В день Небесного Таинства жди беды. Известная примета, и сегодня я готов был прислушаться к ней в полной мере.

Вообще, я несуеверный. Слишком уж недолго маме довелось пугать меня страшными сказками про летучих пожирателей и чешуйчатых ящеролюдов, вылезающих из Врат Семи Братьев за непослушными детьми. Если честно, она вообще любила другие сказки. Хорошие, добрые. Храбрые воители приходили на помощь к похищенным красавицам, а мудрые чародеи наставляли юных княжичей, сбившихся с пути. Я не помню маминого лица, лишь ощущение любви, теплоты и бесконечной заботы. Увы, вся ее доброта не помогла от неведомой хвори, забравшей маму много лет назад. А может, окружающий мир просто выстудил тепло, и она угасла, словно свеча на холодном ветру. Мне не было тогда и шести. В сказках сиротам остаются в наследство предметы, которые оказываются могучими артефактами и помогают своим владельцам. Но это в сказках. А в жизни… Что может остаться от трактирной прислуги без роду и племени! Наверное, единственным «наследством» от родителей я мог назвать свой дар, от которого неясно чего больше – пользы или вечного огорчения. Злой обиды на то, кем бы мог я стать, появись на свет по другую сторону реки, на территории Ниранского княжества. Но проклятое правило, не позволяющее учиться на мага тем, кто родился в Стрелке, принадлежащей забытому звездами Рину, было, наверное, единственным ненарушаемым законом в обоих государствах.

Короче, я рос, подобно сорной траве, колючей и никому не нужной. За тем и прилипла ко мне кличка Чертополох, совершенно необходимая вещь для мальчишки с улицы, где вежливее в рожу плюнуть, чем назвать по имени. А вообще я Ксин. Ксилиан.

Но что-то я совсем размяк, ударившись в воспоминания. А это никуда не годится. Особенно в день Небесного Таинства. Можно вслед за астрологами объяснять это тем, что Небесный Отец Алаир восходит на ложе Элерии, Небесной Матери, и божествам резко становится не до того, чтобы следить за смертными с их мелкими делишками. У меня есть объяснение проще. Во все остальные дни растущее в непраздности, а затем худеющее в родах чрево Небесной Матери занимает полнеба, освещая улицы лучше любых фонарей! Когда же не твориться разбою, грабежам, убийствам и прочему насилию, как не в столь редко наступающее темное время!

Золотой краешек Алаира медленно уползал за темный диск Элерии, и кошки скребли у меня на душе все сильнее и сильнее. Ящер и Трехпалый начали демонстрировать зубы еще месяц назад. До этого их занимали разборки с другими бандами, посолиднее кучки мелюзги во главе с незрелым сопляком (это я о нас, если кто не понял). Но Черный Паук, их главный и злейший противник, зазнался настолько, что окончательно утратил связь с действительностью. Паук умудрился взбрыкнуть перед незнакомым чародеем, неведомо что забывшим в Стрелке, и от него осталась лишь кучка дурно пахнущего пепла. Не удивлюсь, если и я окажусь способен учудить подобное. Не пробовал. Мне, в отличие от заезжего чародея, щеголять своим даром отнюдь не с руки. Однажды я услышал мудреные слова «возмущение магического поля». Не знаю уж, какое такое поле и чем оно там возмущается, но, когда поблизости творится сильная магия, я это чувствую. И другие меня почувствуют тоже. После чего придет мне скорый и незавидный конец. Чародеи из Академии не оставляют в живых своих «диких» собратьев. Бесконтрольный маг для них вроде бешеной собаки, забежавшей на городской рынок. В чем-то они, наверное, правы, учитывая урон, который такой маг способен нанести. Только мне не легче. На тайные пробы сил я не решался после одного памятного раза, случившегося несколько лет назад. Хорошо, ума хватило уйти подальше от города. Когда я очухался, высоко на холме торчали обгорелые скелеты деревьев, а лужок, посреди которого я испытывал свой дар, вместо травы покрывал густой слой сажи. Я отделался спаленными волосами и волдырями на правом боку и больше так бездумно не рисковал. Чародеев ведь в их Академии чему прежде всего учат? Сдерживать силу, направляя ее тоненькими ручейками по нужному руслу. Да их еще до Академии этому обучают! Каждый магически одаренный ребенок, чье рождение в Ниранском княжестве подтверждено документами, получал в случае нужды денежное содержание и возможность посещать особую школу. Хотя нужды обычно не возникало: большинство магов у магов же и рождаются. Жениться они предпочитают исключительно на своих и в лохмотьях босыми не ходят.

И все это причиталось бы мне, если бы не дурацкая река, поделившая один город между двумя государствами. Сейчас я важно расхаживал бы в зеленой мантии студента, и каждый простолюдин стелился бы передо мной ковриком… Ненавижу! Помнится, в свое время я всерьез заинтересовался подделкой документов. Глир Промокашка во мне души тогда не чаял. Под его руководством я выучился читать, писать, находить отличительные черты чужого почерка и выводить их недрогнувшей рукой. Так продолжалось до тех пор, пока я не узнал, что на документы о рождении ставится магическое клеймо, повторить которое не стоит даже мечтать, и к подделке бумаг тотчас охладел. Для смелого здорового парня существуют куда более почетные занятия на улицах Стрелки. Именно тогда я и взялся сколачивать банду.

Мне повезло сразу в двух смыслах. Во-первых, все серьезные главари были заняты взаимными разборками, и до путающейся под ногами мелочи им просто не было дела. А во-вторых, в самом конце моей родной улицы стоял Проклятый дом – полуразрушенный особняк, некогда принадлежавший чародею. В Стрелке вообще хватает всяких развалин. Поговаривают даже, что она куда древнее Подковы и когда-то здесь стояла крепость великих магов, которым ниранские даже в подмастерья не годятся. Ну да, при желании валы у моста можно принять за оборонительные насыпи, а Пьянчугину Пропасть – канаву, где, по местной легенде, утонул, захлебнувшись помоями, пьяный скорняк, – за остатки древнего рва, соединявшего края речной излучины, внутри которой длинным языком, словно стрелка на лошадином копыте, в ниранский город вдавался лоскут чужой земли. Но я в эти россказни не верю. Не могло и не может быть ничего великого и древнего ни в Стрелке, ни во всем занюханном Рине.

