Глава 14
Другая жизнь. Как это было
Диму очень нравится слушать шум речки. И сама речка нравится. Она не плавная и тихая, как другие, она горная, и поэтому прозрачные струйки прыгают по камням, звенят, брызгаются. Над речкой висит водяная пыль, иногда в ней появляются-складываются радуги. Небольшие, но яркие. А среди камней мелькают темные гибкие змеи, только это не змеи, а рыбки. Папа говорит, это форель. Она и против течения плывет, и из воды выпрыгивает. Красивая. Дим уже решил: свою он отпустит.
— Ну что, рыбак, домой?
— Ага. — С папой весело, но домой хочется тоже. Сегодня день рождения. Дома ждут вкусности и подарки. Ой… а это что? Димка удивленно смотрит на нитку, которая появилась прямо в воздухе. Черная и немножко фиолетовая. Она превращается в щель, и оттуда выпрыгивает человек… серый… потом еще несколько.
— Не может быть! Вадим, до… — Голос отца обрывается, и папа… папа… Нет!
Нет-нет-нет! Папа!
Но отец почему-то смотрит в небо и не двигается, и когда из дыры сыплются люди с серыми лицами, и когда тебя хватают за плечи и волокут по траве, по рассыпанным рыбкам.
Очень болит голова, болят руки и плечи, а глаза закрываются сами. Быстро, не по-человечески быстро мелькают горы, снег и пустыни; то все затягивает ночная темнота, то туман, то беспощадно жаркое солнце. Серые сбивают со следа погоню, и телепортируются куда попало, все быстрей и быстрей, и от этого жуткого мелькания уже тошнит.
Ни минутки нет, чтобы попробовать перенестись, чтобы… ни минутки.
Папа… пап, ты же не умер, нет?
Найди меня, папа… пожалуйста.
А потом мир исчезает, совсем исчезает. Совсем темно становится. Будто свет отключили.
Больно было везде. Он и проснулся оттого, что стало больно. Очень.
Он вскрикнул и дернулся, вырываясь из чужих хватких рук, но они не отпускали и давили все сильней и сильней, пока он не закричал, вслепую отбиваясь, пытаясь отбиться… пытаясь…
Почему он ничего не видит? Почему?!
Вокруг чужие голоса, чужой смех. Почему они смеются, когда кому-то больно?
Отпусти! Не хочу!
Нет…
А внутри жжет так, словно в него попали огненным шаром. Большим. Как мяч.
Пустите… больно же…
Я же умру. Не надо.
Он задыхается и бьется, пытаясь сбросить с глаз это темное, рвется и кричит… и не замечает, как постепенно затихает вокруг смех… как слабеют руки на его плечах… как внезапно затрясло пол.
От-пус-ти-те меня!
Отпусти!
Пол трясет все сильнее, слышится чей-то испуганный крик. И что-то рвется… ломается… рушится.
В глаза вдруг врывается свет, руки, почему-то сильные, отбрасывают в сторону серого демона, а голоса неожиданно становятся понятными.
— Не может быть!
— Как это получилось?
— Это ОН отнял силы у Майроса? Этот детеныш?!
— Не выпускайте его!
Очень хочется есть, но еды «эти» не дадут.
У них не хватает сил убить его — из разговоров понятно, что их колдун, как всегда, решил усилиться, забрав чужую магию, но что-то не вышло. Получилось наоборот, это он, Димка, смог перетянуть магию на себя, отбросить этого серого. И теперь он мог не подпускать их к себе. Угол какой-то грязной пещеры, холодный и сырой — все, что он мог удержать, все, что ему осталось. Рядом в камнях какая-то пакость вроде червя, только большого и колючего, она все лезла к нему… рыбку обнюхивала. У него одна рыбка почему-то была в руке зажата, он не помнил, откуда. Тварь все лезла, и он отдал ей рыбку, чтоб отвязалась. Потом жалел, ведь никакой еды не было.
Они не могут его убить. Зато могут не выпускать из пещер — барьер поставили. И не давать еды. И постоянно изматывать. Он не мог спать, серые все время шумели рядом, кого-то грызли, швырялись в его сторону горящими ветками. Холодно-о. Ноги как льдышки… и в груди до сих пор что-то такое… как ледяные колючки шевелятся. А глаза болят и болят, и голова тоже, и сил нет уже… почти совсем. Заснуть бы насовсем, чтоб больше ничего не видеть и не слышать. Дим больше не верит, что его найдут. Кто найдет тут… Заснуть. Закрыть глаза и все. Не выходит. В ушах шумит, кто-то плачет. Кажется?
— Дим… — плачет тихий голос. Знакомый голос. — Где ты, Дим? Где ты? — Дима-а!
Лёш? Откуда? Связь ведь не проходила. Снится, наверное.
Но в голосе Лёшки такое отчаяние, что полузамерзший Дим невольно отвечает, забыв про серых и пакостную тварюшку, которая не найдя новой рыбы, пробует укусить его.
— Я… здесь.
Но он забывает про все, потому что голос наливается сумасшедшей радостью и звенит, звенит так, что голова болит еще сильней.
— Дим?! Дим. Где? Димка… Где ты? Мне же не показалось? Дим!
— Я… здесь… — сами собой шевелятся губы. Надо сказать про серых… надо сказать, чтобы побереглись… но он не успевает.
— Ты живой?!
Лёшка. Это по-настоящему Лёшка.
Я… да… кажется…
Серые, кажется, что-то почуяли. Толпятся рядом, тыкают в «стенку». От каждого толчка боль — словно по голове бьют. Не могу… Он снова начинает уплывать в темноту и оцепенение, но братик не дает:
— Дим! Где ты?!
Не знаю. Больно.
— Дим, — голос тормошит его. — Дим, открой глаза, посмотри — где ты? И ищи нас!
Это Лёшка. Он не отстанет. Дим даже улыбается на секунду, но в пересохшие губы будто впиваются колючки — трещинки.
— Лёш? Это правда ты? А я думал — снится.
— Иди домой! — тут же требует братишка. — Димк, ты можешь идти?
— Не знаю. Мне… меня… — Он не знает, как объяснить. «Эти» не выпустят. Они уже колотят по слабенькой стенке в несколько рук разом, и Дим утыкается лицом в колени, чтоб не так больно.
А потом вдруг случается что-то непонятное. Словно в пещеру, прямо в руки Диму падает жар-птица из сказки. На руки, на лицо будто кто-то дохнул жаром. В грудь толкается горячее, по телу расходится тепло… и перед глазами светлеет, становится легче дышать. Так уже когда-то было… когда-то… не вспомнить… а, да, когда он болел, а Лёшка как-то пробрался и «поделился», дал силы. Но ведь брата нет рядом? А сила есть, вот она…
— Иди сюда! Сюда! Прятки, Дим! Помнишь наши прятки? Мы играли… Ищи! Дим, ищи!!!
Вот неугомонный…
— Прятки, Дим! Ищи меня! Ищи меня.
Серые бесятся все сильнее, но это уже не больно. Дим слизывает с губ что-то соленое и «толкает» барьер. Резко, изо всех сил. Так, что он врезается в пещеру, расплющивая почти всех серых о камень стен. За папу! Те трое, что у самого входа, опасливо пятятся, и Димка поворачивается к ним. За папу! За меня. Он успевает прижать двоих, один пропадает — ушел в телепорт? Гад. Еще встретимся…
— Димка!
Сейчас, Лёшик… сейчас.
Ты тянешься к нему, зовущему, изо всех сил рвешься прочь из серой пещеры с кровавыми пятнами на стенах, из холода, из страха. Не хочу больше видеть это. Ни видеть, ни помнить не хочу.
— Лёш…
Ты падаешь на ковер… прямо перед сжавщим маленькие кулачки Лёшкой… и становится темно.
У Стражей всегда светло и солнечно, ему раньше так нравилось бывать на папиной работе. Но сейчас тут нет папы. И от света иногда глаза болят. А папины друзья только спрашивают и обследуют.
Ты не пострадал?
Ты что-нибудь вспомнил?
У него как-то странно нарушена аура. А магия при этом не пострадала. Так не бывает.
Ты не чувствуешь каких-нибудь изменений?
Ты ничего не вспомнил?
Он часто просыпается по ночам. Когда приходят плохие сны.
Нет, он не помнит, что снится, но это так страшно.
Стражи говорят, есть такие способы, чтоб не приходили кошмары. Учили, как расслабиться, как представить нужную картинку, настроиться на покой.
Но он пробовал, и это не помогло.
Никогда не помогает.
У него другое лекарство есть. Димка тихонько поворачивается на кровати и смотрит на младшего брата. Это Лёшка вытащил его из того страшного места, которое он не помнит, Лёшка помог вернуться домой. Лёшка.
И глядя на Лёшку, Дим понемножку успокаивается. Он дома. Все хорошо. Все будет хорошо.
А тот кусочек холода и злости, который иногда шевелится в груди, нестрашный. Он совсем редко просыпается.
— Здравствуй, Вадим Соловьев. Меня зовут Айвен, Иван по-твоему. Я твой новый… скажем так, старший друг.
Высокий мужчина в обычной белой рубашке (все Стражи носят белое, если они в Своде, а не среди людей) старался быть приветливым, но Дим мгновенно замкнулся. За этот год внимание Стражей его… достало, вот!
Вызовы прямо с уроков (а ребята каждый раз шепчутся, пока он собирает портфель, и смотрят — кто-то с жалостью, а кто-то как на урода), потом чужие пальцы на локте. Они же знают, как он не любит эти телепорты под присмотром, не любит чужие руки, а все равно посылают.
