Глава XIV
ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГОДОВЩИНА

В детстве Бренан отмечал свои дни рождения в тесном семейном кругу, вместе с отцом и матерью. Вечером они собирались втроем за празднично накрытым столом, ели разные лакомства, которых не позволяли себе в другие дни, много разговаривали, пели песни, смеялись… Это были светлые и радостные вечера, наполненные теплом и любовью. Их очень не хватало Бренану, когда после смерти родителей он переселился в Дервег к родственникам, которые не знали ни дня его рождения, ни сколько ему лет, — да и знать об этом не хотели. А свое семнадцатилетие Бренан встретил в маленьком трактирчике на границе между Мынви и Энтримом, когда путешествовал по Северному Абраду.

Сегодня Бренану исполнялось восемнадцать, и впервые в жизни он делил этот день с другим человеком — со своей сестрой-близнецом Шайной, о существовании которой до недавнего времени даже не подозревал. Они так рассчитали отъезд из Тылахмора, чтобы сорок первого монфовира наверняка быть в Кыл Морганахе, и тут, в своей усадьбе, Гвен устроила для них настоящее празднование. На обеде по случаю восемнадцатилетия Шайны и Бренана были не только свои, хотя и «своих» набралось немало, поскольку по пути к ним присоединились шесть ведьм из Гулад Данана, Торфайна, Сейшана и Тир Алмынаха, а в самом Кыл Морганахе ждали еще трое, которые как раз находились на юге Катерлаха. Кроме того, прослышав о возвращении Гвен, к ней пожаловали чуть ли не все знатные соседи, в частности граф Ридихенский со своей семьей. О дне рождения они ничего не знали, просто хотели засвидетельствовать свое почтение хозяйке и ведьмам, прибывшим вместе с ней, но их тоже пришлось пригласить на праздник.

При всей своей непривычности такое шумное и многолюдное празднование дня рождения понравилось Бренану. Если бы гостей было меньше, он, наверное, чувствовал себя немного неуютно в центре всеобщего внимания, а так количество присутствующих превысило тот предел, когда компания уже не держится вместе, а стремится разделиться на небольшие группки. Поэтому Бренан чувствовал себя довольно комфортно, так как сам мог выбирать, с кем ему общаться, а с кем нет.

К тому же именно сегодня Гвен впервые его поцеловала. Пусть и не по-настоящему, а просто провозглашая тост легонько чмокнула Бренана в губы, — но все равно это было чрезвычайно приятно. Еще приятнее ему стало, когда Гвен в разговоре с графиней Ридихенской, двумя ее старшими дочерьми и еще несколькими гостями как будто невзначай назвала его своим женихом. Потом картинно спохватилась, начала объяснять, что о свадьбе в данный момент речь не идет, это пока лишь планы на будущее, однако дело было сделано, и вскоре среди всех присутствующих распространилась весть об этой неформальной помолвке. Бренан был рад, что Гвен все-таки решилась придать их отношениям некую определенность, и даже не думал требовать от нее большего. Он понимал, что такое объявление о намерениях — максимум, к чему она сейчас готова.

Вскоре, улучив момент, когда рядом никого не было, Гвен немного взволнованно спросила:

— Ты же не сердишься, что я так сказала? Это было неправильно — сначала я должна была посоветоваться с тобой.

— Ничего, — успокоил ее Бренан. — Все в порядке. Хотя надо признать, что для меня это стало неожиданностью.

— Для меня тоже. Я поступила импульсивно и необдуманно. Заметила, как дочери графа строят тебе глазки, и мне так захотелось утереть им нос, показав, что ты мой и никому другому не достанешься. Только не подумай, что я какая-то сумасбродка…

— Я так не думаю, Гвен. Я все понимаю. В конце концов, раз мы твердо решили, что когда-нибудь поженимся, то почему бы не сказать об этом другим. Теперь, когда люди будут знать о нашей помолвке, будет меньше сплетен, меньше недоразумений. Если честно, мне уже надоело объяснять: «Нет, господин такой-то или госпожа такая-то. Мы не любовники. Просто леди Гвенет обучает меня чарам».

Она согласно кивнула:

— У меня были такие же проблемы. Мы от них избавились, но теперь возникнут другие. Все будут спрашивать, когда же мы поженимся. Собственно, мы можем сделать это хоть завтра, в Катерлахе любая ведьма, скажем, Шайна, сможет нас обвенчать. Но…

— Но не стоит спешить, — сказал Бренан, потому что должен был так сказать.

— Да, не стоит, — согласилась Гвен. — После свадьбы наступает брачная ночь, а я… Не скажу, что не хочу этого. Я хочу, потому что ты мне нравишься, потому что ты ведьмак, предназначенный мне самой судьбой. Просто я хочу большего. Хочу, чтобы мы запомнили нашу первую ночь на всю жизнь. А это случится только тогда, когда мы на самом деле полюбим друг друга.

Бренан нежно посмотрел в манящую глубину ее серых глаз и коснулся пальцами шелковистых русых волос.

— Я тоже этого хочу, Гвен.

Уже второй раз она легонько поцеловала его в губы.

— Мне очень повезло с тобой, Бренан. Еще немного — и я уже не буду сожалеть о потерянной Искре.

Однако Бренан знал, что этого никогда не произойдет. Всю свою жизнь Гвен будет страдать от невыразимой тоски по силе, которой когда-то обладала, по вечной молодости, которой лишилась. А его долг — всегда быть рядом и облегчать ее страдания. Он с этим справится, потому что любит ее и готов ради нее на все.

Также Бренан думал о том, как хорошо все сложилось, что Гвен не запомнила тех ужасных минут, когда чуть не умерла. И не только потому, что тогда он наговорил ей лишнего. Наверное, Шайна все-таки была права, и его преждевременное признание лишь ускорило бы их брак. Это было бы не очень хорошо, но и не фатально. Намного худшие последствия имели бы другие воспоминания — о том, как к Гвен ненадолго вернулась настоящая ведьмовская сила, когда Эйрин поделилась с нею Искрой, а потом вновь оставила ее. Во второй раз. Возможно, она сама бессознательно заблокировала эти воспоминания, чтобы не бередить свою рану…

Тут к Бренану с Гвен присоединились Шайна с Лиамом. Впрочем, ненадолго, а только для того, чтобы быстренько поздравить с помолвкой, а потом разделить их — Лиам повел сестру в одну сторону, а Шайна увлекла брата в другую.

— Ну наконец-то вы решились, — сказала она Бренану, и он нисколько не сомневался, что Гвен то же самое услышала от Лиама. — Я рада за тебя, братик. Рада за вас обоих.

— Спасибо, Шайна, — ответил он. — Это целиком была инициатива Гвен. Как ты и советовала, я на нее не давил.

— Вот и хорошо. Правда, я больше боялась не из-за тебя, а из-за новоприбывших сестер. — Она бросила быстрый взгляд на группу из пяти ведьм, которые оживленно что-то обсуждали в дальнем углу зала. Возможно, именно его с Гвен помолвку. — Они все молодые… ну, конечно, взрослее меня, но все-таки молодые и нетерпеливые. Было бы скверно, если бы кто-то из них надумал подгонять Гвен.

— А с чего бы им ее подгонять? — удивился Бренан. — Разве их волнует, поженимся мы или нет?

— Ну… Скажу так: они в этом заинтересованы. Точнее, не они, а мы. То есть ведьмы. Касательно вас двоих у нас есть один план. Старейшим он не нравится, старшие разделились пополам, а большинство обычных сестер его поддерживают. В частности и я.

— И что же это за план?

— Сделать вас королем и королевой Катерлаха, — спокойно, словно речь шла о чем-то будничном, объяснила Шайна.

От неожиданности он так резко остановился, что чуть не споткнулся на ровном месте.

— Что?! Королем и коро… — Он запнулся, поняв, что произнес это слишком громко. К счастью, рядом никого не было, а в зале играла достаточно громкая музыка, поэтому никто ничего не расслышал. — Сестричка, что за глупости? — уже тише продолжил Бренан. — Я знаю, княжеские сынки мечтают жениться на Гвен, потому что это откроет им путь к катерлахской короне. Но я ведь из простого рода. Хотя родители и воспитали меня образованным, я все равно остаюсь крестьянским сыном. Еще и лахлинцем.

— А я крестьянская дочь, — сказала Шайна. — Еще и лахлинка. Но вместе с тем я ведьма. Поэтому ко мне, крестьянской дочери, короли и князья относятся как к равной. То же самое касается и тебя, Бренан, потому что ты ведьмак. Только не нужно сравнивать себя по силе с колдунами. Для обычных людей важна не величина силы, а ее происхождение. Колдовская магия имеет земную природу, а ведьмовская происходит от Искры, ниспосланной с Небес. Именно это для большинства является самым главным. А то, что ты из простого рода… Все ведьмаки до тебя были из простых, но это не помешало им стать королями или князьями. Ивыдонцы гордятся тем, что у них было целых два короля-ведьмака, и искренне уверены, что именно благодаря этому их страна является самой богатой на Абраде. Думаю, что и в Ферманахе, хотя на Юге совсем другая ситуация, многие люди связывают бывшее величие своей бывшей империи с семидесятилетним правлением императора-ведьмака.