Что до Проклятого дома, то свое название он получил совсем не зря. Обычный человек не преодолел бы и тропинки, ведущей от ворот до входной двери. Вот тут-то и пригодился мой в целом опасный и бесполезный дар. Все магические ловушки, невидимые для простых людей, светились перед моими глазами, будто яркие огоньки. Большая часть дома оставалась все же недоступной: расплести сложные сети заклинаний, опечатывающих двери и окна, мог лишь ученый чародей. Но нам с ребятами вполне хватило двора и нескольких общих коридоров, чтобы обзавестись настоящей крепостью. Я заставлял ребят заучивать ловушки так тщательно, чтобы они могли их миновать хоть ночью с завязанными глазами. Впрочем, после случая с Попрыгунчиком, после которого тому пришлось сменить кличку на Костыля, желающих отлынивать от этой науки не было.

Когда число ребят в моей банде перевалило за полтора десятка и Проклятый дом был изучен настолько, чтобы обеспечить надежный тыл для отступления, мы принялись осторожно, не привлекая внимания, чистить прилежащие улицы от мусора.

Так уж получилось, что наша часть Стрелки не принадлежала никому из крупных бандитских главарей. Находясь между вотчинами Лиха Угря и Тарга Безухого, она выполняла роль нейтральной полосы, и хозяйничали здесь мелкие главари-однодневки, порой бесследно исчезающие вместе с бандами. Пьянчугина Пропасть глубока и зловонна, и разыскивать десяток-другой никому не нужных головорезов туда не полезет даже городская стража – крайне редкий в Стрелке гость. Мы избавились от Скользкого, Лисицы и Урагана. Ринд Бочонок первым испытал на прочность Проклятый дом (дом выдержал, Бочонок – нет). А потом была небезызвестная история со Свинорылом, после которой я с чистой совестью мог объявлять три прилежащие улицы своими. Когда ты завалишь, пусть ненамеренно и по дикому везению, такого главаря, теряет значение то, что тебе всего шестнадцать, а другим ребятам из банды и того меньше.

Почти год мы наслаждались заслуженным покоем в нашей крошечной независимой вотчине. Не хочу показаться хвастуном, но три мои улицы были, наверное, единственным местом во всей Стрелке, где можно спокойно ходить даже пасмурной ночью и в Небесное Таинство, не опасаясь за жизнь и кошелек. Кое-куда, между прочим, и днем заходить не стоит.

И вот два месяца назад Черный Паук нарвался на мага. То, что от него осталось, еще не успели смести в совок и выкинуть с заднего крыльца трактира, а Трехпалый и Ящер уже делили «наследство». Паук не терпел соперничества, и после его гибели в банде не нашлось никого, способного ее возглавить. Усилившись за счет владений Паука, Трехпалый взял верх над Скелетом, а Ящер – над Вороном. Потом они сообща перебили хребет Пятнистому Коту, и никого из их бывших соперников не осталось в живых. Тогда-то и вспомнили они о зарвавшемся выскочке Чертополохе, раскидывающем свои колючие листья у самых границ их новых вотчин. Тут следует уточнить еще кое-что. Возможно, другие главари на этом месте предпочли бы для начала испытать на прочность своего союзника. Но Ящер и Трехпалый были единоутробными братьями. И потасканной старухе Нелии, хозяйке борделя у Козлиной горки, удалось привить сыновьям подобие представлений о братском долге. На полноценное родственное чувство оно не тянуло, но при мысли о взаимной разборке Трехпалому с Ящером становилось слегка неуютно.

А еще неуютнее становилось мне. С Пятнистым Котом – досужим лентяем и бабником, предпочитающим не шевелиться до тех пор, пока расслабившийся противник не зазевается настолько, чтобы очутиться на расстоянии прыжка от молниеносных острейших когтей, – отношения у меня были настороженно-нейтральные. Обаятельный толстяк, которого звезды наградили неведомой болезнью, покрывшей его кожу крупными белесыми пятнами, испытывал ко мне явную благодарность за избавление от Свинорыла, чаще других заставлявшего его отрываться от бесконечных гулянок и новых подружек. При желании Кот мог бы раздавить нас, но осторожничал, понимая, что мелюзга, завалившая Свинорыла, способна хорошенько попортить его лоснящуюся пегую шкурку. А еще ему было лень. Но теперь Пятнистого Кота сменили куда более нервные соседи.

В прошлое Небесное Таинство Ящер явился к старому Клауру, столяру-краснодеревщику, чей дом и мастерская стояли на перекрестке, за которым начиналась его новая вотчина. Не остались без внимания и булочник Нил, и Лисия-белошвейка. Для меня это оказались крайне неприятные дни. Одно дело – заявить на словах о своей власти над районом, и совсем другое – подтвердить это делом. Всеобщее воодушевление в честь моей победы над Свинорылом улеглось и потихоньку забылось. Жизнь района вернулась в привычную колею. А теперь представьте такую картину: тощий белобрысый парень семнадцати лет заявляет его обитателям, что защитит их от здоровущего бандита, получившего кличку Ящер за то, что выдрал сердце у своего врага и сожрал сырым. Он и потом не изменил «милому» пристрастию к людоедству. Любимой привычкой у него было отрезать неугодным пальцы и медленно, со смаком обгладывать на глазах у бывших владельцев. Я обратил внимание – Лисия в течение всего разговора то и дело так и косилась на собственные руки. Еще бы – своими пальцами она зарабатывает на хлеб. И неплохо, между нами, зарабатывает. Ей не гнушались оставлять заказы даже чародейки из тех, что попроще. Время от времени Лисия даже подумывала, не перебраться ли ей в Подкову, но так и не собралась. Здесь, в Стрелке, она считалась за богачку, в Подкове очутилась бы на краю бедноты. А возможно, все дело было в том, что увядающая старая дева так и не оставила мечты добиться любви своей юности – кузнеца Мирта с соседней улицы, даром тот уже пять лет как овдовел. Но теперь, что бы ни задержало Лисию с переездом, гордость или кузнец, было поздно. Ящер счел бы это личным оскорблением и нашел способ добраться до ускользнувшей добычи, невзирая на границы.

Лисия, Клаур, Нил и остальные жертвы притязаний Ящера глядели на меня, не веря, что я способен остановить это чудовище. Кажется, они попросту не понимали, что выбора у меня нет. Я видел это в поникших плечах, в виновато ускользающих взглядах. «Да, хороший парень Ксин Чертополох и в доску свой. Помним тебя еще с тех пор, как бесштанной мелюзгой мельтешил у нас под окнами. Ты был меньшим злом из всех возможных. Но теперь игрушки кончились. Так что беги, покуда цел, да покрепче глаза ладошками зажми, чтоб не видеть, как взрослый дядька Ящер будет расставлять нас в позу!»