А потом — опять тесты. Бесконечные вопросы. «Око света», от которого ломит глаза и путаются мысли. Чужие руки на лбу. И все чаще — больно. Что они хотят, ну что им нужно еще, он же говорил, сколько раз говорил — не помнит он ничего! Не помнит!
Но время шло, и Стражи менялись один за другим, и он старался не злиться. Не получалось.
— Здравствуйте. А где Эвген?
— Присядь. Вот так. Вадим, твой прежний куратор сейчас занят. Так что пока с тобой побуду я. Надеюсь, мы подружимся.
Подружимся. Дим недоверчиво смотрит на Стража. Все так говорят. А потом, когда понимают, что с вопросами не получается, вызывают телепатов или отправляют на гипноз. Или еще похуже.
Когда же его уже оставят в покое?..
Подружимся… два часа спустя Дим дрожащими руками застегивает рубашку, даже не пытаясь стереть оставшиеся от «наложения рук» следы. Голова еще разламывается, пальцы еле попадают по застежкам. Дим смаргивает слезы. Закусывает губу. Не будет он здесь плакать, не будет. Но все-таки… почему они никак не оставят его в покое?
Ненавижу.
— Дим! — завидев его, младшенький тут же бросает книжку. — Димка, тебе плохо? Ложись, ложись. Позвать, чтоб помогли?
Помогли — это значит позвать Стража. Только у них есть лекарства, которые за минуту залечивают раны. И боль снимают. И детям Стражи помогают без споров, голова пройдет сразу. Только… Димка трогает языком припухшую губу. Только вот видеть сейчас еще кого-то в белой рубашке совсем не хочется.
— Не надо. Так полежу.
Он закрывает глаза, потому что от яркого света виски ломит еще сильней. Вот так… темно и хорошо.
А братишка не уходит, топчется рядом, а потом на бок невесомо опускается любимый лохматый плед. Ой, Лёшка, спасибо. Догадливый… Маленькие руки тихонько расправляют плед, прикрывая спину и ноги. Тихий нерешительный вздох. А потом край дивана прогибается под новой тяжестью, и маленькая ладошка осторожно касается лица.
— Эй! — Глаза распахиваются разом, и рассерженный Димка быстро отдергивает голову. — Ты что?! Дурак какой.
А Лёшка еле слышно шипит и трясет рукой, словно обжегся. Ну да, эмпат же. Ну куда лезет?!
— Ну говорил же! — От злости у Димки пропадают все слова. — Говорил же — не трогай меня, когда со мной такое!
— Я чуть-чуть, — младший опускает голову, но в голосе ни капельки виноватости, — немножко.
Вот голова упрямая.
— Немножко, — передразнивает Димка (а голова правда прояснилась… чуточку, самую капельку). — Самому же плохо будет!
— Ну и пусть. — Лёшка независимо пожимает плечами. — На двоих-то немного.
— Балда.
Но спорить нет сил, и Дим кое-как пристраивает гудящую голову на подушку.
— Но Дим…
— Брысь отсюда.
Уже на самой грани сна, когда перед закрытыми глазами закружились золотистые облака и неясные цветные картинки, Дим снова ощутил касание. Осторожное. Но отругать упрямого братца не успел. Заснул.
— Дим, а ты кем станешь? Как папа — Стражем? Я вот хочу в Стражи.
Дим отвечает не сразу. Раньше он бы сразу ответил «да». Он хотел. Стражи ведь не просто маги, а самые лучшие, самые храбрые. Они следят, чтобы Темные не нарушали перемирия, они выслеживают вампиров и демонов. И прорывы останавливают тоже они. И уже больше тысячи лет помогают маскировать магию от обычных людей и спасают, если что. Стражами были и отец, и дед, а двоюродная бабушка и вовсе стала Координатором. Вошла в совет Стражей и живет в Своде Небес.
Димка тоже хотел быть Стражем. Папа даже стал его учить потихоньку… еще тогда… И он, конечно, хочет защищать. Лёшку, Зайку мелкую. Маму. Да всех. Ведь прорывы сейчас стали чаще. Словно что-то гонит пришлых демонов из их прежнего мира. Надо защищать. Только…
— Дим?
В голосе младшего удивление, но Димка правда не знает, что ответить. В последнее время он слишком часто навещал Свод. Слишком внимательно смотрели на него люди в белых рубашках. Дим не знает, возьмут ли его в Стражи.
А хочет он этого вообще?
— Я не знаю…
— Вадим Соловьев? — возникший прямо посреди комнаты молодой Страж был строг и неприветлив. Лёшка быстро встает навстречу:
— Димка заболел. Не трогайте его сегодня.
Не надо им ничего говорить. Для них это — не причина.
— Болен? — Страж как-то разом оказывается у кровати, всматривается. Глаза пристальные и цепкие. Дим с трудом выдерживает этот взгляд. Так хочется закрыть глаза и не шевелиться. Совсем.
Лоб горит, губы горят, а в груди словно лед царапается. Надо было сказать, чтоб молчал. Лёшка не понимает, почему Дим не хочет ничего Стражам говорить про болезнь. Почему этот жар и холод достают старшего брата недолго, всего три-четыре часа, но часто, почти каждый месяц… и почему он не хочет помощи. А ему в такие дни хочется только молчать, потому что откуда-то накатывает злость, холодная, противная. И он врет Лёшке, что это просто осложнение после простуды… пройдет. Оно правда быстро проходит. Обычно.
Но что сейчас скажет Страж?
И почему он стоит рядом с Лёшкой? Непонятно, но почему-то Диму это не нравится… совсем. Что им надо от брата? Но Страж просто трогает Лёша за плечо.
— Сбегай-ка за водой, малыш. Сейчас мы поставим твоего брата на ноги.
Мелкий сияет и испаряется.
А Страж присаживается рядом.
— Очень плохо?
— Какая разница?
— Прости, Вадим. Мы просто… очень спешим.
— Что случилось?
Вопрос повисает в воздухе — вернулся Лёшка с Димкиной любимой чашкой. Страж не глядя проводит над ней ладонью и протягивает резко потеплевшую воду:
— Пей. И вставай.
— Да что случилось?
— Прорыв. На этот раз удалось захватить пленного.
…Стена разошлась, как занавеска, и Страж коснулся плеча, показывая, куда пройти.
Светлая, очень светлая комната. Темный изогнутый камень у стены. И на нем — человек. Нет… не человек. Он повернул голову… серая кожа и красноватые глаза, которые словно вышли из кошмарного сна.
И что-то кольнуло в груди, шевельнулось, тяжело заворочалось… холодок. Холодок, который… Нет. Нет, пожалуйста, не надо! Не сейчас!
Страж что-то сказал — он не услышал. Он смотрел только на серого. Серого…
— Ссои ша? — шевельнулись бледно-серые губы.
Шаман?
Дима шатнуло. Как он… откуда он это узнал?!
Я не хочу, не хочу это знать!
— Ссои ша? Антэски симэ?
Шаман пришел за мной?
Ледяная колючка словно прострелила плечо, пронеслась по крови, острой иголочкой ударила-ужалила в сердце.
Свод Небес Дим в тот день покинул не скоро. Когда он упал (вот же позорище, как девчонка из кино!), Стражи додумались вызвать маму… так что очнулся он под скандал. Мама разносила Стражей, те виновато что-то объясняли. Кажется, что они предприняли все меры безопасности, что такого не должно было случиться, что они недооценили глубину перенесенной мальчиком моральной травмы… и еще что-то, и еще.
Стражи честно извинялись, и Дим правда верил, что они не хотели плохого. Но он все равно не останется здесь. Даже для лечения.
Домой. Пожалуйста…
Ему было страшно. Страшно как никогда в жизни, хоть «холодок» сейчас молчал.
Домой. Подумать, что теперь делать.
«Холодок», нет, не «холодок» — холод, лед! Он не просто так шевельнулся — он узнал своего.
Он и дома очень тихий. Такой тихий, что мама что-то почувствовала.
Заподозрила.
Присела рядом, обняла.
Держит.
— Ну, Дим, подними голову. Все будет хорошо.
— Правда? — Он старается улыбнуться, но губы как чужие.
— Правда, — какие у мамы глаза — покрасневшие, заплаканные, но ласковые, — правда-правда, все будет хорошо. Ты же слышал, они больше не будут тебя вызывать без твоей просьбы. Только если сам захочешь. Мы так решили. Все будет хорошо, Дим.
— Да. Спасибо.
Он старается верить. Послушно ложится отдохнуть, закрывает глаза, улыбается в ответ на мамино обещание приготовить к вечеру «пир горой» с его любимым тортом «Графские развалины». Если б можно было все исправить тортом.
Он не знает, что делать.
Рассказать? Но что? Что ему стало плохо и показалось, что он знает этого серого? Что раз в два месяца у него поднимается температура, а в груди словно появляется второе сердце? Только холодное и противное. Рассказать?
И остаться в Своде надолго. Может, и навсегда.
Промолчать?
Ведь ничего же не случилось. Он же мог все это время удерживать на привязи и «холодок», и приступы злости? Значит, и дальше сможет. Только надо, чтоб никто не узнал.
— Лёш.
— Мм? — Глаза десятилетнего братишки отчаянно слипаются, но он все еще упрямо смотрит в дурацкий учебник. Да-а. Глядя на мучения Лёшки с историей и кодексами, Димка может только радоваться, что его в Стражи не берут. Ну их. Дим как-нибудь проживет и без кодексов, и без Свода. Только младшего жалко. Скоро одни глаза останутся. Особенно если все это старание — зря. На первую ступень обучения младшего Соловьева приняли (почти всех берут — зубрить кодекс и историю можно запросто, Стражам не жалко), а вот дальше — неизвестно, возьмут, не возьмут. Сейчас с прорывами затишье, уже года полтора как ни одного не было.