— Все мои предшественники выросли на Тир Минегане, — выдвинул еще один аргумент Бренан. — Они получили ведьмовское образование и воспитание. Они с детства были вельможами. А я — нет.

— Наверное, ты невнимательно слушал Гвен, — сказала Шайна. — Я уверена, что она говорила не обо всех ведьмаках, а о четырех, рожденных в этом тысячелетии. А из пяти, живших раньше, только один воспитывался на Тир Минегане, остальные росли в своих семьях. В частности, Айдан аб Киннан, ставший впоследствии императором Ферманаха, все свое детство провел в Тибриде, где и родился. Как и в трех предыдущих случаях с ведьмовскими двойнями, родители не захотели отдавать обоих детей и настояли на том, чтобы им оставили сына. Когда в девять лет у Айдана пробудилась сила, к нему отправили ведьму, чтобы она обучала мальчика, и лишь в пятнадцатилетнем возрасте он впервые попал на Тир Минеган, где встретился со своей сестрой-близнецом. А тебе только стукнуло восемнадцать — разница невелика.

— Я тут чужак, — настаивал Бренан. — Люди никогда не будут любить меня.

— А кто говорит о любви? По большому счету, обычные люди не любят ни колдунов, ни ведьм, ни ведьмаков, ни ведьмачек. Правителей они тоже не любят — и это правильно, потому что народная любовь вместе с властью развращает. Королей должны уважать, этого достаточно. А ты добьешься уважения, я не сомневаюсь. Те, кто знаком с тобой, относятся к тебе с уважением хотя бы из-за твоего прошлого. Как я уже говорила, абрадцы недолюбливают людей, имеющих дар к чарам, но еще сильнее они не любят лахлинцев.

— Ну вот…

— Погоди, братишка, я еще не закончила. Тебя не воспринимают настоящим лахлинцем, потому что настоящие лахлинцы люто ненавидят всякую магию. В Тылахморе я слышала, как тебя называли «ведьмак с Лахлина» или просто «тот парень с Лахлина», но никто не говорил «лахлинец». Твое ведьмовское происхождение превращает тебя в их представлении в абрадца, который случайно родился на Лахлине, смог там выжить, да еще и оставил в дураках всех лахлинцев с их поборниками, дерзко чаруя у них под самым носом… Да неужели никто не выражал тебе восхищения твоим мужеством? Не верю!

— Ну… выражали. Но я думал, что это просто из вежливости…

— Из какой, к Китрайлу, вежливости! — фыркнула Шайна, а Бренан невольно содрогнулся. Он до сих пор не мог привыкнуть к тому, что порой, хоть и нечасто, ведьмы ругаются именем Врага, вместо того чтобы использовать более нейтральные «бес», «черт» или «дьявол». Как объяснила ему Гвен, этим они подчеркивают презрительное отношение к нему, отвергая тезис духовников о том, что Китрайл является могущественным и неуничтожимым предводителем всемирного Зла. — Бренан, поверь: в отличие от многих других слов, которые ты слышал в свой адрес, именно эти слова были искренними, они шли от чистого сердца. Каждый нормальный абрадец ужасается одной только мысли о жизни на Лахлине. Даже агрессивные фанатики, с пеной у рта нахваливающие тамошние порядки, что-то не очень спешат туда переселяться — ведь и они привыкли пользоваться в быту магией, а на Лахлине их могут повесить за кусок обычного абрадского мыла. Да ты и сам знаешь, не мне тебе говорить.

— Но все же, — заметил Бренан, возвращаясь к основной теме разговора, — старейшие не одобряют намерения сделать нас с Гвен правителями Катерлаха. Значит, у них есть на то основания.

— Мне плевать на мнение старейших, — сказала Шайна сердито. — И уверена, что тебе тоже.

— Моя обида не помешает согласиться с их доводами, если они будут вескими.

— Все их доводы сводятся к тому, что с Катерлахом у нас и так прекрасные отношения и мы не много выиграем, посадив на трон ведьмака с ведьмачкой. Но это вовсе не означает, что они не строят собственных планов, как лучше использовать тебя и твой брак с Гвен. Поговаривают, что старейшие нацелились на другую страну — Кередигон…

— Ой, нет, — простонал Бренан. — Только не Кередигон! Он слишком близко к Лахлину, а еще там слишком много лахлинцев.

А Шайна немного ехидно улыбнулась:

— Ну что, хорошие доводы? Считаешь их вескими?.. Хотя должна признать, что в таких планах есть свой резон. Кередигон — беднейшая страна Севера, если не всего Абрада, а корона в ней так быстро переходит от одного короля к другому, что порой ее отнимают у предыдущего обладателя вместе с головой. С этим действительно нужно что-то делать, — однако появление там короля-ведьмака не сможет в корне изменить ситуацию. Самая большая проблема Кередигона не в нем самом, а в близости Лахлина, в наличии большого количества лахлинских беглецов, среди которых затесалось множество шпионов и провокаторов. Тут нужно… а впрочем, это тема отдельного разговора. Я разделяю точку зрения тех сестер, которые считают, что для развязывания кередигонско-лахлинского узла следует прибегнуть к другим методам. А вы с Гвен лучше всего послужите тому, чтобы устранить последнюю серьезную проблему, препятствующую гармоничному развитию стран Минеганской Пятерки, к которой относятся Ивыдон, Коннахт, Алпайн, Лойгир и Катерлах. С этими пятью королевствами мы не просто тесно сотрудничаем — они являются нашими верными союзниками и надежными партнерами. В четырех из них уже давно сложилась наследственная монархия, обеспечивающая политическую стабильность и позволяющая нам с детства воспитывать принцев-наследников, способствовать тому, чтобы из них выросли мудрые и рассудительные правители, лояльные к Тир Минегану. В Катерлахе дела обстоят не так хорошо, тут каждый раз при смене правящего дома возникает хаос, который сводит на нет все выгоды от того, что мы можем влиять на выбор нового короля. А чтобы и народ, и знать без возражений приняли переход к наследственной монархии, нужно длительное и успешное царствование, во время которого должны вырасти несколько поколений, рассматривающие королевскую власть не как игрушку в руках высших лордов, а как что-то самодостаточное, стойкое и незыблемое.

— И ты думаешь, что мы с Гвен сможем обеспечить такое царствование?

Шайна с уверенным видом кивнула:

— Конечно, сможете. А мы вам в этом посодействуем. Под «мы» я понимаю всех сестер без исключения, даже старейших. Когда убедятся, что вы не оставляете им другого выбора, они поддержат ваши претензии на катерлахский престол. Сестра Альса обещает, что ведьмовское лечение позволит королю Энгасу продержаться еще два года. Да пусть даже год — и этого хватит. Кое-кто считает, что потом нужно устроить так, чтобы следующим королем выбрали старого графа Ригвара аб Ковгала, и за время его правления вы с Гвен сможете завоевать себе авторитет среди вельмож, упрочить свое положение, после чего уже не придется прилагать никаких усилий для вашего возведения на престол — большинство лордов сами, по собственной воле, проголосуют за вас.

— Это звучит разумно, — сказал Бренан, обрадовавшись возможной отсрочке всех этих королевских планов. — Нам не стоит спешить.

— С одной стороны — да, а с другой — нет. Чем дольше вы будете править Катерлахом, тем лучше. И желательно, чтобы ваши дети родились уже принцами и принцессами. Кроме того, корона нужна Гвен сейчас, а не через пятнадцать или двадцать лет.

Бренан озадаченно посмотрел на сестру:

— Так она сама этого хочет?

Несколько секунд Шайна колебалась с ответом. Наконец сказала:

— Если ты так прямо спросишь у Гвен, то поставишь ее в очень неловкое положение. Сказать тебе «нет» означает соврать, а сказать «да» — будет мешать страх перед тем, что ты можешь решить, будто бы ее желание выйти за тебя продиктовано холодным расчетом. На самом деле она хочет стать твоей женой независимо от того, какие выгоды ей даст ваш брак. — Сестра немного помолчала. — Наверное, я не должна этого говорить, но все же скажу. Гвен уверена, что вас свела вместе сама судьба. А еще она призналась мне, что уже мечтает о том дне, когда вы поженитесь, но сдерживает себя, так как хочет…

— Я это знаю, Шайна, — мягко прервал ее Бренан. — А сейчас хочу знать о другом. Гвен действительно нужна корона? Это ее собственное желание?

— Я уверена, что да. Мы ни разу не касались этой темы, но я знакома с ней уже восемнадцать лет, и мне легко догадаться, что у нее на уме. Гвен рассматривает корону как небольшую компенсацию за потерянную Искру. Думаю, еще с самого начала она поставила себе такую цель, поэтому выбрала Катерлах, хотя могла поселиться в Ивыдоне, где живет ее родня. Наверное, на первых порах Гвен планировала выйти за одного из графских сыновей, а может, взять в мужья кого-нибудь из знатных колдунов, например Йорверта аб Торвала из Тир на н-Гала…

— Она ему отказала, когда встретила меня, — сказал Бренан. — Мне этого достаточно, Шайна. Если Гвен хочет корону, я на это согласен. Ради нее я согласен на все…

Позже, когда они с Гвен вновь сошлись вместе, Бренан осторожно заговорил:

— У меня был очень интересный разговор с Шайной. Она рассказала о некоторых ведьминских планах относительно нас.