Я просто кипел от бешенства и едва не сорвался на крик, одернув себя лишь в последний момент, прекрасно понимая, что, орущий в бессильной злобе, лишусь остатков солидности. До нелепости мерзкая ситуация! А ведь именно то, что они так хорошо меня знали, и заставляло их сомневаться в моих силах. В конце концов, тот же Ураган был немногим старше. Но его уважали и боялись. Еще бы, если тот мог полоснуть ножом лишь за то, что морда не понравилась. Настоящий главарь, куда там отходчивому добряку Чертополоху! Неужели так и устроено в жизни: чтобы завоевать уважение, надо кого-то убить, ограбить, изнасиловать, унизить? И повторять это без конца, каждый день, чтобы не забыли? Я вот убил – Свинорыла. Который именно этим и занимался. Оказался сильнее того, кого считали сильным. Неужели недостаточно? Неужели то, что у Чертополоха есть колючки, надо попробовать именно на своей шкуре?!

– Соскучились по злобным ублюдкам, которые мигом напомнят вам, что такое главарь района? – недобро поинтересовался я, изо всех сил сохраняя видимость спокойствия. – И что сделать для того, чтобы вас развлечь? Подпалить тебе сарай с материалом, дядька Клаур? Или разложить по скамьям твоих учениц, Лисия, да поиметь всей бандой? Ящер, к которому вы все готовы бежать на поклон, именно так и поступит. Просто чтобы поразвлечься.

– Не сердись, Чертополох, – вмешался булочник. – Не думай, что мы не ценим доброго отношения. Ведь после смерти Свинорыла мы исправно платили тебе откуп. Ты главарь района, но…

– Правда, дядька Нил? А мне показалось, по старой памяти – пирожками подкармливали. Или думаешь, я не знаю, что Свинорылу платили вдвое больше моего? А вот поднажми я тогда, глядишь, сейчас людей было бы поболее. Всему есть предел. Это мои улицы. Ящера я сюда не пущу. И всякий, кто вмешается в наши с ним дела, поплатится за это. Ваш интерес тут – благополучие, а мой – голова. Вот и думайте, на что я способен, чтоб сохранить ее на плечах. Услышу, кто заплатил ему откуп, – пеняйте на себя.

Расходились люди, вдвое более хмурые и задумчивые, чем собирались. Я знал: в этот день что-то сломалось в моих с ними отношениях. Навсегда. Они поняли, я не шучу. Вот так вот – был хороший парень Чертополох, свой в доску, да весь вышел.

Несколько дней они еще надеялись, что я, как уже бывало, остыну и отойду. Не отошел. Сутками напролет ребята дежурили на границе, отслеживая каждое подозрительное движение. Я ставил туда пришлых, ребят, прибившихся к банде из соседних районов, прослышав о том, что Ксин Чертополох не заставляет младших воровать и попрошайничать, как это часто водилось у других главарей. Пришлые не могли знать, как булочник Нил, смахнув муку с засученных рукавов, бывало, украдкой манил к себе, чтобы сунуть в руку горячий масленый пирожок. Они не гоняли по лужам выструганных Клауром корабликов и не ели по праздникам леденцов, которые набожная Лисия, возвращаясь из храма, накупала на радость уличной детворе. Пришлые не могли проявить слабину, поддавшись воспоминаниям о былом добре.

Лишь Подсолнух и Тай знали, чего мне стоило в эти дни не проявить ее самому. Подсолнух предпочитал больше молчать, но по задумчивому выражению, не покидающему его конопатую физиономию, я понимал: он чувствует то же самое. В конце концов, мы оба знали, на что шли. Тай же, видя мое убитое состояние, зажала себя в кулак, преодолевая отвращение к близости мужского тела, что поселилось в ней после знакомства со Свинорылом, в тот же вечер подошла ко мне и робко погладила по плечу. Дальше этого дело не пошло, но в мрачный хор тяжелых мыслей вплелась еще одна: никакое внимание и сдержанная ласка не дали мне получить того, что подарила беда. Почему человек устроен так, что хорошее никогда не подействует на него с такой же силой, как плохое?

Темнело. Пик Небесного Таинства приходился в этом месяце на день. Один за другим зажигались в окнах теплые оранжевые огоньки. Ночью бедные районы предпочитали спать, не расходуя свечи и масло, но потеря целого дня обходилась дороже. С ограды Проклятого дома, расположенного на вершине холма, вид на погружающийся в темноту город был весьма захватывающим, но мне он не приносил никакой радости.

– Думаешь, придут? – окликнул меня Подсолнух, бесшумно подкрадываясь из-за спины.

– Вот дурак-то, – огрызнулся я, пряча нож, сам собой очутившийся в руке. – А если б ударил? Конечно, придут. Вопрос лишь в том, один будет Ящер или прихватит братца с собой.

– В Проклятом доме мы могли бы продержаться против обоих, – заметил мой старинный приятель как будто невзначай.

Я разозлился окончательно:

– Слушай, кончай уже корчить придурка, а! Сам понимаешь, мы не можем отсидеться. Точнее, можем. А что потом? Ящер отыграется на всем нашем бывшем районе. Я даже не говорю о том, чего будет стоить слово Чертополоха после такой «защиты». А кормиться мы с чего будем? Ударимся в грабежи и разбой? Тогда к чему было ждать три года? Могли бы сразу набрать уродов без возницы в голове, не привередничать с людьми. Глядишь, сейчас с Угрем бы да Безухим за одним столом обедали.

Не знаю, к чему привел бы этот разговор, не поднимись на стену Тай.

Тай появилась в банде полтора года назад. Она была единственной, к кому так и не прилипла ни одна кличка – лишь сократилось высокомерное Тайлика до простого, свойского варианта. Первое время ее звали было Недотрогой, но после истории со Свинорылом, когда кличка стала окончательно соответствовать делу, заткнулись. Знали, я первый затолкаю язык в глотку тому, кто произнесет это слово, заставляющее Тай вздрагивать, будто от удара, срываться с места и бежать в дальний уголок, вновь и вновь переживая все, что довелось ей испытать в руках покойного урода, сдохшего непозволительно быстро.