— Спускайся, пора ужинать.
— Угу.
— Бросай свои учебники, слышишь? А то утоплю их в… — История вылетает из рук братца и прыгает на стол. — В варенье!
— Дим! — поднимает голову слегка рассерженный Лёш. — Дим, сзади! Падай!
Дим бросается на пол, не думая и не рассуждая. Свистнувшие над головой стрелы с глухим звуком ударяют в стену. Левое плечо обжигает огнем… Попали! Перекатиться и отшвырнуть — кто там сзади? Чья тень ложится рядом? Незваные гости.
Правая рука уходит в замах — а их, оказывается, пятеро. Троих сбивает с ног и катит по полу, а двое… двое успели уйти с прицела. Рвутся к Лёшке. Стоять! Стоять, подонки!
А левая рука повисает неживым грузом, и дома никого, только они… и эти.
Лёшка как-то исхитряется отшвырнуть своих и уйти от стрел. Взлететь, пропустив их под собой.
— Дим, держись! Осторожно.
Осторожнее, они встают. А голова кружится. И перед глазами — какая-то темная сетка… дрожит и слоится. Сеть? Они сеть достали? Опять — кому-то в лапы. Ну нет! Огонь от яда на стрелке доползает до груди… и «холодок» взрывается. Это так, словно его окатывают ледяной водой. А следом за пронзительным ледяным холодом приходит жар.
Плещет горячим в лицо. Рвется рычанием из горла. Поднимает руки ладонями вперед.
И приходит огонь…
Это случилось перед рассветом.
Дим проснулся и быстро сел на постели, не понимая.
Что такое?
Что его разбудило? Может, снова незваные гости? В доме было тихо. Даже мама с отчимом еще не вставали. За окном еле-еле светает, все серое-серое, как толченая полынь.
Что ж заставило так… ощетиниться? Словно рядом — та мерзкая тварь из другого мира, которую он по дурости вызвал в день рождения Лёшки (братишка тогда ослеп на несколько дней)… И по крови снова бегут знакомые иголочки… холод-жар. Почему проклятая ледышка снова проснулась?
«Ледышка» отозвалась злобной колючей болью, и, хватая ртом воздух, Дим падает на подушку. В ушах шумит, комната странно плывет перед глазами — сквозь узорный ковер словно прорастают чужие фигуры — серокожие… один, два… пять… двенадцать.
Шум рассыпается на слова — почему-то знакомые.
— Прячь след. Прячь, пока не почуяли!
— Не могу! Сил мало.
— Прячь! Не жалей. Сейчас найдем кого-нибудь из местных. Подпитаешься.
Что?!
Подпитаешься, подпитаешься… Шипящие голоса с резкими интонациями … Раненая память, кое-как залеченная, дрожит под напором нового-старого-страшного… и сдается. Воспоминания взвились метельным вихрем, злым ранящим хороводом, показывая невидящие глаза мертвого отца… тянущуюся к лицу чужую руку… горячую боль и чужое удивленное лицо… серое, серое, серое! Вскипающая между ними сила, которую чужак тянет и смешивает, сила, которую отнимают, слабость и боль. И ниточка упрямства… отчаянного, железного, последнего… ты ничего не получишь, гадина, ты-меня-не-получишь! И руки, леденеющие от вернувшейся силы, смешанной с чужим холодом.
Дим хватается за спинку дивана, чтобы не упасть — груз вернувшихся воспоминаний давит на плечи, сжимает виски.
Так было… так тогда было.
Он тоже был «подпиткой», поэтому и не убили сразу. Он тоже. Только он не дал себя съесть, не отдал магию… отнял обратно, захватив и чужое.
Так было. Так он появился, «холодок», который теперь не выгонишь… дрянь, которую приходится прятать от всех и держать на привязи! Из-за них… из-за таких, как эти! Дим сжимает кулаки.
Значит, подпитаться хотите, да, твари пришлые?!
Он блокирует Лёшку — не надо ему вмешиваться — и шагает в телепорт, даже не одеваясь.
Серые горы, серый стелющийся туман, гаснущая щель прорыва… темные фигуры, быстро подбирающие рассыпанные по земле мешки. Успел!
Дим делает шаг вперед, пока серые еще не ушли. Ждет, пока его заметят.
И руки сами раскрываются ладонями вперед.
Оказывается, Стражи нуждаются в нем! Даже в таком — не прошедшем обучение и не согласном на их присягу! Да еще с непонятно какими силами! Он и такой нужен! Слишком тяжело им сейчас приходится — новая волна прорывов заставила что-то заподозрить даже обычных людей. Еще б не заподозрить, когда люди пропадают уже не просто поодиночке в глухих местах, а целыми домами и даже небольшими поселками!
Стражи ловят пришлых, но они же не могут чуять прорывы, как Дим со своим «холодком». Так что они часто опаздывают.
Нет, он конечно, поможет. Папа учил их этому — защищать.
Но вот давить на него со своими правилами — не надо.
— Страж Соловьев! Что ты делаешь?
— Развлекаюсь, — Дим прячет досаду, напоказ аккуратно отряхивая ладони. — А в чем дело?
Пожилой Страж непонимающе оглядывает обстановку — ну да, грязно и малость дымно. Ну а что вы хотели от подземного племени? Демоны есть демоны, света от них ждать глупо.
— Развлекаешься? Здесь? Но…
— Ну не на светлых же магах мне тренироваться! — Дим вызывающе улыбается, но Страж Леонид терпит. Ну конечно.
Стражи вынуждены терпеть его закидоны — слишком он им нужен. И потерпят! За все хорошее.
Ладно еще, что явились чуть позже основного момента тренировки. Совсем ни к чему им видеть, как Страж Соловьев пьет силы из попавшегося под руку демона. Могут не так понять. Хотя что тут понимать! Ему надо пополнять магию. Во-первых, это полезно — у демонов, в отличие от Стражей, очень разные наборы сил, пригодится; во-вторых, это помогает держать под контролем Темного (так он привык называть «холодок»). Выплеснув злость, «холодок» притихает. В-третьих, он не железный — пахать по трое суток подряд.
— Страж Соловьев, ты нужен в Своде. — Леонид наконец вспоминает, зачем пришел.
— Прорыв?
— Нет, конфликт с демонами на…
— Нет.
— Что?!
— Нет. Мое дело прорывы. Вы же сами так говорили. — Не то чтоб ему хотелось поругаться со Стражами, но сколько можно! Скоро ему на шею сядут и ножки свесят.
— Но это вынужденная мера! Борьба идет за очень важный артефакт, попавший к ним в руки. Если они воспользуются Пологом, то… Мы обязаны вернуть его!
— Возвращайте, — пожимает плечами Дим. И отламывает со стены друзу кристаллов — порадовать Зайку.
— Что ж… Я передам твой ответ, — медленно говорит Леонид. — Тогда мы вынуждены бросить в бой молодое пополнение.
«Не хочешь драться за нас — отправим твоего брата», — услужливо переводит «холодок».
Но Дим в переводе не нуждается. Опять впутываете Лёшку, Светлые? Ладно. Пока это работает.
Но когда-нибудь я посчитаюсь за всё.
— Не спеши, Соловьев-старший. — Фигура в плаще с капюшоном (прямо-таки джедай из любимой Зойкиной мультяшки) старательно держит руки наотлет, демонстрируя мирные намерения. Самые мирные.
Старший. Хм.
Подлизывается, ясно. У них и младшим-то считаешься с восемнадцати-двадцати, а до тех пор тебя как бы и нет. А ему, Диму, шестнадцать. Можно гордиться.
— В смысле — не превращай тебя в пепел сразу? Идет. — Дим прислоняется к стене. — Ты успеешь сказать, зачем пришел в мой дом, демон.
А потом я решу, что с тобой делать.
— Мы просим тебя о… перемирии.
— Всего лишь? — «Соловьев-старший» не скрывает насмешки.
— Всего лишь просим. Ты ищешь пришлых и приходишь к нам. И убиваешь. Мы могли бы попробовать договориться с Советом… могли взять заложника из твоей семьи, ведь все знают, что твой брат…
— Тварь! — Фигуру впечатало в стену раньше, чем он рукой шевельнул. — Не смей о моем брате, ты!
— Твой брат — твоя слабость, — выдыхают побелевшие губы демона. — Мы не тронем его. Никого из твоих, никого. Твоего отца убили пришлые. Не мы. Обрати свою ярость на них, мы поможем их выслеживать. Мы предлагаем тебе все, даже… корону… Пощади…
Твой брат — твоя слабость.
У нее глаза, как небо в грозу — темно-синие. И такие же беспокойные… и красивые.
Лита, Лита.
Обманщица.
Он закрывал глаза на то, что она Темная. И то, что она не нравилась «холодку» — тому никто не нравился. Он даже с Лёшкой ее познакомил. Брат промолчал, хоть ему синеглазая красавица не понравилась сразу, а через день Дим подслушал, как та, что клялась ему в любви и черт-те чем еще, сговаривается прикончить его и всю семью.
Никому верить нельзя. Только своим.
А Лёшка увлекся музыкой. Надо же. Но ничего. Пусть лучше музыкой. И успокаивает старшего, когда тот возвращается с рейдов. Научился передавать эмоции, даже не касаясь, вот и делится.
Иногда приходится одергивать.
Слишком рвется в бой, помогать. Не понимает, почему Стражам перенесли время практики на шестнадцатилетие. Да потому.
Твой брат — твоя слабость.
