, нутер.
– Тогда слушай.
Рассказал сначала свой рецепт, потом Михеича, следом и то извращение, что Вован считает кровяной колбасой. Заодно и случаи вспомнил, про то, как я эти рецепты узнал. Крант слушал внимательно. А под такого слушателя и до утра проболтать можно.
На небе рассвет уже проклевываться начал, когда я рот закрыл. Да и кувшин уже опустел. С рулминой. Ну за неимением красного можно и белого попить.
– Нутер, а я могу других сберегателей научить так кормиться?
– Учи. – Я поднялся, потянулся, хрустнул суставами. – Засиделись, однако. Как встретишь, так сразу и научишь…
– Прости, нутер, я уже.
– Что уже?
– Научил.
– Кого?!
– Ближайшего из нашей десятки.
– Ну и где он? Чего-то я никого не вижу…
– В Инопре. А она уже дальше весть пошлет. До кого дотянется.
– Подожди, а Инопра – это где?
– Там, где ты дал мне плащ.
– Ага.
Ну хоть теперь удосужился узнать, как город Ранула обзывают.
– Но до него же хрен знает сколько дней!
– Прости, нутер. У меня слабый дальний голос.
– Слабый? Ну-ну. А у других сберегателей он тоже есть?
– У всех есть.
– Я так понимаю, ты с «сестренкой» своей связался.
– У сберегателей нет сестер. И нет братьев. Только нутер.
– Нутер приходит и уходит, а клан остается.
– У оберегателя нет клана. Только нутер.
– Нутер не будет жить вечно.
– Сберегателей учат умирать. Правильно. Чтобы беречь дух нутера и после смерти.
– Ладно, Крант, замнем этот гнилой базар. А то Малек услышит, скажет, что крыша у нас с тобой съехала.
– Не услышит.
– Почему?
– Спроси его.
Спросил. Просто из любопытства.
Оказалось, мы с Крантом всю ночь просидели молча. Только пили да на небо глазели.
Давно я так не напивался. До акустических галлюцинаций. Завязывать надо. С белым вином.
На следующий вечер Крант угостил меня охотничьими колбасками. По рецепту Михеича.

 

10

 

Завтра мы будем в гостях у Надыра. Если удача не отвернется от нас.
Блин, с такими попутчиками и сам суеверным станешь!..
А сегодня мы возле речки остановились. Стумной, как сказала жена Меченого. Довелось вот увидеть ее за работой. Да-а, такое не скоро забудешь.
Без одежды стумалу я уже видел. А вот как она снимает ее…
Пожалуй, такую «дэвушку» Рустам допустил бы к шесту.
Было дело, пришла к Рустаму одна, на работу устраиваться. Ну разденься, пройдись, подвигайся, а потом – «нэт!». Мол, плохо танцуешь. А она: «Я не танцовщица, я бухгалтер!» Хорошим бухгалтером, кстати, оказалась. Рустам хвалил.
А стумала – хорошей танцовщицей. Или, как пишут, исполнительницей экзотических танцев. Рыбке, оказывается, они тоже нравятся. И стрекозам, что роем летали вокруг стумалы. И рыба из воды вылетать начала. Посмотреть типа, чего деется на свете белом. Вот ее на лету и брали. Специальным копьем. В глаз. Как белку Михеич берет. Чтоб шкурку не попортить. Шкура у стумы не меньше мяса ценится. А в гости собираешься – хорошее угощение готовь. И подарки.
Вот наша рыбачка и старается, выплясывает на камне посреди реки. А «рыбаки» с соседних камней работают. И с берега.
Не любят здесь в воду заходить.
Когда-то, сразу после Войны, вошедший в воду, «что видела звезды», мог не выйти из нее живым. Или умереть через несколько дней. В страшных мучениях. Сколько времени уж прошло, вода давно очистилась от яда, а привычка ее бояться осталась.
А стумала разошлась не на шутку! Крутится, вскрикивает, волосы летают… Не понимаю, как мужики при этом спокойно рыбачить могут? Да на такое действо смотреть надо и смотреть, – вряд ли надоест. Или сгрести эту бабу с камня и… за ближайший куст.
Я смотрел. Потом Марла подошла. Если мне нечем заняться, сказала, то она быстро мне дело найдет.
Вообще-то я не против этого «дела», но гербарий собрать кроме меня некому.
Ко мне ведь не только с вывихами и ранами ходить стали. Лекарь тут мастером на все руки считается. И брюхо исцеляет, и роды принимает, и застрявшую в горле кость вытаскивает. А то и за советом идут.
Это я для того столько учился, чтоб домашним доктором заделаться? И утешителем по совместительству? Блин, Лёха Многодобрый… Да дружбаны животы надорвали бы со смеху.
А в сумке прежнего лекаря сам черт ногу сломит. Узелочки, мешочки, а в них пыль какая-то. Если по-нормальному, то подписывать все надо было. Или не мельчить в такую труху. Вот как мне теперь различать препараты? По запаху? Так тут не все нюхать можно. За некоторые травы в перчатках и с прищепкой на носу берутся. Или мне монетку бросать? Типа «орел» – внутрь, «решка» – для наружного применения. Так после такого лечения пациент и ласты откинуть может.
А оно мне надо? Портить имидж крутого целителя?..
И ведь никаких записей у лекаря не осталось! Писать не умел или конкурентов опасался? А ты, значит, Лёха, как хочешь и можешь. Хоть с помощью ножа запор лечи. Вот ведь хренов конспиратор!..
Ладно, о мертвых или ничего, или ничего плохого. Пусть земля ему будет… Нет! «Легкого пепла и попутного ветра» здесь желают.
Так что лети, коллега, куда тебе положено. А дядя Леша уж как-нибудь выкрутится. Сам травок насобирает. Своими собственными. Спасибо Нилычу, научил этот бурьян чувствовать. Будто знал старик, чего меня ждет.
Эта долинка не только стумой богатая. Землица здесь тоже есть. Голубая. От ожогов она хороша. От ядовитых. Ишельных. Змеюшка есть тут такая. Маленькая. С полосатым брюхом и рожками над глазами. И не кусается она, ядом прыскает. Рана как от кислоты получается. Сначала. А если не лечить, заражение обеспечено. Со всеми вытекающими…
Листья Тиамы тоже от ожогов помогают. Они много от чего полезны. Но уж очень сильное средство! Не всем рекомендуется. У некоторых температура потом бывает. Высокая. И бред начинается.
Да и не годится листья на такую ерунду переводить! Все равно что Пал Нилыча позвать, вместе со мной и всей бригадой, ради банального фурункула.
Дорогие это листики, редкие; некоторые лекари раз или два в жизни их видели. Да и то в чужих руках. А я от доброты душевной налево их и направо раздаю. И почти бесплатно. Завязывать надо с такой добротой. Пока никто не помер.
А с листьями этими странная история получилась.