Он почувствовал, как та напряглась.

— О-о… Ты о катерлахской короне?

— Да. А ты уже знаешь?

— Кое-что слышала. Только старейшие не поддерживают этих планов.

— Шайна уверяет, что поддержат, никуда не денутся. Стоит нам только захотеть… А как ты сама к этому относишься?

Гвен скользнула растерянным взглядом по толпе гостей и ненадолго задержалась на Шайне, как раз беседовавшей с несколькими местными лордами во главе с графом Идвалом аб Горонви. Возможно, в свете объявления о помолвке уже начала готовить их к появлению новых претендентов на престол.

— Бренан, — наконец отозвалась Гвен. — Есть вопросы, которые в семье должен решать мужчина. И хотя мы еще не стали супружеской парой, но… Словом, окончательное решение за тобой. Хорошенько подумай, взвесь все, и как ты скажешь, так и будет.

— Значит, если я захочу стать королем, ты согласишься быть моей королевой?

— Да.

— И не будешь потешаться надо мной? Тебе не будет казаться смешным, что я, простой парень, претендую на корону одного из величайших королевств мира?

— Ты не простой, Бренан, ты — ведьмак. И в твоих претензиях не будет ничего смешного.

— А если я откажусь? — спросил он. — Ты не будешь жалеть об этом? Не будешь упрекать, что я из-за своей крестьянской ограниченности потерял такую великолепную возможность, упустил корону, которая сама падала нам в руки?

Гвен страстно посмотрела ему в глаза:

— Никогда не упрекну, обещаю. Ни о чем не пожалею. Для меня ты важнее всех королевств на свете. Я не позволю, чтобы какая-то там корона стала между нами.

Она сказала это так искренне, так уверенно, с такой пылкостью, что у Бренана отлегло от сердца.

«Милостивый Дыв! — подумал он, млея от нежности, пронизавшей все его существо. — За что мне такое счастье?..»

А вслух произнес:

— Шайна почти убедила меня, что это пойдет на пользу не только ведьмам, но и народу Катерлаха. Но я ничего не смыслю в государственных делах. Не хочу, чтобы этим воспользовались старейшие.

— Не воспользуются, я за этим прослежу. А государственным делам ты научишься. Мы оба научимся — сестры найдут нам самых лучших учителей.

Они как раз подошли к креслам, стоящим под стеной. Гвен села в одно из них и расправила на коленях свои пышные юбки. А Бренан вдруг улыбнулся одной мысли, только что пришедшей ему в голову.

— Боюсь, тебе придется забыть о брюках, — заметил он. — И постоянно носить такие красивые платья, как это.

Она легонько пожала обнаженными плечами:

— За все приходится платить. Это будет частью моей платы за власть. А ты только выиграешь. Тебе же нравится, когда я в платье… Только не говори, что нравлюсь тебе в любом наряде.

— Но ведь это правда. Другое дело, что в платье ты просто неотразима.

Он говорил это стоя, поскольку садиться не было смысла. К ним приближалась Финнела, и тогда ему опять пришлось бы встать.

В Тылахморе большинство придворных так и остались пребывать в заблуждении, что ведьмой-королевной, которую сестры везли на Тир Минеган, была именно Финнела, и уж никак не Эйрин. Последняя совсем не походила на королевскую дочь, а вот Финнела была настоящей принцессой до самых кончиков своих тщательно ухоженных ногтей. И на вид, и по манерам, и по характеру — порой надменная, порой своенравная, порой капризная и всегда высокомерная — она была именно такой, какой Бренан представлял себе принцессу. Вот только он никогда не думал, что будет держаться с такой принцессой на равных, обращаться к ней просто по имени и на «ты», а она в ответ на такое нахальство не будет бросать на него уничтожающих взглядов и угрожать самыми жуткими карами. Напротив, с ним Финнела была очень мила, вся просто медовая, и за время их знакомства не сказала ему ни одного плохого слова, хотя к остальным постоянно задиралась.

За ней хвостиком плелась Ронвен, одетая в нарядное зеленое платье, самое лучшее из тех, которые Финнела купила для нее еще в Тылахморе. Девочка уже немного привыкла к длинным пышным юбкам и больше не спотыкалась на каждом шагу, но все равно была очень неловкой, и при ходьбе ей приходилось полностью сосредоточиваться на том, чтобы не упасть. Бренан до сих пор не мог понять, чего же добивается Финнела, заставляя Ронвен носить одежду знатной девицы, уча ее соответствующим манерам — и в то же время помыкая ею, как простой служанкой. Что касается самой девочки, то Шайна по-прежнему придерживалась мысли, что ей нечего делать на Тир Минегане, Гвен и Мораг было все равно, а Этне понемногу начала склоняться к тому, что Ронвен заслуживает внимания. Эйрин с самого начала была уверена в этом — и, как ни странно, именно к ее аргументам, а не к аргументам Шайны прислушались другие ведьмы, что присоединились к их компании после Тылахмора. Одна из них, сорокадвухлетняя Ивин вер Шинед, которая очень интересовалась пророчествами, много времени уделила Ронвен, выспрашивая у нее мельчайшие подробности, и в конце концов высказала свое твердое убеждение, что у девочки действительно было пророческое видение. Еще и процитировала отрывок из письма Айлиш вер Нив, где та утверждала, что при данных обстоятельствах случайное совпадение было бы еще более невероятным, чем осуществление пророчества при участии самой провидицы. Эти слова вызвали у Шайны приступ гнева — и не потому, что с ней не соглашались, а из-за ссылки на авторитет сестры Айлиш…

Подойдя, Финнела одарила Бренана с Гвен очаровательной улыбкой и сказала:

— Поздравляю с помолвкой. И когда свадьба?

Гвен сокрушенно вздохнула:

— Уже седьмая…

— Мы с этим не спешим, — ответил Бренан. — Как сложится, так и будет. Будущее покажет.

— Понятно, — кивнула Финнела. — Хорошо хоть, что ты наконец…

К счастью, Бренан вовремя догадался, что она собиралась сказать, и поспешно прервал ее:

— Это было нашим совместным решением. Мы подумали, все взвесили… ну и решили, что дальше нет смысла скрывать наши намерения.

— Ведь они и так очевидны, — добавила Гвен.

Следующие несколько минут Бренан пытался держать в руках все нити разговора, чтобы не позволить Финнеле вновь соскользнуть на эту нежелательную тему. Потом к ним подошли Шайна, Этне и еще три ведьмы, которые слишком явно выказывали желание поговорить с одной лишь Гвен. Бренан только обрадовался этому и немедленно предложил Финнеле свое общество.

— Это очень мило с твоей стороны, — охотно согласилась она. — Я как раз собиралась подышать свежим воздухом. — И обратилась к скромно стоявшей в стороне Ронвен: — Золотце, на сегодня с тебя достаточно. Можешь пойти наверх и отдохнуть. Только не вздумай заснуть, ты мне сегодня еще понадобишься.

Похоже, Ронвен только и ждала этих слов. Она облегченно вздохнула и, неумело придерживая юбки, направилась к лестнице. А Финнела схватила Бренана под руку и потащила через зал и столовую к дверям, ведущим на просторный задний двор, который, в отличие от парадного, где разгуливали гости, был безлюдным. Или почти безлюдным — по другую его сторону, возле самого пруда, виднелась в сумерках хрупкая девичья фигура.

— Это Эйрин, — сообщил Бренан, на секунду вызвав магическое зрение и увидев свет, излучаемый ее Искрой.

— Вот и замечательно! — сказала Финнела. — Пойдем к ней, расскажем о вас с Гвен. Наверное, она еще ничего не слышала.

— Хорошо, только погоди минутку, — сказал Бренан, не двинувшись с места. — Сперва у меня есть к тебе одна просьба.

— Какая?

— Ты чуть не проболталась о… ну, о том, что я говорил, когда Гвен была ранена. А ты ведь обещала Шайне молчать.

— Да, обещала. Но теперь это не имеет значения, ведь вы обручились… Ох! — Глаза Финнелы блеснули в сумерках: она так резко вскинула голову, что в них на короткое мгновение промелькнуло отражение освещенного окна. — Так ты ей ничегошеньки не сказал? Не сказал тех прекрасных, тех чудесных слов? Вы просто решили пожениться, и все?

Бренан неловко отвел взгляд и устремил его на Эйрин, которая так и продолжала неподвижно стоять возле пруда.

— Ну… собственно… не сказал. Мы просто договорились, что поженимся.

Финнела разочарованно вздохнула:

— Это так прозаично… И неправильно. Совершенно неправильно. Ты же должен был стать перед ней на колени, попросить ее руки… Вот так это делается, лахлинский болван! — Она по-настоящему рассердилась. — Именно этого ждала от тебя Гвен. А ты… просто договорился с ней! Ты даже не представляешь, как обидел ее! Бедняжка, наверное, была в отчаянии… Это нужно немедленно исправить!