От мамы и отчима не осталось ничего — террористам зачем-то понадобился еще один самолет… И эти похороны — такое же вранье, как и долг. Он должен защищать мир… он должен оберегать людей. Он должен, должен, должен… да к дьяволу все! Он должен заботиться о младших. Точка! А мир пусть катится, куда хочет!
Он людям больше ничего не должен!
Подонки… скоты… террористы ублюдочные! Ненавижу!
Не трогай меня, Лёшка! Не лезь!
Вот сейчас — не лезь, не вмешивайся, я-не-хочу-чтоб-мне-помогали, ясно?!
Уйди!
Но он не уходит, и Дим переносится очертя голову куда угодно, лишь бы подальше, чувствуя, как растекается по крови колючий мороз.
Когда очень больно, так легко впустить в сердце холод. А с ним Тьму.
Мир надо менять. Весь.
К черту Стражей. Они не справляются. Люди чем-то похожи на демонов, страх для них куда действенней света.
Так пусть боятся!
Демонские Уровни — тот еще мирок. Сложный, с путаными интригами и дикими традициями. Например, слабых детей тут просто выкидывают. Спартанцы, блин. Зато и детей заводят по пять-семь, а то и больше. А в светлых семьях — максимум трое-четверо. Неудивительно, что в последние годы Уровни набирают преимущество. Здесь, в пещерах, можно собрать целую армию. Вернее, сбить эту армию из кучи группировок, которые постоянно цапаются между собой. Наверное, именно благодаря бесконечным демонским междоусобицам Стражам пока удавалось сдерживать демонов под землей, не пуская их на поверхность. Иначе Уровни давно наплевали бы на все соглашения и рванули завоевывать место под солнцем. Просто они пока не определились, кто должен возглавлять это будущее победоносное нашествие. И определяться им, судя по всему, еще долго. Даже с помощью советника (того старикана, что явился просить о перемирии) Дим угробил полтора месяца, чтоб разобраться в местных тонкостях на тему, кто какими силами располагает, у кого какие слабости да какие к кому пути-подходы.
Клан Саирит. Безбашенные оторвы, которым важней всего продемонстрировать свою несравненную крутость. Клан большой, но не в авторитете именно из-за этого стремления всем все доказывать. Этих Вадим подцепил на обещание всеобщего уважения.
Клан Аррахор. Ненавидят людей. Пообещай им, что они будут главней, чем ненавистные «человеки», — и они твои.
Клан Бархи. На грани уничтожения. Им защита нужна. Дай и пользуйся.
Клан Долински. Зациклены на древности рода. У Стражей нашлась бумажка, где этот род засветился в какой-то разборке еще лет шестьсот назад. Дим вручил этот документик главе рода и туманно намекнул на то, что знает место хранения древних архивов.
Клан Суры. Эти поклонялись драконам, притом — вот кретины — считали этих зверей вымершими. Пришлось отправляться к драконам.
Кажется, на Земле не осталось неисследованных уголков. Дотошные люди промерили Марианскую впадину, навертели скважин во льдах и поднялись в небо. Но, оказывается, есть и такое место, где уже не первое столетие могут спокойно спать двенадцать драконов.
Сахара. Бесконечные пески, выжаренные солнцем до белизны, горячий ветер и барханы, барханы. Если ты не саламандра и не можешь видеть сквозь раскаленный песок, то поиски практически бесполезны. Пропала же здесь когда-то целая персидская армия. До сих пор ищут. А драконы не крупнее армии.
Безжалостное солнце слепит глаза, на макушке словно кто-то блин решил поджарить. Кровь, кажется, скоро закипит. Горячий ветер кружит песок, дышит в лицо жаром. Ветер тоже не понимает, что нужно человеку на раскаленной сковородке песков.
И «холодку» тревожно. «Холодок» что-то чует.
Кого-то.
Вот они.
Диковинные дышащие горы, от которых веет древним волшебством даже сквозь метры и метры песка.
Поработаем.
Даже с новыми силами Диму пришлось проработать больше двух часов, убирая слои песка, высвобождая скованное сотни лет назад тело. Вот наконец проступили очертания ящера — сложенные крылья прикрывают длинное туловище, подогнутая шея, накрытая крылом голова, резной гребень. Еще немного телекинеза, и фигура дракона теряет последние остатки песка и отзывается на солнечный свет почти нестерпимым серебряным блеском.
— Проснись. И подчинись моей воле.
Песчаный вихрь. Взметнувшиеся крылья. И черные с рубиновыми зрачками глаза совсем рядом.
— Человек? Убирайся.
— Маг. И ты будешь меня слушаться!
Вадим напряженно ждет ответа. Ему нужны эти драконы, и он их получит, с их согласием или без. «Холодок» отлично высасывает магию не только из демонов, он проверял. И драконья сила его уже заинтересовала. Если дракон вздумает противиться…
Но серебряная голова вдруг с шорохом опускается на песок.
— Я вижу твою силу, маг. Я признаю тебя владыкой.
Драконы — отличные помощники. Стоило только прилететь на гигантском серебряном ящере к Сурам, те повалились на колени сразу. А за ними потянулись Моховые, Пыхты, Те-Лекены.
А потом пришли на поклон грифоны. Это когда выяснилось, что чешуйчатые отлично чуют золото.
Дурак он был, что сдерживал «холодок». Дурак. Так намного легче и проще — с ним внутри. Он чует магию, с ним становишься сильнее. Намного сильнее. Только надо пока держать подальше младшего братца.
Лёш не понимает.
Светлый, блин! Набивается на разговор, хочет помочь, уговаривает. Нет уж, посиди дома. Потом поговорим.
Заодно и не расскажешь ничего этим.
Она его чуть не убила. Эта чертова сучка-феникс его достала! Если б не «холодок», она бы дождалась, пока подействует ее парализующая дрянь, и потом вытянула бы из него магию!
— Ты, как тебя… отвечай, когда Я тебя спрашиваю.
Блондинка поднимает голову. Без своего черного кожаного прикида она уже не смотрится такой крутой и опасной.
— Я слышу.
— Тогда поговорим? Пока твой язык еще цел.
— Поговорим, — выдыхает женщина. И глаза у нее вовсе не смиренные. Он готов поклясться, что феникс до сих пор прикидывает, как выскользнуть и выполнить заказ. Даром что у нее треть костей должна быть сломана.
— Три вопроса. Первый: кому отдать твое тело? Ну то, что от тебя останется?
Молчание.
— Что, некому? Сирота, значит. Второй вопрос: кто меня заказал?
Женщина молчит.
Ладно. Он подтягивает рукав джемпера — чертовы пещеры, и как демоны тут не мерзнут? — осторожно, в два пальца, касается щеки своей убийцы. Горло… чуть ниже… ага, вот так.
— А-а-а-а! — хладнокровие блондинки как рукой сняло, она бьется в прочных веревках, извивается, некрасиво разевая рот, и кричит, кричит, будто с нее кожу сдирают. Так-то. Не ты одна умеешь отбирать магию. Вадим отнимает руку, осторожно пробуя «заимствованный» кусочек. Хороша. Интересный дар. Он снова поднимает руку.
— Альбрехт! — кричит женщина, не дожидаясь нового касания. — Мой наниматель — Альбрехт!
— Ага.
Ну он так и думал.
— Вот и умница. — Он замолкает, ожидая, когда у блондинки сдадут нервы. — Тогда третий вопрос… хотя погоди. Как там тебя зовут?
— Лиз. — Бледные губы почти выплевывают это слово. Но она уже боится. Хорошо. Правильно.
— Лиз… — медленно повторяет Вадим. — Лиз.
— Какой третий вопрос? — после паузы (намеренной и довольно долгой) осмеливается спросить феникс. Почти дожал.
— Тут с тобой жаждут посчитаться три клана, феникс, — Суры, Саирит и Орлы-оборотни Чем-то ты их обидела, говорят. Кому тебя отдать? Даме — выбор.
Голубые глаза на миг закрываются. А потом в них появляется какое-то новое выражение.
— А… а нельзя как-то по-другому… милорд? Живая я смогу принести немало пользы.
Пауза.
— Весь мой клан сможет. Я приведу их под вашу руку, мой господин. Мы, фениксы, сможем стать вашим оружием. Послушным вашей воле, милорд.
— Посмотрим.
Заба-а-а-авно. Вот и убийц подсылать стали. Интересно, на что рассчитывали. Нет уж, я не позволю себя угробить. Я еще не перетряхнул этот сволочной мир сверху донизу и не отдал долги!
Это глупости, что нельзя использовать врагов. Можно, и еще как! Вон, серые по струнке ходят, лишь бы не прикончил и не отправил обратно. Кого хочешь приволокут, что хочешь добудут. И много интересного рассказывают.
Что? Ладно, дослушаю, я добрый сегодня. К дьяволу предсказания, это глупость, Лёшка не…
Что?!
Как — ушел?! Давно?! Ах, Стражи помогли. Свод, значит. Свод.
Так.
Юрия ко мне.
Вот вам иллюстрация суеверий, господа, верящие в дружбу. Юрка, один из ближайших Лёшкиных друзей, уже полгода не только стучит на своего дружка, но по мере сил и убирает остальных. Отличный из него вышел помощник. Умный, неболтливый и в меру подлючный. Он и поможет придержать братца. Временно.
— Ой, Дим… ой, какой ты красивый… — Сестренка восторженно смотрит на него и робко тянется к короне. — Можно? Только потрогать.
— Нет, Зайка. Но для тебя есть другой подарочек.
Девчонка замирает:
— Магия? Магия, да? Та, что ты обещал? Димка-а-а-а!