 

Приснилось мне как-то, что собираю я их. И не все подряд, а особые, отборные. Не сам собираю, а с помощником. Вернее, это я помощник, а он совсем даже наоборот. Объясняет, показывает, я только киваю да листья в мешок пихаю. Мешок с маленькую такую подушку получился. Я бы еще добавил – место в мешке осталось – так у помощника время вышло. Я мешок Машке сунул – она тоже в том сне была, – а сам прощаться стал. И только тут заметил, что похожи мы: я и тот, с кем листья рвали. Такой же рост, та же комплекция, такое же выражение морды лица, только кожа у мужика черная. Как гуталином намазана.
На прощание этот черный мне подарок сделал. Браслет. На руку. Крутейшая вещь. Я тоже в долгу не остался. Вот только убей – не помню, чего такого ему подарил. Но без подарка реально не оставил! Расставание вышло то еще, словно с братом-близнецом прощался. На всю оставшуюся.
Самое прикольное – утром я даже не вспомнил этого сна. Не до того как-то было. Мы со Столба убирались в такой спешке, словно срочную эвакуацию нам объявили. Да еще пинок под зад дали. Для понятливости.
Только в гостинице, когда Машка вернула мне мешок, я вспомнил свой странный сон. Не было у меня еще такого, чтоб из сна разную ерундень тягать. А тут и листья, и браслет. Нашелся-таки «подарочек» черного. Все это время у меня на руке был. А я его вроде как и не замечал. Даже когда купался. Хороший такой подарок, памятный – хотел снять, так чуть руку не оторвал. Словно врос он в нее. А если браслет еще кому глянется? Резать ведь придется. И неизвестно, что первое ампутируют: руку или голову. Простой это мир, если я Машку правильно понял. Или ты – или тебя. И по-другому не бывает.
И попрощались мы с Машкой очень сдержанно. Объятия и поцелуи оставили до следующей встречи. Адресами и контактными телефонами обмениваться не стали. Типа судьба сведет, если захочет. А не сведет… уроним скупую слезу и будем всю оставшуюся жизнь… счастливы.
С чего это Машка мне вдруг вспомнилась? А вот глянул на рыжие метелки и будто ее лохмы увидел.
Так вот же они, цветочки от запора! То-то наш Асстар… как там его дальше? – обрадуется. У него ведь свой запасец кончился, ко мне сунулся – а нету! Решил, наверно, что я из жадности не дал. Или из вредности. Порадую его сегодня вечером. Ой как порадую! А если он не знает разницы между свежим сырьем и сухим, то это уже его проблема. Ну и моя, когда он придет ко мне со своим проносом.
– Крант, ты за мной не ходи. И одолжи любимому нутеру перчатки. Я тебе новые потом куплю.
А вместо респиратора и шарф использовать можно. Помыться потом, конечно, придется. И одежду хорошенько потрясти.
Ну купаться я люблю. А одеждой Малек займется. У него на эти цветочки иммунитет должен быть. Хороший иммунитет у ипши. Почти против всего. Кроме смерти.