— Финнела…

— И не возражай, — стояла она на своем. — Этого нельзя так оставлять. Вот закончится вечеринка, ты пойдешь к Гвен и сделаешь все как следует. Я научу тебя, что нужно говорить, раз ты такой забитый, такой…

— Финнела, постой! — Бренан крепко схватил девушку за плечи, чтобы хоть немного остудить ее пыл. — Прошу тебя, очень прошу, не вмешивайся в наши отношения. У нас с Гвен все идет хорошо… так хорошо, как это только возможно. Пойми, наконец, что дело не во мне, не в том, что я лахлинский болван. Думаешь, я не хотел поступить так, как ты говорила? И на колени стать, и признаться в любви, и попросить руки… Да я бы с удовольствием это сделал, но Гвен к этому не готова.

Финнела растерянно захлопала своими длинными светлыми ресницами:

— Как не готова? Вы же обручились.

— Да, обручились. Гвен готова к помолвке. Может быть, даже готова к свадьбе. Но не готова услышать, что я люблю ее, потому что не знает, как тогда себя вести, что мне ответить. Она же бывшая ведьма, пойми это. Ее воспитывали иначе, чем нас. Гвен с малых лет учили, что любовь не для нее, что это опасное и губительное чувство. Даже сейчас, планируя нашу совместную жизнь, она может говорить о любви только в будущем времени. О том, как мы оба ждем ее и как нам будет хорошо, когда она наконец придет.

Финнела вновь вздохнула — теперь уже сочувственно:

— Прости, Бренан. Это не ты болван, это я дурочка. Мне следовало самой сообразить, что у тебя с Гвен все очень непросто. Она до сих пор держится как настоящая ведьма, а что там творится в ее голове… трудно и представить. Но я верю, что все уладится. Не может не уладиться. Вы же такая замечательная пара, вам просто суждено быть вместе. Я уверена, вы справитесь со всеми трудностями.

— Я тоже на это надеюсь.

— Тем более, — вдруг добавила Финнела, — что о любви Гвен знает не понаслышке. И если есть на свете парень, которого она способна полюбить, то это именно ты. Ведь ты так похож на Шайну… — Тут она ойкнула и быстро закрыла ладонями покрасневшее от стыда лицо. — Ой, что я несу!.. Прости, Бренан, прости, пожалуйста. Я… я не дурочка, я плохая, я такая плохая!.. Как только я могла?..

Финнела развернулась и опрометью вбежала в дом. Бренан проводил ее растерянным взглядом, чувствуя, как и его щеки пылают от смущения.

Впрочем, только что услышанное не стало для него новостью. Об отношениях между Гвен и Шайной он догадался еще месяц назад — как из тонких, очень деликатных намеков Лиама, так и из рассказов самой Гвен. Ясное дело, она и словом об этом не обмолвилась, однако сам ее тон, когда речь заходила о Шайне, говорил за себя. В конце концов Бренан решился откровенно расспросить обо всем Лиама, а тот, небрежно пожав плечами, сказал: «Так ведь она тогда была ведьмой. Это словно в прошлой жизни…»

Встретившись с сестрой, Бренан быстро убедился, что у Шайны нет никаких претензий на Гвен, напротив — она всей душой желает им обоим счастья. Да и поведение Гвен свидетельствовало, что для нее все осталось в прошлом, и если на первых порах Бренан еще чувствовал какую-то настороженность (не ревность, нет), то вскоре успокоился. Просто выбросил это из головы и старался не вспоминать.

Однако Финнела ему напомнила. И это ни в коем случае не было оговоркой, ее слова звучали так едко, с такой жестокой иронией, что она, наверное, долго обыгрывала их в мыслях. Другое дело, что немедленно пожалела, сказав это вслух.

Но почему? Чем Гвен могла досадить ей, что Финнела так думала о ней? За эти две с половиной недели они вроде бы не успели серьезно поссориться, хотя несколько раз обменялись шпильками, — но Финнела вела себя так со всеми, она ни дня не могла прожить без маленьких конфликтов. А такие слова тянули на что-то большее, чем просто маленький конфликт. В них ощущалась откровенная враждебность…

Бренан вздрогнул, ощутив легкое прикосновение чар. В этих чарах не было ничего угрожающего, но все равно он мысленно отругал себя. Он делал это всегда, когда рядом не было Гвен, упрекнувшей бы его в отсутствии защитной реакции. Каждый колдун, каждая ведьма реагировали на любые незнакомые чары одинаково — рефлекторно использовали магию, чтобы при необходимости защитить себя. А Бренан за годы жизни на Лахлине приучил себя чаровать лишь осознанно — и это тоже была защита, защита от верной смерти, подстерегавшей его в том случае, если бы он выдал себя, бессознательно прибегнув к магии в ответ на какую-нибудь неожиданность, например на громкий крик в ухо или сильный толчок в спину. Тут, на Абраде, такая защита стала лишней, но он до сих пор не мог избавиться от рефлекса спасительной бездеятельности, позволившей ему выжить на Лахлине…

Бренан оглянулся и увидел, как Эйрин машет ему рукой, приглашая к себе. В ответ он кивнул и двинулся в сторону пруда, немного обострив свое зрение, чтобы лучше видеть в потемках. Сегодня Эйрин впервые после отъезда из Тырконнела, столицы Торфайна, надела платье вместо брюк, но от этого не стала больше похожа на принцессу. Она была… просто ведьмой. Самой настоящей ведьмой, гораздо больше похожей на ведьму, чем все присутствующие в этой усадьбе женщины, за исключением разве что Этне вер Рошин и Ивин вер Шинед. Бренан никогда бы не поверил, что Искра Эйрин пробудилась всего лишь двадцать один день назад, если бы сам не был свидетелем тех событий, если бы собственными глазами не видел той слепящей вспышки. Потом она стала светиться уже не так ярко, однако изо дня в день ее сила постепенно возрастала и, кажется, как раз сегодня сравнялась с силой Шайны. А если и нет, то завтра уж точно сравняется.

Если не считать сестры, то за эти полмесяца Бренан больше всего сдружился именно с Эйрин. Они были близки по возрасту, а разницу в два с половиной года компенсировала ее преждевременная взрослость. Кроме того, Бренан много времени проводил с нею вместе, поскольку она училась у Гвен чарам — вернее, училась понимать и осознанно применять те практические навыки, позаимствованные Первозданной Искрой у Гвен, в обмен на спасение от смерти.

Шайна с Этне тоже пытались учить Эйрин, но самый лучший результат давали именно занятия с Гвен, которая интуитивно чувствовала, что нужно ученице, а Эйрин, в свою очередь, с полуслова понимала ее указания и всегда правильно их выполняла. Вопреки опасениям Бренана, Гвен ничуть не страдала от осознания того факта, что результатами ее многолетнего кропотливого труда теперь пользуется другая ведьма. Напротив, она радовалась, что ее знания и умения, большая часть из которых не имели для нее практической ценности после потери Искры, все-таки нашли свое применение, а значит, усилия, затраченные для их приобретения, не прошли даром. Еще Гвен очень гордилась тем, что обучает ведьму с Первозданной Искрой, в чье существование всегда верила, и искренне считала это большой честью для себя. А в придачу она чувствовала себя обязанной Эйрин жизнью и стремилась отплатить ей всем, что только было в ее силах.

В первые дни после пробуждения своей Искры Эйрин особенно остро нуждалась в помощи Гвен. Это был критический для нее период, который они переждали в Тылахморе, воспользовавшись гостеприимством герцога Довнала аб Конховара. Именно при содействии Гвен Эйрин научилась контролировать полученные Искрой знания, или, по ее собственному выражению, «держать книгу заклятий под замком», не позволять информации спонтанно высвобождаться при малейшем упоминании о магии и лезть ей в голову, вызывая сильные мигрени. Ни Шайна, ни Этне, ни Мораг не могли этому помочь, и только когда за дело бралась Гвен, бешеные атаки на разум Эйрин прекращались. Почему так происходило, выяснить не удалось, но, несомненно, это как-то было связано с тем, что знания «книги заклятий» принадлежали Гвен. На первых порах только с ней одной Эйрин могла спокойно говорить о чарах, не выкрикивая без конца: «Ой! Теперь я знаю, как…»

Во дворце герцога они поселились в смежных покоях с общей гостиной, игнорировали большинство развлечений, устроенных для высоких гостей, и полностью сосредоточились на учебе. Гвен начала с самых элементарных волшебных узоров, даже не с узоров, а просто с манипуляций магическими нитями разных цветов. Эйрин хватало и одной попытки, чтобы усвоить каждое упражнение, потом она выслушивала от Гвен необходимые теоретические объяснения и переходила к более сложным элементам. Присутствовавший при этом Бренан не знал, кем ему больше восхищаться — Эйрин, которая с фантастической скоростью осваивала ведьмовскую магию, или Гвен, которая уверенно вела ее через дремучие заросли своего детского опыта, выбирая путь, превращавший эту головокружительную гонку за знаниями в какое-то подобие систематического обучения. Уже на четвертый день Эйрин, расплачиваясь за науку нестерпимой головной болью, все-таки достигла того уровня магического самоконтроля, который позволял бы ей получать информацию из своей «книги заклятий» только по осознанному и четко сформулированному желанию, а не при мысли о тех или иных чарах.