Приятно видеть такое счастливое лицо. И она уже знает, как правильно стоять, когда что-то просишь — падает на колено и поднимает голову. И только тихонько ахает, когда он возлагает ладонь на теплую макушку. Ладонь наливается светом, чуть покалывают пальцы… скользят-переливаются магические таланты, готовые перелиться к новой хозяйке. Что бы ей дать?.. Пока стандартный набор, для полукровки и того довольно.
Раз — дар огня. Два-а… дар телепортации. Три-и… дар к заклинаниям. Пока довольно. А, и сила, конечно.
Все. Но Зайка не торопится подниматься.
— Спасибо, — по пунцовым от волнения губам скользит какая-то новая улыбочка, — Ваше Величество.
Кажется, у него свежеиспеченная помощница.
Вадим перешагивает тело какого-то Стража. Незнакомого, видно, из новых. Здесь еще дымно.
Небесный Свод. Оплот магии, оплот Света. Нерушимая крепость Стражей. Нерушимая, ха! Просто никому не приходило в голову его штурмовать. Свод удалось взять всего за два часа. Снотворный газ на самых густонаселенных этажах, захват Координаторов — и готово. Последний час ушел на то, чтобы добить оставшиеся очаги сопротивления: несколько групп и кое-кого из одиночек. Но по-настоящему его интересует лишь один. Юрий обещал, что вот-вот доставит.
Вот! Наконец-то! Надо же… Лёшка спит на руках у демона. Интересно, согласился ли он на предложение Стражей «нейтрализовать угрозу миру»? Потом узнаю. А пока иди-ка сюда, Лиз. Пригодятся твои способности.
Он собирался вернуть Лёшке магию, потом. После победы. Все уже было подготовлено, фигуры расставлены по местам, готовые к бою, и никто не должен помешать! Он возьмет этот мир под контроль. Он имеет на это право, черт побери. Никто не должен помешать.
Младший брат выбрал не то время, чтобы воспитывать старшего. И уж тем более не стоило делать это в присутствии остальных. Стражей наслушался? И уж совсем не надо было ему связываться с этими белыми.
Твой брат — твоя слабость.
— Ну? И как тебе теперь в Своде?
Молчит. Только смотрит.
— Тебе же так нравилось здесь бывать! — Злость нарастала лавиной. Какое право он имеет так смотреть?!
— Предупреждаю — не лезь ко мне в мозги. Больше не выйдет!
Лёшка почему-то морщится, словно от боли. И смотрит не отрываясь.
— Конечно, не выйдет. Ты же отобрал мою магию. Я больше не могу… ничего не могу.
На миг Дим ощутил что-то похожее на сомнение. Или на жалость. Может, не стоило так? Для Лёшки остаться без своей эмпатии — как без глаз почти. Без других способностей он протянет, а вот без этого…
Но тут Лёш вскинул голову:
— А что — похоже?
— Похоже?
— Похоже, что я лезу? В голове шумит или как? Так это не я. Это совесть.
Хорошо, что не при демонах такое ляпнул. Вот дурак. Он и правда верит в это. Совесть и все такое. Прямо Страж какой-то. Мимолетная вспышка раскаяния испарилась бесследно, снова подступила злость. Страж… воспитатель самозваный. Смеет же!
— Это стоило того? То, что ты сделал… все это, — никак не может успокоиться младший, — стоило, скажи?
Нельзя позволять ему говорить такое при посторонних. Вообще нельзя.
— Стоило. И еще будет стоить. — Голос жестко скрежетнул, это включился Темный. — И тебе лучше заткнуться и придержать норов. Я не потерплю никакого…
— Дим, — перебил тихий голос, — послушай себя. Это — ты? Это вообще — ты?
Опасно.
— Не пытайся перевести разговор. Не пытайся, черт побери, меня воспитывать! Совесть… выдумки слабаков.
— Слабаков? Нет. Слабак — это тот, кто сдался!
Показалось — в лицо кипятком плеснули. Это про меня? Про меня?! Да как ты смеешь!
— Думаешь, тебе одному тяжело? Тебе одному плохо пришлось? Несколько испытаний — и все? Ты отступил и подался в Темные? Вот так просто…
— Заткнись! — удар сбивает Лёша с ног и наконец заставляет замолчать. — Заткнись!
Зал дрогнул, по полу, изломившись, проходит трещина.
Сверху невесомо осыпается белесая пыль.
Ну вот. Зал… испортил…
Из-за этого.
Ну ладно.
— Значит, я слабак. Значит, ты на моем месте не сломался бы. — Бешенство требовало выхода, и он резко взмахнул рукой в призывающем жесте. Возникли три фигуры. Он не помнил, как их звали, только имя главаря помнил. Симон, из Варса. — Взять этого. Объяснить ему, кто он по новому порядку. Как следует объяснить.
Дим в ярости захлопывает дверь больничной палаты. С-стражев выкормыш! Скотина… упрямая. Приходишь, лечишь его, а он!
Дим поговорить хотел. Объяснить, что вся эта хрень с избиением и ожогами — выходка придурка Симона. Что тот не так понял. Что уже поплатился за это.
А этот…
А этот не поворачивает головы в его сторону. Ну дьявол с тобой, не поворачивай, слабость я прощу. Ну скажи что-то, пусть не «прости», не «спасибо» за спину вылеченную, не «привет», но хоть что-то шепни, я пойму и прощу.
Так нет ведь.
Лежит… молчит. Смотрит как на чужого. Шевельнешься — замирает, будто его кто-то тут бить собирается. Это злит.
— Тебе не надоело здесь валяться?
Лёш не поворачивает головы.
— Я с тобой разговариваю!
— Я слышу. Предлагаешь… валяться… в твоем Дворце?
Паршивец. Стражев ученик. Так, без нервов. Почему его слова так злят? И не только слова — вид, взгляд. Может, у братца все-таки осталась эмпатия? Немного, мизер какой-нибудь? Не хватит, чтобы заставить каяться, но достаточно, чтобы испортить настроение. Ну испортил. Радуйся теперь… пока сможешь.
Дим придвигается поближе. И голос понижает.
В больнице тихо-тихо, невидимка за дверью никого не пропустит, а камеру он сам только что сломал… Но голос все равно становится вкрадчивым шепотом — таким тоном, наверное, мог бы разговаривать сам «холодок», дай ему кто-то возможность высказаться.
— Лучше уж во Дворце. По крайней мере, в ближайшие недели две. Догадываешься, почему?
Он ждет, пока до Лёшки дойдет смысл. Дошел. Глаза расширились, в них метнулся страх. И Вадим с удовольствием договаривает:
— Да, Лёш, да. Скоро ты будешь братом Владыки мира. Хочешь ты этого или нет, а так будет.
— Ты не сможешь.
— Ошибаешься. Смогу. Уже начал. И это оказалось на удивление просто. Людей ведь на самом деле мало кто любит… кроме вампиров, конечно. Нельзя любить того, кто портит тебе жизнь, и с каждым годом все сильнее… а их к тому же и тронуть нельзя. По вашему Соглашению нельзя. Ударит тебя оборотень — с него хоть можно за обиду спросить. А если тебя, твою семью, твоего ребенка покалечит человек, — его трогать не смей. Если грифоны в поисках золота продырявят тебе двор, ты найдешь на них управу. А люди, загадившие все своими нефтеразработками, взорвавшие сотни ядерных зарядов, остаются безнаказанными. Скажите, какие неприкосновенные нашлись. Тебе не кажется, что это несправедливо, а, Страж Алексей?
— Не прикидывайся хоть тут. Ты — ревнитель справедливости… — выдыхает Алекс. — Смешно.
Зараза. Но ты не выведешь меня из себя.
— Вы с Координаторами и не задумывались, как легко повернуть магические расы против людей, правда? Теперь, когда они стали так мешать нам? Раньше они были слабыми. Разобщенными. Драчливыми. Мы им даже помогали. Соглашение выработали, чтобы люди не страдали от наших войн и стычек. Защищали их, будто несмышленых детишек. А детишки-то выросли. И сейчас они реальная угроза нам. Всем, даже Светлым.
— Не пробуй на мне… свою пропаганду. Оставь ее тем, кто поверит.
— Ты даже не представляешь, сколько народу в это верит, братец! — Вадим почти с удовольствием закрутил на ладони вихорек магии, демонстрируя в этом мини-смерче всех «вставших под его руку». Демоны всех родов, сильфы, вампиры, фейери, темные эльфы. Маги всевозможных ветвей, русалки, фениксы, оборотни, мимикры. — Пообещать кому месть, кому власть… кому просто безопасность. Возможность жить не скрываясь. И всё, они твои с потрохами. Даже твои хваленые Орлы-оборотни. Орлам, знаешь, тоже надоело иметь крылья, но при этом не иметь права летать.
Ну? Дим испытующе смотрит на младшего. Найдется что ответить?
Находится.
— А они догадываются… о цене?
Они — нет. Мне вот интересно, догадываешься ли ты? И откуда у твоих догадок растут корни. И еще — успел ли ты растрепать об этом кому-нибудь? Но это терпит. Ты-то все равно отсюда никуда не денешься. Потом узнаю.
— Так ведь бесплатно ничего не дается, братец. Никому. Тоже справедливость. И скоро этой справедливости всем отмерится по полной. Осталось совсем немного. Мимикры в каждом мало-мальски значимом правительстве. Сильфы рвутся в бой. Штурмовые группы вооружены и натренированы.
— Сильфы?..
— Заинтересовало? Слушай: дня три всех будет нещадно трепать непогода. Ураганы, штормы, ливни с наводнениями, снежные бури среди лета. Люди так беспомощны против климатических катастроф… И тут им, конечно, будет не до иных неприятностей типа пропавших на время людей или химоружия. Войска будут заняты по маковку. Тем более что на многих военных базах произойдут несчастные случаи. Особо опасные места навестят драконы. А потом июльским утром наступит затмение. И на улицы выйдут демоны. И вампиры. Как тебе план?