 

11

 

– Давай, Асс, не томи…
Колдун примостился возле моего костра, протянул к огню руки. На лицо загадочную задумчивость нацепил. Сидит, да еще тяжкие вздохи иногда издает. Типа трудно было, но сделал, чего смог. Все терпеливо смотрят спектакль одного актера, только у меня выдержки едва хватает. Уж слишком часто стал поглядывать в мою сторону коротышка: то на меня, то на огонь. А глазки радостно так поблескивают, и ладошки он нет-нет, а потирает. Не иначе как устроил мне какую-то подлянку…
Неужто обиделся за свежую желудочную травку?.. Так если не знаешь, как приготовить, – спроси! Дешевле ж станет!.. Не пойму я этого рыжего: то дай, чтоб было, то – чтобы не было.
И за что меня колдун так «любит»? Прям как язык горячую сковородку. Ничего ж не остается, как отвечать взаимностью…
Последний тяжкий вздох после моего «давай, не томи…» и тихий, скребущий по нервам голос:
– Они позволят нам пройти к Дороге.
Хорошо. Возвращаться не придется. Меньше шансов напороться на засаду.
– Чего еще?
Задумчивое потирание ладошек.
– Нам дадут проводника.
– Еще чего?
– Припасы.
– И?..
– Охрану.
Много жратвы и охраны не бывает… Ладно.
– Это все?
– Еще поалов дадут.
Ага. Взамен наших подранков и убитых. Тоже хорошо. Но…
Даже до самого тупого начало доходить. Зашевелились, руки щупают пояса, кто к оружию потянулся, кто к деньгам. В горах, как и в любой дороге, слишком щедрый попутчик – опасный попутчик. Чем больше он обещает, тем дороже платить приходится. Опаснее его только слишком добрый. В неподходящий момент может пожалеть врага, и всех тогда порежут. Этого «добренького», кстати, тоже. Чтоб совестью не мучился. Не для всех она химера, эта совесть, некоторые еще верят в нее.
– Ну и чего с нас хотят поиметь за все это?
Колдун делает вид, что не понимает меня. Первоидущий переводит. Слов в его вопросе куда больше, чем в моем, но смысл тот же самый. И на фига тогда говорить дольше?
– Племени нужен целитель, – изрек коротышка и изобразил на морде сострадание.
Ага, щазз все брошу и поверю. Пожалел мужик собаку: по сантиметру ей хвост купировал. Целый день.
– Они хотят, чтобы нутер остался? – Крант знает мое имя, но для него я – «…благородная особа древнего рода незапятнанной репутации и неисчислимых достоинств». И плевать, если это не совсем так. Кому нужна эта правда? Кранту? Ему-то меньше всего. Я – его нутер, для службы которому Кранта родили и натаскали. Заставили искупать грехи клана, идти против своей природы. Вампир-телохранитель, разгуливающий под солнцем… что может быть естественнее?..
Пока на меня нахлынуло философское настроение, колдун держит паузу. Столько, сколько может. Насколько хватает смелости. Крант редко задает вопросы, но когда он делает это, его собеседник становится очень разговорчивым. И умудряется вспомнить даже то, чего, кажется, и не знал.
– Не он – его ребенок. – Крант продолжает смотреть, и рыжему приходится говорить дальше: – Шаман хочет, чтобы он разделил шкуру с целительницей.
– Чего сделал?..
Никто не собирается мне объяснять, как я должен делить эту шкуру и зачем. Колдун продолжает болтать, словно и не услышал меня.
– Она слабая целительница. Камень и землю почти не чувствует, больше травы. Но другой у племени нет. И у соседей тоже. А он… шаман сказал, что он сильный целитель. Сильнее шаман еще не видел. Его дети тоже станут целителями. Может, не такими, как он, но силы у них будет много и…
– Подожди, Асс! Я что, переспать должен с этой целительницей?..
До меня начинает доходить. Кажется.
– Нет, не спать! Племени нужен целитель. Спать нельзя!..
– Вот и я о том же!
Рыжий замолкает и пялится на меня, как на идиота. А я на него. Точно так же.
Блин, он что, русского языка не понимает?! Потом вспоминаю: конечно же не понимает! И от этого я злюсь еще больше.
Породу им типа надо улучшить! Мичуринцы хреновы!.. А я им за племенного быка тут или как?.. Так почему только одну телку предлагают? Надо сразу десяток, два десятка!.. Бык-рекордсмен покрыл пятьдесят коров с помощью зоотехника Николая Хрюева. А может, и у меня помощник будет? Тот же самый шаман хотя бы. Вот покамлает он, и меня на пятьдесят две телки хватит. Чего мелочиться?! Если племени надо…
Верчу в руках какой-то прутик, наматываю его на пальцы. Он гнется, но не ломается. Ломаю, блин, ло-о-омаю!.. Сломался! В огонь его!..
Костер полыхнул сине-зеленым. И сразу же ахнуло так, что в ушах зазвенело, а перед глазами бабочки залетали. Радужные.
Я потряс головой, проморгался и уже потом заметил, что стою, а не сижу. В трех шагах от своего камня. Остальные мои гости еще дальше. И пялятся на меня, как на труп отца Гамлета. Годичной свежести. Колдун наш «многоумный» вообще в пяти метрах обнаружился. Над землей. В бледно-желтом светящемся шаре.
– Крант…
Оберегатель стоит за левым плечом. Может, все время там был, может, только подошел… Быстро он двигается. Иногда. Я не всегда замечать успеваю. А реакция у меня хорошая. Хирургу с плохой реакцией лучше в морге работать: там клиенты уже никуда не спешат.
– Крант, что это было?
– Не знаю, ну…
– А кто знает?
– Он. – И палец Кранта прицелился в желтый шар.
Смотрим на медленно опускающегося летуна. Его ноги касаются земли, и сияющая оболочка гаснет. Словно лампочка перегорела. Но желто-зеленая физиономия и непривычно круглые глаза остались без изменения.
– Асс!
Колдун зажимает рот ладонью и ковыляет в сторону. Через несколько шагов падает на колени, сгибается в земном поклоне – обязательный ритуал после полета? – и…издает характерные звуки. Знакомые. Мне тоже так «хорошо» иногда бывало. После реального отмечалова. Но блевал я обычно как культурный человек в унитаз и за закрытой дверью. А этот?.. Блин, сплошной натурализм и варварство.
Сажусь возле костра. Горит нормально и цвет у огня обычный. Остальные подтягиваются, устраиваются на своих местах. Последним подходит колдун. Бледный, глаза слезятся.
– Ну и какого?.. – спрашиваю его.
Он шмыгает носом.