Порой ребята посмеивались над тем, как я веду себя с Тай. Кое-кто прямо намекал, что я дурак и упускаю лучший способ убедить девушку в том, что ничего она не потеряла, а только лишь приобрела. Да, я понимаю, для Стрелки, где каждый передел между бандами знаменуется праздничным разгулом на отвоеванных улицах, это выглядит глупо. На здешних свадьбах заполучить невесту, не побывавшую до того в чужих руках, а то и не в одних, – случай крайнего везения. Местные девушки глядят на эти вещи просто: предпочитают заблаговременно наведаться к травнице Алире и запастись средствами от нежелательных последствий. Но Тай не здешняя. Полтора года назад она пришла из Подковы, не имея ни малейшего представления о нравах Стрелки. Ей повезло: одним из первых на правом берегу девушке встретился Подсолнух, он-то и проводил ее к нам. Тай – другая. Просто невозможно подходить к ней с теми же мерками, что к остальным девчонкам банды. К любым другим девчонкам вообще.

– Я боюсь за вас, ребята, – тихо проговорила Тай, касаясь ладошкой моей руки. Ее присутствие лишило меня всякой охоты ругаться с Подсолнухом. – Если вы… Если вас… Что будет со всеми остальными? Неужели никак нельзя избежать этого боя?

Я осторожно приобнял ее за плечи. Тай напряглась, сжимаясь в комок. Потом немного расслабилась. Это было большее, до чего продвинулась наша близость за последние дни. Огромный шаг по сравнению с временами, когда девушка шарахалась от каждой упавшей на нее тени.

– Ничего хорошего не будет, – ответил я. – Именно потому боя нельзя избегать. Мы покончим с Ящером раз и навсегда. Мы останемся живы, а он нет. Это я тебе обещаю.

За спиной послышалось насмешливое рукоплескание.

– Браво, браво! – Змейка, девушка Подсолнуха, продемонстрировала свой ядовитый язычок. – Я еще до седых волос не доживу, как вы двое поцелуетесь.

Маленькая, гибкая, злая, Змейка полностью соответствовала своему прозвищу. Понятия не имею, как они с Подсолнухом до сих пор не поубивали друг друга, но это уж не мое дело. Лучший в банде мастер дальнего боя – в шустрых Змейкиных ручках в метательное оружие превращалось все, что угодно, – недобро зыркнула в сторону Тай.

– Чем хныкать, лучше б научилась чему полезному, – шикнула Змейка, с лязгом разворачивая между пальцами два веера ножей и таким же отработанным движением пряча их обратно.

Тай одарила ее непередаваемым взглядом синих глазищ и двинулась прочь, гордо выпрямив спину. Похоже, на тайном женском языке между ними было сказано куда больше, чем дано нам понять. Так же как не понять причин взаимной лютой неприязни.

– Подсолнух, а у нее правда язык раздвоенный? – спросил я друга.

Змейка зашипела, словно рассерженная гадюка.

– Сейчас станет таким у кого-то другого, – пообещала она, продолжая играть ножами. – И чего ты нашел в ней, а, Чертополох? Она ведь дура набитая, твоя зачарованная княжна. Но вообще я не с тем пришла. – Змейка мотнула головой. Толстая черная коса взметнулась в воздух, перелетая с одного острого, хрупкого плеча на другое. – Я о чем подумала. Проклятого дома Ящеру не взять. Ни одному, ни с братом. Может, пока не поздно, собрать людей сюда? Ну, как в настоящую крепость в осаде. И Ящер до них не доберется, и нам с обороной легче будет.

– Я тоже об этом думал, – сказал я. – Так не пойдет. Во-первых, мало припасов. Во-вторых, мало места. Во дворе будет теснее, чем на Княжьей площади в день принародной казни. В-третьих, ловушки. Будешь посылать по человеку с каждым сопляком, которому вздумалось до ветру? Ну и в-четвертых, это у нас вещей – лишь портки с рубахой на смену, ложка с миской да оружие. Вот как пожжет Ящер дома снаружи, куда возвращаться? Да тот же Клаур. У него одного ирганского дерева запас – полон сарай. Не считая инструмента. Куда тащить? И так у всех мастеров. А еще свиньи, куры и прочая скотина…

Змейка сконфуженно покраснела. Это была единственная вещь в мире, способная загнать нашу маленькую воительницу в краску, – указание на совершенные ею ошибки.

– Не подумала, – вздохнула она. – Забыла. Значит, нам хочешь не хочешь придется драться на улице. Плохо.

– Да ладно, Змей, – вмешался Подсолнух. – Как будто в первый раз. Вон Свинорыла вообще в его собственном логове придавили.

– Это ты меня, что ли, утешать?! – мгновенно взвилась девушка. – Ты меня с кем путаешь? С кое-кем кудрявым и белобрысым? Я что, по-твоему, боюсь, что ли?

Друг вяло отбивался от обрушившихся на него десятков обвинений в самых противоестественных поступках (сам виноват, стройные ножки у девчонки, конечно, важная вещь, но иногда стоит глядеть и на остальное тоже – например, на характер), а я всматривался в темноту, пытаясь обнаружить признаки Ящера и его головорезов. Нынешнее Таинство выдалось темным как никогда. Шестерых Братьев либо не было видно совсем, либо они ушли настолько далеко, что немногим выделялись своей яркостью среди окружающих звезд.

Отдаленный пересвист положил конец моим бесплодным попыткам. Подсолнух со Змейкой тотчас прервали скандальное выяснение отношений.

– Идут, – сказал друг.

Я коротко кивнул на ходу, сбегая по лестнице вниз.