После этого девушки снизили темп своих занятий до того уровня, который уже не вызывал у Эйрин чрезмерной усталости, но ее ежедневные достижения продолжали производить ошеломляющее впечатление. А ведьмы, присоединившиеся к ним по пути из Тылахмора, и те, что ждали тут, в Кыл Морганахе, вообще взирали на Эйрин чуть ли не с благоговением. Их восхищение Шайна прокомментировала так: «Они все молодые… ну, конечно, более взрослые, чем я, но все же молодые. И примчались к нам, потому что поверили в Первозданную. Но не все сестры, отнюдь не все, рады появлению Эйрин…»

Во всяком случае, как Бренан уже и сам заметил, Шайна этому не радовалась. Она очень тепло относилась к Эйрин, считала ее своей подругой, гордилась ее успехами, восхищалась ее мастерством в создании сложнейших чар, однако… не радовалась. Была чем-то очень встревожена, хотя и отказалась объяснить, чем именно. А Гвен по этому поводу сказала: «Да не обращай внимания. Она просто забивает себе голову глупыми мыслями. Боится, что Первозданная разрушит Сестринство, превратит его в монархию. Но этого не случится, я уверена…»

Когда Бренан подошел, Эйрин кивнула на ближайшую скамейку и предложила:

— Присядем. Ты же не очень спешишь возвращаться?

— Да нет, — ответил он. — Гвен сейчас с сестрами, а я охотно побуду с тобой. Тем более что сегодня мы почти не разговаривали. Это как-то непривычно.

Придержав юбки, Эйрин опустилась на скамью. Бренан сел рядом.

— Прежде всего, — сказала она, — я хочу извиниться за Финнелу. С ее стороны это было очень некрасиво и даже подло.

— Так ты все слышала?

— Да. Но не потому что вы громко говорили. Просто я как раз упражнялась в обострении слуха, когда вы вышли и завели разговор о твоей с Гвен помолвке. Мне стало интересно… Кстати, поздравляю.

— Спасибо.

— Я так и думала, что она объявит об этом в твой день рождения. Как видишь, я неплохо узнала ее за эти полмесяца… А возвращаясь к Финнеле, мне очень жаль. Пожалуйста, не держи на нее зла. Сейчас она искренне раскаивается, что сболтнула такую глупость.

— Это не глупость, я знаю, — сказал Бренан. — Уверен, что ты тоже знаешь. Но меня расстраивает не это, я расстроился из-за Финнелы. Раньше она мне нравилась. Я и подумать не мог, что в ней столько… столько враждебности ко Гвен.

Эйрин вздохнула:

— Это не враждебность, Бренан, а просто зависть. Мне хорошо знакомо это чувство, я представляю, что оно может сделать с человеком. Когда еще не знала о своей Искре, я очень завидовала Финнеле, ее колдовскому дару. Убеждала себя, что моя зависть светлая, чистая, но иногда в мыслях таких бед ей желала, такая ненависть меня охватывала… даже вспоминать стыдно.

— И она завидует Гвен? — удивился Бренан. — Это же глупо! Почему ей, почему… не тебе, скажем? Если уж завидовать, то лучше ведьме, чем ведьмачке.

— Ну, Финнела как раз такая, что скорее будет завидовать ведьмачке. Да и завидует она не из-за отпечатка Искры Гвен.

— А из-за чего?

Эйрин повернула голову и посмотрела на него долгим взглядом:

— Вы с Гвен и впрямь идеальная пара. Оба такие наивные! Она, слепая, не замечает, что ты без памяти влюблен в нее, а ты не видишь очевидного — что Финнела по уши втрескалась в тебя.

Бренан опешил:

— Да что ты говоришь?! Этого быть не может! Она же такая… такая надменная, такая чванливая, так гордится своим королевским происхождением…

— То-то и оно, — кивнула Эйрин. — И как раз поэтому бесится от злости, что ты не обращаешь на нее внимания, что по-прежнему влюблен в Гвен… Только не подумай, что она коварная лицемерка и все ее участие в вашей с Гвен судьбе сплошное притворство. Добрая половина натуры Финнелы, которая обычно в ней берет верх, искренне желает вам счастья. Даже переживает за вас, ведь вы — теперь я говорю это без всякой иронии — по-настоящему идеальная пара. А Финнела очень романтичная девушка; она, наверное, представляет себя героиней одного из тех дурацких любовных романов, которая, убедившись, что сердце ее любимого принадлежит другой, жертвенно уступает своей сопернице… Но злая ее половина не всегда с этим согласна. Не суди ее слишком строго, ладно? Просто она так воспитана — привыкла получать все, чего ей только захочется.

— Ты воспитывалась вместе с ней, — отметил Бренан.

— А кто сказал, что я не такая, как Финнела? Тут мы с ней совершенно одинаковые, разве что я лучше умею скрывать свою темную сторону. Кроме того, сейчас у меня есть все, о чем я мечтала. Стремилась освободиться из своей золотой клетки — и вот я уже не принцесса, не наследница престола. Не хотела замуж, боялась супружеской жизни — теперь и об этом речь не идет. Представляла в своих фантазиях себя ведьмой — и стала ею. Представляла себя могущественной и грозной — и это сбывается… даже слишком быстро. Когда ты в последний раз слышал, чтобы меня называли младшей сестрой?

— Кажется, в Тырконнеле, на приеме у королевы Гвенейры. И на моей памяти это вообще был единственный раз. А так говорят «сестра Эйрин» или просто «Эйрин».

— В том-то и дело. Все словно забыли, что я всего лишь младшая сестра.

— На Тир Минегане, — после некоторых колебаний произнес Бренан, — тебе об этом напомнят.

— Да, напомнят, — согласилась Эйрин. — И будут тыкать мне этим в лицо, словно я сама во всем виновата. Другие же демонстративно будут говорить «сестра» без «младшая». Будут споры, ссоры между теми, кто верит в Первозданную, и теми, кто не верит; между сестрами, которые рады ее появлению, и сестрами, усматривающими в ней — то есть во мне — угрозу всему ведьмовскому сообществу. А я не хочу становиться яблоком раздора, я хочу быть просто ведьмой, хочу спокойно учиться. Мне же еще столько нужно изучить, я так мало смыслю в теории, — и тут моя внутренняя книга заклятий не поможет, это я должна познать самостоятельно.

— Ты быстро усваиваешь и теорию, — сказал Бренан. — Невероятно быстро. Не припомню случая, когда бы Гвен приходилось что-то дважды объяснять тебе.

Эйрин медленно кивнула, блуждая взглядом по водной глади пруда.

— Мне повезло с учительницей. Дело даже не в том, что ее теоретические знания гармонично сочетаются с позаимствованными у нее же практическими навыками. Мы еще и похожи по складу ума.

— Гвен тоже так считает. Она говорит, что ты очень напоминаешь ее же, когда ей было шестнадцать. Недаром вы с Шайной так сблизились. — Тут Бренан понял, что его последние слова могли прозвучать как намек, и поспешно добавил: — Я имел в виду всего лишь дружбу, ничего другого.

Она искоса глянула на него и легонько усмехнулась:

— Все в порядке, Бренан. Ты нисколько не шокировал меня, я же ведьма. Меня вообще трудно смутить.

— Знаю. Поэтому так легко чувствую себя с тобой — хотя ты и королевская дочь, и ведьма, и просто девушка. Раньше я избегал девушек, так мне советовали родители.

— Оно и понятно. С девушками все парни невольно становятся сумасбродными, а тебе нельзя было терять над собой контроль. Это могло плохо закончиться… — Эйрин повела плечами, словно озябнув. — Честное слово, просто не представляю, как ты там жил. Я бы и недели не продержалась на Лахлине… А скажи, какой момент в твоей жизни был самым страшным? Я говорю не о самом болезненном — это, конечно, смерть родителей, — а именно о самом страшном.

— Мои последние минуты на лахлинской земле, — без колебаний ответил Бренан. — Когда я шел через пристань к кередигонскому кораблю, принимавшему на борт пассажиров. Внутри весь дрожал от страха, что именно сейчас, за каких-то десять шагов от свободы меня разоблачат, схватят и потащат на костер. Я понимал, что своим страхом могу навлечь на себя подозрение, и остановят меня именно из-за того, что я так боюсь, поэтому пытался успокоиться, но ничего не получалось. К счастью, портовые смотрители не обратили на меня внимания, но если бы попытались остановить… я уже решил, что живым им в руки не дамся. Еще когда мне было двенадцать, отец посоветовал выдумать какие-нибудь чары для самозащиты, и тогда я изобрел для себя огненные шары. Но и они бы не помогли спастись — силы были слишком неравны. Да и кроме стражи, в порту нашлось бы немало фанатиков, простых лахлинцев, которые с голыми руками бросились бы на меня, не испугавшись моих огненных чар. На корабле я уже чувствовал себя в безопасности, но и тогда никому не сказал, что у меня есть дар к магии. Даже те мои соотечественники, что уезжают на Абрад в поисках лучшей жизни, люто ненавидят все, связанное с чарами. Прибыв в Динас Ирван, я узнал, что все колдуны десятой дорогой обходят лахлинские кварталы города, где на них запросто могут напасть.