– Всегда со мной так. Оторвусь от земли и… Проклятие какое-то на мне, – тяжело вздыхает.
От него воняет кислятиной. Протягиваю пиалу белого. Пусть хоть рот промоет. А коль опять блевать вздумает – рулмину не так жалко, как красное.
– Ну на реке я тебя видел… А как на море?
– Только взойду на корабль, и сразу проклятие находит меня. Самые сильные амулеты не помогают. – Колдун качает головой и тут же прижимает руку к животу. Меченый быстро отодвигается. На всякий случай. Но его сосед не торопится; задумчиво прислушивается к чему-то, гладит свое пузо.
Да не-э, обойдется. Это дело или сразу, или вообще не будет.
– Вестибюлярка, Асс, у тебя слабая.
– Что у меня?.. – Он смотрит на меня большими глазами, но уже не такими круглыми.
– Укачивает тебя, говорю. Вот и все проклятие.
– А снять его можно?
– Тренировками. Долгими и упорными. Многим помогает. Но не всем, предупреждаю сразу.
– А мне поможет?
– Не знаю. Пробовать надо.
– А что надо делать?
– Про «что делать» потом поговорим. Сначала про костер мне расскажи. Знаешь, чего туда попало?
– Знаю. – Энтузиазма у колдуна сразу поубавилось.
– Ну и… – приходится ускорять процесс. А то ведь до утра тяжелые вздохи слушать будем.
– Дерево драбл попало.
– Что, целое дерево?
– Нет. Только веточка. Тонкая.
– Угу. Веточка… И драбл всегда так взрывается?
– Не знаю.
– Как это «не знаю»?..
– Драбл не бросают в огонь.
– А куда его бросают?
– В вино.
– Зачем?
– Чтобы быстрее заснуть.
– И видеть сладкие сны… – Это я пошутил, но по тому, как заерзал коротышка, понял, что попал в точку.
– Да, видеть, – шепотом признается он, наклоняясь в мою сторону.
Хорошо хоть вином от него несет. Мы и так негромко говорили, а тут уж совсем на интимный шепот перешли. Наверно, очень уж сладкие сны дарит этот драбл.
– Что, целый прут так и бросают?
– Нет. Только две крошки.
– Асс, не заметил я, чтобы драбл крошился.
– Он не крошится. Пилится. Особым ножом. И очень медленно.
– А сломать?
– Ни сломать, ни отрубить. Драбл крепкое дерево. Очень крепкое.
– А как же я его сломал?
– Не знаю. – И грустно так вздохнул. Будто его последней радости в жизни лишили.
– Ну ладно, к черту его крепость!.. Ты вот что мне скажи: как этот драбл возле меня оказался? Твой, кстати, драбл!
За спиной наметилось шевеление.
– Подожди, Крант. Пусть сначала ответит.
Рыжий сжимается чуть ли не вдвое. Втягивает шею. Как черепаха. Только вместо панциря – халат. Голос сипит и прерывается…
– Я… я уронил его. Случайно… Когда беседовал… С уважаемым Крантом.
Ты его хоть «уважаемым», хоть «горячо любимым» называй, вряд ли что-то изменится.
– Уронил, значит?..
– Да.
– А я, значится, поднял?..
– Да.
– И стал крутить в руках?..
– Да.
– А ты, значится, ничего не сказал. Не захотел.
Колдун опять кивнул головой, как кивал уже несколько раз, и тут же лязгнул зубами, останавливая очередное «да».
– Я… я не успел!
– Неужели?..
Вкладываю в вопрос побольше недоверия. Хотя куда мне до Ларки? Вот уж кто виртуоз! Когда она говорит свое «неужели?» – в собственном имени начинаешь сомневаться.
– Не успел! – Голос у рыжего срывается.
– Я люблю сидеть у костра. Подбрасывать в него ветки. Ты это знаешь. Осталось подсунуть мне драбл. И не успеть сказать, что он взрывается в огне. Очень удобно. И… некого винить.
Я смотрю на огонь и разговариваю с ним. Спокойно так. Ни злости, ни раздражения. А коротышку почему-то трясет. Видно мне краем глаза. Остальные молчат и не двигаются. Нагнетают обстановку.
– Так было дело, Великий и Непогрешимый?
– Нет, не так! Не так! Не хотел я твоей смерти!..
– Ага. Не хотел. Потому что ты очень любишь меня.
Колдун вздрагивает, крутит головой. Словно горло ему пережало, – воротником, в котором его шея торчит, как градусник в стакане. Скажи колдун «да», и это будет ложь, известная всем, даже камням под нами. Скажет «нет», и Крант его на куски порвет. За покушение.
– Потому что драбл стоит десять сабиров! – вскрикивает Асс. В его голосе страх перемешался с обидой.
– Так уж и десять?
– Девять. – Страха становится меньше.
– А если поторговаться, так и за восемь можно купить?.. – Молчаливый кивок. – Или за семь?..
– Нет! За семь он не продал. И проклятия не испугался!.. – Вот теперь в голосе только обида.
Первоидущий прикрывает рот рукой. А глаза щурятся. Как от дыма. Или от смеха.
Все-таки восемь квадратных это не слабые деньги. Пару сезонов на них можно жить. Не голодая. И не скучая. А если быть чуть скромнее, то и на три хватит. И все это богатство в огонь. Одним махом. Абыдно. И на компенсацию надеяться глупо.
Короче, поверил я этому убогому. Не станет он столько тратить, чтобы сделать мне кузькину мать. Удавится скорее. Если не сможет подлянку такую придумать, чтоб чужими руками меня… И на халяву. А еще лучше, чтоб доплатили. Ему. И побольше.
Хотелось бы посмотреть, как он продавал меня шаману. Наверно, и в некрологе столько хорошего обо мне не скажут.
– Шаману тоже обо мне разболтал?
Можно было и не спрашивать. Кто же еще?
– Он знал, что ты с нами! Еще до нашего прихода знал!.. Он же шаман этой земли!
– Ну да. И камни нашептали ему, какой я великий лекарь…
– Никто не шептал! Он сам… Только посмотрел, и все понял.
– Чего понял?
– Не знаю. Он шаман…
– А ты колдун. Вроде как.
– Да. Я колдун! И я могу то, что ему не по силам!
– Ну а он то, чего не можешь ты. Так?
Коротышка замолчал. Глянул на костер и тут же отвернулся. Не любит он смотреть на огонь. И на воду тоже. Все с песком и камешками возится. Гадает он так типа…
– Ладно, пойду к шаману. Узнаю, чего ему от меня надобно. Реально. И в мелких подробностях.
– Удачи, – говорит Марла. – И береги задницу. Хотелось бы за нее еще подержаться.
Научилась. У меня. Плохому. Быстро это она.
– Постараюсь, – отвечаю. Не оборачиваясь. Знаю, что и так услышит.
Крант идет за мной. Не шуршит, не дышит. Умеет он становиться тенью. А попробуй вечером тень разгляди. Без света. Даже если знаешь, что она есть. Даже если это твоя собственная тень.