Можно было не спрашивать. У Лёшки в глазах словно Свод рушится.
— Скажи, что это… неправда.
— Какая может быть неправда между братьями? Осталось меньше недели. Так как план?
— План… план, достойный вас… Повелитель.
Непонятно почему, но слова не обрадовали. Даже то, что Лёшка в кои-то веки сподобился назвать его Повелителем. Опять едко вскипело раздражение.
— Так что, готовить комнаты во Дворце? Или ты очеловечился до того, что отправишься на корм вампирам вместе с остальной больничкой? Я пообещал им этот подарочек. Вместе со всеми, кто не уйдет.
Три секунды Лёшка молчал. А потом побелевшие губы шевельнулись. То, что он дальше сказал, было немыслимо для правильного насквозь тихони Лёшки. Абсолютно невозможно.
Но настолько едко, что рука сама пошла в замах.
— Милорд, прорыв!
В руке хрустнул кристалл. Проклятье, как некстати! Стражей на перехват нет, станции не достроены, дьявол! Вадим не раздумывая вызывает дежурные отряды, хотя толку от них особого нет. Убить незваных гостей они могут, отсечь — нет. Надо было оставить в живых хоть парочку Стражей. Заставить их работать. Собирался же. Но кто знал, что они такие упертые фанатики! Придется самому.
— Мир?
— Нет сведений, милорд.
Дьявол.
— Где?
— Сюда, милорд.
Надо же, где-то в мире еще сохранились такие домики — построенные не то из камыша, не то еще из какой-то травы. Круглые, на сваях. Будто из позапрошлого века. Заповедник? Приманка для туристов? Неважно. Какая жара…
Место прорыва не оцеплено. Пока. Может, и впрямь заповедник, никого из магических рас рядом. Демоны из дежурного отряда рассыпаются по джунглям, окружая… а, вот и она. Переливчато-серая щель еще висит в воздухе между какими-то шипастыми кустарниками. Нелегкая чужакам выпала посадочка. В смысле, не мягкая — прямо в объятия шипастых сторожей. Даже посочувствовал бы им. Но теперь сочувствию по отношению к чужакам мешали две вещи. Два тела. Женщина в сильно измятом платье (сари?) и девочка. Будущие подданные, которым не повезло оказаться рядом с местом прорыва. Нет, не два… вот еще одно тело — старик. Рядом с ним присел кто-то из демонов, проверяет, не осталось ли кого в живых. Вот еще трупы. Двое мужчин. Собака, корова, птицы. А вот мальчишка Зойкиных лет. Повис на кусте, почти не касаясь грязи. А откуда здесь грязь? Впечатление, что только что прошел ливень, и сильный, но листья на деревьях сухие.
Дим поднял тело, медленно развернул в воздухе, осмотрел — никаких ран. Только цвет кожи чересчур бледный для смуглого.
— Милорд! — С колен поднимается один из помощников Юрия. Как его… а, Дензил.
— Да?
— Милорд, я затрудняюсь назвать причину смерти.
Вадим вскинул бровь. Что-то новое. В дознавателях бестолковых не держат.
— Ран нет, хотя у некоторых имеются переломы. Разной тяжести, но для смерти этого недостаточно. К тому же в легких есть вода, вернее, взвесь воды и грязи. Я не понимаю, милорд. По некоторым признакам, они утонули. Не пытались бежать, подняться на пригорки и деревья, а просто легли и утонули.
Дурость. Здесь и воды-то нет. В чем тонуть? В десяти сантиметрах грязи? Вадим по-новому посмотрел на щель. Что оттуда вылилось? И что выбралось? И, самое интересное, где скрылось?
Вадим с новым (мрачным) интересом вгляделся в джунгли.
Щель они запечатали. Пришлую тварь (осьминогообразную, почти иссохшую без воды) нашли неподалеку, когда грязь перестала прятать ее следы. Тварь огрызалась, пыталась хватать всех липкими щупальцами, шипела. Зацепила одного демона из свиты — тот упал сразу, никого не узнавал потом. Пыталась кидаться грязью. Разумная она или нет, Вадим спрашивать не стал.
Там же неподалеку он обнаружил тигра. Молодой бенгальский красавец валялся в кустах и рычал. Если это можно назвать рычанием — жалобный рык, почти мяуканье. Еще одна добыча твари, только еще живая. Дим присел рядом — и в груди тигра что-то заклокотало.
Тоже один… Сильный, но толку-то ему сейчас от этой силы. Стоит им сейчас уйти — и недобитого зверя загрызет первая шакалья стая. Или коршуны.
Пойдешь ко мне жить, тигр?
Он смотрит на черное небо. Темень, будто солнце ослепло. Хороший эффект. Не подвели станции. Никто не подвел. Вампиры вычистили кого надо, мимикры хорошо проредили военных шишек… маги утащили отравляющие газы — пригодилось потом. А русалки со своими лесами вообще сказка — военные до последнего не ждали гадостей от кленов-березок, а те возьми да оживи. Да и сильфов при награждении не стоит забывать — их ураганы и снежные бури как следует перетряхнули мир и неплохо сбили с толку людишек. Скоро вернутся из рейда драконы. Они должны были разнести ко всем демонам саммит недобитых правительств. И разнесли, тут и сомневаться нечего.
И все это — по его воле. По его!
Еще несколько минут, и мир узнает, чей он теперь.
Рядом топчется свита. Ишь как глаза горят — хоть вместо светильников применяй. Рады… и черное небо их не напрягает, им темень над головой в привычку.
А вот самому Диму на миг становится как-то неуютно. Черное небо.
Сейчас так везде.
И Лёшка увидит в своей больнице.
Стррраж, мать. Настроение испортилось совсем.
— Готово, Ваше Величество. — Маг-инженер последний раз касается клавиш установки-ретранслятора. И отступает, открывая черноту экрана.
Сейчас его увидят все.
К ноге жмется живое тепло. Тигр. Единственное яркое пятно в этой тьме. Спасенный зверь так и остался Тигром — никакое имя к нему не липло. Что ж, вперед, Тигр. Мы им покажем.
Он делает шаг вперед. И смотрит в черноту, которая сейчас для всех — небо.
— Я — ваш король.
На первых пробоях в новые миры он присутствует. Хоть подданные и возражают. Мол, хоть и торжественный момент, а побереглись бы вы, Ваше Величество.
Он им показал «побереглись бы». Накрыл куполом всю станцию. Подданные восхитились… к сожалению, не до онемения.
Мир за первой гранью был так себе. Тот же лес, те же облака в небе. Только люди — вот смех — поголовно хвостаты. Мир Тшерта. Не отсюда ли люди взяли своих чертей для сказок?
Портал мигает — вернувшаяся команда проходит сквозь синее сияние, на ходу сдирая маскировочные хвосты.
— Ваше Величество!
К ногам кладут «подарки» — образцы. Один образец верещит и пытается влезть на колени.
— Это что? — Договорились же не тащить живое. Хлопот с микробами потом выше крыши.
— Это вам, Ваше Величество. Подарок.
Подарок жалобно блестит огромными глазами. И упорно карабкается на колени.
Люди.
Еще противнее, чем думалось. Льстивые морды, подхалимские речи, подарки идиотские. Натащили зверья… с чего они решили, что стоит приволочь какого-нибудь жирафа-фламинго-псину, и он тут же растает и на всё согласится? Про зверинец прослышали? Тьфу. Тоже верноподданные удружили. Как притащила исследовательская команда из соседнего мира первое животное, так и понеслось. Теперь каждая группа, возвращаясь из командировки за Грань, считала своим долгом преподнести в дар Повелителю пополнение для зверинца. Чего только там теперь не водится.
А куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Вот этот, например. — Вадим брезгливо покосился на представительного типа в роскошном костюме. Тип претендовал на имущество покойного дяди, бывшего губернатора, убитого при попытке сопротивления. На имущество и на должность. Обещает верно служить. Тигрицу притащил в подарок. Подхалим. И — Дим глянул на телепата — дурак к тому же, если телепат не ошибся.
Хорошо, что есть телепаты.
С их помощью Вадим кое-как отобрал в управление реально верных и более-менее толковых. А то от всех этих забот с выстраиванием властных структур, финансами-бюджетами, дрязгами Служб, переселением демонов с Уровней на поверхность, ехала крыша. И порой хотелось уничтожить всех подряд и просто наслаждаться покоем.
А Лёшку после затмения так и не нашли…
Дим раздраженно гасит кристалл. Преисподняя побери, что за дурь? Проект концлагерей. Проект о наилучшей организации массовых казней! Проект о реформе образования через систему отбора! Причем среди специальностей будущих отобранных есть такие… серые подданные совсем охренели. Они всерьез внесли в список категорию «М»? В юмор докладной не верится, и вообще, с юмором у серых неважно. Но они, мать их так, реально думают, что он, Вадим, позволит выделить кого-то из своих подданных на мясо? Пусть приговоренных и все такое, но — на мясо?
Твари.
Серым нельзя давать ни воли, ни спуску. У них какие-то совсем уж дикие представления о порядке. Людоедские просто. Даже у местных демонов порой волосы дыбом встают, когда серые советники начинают излагать поправки к очередному закону.
Нет, поприжать их надо, поприжать. А то они мне тут навоюют.
В воздухе густо висит пыль. На зубах что-то хрустит. Болит рука.
Солнца временно не видно — пыль. Пола тоже нет — обломки. Некоторые зависли над головой — успел остановить.