Эйрин покачала головой.

— Просто не понимаю, почему мы до сих пор это терпим, — сказала она и внезапно тихонько рассмеялась. — Все-таки Финнела права, я стала настоящей ведьмой. Когда говорю «мы», даже не вспоминаю о Леннире, а думаю о Тир Минегане, где никогда еще не была, и обо всех сестрах, хотя знакома только с несколькими… А возвращаясь к Лахлину, никак не пойму, почему за столько столетий никто не пробовал навести там порядок. Ни ведьмы, ни колдуны. Понятно, что это большой остров, лишь немного меньше по территории, чем Тир на х-Эйдал, но больше, чем Ферманах. Да и плыть до него далеко — свыше пятисот миль от берегов Кередигона. Однако лахлинцы не признают магии, и это делает их уязвимыми. Ты можешь мне возразить, что Договор об ограниченном нейтралитете связывает колдунам руки… — Догадавшись по выражению лица Бренана, что он ничего об этом не знает, Эйрин объяснила: — Этот Договор был заключен еще в начале девятого столетия. Он запрещает всем колдунам во время войн, междоусобиц и других вооруженных конфликтов принимать участие в наступательных действиях. Так, скажем, сейчас в леннирской армии служат пять колдунов, помогающих охранять северную границу, а вот графы Тинверские, претендующие на наши северные территории, в своих приграничных провокациях вынуждены обходиться без магической поддержки. Тут не срабатывают никакие аргументы типа того, что когда-то север Леннира был частью Румнахского королевства. С тех пор как мой предок Дугал аб Артир захватил те земли, они стали леннирскими, а в Договоре об ограниченном нейтралитете четко сказано, что освобождение захваченных врагом территорий тоже считается наступательными действиями. В общем, у этого Договора две цели: во-первых, предотвратить возникновение ситуаций, когда бы колдуны воевали против колдунов, а во-вторых, не позволить колдунам выступать в роли захватчиков. Каждый юноша и каждая девушка с колдовским даром в возрасте четырнадцати лет подписывают Договор и обязуются выполнять все его положения.

— А ведьмы?

— У нас существуют свои правила, с одной стороны, более гибкие, а с другой — более жесткие. Нам не нужен такой договор, потому что у нас единое руководство и единые, обязательные для всех сестер законы… кстати, для тебя они тоже обязательны. А у колдунов единого руководства нет, поэтому им приходится придерживаться целого ряда договоренностей, в частности и Договора о нейтралитете, который признают все абрадские королевства и выступают гарантами его соблюдения на своей территории. Тут как раз и существует лазейка, как обойти этот Договор в случае с Лахлином. Тамошнее правительство его не признает, а официально санкционированные убийства всех людей с даром к магии можно расценить как ведение необъявленной войны против всего колдовского сообщества. Правда, мой дед Тырнан считал, что зверские порядки на Лахлине выгодны большинству колдунов; они наглядно демонстрируют абрадцам, к чему может привести полный запрет на чары.

— Может быть, и так, — сказал Бренан. — Однако существует и более веская причина, почему ни колдуны, ни ведьмы не спешат разбираться с Лахлином. Они просто не знают, что с ним делать. Я говорил об этом с Гвен, и она утверждает, что все шансы для силового решения лахлинской проблемы были утрачены еще в прошлом тысячелетии. Тут я с ней согласен. Я вырос на Лахлине и знаю, что лахлинцы до последнего будут бороться с тем, кто выступит против их Святой Веры. В подавляющем своем большинстве они живут в нищете, которая и не снилась большинству абрадцев, но они гордятся своей жизнью, считая ее праведной. Для них чары не просто грех, как на Юге, а адская мерзость, поэтому каждый, кто использует магию, в их представлении является слугой Китрайла. Я слышал — об этом на Лахлине говорят шепотом, с большой осторожностью, — что король Имар отступился от веры из-за смерти своей жены, которой не разрешили использовать абрадские лекарства, что могли бы ее спасти. Вполне допускаю, что это правда, я по собственному опыту знаю, как невыносимо больно терять родных людей, когда есть возможность сохранить им жизнь, а ты не можешь ею воспользоваться. И если король действительно отступник, я ему не завидую. Он все равно не сможет ничего изменить на Лахлине — и не только потому, что за его спиной стоит Конгрегация Святой Веры, которая, собственно, и управляет страной. Просто весь Лахлин не хочет никаких перемен, и один человек, даже наделенный наивысшей властью, бессилен перед волей целого народа. А колдунам с ведьмами, чтобы завоевать Лахлин, недостаточно будет победить лахлинскую армию и перебить поборников. Кроме того, придется уничтожить половину простых лахлинцев, чтобы другая половина, запуганная такой жестокостью, подчинилась новой власти. — Бренан ненадолго замолчал, а потом добавил: — Да я еще и большой оптимист, когда говорю только о половине.

Эйрин пристально посмотрела на него.

— Бренан, ты частенько называешь себя простым парнем, крестьянским сыном, словно нарочно прибедняешься, чтобы никто не воспринимал тебя всерьез и не ждал ничего выдающегося. Но скажу тебе как королевская дочь: когда ты забываешь о своем происхождении, ты начинаешь мыслить как настоящий принц. Простые люди, крестьянские дети, считают королей всемогущими, и только короли понимают всю слабость и ограниченность своей власти. Чем лучше я узнаю тебя, тем больше убеждаюсь, какой ты уникальный человек, и не только из-за твоего ведьмачества. Мне очень повезло, что я не встретила тебя раньше, скажем, в прошлом году.

— Почему повезло? — удивился Бренан.

— Потому что тогда я не знала о своей Искре и могла сдуру выскочить за тебя замуж. А мой отец был бы только рад зятю-ведьмаку. Вот ему бы точно было наплевать, что ты крестьянский сын.

Бренан усмехнулся:

— В прошлом году я и сам не знал, что я ведьмак. И если бы мы встретились, я бы сразу заметил твою скрытую магическую силу, рассказал бы о ней тебе, а ты бы обратилась за разъяснениями к вашему колдуну… — Он осекся. — Ой, извини, меня занесло. Ты же просто сказала мне комплимент. А я при упоминании о Лахлине сделался слишком серьезным. Еще и волнуюсь о тете с дядей, об их детях…

— От них до сих пор нет известий?

— Нет. Позавчера сестра Моркадес по моей просьбе разыскала того моряка и попросила его подробно описать внешность женщины, которой он передал письмо. Это точно была тетя Линед, — так что кровные чары должны были сработать. Конечно, если конверт вместо нее открыл дядя Киннах, то… Хотя зачем ему это делать: он же неграмотный. И Моркадес уверяет, что моряк не врет, письмо действительно дошло по назначению. Вроде бы все в порядке, да только на сердце неспокойно. Боюсь, тетя с дядей сделали какую-то глупость. Они же такие забитые, затурканные, одураченные… как и все лахлинцы. Им, конечно, хватит ума держать язык за зубами, но сама мысль о переезде на Абрад — под власть Китрайла! — могла их очень испугать. А как они отреагировали на то, что я ведьмак, да еще и у меня есть сестра-ведьма, — страшно даже подумать. Может, и не стоило обо всем этом писать…

— У тебя не было другого выбора, Бренан, — уверенно произнесла Эйрин. — Ты должен был предупредить их об опасности. Вот Шайна за них спокойна.

— Еще бы. Она же… ну, ей все равно, что с ними будет. Я ее понимаю: для нее они ничего не значат, она их не знает, и ей достаточно того, что ко мне они относились не слишком ласково. Но это мои родные. Я два года прожил вместе с ними, привязался к ним, особенно к самым младшим кузинам — Марвен и Грайне. Хотя девочки, по примеру старших, задирали передо мной нос, презрительно называли меня дармоедом, но все равно я их любил… и до сих пор люблю.

Эйрин промолчала. Похоже, поняла, что утешать его бессмысленно, что Бренан и так сыт успокаивающими словами от Шайны и Гвен. Вместо этого она создала в воздухе световой шар и легонько подбросила его вверх, где тот и завис. Потом схватила пучок из полсотни разноцветных магических нитей, мастерски сплела перед собой зеркальную поверхность овальной формы и придирчиво оглядела свое отражение в этом волшебном зеркальце.

— Ну вот! — с сокрушенным вздохом констатировала Эйрин. — Волосы снова растрепались. Даже чары не помогают… Нет, все-таки обрежу их до плеч. Меньше будет мороки.

— И напрасно, мне нравится, — сказал Бренан совершенно искренне. Длинная грива непокорных рыжих волос очень шла к ее образу ведьмы.

Эйрин дернула за одну из желтых нитей, и зеркальце бесследно растаяло в воздухе. Световой шар тоже погас, и их вновь окутали сумерки, постепенно переходящие в ночь.