 

12

 

Шамана я нашел быстро. А чего его искать? Спросил, и показали. Вот только провожать не стали. Не ходят к шаману в гости без приглашения. Особенно ночью. Уважают. Или боятся. А может, и то и другое. Я вот поперся. Без приглашения. Бояться? Мне? Так вроде не из-за чего. Да и уважать пока не за что. Короче, познакомиться я направился. За жизнь потолковать. Да и узнать, что к чему. Все-таки не каждый день меня без меня женят.
К шаману не в пещеру какую лезть пришлось, где надпись на входе имеется: «Оставь надежду всяк…» – всего-то на горку подняться. Плевое дело! Я кочки выше видел.
Начал подниматься…
Блин! Крутая горка попалась. Почти отвесная. Шаг вперед, два вниз…
«Чего тут думать, прыгать надо»?.. Не-э, не мой метод. Пусть тот прыгает, кому силы девать некуда. У кого кроме силы ни фига больше нет.
А Лёха Серый вокруг погуляет, спокойно воздухом подышит, другой подъем поищет. Вряд ли шаман туда-сюда на воздушном шаре летает. И других на нем катает. За отдельную плату. Да и просителей-почитателей лучше дома принимать. Где и стены, как говорится, помогают. И вся та «бижутерия», что на них висит. А какой же это шаман без цацек-бряцек?..
Если как следует поискать, то все найти можно. Было бы время и желание. Нашлась и дорога наверх. Какой-то добрый человек веревку натянул. С узлами. И замаскировал ее. Наверно, чтоб пейзаж не портила. Трудно сказать, как днем она выглядела, а вот вечером, да при восходящей луне… Будто нитка в свете фар.
Проверил я эту «нитку» на прочность и наверх полез. А тут Крант сзади зашипел. Пришлось спускаться, смотреть.
Не понравилась Кранту эта веревка. Или это он ей не приглянулся?.. Только взялся оберегатель за нее, и тут же следы на ладонях заполучил. Горячие и вспухшие. А вот мои грабалки в полном порядке оказались. Не за все, как оказалось, нортору можно хвататься. И перчатки не для красоты у него имелись. А я, придурок, обещался новые ему купить и не купил. А хороший… вампир из-за меня пострадал.
– Крант, за мной не иди. А знаешь, как лечить свои руки, лечи.
– Нутер, я твой оберегатель.
– Мой. Вот и следи, чтоб никто не поднялся здесь и сзади на меня не напал. Пока я с шаманом общаться буду.
– Нутер, шаман…
– Шаману я нужен живой и дееспособный. Так что оставайся.
– Но…
– Крант. Это приказ.
– Да, нутер.
– Вот и ладушки.
Поднялся.
Сначала трудновато было, потом втянулся, попал в ритм, да и света больше стало.
Привык я уже к зеленой луне. Мягкий у нее свет. И какой-то спокойный. Как дома у настольной лампы. Или у светофора, что подмигивает зеленым глазом: «…вперед, Лёха, путь свободен».
Путь мне действительно никто не преградил. И на спину не прыгнул. Типа стой, куда без пропуска, в запретную зону!..