Так.
А серые правы. Люди без пинков наглеют. Как демоны.
За месяц третье покушение. Одно было на журналиста прямо на пресс-конференции; второе — на группу спецназа. Теперь вот ракеты.
Дворец попортили. Уроды.
— Ссии-ма!
— Слушаю Повелителя.
— Ты вызывался проучить людишек?
— Я, Повелитель.
— Бери полномочия. Можешь делать что хочешь, но чтоб покушений больше не было.
Первая массовая казнь проходит с успехом…
Покушений больше нет. Серые правы? Придави подданных по максимуму, создай систему привилегий для более-менее заслуженных и живи спокойно. Что, так просто?
Люди рвутся к привилегиям, работают, магорасы тоже… демоны и вампиры за ними присматривают. Преступность постепенно искореняется. Все, что ли? Можно успокоиться?
Конечно, еще надо приглядывать за протекторами и Службами. Конечно, время от времени стоит давать по носу тем, кто зарится на трон (идиотов в мире много). Конечно.
Но основное вроде сделано — доступ на Землю перекрыт, а люди узнали, где их место, и теперь тихо на этом самом месте сидят.
Так что, получается, серые правы. Жестокость — лучшее оружие.
Все равно я их ненавижу.
Паршиво как…
Что не так? Подданные тихие, бунтов нет, покушений тоже. Со здоровьем порядок, энергии под завязку — все вошедшие «под руку», вольно или невольно, а отдают Владыке часть своих сил.
Зойка дурит, но она подросток, все наладится.
Что не так, почему неспокойно?
Отчего так хочется иногда разнести все по кирпичику.
И поговорить не с кем. С подданными не пообщаешься, сам же потом первый дурак получишься. Подданные у нас шустрые, с ними по откровенности нельзя. С Зойкой — рано. Да и не стоит. Фаворитку, что ли, снова завести? Да ну их. Куклы безмозглые, он и имена-то сразу забывает. Пару раз встречались поумней, но «холодок» и этим не верил.
Некому верить. Не с кем говорить. Не с кем расслабиться просто так.
Паршиво.
— Ваше Величество… милорд Вадим…
Так. Вадим оторвался от проекта Службы слежения — механического диска-шпиона — и повернул голову к своему шефу Службы дознания. Что горит? Юрий Змиев по прозвищу Змей лез с «милордом», когда что-то шло не так.
Так он все норовил по имени назвать, как бы подчеркивая свое особенное положение.
— Милорд, опять нападение.
А-а. Опять упустил подполье, Юрочка? Ну, посмотрим, как теперь оправдываться будешь.
Подполье появилось почти сразу после Захвата. Сначала так, по мелочи — продукты воровали, на патрули нападали. Обычно безрезультатно. То, что огнестрельное оружие не действует, до людей доходило долго. Многих нарушителей быстро выловили. Но несколько группировок остались и теперь действовали более успешно. Даже слишком успешно. Юрий перестал хвастаться и обхаживать Зайку и принялся гоняться за подпольщиками. И к лучшему, пожалуй, а то у Зайки мозги скоро совсем перемкнет от ее нового могущества. Пусть пока побудет без своего кавалера.
Так что там вытворили в этот раз? И где? Почему-то севастопольские подпольщики действовали поумней и поуспешней остальных. К чему бы?
— Заложников похитили, Ваше Величество.
— Что?!
Семь магических кланов из «неприсоединившихся» сидели тихо и не мешали именно потому, что их драгоценные родичи были в заложниках. А теперь… Нет, всерьез они не помешают, не тот уровень, но, дьявол, Юрий! Неужели нельзя наладить толковую охрану? Тебя спрашиваю!
Юрий поднимается с пола. Черт, не сдержался.
— Милорд.
— Что?
— Милорд, мы найдем их. Есть запись…
А запись интересная. Вадим готов поклясться, что атакующие по меньшей мере имеют в консультантах мага. Слишком уж уверенно действуют. Кто ж это у нас в ренегатах? Дим развернул изображение и примерз к месту, прикипел взглядом. Вот этот, в повязке по самые глаза, в низко надвинутой бейсболке… это же…
Лёшка?!
Живой! Живой, братишка!
И помогает ломать мои планы. Ах ты, Стражий сын!
Ты об этом пожалеешь, Лёш.
Отвергнуть мое предложение можно только раз, два раза я не предлагаю. И когда ты встанешь передо мной (а ты встанешь, я уверен!), я припомню тебе это молчание.
— Юрий, подключай своих охотников за головами. Включи его в наградной список по высшему приоритету. И чтоб живым и не особо помятым.
А этот сброд уже называет себя Лигой. Лига, тоже мне. Мелочь. Если собрать всех вместе, наберется не больше десяти тысяч, и это по всему миру. Зато программа, как у армии. Свергнуть, дать свободу и так далее. Свободы им захотелось.
Ладно.
Ладно.
Вы у меня получите свободу!
Змей погиб. Лёшку хотел живьем взять. Дурак.
Провальная, кстати, операция получилась. Больше чем половине «свободников» удалось удрать. Среди демонов потери. А глава Службы дознания убит.
Хреново.
Некоторое время придется быть пожестче. Иначе подданным может прийти в головы засомневаться.
И за это ты мне тоже заплатишь, брат.
Почему он не сдается?
Ни в первый раз, ни сейчас?
Упрямый, как…
Я тебя достану. Достану. Ты должен понять, что я прав. Я, а не ты.
И ты должен быть со мной. Не против, а со мной.
Как же ты меня бесишь.
Брат.
Ты сам вынуждаешь меня так обойтись с тобой, Лёш.
Почему ты никак не поймешь, что все дело в силе?
Почему так цепляешься за эти миражи… за друзей… за любовь.
Друзей нет. Есть хозяева и слуги. Тот, кто повелевает, и те, кто подчиняется. Дружба — это самообман. Притворство перед собой и другими. Глупо, глупо цепляться за людей. Даже если они не террористы и не преступники, все равно. Все слабые. Не помогут. Предадут, рано или поздно.
Все. Понимаешь, все. Думаешь, все твои соратники так уж готовы пожертвовать собой? А как мы тогда вышли на ваше убежище? Никому нельзя верить. Дружба, ха! Ложь, ложь и притворство.
Любовь.
Вспомни Литу. Предала и не задумалась. Да и твоя первая любовь, насколько помнится, выбрала не тебя. Любовь. Миф.
Все миф. Только семья чего-то стоит.
А ты отказываешься быть моим братом. Ты пренебрегаешь мной! Снова и снова выбираешь людей.
И это бесит.
— Продолжать, милорд?
— Подожди.
А если он не притворяется? Если он правда просто сошел с ума после этой дурацкой выходки с детьми? Если…
— Оставь его. Совсем оставь. Отвяжи. И вызови врача.
Алекса больше нет.
Просто нет!
То, что осталось, может ходить, дышать, смотреть. Но это не Алекс. Это больше не Лёшка. Его можно тронуть, ударить, погладить — он все равно не поймет. Он больше не будет лезть с советами, не станет причинять хлопот, слова против не скажет. Просто растение. Домашнее.
И от этого хочется выть. Можно запустить смерч, можно утопить какой-то дурацкий остров, но от этого легче не станет. Не станет!..
— Милорд, возможно, вы захотите это знать. — Дензил уже закончил доклад, но уходить не торопился. — Ее Высочество недавно в приватной беседе изволила помянуть, что некоторые ваши подданные охотнее слушают ее голос, нежели ваш. Простите.
— Не стоит тебе касаться дел моей семьи. Хотя постой. — Дензил так просто ничего не докладывает. — О ком она говорила?
— О Симоне, милорд, охраннике объекта «два».
— Что?!
Если это то, о чем я думаю, Зоя, кое-кто об этом очень пожалеет!
Проклятье. Ну, Симон с его уродами уже на том свете, а дальше? Кого приставить к Лёшке? Кто тут удержится?.. У кого хватит терпения на… назвать это Лёшкой язык не поворачивался. И у кого хватит характера послать лесом озверевшую Зойку?
Хотя есть такой человек. Точнее, нечеловек. Феникс.
Лину ко мне.
Сегодня он помиловал губернатора вместе с его городом. Вообще-то обоих стоило б наказать, но сегодня не до них. И не до приговоров. И не до Зойкиных фокусов.
Лёшка заговорил! Он приходит в себя.
Этот новый Лёшка совсем другой. И тот же… словно время отмоталось назад, и младшему снова восемь лет, и можно заботиться о нем, защищать — он это примет. Не скажет ни слова против. Рядом с ним так… спокойно. Как тогда.
Воспоминания кружат и кружат. Лёш и его феникс… его бегство, собственная ярость. Поимка феникса, злоба, наконец-то обретшая выход. Неутолимая, ненасытная ярость.
Он ведь едва не убил его, Лёшку. Своей рукой. Чуть не убил.
Если бы не феникс…
Зал тряхнуло. Еще раз. Еще, еще, пока с потолка — роскошного потолка с золотыми узорами не посыпалась пыль. Пол дрожал под ногами, по темному мрамору ползли трещины, с треском лопнула декоративная панель…
Алекс шел.
Брат. Друг. Враг.
«Враг! — взвыл «холодок». — Убей. Сейчас же! Опасно-опасно-опас…» Больно!
Алекс шел. Бледное лицо, широко раскрытые глаза. Руки, руки… в крови. И боль. Смерть феникса сожгла все оковы и запреты, испепелила барьер, за которым эмпаты клянутся держать свои чувства и прятать свою боль до конца жизни. И она хлынула в зал рекой — немыслимая, нестерпимая, жуткая…
Алекс сделал еще шаг.