Наши уже собирались во дворе. Полностью готовые, они ждали лишь указаний, куда кому двинуться. Все-таки не зря я отказался в свое время от принятого в бандах обычая: младшие промышляют воровством и милостыней, доказывая свое право на участие в серьезных делах. Мы жили исключительно на дань, собираемую с жителей вотчины. Я считал это справедливым обменом. Ведь платят же купцы наемным охранникам за то, чтобы их обозы оставались в целости. Тут то же самое, разница лишь в том, что грань между «разбойниками» и «охраной» получалась довольно размытой, да и по доброй воле никто нас не нанимал. Но тем не менее свою часть обязательств, касающуюся защиты от других банд, я собирался выполнять честно. И готовил из ребят исключительно бойцов с того возраста, с которого они попадали ко мне, не тратя драгоценное время на другие занятия. Такой подход уже принес пользу в истории со Свинорылом. Никто не ожидал от толпы четырнадцати-пятнадцатилетних подростков того, что, ворвавшись в его логово, они с легкостью порежут взрослых бандитов, державших в страхе все окрестные улицы. А ответ был прост. Люди Свинорыла расслабились в праздной безнаказанности, изредка вступая в мелкие стычки с такими же разленившимися бойцами из банды Пятнистого Кота. Они давно доказали всем свою силу, а перепроверить это ни у кого и мысли не возникало. Конец Свинорыла был предрешен. Не я, так кто-то другой, такой же молодой и наглый, нанес бы разжиревшему чудищу смертельный удар. А мы уже тогда представляли собой сплоченный отряд, закаляющий умения постоянными упражнениями. Не зная, как взаимодействуют и тренируются бойцы княжеской армии, мы на ходу изобретали способы – я, Подсолнух, Змейка и несколько других старших ребят. Результаты потрясли нас самих, ведь нападение на Свинорыла не планировалось заранее.

Но Ящер – другое дело. Его банда только что пережила несколько серьезных войн и жирок, если таковой имелся, подрастрясла. Их было больше, и каждый из них в целом был сильнее. Бой предстоял нешуточный и кровопролитный. А тут еще и Трехпалый, маячащий на горизонте! Хвостатые звезды! Как же отвратительно все складывается!

Запретив себе даже думать о возможном поражении, я принялся отдавать команды:

– Змейка! На тебе крыши с той стороны. Ящер наверняка притащит стрелков. Обойдешь по тылам и снимешь их. Костыль! Прикрываешь с нашей стороны.

Костыль, бывший Попрыгунчик, проводил скрывшуюся в темноте Змейку завистливым взглядом. Когда-то это было его любимое занятие – захватывающий поединок в скрытности, хитрости и меткости в многоуровневом сплетении городских крыш. После того как одна из магических ловушек Проклятого дома отхватила ему ступню и половину голени, большее, на что Костыль оказался способен, – вскарабкаться по приставной лестнице на удобную позицию, сменить которую по ходу боя будет уже невозможно. Но стрелял он, надо признать, отменно.

– Подсолнух! На тебе телеги. Потом уходите переулками – и в тыл Ящеру. Щука! Остаешься в Проклятом доме за главного. Если кто прорвется, бейте без жалости.

Щука, долговязый тринадцатилетний парнишка, деловито кивнул, проникаясь важностью полученного задания. Я-то знал: «прорвется» кто-нибудь лишь в том случае, если мы ляжем все до последнего. Лично я рассчитывал выжить и победить. Просто выбора не было. Но мелюзга под предводительством Щуки заметно приободрилась – остаются в логове они не потому, что годами не вышли, а с важным наказом.

Ну а мне осталось единственное занятие главаря: идти с основной частью банды в старинное уличное развлечение «стенка на стенку».

На перекрестке нас встретили радостными криками разведчики, уже занервничавшие при виде факелов, колышущейся стеной огня надвигающихся с другого конца враждебной улицы. В окрестных домах было пусто. Не ожидая от дня Таинства ничего хорошего, жители покинули их, разбежавшись по друзьям и родственникам. Лишь горели цепочкой костры, размечая границу между вотчинами двух банд.

С крыши сдержанно свистнул, сообщая о готовности стрелков, Костыль. Но его время пока не настало. Первым должен был начать Подсолнух с подготовленным нами сюрпризом.

Факелы приближались. В их дрожащем свете блестели полуобнаженные тела, натертые маслом для затруднения захватов. Сам Ящер, впрочем, носил кольчугу, как и ближайшее его окружение, облаченное в разномастные, но все же доспехи. Вот ведь гадство! В логове Свинорыла мы добыли несколько кольчуг, кирас и бригантин, но лично мне ничего, кроме раздражения от общей тяжести и неудобства, они не давали. Ни увернуться толком, ни атаковать. Стой и жди, когда тебе сунут нож под какую-нибудь пластину. Так мы их и использовали: обряжали новичков в это сомнительное великолепие и гоняли до полусмерти. Потом, избавленные от лишнего груза, они едва не порхали, заметно прибавив в силе и скорости.

Но вот Ящера, похоже, кольчуга ничуть не стесняла. Ну да, он ведь вообще сильнее меня, поскольку старше лет на десять. Гадство! И вряд ли телохранители – а бронированные бойцы наверняка с этой целью его и окружили – будут вежливо ждать в сторонке во время поединка. Ладно. Посмотрим еще, чем окончится наша с Подсолнухом военная хитрость. Ведь как раз посередке двигаются. Хорошей такой кучкой, плотной.

– Зажигай, – охрипшим от волнения голосом приказал я и тут же мысленно выругался. Не пойдет так. Не должны ребята догадаться, что у главаря их поджилки трясутся не хуже, чем у остальных.

Вспыхнули факелы, освещая наше немногочисленное «войско». Даже зная, что половина ребят затаилась по дворам и переулкам, сложно было поверить в серьезность нашей затеи драться с этими лоснящимися здоровяками. Наступал самый неприятный момент. Ящер должен убедиться, что мы осознали наконец, насколько не в нашу пользу сравнение. Ящер – но не мы.

– Значит так, – шепотом сообщил я ребятам. – Если кто драпанет всерьез, Костыль с крыши придаст скорости. Болтом пониже спины. Как опущу факел, начинаем.

Дождавшись, пока мои слова обойдут всю цепочку, я подал сигнал.

Ровная линия бойцов заколебалась, расстраиваясь. Ребята пятились назад, будто в замешательстве, ускоряясь с каждым шагом. На людей Ящера наше отступление подействовало, как вид бегущего воришки на сторожевого пса. Не дожидаясь команды главаря, они ринулись в погоню, уходя с перекрестка в узкий желоб улицы, стиснутый со всех сторон стенами и заборами.

«Хромает у тебя дисциплина, Ящер, – злорадно подумал я. – На все четыре ноги!»

Сегодняшняя кромешная темнота давала одно большое преимущество: разглядеть, что творится за пределами освещенного факелами пространства, было совершенно невозможно.

