43
Я потянулся к топору, но вытащить не успел. Сзади навалился этот боров, обхватил меня руками и начал валить на землю, крича своим подручным:
— Быстрее! Веревки тащите!
— Ах ты гад!
Резко разогнулся и ударил его затылком в лицо. В нос не попал, но куда-то под глаз зарядил. Мужик охнул и слегка ослабил хватку. Вот тебе еще — каблуком по ноге! Если по подъему стопы врезать, то мало не покажется. Вырвался! Твою мать! Этот толстяк не так прост! Несмотря на боль, он успел вытащить нож и ударить меня в живот. Больно, но не смертельно! Кольчуга выдержала. Захват за кисть руки, рывок на себя и вбок. Резкий разворот полукругом, и он рухнул на землю. Рука болит! Да, это больно! Кисть на излом и носком сапога в позвоночник!
— Отдыхай!!!
Добить не успел, уже подбегали мальчики с железками. Запыхались, но алебарды держали уверенно. Эх, дьявол, как нехорошо! Тут топором не отмахаешься — пришпилят, как бабочку! Я повернулся и перемахнул через стол. Ребята хоть и дохлые, но шустрые — долго от них не побегаешь. Прижмут к стене, и все — поминай, как звали. Схватил табурет. Тяжелый, зараза!
— Пол-л-л-летай, птичка!
Табурет отправился в короткий, но удачный полет. Угодил в подбегающего парня. Жаль, не убил паскуду, но левая рука обвисла. Второй заревел, как ужаленный в задницу медведь, и вскочил на стол. Ткнул в меня своим кишкодером, но, слава богам, неудачно — я успел отскочить в сторону. Пока он пытался меня достать, оклемался и второй паренек. Шипел от боли, но соображал: решил обойти меня сбоку. Дела становились хреновыми. Ох не хватало мне парочки псов!
Удар! Едва успел отбить топором алебарду и бросился назад. Двор вроде и большой, но особо не побегаешь. Сам виноват — надо было сразу бежать в сторону конюшни. Тогда был шанс прорваться к воротам. Сейчас уже поздно. Да и толстяк зашевелился. Беррэнт дэ вьерн!
На площадке между двумя постройками я остановился. Развернулся и оскалился. Бежать некуда, а тут мы еще покрутимся. Пока вы будете своими палками размахивать, я одному из вас кишки выпущу! Твари продажные!
Парни уже бежали на меня. Сколько до них? Метров двадцать? А вот и толстяк поднялся на ноги. Крепко стоит. Одна рука висит плетью, но нож не потерял. Кажется, моя очередь бежать вперед.
Ну что же, твари! Бойтесь меня. Я иду…
— Хэльдаа-а-аррр!!! — заорал и бросился вперед.
Они остановились. Замерли, будто их молния ударила. Я бежал, но меня уже накрыла тень, закрывшая солнце.
— Дракон!!! — завизжал один из парней.
И тут же, поднимая клубы пыли, во двор опустился дракон. Каким-то чудом не зацепив меня своими крыльями. Сшиб бы и не заметил.
— О боги…
Я никогда не видел, как дракон убивает людей. Это был змеиный бросок. Оскаленная пасть щелкнула. Дракон схватил одного из нападавших и мотнул головой. В сторону отлетела половина тела. Мне ничего не оставалось, как стоять и смотреть на эту бойню.
Еще один парень пытался убежать, но дракон выгнул шею, словно кобра, и ударил еще раз. Человек просто исчез. От него осталось два обрубка, которые можно было назвать ногами. Какие-то кровавые ошметки.
Толстяк бросил нож и спрятался под стол. Слабая защита, если не сказать больше. Но он был дракону не интересен. Ящер повернулся ко мне. По морде стекала кровь. Посмотрел и тряхнул головой:
— Отбрось сострадание, северянин. Я не всегда буду рядом.
Потом он ударил крыльями и тяжело взлетел. Меня сбило с ног плотной волной воздуха и пыли, перемешанной с клочьями сена…
Пыль оседала медленно. Хрустела на зубах, першило в горле. Болели глаза. Я видел, как улетает дракон, и представил себе, что случилось бы, если бы ящер решил напасть на замок. Да он любое укрепление по камешку раскатает! Вот это да…
Пошатываясь, я поднялся на ноги и подошел к бочке. Вода была затхлой, но я плеснул несколько пригоршней в лицо, чтобы смыть пыль. Метрах в десяти от меня лежали окровавленные куски мяса. Останки одного из парней. Тошнота подкатила неожиданно и резко — я едва успел отвернуться от бочки. Казалось, что меня наизнанку выворачивает.
Отплевался и побрел к толстяку. Депутат смотрел на куски мяса, лежащие на земле. Не отрываясь. Только головой качал, будто китайский болванчик. Я отобрал у него нож, вытащил его тушку из-под стола и взял за горло. Не помогло. Пришлось врезать несколько раз по морде, чтобы пришел в себя.
— Паскуда! — зашипел он.
Раз шипит, значит, пришел в себя.
— Где темница!
— Хозяева тебе кишки на локоть намотают! А-а-а!!!
— Видишь?! — оскалился я и показал ему окровавленный нож. — Одного глаза у тебя уже нет. Хочешь остаться без второго?! Где вход в подземелье, тварь?! Считаю до трех! Раз…
Одноглазый слуга народа не стал рисковать. Вход в подземелье был сразу за кузницей. За низкой арочной дверью виднелась крутая лестница, ведущая вниз. Тут же лежал и факел. Играться с огнивом времени не было. Пришлось прогуляться до кухни, а заодно я и жирдяя прихватил.