 

Так от одного костра я попал к другому. Где тоже компашка имелась. И умные такие разговоры велись. Вечер вопросов и ответов у них был. Вопросы те еще. Я один только услышал, но если и остальные такие же, то нескучно шаман живет. Прикалывается по полной программе над своими учениками.
Святое дело! Нилыч тоже частенько подшучивал надо мной. И поначалу меня это, мягко говоря, напрягало. А когда напрягать перестало – Нилыч и подшучивать перестал.
– Почему мудрец, присевший над ручьем облегчить желудок, видит плывущие по воде листья, а глупец только то, что извергла его утроба?
Жаль, ни одного ответа я не услышал. Задумались вопрошаемые. А чего тут думать?
Однако оригинальные контрасты в этом мире. Мост через реку или трещину тут запрещен под страхом смертной казни, а досточку через ручей перебросить и «утробу с нее облегчить» – да пожалуйста! В любое время.
– Наставник, а у этой загадки есть ответ?
– Есть, Тикунэ. Надеюсь, ты уже догадался?
– Почти, Наставник. А можно ма-аленькую подсказку?..
Шаман хмыкнул. Хитро улыбнулся. Или это тень от костра пробежала по его лицу?
– А в какую сторону они смотрят: по течению или против? – Это мне за каким-то хреном понадобилось рот открыть. Четверо у костра очень внимательно посмотрели на меня. А я – на них.
Старик обычной наружности – старый, худой, загорелый. Или смуглый. И одет обычно: короткий темный халат, широкие штаны, какие-то чуньки на ногах вместо сандалий. Так здесь многие одеваются. А вот рыжие лохмы в десять косичек заплетают очень даже немногие. Вернее, я первый раз такое увидел. И висюльки на косицах какие-то привешены. Блин, вроде бы солидный мужик, в почтенном возрасте, а выглядит совсем несерьезно. Еще и загадки такие загадывает! А рядом три пацана сидят. Не старше Малька. Тоже одетые в халат, штаны и чуньки, только прическа у всех троих другая – всего две косицы. Да и те шнурками перевязаны.
Если по-нормальному, то мне надо было присмотреться к этой компашке, а уже потом умные мысли вякать. И почему это сначала я бываю быстрым, а уже потом думаю?
– Это не подсказка, уважаемый, это ответ. Подходи, садись, я тебя ждал.
Ну подошел, сел. Если так вежливо приглашают. Отчего ж не уважить старость?
Пацаны подвинулись, освободив мне место рядом с наставником.
Ждал, говорит?.. Может, и ждал. А может, умную морду сделал перед учениками. «Ждал…» Типа хочешь верь, Лёха, не хочешь – попробуй проверить.
– Ты уже слышал эту загадку?
– Нет, уважаемый, только что от тебя впервые. – И улыбаюсь старику. Тоже двусмысленно. Мол, хочешь – верь, не хочешь – твое дело.
Посмотрел на меня шаман (а кто еще здесь может такие разговоры разговаривать? В такое-то время…), нежно так посмотрел.
Разные бывают взгляды. Тяжелый, наглый, призывный, а вот у старика этого он был мягкий. Как пальцы у старого и опытного врача. Что пациента до самого нутра прощупает и больно не сделает.
Не люблю, когда во мне копаются. Даже если мягко и нежно. Как психиатр своими вопросами. И не терплю!
Шаман кивнул, будто мысли мои услышал. Подбросил пару веточек в костер. Запахло хвоей и еще чем-то. Приятным. На огонь старик засмотрелся, и с ним стал разговаривать. Точно один в ночи остался. Ни меня, ни учеников. Хотя пацаны и вправду куда-то подевались. Я и не заметил, когда они ушли. Если не приглючились мне все они.
– Странные боги тебя создавали, уважаемый. Вложили в тебя много зла, добра и равнодушия. А всего остального дали по капле и песчинке. Не хотел бы я быть твоим другом. И врагом твоим не хотел бы стать.
Знакомая, короче, песня. Пал Нилыч тоже говорил: «Вы очень мстительный человек, Алексей. С гипертрофированным чувством справедливости и…»
Ну не объяснять же всем, что мама не очень меня хотела, когда я был в пренатальном возрасте. А папа очень не захотел маму, когда она была в «интересном положении». Вот и получили то, что замесили. Но кого колышут мои проблемы, кроме меня самого? Да и не считаются они таковыми в моем мире. Так, мелкими неприятностями, на которые и внимание обращать вроде как не принято. Нормальному мужику. А в этом мире те, кто заморачивает попутчиков своими проблемами, долго не живут.
Типа Дорогу осиливает не только идущий, но и ведущий Даже поговорка тут имеется: «Не можешь идти с караваном – не начинай свой Путь. Не можешь вести караван – не выходи на Дорогу!»
«Дорога» и «Путь» здесь произносят уважительно, как бы с большой буквы. И смысл у поговорки намного больше. Что-то типа: «Не можешь жить, не мешай другим, или тебя быстро отправят на внеочередное перерождение». Правда, не все верят в перерождение. Но это уже их проблема. То есть моя.