От предостерегающего свиста за спиной мы бросились врассыпную. Иначе имели все шансы оказаться размазанными по земле. Из темноты прямо на врагов вынырнул передок груженной камнями телеги. От Проклятого дома местность шла под хороший уклон, позволивший повозке набрать скорость. Люди Ящера зазевались всего на несколько мгновений, но этого хватило. Наехав колесом на тело сбитого бандита, телега накренилась и завалилась набок, развалив по дороге содержимое, также способное причинить немало хлопот. Особенно неповоротливыми оказались обладатели доспехов. В какой-то момент мелькнула у меня дикая надежда, что и сам Ящер не избежит спускающегося с горы убийственного снаряда… Успел. Отскочил. В самый последний момент ушел перекатом, достойным балаганного циркача. Но двоих из четверки телохранителей зацепило, и крепко. Возможно, даже насмерть.

За первой телегой последовала вторая, с результатом более скромным. Неожиданность была утрачена, и морального урона враг, вынужденный в очередной раз прыгать, уворачиваясь от булыжников, понес больше, нежели телесного.

Зато Костыль не подкачал. Стрелки вступили в бой, едва снизу понеслись проклятия и стоны пришибленных телегой бойцов Ящера. В первую очередь целили по обладателям доспехов как самым опасным противникам. Попал в число первоочередных мишеней и вражеский главарь. Два болта засело в его кольчуге: из легкого маломощного арбалета, любимого оружия городских убийц, пробить хорошо сработанный доспех сложно, а другого таким, как мы, взять было неоткуда. Третий чиркнул по ноге Ящера, не причинив ему особого вреда. Меньше повезло телохранителю. Пока тот, злобно шипя, скакал на одной ноге, поджав пришибленную камнем вторую, незамеченный арбалетчик сверху положил болт точно ему в шею.

На второй выстрел Костылю не хватило времени. Оживились люди Ящера, занимающие дома напротив, и стрелкам пришлось выяснять отношения между собой.

– Вперед! – заорал я, взмахнув факелом.

Ребята выскочили разом: из окон, с невысоких крыш – изо всех щелей, какие только можно было отыскать. Не давая врагу опомниться и подсчитать количество нападающих, мы набросились на помятое войско Ящера. В тот момент им должно было казаться, что нас много, как ос в потревоженном гнезде. Не дать им в этом разубедиться являлось теперь основной нашей задачей.

Затрещали заборы, разобранные на отдельные щиты. Получившиеся передвижные укрытия служили той же цели: невозможно было оценить на глаз, один за ними человек или несколько, хлипкие это подростки, едва начинающие брить усы, или здоровущие амбалы навроде княжеских гвардейцев. Завтра жители этой улицы точно не скажут нам спасибо за учиненный разгром. Сегодня же главное – чтобы это завтра наступило.

Я стремился к Ящеру, но налетел на меня его последний живой телохранитель. Короткий меч в руке выдавал нездешнего. Не приживается такое оружие на городских улицах. Я презрительно фыркнул, сматывая с левой руки четыре оборота цепи с грузом на конце. Есть у нас что противопоставить длине твоей железяки.

Свистнул вспоротый воздух, и колючее жало моего оружия пропахало длинные борозды в толстом кожаном рукаве, зацепив и руку под ним. Я сам делал этот подвес, залив свинцом ножевые лезвия, остриями наружу.

Выпад меча я встретил той же цепью. Поддернул, закрепляя, когда гибкие звенья намотались на клинок, и ткнул факелом, что был у меня в правой руке, прямо в бородатую рожу. Да, я ведь, кажется, не говорил, что я левша? Вот и боец Ящера не сразу разобрал, в чем дело. Отшатнулся с воплем проклятия, и тотчас же со спины на него напрыгнул Хорек, одним движением вскрывая горло. Освободив цепь от мертвого груза, я успел от души заехать по руке парню слева – та мгновенно обвисла, располосовать кому-то морду, и лишь после этого меня вынесло к самому Ящеру.

Привычным жестом я поднял запястье, сматывая цепь, отмахнулся этим своеобразным наручем от кого-то сбоку (тем парнем занялся Щепка, больше я на него не отвлекался) и потянулся за ножами. Мое любимое оружие хорошо против бездоспешных соперников, в кольчуге же расходящиеся острия имели все шансы засесть намертво. Пришлось обратиться к паре длинных, в локоть, ножей. Ящер был вооружен так же, но назвать это равенством не поворачивался язык: он-то мог пырнуть меня куда угодно. Ну и ладно. Зато я шустрее.

Краем глаза я успел отметить, как Щепка с Хорьком и еще несколько бойцов встают у меня за спиной, прикрывая от возможных неожиданностей. Спасибо, ребята. Ящер – не тот противник, от которого можно отвлекаться.

Он прыгнул первым. Небесные Братья, до чего ж он быстрый при такой тяжести и тяжелый при такой скорости! Было бы безумием блокировать его удары. Большее, что я мог, – это слегка отводить их направление, заставляя его ножи скользить по своим. Кометы хвостатые! Так я выдохнусь скорее, чем успею что-то сделать!

Я промахнулся совсем чуть-чуть. Целил в шею, но Ящер увернулся. Не будь на нем кольчуги, что-нибудь я ему да пропорол бы. С порезанными жилами под ключицей тоже долго не живут. Но лезвие соскользнуло по железной чешуе, не причинив противнику вреда.

Его выпада я не заметил – скорее почувствовал. И уклонялся тоже по чистому наитию. Но все равно не успел. Что-то холодком пронеслось по правой руке. Похоже, царапнул. Чепуха. Но даже эта мелкая победа заставила губы Ящера растянуться в кровожадной ухмылке.

Так мы с ним и кружили, уклоняясь от ударов, способных стать смертельными. Но если мои промахи не грозили ему ничем, кроме синяков, то меня он вполне мог достать, хоть и не так серьезно. Я уже плохо отслеживал, что творится вокруг. Убью Ящера – его бойцы разбегутся сами. Успел лишь заметить мельком взлохмаченные рыжие космы Подсолнуха. Пришли, значит. Хорошо.

Внезапно раздавшийся свист перекрыл шум потасовки. Я вертел головой по сторонам, пытаясь понять, в чем дело. Ящер не преминул этим воспользоваться, но я блокировал удар… Точнее, думал, что блокировал. Мой нож вывернулся из тяжелых, непокорных пальцев и упал на землю. Клинок Ящера, почти не изменив направления, глубоко полоснул меня по правому бедру. Я с удивлением посмотрел на правую руку. Там, где по моим ощущениям был мелкий порез, зияла огромная, до кости, рана. Слышал я о таком: в пылу боя можно не заметить, как вообще без руки останешься. Теперь вот убедился. На собственной шкуре.