Вадим захлебнулся этой болью…
Он отступил, невольно вытянув вперед руки — отбросить, оттолкнуть. Сжечь на месте его, источник боли. Его, Лёшку. Убрать. Убрать… Он вытянул руки… и через секунду прижал их к сердцу, пытаясь хоть так прикрыться. Защититься…
— Стой!..
Алекс шел. Кажется… Глаза застлало слезами, и только силуэт Алекса, размытый, нечеткий… он приближался.
— Стой… не… — Боль не дает дышать. Как он идет? Как он может? Ведь это же его чувства. Бывает ТАК больно? Как тогда, как тогда… Тогда, пятнадцать лет назад… Алекс, я не хотел, не хотел, чтобы ты так…
Я не хотел. Она сама виновата! Я…
«Он убьет тебя», — поднялась из глубины ледяная волна. Колючая, черная.
«Нет».
А в глазах темно и сердце почти останавливается.
«Убей! Опасно. Бей первым. Бей же!»
Алекс шел. Он совсем рядом.
«Не дай ему коснуться! Не дай ему коснуться меня! — «Холодок» уже рычит, уже царапается изнутри, пытаясь перехватить контроль над телом. — Убей!»
Кровь бьет по вискам молотом, из горла рвется хрип пополам с рычанием, а внутри у сердца жжет. Жжет, жжет и леденит, и каждый вдох — как кислота…
«Убей! Убей, убей сейчас же! Бей-бей-бей-бей!.. Пусти, я сам!»
Рука дергается — поднять, раскрыть ладонь, ударить, сжечь… и останавливается. Нет. Не хочу. Не хочу. Пошел вон. Я не хочу!
Я не стану…
«Дурак, пусти!» — «Холодок» визжит и рвется, как бешеный гепард, он буквально кромсает все, до чего может дотянуться… но Вадим не шевелится.
Лёш рядом. Совсем. Совсем… И взгляд — глаза в глаза. Долгий взгляд, в целую секунду. За окном — клубки из молний, из-за грома не слышно, как сыплются стекла…
Он смотрит. Долго. Целый вдох можно сделать.
А потом берет за руку. И мир исчезает…
Он открывает глаза в той проклятой комнате. Лёшка смотрит ему в глаза. В первую секунду Дим не понимает — почему Алекс так смотрит. Почему у него седые виски. «Холодок» сгорел, и связанная с ним память проснулась не сразу. Он еще успел недоуменно оглядеть комнату — пустую каменную коробку.
— Ты как? — бесцветно спрашивает Алекс.
А что случилось? Дим прислушивается к себе — тело ломит и в горле сухо, как в Сахаре, но в целом ничего такого.
— Нормально.
— Тогда пошли. — Алекс оглядывается назад, туда, где незнакомая седая женщина склонилась над телом девушки. — Пошли. У нас очень много работы… Повелитель.
Кто? Лёшка, ты смеешься? Какой пове… И тогда память рушится водопадом. Нестерпимым грузом. Впервые в жизни он чувствует, где сердце, потому что оно сжимается, рвется под этой тяжестью.
Свет всемогущий, что я наделал…
Он выступает с обращением к народу. Он ставит задачи перед лучшими сотрудниками Службы пропаганды — надо во что бы то ни стало добиться ассимиляции народов, добиться единства. Он прижимает вампиров. Он не возражает, когда Сеть и телевидение без остановки трещат о нем, приписывая ему всевозможные проекты и изречения. Лепят образ повелителя мудрого и доброго, защитника и прочее. Надо — пусть. Нужна миру единая власть — нет возражений. Нужно им олицетворение зла в виде серых? Человечество хорошо сплачивают угрозы. Пусть. Он и бывшее подполье тем временем перетряхивают службу за службой, добиваясь эффективности на новый лад. Он работает как проклятый, чтобы исправить, искупить хоть часть вины.
Нет, это не помогает.
Это никогда не поможет.
Но у него отныне нет права ни что-то выбирать, ни чего-то хотеть. Он должен. Точка.
Дим открывает глаза. Встречает взгляд двойника.
Свет…
— Ты как? — спрашивает низкий голос. Очень усталый голос. Двойник. Или как его теперь называть? У них теперь не только лица похожие. Общая память. И правда двойник.
Что он спросил? Как он, Дим. А правда — как? Как можно себя чувствовать после такого?
Он лежал на этом непонятном вроде как полу из тумана. Болела голова. Словно кто-то наложил на виски тяжелые горячие ладони. Гулко шумело в ушах. Радужная пакость — теперь он знал, что это видимая часть потоковых энергий, задействованных в плетении барьера — плясала как заведенная. Как он? Да хреново, как еще? В ушах гул, в голове сумятица — толкотня из мыслей и картинок. Чужая память словно сражалась с настоящей. Всей пользы — воспоминания про повелительство и комплексы «я-сволочь». Так что паршиво.
— Не знаю, стоит ли извиняться, — проронил Вадим. — Я бы не хотел.
— Нормально.
Сам хотел. Кого виноватить? Себя только. Себя… во всех смыслах. Толк-то хоть будет? А ну собраться.
Дим сел. Перед глазами снова заплясала радуга — уже не на стенах, а прямо в воздухе. Спецэффекты, блин. Дим с усилием вдохнул предгрозовой воздух. Встать. Некогда рассиживаться. Подъем, Дим.
Чертова радуга. Маг помотал головой, отгоняя искры перед глазами. Ничего, пройдет. Пройдет.
Двойник ему не помогал — энергия, какой бы сильной она ни была, не может протянуть руку.
Энергия. Маг замер, не додумав.
Потоковые энергии. Он их еще не изучал, это уровень Координатора, но сейчас перед глазами сама собой возникла-развернулась схема данного плетения, замелькали цифры исходных. И еще голос прозвучал — Лёшкин, усталый, но с легкой подначкой: «Опять дикой силой берешь? А немного подкорректировать переменные — слабо́?» Это было, когда они ставили барьер… основу барьера. Шестнадцать лет назад.
Небо было синим. Облака — белыми. Неровная площадка на одной из вершин Крымских гор — серой в зеленых пятнах. Серое — это голый камень. Зеленое — неистребимая трава. И Алекс, опустивший руку в горный ручей, тоже был будто из камня.
— Опять дикой силой берешь? А немного подкорректировать переменные — слабо́?
И кружится перед глазами цветная сетка — почти такая же, как в задумке, такая же, только инеистое «кружево» плетений реже. Реже, но эффективней, потому что линии сдублированы, и нагрузка распределяется иначе… А ведь должно получиться. И энергии уйдет меньше, будет запас! Не на двадцать лет, конечно, но… Должно получиться.
— Лёш, ты гений?
— Нет, я просто держал глаза открытыми. В мире Ангъя, — поясняет он. — Там похожая система, только с поправкой на дополнительный континент. Думаешь, хватит?
— Нет. Но тянуть больше нельзя. Надо ставить. Иначе рискуем опоздать. Мы же не знаем, когда прошел первый прорыв из Дайомоса. Лучше подстраховаться.
— Да. Рискнем. — Лёш подставляет лицо солнцу. — Я считал, должны уложиться.
На его плече снова (как часто в последний год) сидит янтарная птица. Та самая, из мира ан-нитов. Камень, но живой. У кого она будет сидеть, когда их не станет?
— Ты сегодня уходил, — Дим отвел глаза от птицы. — Считать?
— Нет. Разговаривать. С одной женщиной, Анной. О воспитании детей. И внуков. Все откладывал, а теперь некуда. Потом не поговоришь.
— И как?
— Поговорили. — По губам Алекса скользит тень улыбки. — Думаю, запомнит. Будешь за удачу?
— Что это? — Дим недоверчиво смотрит на фляжку в руках трезвенника-Алекса. В рот не брал же.
— Коньяк. — Брат протягивает ему стеклянную флягу в серебристой оплетке. — В подарок получил когда-то. Всё берег… А теперь можно.
Глоток жаркой горечи, потом второй. Теперь можно. Все, что откладывал на потом. Потому что «потом» не будет.
Все это: горы и синее небо, и мурлыканье ручья в расщелине, и колкая трава под пальцами — в последний раз.
Они не могли забрать энергию у Координаторов — у Свода Небес и так были проблемы с источниками. Они не могли, как раньше Вадим, забирать себе часть сил у окружающих. А барьер требовал мощного вброса энергии при установке. Пришлось брать ее в повелительском Дворце — там Дим приспособился качать силу на трофейном талисмане из мира Саисса. Брать и копить, пропитывая энергией каждую клетку тела.
А теперь — отдать. Всю. До атома.
Больше тел у них не будет.
Воспоминание, окатив на прощанье усталой печалью, растаяло, и Дим хватнул губами воздух. Так вот как это было. Будто кулаком в живот эта спокойная обреченность. Они так решили. Решили, что мир того стоит. Решили и сделали.
Неужели не было другого выхода? Неужели жизнь стала двойнику настолько невтерпеж?
Ты правда хочешь это знать?
Дим сцепил зубы. С такой памятью все может быть.
А еще это значит, что память и правда свалилась на него вся, целиком — не только мысли-чувства-кошмары альтер-Дима, но и его знания. Пусть он и считает себя недоучкой, но сплетение потоков, к примеру, сам Дим еще не изучал. И много еще чего не изучал, похоже. А еще это значит, что память вдвое большая по объему, и память эта в любой момент может выдать фейерверк воспоминаний на любое ключевое слово.
То есть, в принципе, тебя может «накрыть» в каждую минуту. И где угодно.
— Мне пора.
— Погоди. Если серые и правда проникли на Землю… то у нас проблемы.
Неужели все напрасно?