Слугу народа погнал пинками в подземелье. На ступеньках он не удержался и кубарем скатился вниз. Раздались глухой удар и стон. Ну да, судя по всему, он еще и руку сломал. Когда спустился вниз, осветил его факелом. Лежал, за руку держался и стонал. Сильный пинок в локоть лишь подтвердил мой диагноз. Толстяк охнул от боли и потерял сознание. Ну и хрен с тобой, депутат. Тем более что нужная мне камера уже нашлась — рядом с ней стояло ведро с какими-то помоями.
Замок, висящий на засове, сбил топором. Не было у меня времени искать ключи. Да и сомневаюсь, что они имелись у этих тварей. Кто им доверит? Как там было сказано: единожды предав — предаст не раз? Вот именно! Заскрипели ржавые петли, и тяжелая дверь, обитая железными полосами, распахнулась.
Я приподнял повыше факел и, не заходя внутрь, крикнул:
— Вставайте, граф, вас зовут из подземелья! — сказал и заткнулся. Увидел, что творится в этой темнице, и мне стало не по себе. — Ох ты, дьявол!
Картина была безрадостной. Камера пять на семь метров — не больше. Окон нет. Большая часть камеры залита водой. По щиколотку и выше. Невысокий помост, идущий вдоль одной из стен, служил узникам и кроватью, и столом. Там была брошена охапка гнилой соломы, на которой лежали заключенные: два молодых безусых юнца и парень лет двадцати пяти.
— Кто ты? — прохрипел один из них и зашелся в сухом кашле.
— Санитар леса! Вам здесь не надоело штаны просиживать?
С большим трудом вынес этих парней во двор и усадил у дверей. Ходить они не могли. Ползали, и то с трудом. Ноги распухли. Хорошо, что начинало темнеть, и солнце не ударило по глазам отвыкших от дневного света людей.
Когда вытащил доходяг во двор и отдышался, то даже страшно стало. При вечернем свете они выглядели еще хуже.
Двое местных — совсем молодые парни. Лет по шестнадцать, не больше. В пересчете на привычный нам возраст, конечно. Худые — кожа да кости. Один из них рыжий, а другой черноволосый. Смотрели на меня с испугом. Говорили медленно, слегка заикаясь, словно после контузии.
— Тебя как зовут, бродяга? — Я принес чересседельную сумку и вытащил флягу с красным вином. Открыл и дал напиться.
Пока он пил, я успел его рассмотреть. Молодой мужчина лет двадцати пяти, не больше. Русоволосый, бородатый. Глаза карие. Кожа от долгого сидения в темноте стала бледной. Губы потрескались. Ну и сырость, конечно, помогла. Парень не мелкий. Метр восемьдесят с лишним. Худоват, но это ничего. Были бы кости, а мясо нарастет.
— Ты кто? — прохрипел он в перерывах между глотками.
— Сергей Вьюжин. Провалился в этот мир, как и ты.
— Дмитрий Воронов. Можно и попросту — Димыч. Ты откуда здесь взялся, земеля?
— Меня нашел Нур.
— Нур? Это ворон Влада? Где они?
— Извини, но они погибли. На оборотней нарвались.
— Вот же блинство какое, — скривился он и выругался.
— Мне жаль…
— А Штейн где?
— Не знаю. Говорят, что ушел куда-то на запад.
— Где пираты?
— Их здесь нет. Пока нет.
— А этот, блин, депутат?
— Отдыхает. Не переживай, я его в темнице запер.
— Сука он… И эти… Виталик с Мишкой… Их…
— Их уже нет. Сдохли. Ты, Димыч, говори поменьше. Тебе сейчас главное отлежаться и набраться сил. А воевать мы еще долго будем. Вся жизнь впереди.
— Ну да… конечно… Надо…
— Я все понял, — кивнул ему. — Скажи, как ворота закрыть?
— Один не закроешь… Я помогу…
— Лежи уж, помощничек.
— В надвратной башне, — начал объяснять он и потерял сознание.
Ворота я закрыл. Правда, полчаса лазил по башне, пытаясь разобраться в хитрой системе блоков и противовесов. Как оказалось, — можно было сделать и проще, но я этого не знал. Был там механизм, который позволял закрыть ворота в «аварийном режиме». С другой стороны — хорошо, что не нашел. Наутро пришлось бы дольше мучиться, открывая ворота. Система хитрая. Судя по всему — мои собратья постарались. В здешних замках сделали бы попроще, рассчитывая на грубую физическую силу.
Осмотр замка пришлось оставить на завтра. Парней перетащил на сеновал. Один из них попытался встать, но не смог. Ослабели мальчики. Дал им немного еды. Они жадно хватали куски и тянулись за следующими. Не позволил.
— Хватит! Еще подохнете с непривычки. Завтра получите.
Димку укрыл плащом. Нашлись еще какие-то тряпки.
Устроились, в общем. Потом отвел лошадь в конюшню. Сил уже не было. Почистил кое-как, накормил. Воды принес. Потом достал из сумки краюху хлеба и предложил в виде извинения.
— Ты уж извини, подруга! Завтра тебе копыта отполируем. — Я погладил лошадь по густой гриве. — Будешь у меня самая красивая. Как Найд.
Лошадь фыркнула и ткнулась мне мордой в плечо. Потом осторожно взяла с ладони хлеб. Вспомнилось что-то. Был у меня чистокровный жеребец траке́ненской породы. Найдом звали. Чистокровный немец. Старательный, но жутко вредный. Шельма и ворюга. Сахар в кармане ветровки чувствовал метров с пяти. И пока ты ему этот кусок сахара не дашь — хрен он работать будет. Все эти видения пронеслись перед глазами, как кадры из фильма.
— Я тебя Найдой назову, — усмехнулся я и обнял лошадь за шею. И вдруг навалилась вся накопившаяся за день усталость. Да так, что ноги подкашивались.