Улыбка Ящера сделалась еще шире. Так вот чему ты, гад, так мерзенько ухмылялся… С хладнокровной, какой-то отстраненной уверенностью я осознал, что кончать его надо немедленно. И так же четко понял как. Да, прямо сейчас. Пальцев на немеющей руке я уже не чувствовал, будем надеяться, она хотя бы не подвернется в решающий момент… Будто бы освобождая от нагрузки раненую ногу, я шагнул влево. Ящер качнулся вслед за мной, перенося вес вправо, и в тот же момент я рыбкой нырнул вдоль его тела параллельно земле, перекидывая оставшийся нож на обратный хват. Правая рука послужила опорой для дальнейшего движения, во время которого левая распрямилась в стремительном броске, пронзая ножом кожаную ластовицу в подмышке кольчуги.

Кровь хлынула горячим потоком. Не темная, как та, что заливала мою руку, а живая, алая. Понимая незавидность собственного положения, Ящер пытался как мог пережать рану. Ему было уже не до поединка, но улице чуждо великодушное благородство. Шатаясь, я поднялся с земли, разматывая цепь. Он понимал, что это конец. Но встретить его достойно было выше его сил.

Однажды в Стрелку забрел странствующий философ – сеять вселенское добро. Давать всходы на нашей неблагодарной почве вселенское добро отказалось. В тот же вечер у философа вытащили кошелек, а под утро гостиничные вышибалы выставили неплатежеспособного клиента вон, хорошенько отколошматив. Больше его не видели. Но мне запомнилась его пространная речь о том, что каждому в итоге воздается по делам. Не знаю, может, и впрямь была какая-то высшая справедливость в том, чтобы трясущийся, роняющий слезы Ящер выглядел перед смертью таким же жалким, как его запуганные жертвы. Я был ранен и слишком устал, чтобы размышлять о чем-то, кроме желания скорее покончить со всем этим.

Хороший удар в висок положил конец Ящеру и этой битве. Оставшись без главаря, его бойцы справедливо рассудили, что самым мудрым для них будет убраться поскорее. И они бы, несомненно, последовали этому решению, если бы не звучный голос, раздавшийся откуда-то сверху:

– А ну стоять!

Требование подтвердилось целым ливнем стрел, положивших самых ретивых, посчитавших слова недостаточной причиной для послушания. Я обернулся в полном недоумении: такого количества стрелков не было у нас со свежепреставившимся Ящером, вместе взятых.

Трехпалый стоял на крыше пекарни в окружении телохранителей, а по сторонам от него цепочкой расположились арбалетчики и пращники.

– Ай-ай, какие недобросовестные бойцы! – продолжил он свою глумливую речь. – Вашего главаря убили, а вы бежать? Отомстите за его гибель. И, возможно, я сохраню вам жизнь во имя светлой памяти моего покойного брата.

В голове у меня начинала вставать полная картина происходящего. Трехпалый всегда был сообразительнее Ящера. И, похоже, наконец-то разыскал способ избавиться от родственника, не терзаясь угрызениями совести. Надо было всего лишь подождать, пока его не прикончит кто-нибудь другой.

Банде «светлой памяти брата» хотелось продолжать драку не больше нашего. Но Трехпалый не оставил выбора: либо вести резню ему на потеху, либо погибнуть немедленно под стрелами его бойцов. А возможно, кто-то наивно верил, что брат главаря исполнит обещание и сохранит им жизнь. Чепуха! Просто Трехпалый не столь глуп, чтобы выставлять свои пороки на всеобщее обозрение. На самом же деле Ящеру с его людоедством до жестокости брата было как мальчишке, из любопытства обрывающему лапки жучкам, до палача-дознавателя из городской тюрьмы.

– Давайте же, покажите мне достойное зрелище, – напутствовал Трехпалый самым задушевным тоном. У него и впрямь был сегодня праздник: еще бы, одним махом избавиться от надоевшего бестолковостью братца и растущей под боком нахальной колючки Чертополоха!

– На себя полюбуйся! В зеркало! – послышался звонкий голосок с противоположной стороны перекрестка.

Болт прилетел из темноты одновременно с напутствием. Никто его не ждал и отреагировать не успел. Змейка мазала крайне редко, и попал он Трехпалому прямиком в глаз. Увы, на излете его убойная сила была уже невелика. Вопреки всеобщему чаянию, он не расколол главарю череп. Даже не пробил.

Защелкали тетивы арбалетов. Маленькая фигурка с длинной косой метнулась на фоне звездного неба и исчезла, скрываясь за широкой печной трубой. Змейка была в ловушке. Слишком много времени требовалось для того, чтобы добежать до края крыши. Гораздо больше, чем нужно стрелку, чтобы перевести прицел и спустить тетиву. Как всегда, отчаянная воительница понадеялась на удачу. И на этот раз она ее подвела.

– Взять ее! – не своим голосом взревел Трехпалый, заполучивший новое отличительное увечье, вырывая болт из зияющей окровавленной глазницы. – Живой взять! Приведите мне эту мелкую шлюху! – Вне себя от ярости и боли, главарь уставился вниз уцелевшим глазом. – Что застыли столбами?! Я сказал, сражайтесь! Выпустите потроха зарвавшимся сорнякам! А вы что толпитесь, бараны безмозглые?! Забыли, зачем пришли? – Это он орал уже своим бойцам, замешкавшимся у края крыши.

Приутихший было бой разгорелся по новой. Теряя силы с каждым мгновением, я чувствовал, что цепь в руках движется все медленнее и бьет слабее. Меня качало из стороны в сторону, в глазах то темнело, то прояснялось до неестественной четкости. Иногда мне всерьез начинало казаться, что не груз вращается вслед за движениями моей руки, а я верчусь вокруг него, настолько кружилось и плыло все у меня в голове. Иногда мутнеющее сознание выхватывало куски окружающей действительности, и происходящее все больше приобретало черты кошмарного бреда.

Вот приступил к действию Костыль, до сих пор не спешивший выдавать свое присутствие. В отличие от Змейки он был совершенно не склонен к демонстративному героизму, работая хладнокровно и четко. Из пятерки самых исполнительных людей Трехпалого, бросившихся на поимку нашей боевой подруги, перекрестка не преодолел никто. Костыль опередил даже Подсолнуха, с воплем «Змейка!» расшвырявшего наседающих на него противников и метнувшегося в одиночку наперерез всем пятерым. Выстрелы с крыши пекарни прервали этот отчаянный рывок. Стрелкам же Костыля следующим залпом пришлось снимать карабкающихся к ним людей Трехпалого, а на следующую перезарядку времени им уже не хватило. На крыше мастерской Клаура, где они сидели, вовсю шла рукопашная, и мы лишились даже той малости, что могли дать четверо наших арбалетчиков против полутора десятков Трехпалого.