— Тебе легко об этом говорить, попробовал бы сам за ними ухаживать. Да и к брюкам больше подходит короткая стрижка. Такая, как у Гвен. Она ей очень идет, разве нет?

— Да, идет, — согласился Бренан. — Но вскоре ей придется забыть о брюках и начать отращивать волосы. Длинные ей тоже пойдут.

Он запоздало прикусил язык — впрочем, как оказалось, ничего нового Эйрин от него не услышала. Она не стала спрашивать, с какой стати Гвен будет менять свой привычный образ, а лишь согласно кивнула:

— Гвен будет красивой и с длинными волосами. Они у нее мягкие и послушные… Так ты уже в курсе планов сестер?

— Да, уже в курсе. Похоже, я последний, кто о них узнал.

— Шайна не была уверена, как ты к этому отнесешься, поэтому попросила всех молчать, сказала, что сама с тобой поговорит. Значит, ты не возражаешь?

Бренан с деланным легкомыслием пожал плечами:

— А почему я должен возражать? Я же не так избалован богатством и властью, как ты, и королевский дворец не напоминает мне золотую клетку.

— Я жила не во дворце, а в замке, — уточнила Эйрин. — Да и сама по себе власть не была для меня уж такой нежеланной. В конце концов, ведьминское могущество — тоже власть, и гораздо большая, намного ответственнее, чем королевская. Именно поэтому наши законы запрещают ведьмам занимать любые должности и носить любые титулы, кроме титула высокой госпожи Тир Минегана. А в моем положении первой принцессы Леннира самыми досадными были две вещи. Во-первых, я понимала, что никогда не осуществится моя мечта о большом путешествии по всему Абраду, и мне придется довольствоваться лишь официальными визитами в соседние королевства. А во-вторых, и это представлялось мне самым страшным, я должна была выйти замуж. Уже скоро — через год, самое большее через два. Я сама себя обманывала, когда утверждала, что боюсь замужества, потому что оно лишит меня самостоятельности, ограничит мою свободу. Финнела правильно говорила, что я справлюсь с любым мужчиной — или превращу его в подкаблучника, или прибью, если не захочет подчиняться. Теперь я могу признаться, что больше всего меня пугало, — тут в ее голосе послышались нотки смущения, — супружеское ложе. Такие мысли никогда не вызывали у меня сладостного волнения, о котором часто пишут в любовных романах. Всегда страх, только страх и ничего, кроме страха. Думаю, это была реакция моей Искры на угрозу расстаться со мной. Таким образом она пыталась уберечь меня от губительного поступка.

— Так ты все же допускаешь, что Искры разумны? — спросил Бренан.

— Нет, ни в коем случае, — уверенно ответила Эйрин. — И уже жалею, что рассказала о том вроде как разговоре между моей Искрой и отпечатком Гвен. Лучше было бы промолчать. Гвен ничего не помнит, другие слышали только ее слова, и я могла бы сказать, что она просто бредила. А мой рассказ никакой пользы не принес, только вызвал кучу напрасных споров. Я уже устала описывать свои тогдашние чувства, объяснять, что на самом деле с Гвен говорила я сама, высказывая то, что могла бы сказать моя Искра, если бы умела думать. Только три сестры более или менее правильно понимают меня — и точнее всего, кстати, сестра Ивин.

— А почему «кстати»? — удивился такой формулировке Бренан.

— Потому что я здесь, — раздался сзади спокойный голос.

Эйрин даже не пошевелилась, зато Бренан быстро оглянулся, заострив свое зрение, и увидел в нескольких шагах от них невысокую ведьму с длинными, заплетенными в косу волосами.

Ивин вер Шинед была самой сильной из сестер, присоединившихся к ним после Тылахмора, и уступала только Шайне (да еще Эйрин, которая, впрочем, не считалась, потому что была младшей сестрой). За исключением той короткой ссоры, вызванной упоминанием об Айлиш вер Нив, Шайна относилась к Ивин очень уважительно, чуть ли не благоговейно, и всегда прислушивалась к ее словам, так как считала ее одной из трех самых умных ведьм в Сестринстве (к этой тройке, по мнению Шайны, принадлежали Аверлин вер Шиван, старейшая сестра, и двухсотсорокадвухлетняя Гвенда вер Линнет, которая сейчас находилась на севере Алпайна, управляя местной ведьминской обсерваторией). Ивин вер Шинед была единственной за все время существования Сестринства ведьмой, ставшей полноправной сестрой еще до своего пятнадцатилетия. Получив это звание, она не отправилась путешествовать по Абраду, как другие молодые сестры, а осталась на острове и провела там следующие два десятилетия, продолжая обучение и совершенствуя свое мастерство, а заодно обучая младших сестер, и таким образом стала самой молодой за всю историю ведьминского Сестринства наставницей. Только семь лет назад Ивин с некоторым опозданием пришла к выводу, что путешествие положительно скажется на широте ее мировоззрения, и решила побывать во всех уголках Абрада. Это выражение она восприняла буквально, поэтому принялась прочесывать континент, начав с самых северных его окраин, с побережья океана Туагар, и постепенно двигаясь на юг. Все эти годы Ивин регулярно отправляла на Тир Минеган письма со своими теоретическими наработками и практическими формулами изобретенных ею магических узоров, которые либо усовершенствовали уже известные чары, либо создавали особенные их разновидности, ориентированные на другие цели, а иногда — тогда это уже называлось не изобретением, а открытием — предлагала что-то принципиально новое, до сих пор неизвестное, о чем раньше никто и понятия не имел.

Свое систематическое изучение Абрада сестра Ивин прервала в Ан Оллайне, когда услышала о появлении Бренана. Ее очень интересовал феномен ведьмовской двойни (как, собственно, интересовало все необычное), поэтому она отправилась в Катерлах, однако в Гвеннеде, узнав, что Бренан поехал навстречу Шайне, она свернула южнее, чтобы попасть в Гулад Данан, и в конце концов очутилась в Торфайне, где и встретилась с ними. Но теперь у нее появился более увлекательный объект для исследований — ведьма с Первозданной Искрой…

Ивин подошла к ним и устроилась на скамье между Эйрин и Бренаном.

— Хотела проверить остроту твоего восприятия, — объяснила она. — Когда ты меня почувствовала?

— Где-то на полпути от дома, — ответила Эйрин. — Наверное, слишком поздно.

— Да нет, нормально. Я же экранировала себя, а мне это очень хорошо удается. Когда была маленькой, всегда выигрывала в прятки. В конце концов все младшие сестры отказались со мной играть… — Ивин повернулась к Бренану и немного подняла голову, чтобы смотреть ему в лицо. — А по твоей реакции я поняла, что ты ничего не почувствовал.

— К сожалению, ничего.

— Трудно избавиться от укоренившихся с детства привычек. Гвен рассказывала мне о твоей проблеме. Я посоветовала преодолевать ее поэтапно и начать с немагических угроз. Сейчас это самое важное — ведь если у тебя и появятся смертельные враги, они будут не колдунами, а обычными людьми. Теми, кто не захочет видеть тебя с Гвен на престоле. Колдунам, даже черным, это безразлично — Катерлах и так тесно связан с Тир Минеганом, а ваше правление, по большому счету, ничего не изменит. Зато среди местных лордов найдется немало таких, кто будет ожесточенно сопротивляться исполнению этих планов. Поэтому прежде всего следует сосредоточиться на четырех вещах — клинки, стрелы, пули, яд. С отравой легче всего, просто нужно приучиться проверять все, что ешь и пьешь. Диагностические чары очень просты.

— Я их уже выучил, — сказал Бренан.

— Но не используешь. Завтра же и начинай. Что касается огнестрельного оружия, то для тебя опасен только дымный порох. Горение обычного пороха ты, конечно, чувствуешь.

— Еще бы не чувствовать. Он выдает такой мощный магический сигнал… — Бренан хмыкнул. — А вообще для меня и до сих пор это странно звучит — «обычный порох». Когда говорят «обычные люди» — имеют в виду тех, у кого нет дара к чарам. А вот обычным порохом на Абраде называют тот, который изготавливается с применением магии.

— Это действительно нелогично, — согласилась Ивин. — Но так уж сложилось. Как раз дымный порох является для нас необычным, потому что его не используют ни на Севере, ни на Юге… кроме тех случаев, когда пытаются перехитрить магическую защиту. Но и такой порох можно почувствовать: распад селитры дает характерную, хоть и очень слабую, эманацию. У тебя достаточно силы, чтобы этому научиться.

— Я умею, — сказал Бренан. — Научился еще на Лахлине. Там в ходу только дымный порох, который называют просто порохом. Мы с отцом каждую неделю ходили на охоту, и со временем я начал ощущать, как за мгновение до выстрела вспыхивает порох.

— Вот и прекрасно. Тогда тебе остается выработать привычку автоматически, без раздумий отвечать на этот сигнал установкой щита против пуль. Не пытайся научить себя реагировать на все сразу, это раздробит твои усилия. Сосредоточься на самом главном — клинки, стрелы, пули, яд. К сожалению, для первых двух угроз не существует такой универсальной защиты, тут просто нужно быть бдительным. Чтобы ударить ножом, враг должен подойти к тебе в упор, а стрела, хоть и не проявляет себя еще до выстрела, летит медленнее пули.