– А почему боги, уважаемый, а не Бог? – Это я у костра спросил, не у шамана.
– Ты знаешь о Едином? – Вот теперь шаман уставился на меня. И мне не надо поднимать голову, чтобы убедиться в этом.
– Знаю.
– Немногие знают, что все боги и демоны – это только маски, которые Единый надевает, когда пожелает.
– И религиозные войны придумал тоже он.
– Откуда ты знаешь?
– Он сам мне сказал.
– Тебя не зря называют Многомудрым.
– Это не меня, а…
– Тебя!
Спорить со стариком я не стал. Я к нему не за тем пришел, а поговорить. За жизнь. Свою в том числе.
– Надеюсь, Многоуважаемый простит мой вопрос и удовлетворит мое любопытство?
Блин, каким я вежливым могу быть, если очень надо.
Шаман слегка улыбнулся и наклонил голову. Тоже слегка. И неторопливо так. Типа ты спрашивай, спрашивай, а уж мы посоветуемся и решим: прощать тебя или чего другое с тобой сделать.
Ладно, рискнем.
Очень уж старик мне колдуна напоминал. Асса. Такой же рыжий, худой, невысокий. Вот только спокойный. Недерганый в смысле. Чувствуется, что дед тоже может быстро и круто реагировать. Если понадобится. Но редко это «понадобится» бывает. Не доводит шаман дело до конфликта. Умеет притормаживать на поворотах. Колдунчику нашему еще учиться и учиться. Далеко ему до этого профи, очень далеко. А еще старик на тех, что «с дороги», похож. Которые немного потрепали наш караван.
Вот я и спросил. Трудно жить любопытному. Спокойно. И долго.
– Тебя не зря зовут Видящим. Сумел отличить тисла от ми-ту.
– А почему ты…
– Здесь, а не среди тисла? Это долгая история.
Не про то я хотел спросить, ну да ладно.
– Так и ночь не короткая, Многоуважаемый.
– Ты прав. И ночь умеет слушать. – Еще одна ветка полетела в огонь. Запахло почему-то спелым виноградом. – Моя мать, да будут остры ее зубы и густа шерсть, была грелкой Главного шамана, а потом Дорога позвала ее…
– Грелкой? Омлакс?
– Нет. Просто грелкой. Среди тисла нет рабов. Каждый с радостью служит своим шаманам. Пока может. Моя мать служила четыре сезона. Потом она пошла очищать Дорогу от слабых и глупых.
Так вот как это называется… Типа санитаров караванной тропы. Ладно, не отвлекаемся на формулировки.
– Удача отвернулась, и они стали пленниками, – продолжил свой рассказ шаман. – Но одну пленницу не убили сразу, как всех остальных. Она и стала потом моей матерью. Один глупый муж взял невольницу в свой шатер.
– Думаю, она была молода и красива. А мужику нравились рыжие и компактные девчонки.
– Да, она была очень красива. Но ее не убили и потом, когда глупец разделил с ней подстилку. Он не смог отличить тисла от ми-ту.
– Думаю, это была последняя ошибка в его жизни.
– Да, не могут глупые путы удержать тисла, когда Сануг шепчет: «Изменяйся… беги…» Пленница изменилась и убежала.
– А ее не догнали и не нашли.
– Не догнать ветер над Дорогой. Не найти Песчаного Кота в Песках. Ветер сделал тисла быстрыми, Кот научил охотиться…
– А после того плена родился ты, так?
– Главный шаман приказал моей матери родить меня.
– Приказал?
– В ночь побега пленница убила двоих. Вторым был ученик шамана, что пытался помешать ей. Другого шамана, не тисла. Она не знала, что он ученик шамана. А Главный шаман узнал. Он приказал родить нового ученика шамана и отдать вместо убитого. Чтобы Ветер и Кот не прогневались на тисла.
– И она смогла? Притом именно шамана?..
– Первый муж матери был сам Главный шаман. И второй муж матери был шаман. У меня дух шамана и тело шамана. Я не мог родиться никем другим.
– И она сразу отдала?..
– Три сезона мать растила меня, потом понесла в соседний клан. Их шаман знал, что у тисла растет его новый ученик. Он позволил моей матери пройти по его землям. И покинуть их. Не стал останавливать…
Да-а, история. Не знаю, правда, зачем старик мне ее рассказал. Я не биографию его спрашивал. Другое. А его вот на воспоминания растащило. И не со мной он разговаривал – с огнем, звездами и ночным ветром. А ветер мне захотел нашептать. Или огонь. А мог и не захотеть…
– Я просил Кота и Ветер привести в мое племя сильного целителя. Я приказал Надыру: иди ищи и ничего не жалей…
– Надыру? Слышал, был в его караване лекарь.
– Надыр пожадничал. Как купец. Взял хорошего лекаря, но не самого лучшего…
Ага, типа зачем платить больше?..
– Он забыл, что лучший товар не бывает дешевым. Ветер и Кот наказали Надыра за жадность. Руками тисла наказали. Ноя обещал Надыру защиту, и Дорога привела тебя к нему…