Мы проигрывали. Вот делся куда-то Щепка, прикрывающий меня справа, а на его место заступили трое бойцов Ящера. А может, Трехпалого. Уже не разберешь, все они лезут, разом. И Хорька не видать, и Подсолнух лежит на перекрестке, где настигли его вражеские выстрелы, и некому остановить четверку, что карабкается за Змейкой по скользкому уклону крыши…

Я не сразу отличил это легкое, напоминающее щекотку покалывание от других странных ощущений, вызванных кровопотерей. А когда понял, что это такое, то успел даже подумать, как смешно было называть ситуацию плохой пару мгновений назад. Тогда она была вполне себе сносной. А плохой она станет, когда выйдет из-под контроля мой растревоженный дар.

Видимо, происходящие со мной изменения как-то отражались внешне – наседающие враги отпрянули, словно я превратился вдруг в монстра с колдовских болот. Ну да, как же! Успеете вы убежать, когда неуправляемая магия разнесет здесь все! Не спрашивайте откуда, но я точно знал: стоит ей вырваться, и ничего живого не останется до самого Проклятого дома.

Словно со стороны, наблюдал я, как рушится невидимая преграда, удерживающая ревущую стену огня. Зрение словно разделилось на две половины. Одна любовалась стихией магических потоков, перед второй взметались пламенными столбами волны жара. За какие-то доли мгновения большая лужа, знаменитая тем, что не высыхала даже в самую затяжную жару, закурилась белым паром, вскипела пузырями – и исчезла, как будто ее и не было. Оставшаяся на ее месте грязь недолго напоминала о пропавшей достопримечательности. Похожая на корку поверхность трескалась на глазах, и в щели проступали раскаленные алые ручейки.

Жутковато преобразившаяся лужа была не единственным местом, где почва плавилась, не выдерживая жара. Наверное, так выглядит поверхность Огненного Брата, безжизненного мира вулканов. Потеки и лужицы жидкого огня на глазах расширялись, сливаясь в единое озеро. От жара занимались пламенем деревянные ставни и рамы на окнах, уцелевшие заборы и покрытые дранкой крыши. Шагов на двадцать вокруг меня сохранялся небольшой островок спокойствия, за пределами которого бушевал первозданный хаос во всей его дикой красоте.

Это рассказываю я долго, на деле превращение улиц в подобие гигантской головни с извивающимися дорожками огня на серебристо-пепельной поверхности не заняло и нескольких мгновений. Позабыв о распрях, люди спасались бегством, но, по правде, это было совершенно бесполезно: границы бедствия расширялись гораздо быстрее. То и дело кто-нибудь попадал в магический сполох, вмиг загораясь огромным живым факелом. Свои там были или чужие, оставалось лишь гадать.

Это был конец всему: банде, району, мне самому. К звездочету не ходи – в Академии на той стороне реки уже поднимают по тревоге боевой отряд. И тут до меня наконец-то дошел самый простой и доступный способ все это остановить. Странно, что никто другой до сих пор не додумался. Наверное, сработало отношение к магам как к чему-то непобедимому и всемогущему. Еще бы! За щиты настоящего чародея не то что из арбалета – из аркбаллисты не пробьешься! Никому и в голову не пришло, что сорной траве Чертополоху из звездами проклятой Стрелки негде выучиться всем этим премудростям и щиты он ставить не умеет.

Разыскав взглядом один из своих ножей, валяющихся на земле, я шагнул туда. Точнее, шатнулся и завалился. Слепо шаря в пыли здоровой рукой, я нащупал рукоять этого последнего ключа ко всеобщему спасению. И в этот момент мне сделалось страшно. Непередаваемо страшно. Пусть астрологи в храмах твердят, что наши дни здесь всего лишь начало бесконечного пути. Назвать мою недолгую жизнь праведной нельзя никак. А теперь попробуйте заняться простым подсчетом. Раз в месяц Небесная Мать перерождает одну достойную душу к вечной жизни среди звезд. Понимаете, сколько лучших претендентов окажется впереди безвременно ушедшего главаря уличной банды в этой длинной очереди?

Разум говорил: мне все равно конец. Добровольный и немедленный, он будет легчайшим из вариантов смерти, предоставленных на выбор судьбой. Вот только глупые инстинкты в голос вопили, что в семнадцать лет умирать непозволительно рано, и совладать с их отчаянным протестом было трудно.

Я не заметил, как шевельнулась, приподнимаясь на локте, фигура, распростертая на самом краю безопасного круга и вопреки всеобщему настрою бежать подальше поднялась и неровным шагом поковыляла ко мне.

Подсолнух стоял на ногах не тверже моего и рухнул в двух шагах от конечной цели. Однако же упал он в нужном направлении и мою руку с ножом перехватить успел. Наверное, это было странное зрелище – два раненых человека, сцепившихся в борьбе посередине огненного кольца.

– Ты чего творишь, придурок? – шипел Подсолнух, из последних сил пытаясь отобрать у меня нож.

– Сам придурок, я не могу этим управлять! Пусти, а то все сдохнем!

– Ну да, не можешь! – процедил сквозь зубы друг. – То-то Трехпалый с его громилами первыми заполыхали! Твоя сила, значит, ты и управляешь! Давай кончай здесь дурака валять!

Спорить с ним дальше я не стал. Попросту не было времени на то, чтобы растолковать болвану, что наблюдаемое вокруг – это еще не прорыв, а его предвестники. До настоящего прорыва остались считаные мгновения, и единственный надежный способ его предотвратить я уже упустил. Десять комет и падучая звезда! Ведь управляют же этим как-то ученые чародеи! Значит, и у меня должно получиться. Давай, Чертополох, соображай, как спасти от себя тех, кого подбивался защищать!

Я еще успел прикинуть что-то наподобие канала, уводящего силу в единственном безопасном направлении – вверх, когда последние сдерживающие заслоны рухнули, и магия рванула из меня сырым неоформленным потоком, нимало не напоминающим аккуратные плетенки в коридорах Проклятого дома. А потом, совершенно как в памятном опыте на лужке, меня накрыла тьма.