— А если используют колдовской… то есть обычный порох, но без сигнальных чар? — спросил Бренан как можно более безразлично, пытаясь не показывать, что этот разговор о покушениях уже начал пугать его.

Эйрин фыркнула:

— Глупости! Ни один алхимик не отважится изготовить порох без таких чар. Другие колдуны ему этого не простят — немедленно схватят и убьют.

— Это точно, — согласилась Ивин. — Тут у колдунов нет двух разных точек зрения, они не собираются допускать, чтобы их убивали при помощи изготовленного ими же пороха. В последний раз такая попытка имела место двести лет назад, во время войны между Майнаном и Лидавом. Тогдашний майнанский принц Грайм аб Ильтид был колдуном и по заказу своего отца-короля изготовил партию пороха без сигнальных чар — специально для диверсионного отряда, который должен был уничтожить колдунов, помогавших в обороне Лидава. А уже через неделю и принца Грайма, и короля Ильтида нашли мертвыми в их собственных покоях — их убили с применением чар. Убийц разоблачить не удалось, однако самая распространенная версия тех событий утверждает, что это сделали майнанские колдуны. Очень поучительная история… Но на всякий случай нас учат обнаруживать и вспышку обычного пороха без предупреждающего сигнала. Ведьминское чутье, в отличие от колдовского, это позволяет. — В сумерках Бренан заметил, как на ее губах промелькнула быстрая улыбка. — Интересно…

В следующее мгновение их окружил созданный Эйрин защитный узор.

— Ох! — сказала она. — Еле успела.

— Но все-таки успела, — довольно сказала Ивин. А Бренану объяснила: — Только что я имитировала вспышку такого пороха на расстоянии двадцати шагов. Была уверена, что после моих слов Эйрин обязательно проверит, есть ли в ее «книге заклятий» такое умение. Оно конечно же было — ведь Гвен уже сдавала экзамены на полноправную сестру. А меня интересовало, быстро ли это умение усвоится. Даже если бы Эйрин разгадала мое намерение и установила щит сознательно, она сделала бы это или слишком рано, или слишком поздно. Но ее реакция была мгновенной и своевременной — не обдуманной, а рефлекторной. Она овладела этим навыком за считаные секунды… Просто феноменально!

— А у меня от этой феноменальности опять голова разболелась, — пожаловалась Эйрин. — Навык оказался слишком сложным, чтобы усвоить его после бокала вина. И вроде бы научилась это контролировать — ан нет, не удержалась!

— Теперь ты должна научиться контролировать и саму себя, — сказала Ивин. — Контролировать и сдерживать свое стремление как можно быстрее избавиться от этой «книги заклятий», дочитать ее до конца и выбросить прочь. Я понимаю, она раздражает тебя. Меня бы тоже раздражало, если бы у меня были знания, которых я еще не освоила. Но раз так сложилось, придется терпеть. Гвен была способной ученицей, она не ограничивалась лишь обязательными для младших сестер темами, а многое изучала дополнительно. Поэтому тебе досталась достаточно объемная книжечка, набитая очень качественными знаниями из разных отраслей магии. Не спеши читать ее, смирись с мыслью, что ты еще долго будешь носить эту книгу в себе. Тебе не нужно изучать ее всю, чтобы сдать экзамены. И кстати, я бы на твоем месте не спешила с ними.

— А я и не спешу, — ответила Эйрин. — Дело даже не в том, что теорию мне придется изучать самостоятельно. В конце концов, все экзамены чисто практические, и я бы могла сдавать их, получая нужные знания на ходу. Но это будет неправильно. Речь не о честности — это другой вопрос, по которому можно долго спорить. Просто я еще не готова быть сестрой без дополнения «младшая». Сначала я должна стать настоящей ведьмой — почувствовать себя ведьмой, осознать, что я ведьма, понять, что это означает. В общем, меня не слишком заботит чужое мнение, однако в этом вопросе оно для меня важно. Я пойду на экзамены только тогда, когда удостоверюсь, что другие сестры, хотят они того или нет, признают за мной это право.

— Хотят того или нет, — повторила Ивин. — Очень удачная формулировка. Ты стремишься к признанию, но не хочешь становиться заложницей тех сестер — а они обязательно будут, — которые с пеной у рта будут твердить, что ты не готова стать полноправной сестрой. Как бы то ни было, окончательное решение о своей готовности ты оставляешь за собой. И это правильно. Правильно все, что ты сказала. Похоже, Первозданная Искра знала что делает, когда выбрала тебя.

Эйрин усмехнулась:

— Тут я полностью с тобой согласна. Кому-кому, а мне грех жаловаться на ее выбор.

Бренан вздохнул:

— Ну вот! Вы снова заговорили об Искре, как о разумном существе. А ведь говорили, что не верите в разумность Искр.

— Мы и не верим, — подтвердила сестра Ивин. — Не верим, что Искры разумны по-человечески. В то же время мы обе не приемлем крайних взглядов части сестер, считающих Искру просто сверхъестественным объектом с огромной магической силой. Рассказ Эйрин лишь подтвердил мое давнее убеждение, что Искры являются живыми нематериальными существами, которые руководствуются не разумом, а в основном инстинктами. Скажем, котов нельзя назвать разумными, но мы не отрицаем, что у них есть чувства и желания, и на своем примитивном уровне они в состоянии принимать решения. Когда кот теряет хозяина, он ищет себе нового и старается найти такого, который лучше всего будет о нем заботиться. Точно так же и Искра не вселяется в первую попавшуюся еще не рожденную девочку, она очень разборчива, ей нужна та, что вырастет здоровой, умной, красивой, способной овладеть магией. Каждый, кто знает ведьм, независимо от своего отношения к нам, согласится с тем, что отбор все-таки есть, и он достаточно жесткий. За всю историю Сестринства не было ни одной хилой ведьмы, не было некрасивой, не было глупой… и это большое счастье, потому что трудно даже представить, каких бед могла бы натворить глупая ведьма. Все мы в той или иной степени реализуем свой ведьминской потенциал, среди нас нет полных бездарей, как это иногда случается с колдунами, — вроде бы и магических способностей хватает, и голова на плечах есть, а чары ему не удаются, хоть тресни. Зато с ведьмами такого не бывает. Никогда.

— Это можно объяснить проявлением высшей воли, — заметил Бренан.

Ивин покачала головой:

— Ох, нет, дорогой брат, не стоит возлагать всю ответственность на Дыва. Если бы Он сам выбирал ведьм, Его выбор был бы идеальным. Но мы далеки от идеала. Я объехала почти весь Северный Абрад и во время своих странствий встретила немало женщин, которые, на мой взгляд, больше заслуживали Искры, чем их ровесницы-ведьмы. В частности, я познакомилась в Кырниве с настоятельницей монастыря, родившейся в один день со мной. Вне всяких сомнений, эта мудрая и образованная женщина стала бы лучшей ведьмой, чем я… Короче говоря, Дыв тут ни при чем, я в этом уверена. Выбор делают сами Искры, и результаты этого выбора однозначно указывают на то, что он совсем не случайный, хотя и не безупречный. С другой стороны, я могу привести целый ряд свидетельств в пользу того, что у Искр нет развитого разума и они не могут мыслить сложными категориями. К примеру, за эти неполные семнадцать столетий родилось одиннадцать пар ведьмовских двойнят, и всегда это были мальчик и девочка. Искры избегают двойни из девочек, так как не могут выбрать, которая из них станет ведьмой, а которая — ведьмачкой. Также Искры не осознают угрозы, связанной с Лахлином, поэтому нашим предшественницам пришлось возводить Барьер, а когда в нем появилась прореха, одна из Искр немедленно этим воспользовалась — потому что ей очень понравилась Шайна. А то, что Шайна почти не имела шансов выжить, было выше ее понимания. И когда в прошлом оставленные без присмотра маленькие ведьмы гибли из-за неконтролируемой магии, Искры не спасали им жизнь, вовремя покинув их, а держались за них до последнего — не из-за жестокости и эгоизма, а просто потому, что не понимали напрасности своих стараний. Другой пример касается тебя, Эйрин. Когда подкрадывалась к вам, я расслышала твое предположение, что панический страх перед замужеством навевала тебе Искра. Я уверена, что так и было. Еще лет пятнадцать назад я исследовала это явление и пришла к выводу, что страх, охватывающий каждую ведьму при мысли о близости с мужчиной, не является результатом только лишь воспитания. Это инстинкт, к тому же не наш собственный, а наших Искр. Только инстинкт, и ничего больше. Если бы Искры понимали, в чем именно таится опасность, они бы нашли лучший способ предостеречь нас.

— Если бы Искры были разумны, — добавила Эйрин, — они бы не нуждались в нас, в нашем разуме, нашем сознании, а сами жили бы в наших телах, управляя ими по своему усмотрению.

— Вот-вот, — кивнула Ивин. — И очень хорошо, что это не так.