Классная интерпретация прошедших событий: не выполнил приказ – наказали, но обещались помочь – и помогли. После наказания. Умеет дед правильно объяснять случившееся. Не подкопаешься. Типа шаман всегда прав, потому что он шаман. А рассказчик продолжал:
– Шаман просит и Санут слышит его. Я просил самого сильного лекаря и пришел ты. Я недолго просил. Сезон просил, два просил… Мой Наставник был хорошим шаманом, но силы у него было меньше. Он девять сезонов просил ученика. И целительницу слабую выпросил…
– Так это с ней ты меня?..
– И дочь ее не так сильна, как надо моему племени…
– А-а, дочь… Ну это другое дело.
– …Они сильные воины и сильные охотники. Видящие тоже не самые слабые, но целители…
– А шаманы?
– Среди тиу нет шаманов.
– Почему?
– Потому что они тиу.
А слон не летает, потому что он слон.
– Подожди, ты сказал «тиу»? А целительница ваша при чем? Или она тоже из этих?.. – И я провел три черты поперек груди. Шаман важно кивнул.
– Других тиу я не знаю.
– И ты хочешь нас?.. – Я одну ладонь положил поверх другой. И был удостоен еще одного кивка. Неспешного и невозмутимого.
– Блин, ну а… уважаемый, ты думаешь, у нас что-то получится?..
Старик даже отвечать не стал. Не снизошел. Похоже, он уверен, что результат будет, как и задумывалось. И обязательно на пользу клану. Мичурин хренов! Мне б его уверенность.
И вдруг вспомнилась детская загадка. Из первого класса еще. «Скрестил Мичурин кошку со слоном, и что получилось? Хана всем крышам получилась, вот что!»
Но смеяться будем потом. Завтра Или через день. Когда уберемся подальше от этого племени.
– Многоуважаемый, как бы это сказать… Я не смогу дать вашей целительнице ребенка. Даже если б очень захотел… – Блин, а я совсем не хочу. Даже думать не могу про такое без содрогания… – Видите ли, скрещивать меня с тиу все равно что птицу с камнем.
– Некоторые говорят, что видели каменных птиц.
Ага, а ёж тоже вроде птица, но, пока не пнешь его, он не летает.
– Многоуважаемый, мудрец точно знает, чему можно верить, а что стоит забыть, едва оно коснулось его ушей.
Хоть сборник поговорок составляй, в натуре!
Старик убрал свою хитрую улыбочку. Мол, за что купил, за то и продаю, – и сказал уже серьезно:
– Я не прошу от тебя детей, Многодобрый… – Блин, какого ж тогда голову мне морочить?! – Я прошу тебя стать первым мужем целительницы.
– Зачем?
– Чтоб она смогла выбрать второго из своего народа.
– А…
Не понял. Вроде не перевелись еще среди тиу мужики. Сам. своими собственными видел. И совсем недавно.
– Среди тиу мало целителей и почти все из них жены.
Блин, дошло. Кажется.
– А ваша целительница того?.. Ну она еще… ну не была с мужем?
– Я это уже сказал, но мысли Многодоброго…
Ну почему мне так «везет»? Я что, магнит для тощих, блин, и девственниц, или как? И чего бы такого сделать, чтоб они не липли ко мне?.. Первые два совета пропускаем, не озвучивая.
– Прости, многоуважаемый, а может, не надо всех этих сложностей? Первый муж, второй… я, потом тиу какой-то… Может, сразу с тиу и начнешь?
– Ты дашь дух ее детям, а тиу – всего лишь тело.
«Всего лишь», ну-ну. Попадалово то еще… Пал Нилыча бы сюда! Он верил в подобную ерунду. И с шаманом этим поговорил бы на одном языке. И дух «дал» бы тот, что надо. Уж он-то врач от Бога, а я так, погулять вышел.
– Ладно, многоуважаемый, твоя просьба мне понятна. Сделаю, что смогу. Когда Санут уйдет.
– Пока к целительнице дойдем, он уйдет.
– А к ней идти надо?
– А что ей у меня делать? Ее место в селении.
– Ладно, тогда идем.
Быстрее начну, быстрее закончу.
– Только той же Дорогой пойдем, что я пришел.
– Есть и другие, Многодобрый.
Может, и есть, спорить не буду, а может…
– Там меня сберегатель ждет.
– Ты правильно сделал, что пришел сам. Это место не для норторов.
– Я так и понял.
– Мудрец видит всю гору в одном камне, а глупец замечает камень, когда об него спотыкается.
Интересно, это меня похвалили или наоборот? И еще бы один вопросик решить…
Спросил. Чувствуя себя дурак дураком. А если не спросить, а потом окажется, что напортачил, еще и переделывать заставят.
Старик опять загадочно улыбнулся. И снизошел до объяснения:
– Есть ритуал. Она – жена, которую ты добивался несколько сезонов. Ты – муж, что победил всех соперников. Сильный муж, первый в ее жизни. А дальше…
Ясненько. Дальше, как у нас говорят, по обстоятельствам. Типа природа свое возьмет.
Ладно, пойдем посмотрим на эти «обстоятельства» поближе. И кто кого и за что брать станет, тоже посмотрим…
Однако и везет же тебе, Лёха! Как дело делать, так сам-один, а как подарки принимать – так весь караван огребет… И кто там болтал о справедливости в жизни? Вот его бы на мое место!

 

Назад: ПРОЛОГ
Дальше: ГЛАВА ВТОРАЯ